CC BY
355
Современное развитие понятия «ценность»
В проблеме ценностей существуют такие важные аспекты, как познание и теоретическое осмысление ценностей с позиций аксиологии1 и изучение способов и форм присутствия ценностей в естественно-научном и социально-гуманитарном, в том числе педагогическом, знании.
Л. А. Микешина Абстрактно-всеобщая и эмпирическая (дис-
позиционная) концепции ценностей, их диалог и дополнительность. Главным принципом аксиологии как учения о ценностях стало разграничение их на формальные, абстрактно-всеобщие, с одной стороны, и эмпирические, диспозиционные — с другой. Общетеоретическое познание ценностей выявляет сущности и обосновывает предельно общие идеалы, принципы, формы, понятия, свойства, структуры (иерархии) ценностных отношений. В процедуре отнесения к ценностям, в выборе целей и идеалов ярко выражены эмоциональные и волевые моменты, избирательная активность субъекта, которые полны неопределенности, могут включать интуитивные и иррациональные моменты. Именно поэтому ценностное отношение часто рассматривается как противоположное познавательному, как чуждое объективно истинному познанию вообще, и такие оценки распространяются прежде всего на социально-гуманитарное познание. Сегодня ограниченность такой ситуации очевидна и причины ее понятны. Она порождена идеалами классической науки, представлениями, требующими исключе-
Аксиология — философская концепция, исследующая категорию «ценность», виды, формы, типы ценностей, способы их существования и познания.
ния субъекта из результатов познания, очищения знания от любых привходящих элементов, порожденных культурой, историей, системой ценностей. В отечественной философии прошлого века критиковались как идеалистические абстрактно-всеобщие концепции ценностей; соответственно отрицались общечеловеческие ценности как пустые абстракции, которые необходимо было наполнить конкретным классовым содержанием; оправдывались ситуации, когда субъект действовал вопреки общечеловеческим ценностям, например «вне поля морали», ради высоких политических, идеологических и классовых интересов. Были приняты, как правило, либо онтологические концепции, жестко делившие все объекты природы, общества и мышления на ценные/неценные; либо сформировавшийся позже диспози-ционный подход, рассматривавший ценности и оценки в зависимости от их расположения (диспозиции) и функций в системе субъектно-объектных отношений, а также от ситуации оценивания в соответствии с мировоззренчески и идеологически подвижными или неизменными образцами. Это, как и исторический подход, породило концепцию «ценностного релятивизма», которому, разумеется, не было места в научном познании.
Мне представляется, что современное понимание природы ценностей, а также специфики ценностно «нагруженных» социального и гуманитарного знаний возможно только на путях диалога и синтеза двух подходов — абстрактно-всеобщего и эмпирически-диспозиционного. Такое сочетание предполагает признание как устойчивых общечеловеческих, родовых, социальных и культурных ценностей в виде образцов, идеалов и традиций, так и подвижных, изменчивых, релятивных — национальных, классовых, групповых и индивидуальных предпочтений и ценностей. Проблема образцов, формирующихся как универсалии культуры, не решается однозначно. Образцы формируются в той или иной культуре стихийно или преднамеренно, как, например, в религии, передаются как традиции, усваиваются субъектом в процессе обучения и повседневной жизни, реализуясь на уровне индивидуального действия. В социокультурном масштабе определение ценностей происходит как соотнесение объекта или действий субъекта с некоторыми сложившимися в культуре образцами (идеалом, эталоном, нормой) и установление степени соответствия этому образцу.
Однако если в своих поступках люди будут пунктуально следовать каким-либо абстрактным нормам и образцам, то это
может, например, породить лишь «ходульную добродетель», морализирование, «благонамеренное сознание» и лицемерие. Системные представления — нормы, принципы, понятия добра и зла, справедливости и другие — формируются не в одном поколении, «но на протяжении исторически значимых эпох, кристаллизуя в себе конденсаты многовековой исторической памяти и опыт кардинальных общественно-культурных сдвигов... закономерно-необходимые условия существования общества, его историческую преемственность и общие тенденции развития»1.
