CC BY
22Социологическая интерпретация формирования коллективной памяти в постсоветской России
Ким Александр Сергеевич
доктор политических наук, профессор кафедры социально-гуманитарных наук Хабаровского государственного университета экономики и права, профессор кафедры социологии, политологии и регионоведения Тихоокеанского государственного университета, stosorok2005@yandex.ru
Емельянов Петр Сергеевич
депутат Законодательной Думы Хабаровского края, eps.mono@gmail.com
В статье проводится социологический анализ воспроизводства коллективной памяти как социального феномена. Показывается роль политики памяти в формировании коллективных представлений о прошлом. С учетом региональной привязанности авторов статьи (Хабаровский край) в качестве подтверждения проведенного анализа приводятся результаты эмпирического исследования, проведенного в Сибирском и Дальневосточном федеральных округах в 2019-2020 годах. Формулируются некоторые положения социологической интерпретации проблемы формирования коллективной памяти в постсоветской России.
Ключевые слова: коллективная память, социальная общность, социальная группа, социальная солидарность, социальный индивид, политика памяти, представления о прошлом, постсоветская Россия, постсоветское общество.
Для преодоления разобщающих тенденций, препятствующих достижению структурного единства социальных систем необходима социальная солидарность. Социальную солидарность, исходя из социологической традиции, заданной Э. Дюргеймом [2], следует полагать не только как определенную целостность общественной жизни, коллективность, но и, как универсальную ценность, признаваемую членами общества. Я. Асман выдвигает положение о «коннективной структуре», которая возникает в любой культуре и связывает между собой ее членов. Она «действует соединяющим, связующим действием в двух измерениях - социальном и временном» [1]. Асман полагает, что существуют символические миры смысла, конституируемые и передаваемые через социальное взаимодействие между современниками, предками и потомками. Общие смыслы и ценности создают общий опыт, общие ожидания и убеждения [16]. Членами социальной общности люди могут стать только тогда, когда сформировалось общее поле смыслов - понятных и разделяемых всеми. Именно это поле Я. Асман и считает «коннективной структурой».
На основе вышеизложенных положений можно полагать, что социальная солидарность, как единство установок, интересов, действий, выражающих принципиально сходное для всех социальных индивидов отношение к устройству общества и его институтам, предполагает наличие общей для всех членов какой-либо социальной общности (или обшества в целом) ценностно-нормативной ориентации. Из этого следует, что социальная солидарность может
ц Гп::а 1
формироваться и складываться только на основе определенного коллективного сознания, включающего общие ценности, настроения и чувства, которые разделяют члены одной группы или общества. Принадлежность к определенной общности обеспечивает когерентность индивидуального и коллективного сознания.
Социальная, а точнее, коллективная память будучи одним из важнейших составляющих коллективного сознания несводима к сумме представлений о прошлом отдельных индивидов. Они зачастую задаются из сферы представлений всей общности (группы) в целом о том, «как правильно», «как надо или не надо» и т. д. [1]. Поскольку социальная солидарность опирается на неличностный ресурс общих смыслов и ценностей, коллективная память, как и коллективное сознание в целом, лежит, таким образом, в основе ее формирования и развития.
Проблемы социального изменения коллективной памяти весьма актуальны и для современной, постсоветской России. Крушение СССР привело к фрагментации общества на различные субкультуры, которые в условиях его масштабной трансформации нередко порождают почву для социального раскола и дезинтеграции. В ситуации кардинальной социально-стратификационной дифференциации, сопровождающейся ломкой прежних ценностей и отсутствием скрепляющих преобразующийся социум новых, задачей принципиальной важности является конструирование новых форм социальной солидарности.
В данной статье будет предпринята попытка социологической интерпретации роли коллективной памяти в контексте формирования социальной солидарности применительно к постсоветской России. С этой целью авторы постараются раскрыть в социологическом ключе феномен коллективной памяти. Рассмотрение последней как социального явления будет проиллюстрировано
некоторыми данными, полученными иркутским социологом О. А. Полюшкевич в ходе прикладного исследования, проведенного в 2019 - 2020 годах в Сибирском и Дальневосточном федеральных округах [5]. Выбор именно такой географии не случаен, поскольку авторы, являющиеся дальневосточными исследователями, не только в научной, но и в практической плоскости наблюдают и осознают особенности исторической памяти в этих регионах России. Если говорить о Дальнем Востоке, то его трансграничное стратегическое положение и уникальное социально-экономическое и социально-культурное пространство предопределяют особую значимость формирования социальной солидарности у населения его территорий. И это обусловлено как потребностями его дальнейшего развития как форпоста России в Азиатско-Тихоокеанском регионе, так и необходимостью укрепления общегражданской идентичности россиян - дальневосточников.
