CC BY
88
(СПЕЦИАЛЬНАЯ ТЕМА
Е.М. Недопекина
Социолингвистическое пространство рускоязычной общности Германии
В статье представлены некоторые сведения о лингвистических особенностях русскоязычной общины Германии, представляющей собой особое социолингвистическое пространство, под которым понимается языковое пространство семьи, дружеских контактов и социальных институтов, в рамках которых осуществляется коммуникация.
Ключевые слова: язык, община, диаспора, интеграция, социолингвистика, эмиграция, иммигрант, ассимиляция, самоидентификация, пространство.
Масштабы влияния на Германию процессов, происходящих в постсоветской России, с полной ясностью пока не осознаны. Между тем, в минувшие 20 лет Германии пришлось принять и ассимилировать более значительную часть советского наследства, чем какой-либо другой европейской стране.
В настоящее время носители русского языка являются одним из самых крупных языковых меньшинств в Германии, однако с момента объединения Германии общее число изучающих русский язык в школах этой страны значительно сократилось. В школах восточных земель русский язык перестал быть главным иностранным, а в целом по стране уступил место испанскому. Сегодня приток интересующихся Россией и русским языком обеспечивается главным образом благодаря выходцам из бывшего СССР. Если в 1960—1980-е годы в Западной Германии русский изучали либо по идеологическим причинам, либо из большой любви к красоте языка и его литературной традиции, то теперь все чаще — из необходимости получить дополнительный документ. Тысячи носителей русского языка — выходцев из СССР — учатся, чтобы получить диплом о владении языком, который они уже знают или которым владеют с рождения.
За последнее десятилетие на территории Германии сформировалась русскоязычная общность — со своей медийной, медицинской, торговой, развлекательной, производственно-транспортной и интерак-
© Недопекина Е.М., 2011
тивной инфраструктурой. Наиболее активная часть этой социальной группы в высокой степени освоила немецкий язык. Но поскольку базой ее успеха является относительно стабильная русскоязычная среда, ее деловая элита заинтересована скорее в сдерживании, чем в поддержке интеграционных устремлений русскоязычной общины. В этом ее поддерживает и официальная Россия, старающаяся не выпускать из внимания русскоязычные СМИ за рубежом. Российские власти организуют встречи с соотечественниками, конгрессы работников русскоязычной прессы и другие совместные мероприятия.
Сдерживание интеграции обеспечивается и новыми жизненными обстоятельствами — свободой перемещения и доступностью электронных и печатных СМИ на родном языке. Многие русскоязычные люди могут находиться в Германии, оставаясь при этом в информационном и политическом пространстве России, то есть в том виртуальном пространстве, где практикуются иные нормы поведения, подчиненные другим ценностям, чем те, что предлагает страна их физического пребывания.
За годы массовой эмиграции русскоязычных немцев в Германию немецкие политики не подготовили большинство населения ко встрече с новым меньшинством, которое предстояло принять их стране. В первые десятилетия иммиграции (1960-е — начало 1980-х) прибывавшие в Германию российские немцы ассимилировались довольно легко. В те годы выезд немцев был скорее групповым, чем массовым. Постсоветская эпоха выпустила из бывшего СССР другую волну: новые эмигранты ехали на Запад именно потому, что знали, что русская инфраструктура в Германии достаточно плотна, чтобы можно было обойтись без немецкого языка. Этой качественной перемены в составе иммигрантов принимающая сторона не приняла. Нынешнее положение — это не только одно из следствий распада СССР и последовавшей за ним массовой эмиграции, но и результат отсутствия адекватной иммиграционной политики. Прежде всего — политики языковой. Соглашаясь с утверждением, что самое важное в интеграции — это язык, политики имеют в виду прежде всего немецкий язык, а не русский. Рациональной языковой политики, которая включала бы в процесс интеграции реальный факт русскоязычия, в Германии нет. В интервью коренных немцев часто можно слышать суждение: «Я готов (готова) признать, что у нас общие предки, но их русский немецкий — это стена, через которую я просто не могу перепрыгнуть». Культурно-языковое отчуждение тем сильнее, чем выше степень притязаний переселенца на то, что он полноправный гражданин Германии.
