CC BY
25
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
Т. И. Вендина (Москва)
Современное состояние славянских диалектов в свете новых данных Общеславянского лингвистического атласа*
Статья посвящена анализу лингвистического прогноза об отмирании диалектов в условиях социальной интеграции и индустриализации общества.
Ключевые слова: славянские диалекты, Общеславянский лингвистический атлас, традиционная духовная культура.
Публикация Общеславянского лингвистического атласа существенно обогатила славистику новым, четко стратифицированным диалектным материалом, позволяющим с высокой степенью достоверности рассмотреть вопрос об истории формирования современных славянских языков и эволюции их диалектов. Это особенно важно в связи с тем, что в современной литературе по диалектологии уже традиционной стала констатация факта, что «диалекты находятся на пороге исчезновения».
Причины этого процесса видят, с одной стороны, в экстралингвистических факторах (в разрушении социальной инфраструктуры общества, в его социально-демографических изменениях, в урбанизации сельского населения, что нередко приводит к исчезновению населенных пунктов, в языковой политике государства и т. д.), а с другой - собственно в лингвистических, в частности, в размывании языковой системы диалектов волнами литературного языка.
Вместе с тем, как показала история, и в том числе материалы Общеславянского лингвистического атласа, эти лингвистические прогнозы вступают в противоречие с процессами, реально протекающими в славянских диалектах, а потому они нуждаются в серьезной корректировке.
На картах Атласа устойчиво повторяется один и тот же аре-альный сценарий, свидетельствующий о лексической дробности диалектного ландшафта всех славянских языков, что говорит о высокой степени лексической вариативности единиц, находящих-
Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (грант № 11-04-000-11).
ся в отношениях дополнительного распределения, ср., например,
*
ситуацию :
в словенских диалектах на к. 20 dem 'ножик', где зафиксированы следующие лексемы: noz-ьк-ъ (nu:zэк), noz-ic-ьк-ъ (no'zi:cэк), noz-itj-ь (nuz\:c), noz-itj-itj-ь (nu:scic), noz-itj-ьс-ь (no'zicec), noz-ьс-ь (nugzac), noz-ьс-ьк-ъ ('nuzscok), noz-ej-ь (no:zej), noz-ik-ъ (nozik), noz-§ (no:ze), brit-w-ic-a (b 'ritv[ca) и это при том, что сетка Атласа включает всего 25 пунктов словенских диалектов;
в хорватских диалектах на к. 58 'завтрак, утренняя еда' лексемы: utr-in-a (jutrinä), za-utr-ък-ъ (zyjtrek), rQc-ьк-ъ (ru:cäk), rQc-en-bj-e (гис'ё:пе), do-rQc-ьк-ъ (dorucak), marend-a (ma're:ndä), frustik-ъ (f'rostik), frustikel-ь (frustikel), kolacjon-ь (kolacijiL'n);
в сербских диалектах на к. 5 'воронка для переливания жидкости в сосуд с узким горлышком' лексемы: lev-ъ (liiev), lev-ък-а (le:vka), lev-ък-ъ (te:vak), tocir-ъ (to'cir), traxter-ь (tratu:r), (xun)-ij-a (vu'nijä), (хт)-ък-а (i:nkä), (pir)-ij-a ('pi:rijä);
в македонских диалектах: на к. 30 'пережаренные кусочки сала' лексемы: cvar-ък-у (c'värki), cvbrc-bk-y (cvRcki), рьте-ьк-у ^эгШ), zbm-ir-ък-у (z'mirki), zbm-er-ък-у (¡e'merk), dziber-in-y (zebe'rine), dziber-in-ък-у (5ibe'rinki), cigarid-y (cigä'ridi), gor-en-ък-у (gurenki);
в болгарских диалектах: на к. 26 'содержащий много жира' (о мясе) лексемы: tiJst-ъ (glastu), mast-bn-ъ ('mäzmU), loj-bn-ъ (lojeno), loj-av-ъ ( lojevo), deb-el-ъ (debelo), Ьо1г-Ы1-ъ (b läznu), za-bel-bn-ъ (.z[belenu);
в чешских диалектах: на к. 6 'стакан' лексемы: stbkl-en^k-a (skleqkä), stbkl-en-ic-a (sklenice), stbkl-en-ic-bk-a (sklenickä), stbkl-ën-ъC-ьk-a (sklineckä), ро^ък-a (pulkä), pohar-ъ (pohä:r), pohar-ьк-ъ (pohä:rek), stamprl-a (stämpfdlä);
в словацких диалектах: на к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка' лексемы: kraj-ь (кщ), kraj-ьс-ь (kräjec), ob-
* В качестве иллюстрации приводятся материалы шестого тома Общеславянского лингвистического атласа «Домашнее хозяйство и приготовление пищи», представляющего лексику, относящуюся к наиболее древнему пласту, связанному с крестьянским бытом и ведением домашнего хозяйства. Примеры приводятся в морфонологи-ческой транскрипции, принятой в ОЛА. Морфонологическая транскрипция позволяет обобщить фонетические записи, сделанные в полевых условиях в том или ином диалекте, с целью их прямого сопоставления с другими славянскими диалектами. Словоформа, зафиксированная в диалекте, приводится в скобках в фонетической транскрипции ОЛА.
kraj-ье-ь (okrajec'), kraj-bc-ik-ъ (krajcok), kraj-ic-bk-ъ (kraji:cek), kraj-ik-ъ (kraji:k), sъ-krav-ъk-ъ (skravek), sъ-kroj-ьk-ъ (skrojek), кгот-ък-а (kromka), уытх-ъп-ь (vfxen), vbrx-ъп-ак-ъ (vfxna:k), jan-ък-о (jaqko);
в польских диалектах: на к. 51 'кожура, снятая со старой картошки' лексемы: lup-a (lupa), lup-in-a (lup'ina), lusk-i (uusk'i), ob-ber-ьк-i (ob'erk'i), ob-ber-in-y (ob'ezyny), skrob-in-y (skrob'iny), ob-skrob-in-y (uoskrob 'iny), struz-in-y (struzyny), ob-struz-in-y (ostruziny), skor-j-a (skury), skor-ъk-y (skurk'i);
в белорусских диалектах на к. 41 'скорлупа' (яйца) лексемы: lup-in-a (!u'p'ina), lup-in^k-a (!u'p'inka), lup-aj-bk-a (iu'pajka), se-lup-a (syiupa), se-lup^k-a (sa'iupka), se-lup-in-a (saiu'p'ina), se-lup-aj-bk-a (saiupajka), se-lup-ax-a (saiupaxa), lusp-in-a (iusp'ina), lusp-aj-a (iuspaja), lusp-aj-bk-a (iuspajka), lusk-a (iuska), lusc-in-a (ius'cbina), kor-a (kSra), skor-up-a (ska'rupa), skor-o2-lup-a (skoriu'pa), sk{or}-o2-lup^k-a (skor'iupka), skor-o-lup-in-a (skara'iup'ina), skor-o-lusc-in-a (skoro'l'uscbina), skor-ol-usc-bj-e (kara'l'usca), se-lux-a (suiu'xa), se-lus-bk-a (sar'iuska);
в украинских диалектах на к. 31 'пенка' (на молоке) лексемы: pen-a ('p'ina), pen^k-a ('p'in'ka), skor-ъk-a (s'kurka), kor-ъk-a (kurka), koz-bk-a (kuska), koz-us-bk-ъ (ku'zusuk), plen^k-a (p'l'inka), plëv-ъk-a (p'l'iuka), star-ъk-a (s'tarka), sum-ъ (sum), bab^k-a (bapka);
в русских диалектах на к. 36 'густой жирный верхний слой свежего отстоявшегося молока, сливки' лексемы: s^met-an-a (sm'i'tana), s^met-an^k-a (s'm'e'tanka), vbrx-ъ (v'er'x), Vbrs-bk-ъ (v'ar'sok), vms-bc-bk-ъ (v'ar'sac'ak), s^liv-bk^ (s"l'ivsk), sъ-liv-ъk-y (s'l'ifk'i), u-stoj-ь (us'toj), u-stoj-bk-ъ (us'tojok), pri-stoj-bk-ъ (pr'i'stojik), sъn-jьm-ъk-ъ (s"n'imsk), sъn-jьm-ъk-y (s'n'imk'i).