Социальная солидарность - это определенная форма согласия людей, которая складывается в социальном пространстве за определенный период времени, проявляясь как на сознательном, так и бессознательном уровне. Коллективная память является как условием передачи и внутреннего принятия ценностей, традиций и норм, представлений и установок, так и их отторжения, как условием консенсуса, так и конфликта между социальными индивидами, что не может не отразиться на социальной солидарности. Таким образом, коллективная память, как и культура общества в целом придает солидарности характер и направленность развития [8].
Коллективная память как феномен коллективного сознания включает в себя разделяемые людьми воспоминания, представления о событиях прошлого, которые имеют свойства оживляться, актуализироваться, конструироваться заново в межличностном дискурсе [9]. Коллективная память явля-
ется продуктом конструирования представлений людей об их прошлом посредством образовательных институтов, СМИ, разнообразных форм коммуникации и т. п. Одним из первых, кто обратил внимание на коллективное сознание, был Эмиль Дюркгейм. «Общее сознание - очень медленно устанавливается и очень медленно изменяется, так как оно - продукт прошлого» [2]. Коллективное сознание через коллективные представления определяет формы и методы, цели и задачи преемственности знаний, умений и навыков, необходимых для выживания поколения. По мнению Э. Дюркгейма, коллективное сознание в целом определяет индивидуальные представления членов общества.
Идеи Дюркгейма развивал один из его учеников Морис Хальбвакс. Ему принадлежит одно из первых упоминаний о собственно коллективной памяти. Он полагал, что память - это наша сегодняшняя жизнь, пролонгированная в прошлое. Память имеет социальную природу и не распространяется дальше конкретной социальной группы (общности). Благодаря памяти происходит непосредственная связь между личностью и различными событиями вне ее. Коллективная память - это атрибут социальной группы, это ресурс, из которого разными индивидами или группами индивидов извлекаются различные события, которые впоследствии по-новому трактуются, интерпретируются, заново понимаются и в целом осмысливаются. Это «система координат (горизонт) коллективного самоотождествления: мы запоминаем что-то как важное вместе со значимыми для нас другими людьми и в отношении к этим «другим», так что память объединяет нас в своего рода запоминательное сообщество» [13]. Качество, уровень и значимость интерпретации будут зависеть от места, которое занимает тот или иной человек в данной социальной группе. В данном контексте коллективная память поддерживает границы общества, сохраняет его сплоченность.
В конце 1980-х французский историк Пьер Нора предложил иное понимание коллективной памяти. В его интерпретации последняя есть система трансляции представлений и опыта от поколения к поколению: функции памяти тут связаны именно с передачей и трудностями этой передачи, с разными ее механизмами и способами, угрозой искажений, потерь, конъюнктурных поправок [5].
Коллективная память помогает людям обрести социальную идентичность через интернализацию общих традиций и коллективных представлений, разделяемых группой (общностью). Помимо этого, коллективная память связана с целями и потребностями группы - то есть коллективная память помогает воссоздать прошлое в соответствии с целями настоящего в жизни данной группы. Коллективная память является фактором конструирования и индивидуальных воспоминаний, так как они воспроизводятся с учетом социального контекста. Анализ постсоветского общества позволяет отметить, что происходит переосмысление, а, следовательно, и переоценка влияния прошлого на современную ситуацию. Например, оценки личности и политики Сталина, участия СССР во II Мировой войне, период перестройки (1985 - 1991 гг.) - это элементы сконструированных представлений различных групп общества о перечисленных событиях.
Коллективная память социальных общностей, и в, особенности, широких народных масс, избирательна и бинарна (белое/черное, хорошее/плохое, герой/злодей и т. п.). Она, как правило, категорична и не рефлексирует противоречий и сложностей реальной жизни, вынося однозначный вердикт историческим событиям. Данное обстоятельство позволяет манипулировать общественным сознанием, образами прошлого, интерпретируя их как в целях поддержания общественного согласия и национальной безопасности, так и в угоду политической конъюктуре. «Государство и власть влияют на этот процесс либо
непосредственно (через учебные программы и образовательные стандарты), либо косвенно (через культуру, СМИ)» [11]. Исторические события прошлого нередко используются властью для конструирования и поддержания своего образа в настоящем, для получения одобрения своих действий со стороны народа и формирования единого отношения к тем или иным событиям, которые в дальнейшем станут факторами сплочения нации.
