CC BY
67МАШИТЛЕВ РУСЛАН МУРАТОВИЧ - кандидат исторических наук, доцент кафедры философских и социально-гуманитарных дисциплин Московского государственного университета пищевых производств. Россия, Москва. (rmashitlev@mail. ru)
MASHITLEV, RUSLAN M. - Ph.D. in History, Associate Professor of philosophical, social and humanitarian studies of the Moscow State University of Food Production. Russia, Moscow.
УДК 94:327(47+430)«1925»
МЕЗГА Н.Н.
СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В УСЛОВИЯХ ПОДГОТОВКИ РЕЙНСКОГО ГАРАНТИЙНОГО ПАКТА
Ключевые слова: советско-германские отношения, Рапалло, Гарантийный пакт, Лига наций, Московский договор, Версальская система.
В статье рассмотрены советско-германские отношения в 1925 г., в условиях подготовки Рейнского гарантийного пакта. Установлено, что сближение Германии с Западом, проявившееся в то время в переговорах о Гарантийном пакте и ее решении о вступлении в Лигу наций вызвало определенный кризис рапалльской политики. Однако сохранение в новых условиях целей этой политики, как приоритетных для СССР и Германии, позволило в конце 1925 года преодолеть этот кризис на основе германской политики «равновесия» между Рапалло и Локарно.
MEZGA, N. N.
SOVIET-GERMAN RELATIONSHIP UNDER THE TRAINIING OF RHINELAND GUARANTEE PACT
Keywords: Soviet-German Relationship, Rapallo, Rhineland Guarantee Pact, League of Nations, Moscow Trade Agreement, The Versailles System
The article covers Soviet-German relationship in 1925 during the preparation of Rhineland Guarantee Pact. It is found that rapprochement between Germany and Western countries that happened during the negotiation of Rhineland Guarantee Pact, and decision made by Germany to join League of Nations caused certain crisis in Rapallo politics. However, keeping the goals of Rapallo politics as a priority for USSR and Germany in these new circumstances helped to overcome this crisis that was based on the German politics of "balance of power" between Rapallo and Locarno in the end of 1925.
Одним из важнейших факторов, определявших развитие международных отношений в Европе, с начала 1925 года становятся переговоры, связанные с подготовкой Рейнского гарантийного пакта. 20 января 1925 года Германия обратилась к Англии, а 9 февраля к Франции, с предложением заключить договор, который бы обеспечивал неприкосновенность германо-французской и германо-бельгийской границ. В настоящей статье мы предпримем попытку определить, в какой степени, и каким образом данный фактор влиял на развитие советско-германских отношений, в основе которых лежал Рапалльский договор.
Советское руководство при оценке проектируемого Гарантийного пакта исходило из того, что он представляет попытку, прежде всего со стороны Англии, создать единый антисоветский фронт европейских капиталистических государств. Эта точка зрения была распространена и в Европе. Так, министр иностранных дел Польши А. Скшиньский, выступая в конце января с секретным докладом о международном положении Польши, отметил, что целью внешней политики Англии является создание мощной антисоветской коалиции. Однако без Германии такая коалиция невозможна [1, л. 38]. Правящие круги СССР опасались, что подписание Гарантийного пакта приведет к разрушению рапалльской системы в советско-германских отношениях. Тем более, что в них имелось и так достаточно проблем.
Москва болезненно реагировала на ясно обозначившееся в 1924 году сближение Германии с Западом. Наиболее отчетливо оно проявилось в принятии плана Дауэса и официально высказанном Германией желании вступить в Лигу наций. Германское правительство, со своей стороны, регулярно указывало на вмешательство СССР во внутренние дела Германии. Начальник восточного отдела МИД Германии (в то время Г. Дирксен) отмечал в своих мемуарах, что, с одной стороны, германским правительством поощрялись политическая дружба и экономический обмен с Советской Россией, а с другой - «шла борьба не на жизнь, а на смерть против смуты и беспорядков, направленная на то, чтобы воспрепятствовать экспорту хаоса в Германию» [2, с. 74-75]. Только осенью 1924 года протесты по поводу вмешательства СССР во внутренние дела Германии были направлены советскому правительству начальником восточного отдела МИД Германии А. Мальцаном 29 октября и министром иностранных дел Г. Штреземаном 7 ноября и 30 ноября. Данный вопрос специально обсуждался на заседании Политбюро ЦК РКП(б) 18 декабря. В принятом проекте ответа германскому правительству какое-либо вмешательство во внутренние дела Германии со стороны советского правительства отрицалось. Что касается деятельности Коминтерна и РКП(б), то подчеркивалось, что советское правительство «не отвечает за деятельность этих организаций и контролировать их не находит возможным» [3, с. 285].