При этом литературная лексема часто имеет либо а) невыразительный ареал; б) либо вообще отсутствует на карте, ср.: ситуация а)
в словенских диалектах на к. 58 'завтрак, утренняя еда' литературная лексема za-utr-bk-ъ зафиксирована лишь в паннонских и прекмурских говорах (пп. 20-21, 149), тогда как на остальной территории распространены лексемы rQc-bk-ъ (ru:csk), kQs-i-dl-o (ku'si:iu), (frustik)^ (frwstdk), (kolacjon)-b (falcjo:n);
в хорватских диалектах на к. 30 'пережаренные кусочки сала': литературная лексема cvar^c-i (cvarci) отмечена лишь в отдельных пунктах штокавских (п. 33) и чакавских (п. 37, 42) диалектов, тогда как на остальной территории зафиксированы такие диалектизмы, как skvar^c-i (skva:rci), skvar^k-y (skve:rki), cvar^k-y (cva:rki), ob-
cvar-ък-у ( 'o:cvarki), cvir-ък-у (c'vi:rki), ob-cvir-ък-у (oc'vi:rki), ¿ьш-ir-ç (zmire);
в сербских диалектах: на к. 32 'молоко коровы сразу после отела, молозиво': литературная лексема grus-av-in-a (грушавина) зафиксирована лишь в отдельных штокавских говорах (п. 78, 79, 152), тогда как в остальных сербских диалектах представлены диалектные лексемы sër-a ('sera), sër-in-a ('serina), melz-iv-o (mle:zivo), grus-a (grúsa), grus-av-a (grúsava), grus-al-in-a (grúsa:lina);
в македонских диалектах: на к. 58 'завтрак, утренняя еда': литературная лексема po-ëd-ък-ъ (nojaàou) отмечена лишь в отдельных центральномакедонских (п. 100) и восточных (п. 103) говорах, тогда как на остальной территории зафиксированы диалектизмы utr-in-a (utrina), po-rçc-ьк-ъ (porucek), do-rçc-ьк-ъ (dorucek), per-kçs-ък-ъ (prekusak), po-kçs-ък-ъ (pu'kssuk), za-kçs-ък-а (zs'kuska), po-xap-ък-ъ ( poapok);
в болгарских диалектах: на к. 60 'ест обед': литературная лексема ob-ëd-w-a-j-e-te (обядва) отмечена лишь в единичном пункте юго-восточных говоров (п. 142), тогда как на остальной территории зафиксированы диалектные лексемы pol-u^n-a-j-e-te (pían'ni), pol-u-dьn-ь-ov-a-j-e-tь (pían'novd), pol-dьn-ь-ov-a-j-e-tь (píad'nuvd), uz-in-a-j-e-te (juz'nue), uz-in-ov-a-j-e-te (Juz'nuva), rQC-a-j-e-tь ('ruca);
в чешских диалектах: на к. 51 'кожура, снятая со старой картошки': литературная лексема s^lup-bk-a (slupka) зафиксирована в западной части собственно чешских говоров (пп. 175-177, 179— 183, 185—187), тогда как в других говорах распространены диалектизмы s^lup-in-a (slupina), koz-a (koza), sup-a (supa), sup^k-a (supka), (sup)-in-a (supina);
в словацких диалектах: на к. 58 'завтрак, утренняя еда': литературная лексема ran-ь-a-j-ьk-y (rañajky) отмечена в отдельных пунктах среднесловацких говоров (пп. 217—220), тогда как на остальной территории зафиксированы диалектные лексемы s^-ëd-q-e (sni:dani:i), frustik-ъ (frustik), frystik-ъ (fristik);
в польских диалектах: на к. 54 'все, что употребляется в пищу людьми, еда': литературная лексема ëd-l-o (jadío) встречается в отдельных пунктах кашубских говоров (пп. 243, 245), великопольских (пп. 259, 269—270, 278—280), мазовецких (пп. 282—283, 296—297), малопольских (пп. 291, 293, 304, 311, 316—317, 325), а также в говорах Силезии (пп. 288—290, 299, 308), тогда как на остальной территории распространены такие диалектизмы, как ëd-j-en-Kj-e (jejene,), ëd-j-a (Jeja), ës-t-q-e (Jesce), ¿H-t-y-e (zerce), zi-t-y-e (zyce), zi-v-o-by-t-q-e (zyvabycy);
в белорусских диалектах: на к. 35 'сырое кислое молоко': литературная лексема prost-o-kvas-a (прастакваша) отмечена в некоторых пунктах северо-восточных говоров (пп. 333-334, 349, 359, 368), тогда как в других белорусских диалектах распространены лексемы syr-o-kvas-a (suruk'vasa), sam-o-kys-a (ssma'k'isa), kys-^-j-ak-ъ (k'is"l'ak), syr-o-pen-j-a (syra'p'en'a), kvas-en-in-a (kwasa'n'ina), kys-el-o melk-o (k'isiaje maia'ko), kvas-en-o melk-o (k'vasna maia'ko);
в украинских диалектах: на к. 51 'кожура, снятая со старой картошки': литературная лексема luSp-in-ьj-e (лушпиння) отмечена в отдедьных пунктах юго-восточных говоров (пп. 478-480, 493494, 502, 504, 510-511, 517, 519-520), тогда как на остальной территории получили распространение диалектные лексемы lup-a (iupa), lup-in-a (iu'pyna), hp-aj^^y (iu'pejk'i), se-lup^k-y (sa'iupky), Se-lup-aj-ьk-y (saiu'pajky), lusp-a (luspa), lusp-in-a (luspyna), lusp-in^k-y (iuspynky), lusp-aj-a (ius'paja), luSp-aj-ьk-y (iuspaj'ky), lusp-at-a (iuspa'ta), lusk-a (ius'ka), ob-cist^k-y (a'cystky), ob-rëz-ъk-y (ob'r'izky), skor^k-a (s'k'irka), skor-o2-lup-a (skara'lupa);
в русских диалектах: на к. 61 'еда между обедом и ужином, полдник': литературная лексема pol-ъ-dьn-ik-ъ (полдник) имеет дисперсный ареал; наряду с ней распространены такие диалектные лексемы, как pa-uz-a (pauza), pa-uz-in-ъ (pauzbiri), pa-uz-in-a (pauzbina), pa-uz-in^k-a (pauzMnka), pa-uz-in^k^ (pauzsrsk), pa-uz^n-a (pauzna), pa-ob-ed-ъ ('pab 'et), pa-ob-ed-a (pa'b 'eda), pa-ob-ed^k-ъ ('pab 'edok), pol-u^n-ik-ъ (pa'ludr'ik), pol-u-dьn-ьn-ik-ъ (paiudSr'ik), pol-u-dьn-ъk-ъ (pa'iud'inak), pol-u-dьn-ь (poiuder'), pol-ъ-dьn-ь (pold'er'), pol-u^n-e (poludn'ct), pol-ъ-dьn-e (poidr'S), podъ-veCer-ъ^ъ (padv'a'corak), pod^ vecer-ъk-a (podv'e'c'orka), per-kQS-bk-a (p'sr'e'kuskS), per-kQS-ъс-ьк-а (p' ir 'a'kussc'ka), kQs-ov^n-ik-ъ (ku'sovn' ik), per-xvat-bk-a (p Sr 'ax'vatka), caj-ь (c'aj).