Например, в картинах о войне в конце 1940-х - начале 1950-х еще были слишком свежи личные оценки и опыт войны, в котором мало картинно-героического, а есть быт военного времени: голод, эвакуация, «военная» работа, а также снимались официально-парадные фильмы с мобилизационной версией происходящих событий. Спустя 15 лет, с вступлением в активную полосу жизни невоевавших поколений (рожденных в конце 1920-х - начале 1930 годов), стал процесс матрицирования массовых представлений о войне. Официально стали почитать «ветеранов», в фильмах появилась лиричность (в личных воспоминаниях, в государственных ритуалах), что привело к стереотипиза-ции коллективных представлений о войне (выработка клише, поэтика официальной истории, музыка и т. д.) с соответствующими государственно-историческими понятиями о державной истории, национальной культуре, моральными оценками и т. д. В 19б0 году вышел первый том «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941-1945», затем вышли новые тома, которые были дефицитными вплоть до 1980-х годов. Благодаря фильмам и книгам люди получили свой язык «высоких коллективных чувств», язык лирической государственности, который намертво закрепился впоследствии, уже к середине 1970-х годов, и на котором только и могут сегодня говорить о войне большинство россиян.
В Советском Союзе для сплочения общества власть использовала мировоззренческую установку, получившую
отклик в глубинах народного сознания -сплочение против внешней угрозы в условиях враждебного окружения. Именно, представление о Великой Отечественной Войне как общенациональной беде, которая послужила фактором сплочения советского народа против фашистской агрессии, направленной не просто против СССР, но и против созидания нового справедливого общества, придало памяти о войне сакральный характер [12,14]. И даже после завершения войны, благодаря фильмам, парадам, празднованиям, символ сплочения народа использовался властями как форма консолидации общества в виде «памяти о тех событиях». Каждый вновь приходящий руководитель продолжал эту идейно-политическую линию, которую с полным основанием можно обозначить как советскую политику памяти.
Помимо памяти о войне, элементом конструирования социальной солидарности советского общества стала «стройка века» - Байкало-Амурская магистраль (БАМ). Данный социальный проект продвигался в массовое сознание как грандиозный ускоритель великого будущего в развитии СССР («стройка века»), в нем декларировался многонациональный характер трудовых коллективов участников стройки как посланцев из всех союзных республик, а сам проект позиционировался как масштабное свидетельство дружбы и единства всех советских народов и формирования личности советского человека. В коллективной памяти сохранился образ строителей БАМа как «молодых», «энергичных», «веселых» людей, строящих будущее своими руками. Следует признать, что данный проект способствовал тому, что значительная часть населения СССР идентифицировало себя как советский народ. И такие строки из песен Д. Тухманова и В. Харитонова, исполняемые группой «Самоцветы», как «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес - Советский Союз» были для многих не просто словами песни, а значимыми идеалами [7].
Происходило это во многом благодаря влиянию системы массовой советской пропаганды и агитации, включавшей в себя деятельность политико-идеологических структур, функционировавших по территориально-производственному принципу (партийных и комсомольских организаций), периодической печати, радио, телевидения, кинематографа, образовательных институтов. В условиях централизованного народного хозяйства и монополии на власть КПСС в фактически унитарном советском государстве на всех его уровнях формировались образы «Мы», «Наши» как «своих, советских», в противоположность образам «Они» «(Другие», как «не наших, чужих», то есть представителям другого капиталистического, буржуазного мира.
Конечно, индивидуальные воспоминания, личный опыт и знания могут не совпадать с официальными версиями, однако воспоминания реальных участников событий могут изменяться и заново конструироваться под воздействием интерпретаций и трактовок со стороны власти и других заинтересованных сторон. Так, национальные или националистические чувства отдельных этнических индивидов, как правило, базируются на коллективной памяти, мобилизуемой этнополитическими движениями. Власть или оппозиция может манипулировать чувствами, основанными на памяти, конструируя тем самым общественное восприятие актуальных общественных процессов. Например, в первое десятилетие своего существования Федеративная Республика Германии представляла собой не сообщество памяти, а сообщество забвения. Эта позиция формировалась не только на обыденном, но и на законодательном уровне (амнистии 1949 и 1954 годов). Одобрение практик забвения и безнаказанности сплотило в единый массив граждан Федеративной Республики -как стоявших в стороне от национал-социалистического режима, так и бывших преступников, сообщников, зрителей, а
также возвращающихся из плена и изгнанных [10].