Изучение ценностей с необходимостью предполагает также переход на эмпирический уровень, к реальным ценностям, наполняющим содержанием сформировавшиеся образцы, служащие основанием для исследования конкретных ценностей. Диспозиционная концепция исходит из того, что никаких объектных ценностей, в смысле «внесубъектных» или материальных особых сущностей, не существует. «Ценности по структуре своего обнаружения напоминают значения, которые актуализируются только в соответствующих им (знаковых) ситуациях взаимодействия субъекта и объекта. Как и значения, ценности есть категории взаимодействия субъекта и объекта и обладают диспо-зиционным характером»2. С этим можно согласиться, если учесть, что субъектно-объектные отношения не сводятся здесь к чисто гносеологическим, но дополняются признанием роли личности и социокультурного характера этих отношений в обществе. Как абстрактно-всеобщий, исследующий значимость, а не существование ценностей, так и диспозиционный подходы широко представлены в истории философии и культуры, а также в современных концепциях ценности, и речь должна идти именно об их дополнительности. Диспозиционно-эмпирический подход наполняет конкретным, вариативным, социальным и культурно-историческим содержанием абстрактные ценности, представленные в их категориально-философской форме на общетеоретическом уровне.
1 Дробницкий О. Г. Понятие морали. Историко-критический очерк. М., 1974. С. 277-278.
2 Нарский И. С. Диалектическое противоречие и логика познания. М., 1969. С. 220. См. также: Столович Л. Н. Природа эстетической ценности. М., 1972; Каган М. С. Философская теория ценности. СПб., 1997.
Концепции ценностей и современная наука. Классическая наука создала жесткие критерии, посредством которых оценивается новое знание, не зависящее от субъективных факторов — предубежденности, эмоций или личной заинтересованности, которые могли бы исказить восприятие учеными внешнего мира. Если теоретические рассуждения допускают некоторую зависимость от культуры и истории, то эмпирические данные не должны быть зависимы от общества и культуры. Содержание научного знания определяется природой физического мира и не зависит от социального происхождения науки в целом. Этот образ науки оценивается сегодня как самосознание классической науки, ее отражение на уровне здравого смысла. Он покоится, по существу, на предпосылках созерцательного материализма и эмпиризма, поскольку исходит из необходимости снять эффекты присутствия и активной деятельности субъекта, считая их препятствием на пути к объективно истинному знанию. В этом же контексте понимаются и сами ценности, понимаются узко, только как одна из форм — психологическая — их проявлений, то есть как мотивы, побуждения, склонности, эмоции, что сегодня уже не может считаться достаточным и верным.
Сегодня размышляют не столько о том, свободна ли наука от ценностей или как ее «освободить» от них, сколько о том, как, в каких формах ценности органично входят в научное знание или деформируют его и как способ такого вхождения зависит от типа науки. Присутствие ценностей в науке в самых разнообразных явных и неявных формах — это объективная данность, не сводящаяся к заблуждениям и ошибкам, что подтверждается практикой научного знания и вековым опытом философско-рефлексивного, логико-методологического и эпистемологического (гносеологического) анализа научного знания и познавательной деятельности1.
Весь ХХ век в философии науки шла дискуссия о том, являются ли ценности необходимой «движущей силой» развития науки или условием успешной деятельности ученых служит освобождение от всех возможных ценностных ориентиров. Возможно ли полностью исключить из суждений о фактах ценностные предпочтения и познать объект «как таковой, сам по себе»? Необходимо и возможно ли противопоставление «фактичности»
Микешина Л. А. Эпистемология ценностей. М., 2007.
научного опыта и ценностей как особой формы предметности, представленной в культуре? Ответы на эти вопросы и введение терминологии и способов рассуждения об этой проблеме представлены еще у И. Канта, различавшего мир сущего и мир должного (ценностей), у неокантианцев, в трудах М. Вебера, М. Ше-лера, Н. Гартмана и других философов, исследовавших различие знания и ценностей, но не стремившихся изгнать обсуждение «аксиологической размерности» из философии науки в ее соотношении с культурой. Одновременно формировались идеалы ценностно-нейтрального знания и понимание объективности в этом контексте, особенно в противовес разным формам идеологического давления.