Ситуация, когда литературная лексема отсутствует на карте, так как тотальное распространение имеют диалектизмы, встречается реже, причем в основном в южнославянских говорах, ср.:
в словенских диалектах: на к. 5 'воронка для переливания жидкости в сосуд с узким горлышком': среди диалектных лексем lij-a (li:ja), lij-ь (li:j), lij-ьC-ьk-ъ (lijcsk), liv-o (li:wo), na-liv-ъk-ъ (na:vilek), lej-ь (lej), traxter-ь (t'ra:xtar), pledr-a (ple:dra) отсутствует лексема li-jak, представленная в литературном языке;
в хорватских диалектах: на к. 37 'густой жирный верхний слой кислого молока, сметана': широко распространены диалектные лек-
семы vbrx-bn-bj-e ('vfñe), skor-up-ъ (s'korub), kajmak-ъ (kajmyk) при литературной описательной конструкции kiselo vrhnje;
в болгарских диалектах: на к. 32 'молоко коровы сразу после отела, молозиво': среди диалектных лексем sër-a ('s'ara), syr-isC-e ('siriste), korast-w-a (ku'iastra), pro-var-a (pro'vare) не встречается литературное названия коластра;
в чешских диалектах: на к. 44 'кислый, квашеный' (о капусте): среди диалектных лексем kys-bl-ъ (kysfy:), kys-ël-ъ, kys-el-ъ (kesele:, kiselei), kys-al-ъ (fosa/e/), kys-an-ъ (ШапеГ), kvas-en-ъ (toœienei) отсутствует литературное описательное название kysané zelí.
Случаи, когда литературная лексема полностью покрывала бы всю территорию того или иного славянского языка, встречаются крайне редко: в южнославянских языках это наблюдается, например, на карте 62 'ужин, вечерняя еда', ср. распространение лексемы vecer-j-a; в западнославянских, в белорусских и русских диалектах на карте 11 'мука, из которой пекут хлеб', ср. распространение лексемы mçk-a.
Все эти факты, как представляется, свидетельствуют об устойчивости лексических диалектизмов во всех славянских языках.
При этом следует особо подчеркнуть то обстоятельство, что многие из этих диалектных лексем сформировались в глубокой древности, несмотря на это они до сих пор сохраняют свою жизненную силу. Об этом красноречиво говорят их ареалы, в частности межславянские лексические изоглоссы, локализующиеся в диалектах разных славянских языковых групп (ср., например, следующие изоглоссы: слн.-хрв.-серб.-блг.-чеш.-плс.-укр. dobr-ъ к. 65 'вкусный; серб.-мак.-блг.-блр.-укр. zez-hk-ъ к. 48 'горячий'; блг.-слц.-плс.-укр.-рус. pol-u-dbn-e, ро^ъ-dhn-e к. 59 'обед, еда в дневное время'; слн.-хрв.-серб.-мак.-укр.-рус. pën-a к. 31 'пенка' (на молоке); мак.-укр.-блр.-рус. уъгх-ъ к. 36 'густой жирный верхний слой свежего отстоявшегося молока, сливки' и т. д.), при том что во всех славянских языках статус этих лексем является диалектным.
Карты Общеславянского лингвистического атласа свидетельствуют еще об одной яркой особенности славянских диалектов - их динамичности. Она проявляется в том, что все славянские диалекты способны к активному порождению эксклюзивных лексем, которые отличительно характеризуют каждый славянский язык либо на всем пространстве Славии, либо в пределах его языковой группы ср., например, следующие эксклюзивные лексемы:
словенские диалекты: glaz-ь (glas), koz-ar-ьс-ь fa'zçprc) к. 6 'стакан'; rumën-ь-ак-ъ (rumoná:k) к. 43 'желтая часть яйца' и др.;
хорватские диалекты: гши1-ъ (гти:1) к. 6 'стакан'; уьгх-ъп^'-а, уьгх-ъп-ц-е (урка, Урпе) к. 36 'густой жирный верхний слой свежего отстоявшегося молока, сливки'; Ьё1-ап-ь=-ак-ъ (Ье'!а:пак) к. 42 'белая часть яйца'; (gustoz)-ь к. 65 'вкусный' и др.;
сербские диалекты: сьЬьг-ьп^-ак-ъ (са'Ьрпак) к. 2 'деревянная дуга для ношения ведер на плече, коромысло'; ра-уо1к-а ('рау1ака) к. 37 'сметана'; kraj-ьk-a (кг^ка) к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка' и др.;
македонские диалекты: tekn-e (?екие) к. 12 'деревянное корыто, выдолбленное из одного куска дерева'; ^оп-ък-у (гопкг) к. 19 'крошки' (хлеба); р^-ю-ьк-а (ре 'Иска) к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка' и др.;
болгарские диалекты: коЬу1-ю-а (коЫНса) к. 2 'деревянная дуга для ношения ведер на плече, коромысло'; уут-^к-о (subst) ^^nsko) к. 21 'мясо свиньи'; ^егап)-ъ ^е'гап) к. 1 'вырытая в земле яма для добывания воды, колодец' и др.;
чешские диалекты: 81ък1-еп-ю-а (уМетсе) к. 6 'стакан'; vepr-ev-о (subst) (уер/оуа:) к. 21 'мясо свиньи'; г^^-п-ь (¿¡:геп) к. 9 'желание, потребность пить' и др.;
словацкие диалекты: ^^к-ъ (/еу/к) к. 5 'воронка для переливания жидкости в сосуд с узким горлом'; o1ovrant-ъ (о^гапЧ) к. 61 'еда между обедом и ужином, полдник'; kraj-ik-ъ (kraji:k) к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка' и др.;
лужицкие диалекты: кгот-ю-ьк-а (кготЧска) к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка'; (£п§Шк)-а (/гШика) к. 58 'завтрак, утренняя еда'; veCer-ь (^е£ег) к. 62 'ужин' и др.;
польские диалекты: лексемы ког-их-ъ (когих) к. 31 'пенка' (на молоке); prag-ьn-en-ьj-e (pragпeпe) к. 9 'желание, потребность пить'; ко1асу-а (ко!ас'а) к. 62 'ужин, вечерняя еда'и др.;
белорусские диалекты: когт-у-81-а (ка'гот' /ъ1а) к. 2 'деревянная дуга для ношения ведер на плече, коромысло'; ^Лв^с^-ь (t'iustasC') к. 29 'топленое свиное сало'; në-sъ-Cem-ьn-ъ (n'is'сыmnaja v'adГо) к. 3 'пустой, ненаполненный' и др.;
украинские диалекты: sъ-prag-a (р 'raha) к. 9 'желание, потребность пить'; её1-и§-ьк-а (с'Мшка) к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка'; star-ъk-a (уЧагка) к. 31 'пенка на молоке' и др.