Несмотря на обозначившиеся сложности в отношениях между СССР и Германией, обе стороны были заинтересованы в сохранении рапалльской
политики, так как еще не были решены задачи, которые Москва и Берлин перед ней ставили. Решения, предполагавшие ревизию Версальского договора, были важны для обеих сторон. Поэтому в конце 1924 г. Советский Союз и Германия начинают переговоры по широкому кругу экономических и политических проблем. Г. Чичерин 11 ноября принял германского посла У. Брокдорф-Ранцау в Москве. В ходе беседы, которая, согласно записи советской стороны, носила «дружеский» и «конструктивный» характер, было достигнуто соглашение о начале торговых переговоров. И уже с 15 ноября они начались, а 3 декабря советская печать сообщила об их успешном ходе [4, с. 541, 565].
В середине декабря 1924 г. Г. Штреземан предложил в рамках предстоящих германо-советских политических переговоров сделать главным предметом польскую проблему и выдвинул идею возвращения Польши к ее этническим границам. Посол в Москве У. Брокдорф-Ранцау, в соответствии с инструкцией МИД, встретился с Г. Чичериным и довел до его сведения германский план решения польской проблемы. Советский нарком иностранных дел, в принципе, не отверг германское предложение об оттеснении Польши к ее этническим границам, но заявил, что не считает возможным сводить обмен мнениями по международным вопросам лишь к польской проблеме [5, с. 132 -133]. Политбюро 24 декабря обсудило вопрос о переговорах с Германией и поддержало позицию Чичерина, не исключавшую совместного с Германией пересмотра польской границы при условии соглашения по другим вопросам советско-германских отношений, прежде всего, отношения к Лиге наций [3, с. 57]. Кстати, в те же дни в СССР велась подготовка к началу политических переговоров и с Польшей. Причем в решении Политбюро от 18 декабря указывалось, что при их ведении не следует отказываться от принципа исправления границ с Польшей [6, с. 10].
Решения Политбюро от 24 декабря были положены в основу советского предложения о заключении политического договора, сделанного Германии 25 декабря. Акцент в нем делался на необходимость включения в будущее соглашение пункта, согласно которому СССР и Германия обязуются «координировать свои действия по вопросу о вступлении в Лигу наций» [7, с. 389]. Советское правительство подчеркивало угрозу рапалльской политике, которую создает вхождение Германии в эту организацию, так она присоединится к блоку стран, создавших и защищающих Версальскую систему.
Несмотря на негативное отношение к этому шагу Германии со стороны СССР, два государства оказались способными достичь компромисса. Как справедливо отмечает А. А. Ахтамзян, Германия хотела обговорить с СССР приемлемые формы поддержания нормальных отношений, в связи с ее вступлением в Лигу наций, а СССР считал возможным в такой ситуации через заключение нового политического соглашения сохранить дух Рапалло [5, с. 145]. Однако путь к достижению компромисса оказался трудным. При этом проблема вхождения Германии в Лигу наций оказалась тесно переплетенной с заключением Гарантийного пакта. В этой связи, У. Брокдорф-Ранцау сообщал в
Берлин, что переговоры о Гарантийном пакте отрицательно влияют на советско-германские отношения [8, с. 127].