Граждан ФРГ не подготовили к тому, что к ним приедут глубоко обрусевшие советские люди — действительно, русские, а не немцы, не случайно ведь и местное самоназвание их «русаки». Таким образом, самым прочным и неотъемлемым показателем идентичности эмигрантского потока 1990-х годов оказался русский язык. Это и определило высокую скорость
консолидации эмигрантской среды именно вокруг языка. Это вытеснение в русскоязычное гетто принимало для людей, приехавших в Германию из Средней Азии и Казахстана, гротескные формы: многие из них ехали в Германию, никогда прежде не проживая в России, но вышеописанная субстанция их идентичности оказалась сильнее географии.
Русский язык помещает несколько групп иммигрантов Германии в чужеродный для них общий континуум. На рационально сформулированные и субъективно чистосердечные призывы к иммигрантам учить немецкий сама диаспора дает парадоксальный ответ: среда бытования русского языка расширяется. Чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть подшивки газет «Европа-Экспресс», «Контакт» и др.
Случай русских немцев интересен тем, что официально и в немецких СМИ именно русский язык их коммуникации и общая советская ментальность не осознаны как проблема. Одним из объяснений этого является отношение к русскому языку еще и как к части наследия ГДР. Как и в некоторых бывших республиках СССР, массовое сокращение школьного курса русского выглядит как часть программы десоветизации. Крупные политические деятели Германии, свободно владеющие русским языком, особенно выходцы из восточных земель, склонны скорее скрывать это свое знание, чем пользоваться им для прямых контактов с потенциальным русскоязычным избирателем.
Формально и юридически русская диаспора в Германии распадается на три неравные группы. Бoльшая ее часть — это российские немцы и члены их семей, вторая группа — это так называемые контингентные беженцы еврейского происхождения и несколько десятков тысяч — выходцы из бывшего СССР, живущие в Германии на иных основаниях. Местное население (коренные немцы) считает всех этих людей в разной степени, но все же русскими, хотя сами иммигранты могут называть себя по-разному. Связующим началом для большинства этих людей остается русский язык и советская ментальность, сочетающая политическую инертность, слабо выраженную социальную солидарность и готовность к полной зависимости от государства. Часть выходцев из СССР, возможно, бежала от этой ментальности, но большинство привезло ее с собой. Пусть и не как осознанную социальную ценность, но как неотчуждаемый культурный багаж. В условиях немецкой социальной системы советский менталитет приобрел новую специфику: он дополнился чертами ментальности общества рыночной экономики.
Один из наиболее заметных следов советского менталитета — завышенная морально-профессиональная самооценка русских немцев. Он характеризуется вопросом: «Почему меня не принимают здесь за того, за кого я хотел бы, чтобы меня принимали?» Завышенной называть эту самооценку приходится потому, что культурно-историческое содержание образования и опыта иммигрантов в большинстве случаев не может быть адапти-
ровано к социальным и деловым требованиям новой среды. Даже такое несомненное достоинство, как владение иностранным языком, реальный спрос на который всегда выше предложения, иммигранты не умеют превратить в реальное конкурентное преимущество. Многие же немцы смотрят почти на всех иностранцев снисходительно, и в этом взгляде сквозит опаска: «Как бы не обошли на рынке труда!»
Два слившихся потока очень не похожих друг на друга советских родственников — «российских немцев» и «контингентных беженцев», прибывших в Германию за последние десять лет, — это сотни тысяч русских людей, живущих на социальное пособие, на которых у германского государства не хватает средств в связи с обострением конфликтов в социальной сфере. Русский язык, маркирующий этот контингент как единство, для местного населения оказывается главным показателем принадлежности говорящего на нем человека к маргиналам-иждивенцам. Тема эта прямо не обсуждается из соображений политической корректности. Но общественная дискуссия тем не менее существует: русская печать в Германии постоянно жалуется на преобладание негативных публикаций о переселенцах из СССР. Политическая корректность в данном случае не соблюдается. Немцы столкнулись с противоречивым требованием — с одной стороны, признавать в иммигрантах из бывшего СССР немцев и евреев, с другой — уважать право обеих наций на сохранение русского языка как родного.
Наиболее тяжелым оказалось положение так называемых российских немцев. В России ассимиляцию в советском обществе им усложняло немецкое происхождение их предков, в Германии мешает их «русскость». Этнические немцы репатриируются в Германию, и непризнание немца-переселенца немцем является социально-экзистенциальной несправедливостью. Для дважды отвергнутых единственным достойным выходом из положения становится создание собственной культурно-языковой среды.