Во второй половине ХХ века произошел существенный поворот к иной постановке вопроса: этические императивы, ценностно-нормативные структуры, обеспечивающие автономность науки в демократическом обществе, стали рассматривать как необходимые составляющие роста научного знания. К этим проблемам обращались такие ведущие философы науки, как Т. Кун, М. Полани, К. Поппер, Л. Лаудан, Н. В. Мотрошилова, В. С. Степин и др. Отмечая это, А. П. Огурцов делает вывод, что «в философии науки произошел парадигмальный сдвиг — от собственно теоретико-гносеологической постановки проблем философия науки перешла к иному кругу проблем, который теперь уже включал ряд социокультурных параметров научного знания, его сопряженность с научным сообществом и ценностями культуры. Теперь уже доминантной становится позиция, которая основывается на социокультурном образе науки, вплетает ее в социальную и культурную действительность и старается размыть границы, установленные в стандартной концепции науки, между научными и вненаучными формами знания»1.
Один из плодотворных способов содержательной конкретизации ценностей и ценностных ориентаций в науке — это их интерпретация как исторически изменяющейся системы норм и идеалов познания. Такого рода ценности лежат в основании научного исследования, и можно проследить достаточно определенную
Огурцов А. П. Страстные споры о ценностно-нейтральной науке // Лэйси Х. Свободна ли наука от ценностей? Ценностное и научное понимание. М., 2001. С. 17-18; см. также: Огурцов А. П. Аксиологические модели в философии науки // Философские исследования. 1995. № 1.
взаимосвязь собственно познавательных установок с социальными идеалами и нормативами; установить зависимость познавательных идеалов и норм как от специфики объектов, изучаемых в тот или иной момент наукой, так и от особенностей культуры каждой исторической эпохи. Ценностями становятся и такие формы знания, как истина, факт, методы и методологические принципы. В свою очередь, «классические» ценности, прежде всего моральные и эстетические, включенные в познавательную деятельность, могут принимать «знаниевую», когнитивную форму. Это знание особого типа — оно о субъекте, нагружено его эмоциями, предпочтениями, мотивами, выражаемыми в формах идеалов, норм, картин мира, стиля мышления, а также здравым смыслом, парадигмами, научно-исследовательскими программами и др. Через ценности и оценки в обыденное и научное знание входит социокультурное и историческое измерение. Это нестрогое, неформализуемое, связывающее с реальностью общества, человека знание о его нравственных, эстетических, религиозных, научных и иных позициях. В какой мере и как это влияет на результаты его познавательной деятельности — все это и есть проблема эпистемологии ценностей.
Введя своего рода эпистемологическую типологию, то есть выделив идеалы объяснения и описания, доказательности и обоснованности, а также строения знаний, можно проследить смену каждого из этих типов идеалов в зависимости от ценностных ори-ентаций познания, механизмы перестройки идеалов и норм в процессе научной революции и т. д. В этом случае научное познание уже понимается как активно-деятельное отображение объективного мира, детерминированное в своем развитии не только особенностями объекта, но также исторически сложившимися мировоззренческими структурами и ценностями, лежащими в фундаменте исторически определенных культуры и социума. Такое понимание дает возможность выявить более глубокие уровни ценностной обусловленности когнитивных процессов, обосновать органическое «сращивание», в частности в самом понятийном строе, общественного и индивидуального сознания. Эпистемологическая проблема состоит в том, чтобы понять, как ценностно нагруженная активность субъекта может выполнять конструктивные функции в познании. Для решения этой проблемы наиболее плодотворными становятся поиск и выявление тех средств и механизмов, которые выработаны внутри самого научного познания.