Или же более близкий к нам по времени конфликт - российско-грузинский. Отечественными и зарубежными СМИ он освещался абсолютно с разных позиций (См.: Версия России - Российско-грузинский конфликт: хроника событий 2008 года [Электронный ресурс]. URL http://www.dw-world.de/dw/article/ 0,,4547945,00.html (дата обращения: 30.04.20 Версия Грузии - Российско-грузинский конфликт в заявлениях [Электронный ресурс]. URL http://news.bbc.co.uk/ hi/russian/interna-tional/newsid_7575000/7575123.stm (дата обращения: 30.04.20)). Подтверждением оценок, а в последующем и воспоминаний россиян об этой войне являются опросы, проведенные Левада - Центром 13 августа 2008 года. Общественное мнение российских жителей -«на стороне Южной Осетии», также подавляющее большинство горожан (81 %) высказываются за оказание гуманитарной помощи пострадавшей территории [3]. Спустя несколько лет был проведен повторный опрос - ситуация в Южной Осетии, Абхазии и Грузии продолжает тревожить 57 % россиян. Положение дел на Северном Кавказе в целом остается актуальной внутриполитической проблемой. По мнению россиян, обстановка в регионе остается стабильно тяжелой [4].
Политика памяти советского государства формировалась на основе идеологической парадигмы марксизма-ленинизма. Современное же российское государство не проводит всеохватывающую политику «линии партии», государственная политика в большей степени носит прагматический характер и направлена в первую очередь на обеспечение внутренней стабильности общества и минимизацию внешних угроз. Отсутствие государственной идеологии компенсируется различными управленческими установками, реализующимися в как в законодательстве (например, Федеральный закон «О про-
тиводействии экстремистской деятельности» от 25.07.2002 N 114-ФЗ, так и государственных программах, и концепциях (например, Стратегия государственной национальной политики на период до 2025 года, Концепция государственной миграционной политики Российской Федерации на период до 2025 года).
Отсутствие государственной идеологии в сочетании с идеологическим плюрализмом способствовали тому, что пересмотр «советской истории» России стал привлекательным полем для политиков. Приобретают иное значение или смысл символы советской эпохи, ставятся под сомнение героические символы Великой Отечественной войны, или же формируется негативный, или наоборот, позитивный оттенок событий и явлений прошлого. В начале 1990-х термин «патриотизм» нередко приобретал негативные смыслы. Приверженцы демократической волны первых лет существования постсоветской России обозначали тех, кто причислял себя к оппозиционному патриотическому движению, «красно-коричневыми», «комму-нофашистами». Тем самым, в обществе формировался новый, непривычный ранее смысловой контекст многих, казалось бы устоявшихся категорий, событий и явлений (Родина, государство, страна, власть, демократия, свобода и пр.).
Коммунистическая идеология в советский период была основой как образования, так и воспитания, которые состояли друг с другом в неразрывной связи. Образовательная деятельность была обеспечена единой методологической и мировоззренческой платформой. В условиях же постсоветского общества крушение прежних ценностей и несформированность новых в сочетании с открытостью общества и огромными потоками информации приводит к дезориентации молодежи. В этой связи следует отметить, что политике памяти огромную роль играет социально-гуманитарное образование. В настоящее время наблюдается оборотная сторона
деидеологизации социально-гуманитарного образования. Отсутствие преемственности и координации в преподавании социально-гуманитарных дисциплин обуславливает невыстроенность социальных и гуманитарных дисциплин в целостную мировоззренческую систему, что приводит к распространению ненаучных (лженаучных) представлений об обществе, в том числе и об его истории. Множество дисциплин, которые включены в образовательные программы высших учебных заведений, преподаются людьми, трактующими сложные процессы развития человека и общества в соответствии с уровнем своего (не всегда профильного) образования и своими идейно-политическими ориентациями.
Все вышеперечисленное в значительной степени объяснимо с позиции анализа процессов конструирования функций коллективной памяти: познания, опосредования, адаптации и кон-венционализации. Социальные представления в контексте познавательной функции, интерпретируют, объясняют и классифицируют события, явления, поступки. С позиции функции опосредования, они регулируют и определяют поведение индивида, социальные отношения и коммуникации в группе через поддерживаемые ценности. Функция адаптации позволяет приспособить новую информацию к сложившимся знаниям о событиях или явлениях, что позволяет сохранить имеющуюся картину мира индивида или группы. Функция конвенционализации позволяет сохранить стабильность и устойчивость индивидуальной и групповой структуры сознания через дифференциацию и интеграцию поступающей информации о событии или явлении.