Руководство СССР первоначально попыталось решить проблему сохранения рапалльской политики радикальным путем. В феврале 1925 г. в разговоре с Брокдорф-Ранцау глава советского правительства Н. Рыков предложил заключить германо-советский союз. Германский посол воспринял это холодно и отметил, что Германия будет стремиться к ревизии Версальского договора, но мирным путем [9, б. 11]. Что касается советско-германского военного союза, то Г. Штреземан отмечал в письме послу в Москве от 19 марта 1925 г.: «... открытый или секретный германо-русский военный союз ... не может входить в наши политические расчеты на ближайшее будущее» [10, с. 63]. Вслед за этим, 8 апреля У. Брокдорф-Ранцау довел до сведения советского наркома иностранных дел отрицательный ответ германского правительства на советское предложение от 25 декабря 1924 года о подписании политического соглашения [11, с. 85].
В Москве нарастали опасение, что Германия, в связи с подписанием Гарантийного пакта, отойдет от политики ревизии Версаля и присоединится к антисоветскому блоку. В частности, СССР был обеспокоен и тем, что Германия, в той или иной форме, гарантирует в будущем договоре польские западные границы. Г. Штреземан, чтобы рассеять сомнения, направил специальный меморандум советскому правительству, в котором отметил, что в проектируемом договоре о гарантиях для восточных границ Германии нет и речи. Вслед за этим, 15 апреля состоялась беседа германского министра иностранных дел с советским полпредом в Берлине Н. Крестинским, в ходе которой германская сторона высказала заверение, что будущий договор не направлен против СССР. После этого Штреземан снова остановился на проблеме польской границы. Он отметил, что Германия оставляет за собой свободу рук в отношении восточной границы и будет стремиться к ее ревизии всеми мирными средствами. В ответ на замечание Крестинского, что Германия объединяется с Антантой против России, Штреземан заверил, что германское правительство ни разу не имело умысла объединиться с Польшей против России [12, б. 512, 513]. Канцлер Лютер 22 апреля 1925 г. в беседе с советским полпредом также пытался убедить его, что вступление Германии в Лигу наций и ее участие в подписании Гарантийного пакта не означает конец Рапалльской политики, так как «сближение между Германией и Россией, экономическое и политическое, диктуется объективным положением вещей» [13, с. 428].
В речи в рейхстаге 18 мая Г. Штреземан еще раз подчеркнул стремление Германии, несмотря на Гарантийный пакт, сохранять дружеские отношения с Россией. По его мнению, после устранения прежних, связанных с балканским вопросом, причин возникновения конфликтов, все возможности внешнеполитических трений между Германией и Россией можно считать устраненными. Германия стремится уравновесить свои отношения с Востоком и Западом. Но это уравновешивание никогда не примет такой формы, которая
неблагоприятно отразилась бы на плодотворном развитии германо-советских отношений [120, Известия. 1925. 20 мая. № 113 (2446)].
Надо полагать, что Г. Штреземан действительно считал возможным сохранение рапалльского курса, несмотря на подготовку Гарантийного пакта. Он писал У. Брокдорф-Ранцау 19 марта, что, исходя из бесед с Н. Крестинским и заявлений депутатов-коммунистов в рейхстаге, «Москва не усматривает никакого ущемления возможностей развития германо-русских отношений» в связи с подписанием Гарантийного пакта [10, с. 58].
Тем не менее, заявления германского правительства о готовности продолжать сотрудничество с СССР на антиверсальской и антипольской основе не удовлетворили советское руководство. В мае 1925 года, выступая на съезде Советов СССР, Г. Чичерин говорил, что вступление Германии в Лигу наций означает конец Рапалло [9, б. 12]. В свою очередь, 2 июня советский нарком иностранных дел направил меморандум германскому министру иностранных дел, в котором отмечал, что вступление Германии в Лигу наций без СССР означало бы ее присоединение к «враждебной нам группировке. Германия, наряду с другими членами Лиги наций, должна была бы поддержать Польшу, Финляндию и т. д. в случае конфликта с советскими республиками. Это конец Рапалльской системы». В меморандуме также отмечалось, что в основе рапалльской политики «лежало молчаливое непризнание обеими сторонами того режима, который был установлен в Европе в результате серии послевоенных договоров» [7, с. 237], а вступление Германии в Лигу наций и подписание ею Гарантийного пакта ставило этот тезис под сомнение.
