CC BY
59
Михеев Евгений Яковлевич,
г Краснодар, соискатель кафедры философии и социологии Краснодарской академии МВД России
СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ РАСКОЛ В РОССИИ - АНТИТЕЗА ПРЕЕМСТВЕННОСТИ ПОКОЛЕНИЙ
Аксиологический подход к исследованию межпоколенческой преемственности представляется вполне обоснованным, поскольку речь идет об изучении относительно автономной сферы со-циетальной культуры, важнейший элемент которой составляют ценности общества. Как подчеркивает О.В. Орлов, «ценностное отношение возникает в процессе и на основе социальной практики, оно выражает связь между познающим и преобразующим мир субъектом и объектом, на который направлено воздействие субъекта, оно дополняет познание истины бытия раскрытием его ценности. Аксиологические представления, таким образом, обладают реальным содержанием»1.
Обратимся за подкреплением этой идеи к классикам. В теоретической системе П.А. Сорокина одной из базовых категорий является ценность. Ценность, согласно Сорокину, составляет необходимое условие познания, которое, в свою очередь, становится условием бытия культуры. По большому счету именно ценность, считает Сорокин, направляет человеческую потребность в смысле и в творческом искании этого смысла в определенное русло, в котором спонтанно складывается продуктивное соотношение интенций познания и формирует-
ся его та или иная жизнеспособная форма. Эта последняя представляет своего рода самоорганизующуюся информационную систему, которая специализируется на накоплении информации определенного типа: религиозного, философско-эстетического или чувственного.
В свою очередь, условием существования и социального влияния ценности является ее соответствие реальности. Ценность может господствовать в культуре достаточно длительное время лишь при некотором минимуме такого соответствия. Поэтому она должна быть согласована с приоритетной традицией знания, должна получить и постоянно «подтверждать» через ее посредство свою легитимацию.
Существуют различные ценностные ориентации молодого и старшего поколений. В рамках марксистского формационного подхода фундаментальным было представление о единстве этапов исторического процесса и единых социокультурных, надстроечных, характеристиках этих этапов. Отсюда вытекала, в частности, унификация межпоколенчес-ких отношений в различных национальных культурах на сходной стадии исторического развития.
Однако после снятия идеологического пресса появилась возможность пользоваться иными подходами, позволяющими увидеть и различить соци-
1 Орлов О.В. Личностная ценность права // http://www.ncstu.ru/pindex.php3?path=_docs/pdf/phyl/XIII&source=index
________________________________________________________198
окультурно укорененные национальные особенности отношений между поколениями.
Начать исследование социокультурных корней этого явления, вероятно, нужно с характеристики исторического пути развития отечественной культуры. Как подчеркивает А.С. Ахиезер, «большое общество, государство в России формировались тогда, когда в других странах они пережили значимые содержательные этапы своей истории»1. Нельзя не согласиться с тем, что даже редкие контакты двух столь различных социальных миров неизбежно должны были оказывать влияние на российское дого-сударственное общество. Посредниками такого влияния выступали люди, знакомые с опытом западных стран; оно осуществлялось также через попытки соседних государств включить силой в сферу своего влияния догосударственные сообщества. Однако в целом на территории России исторически сложилась культура почвенного догосударственного типа с соответствующими организационными формами. Этим фактором, по мнению Ахиезера, определяется в целом ход культурного развития России.
Российское общество и государство формировались на основе культуры, уходившей корнями в общину патриархальную семью, догосударственные локальные миры2. Значительная часть населения на протяжении длительного исторического периода сохраняла догосударственную культуру и соответствующие ей формы массового образа жизни.
В период укрепившегося государства и церкви все человеческие проблемы рассматривались только с точки зрения государственно-церковной пользы. В том числе и нашедшие в христианстве свое решение отношения отцов и детей (Отца и Сына) православием, по сути дела, игнорировались. В статье «Русская Церковь» (1905) Василий Розанов, быть может, глубже многих размышлявший о метафизике брака и семьи, писал: «У русских и православных вообще плотская сторона в идее вовсе отрицается, а на деле имеет скотское, свинское, абсолютно бес-светное выражение... Свет младенца, радости родительские, теплота своего угла, поэзия родного крова
- все это непонятные русскому (кроме образованных, атеистических классов) слова, все это недопустимые с церковной точки зрения понятия, Церковь допускает, что если супруги вступают в соединение, то... русская чета должна думать не о себе, а о том, что через рожденных от нее детей, обязательно крестимых в Православие, возрастет численность православного населения и мощь веры... Самим родителям, самой семье не уделяется Церковью никакого внимания»3. Такое состояние православия приводило складывавшееся русское общество вполне законо-
мерно к религиозному безразличию.