Однако особенно ярко это лексическое своеобразие проявляется в русских диалектах.
Количество отличительно характеризующих русские диалекты эксклюзивных лексем во много раз превышает их число в любом из
уч *
диалектов Славии , ср., например, такие лексемы, как:
vod-o-nos-ъ (vodo 'nos, vada'nos) к. 2 'деревянная дуга для ношения ведер на плече, коромысло'; для сравнения в польских диалектах для обозначения коромысла используются лексемы nos-i-dl-a (nos'idua, nosidia), nos-i-dl-ък-у (nosiuk'i, nosiik'i), sand-y (sondy, sundy); в сербских - ob-orm-ic-a (ob 'ramica), ob-orm-bn-ic-a (óbramenica), сьЬьг-ьп-j-ak-ъ (cabpaak, cebRnak), в болгарских - kobyl-ic-a (ku'bilics, kobilica), в чешских и словацких - vag-y (va:hi, wa:hi), vaz-ьк-у (vaski, va:ske) и др.;
prost-ъ (pros'toj) к. 3 'пустой, незаполненный'; для сравнения в польских и восточнославянских диалектах распространены лексемы pust-ъ (плс. pusty; блр. pus 'tbij; укр. pus 'tyj; рус. pus ' toj); porz-ьп-ъ (плс. prozny; блр. pa'rozn'i; укр. po'rozn'ij; рус. po'rozn'ij, pa'roznuj); в южнославянских - лексема pqrzd-ьп-ъ (слн. p 'razen; хрв. prœzan; серб. p 'ra:zan; мак. prazen; блг. p 'razen);
vorn-ък-а (vo 'ronka, va'ronka, va'ronka) к. 5 'воронка для переливания жидкости в сосуд с узким горлом'; для сравнения в хорватских и сербских диалектах распространена лексема lëv-ък-ъ (хрв. lè:vak; серб. Hie:vak), в польских lëj-ьк-ъ (l'ejek), в словенских, хорватских, чешских и словацких - лексемы traxter-ь, trixter-ь (слн. trá:xtar; хрв. t'rgxtçr; чеш. traxtir, trixti:r; слц. traxta:r); в сербских, македонских и болгарских - лексемы xun-ij-a, xin-bk-a (серб. vu'nija, i:nka; мак. u 'nija, inka; блг. vu 'nija, finka и др.);
gbrb-ux-a (gor'buxa), gbrb-us-a (garbusa) к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка'; gbrb-us-ьк-ъ (gorbu 'sok); gbrb-ък-ъ (gor'bok); кгот-ъС-ьк-a (k'romocká); для сравнения в словенских диалектах употребляется лексема kraj-ьс-ь (krajc), в хорватских - лексемы ob-kraj-ьк-ъ (ok'ra:jak), s^krej^c^ (sk'rçtjec); в
В связи с этим интересно отметить, что русский язык выделяется среди всех остальных славянских языков и тем, что в нем больше всего сохранилось отличительно характеризующей его праславян-ской лексики, ср.: «Наибольшую лексическую специфичность по отношению к праславянскому лексическому фонду обнаруживает русский язык: почти четыре процента его праславянской лексики не встречается ни в одном другом славянском языке» (Журавлев 1994: 118). Причина этого, по мнению исследователя, кроется в «достаточно раннем диалектном обособлении, в раннем осознании себя носителями данного идиома как выделенной этнической общности, в давней историко-культурной традиции, включающей собственную письменность и т. п.» (Там же).