Весной - летом 1925 г. на советско-германские отношения отрицательно влияли также судебные процессы над «германской ЧК» в Лейпциге и немецкими студентами в Москве [11, с. 87].
Поскольку в основе советско-германского сотрудничества лежало общее стремление «оттеснения Польши к ее этническим границам», в условиях быстрого сближения Германии с Западом еще больше возрастала заинтересованность СССР в сохранении напряженности в польско-германских отношениях. Наличие этой напряженности являлось относительной гарантией того, что Германия не пойдет на разрыв с Россией. Поэтому советская дипломатия прилагала большие усилия, чтобы препятствовать любым позитивным изменениям в отношениях между Варшавой и Берлином. Показательно в этом плане письмо П. Войкова в Москву от 6 марта, в котором он предлагал «подсказать» Данцигу идею, чтобы он требовал допущения в состав польской делегации на торговых переговорах с СССР своего представителя, мотивируя это тем, что 40% советско-польского товарооборота идет через этот порт. «Пусть они подерутся и по этому вопросу», - писал советский полпред [1, л. 94]. Также советская дипломатия очень внимательно следила за ходом германо-польских торговых переговоров. П. Войков в послании в Москву от 22 мая с удовлетворением констатировал, что эти переговоры «находятся на мертвой точке» [1, л. 205].
Россию и Германию сближала и совместная борьба с планами установления польского влияния в Прибалтике. В этой связи, К. Радек отмечал в одной из статей, что как Россия, так и Германия, крайне негативно относятся к идее создания союза окраинных государств во главе с Польшей. Он заявлял, что советское правительство ни за что не согласится на расширение польского влияния на всю Прибалтику. На такой поворот вещей, по словам К. Радека, не могла бы спокойно взирать и Германия [14]. Общие усилия СССР и Германии, в итоге, привели к тому, что польскому правительству не удалось провести на Балтийской конференции в январе 1925 г. свою программу создания польско-балтийского союза [15].
Летом 1925 г. можно говорить о кризисе в отношениях между СССР и Германией. Г. Штреземан в своих мемуарах отмечал, что с июня 1925 г. советско-германские отношения переживали помрачение. В июне неудачей закончился визит в Берлин М. Литвинова. Ему не удалось добиться отказа немцев от подписания Гарантийного пакта и вступления в Лигу наций [12, б. 519, 516.]. «Известия» 19 июля опубликовали интервью главы советской делегации на торговых переговорах с Германией Я. Ганецкого. Он высказал мнение, что в правящих кругах Германии существует сильное противодействие договору с СССР, происходит затягивание переговоров. [16]. Г. Штреземан в тот момент выступал против заключения германо-советского договора о ненападении, считая, что это помешает Германии вступить в Лигу наций. 13 июня в беседе с ним М. Литвинов дал понять, что в сложившейся ситуации СССР может пойти на сближение с Польшей и Францией [17, б.95]. Думается, со стороны советского дипломата это была угроза, которая не могла реализоваться, ибо советская внешняя политика в то время двигалась в совсем другом направлении.
Тем не менее, в конце лета в Берлине было замечено некоторое потепление в польско-советских отношениях, проявившееся, в частности, в заключении соглашения о разрешении пограничных конфликтов. Г. Штреземан после этого предписал германской делегации на торговых переговорах в Москве оставаться на месте, чтобы, «учитывая политические соображения, заключить с русскими какой бы то ни было договор». Германское правительство также отказалось от практики затягивания переговоров с СССР [18, с. 137].
В качестве инструмента давления на Германию советское правительство использовало и визит Г. Чичерина в Варшаву 28-29 сентября. В польской столице советскому наркому был оказан самый теплый прием, что не осталось незамеченным в Берлине [19]. Г. Дирксен в своих мемуарах пишет, что остановка Чичерина в Варшаве по пути в Берлин была жестом, напоминавшим шантаж [2, с. 87].