Понятие языкового самоопределения
С точки зрения психологии, идентификация человека охватывает три пересекающихся области психической реальности: 1) это процесс объединения субъектом себя с другим индивидом или группой на основании установившейся эмоциональной связи, а также включение в свой внутренний мир и принятие как собственных норм, ценностей, образцов, проявляющихся в открытом подражании и следовании образцу; 2) это видение субъектом другого человека как продолжения самого себя и проекция, наделение его своими чертами, чувствами, желаниями; 3) это механизм постановки субъектом самого себя на место другого, что выступает в виде погружения, перенесения индивидом себя в пространство и время другого человека и приводит к усвоению его личностных смыслов [7]. Этот механизм вызывает поведение, основанное на альтруизме и эмпатии, а также проявление гуманности.
Понятия идентификации и самоидентификации соотносятся подобно понятиям сознания и самосознания. Сознание фиксирует социальную жизнь в самом индивиде, эта связь обнаруживается в нем как «сознание» [2] — разделенное с другими людьми знание о необходимом содействии в воспроизведении социального процесса, также идентификация связана с проекцией себя на окружающий человека социум. Самосознание — это противоположное осознанию внешнего мира переживание единства и специфичности «я» как автономной сущности, наделенной мыслями, чувствами, желаниями, способностью к действию. Это не начало, а итог реконструкции в познавательных процедурах действий субъектов в рамках той или иной культуры, которая, в свою очередь, понимается как фиксируемая в языковых (дискурсивных) практиках и представляет собой нецентрированный гипертекст. А.Ф. Лосев определяет самосознание как «знание себя и знание факта этого знания» [4], — то есть слово как необходимый результат мысли, в котором мысль достигает своего высшего напряжения и значения. Говоря о самоидентификации человека, подчеркнем, что это процесс внутренний, связанный с самосознанием и самопознанием, рефлексивный, лишь частично оформляемый словом, процесс нахождения себя и своего места во внешнем мире, мире культуры и в мире внутреннем, духовном. Самоидентификация человека происходит посредством языка и внутри языка: «человек, живущий в мире, не просто снабжен языком, но на языке основано и в нем выражается, что для человека вообще есть мир; для человека мир есть «тут» в качестве мира, это тут — бытие мира есть бытие языковое» [2].
«Слово есть настолько средство понимать другого, насколько оно средство понимать самого себя» [6], поэтому нас интересует, прежде всего, самоидентификация в первом и втором смысле, однако мы полагаем, что объединение субъекта с другим индивидом или группой осуществляется прежде всего на основе языка и внутри языкового пространства; а второе значение понимается нами как видение субъектом социальной общности как продолжения себя и проекция, отождествление человека с данной общностью, отражение окружающего пространства в языковом сознании человека, языковое конструирование образа города проживания, например, и образа себя в этом пространстве.
По нашему мнению, единственно возможной самоидентификацией человека может быть его самоидентификация в языке. Именно здесь он находит себя, именно через язык происходит формирование личности, «именно в языке и благодаря языку человек конституируется как субъект, ибо только язык придает реальность, свою реальность, которая есть свойство быть, — понятию «Ego» — «мое я» [1]. В языке фиксируется и отражается все, что связано с историей и культурой народа. Не случайно мы находим культуру и историю именно в текстах.
Изучение самоидентификации человека возможно осуществить двумя способами: через реконструкцию языковой картины мира (синхронной и
диахронной) и через описание современного языкового пространства. Определим языковое пространство как «форму построения единой языковой картины мира, существующей в языковом сознании носителей языка, складывающейся из совокупности речевых произведений—текстов и образного поля, выступающих как часть действительности, ориентированной прежде всего на понимание, и одновременно как коммуникативная реализация отношения человека к миру» [5].
В языковом пространстве реализуется языковая модель отношений человека и мира. Языковое пространство как пространство предметов и смыслов существует в языковом сознании говорящих. В широком понимании языковое пространство предстает как некая объективная форма существования языка, зафиксированного в устных и письменных произведениях горожан, то есть в языковом материале. Языковое пространство охватывает широкий спектр языковых явлений и обладает двумя характерными чертами — антропоцентричностью и коммуникативностью. Оно отражает языковую картину мира в текстах и содержит в себе возможности реализации всех остальных видов пространств (субпространств), таких как номинативное и коммуникативное, семиотическое, ономастическое и др.