сербских - ob-kraj^k-ъ (okrajak), kraj-ьk-а (krajka); в македонских и болгарских - лексема krai-itl-m-ik^ (kraisrik, k'raesrik); в чешских -s^kmi^^ (skrojek), p^t^k-a (patka); в словацких - s^k^^^k^ (sk-rojek); в польских - лексемы s^kraj^k-a (skrajka), p^t^k-a (psqntka);
zir-ъ (zur) к. 27 'подкожный слой жира в свинине'; в южнославянских языках, а также в словацких, польских, белорусских и украинских диалектах широко распространена лексема soln-in-a (слн. slg'ningi; хрв. sla'nina; серб. slanina, slanina; мак. sianina; блг. sia'nina, sia'rirs; плс. suonina; блр. soio'runa; укр. soiu'nyna); в словенских, хорватских, польских и русских - заимствованная из немецкого языка лексема spek-ъ (слн. spex; хрв. spek; плс. spek; рус. sp'ik); в польских диалектах - лексема ob-kras-a (плс. 1 okrasa) и т.д.;
u-stoj-ь (us'toj); pri-var^k-a (pru'varka, pr'i'vark'i) к. 31 'пенка' (на молоке); в сербских и хорватских диалектах - лексема skor-up-ъ (s'koru.p, skoru:p); в чешских - skor-o-lup-ъ (skraloup); в словацких -koz-a, koz^k-a (koza, koska); в словенских и болгарских - лексема s^met-an-a (s'mie.tana, sme'tana); в сербских, македонских и болгарских - kajmak-ъ (kajmak, kaj'mak);
syr-ъ (sur); smol-a (sma'la, sms'ia); syr-о melk-o (su'ro moio'ko) к. 32 'молоко коровы сразу после отела, молозиво'; в болгарских диалектах - лексема korast-w-a (ku'iastra); в македонских - kolastr-a (kul-estra); в сербских и хорватских диалектах - grus-al-in-a (grusalina, grusa:lina); в словенских, хорватских, сербских, чешских и словацких - лексемы melz-iv-o, melz-iv-a (слн. mle:zva, хрв. m'lezivo, m'liziva; серб. mle:zivo; чеш., слц. mlezivo);
prost-o-kys-a (prosto'k'isa, prssto'k'isa); prost-o-kvas^k-a (prssta'kvaska); kvasen^k-a (kva'sonka, kva'sonkS) к. 35 'сырое кислое молоко'; у большинства южных и западных славян - это понятие передается описательной конструкцией типа kys-el-o melk-o (kiseio m'leko);
pa-uz^n-a (pauzna, 'pavzna) к. 59 'обед, еда в дневное время'; кроме лексемы ob-ed-ъ, распространенной во всех славянских языках, в словенских, хорватских, сербских, болгарских диалектах употребляется лексема uz-in-a (слн. ja'zi:na; хрв. juzina; серб. й£ina; блг. 'juzinai); в словенских - kQs-i-dl-o (kosi:lo); в сербских, македонских, болгарских диалектах - лексема rQc^k^ (серб. ru:cak; мак. 'rucuk; блг. ru'csk);
pa-uz-a (pauza); pa-ob-ed-ъ (pab'et, 'pab'git); pa-ob-ed-ъ^ъ (pab'edok, pabSdok); pod^vecer^k^ (podv'e'c'orka); kQs-ov^n-ik-ъ (ku'sovn'ik); per-xvat-bk-a (p'er 'ex'vatkS) к. 61 'еда между обедом и ужи-
ном, полдник'; в южнославянских языках употребляется лексема иг-т-а (Цшта); в чешских диалектах - svaC-in-а ^аста); в словацких - o1ovrant-ъ (о^гапЧ), ^врог-ъ (пеърог); в польских - лексема podъ-veCer-ъk-ъ (podv'ecoreK);
veCer-ic-a (у'а'с'егЧсэ) к. 62 'ужин, вечерняя еда'; во всех славянских диалектах употребляется лексема veCer-j-a; в польских диалектах, кроме того, лексема ко1асу-а (ко!асу/а); в русских и белорусских - лексема иг-т-ъ (игып, Уигып) и т. д.*
Понятно, что эти эксклюзивные лексемы образовались в русских диалектах не вчера и не сегодня. Многие из них сформировались в глубокой древности, однако их жизнь продолжается и в настоящее время. Это, как правило, лексемы, отличительно характеризующие говоры севернорусского наречия. Они имеют так называемые «маргинальные» ареалы, которые довольно равномерно расположены в периферийных областях севернорусского наречия. Эти ареалы имеют обычно неровные контуры границ, что, в соответствии с теорией лингвогеографии, свидетельствует об архаичном характере данной лексемы, оттесненной «иррадиацией волн» из центра на периферию. Такой тип ареала характеризует, например, лексему prost-ъ (pros'toj) на к. 3 'пустой, ненаполненный', распространенную в архангельских, вологодских и костромских говорах. На ее былое существование в русском языке указывают памятники древнерусской письменности, (ср.: простым 'пустой' -Срезн. II: 1583).
Особенно много архаичных эксклюзивных лексем среди тех, которые выделяют диалекты того или иного славянского языка в рамках их языковой группы, но при этом они находят продолжение в диалектах других славянских языков, ср., например, распространение русской эксклюзивной лексемы роггс1-ьп-ъ (ро'гагпоу) к. 3 'пустой, ненаполненный', которая зафиксирована в севернорусских (архангельских и вологодских) говорах, в западной группе среднерусских говоров (новгородских, псковских, тверских), а также широко представлена в южно- и западнославянских языках. Обширный ареал этой лексемы, представленной в диалектах всех трех славянских языковых групп, наличие ее в памятниках древнерусской письменности (ср. порозьныи 'свободный, пустой' Срезн. II: 1212) свидетельствует в пользу ее праславянской древности.
Ограниченный объем статьи позволил привести лишь некоторые русские эксклюзивы (более полный их список см. в: Вендина 2009).
Однако среди эксклюзивных лексем немало и таких, которые сформировались значительно позднее, т.е. они являются уже фактом собственной истории тех или иных диалектов (ср., например, распространение в русских диалектах таких лексем, как gbrb-us-bk-a (gorbuska) к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка'; ob-cist-ък-у (o'c'istk'i) к. 51 'кожура, снятая со старой картошки'; uz-in-ъ ('uzun) к. 62 'ужин, вечерняя еда'; vorn-bk-a (vo'ronka) к. 5 'воронка для переливания жидкости в сосуд с узким горлом': ареалы этих эксклюзивов характеризуется высокой плотностью, контуры их являются практически ровными (часто совпадающими с государственными границами России), что, в соответствии с теорией лингвогеографии, свидетельствует об их сравнительно позднем образовании.
На позднее образование многих русских эксклюзивов указывает и их словообразовательная структура: в большинстве своем они представлены производными лексемами (ср., например, следующие эксклюзивы kvas-en-bk-a к. 12 'деревянное корыто, выдолбленное из одного куска дерева'; u-stoj-ък-ъ, sbn-jbm-ък-ъ, въп-jbm-ък-у к. 36 'густой жирный верхний слой свежего отстоявшегося молока, сливки'; grgb-ък-ъ, gbxb-ъс-ък-ъ к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка'; kraj-ux-a к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка'; zblt-ys-ъ, zblt-ys-ьк-ъ, zblt-ys-ък-о к. 43 'желтая часть яйца'; kor-in-a к. 51 'кожура, снятая со старой картошки'; per-xvat-bk-a к. 58 'завтрак, утренняя еда' и т.д.), что само по себе является свидетельством их позднего происхождения, так как лексемы, структура которых в словообразовательном отношении «является прозрачной, оказываются более поздними» (Климов 1990: 122).
Обращение к древнерусским словарям подтверждает это предположение, так как большинство из приведенных выше эксклюзивных лексем либо отсутствует в памятниках древнерусской письменности (ср., например, такие лексемы, как u-stoj-ь к. 31 'пенка' (на молоке); pa-uz-bn-a к. 59 'обед, еда в дневное время'; pa-uz-a к. 61 'еда между обедом и ужином, полдник'; gbrb-us-a, gbtb-us-bk-a к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка'; kraj-us-bk-ъ, kraj-us-bk-a к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка'; prost-o-kys-a к. 35 'сырое кислое молоко'; zblt-ys-b, zblt-ys-bk-o к. 43 'желтая часть яйца'; ob-lup^k-a (-y) к. 51 'кожура, снятая со старой картошки'; pa-uz-in-ъ, pa-uz-in-a, pa-uz-in^k-a, pa-uz-in^k-y, pa-uz-in^k^, pa-uz-bn-a к. 61 'еда между обедом и
ужином, полдник'; pa-ob-ëd-ъ, pa-ob-ëd-a, pa-ob-ëd-ъk-ъ к. 61 'еда между обедом и ужином, полдник' и т.д.), либо фиксируется в ином значении (ср., например, лексемы vod-o-nos-ъ к. 2 'деревянная дуга для ношения ведер на плече, коромысло' и др.-рус. водоносъ 'ведро' Срезн. I: 278; уьгИ-ък-ъ к. 37 'густой жирный верхний слой кислого молока, сметана' и др.-рус. вьршькъ 'верх, верхушка' Срезн. I: 468; гг-ъ к. 27 'подкожный слой жира в свинине' и др.-рус. жиръ 'богатство' Срезн. I: 875; syr-ъ к. 32 'молоко коровы сразу после отела, молозиво' и др.-рус. сыръ 'творог, сыр' Срезн. III: 876; smol-a к. 32 'молоко коровы сразу после отела, молозиво' и др.-рус. смола 'древесный сок' Срезн. III: 445 и др.).