Вслед за Варшавой, Г. Чичерин прибыл 30 сентября в Берлин. Г. Штреземан в беседе с советским наркомом заявил о готовности Германии в ближайшее время подписать торговый договор с СССР. 7 октября Г. Чичерина
принял президент П. Гинденбург и сообщил, что он уполномочил Брокдорф-Ранцау подписать торговый договор с СССР [20].
Не была обойдена на переговорах и польская проблема. Г. Штреземан в своих мемуарах пишет, что, в связи с предстоящим подписанием Германией в Локарно Гарантийного пакта, Г. Чичерин в очередной раз высказал опасение, что это приведет к какому-либо, пусть даже косвенному подтверждению германо-польской границы. На это он ответил, что Германия никогда не пойдет добровольно на предоставление гарантий Польше [12, б. 515]. Так что, Москву в связи с подготовкой Гарантийного пакта пугало не только сближение Германии с Западом, но и возможность предоставления ею гарантий польской западной границы, чем в значительной степени был бы ослаблен советско-германский союз, имевший антипольскую основу. На то, чтобы развеять эти опасения, был направлен и меморандум Г. Штреземана советскому полпреду в Берлине от 10 октября. В нем указывалось, в частности, что о гарантии восточной границы Германии в проекте Гарантийного пакта нет и речи [12, б. 512]. Советское руководство напрасно опасалось предоставления гарантий границ Польши со стороны Германии по Гарантийному пакту. Г. Штреземан в письме бывшему кронпринцу от 9 сентября 1925 г. в качестве важнейших задач внешней политики Германии назвал «возвращение Данцига, польского коридора и корректировка границы в Верхней Силезии» [12, б. 553]. Таким образом, германские планы, нацеленные на ревизию германо-польской границы, не изменились, а, следовательно, осталась основа для рапалльского курса, который, в значительной степени, имел антипольскую основу. Как писал в своих мемуарах Г. Дирксен, в основе русско-германской дружбы «лежала общая нелюбовь к своему общему соседу - Польше» [2, с. 37].
Гарантийный пакт и сопутствовавшие ему договоры были согласованы уже через несколько дней после визитов Чичерина в Варшаву и Берлин - на проходившей 5-16 октября международной конференции в Локарно. При этом Германия смогла добиться в Локарно для себя особых условий выполнения положений ст. 16 Устава Лиги наций, которые оставляли ей свободу рук в деле участия в санкциях, применяемых этой организацией в отношении СССР.
12 октября во время работы Локарнской конференции был подписан Московский торговый договор между СССР и Германией. Тем самым Г. Штреземану удалось совместить Рапалло и Локарно. Берлинский советско-германский договор о нейтралитете в полной мере продемонстрировал возможность совмещения этих двух линий в германской политике, что было необходимо для постепенной мирной ревизии Версальского договора, к чему, собственно, и стремилась дипломатия Г. Штреземана.
Советское руководство в это время также сохраняло курс на разрушение Версальской системы, в которой, по его мнению, Локарно мало что изменило. И. Сталин, выступая в декабре 1925 г. на 14 съезде ВКП(б), заявил, что Локарнские соглашения не стерли противоречия между побежденными и победителями, а только обострили их. Далее он отметил, что Локарно является
продолжением Версаля и нацелено на сохранение статус-кво, созданного победителями [21, с. 13-14].
Тем самым, несмотря на существенное изменение общей архитектуры европейских отношений в середине 1920-х годов, база для дальнейшего советско-германского сотрудничества, в основе которого лежало стремление изменить послевоенное статус-кво, сохранялась.
Литература и источники
1. Архив внешней политики Российской Федерации. Ф. 04. Оп. 32. П. 217. Д. 2667.
2. Дирксен Г. Москва, Токио, Лондон. Двадцать лет германской внешней политики / Г. Дирксен. - М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2001. - 446 с.
3. Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Коминтерн: 1919-1943 гг. Документы. -М.: «Российская политическая энциклопедия», 2004. - 960 с.
4. Документы внешней политики СССР. В 24 т. Т. 7. - М.: Госполитиздат, 1965.
- 760 с.