Данные функции позволяют встраивать воспоминания даже о трагических и нелицеприятных событиях в один ряд с доминирующими в настоящий момент убеждениями и ценностями, придающими прошлому положительный образ. В коллективной памяти также отражается и преемственность общественного
развития. Ценности, созданные предыдущими поколениями, воспринимаются последующими уже в преобразованном, адаптированном виде. На практике это нередко выглядит в упрощении и редуцировании одних событий и подробностей (травмирующих, негативных) и актуализация и преувеличение роли других (позитивных или же совпадающих с современными оценками тех событий). Таким образом, анализируя обращение с историческим прошлым, можно прийти к выводу о том, что трансформация коллективной памяти является одним из важных механизмов конструирования социальной солидарности общества.
Коллективная память как социальный феномен, базируется прежде всего на интерактивных формах социального взаимодействия. Воспоминания о своем прошлом опыте ассоциируются у социальных индивидов с общением себе подобными в различных социальных ситуациях [9]. Эмоции, поступки, действия и тем более события, связанные с образами общностей, групп, институтов и организаций закрепляются в виде устойчивых ассоциаций при восприятии актуальных явлений современности. Таким образом, благодаря социальному взаимодействию индивиды конструируют новые знания, становящиеся впоследствии элементами коллективной памяти.
Другой особенностью коллективной памяти как социального феномена является то, что она всегда социально контекстуальна. То есть формируется в определенных социальных условиях, определена конкретными границами социального пространства и времени. Социальный контекст коллективной памяти предполагает множество возможностей интерпретации как происходящих, так и прошедших событий [10]. Различные позиции подхода к прошлому и настоящему обусловлены социальными особенностями личности или группы, то есть их социальными статусами, ролями и т. д. Таким образом, складывающиеся в коллективной памяти представления о прошлом и
настоящем - это отражение опыта отношений между людьми, группами, институтами, организациями в определенных социально-исторических обстоятельствах [15]. Эти представления актуализируются или отходят на задний план вплоть до полной утраты в зависимости от социальных интересов и потребностей, ценностей и норм, наполняющими социальное пространство развивающегося общества. Их динамика и трансформация собственно и определяют изменения смысла и содержания коллективной памяти.
С учетом региональной привязанности авторов статьи (Хабаровский край), в качестве подтверждения вышеприведенного анализа целесообразно, на наш взгляд, рассмотреть социологическое исследование общественного мнения по вопросам социальной солидарности, проведенное иркутским социологом О. А. Полюшкевич в 2019-2020 годах в Сибирском и Дальневосточном федеральных округах [5]. Исследование проводилось в различных группах респондентов (менеджеры, рабочие, неработающие пенсионеры, работники образования, студенты, безработные, мигранты). Всего в опросе участвовало 1500 человек. Коэффициент погрешности не превышал 3%)[5].
Опрошенные жители Сибири и Дальнего Востока в своих представлениях проецируют определенные переживания (в ответах присутствуют ценностные и эмоциональные оценки того времени). Это иллюстрирует сравнение ответов, где выражены представления об основных характеристиках советского общества в сталинский период, представленное в таблице 1.
В таблице 2 представлены ответы на вопрос о том, в какие периоды современной отечественной истории, граждане нашей страны были наиболее солидарны.
Из таблицы видно, что разные группы не одинаково оценивают прошлое. II Мировая война имеет приоритет для неработающих пенсионеров (35%), рабочих (32%) и менеджеров
ц Гп::а 1
среднего класса (29%). Холодная война важна для неработающих пенсионеров (35%), менеджеров и работников образования (по 25%). Строительство БАМа находится в приоритете у безработных (33%), неработающих пенсионеров (29%) и работников образования (28%). Освоение Сибири и Дальнего Востока важно для мигрантов (33%), студентов (29%) и рабочих (22%).
Таблица 1
Характеристика общества во время правления Сталина
Таблица 2
Периоды наибольшей солидарности наших
Социальная группа Мужчины Женщины
Менеджеры (средний класс) «стабильность», «гарантии», «предсказуемость» «стабильность», «работа», «уверенность в будущем»
Рабочие «социальные гарантии», «стабильность» «стабильность», «работа», «спокойная жизнь»
Неработающие пенсионеры «уверенность в будущем», «бесплатное лечение и образование», «молодость» «спокойствие», «надежность», «работа»
Работники образования «безмятежность», «романтика», «стабильность» «ограничение», «рамки», «сила»
Студенты «сила», «безопасность», «надежность» «дружба», «ограничение», «угнетение»
Безработные «стабильность», «достаток», «защищенность» «надежность», «опора», «работа»
Мигранты «открытость», «сила» «власть», «сила»
Наиболее частые ответы.