В более узком понимании языковое пространство включает в себя образ реального пространства, существующий в языковом сознании носителей языка, которое складывается из «вербальных представлений о мире» [3]. Языковое пространство языковой общины отражает реальное пространство и представляет собой форму существования языковой системы, объединенной единой языковой картиной мира, которая складывается из совокупности речевых произведений (текстов) различных языковых личностей в границах территории одной языковой общности. Языковое пространство данной группы, выделенное по территориальному принципу, представляется частью языкового пространства как сферы существования языка в его различных реализациях. В свою очередь, и языковое пространство, и языковое пространство географической единицы выступают фрагментами или некоторыми формами объективации языковой картины мира, существующей в сознании человека.
Языковое сознание людей, с одной стороны, отражает реальное пространство языковой общины, которое конструируется объектами, существующими на его географической территории, а с другой — выстраивает языковое пространство, включающее в себя и отношения к окружающей действительности, и представления о ней, зафиксированные в языке.
Таким образом, языковое пространство образует некую единую, спаянную речевую стихию, основной формой реализации которой является народно—разговорная речь, включающая в себя все разновидности национального языка (а в нашем случае двух языков), бытующие в непосредственном общении (как в устном, так и в письменном).
Языковое пространство подчиняется двум принципам:
1) устройство в языковом сознании зависит от значимости объекта в языковом пространстве — пространственный принцип. Языковое сознание горожан отражает пространственную организацию географической единицы: наиболее известные, активно употребляемые имена относятся к центральной части города, менее известные — к периферии. Таким образом, языковое пространство имеет ядерно—периферийное устройство.
2) Еще один, антропоцентрический принцип: периферия языкового пространства устроена по антропоцентрическому принципу, зависит от таких характеристик субъекта, как возраст, пол, коммуникабельность, наличие знакомых в других районах города, место работы и пр.
Таким образом, самоидентификация человека в языковом пространстве города предполагает:
во-первых, отождествление самого человека с территорией, отражение пространства в языковом сознании горожанина, языковое конструирование образа родного города или поселка и поиск образа себя в новом пространстве;
во-вторых, самоопределение, нахождение себя и своего места в речевой стихии конкретного населенного пункта, идентификацию себя с определенными группами (возрастными, социальными, профессиональными и пр.) с помощью речевых кодов, отражающих вербализованные представления об иерархии ценностей данного сообщества.
Языковые особенности русского социолингвистического пространства Германии
В повседневной жизни переселенцам необходимо говорить по-немецки, чтобы быть воспринятым коренным населением. Это понимает и большинство переселенцев, прибывающих в Германию на постоянное проживание. Тем не менее, языковой барьер является главной проблемой бывших русских немцев на пути интеграции в новое общество. Недостаток знаний немецкого языка исторически обусловлен языковой ассимиляцией немецких поселенцев в России после завершения второй Мировой войны. Несмотря на отмену в 1956 г. запрета уроков немецкого языка как родного, недостаток учителей и учебных материалов, прежде всего в селах и малых населенных пунктах, привел к постепенной утрате языковых навыков в немецком языке у молодого поколения.
Тенденция снижения уровня владения немецким языком у русских немцев в России, скорее всего, в будущем будет сохраняться. В немецких культурных центрах, организованных переселенцами в России и призванных сохранять в среде русских немцев национальное самосознание, работа до сих пор не может быть организована на должном уровне.
Исходя из вышеуказанных фактов, обязательное посещение курсов немецкого языка по прибытии переселенцев в Германию, является необходимым. Тем не менее, несмотря на возрастающее количество переселенцев,
чьи языковые знания находятся на весьма низком уровне, продолжительность бесплатного посещения языковых курсов в Германии на протяжении лет неуклонно снижалась. Так, в 1976 году взрослый переселенец, приехавший в Германию, имел право на 12 месяцев посещения курсов, оплачиваемых государством, в 1988 году продолжительность курсов сократилась до 10-ти месяцев, в 1991 году — до 8-ми, и в 1993 году — до шести месяцев посещения занятий (для младшего поколения — 10 месяцев), но даже из этих 10 месяцев изучению немецкого языка отводится только 4, остальные 2 посвящены знакомству с немецкой культурой.
Другим негативным фактором, препятствующим овладению немецким языком, является тенденция заселения русскими немцами отдельных районов в городах Германии — так называемых, русских гетто. В результате, жители таких поселений имеют ограниченную возможность общаться с представителями коренного населения и улучшать, тем самым, свои языковые знания. Большую часть времени русские немцы проводят в семье либо в кругу таких же переселенцев, где языком общения выступает русский. В дальнейшем, если переселенцы получают рабочее место, то коммуникация с коллегами происходит на немецком, но вне рабочей обстановки русский язык сохраняет ведущую позицию.