Таким образом, материал Общеславянского лингвистического атласа свидетельствует о том, что в диалектах идет процесс перманентного обновления их лексического состава. Одни лексические единицы с течением времени теряют свою образность и свежесть и уходят на периферию, тогда как на их место приходят другие, более яркие и выразительные.
О жизнестойкости диалектов, и в частности лексических диалектизмов, свидетельствуют и материалы национальных атласов славянских языков, особенно лексических атласов.
В качестве иллюстрации можно привести ситуацию в русских диалектах, отраженную на картах «Лексического атласа Московской области» А. Ф. Войтенко. Находясь в непосредственной близости к крупнейшему административному и культурному центру, способствующему утрате или нивелировке диалектных особенностей, эти говоры как будто бы должны были давным-давно исчезнуть, однако они довольно хорошо сохранили свою лексику, демонстрируя жизненную силу, богатство и образность народного языка (ср., например, такие диалектизмы подмосковных говоров, как Пунъка 'постройка для хранения мякины' (ю.-зап.), творило 'подъемная дверь в погреб' (юг), 'голбец 'деревянная пристройка к печи в виде лежанки' (сев.), ро'гач 'ухват' (ю.-вост.), наЛивка 'половник' (зап.), ставок 'подставка для лучины' (сев.-вост.), 'полденка 'ведро, в которое доят корову' (сев.-зап.), снаряда 'одежда' (вост.) и др.). И если это богатство сохранилось в условиях наименее «благоприятных» для выживания диалектного слова, то есть надежда его обнаружить в местах, удаленных от центра.
Справедливость этого предположения доказала развернувшаяся работа по созданию «Лексического атласа русских народных говоров» (материалы для которого собирались в полевых экспедициях в 80-90 гг. ХХ в.).
Картыэтогоатласадемонстрируютдовольно хорошуюсохранность лексических диалектизмов (ср., например, распространение таких лексем, как 'векша, мысъ к. 'белка'; бирюк, бирю'чина к. 'большой медведь'; бача'жинник, ба'чажник 'густые заросли кустарника'; 'гайна, 'гойна, гай'но, 'гайно, 'гойно гар'на, гар'но, гнездо, гнездовье к. 'нора небольшого зверя'; голо'щёка, е'ланъ, между'лесица,между'лесъе, палес'тина, палес'тинка к. 'поляна, открытое место в лесу'; 'поред, поред'няк, 'по-редъ, поредъе к. 'редкий лес'; ла'донъ к. 'типы гумен'; бздун, бздух, бздюлъ, бздюх, тхоръ, отхоръ к. 'хорь'; навозник, навоз'няк,; печерик, пече'рика, печерица, пече'ричка,; печу'рица к. 'шампиньон'; виш, ви-шаръ, кур'жа, 'куржавенъ, кур'жавина, кур'жак'куржева, курже'ва, 'куржевенъ, курже'венъ, 'куржевина, кур'жевина, курже'вина, 'кур-жовина, кур'жовина к. 'иней'; аре'ма, а'рема, берег'няк, бере'говик, берего'вина, бере'жина, бережник, береж'ник, береж'няк, 'займище, левада, озе'рина, 'паберега, побе'режина,подбережник, при'бережник, при'брежник, прибреж'няк, ре'ма, уре'ма, у'рёма к. 'лес, растущий по берегам рек, озер' и др.), причем многие из этих диалектизмов были зафиксированы впервые, ибо их нет даже в таких солидных изданиях, как «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля и академический «Словарь русских народных говоров», ср., например, такие лексемы, как ле'шак, лесовик к. 'медведь'; голо'щека, про'гал, про'галина к. 'поляна'; бер'ла, вер'лог, за'лежина, ''лежа к. 'берлога'; виш, 'инега, 'оморозъ к. 'иней' и т. д.
Несмотря на то что после выхода в свет словаря В. И. Даля прошло более ста пятидесяти лет, русские диалекты не утратили своего лексического своеобразия, что особенно ярко проявляется в наличии в них таких слов, которым в литературном языке нет однословного эквивалента, а имеются лишь описательные конструкции (ср., например, лексемы, представленные на карте 'густые заросли кустарника': ба'чажник, гус'тарник, 'зарастелъ, кус'тарщина, па'лежник, чапарыжник, час'телъник и др.).
Следует отметить, что эта ситуация не является исключительной. Материалы Общеславянского лингвистического атласа также показали, что во всех славянских диалектах, в пунктах, непосредственно прилегающих к столице того или иного государства, часто фиксируются диалектные, а не литературные лексемы, см., например, следующие карты:
словенские диалекты: к. 1 'вырытая в земле яма для добывания воды, колодец' диал. stern-a (¡¡Чге.гпа) (пп. 8, 9) при лит. vodnjak, к. 5 'воронка для переливания жидкости в сосуд с узким горлом' диал.
lij-ь (lij), traxter-ь (trá:xtar) при лит. lijak; к. 65 'вкусный' (о еде) диал. dobr-ъ (dó:b3r) при лит. okusen и т. д.
хорватские диалекты: к. 5 'воронка для переливания жидкости в сосуд с узким горлом' диал. traxter-ь, trixter-ь (traktù:r, t'rgxtçr) (пп. 28, 29) при лит. lijevak; к. 39 Nsg (j)aje диал. aj^c-e (jçj'ca, je 'ce) при лит. jаjе; к. 40 dem. (j)aje диал. aj-^-kc-e ('jajcece) при лит. jаjascе и др.
сербские диалекты: к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка' диал. kraj^k-a (kràjka), kraj-ik-a (kra'ika) (пп. 54, 63) при лит. окраjак; к. 30 'женщина, которая доит коров' диал. stan-ar-a, stan-ar-ic-a (sta'nara, stanárica) при лит. музиша; к. 48 'горячий' (о воде) диал. vbr-Qt-j-b (vrù:c ) при лит. врео и др.
македонские диалекты: к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка' диал. kraj-itj-ьn-ik-ъ (kraisnik, kraesnik) (пп. 95, 100) при лит. краjче; к. 37 'густой жирный верхний слой кислого молока, сметана' диал. kor-a, kor^k-a (kora, korka) при лит. ^мак; к. 65 'вкусный' (о еде) диал. xub-av-ъ (ubaf) при лит. вкусен и др.