Идущие от классической науки представления о существовании в самой познавательной деятельности возможностей и средств «преодоления» ценностных установок субъекта верны лишь отчасти. Разумеется, речь должна идти не о «преодолении» субъекта как такового, а о снятии идущих от субъекта деформаций, искажений под влиянием личной и групповой тенденциозности, предрассудков, пристрастий и т. п. Такой «арсенал средств» обязателен для науки, иначе она не могла бы состояться. Но, пожалуй, не менее важно понять и осознать тот факт, что сама активность ценностно ориентированного субъекта познания, опирающегося на объективные законы, является в сфере научного познания важнейшим фактором и главным условием получения объективно истинного знания.
Другая предпосылка, повлиявшая на последующие исследования проблемы ценностей, — это обнаружение, с одной стороны, универсального характера оценивающей деятельности субъекта познания, а с другой — все более расширяющегося «арсенала» ценностей индивида и общества. Это привело к тому, что суждения о ценности стали обобщаться, и под ценностью теперь стали понимать не только то, что соответствует (не соответствует) высшим нравственным и эстетическим идеалам, но и просто соответствие (несоответствие) любым, в том числе мировоззренческим, нормам и принципам. Было осознано, что всякая деятельность предполагает оценивание и, соответственно, оценка как результат (кроме, разумеется, чисто технических, математических операций) содержит в себе элементы выбора, предпочтений, склонностей и других субъективных моментов, что в ней присутствуют те или иные идеалы, нормы и принципы.
Важнейшим теоретическим моментом явилось также включение объективно истинных результатов познания, в первую очередь научных истин, в «арсенал» общественных и индивидуальных ценностей. Оно породило различные дискуссии, потребовало дальнейшей разработки и принципиальных уточнений ряда понятий и положений. Стало очевидным, что истина и ценность могут рассматриваться как взаимоисключающие противоположности только в одном отношении: если под ценностным понимается только произвольное, «эгоистическое» (по Р. Декарту), идеологическое или утилитарное — в общем, любое «деформирующее» начало. В этом смысле справедливо требование: наука, истинное знание должны развиваться независимо от «ценностных
размерностей»1. Однако сама истина и познавательная ценность истины — два разных понятия, истинная мысль ценна потому, что она истинна. Истина имеет познавательную, а следовательно, социальную ценность, она может быть отнесена к «ценностным универсалиям»2.
Выяснился и еще один на первый взгляд парадоксальный факт: в объективно и относительно истинном научном знании в имплицитной, опосредованной форме всегда присутствуют ценностные, в частности философско-мировоззренческие — вообще социокультурные предпосылки. Они не столько «деформируют», сколько обусловливают конкретно-исторический характер относительно истинного знания, различных школ, концепций, направлений, отображают связь науки с культурно-историческими условиями. Так, исследование генезиса и структуры физической теории позволило выявить особую роль философско-мировоззренческих принципов при ее построении и обосновании; проблему связи развития физической теории с культурой эпохи через научную картину мира и стиль мышления, который основан на представлениях об идеалах научного объяснения, доказательства, нормах построения и развертывания знаний3.
Общекультурное событие — переоценка роли и статуса науки в связи с такими глобальными проблемами, как угроза войн, экологического и экономического кризиса, — выдвинуло на передний край проблему гуманизации науки, введения «человеческого измерения». Все большее значение приобретает изучение таких особых объектов, которые представляют собой единство естественной и искусственной природы и в качестве важнейшей составляющей включают человека. Именно с такими объектами имеют дело экология, генная инженерия, биотехнология, информатика и программа искусственного интеллекта, когнитивные науки. Исследования, направленные на освоение таких объектов, требуют учитывать систему человеческих ценностей как
1 Мамардашвили М. К. Наука и ценности — бесконечное и конечное. Наука, этика, гуманизм // Вопросы философии. 1973. № 8. С. 100.
2 Мотрошилова Н. В. Наука и ценность. Наука, этика, гуманизм // Вопросы философии. 1973. № 6. С. 49.
3 Степин В. С. Теоретическое знание. М., 2000; Казютинский В. В. Истина и ценность в научном познании // Проблема ценностного статуса науки на рубеже XXI века. СПб., 1999.