В то время как правовая интеграция занимает несколько месяцев, а материальная — несколько лет, социокультурное внедрение в общество является долгосрочным процессом, длящимся, возможно, на протяжении целого поколения, хотя при этом следует учитывать, идет ли речь о детях, трудоспособных взрослых или пенсионерах. Несмотря на многочисленные культурные центры, расположенные в крупных российских городах, для большинства переселенцев поддержание традиций немецкой культуры в России заключалось лишь в песнопениях и совместном праздновании религиозных праздников. Это подтверждают исследования, проведенные немецкими специалистами. Приезжая на постоянное место жительства в Германию, переселенцы сталкиваются с новым образом жизни, социальными отношениями — культурой, сильно отличающейся от русских традиций. Находясь в России, переселенцы считались национальным меньшинством — русскими немцами. Это обстоятельство, одновременно, являлось предпосылкой, позволяющей им вернуться на историческую родину. Переселенцы, приезжая в Германию, стремятся чувствовать себя немцами, не подвергаясь при этом дискриминации. Парадокс ситуации заключается в том, что переселенцы, не знающие языка и традиций, воспринимаются коренным населением Германии не как немцы, но, как и ранее в России, как национальное меньшинство. Овладение новой культурой является аспектом, неразрывно связанным с проблемой языковой компетенции. Если человек имеет выдающиеся языковые способности, но не знает обычаев народа, он будет принят обществом в качестве гостя; аналогично: зная традиции и не владея языком коренного населения, сложно будет заслужить
признание у других членов общества. На первом этапе у переселенцев возникает ряд трудностей, связанных с интеграцией в общество. Преодоление этих трудностей, не всегда успешное, может вызвать озлобленность и недовольство ситуацией, и, как следствие, это может выразиться в намеренной и сознательной самоизоляции. Особенно там, где переселенцы селятся в больших количествах, они замыкаются в отдельных группах. Возникает русскоговорящее «общество в обществе», в котором происходит обмен информацией. В таком замкнутом контингенте интеграция может вообще не состояться.
Чтобы избежать или устранить подобные моменты, овладение культурой должно подразумевать двустороннее сотрудничество. Исходя из этого, немецкое правительство приняло на сегодняшний день ряд мер, способных создать оптимальные условия для успешной интеграции. Эти меры имеют превентивный характер и необходимы для устранения проблем, связанных с этим процессом. В первую очередь, они направлены на:
1. Предотвращение изоляции и агрессии, связанной с трудностями на первом этапе интеграции.
2. Привлечение переселенцев в различные организации и объединения, имеющие целью организацию досуга людей.
3. Подготовка переселенцев к профессии и достойного рабочего места.
Эти меры заключаются в работе с русскими немцами в Германии
большого количества социальных работников, осуществляющих профессиональную консультацию по вопросам жилья, обучения, будущей профессии; финансировании объединений и организаций, обеспечивающих образование и досуг переселенцев.
Национальная идентичность во многом определяется самостоятельной позицией человека. До тех пор, пока не состоится психологический акт самозачисления в ряды общества, трудно вести речь об успешной интеграции. Но идентичность — это не предпосылка, а результат и функция социального поведения. Следовательно, достижение идентичности с членами другого общества невозможно лишь на основе самоидентификации с коренным населением. Процесс интеграции можно условно разделить на следующие пункты:
• владение языком и культурой другого общества;
• желание стать полноправным членом нового общества;
• социальное поведение, отвечающее требованиям и стремлениям общества.
Все эти требования к будущему члену общества невозможно рассматривать порознь или в качестве отдельных этапов. Они являются совокупностью взаимосвязанных характеристик.
Исторически обусловленная языковая и культурная неподготовленность русских немцев является самой серьезной проблемой. Проживая в
русском обществе, переселенцы за многие десятилетия ассимилировали, растворились в нем. На сегодняшний день весьма малый процент русских немцев в достаточной мере владеет немецким языком и знает немецкие традиции. Ситуация усугубляется сокращением длительности языковых курсов, предоставляемых переселенцам немецким правительством и неудовлетворительной работой немецких культурных центров в России.
Другая, также немаловажная проблема, — самоизоляция русских немцев в Германии. Поселяясь в отдельных районах группами, переселенцы лишают себя возможности чаще контактировать с коренным населением, тем самым затрудняя процесс интеграции.
Вместе с тем, внутренняя политика немецкого правительства, направленная на создание условий для успешной интеграции, не способна принести результатов при отсутствии мотивации у самих русских немцев. Следовательно, залог успешной интеграции заключен в совместных усилиях переселенцев и немецкого общества.