болгарские диалекты: к. 48 'горячий' (о воде) диал. zez^k^ ('zeska) (пп. 117, 118) при лит. горещ; к. 54 'все, что употребляется в пищу людьми, еда' диал. ëd-j-en-ьj-e ('jeden'e, ' jaden'e) при лит. храна; к. 65 'вкусный' (о еде) диал. bolg-ъ (biag, biak) при лит. вкусен и др.
чешские диалекты: к. 26 'жирный' диал. tblst-ъ (tlusti:, tlusteí) (пп. 177, 186) при лит. tucny; к. 31 'пенка' (на молоке) диал. ob-tap-ъ^ъ (vota:pek), sb-vbrs-bk-ъ (svRsek) при лит. skraloup; к. 65 'вкусный' (о еде) диал. dobr-ъ (dobreï) при лит. chutny и др.;
словацкие диалекты: к. 18 'первый кусок хлеба, отрезанный от буханки, горбушка' диал. sъ-kroj-ьk-ъ (skrojek) (пп. 209, 210) при лит. kra-jík, koncek; к. 26 'жирный' диал. tblst-ъ (tusti:, tjsti:) при лит. mastny, tucny; к. 48 'горячий' (о воде) диал. vbr-ël-ъ (vreui:, vreli:) при лит. horúci и др.
польские диалекты: к. 2 'деревянная дуга для ношения ведер на плече, коромысло' диал. ped-y (pydy) (пп. 284, 285) при лит. nosidla; к. 42 'белая часть яйца' диал. bël^k-ъ (bjautek, by'auek) при лит. bialko; к. 43 'желтая часть яйца' диал. zblt-ък-ъ (zuutek, zoutek) при лит. zóltko и др.
белорусские диалекты: к. 1 'вырытая в земле яма для добывания воды, колодец' диал. stud^n-y-a (s 'tudn 'a) (пп. 348, 358) при лит. калодзеж, калодзезь; к. 2 'деревянная дуга для ношения ведер на плече, коромысло диал. korm-y-sl-a (ka'rom 'isia) при лит. каромысел; к. 54 'все, что употребляется в пищу людьми, еда' диал. ëd-a (ji'da) при лит. ежа и др.
украинские диалекты: к. 31 'пенка' (на молоке) диал. pën-a (p'ina), plëv^k-a (p'l'iuka) (пп. 459, 460) при лит. шшрка, кожушок; к. 51 'кожура, снятая со старой картошки' диал. l^p-aj^-a (ius pajka)
при лит. лушпиння; к. 58 'завтрак, утренняя еда' диал. sъn-ëd-an-ьj-e (s'n'idan'e) при лит. сшданок и др.
Широкомасштабное лексикографическое и лингвогеографиче-ское изучение диалектов во всех славянских странах, начавшееся с середины ХХ в., развернувшаяся работа по созданию диалектологических атласов показали ошибочность утверждений об отмирании диалектов в условиях социальной интеграции, так как обнаружили огромные пласты хорошо сохранившейся диалектной лексики.
Это хорошо видно, например, на картах опубликованного недавно «Словенского лингвистического атласа» (Slovenski lingvisticni atlas. Ljubljana 2011), большая часть материала которого собиралась в ХХ в. (последняя запись датируется 2011 г.). Многие карты этого атласа изобилуют диалектизмами при том, что литературные лексемы имеют лишь небольшие ареалы (см., например, карту 22 'ustnice' (губа), на которой наряду с литературным названием ustnice широко представлены диалектизмы znablja, znabljica, sobec, sobica, trobec и др.; или к. 94 'sepav' (косой), где наблюдается лексическая вариативность лексем sepast, kruljav, cotast, sajtrav, krampast; или к. 110 'staramati' (бабушка), на которой литературной описательной конструкции соответствуют диалектные формы babica, nona, mati, starica, starika, nunica, baka и др.; или к. 124 'moz' (муж), на которой представлены обширные ареалы диалектных лексем ded, deda, dedec, moj, nas, on, sam, clovek и др.
Таким образом, и национальные атласы славянских языков, и Общеславянский лингвистический атлас свидетельствуют о консервативности славянских диалектов, на протяжении многих веков успешно противостоящих внешним влияниям, а также тенденции к стандартизации. Более того, наличие эксклюзивных образований дает основание предположить, что на современном этапе развития славянских языков возникает некая новая диалектальность, связанная с появлением диалектных лексем, имеющих существенные отличия как от литературного языка, так и от других диалектов.
В этой связи закономерно встает вопрос: в чем причина этой лексической устойчивости диалектов в условиях процессов социальной интеграции, протекающих во всех славянских странах?
Ответ, по-видимому, следует искать в самой традиционной культуре, в своеобразии ее языковой картины мира, поскольку восприятие и осмысление человеком мира является производным от его культурно-исторического бытия.
Так, в частности, анализ русской диалектной языковой модели мира (подробнее см. Вендина 1998) показал, что в отличие от литературного
языка она имеет иную номинативную логику и соответственно отражает иную классификацию человеческого опыта, так как ее когнитивная сетка, «набрасываемая» на окружающий мир, оказывается более густой. Необходимость понятийного расчленения того или иного семантического пространства диалектной картины мира продиктована самой логикой организации традиционной духовной культуры. Лексическая детализация ее языка связана с реальной практической потребностью диалектоносителей (так, например, для носителя литературного языка неважно, какие последствия для сельского хозяйства повлечет за собой дождь, а для крестьянина - важно, отсюда лексемы сеногной 'мелкий продолжительный дождь во время сенокоса' Тобол., Тюмен., Курган., Том., Кемер., Иркут., Хабар., Свердл., Перм., Яросл., Арх., Карел., Олон., СРНГ 37: 170; или огуречник, огуречничек 'теплый грибной дождь в конце июня' Орл., СРНГ 22: 365). Как видно из приведенных примеров, эти диалектные лексемы не имеют в литературном языке однословных соответствий, а передаются описательными конструкциями, то есть номинативные принципы освоения этой семантической сферы литературного языка здесь просто не работают*. Поэтому диалектная категоризация мира отличается от литературной, то есть диалекты имеют свой взгляд на окружающий мир**. В них ярко выражена зависимость от внешних условий бытия, близость к натуральному хозяйству, исконным занятиям крестьянина, парцеллирование объектов познания, антропоцентризм и субъективизм. При этом «сознание не просто дублирует с помощью знаковых средств отражаемую реальность, а выделяет в ней значимые для субъекта признаки и свойства, конструирует их в идеальные обобщенные модели действительности» (Петренко, 1988: 12), то есть объективный мир членится человеком с точки зрения категорий ценности. Поэтому это не пассивная объективация внешнего мира, а
Ср. в связи с этим пример, который приводит в своей статье В. Н. Шапошников. Говоря о нормализаторской и унифицирующей установке местной прессы (г. Шуя, бывш. Владимирская губ.), автор отмечает и сохранение в ней многочисленных диалектизмов (таких, например, как лавы 'легкий сезонный мост через реку', мы-тилка 'род плота для полоскания белья в реке'), которые «являются неотъемлемым элементом письменной и электронной прессы, так как обозначаемые ими реалии являются существенной частью хозяйственного ландшафта, а потому они являются устойчивыми компонентами языкового сознания» (Шапошников 1999: 53). Не случайно крупнейший немецкий диалектолог Й. Л. Вайсгербер дал такое определение диалекту: «Диалект есть языковое освоение родных мест» (Weisgerber 1956: 7).