«ориентиров» научного поиска и предполагают определенные методы, в том числе наработанные в социальных и гуманитарных науках.
Наряду с общеметодологическими исследованиями продолжается исследование такой проблемы, как «наука и нравственность», то есть в определенном смысле продолжается кантовская традиция, поскольку этическим ценностям отводится особая роль в научном познании. Возникла специальная область знания — этика науки, изучающая идеалы и принципы, которыми руководствуется ученый в своей познавательной деятельности внутри научного сообщества, в обществе в целом1.
Сегодня достаточно абстрактное общефилософское рассмотрение проблемы «когнитивное — ценностное» сменилось исследованием конкретных принципов, способов и форм социальной детерминации на основе общеметодологического и историко-научного подходов. Взаимодействие когнитивного и ценностного в научном познании принимает различные конкретные формы в зависимости от уровней, познавательных структур и выполняемых ими функций, фиксирует ценностные ориентации и реализуется в создании регулятивных принципов, норм, форм и методов получения, построения и обоснования знания об объекте. Однако в большинстве случаев реализация такого, по существу, системного подхода все еще носит эпизодический характер, что порождает необходимость поиска достаточно универсальных логико-методологических средств и приемов, адекватно фиксирующих и воспроизводящих отношение дополнительности когнитивного и ценностного в познании. Это должны быть средства (отличные от специально-научных), фиксирующие объективную значимость активности субъекта и выявляющие наработанные в самой науке способы преодоления возможных «деформаций» этой активности. Проиллюстрирую на примере такого феномена, как индоктринация, различные приемы и методы внедрения и исключения ценностей в структуре научного знания.
Индоктринация как способ введения ценностей в социальное знание. Индоктринация, или внедрение, распространение и «внушение» какого-либо учения, доктрины, предполагает, по суще-
Фролов И. Т., Юдин Б. Г. Этика науки: Проблемы и дискуссии. М., 1986; Агац-ци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998.
ству, понимание самой доктрины как догмы, как принимаемых вне критики учения, концепции или системы принципов. В понятии индоктринации с необходимостью присутствуют системы ценностей — моменты авторитарности, основанной на признании несомненности, «абсолютной» истинности (правильности) той или иной концепции, на присвоении права предписывания ее положений и принципов в качестве обязательных норм. Легитимным для интеллектуальной деятельности становится лишь то, что соответствует данной доктрине, лежит в русле ее положений и принципов. Очевидно, что этот ценностный феномен обладает «потенциалом власти», сочетая в себе собственно познавательные и одновременно нормативно-коммуникативные аспекты, определяя их характер.
Индоктринация по-разному проявляет себя в зависимости от типов интеллектуальной деятельности в сфере управления, образования, научно-исследовательской, а также художественной деятельности. При широком распространении, поддерживаемом властными структурами и СМИ, теория, превратившаяся в обязательную доктрину, внедряется также в обыденное сознание и повседневную деятельность. Известный американский методолог ХХ века П. Фейерабенд обратил внимание на еще один аспект проблемы, рассматривая роль науки в обучении новых поколений. Научные факты, которые преподаются в школе, принимаются детьми на веру — они не имеют еще базового знания и у них не вырабатывают критического отношения к материалу. В университете ситуация усугубляется, «ибо здесь индоктринация принимает гораздо более систематический характер. <...> Наука остается вне критики. Широкая публика воспринимает суждение ученого с тем же благоговением, с каким воспринимались суждения епископов и кардиналов в не столь давние времена. <...> Нетрудно "передернуть" и превратить верность истине в повседневной жизни в преданность идеологической Истине, то есть попросту в догматическую защиту этой идеологии»1. Он уверен, и его радикальная и небесспорная позиция сегодня широко известна, что предупредить это возможно лишь в том случае, если ценностям истины мы предпочтем ценности свободы и независимости от «такого монстра».
Фейерабенд П. Как защитить общество от науки // Эпистемология и философия науки. 2005. Т. III. № 1. С. 219.