Освое-
Социальная группа II Мировая война Холодная война Строитель-ство БАМа ние Сибири и Дальнего востока Иное
Менеджеры (средний класс) 29 25 22 17 7
Рабо- 32 16 25 22 5
чие
Неработаю- 35 27 29 8 1
щие пенсио-
неры
Работ- 20 25 28 24 3
ники образования
Сту- 26 14 18 29 13
денты
Безработные 26 21 33 18 2
Ми- 15 15 25 33 12
гранты
В таблице 3 представлены эмоциональные состояния, связанные у респондентов с различными событиями из современной истории нашей страны.
Таблица 3
Эмоциональные реакции на события из прошлого нашей страны
Освое-
Эмоциональное состояние II Мировая война Холодная война Строительство ние Сибири и Даль-
БАМа него востока
Положи- 71 51 82 93
тельное (по-
зитивное)
Отрицательное (негативное) 22 42 2 1
Нейтраль- 7 7 16 6
ное
Таблица 4
Оценка влияния событий прошлого на современное положение дел в экономике, по-
литике, культуре (в %)
Освое-
Оценка II Миро- Холод- Строи- ние Си-
уровня связи вая война ная война тельство БАМа бири и Дальнего востока
В экономике
Параллели 61 53 52 51
или связь
событий
прошлого и
настоя-
щего име-
ется
Связи 17 22 21 20
между событиями
прошлого и
настоя-
щего нет
Затрудня- 22 25 27 29
юсь отве-
тить
В политике
Параллели 72 66 63 65
или связь
событий
прошлого и
настоя-
щего име-
ется
Связи 12 21 19 14
между событиями
прошлого и
настоя-
щего нет
Затрудня- 16 13 18 21
юсь отве-
тить
В культуре
Параллели 43 41 44 46
или связь
событий
прошлого и
настоя-
щего име-
ется
Связи 25 22 25 15
между событиями
прошлого и
настоя-
щего нет
Затрудня- 32 37 31 39
юсь отве-
тить
торые связаны с созиданием, развитием, величием страны, тем, что шло на благо ее народу. Напротив, статистически значимые отрицательные (негативные) оценки даны событиям, ассоциирующимся с агрессией, нанесением ущерба, внешней угрозой, нарушением мирной жизни.
На рисунке 1 представлено субъективное восприятие сфер современного общества, на которые влияет прошлое (в экономике - 34%, в политике - 43%, в культуре - 23%), далее, в таблице 4 представлена более детальная оценка влияния событий прошлого на современное положение дел в экономике, политике, культуре.
Из выделенных значимых событий, большинство положительных (позитивных) оценок и коннотаций имеют те, ко-
Рис.1. Субъективное восприятие сфер современного общества, на которые в большей мере оказывает влияние прошлого
Связей и параллелей в экономике, респонденты видят значительно больше, чем в других областях (на втором месте - политика и на третьем -культура).
Какие же моменты социологической интерпретации проблемы коллективной памяти в постсоветской России выявляются в результате наложения теоретико-методологических рассуждений на сюжеты прикладных исследований?
1. Как показывают результаты вышеприведенного социологического исследования, наблюдаются статистически значимые различия в ответах респондентов как по социальной субъект-ности (особенности отношения к событиям разных социальных групп), так и по оценкам выделенных значимых собы-
тий. Это можно объяснить, с одной стороны, разным индивидуальным жизненным опытом и условиями социализации респондентов. С другой стороны, представления члена каждой социальной группы - это продукт коллективной памяти, во многом обусловленный влиянием СМИ, образовательных и политических институтов, социализацией в конкретных общественно-исторических условиях. Следует обратить внимание и на то, что в ответах респондентов прослеживаются попытки изложения в концентрированном виде коллективных мифов и идеологем, которые распространены как в массовом сознании, так и в сознании определенных социальных групп. В связи с вышеизложенным возникает вопрос о том, каково функциональное предназначение коллективной памяти как формы мифологизированного сознания.