5. Ахтамзян А.А. Рапалльская политика. Советско-германские отношения. 1922-1932. - М.: Международные отношения, 1974. - 303 с.
6. Материалы особой папки Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) по вопросу советско-польских отношений. 1923-1945. - М.: Институт славяноведения и балканистики, 1997. - 144 с.
7. Советско-германские отношения. 1922-1925 гг. Документы и материалы. В 2 ч. Ч. 1. - М.: Издательство политической литературы, 1977. - 408 с.
8. Трухнов Г.М. Поучительные уроки истории. Три советско-германских договора. 1922-1926. - Мн. : Изд. БГУ, 1979. - 183 с.
9. Grosfeld, L. Polska a stosunki niemiecko-sowieckie. 1918-1939. - Warszawa: Niezalezna Oflcyna Wydawnicza, 1988. - 43 s.
10. Локарнская конференция. - М. : Политиздат, 1959. - 512 с.
11. Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Европа. Решения «особой папки». 19231939 гг. - М.: «Российская политическая энциклопедия», 2001. - 400 с.
12. Stresemann, G. Vermachtnis. In 3 b. B. 2. - Berlin: Ullstein Von Henri Bernhard, 1932. - 611 s.
13. История дипломатии / Под редакцией А.А. Громыко. В 5 т. Т. 3. - М.: Политиздат, 1965. - 831 с.
14. Известия. - 1925. - 8 февраля. - № 32. (2365).
15. Известия. - 1925. - 20 января - № 16. (2349).
16. Известия. - 1925. - 19 июля. - № 163 (2496).
17. Kaminski, M. Polityka zagraniczna II Rzeczypospolitej. 1918-1939. - Warszawa: Mlodziezowe Agencja Wydawnicza, 1987. - 120 s.
18. Никонова С.В. Очерки европейской политики Германии в 1924-1929 годах.
- М.: Наука, 1977. - 373 с.
19. Мязга М.М. Вiзiт наркама замежных спрау СССР Г. В. Чычэрына у Варшаву восенню 1925 г. // Известия Гомельского государственного университета имени Ф. Скорины. - 2015. - № 1(88). - С. 37-41.
20. Известия. - 1925. - 9 октября. - № 231. (2564).
21. Четырнадцатый съезд ВКП(б). Стенографический отчет. - М.-Л.: Госиздат, 1926. -789 с.
МЕЗГА НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ - кандидат исторических наук, декан исторического факультета Гомельского государственного университета имени Франциска Скорины (nmezga@gsu.by).
MEZGA, NIKOLAJ N. - PhD in History, dean of historical faculty Gomel State University named after Francisk Skorina
УДК 949(477)«1933/45»
ТУРИЦЫН И.В.
ГЕРОИ И ЗРАДНИКИ: РЕАЛИЗАЦИЯ БАНДЕРОВСКОГО ПРОЕКТА УКРАИНСКОЙ НАЦИИ В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Ключевые слова: фашизм, нацизм, коллаборационизм, бандеровцы, Украинская повстанческая армия, Организация украинских националистов.
В статье исследуется проблема реализации в годы второй мировой войны идейных установок бандеровцев, связанных с их пониманием идей нации и национального развития. Показано, что это радикальное течение украинского национализма, фактически не имевшее по-настоящему серьезной теоретической платформы, максимально полно и последовательно реализовало себя на практике - в террористической деятельности, направленной не только на иноэтнические группы, но и на «зрадников» (предателей) - украинцев. Обоснован вывод о том, что бандеровский террор явился наиболее отчетливым отражением присутствия в 1944-1945 гг. на Западной Украине явных элементов гражданской войны, в ходе которой 8 из 10 погибших от рук участников националистических отрядов являлись мирными жителями. Причем, на завершающем этапе войны бандеровщина породила уникальный феномен -практику целенаправленного уничтожения (фактически, самоуничтожения) собственных боевых подразделений.
TURITSYN, I.V.
HEROES AND «ZRADNIKI»: IMPLEMENTATION OF THE BANDERA PROJECT UKRAINIAN NATION
IN WORLD WAR II