Любимые темы ламентаций русского человека на Западе — бездуховность, потребительство и черствость местного населения. Реальных альтернатив этому западному «вещизму» и «непонятливости» выходцы из бывшего СССР как сообщество предъявить, однако, не в состоянии. Обычно в разговоре с иммигрантом быстро исчерпывается список выдающихся соотечественников, внесших вклад в мировую культуру, и у собеседника остается один, последний, довод — сверхценность, носителем которой он себя объявляет. Эта ценность — русский язык.
Но носитель нового русского языка, эмигрировавший в Германию, все меньше умеет пользоваться его богатствами, и поэтому он готов объявить себя хранителем русского языка вообще. Литературные альманахи и газеты, библиотеки и поэтические семинары организуются энтузиастами из числа иммигрантов; в каждом конкретном случае это люди (зачастую довольно пожилые) — представители малого культурного сообщества. Однако с немецкой стороны энтузиасты встречают в лучшем случае недоумение, так как наивным и несправедливым кажется им желание русских немцев иметь богатую и разнообразную русскоязычную библиотеку.
Что касается СМИ, то рассказывая о событиях в России, немецкие печатные издания разъясняют такие ключевые слова российской постпе-рестроечной действительности, как Oligarch, Siloviki, затем эти слова попадают в толковые словари. Но механизмами трансляции контркультурных понятий и их переосмыслением на немецкой почве в Германии никто специально не занимается.
Многие молодые переселенцы охотно идут на службу в германские вооруженные силы. По свидетельству одного из генералов бундесвера, военное ведомство было вынуждено в последнее время обратить внимание на то, что в частях образовались русскоязычные анклавы — 10—15 на роту из 100—120 солдат. Приказ, прямо запрещающий пользоваться русским язы-
ком как в служебное, так и в свободное время, не исполнялся, и теперь при формировании подразделений бундесвера приходится так распределять русскоязычных солдат по военным частям, чтобы исключить коммуникацию на родном языке. Почему русский язык в данном случае — проблема? Дело в том, что говорящих на нем молодых людей подозревают в ограниченной лояльности. По мере сокращения численности бундесвера доля русскоязычных новобранцев может только возрастать. Но станет ли русский обязательным изучаемым иностранным языком в военных училищах и в университетах Германии, где в последние годы проводится активное сокращение отделений славистики? Жизненная необходимость в этом очевидна. Формально-юридические предпосылки отсутствуют: русский язык не считается родным языком немцев-переселенцев, он звучит на улицах больших и малых городов, в казармах, тюрьмах и магазинах и воспринимается как нежелательный культурный груз.
Процесс интеграции русских немцев в современное немецкое общество далек от органичности. У «русаков» в Германии стратегия сохранения родного языка противоречит первоначальному желанию влиться в немецкое общество. Социальная самооценка ставит взрослых носителей русского языка в положение агрессивных оборонцев. Для них русский язык — бесценное наследие, не затронутое новой реальностью. Поэтому конфликт поколений — родителей, вывезших свой язык, и детей, легко меняющих это богатство на пестрый пиджин, — протекает в русскоязычной общине быстрее, чем в языковой метрополии.
Литература
1. Бенвенист, Э. Общая лингвистика. — М., 1974.
2. Гадамер, Г.-Г. Истина и метод / Пер. с нем.; общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бес-
сонова. — М.: Прогресс, 1988.
3. Караулов, ЮС. Русский язык и языковая личность / Ю.С. Караулов. — М.: Наука, 1987.
4. Лосев, А.Ф. Страсть к диалектике. — М.: Сов. писатель, 1990.
5. Позднякова, Е. Ю. Языковое пространство города (на материале русской народно—разговорной речи горожан): дис. канд. филол. наук / Е. Ю. Позднякова. — Барнаул, 2004.
6. Потебня, А.А. Мысль и язык. М.: «Лабириннт-МП». 1999.
7. Словарь / Под. ред. М.Ю. Кондратьева // Психологический лексикон //
Энциклопедический словарь в шести томах / Ред.-сост. Л.А. Карпенко. Под общ. ред. А.В. Петровского. — М.: ПЕР СЭ, 2006.
8. Иванова, С.В. К вопросу о национальной идентичности в России и в Германии (российская идентичность в сравнении со значимым Другим).// «Пространство и время», № 2, 2010, С. 32—35.