2. Возможными вариантами ответов являются следующие. Во-первых, мифологизированную коллективную память можно расценивать как символ и механизм исторической и социальной идентичности, посредством которых индивиды осознают свою причастность к определенной социальной общности, стране, государству, их истории и развитию. Во-вторых, во многих ситуациях мифологизированная коллективная память может выступать и как продукт процессов групповой сплоченности, используемый в дальнейшем как ритуал социальной (коллективной) солидарности (этнической, национальной, государственной и т.п.), легитимизирующий социальные институты или различные идеологические взгляды и политические решения.
3. Целесообразно предположить, что коллективные представления о прошлом нередко приобретают идеализированный контекст как форма неприятия настоящего, несогласия с его ценностями, как своего рода протест против существующих социальных порядков. Противопоставление настоящему в виде идеализации и романтизации в структуре коллективных представлений
о прошлом выступает инструментом оппозиции к современным реалиям.
4. Понятно, что тот, кто владеет механизмами формирования коллективной памяти о прошлом, тот контролирует процессы настоящего и предпосылки становления будущего. Именно поэтому целесообразно задаться вопросами о том какие силы (группы, социальные круги, институты, личности) формируют образ прошлого и для чего им это необходимо; в рамках каких коллективных представлений о прошлом эти силы будут искать ресурсы власти и влияния; с использованием каких символов, социальной техники и технологий возможно мобилизовать население на обсуждение и отстаивание ценностей прошлого?
В заключение необходимо отметить, что конструирование коллективной памяти лишь механизм, инструмент формирования социальной солидарности. И в этой связи, на наш взгляд, целесообразно привести соображения более общего порядка. Самый главный вопрос заключается в том, каковы перспективы формирования социальной солидарности в условиях отсутствия общенациональной идеологии. Несформирован-ность последней объективно оправдана коротким историческим промежутком (около 30 лет), отделяющим современную Россию от СССР. Понятно, что в условиях масштабной субкультурной фрагментации и социально-стратификационной дифференциации постсоветской России весьма проблематично как в научно-концептуальном, так и в практически-политическом плане выстроить некую интеграционную систему социальных ценностей и идеологических парадигм.
Можно предполагать, что управление обществом без общенациональной государственной идеологии может представляться рациональным и эффективным с позиции некоторой части властной элиты. Логика такого рода может заключаться в том, что отсутствие привязки к определенной идеологиче-
ской парадигме дает власти возможность не стать заложником каких-либо ценностных обязательств, на которые пришлось бы постоянно оглядываться, и которые бы ограничивали пространство политического маневрирования. Более того возможно, что некоторым элитным группам представляется целесообразным, исходя из динамики интересов и складывающихся в обществе массовых настроений, наращивать социальную базу властной вертикали, заручаясь попеременно поддержкой весьма разных, порой диаметрально противоположных социально-политических сил и различных социальных слоев.
Таким образом, идеологическая беспринципность и мимикрия вполне могут быть эффективными ресурсами поддержания общественной стабильности в определенных временных рамках. Однако они по определению не смогут стать факторами социальной солидарности граждан России. Между тем с течением времени потребность в создании общенациональной идеологии нарастает как с точки зрения формирования и поддержания новой российской идентичности, так и ввиду укрепления и развития целостности России как государства и общества.
Литература
1. Асман Я. Культурная память: Письмо память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М. : Язык славянской культуры, 2004. C. 21.
2. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М. : Наука, 1991. С. 272.
3. Левада Центр. О ситуации вокруг Абхазии и Южной Осетии [Электронный ресурс]. URL http://www. levada.ru/press/2010092301.ht ml (дата обращения: 30.04.20).
4. Левада Центр. Российско-грузинский конфликт: новые данные [Электронный ресурс]. URL http://www. levada.ru/press/2008081202.ht ml (дата обращения: 30.04.20).
5. Нора П. Поколение как место памяти // Новое литературное обозрение. 1998. № 2(30).
6. Полюшкевич О.А. Отчет по исследованию «Коллективная память и социальная солидарность населения России», 2019-2020.
7. Полюшкевич О. А. Солидарность поколений: монография. - Иркутск, ИГУ. 2014. 144 с.
8. Полюшкевич О. А. Социокультурная солидарность в трансформирующемся обществе. - Иркутск: Изд-во ИГУ, 2014. 168 с.
9. Полюшкевич О. А. Социокультурная солидарность : монография. Иркутск : Изд-во ИГУ, 2011. 221 с.
10. Полюшкевич, О. А. Коллективная память и социокультурная солидарность // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2011. № 5 (60). С. 49.