**
сознательное и целенаправленное словотворчество, в котором семантически и словообразовательно маркируется то, что имеет для крестьянина практическую ценность в повседневной жизни, что несет в себе опасность или угрозу его существованию, а также то, что позволяет ему ориентироваться в окружающем его мире.
Кроме того, диалектная картина мира отличается от литературной «своим естественным характером, поскольку она складывается в достаточно замкнутом диалектном коллективе, отражает особенности уклада, быта, близость к природе, характерные черты сельского труда, не искажается и не нивелируется никакой кодификацией. Поэтому диалектоноситель иначе "ословливает" окружающий мир, рисует иную картину бытия, чем носитель литературного языка, опираясь на возможности своего диалекта, развивая и обогащая их» (Радченко 2004: 25). Не случайно известный немецкий диалектолог Ф. Штро, говоря о соотношении диалекта и литературного языка, отмечал: «Диалект рисует в красках то, что литературный язык представляет лишь в общих очертаниях» (Stroh 1931: 247). Это своеобразие диалектной номинативной логики лексической параметризации окружающего мира делает их устойчивыми к внешним влияниям, позволяет «без перерождения выдерживать напор этих влияний» (Потебня 1905: 175) и противостоять интеграционным процессам.
Следует, однако, отметить, что все эти факты нельзя абсолютизировать. Процессы нивелировки диалектов под влиянием, прежде всего, социальных факторов, конечно, протекают. Об этом свидетельствует и изменение образа жизни деревни (и здесь немалую роль играет процесс индустриализации общества), и сужение круга диа-лектоносителей, и высокий процент среди них образованных людей, и утрата прежней социально-демографической и территориальной замкнутости, локальной ограниченности, и отсутствие социальной коммуникативной престижности диалекта, и т. д. Однако, не отрицая значимости всех этих факторов, следует признать, что во всех славянских языках территориальные диалекты довольно хорошо сохраняются и имеют своих активных носителей .
*
Ср. в связи с этим точку зрения Г. П. Нещименко, которая, исследуя языковую ситуацию в славянских странах, пришла к сходному выводу: «В большинстве славянских языков территориальные диалекты до сих пор довольно хорошо сохранились, имеют большое количество своих носителей и даже активных пользователей, т.е. отнюдь не являются реликтовыми образованиями, которые могут игнорироваться. В современной коммуникации их функциональный спектр также до-
И это несмотря на драматическую историю славянских диалектов в ХХ в. Социальные потрясения, которые пережили все страны в связи с двумя мировыми войнами, локальные войны в южнославянских странах, миграционные потоки населения, диалектные смешения, политическая компрометация крестьянства, тяжелые по своим последствиям социальные эксперименты (революция, коллективизация, раскулачивание, сознательное уничтожение бесперспективных деревень, как это было в России в середине ХХ в.) — все эти социальные катаклизмы не смогли уничтожить диалекты.
Не смогла уничтожить диалекты и языковая политика государств, направленная на распространение кодифицированной формы языка и устранение диалектов в связи с задачей всеобщего и обязательного образования. Здесь особенно показательна ситуация в чешском языке. «Несмотря на наличие у чешского этноса... идеальных условий для максимального приобщения носителей чешского языка к литературному идиому, для развития под его «эгидой» интеграционных тенденций в языковом пространстве и, наконец, инвазии литературного языка во все ситуации общения, в том числе и повседневного, ожидаемое не состоялось» (Нещименко 2003: 25).
Об этом свидетельствуют, с одной стороны, диалектные атласы славянских языков, а с другой - Общеславянский лингвистический атлас. Все они демонстрируют огромные пласты хорошо сохранившейся диалектной лексики, что говорит о том, что прогнозируемое стремительное исчезновение диалектов в условиях индустриализации общества, повышения уровня жизни населения не подтвердилось даже у этносов с компактным языковым пространством (см., например, ситуацию в словенских диалектах).
Понятно, что в этом контексте особое значение приобретает развитие славянской диалектологии, поэтому существующая до сих пор инерция негативного отношения к изучению диалектов (особенно в педагогических вузах, следствием чего является сворачивание курса диалектологии, отмена диалектологической практики) должна быть преодолена как мешающая поступательному движению вперед.
статочно широк: они используются не только как средство бытового и внутрисемейного общения, но и в сфере культуры. У «островных» лингвоэтнических групп диалекты нередко функционируют в высших коммуникативных функциях, являясь в своем роде аналогами литературного языка метрополии. Наконец, они играют роль языка так называемой «малой родины», служа средством этнолокальной идентификации» (Нещименко 2003: 113).
ЛИТЕРАТУРА
Вендина 1998 - Вендина Т. И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм). М., 1998.
Вендина 2009 - Вендина Т. И. Русские диалекты в общеславянском контексте. М., 2009.
Даль - Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1978-1980. Т. I-IV.
Журавлев 1994 - Журавлев А. Ф. Лексико-статистическое моделирование системы славянского языкового родства. М., 1994.
Нещименко 2003 - Нещименко Г. П. Языковая ситуация в славянских странах. М., 2003.
Петренко 1988 - Петренко В. Ф. Психосемантика сознания. М., 1988.
Потебня 1905 - Потебня А. А. Язык и народность // Потебня А. А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905.
Радченко 2004 - Радченко О. А., Закуткина Н. А. Диалектная картина мира как идиоэтнический феномен // Вопросы языкознания. 2004. № 6.
Срезн. - Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. М., 2003. Т. I-III.
СРНГ- Словарь русских народных говоров. М.; Л., 1965. Т. 1.
СРЯ XI-XVII - Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975. Т. 1.
Шапошников 1999 - Шапошников В. Н. О территориальной и функциональной структуре русского языка в концу ХХ столетия // Вопросы языкознания. 1999. № 2.
Stroh 1931 - Stroh F. Sprache und Volk // Hessische Blatter fur Volkskunde. 1931-1932. Bd. XXX-XXXI.
Weisgerber 1956 - Weisgerber J. L. Die Leistung der Mundart im Sprachganzen Vortrag bei der Arbeitsbesprechung uber die Pflege der Mundarten in Recklingshausen am 17 Marz 1956 Munster (Westf). 1956.
Vendina T. I.
The Contemporary State of Slavic Dialects in the Perspective of the New Data of the All-Slavic Linguistic Atlas
The article is on the analyses of the linguistic prognosis about the dying out of dialects in the situation of social integration and industrialization of the society.
Key words: Slavic dialects, the All-Slavic Linguistic Atlas, traditional spiritual culture.