Индоктринация как вид управления интеллектуальной деятельностью осуществляется в контексте коммуникаций, и именно при таком подходе — не прямолинейном и не упрощенно-вульгаризированном, а опосредованном общением, коммуникативностью, — реализуется ценностное воздействие на интеллектуальную деятельность, несущее на себе печать самого общества в его тотально-репрессивных или либерально-демократических ценностях и проявлениях. В чем суть самого процесса индок-тринации — своеобразной формы «власти и управления» — в научном познании? Как возникает и проявляет себя доктрина, каковы условия ее функционирования? Прежде всего, следует различить две формы доктринальности: первая — необходимая, выражающая специфику научной деятельности, осуществляющейся по предписанию научного метода, принципов теории, парадигмы. Они обеспечиваются содержанием и интеллектуальным авторитетом научного знания, входят в само базовое понимание научного познания, но всегда могут быть подвергнуты критике, изменениям и отмене. Вторая форма доктринально-сти — формирование и влияние концепции, обусловленное скорее внешними науке факторами — авторитетом личности ученого как главы школы, поддержкой организационных структур, государственным признанием, мировоззренческими, вообще ценностными факторами, критика которых не предполагается. В тех естественных науках, где формализация и математизация имеют частичный характер, всегда сохраняется возможность влияния доктрин через неформализованные, интуитивные компоненты, причем не только внутринаучного неидеологизированного характера (как, например, в случае господства механистической картины мира и стиля мышления), но и внешнего, в частности идеологического характера (классические примеры: «арийская физика» в фашистской Германии, лысенковщина и преследование генетики в СССР и др.). В последнем случае индоктринация естественных наук была напрямую связана с репрессивным характером общества, где, как известно, критика господствующих доктрин была запрещена и, по существу, отсутствовала демократическая процедура обсуждения.
Как отнестись к убеждению, что только победа одной, единственно истинной теории, преодоление плюрализма, множественности является верным путем развития научного знания, поскольку приводит к познанию мира таким, каков он есть на самом деле?
Следует признать, что такое понимание, основанное на принципах классической рациональности, является одним из базовых для превращения научных теорий в догмы и доктрины. Плюрализм — это не дань постмодернистской моде, а сама данность современной науки, он не должен преодолеваться, поскольку вышел из недр самой науки (что можно подтвердить ссылкой на высказывания Гейзенберга, Бора и других ученых) и допускает сосуществование и диалог разных типов мышления и ценности, рациональности науки, в том числе и сохраняющегося классического типа. Следует отметить, что «монистическая» классическая наука, в отличие от концепций плюрализма, признающего сосуществование теорий, обладает своего рода агрессивностью, требует одной логики, одной истины и одного предпочтительного мира, а если это нарушается, то результаты отлучают от науки как иррациональные. Возможность преодоления подобных ситуаций в европейской науке и культуре в начале XXI века не вызывает сомнений, но вместе с тем опасность их воспроизводства постоянно существует, а жесточайший пресс различного рода доктрин и догм, в первую очередь идеологических и религиозных, особенно в репрессивных обществах, слишком очевиден.
Индоктринация — еще более значимый элемент социально-гуманитарного знания, где рождение догм и их влияние особенно заметны, поскольку явно присутствует позиция самого исследователя, опирающегося на ту или иную систему ценностей. Однако в науках о культуре и социуме наиболее ярко проявляются также те или иные способы предотвращения или преодоления отрицательных последствий такой индоктринации. Это борьба школ, парадигм, критика авторитетов и авторитарности, диалог и дискуссии и др., принимаемые как норма развития этих наук. Но есть и собственно эпистемологические формы преодоления догмати-зации, среди которых можно выделить правомерность различных интерпретаций, признание объективного фактора релятивности и принципиальной адогматичности знания, а также особой роли конвенций, то есть принятия концепций, принципов, ценностей в дискуссиях, диалоге и по соглашению, договоренности. Проблема индоктринации и ее последствий не устаревает и сегодня. Преодоление тотального господства одной (любой) доктрины и системы ценностей — это, по существу, не только идеологическое, но и методологическое требование для философии познания XXI века.