11. Свасьян К. Политика памяти и го-лем «коллективной вины» // Русский журнал [Электронный ресурс]. URL: http://www. russ.ru/Mirovaya-povestka/Politika-pamyati-i-golem-kollektivnoj-viny (дата обращения: 30.04.20).
12. Сенявский А. С., Сенявская Е. С. Историческая память о войнах XX века как область идейно-политического и психологического противостояния // Российская история. 2007. № 2. С. 142.
13. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. 2005. № 2-3. С. 8-27
14. Хельмут Кёниг. Память о национал-социализме, Холокосте и Второй мировой войне в политическом сознании ФРГ // Неприкосновенный запас. 2005. № 2/3.
15. Anderson B. Imagened Communities: Reflections on the Origin and Spread Nationalism. Revised Edition. Verso. London; N. Y., 1991; Burke P. History as social memory // Memory. History. Culture and Mind/Th. Bulter (ed.). Basil ; Blackwell, 1989.
16. Assmann A u. J. Schrift, Tradition and Kultur // W. Raible (Hrsg) Zwiscben
Fl
Ц Fn::¿ 1
Fesstag und Alltag. Tubingen,1988. P. 2550.
Sociological interpretation of the formation of collective memory in postSoviet Russia
Kim A.S., Emelyanov P.S.
Pacific State University, Legislative Duma of the Khabarovsk Territory
The article provides a sociological analysis of the reproduction of collective memory as a social phenomenon. The role of the politics of memory in the formation of collective ideas about the past is shown. Given the regional affection of the authors of the article (Khabarovsk Territory), the results of an empirical study conducted in the Siberian and Far Eastern Federal Districts in 2019-2020 are presented as confirmation of the analysis. Some provisions of the sociological interpretation of the problem of the formation of collective memory in postSoviet Russia are formulated.
Keywords: collective memory, social community, social group, social solidarity, social individual, memory policy, ideas about the past, post-Soviet Russia, postSoviet society.
References
1. Asman I. Cultural memory: A letter is a memory of the past and political identity in the high cultures of antiquity. M.: Language of Slavic culture, 2004. C. 21.
2. Durkheim E. On the division of social labor. M.: Science, 1991.S. 272.
3. Levada Center. On the situation around Abkhazia and South Ossetia [Electronic resource]. URL http://www. levada.ru/press/2010092301.ht ml (accessed: 04/30/20).
4. Levada Center. Russian-Georgian conflict: new data [Electronic resource]. URL
http://www. levada.ru/press/2008081202.ht ml (accessed: 04/30/20).
5. Nora P. Generation as a place of memory // New Literary Review. 1998. No. 2 (30).
6. Polyushkevich O.A. Report on the study "Collective memory and social solidarity of the population of Russia", 20192020.
7. Polyushkevich O. A. Solidarity of generations: a monograph. - Irkutsk, ISU. 2014.144 s.
8. Polyushkevich O. A. Sociocultural solidarity in a transforming society. - Irkutsk: Publishing house of ISU, 2014.168 s.
9. Polyushkevich O. A. Sociocultural solidarity: a monograph. Irkutsk: Publishing House of ISU, 2011.221 s.
10. Polyushkevich, O. A. Collective memory and sociocultural solidarity // Humanitarian and socio-economic sciences. 2011. No. 5 (60). S. 4-9.
11. Svasyan K. Politics of memory and the golem of "collective guilt" // Russian Journal [Electronic resource]. URL: http://www. russ.ru/Mirovaya-povestka/Politika-pamyati-i-golem-kollek-tivnoj-viny (accessed: 04/30/20).
12. Senyavsky A. S., Senyavskaya E. S. The historical memory of the wars of the XX century as an area of ideological, political and psychological confrontation // Russian History. 2007. No. 2. P. 142.
13. Halbwax M. Collective and historical memory // The untouchable reserve. 2005. No. 2-3. S. 8-27
14. Helmut Koenig. The memory of National Socialism, the Holocaust and the Second World War in the political consciousness of Germany // The untouchable reserve. 2005. No. 2/3.
15. Anderson B. Imagened Communities: Reflections on the Origin and Spread Nationalism. Revised Edition. Verso. London N. Y., 1991; Burke P. History as social memory // Memory. History. Culture and Mind / Th. Bulter (ed.). Basil; Blackwell, 1989.
16. Assmann A u. J. Schrift, Tradition and Kultur // W. Raible (Hrsg) Zwiscben Fesstag und Alltag. Tubingen, 1988. R. 2550.