С.Н. Булгаков, говоривший о том, что русский народ в начале ХХ века находится по своим духовным запросам на уровне Х века, века Крещения Руси, в сущности, тревожился о том, что свою социальновоспитательную роль православие не сыграло. Спустя десять веков после Крещения в России установилась своеобразная смесь христианства с язычеством, как это констатировали в 1909 году крупнейшие российские богословы: «Русский крестьянин, наиболее полно и искренно исповедующий сейчас православие, верит в Бога, Церковь и таинства, но одновременно с этим он не менее твердо верит в лешего, шишигу сарайника, заговоры и т.п., и это последнее
- такой же непременный элемент его веры, его поведения и мировоззрения, как и первое»4.
Но именно в обществе, не прошедшем подлинной христианизации, проблема отцов и детей обретает особую остроту. Именно христианство по самой сути своей преодолевало конфликтность поколений, ибо Христос, на заре европейской цивилизации, явился символом послушного сына: «Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца» (Иоан. 6, 38). При этом он сознавал свою силу и великую значимость своей миссии: «Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим небесным» (Мат. 10, 32). И само это исповедание мыслилось как превращение человечества в единую семью: «Кто будет исполнять волю Отца Моего небесного, тот Мне брат и сестра и матерь». (Мат. 12, 50). Христианство оказалось первой мировой религией, задавшей всему миру парадигму исторического развития, объявившей, что развитие это, имеющее начало и конец, осуществляется через преемственность поколений, одушевленных идеей совершенствования человеческого рода и его жизни. Но совершенствовать себя и мир может только зрелый человек, сознающий свою ответственность, а стало быть, обладающий и свободой. Раб безответствен, за него отвечает хозяин. «Делая человека ответственным, - писал Достоевский, - христианство тем самым признает и свободу его»5. Идея свободы, заложенная в христианстве, в своей секулярной форме проявилась в либерализме, который изначально нес в себе деструктивный потенциал конфликтности поколений.
Основываясь на обобщении социально-исторического опыта западной цивилизации, можно заключить, что рано или поздно в истории общества наступает такой момент, когда архаическая, базирующаяся на постоянной актуализации этнопсихологических архетипов культура вытесняется в глубины подсознания и заменяется культурой рациональной,
1 Архиезер А.С. Специфика российского общества, культура, ментальности как теоретическая и практическая проблема / Обновление России: трудный поиск решений. Гордичные научные чтения РНИСиНП. Выпуск 9. // http://www/riisnp.ru/frame0/libery/readings9_00.htm
2 Подробнее об этом см. в серии статей: Ахиезер А.С. Проблемы государственной власти России // Рубежи. 1995. № 6; 1996. № 15, 7, 9; 1997. № 1-7; 1998. № 1, 2.
3 Розанов В.В. Религия. Философия. Культура. М., 1992. С. 301.
4 Ельчанинов А., Флоренский П. Православие. В кн.: История религии. М., 1909. С. 171.
5 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 16.
либерально-модернистской государственности. Такая трансформация естественным образом проявляется прежде всего в смене доминант, когда эмоциональная доминанта, свойственная догосудар-ственному, общинно-патриархальному типу культуры, сменяется интеллектуальной, рациональной доминантой.
Однако в противовес опыту Запада отечественный исторический и социокультурный опыт свидетельствует о том, что в России подобная трансформация в целом не имела места. Либерально-модернистские ценности и основанное на них мировоззрение стали достоянием довольно узкого слоя людей, в силу образования, образа жизни и иных причин оказавшихся способными воспринять эти ценности из западной культуры, литературы, философии и идеологических систем. Речь идет о значительной части отечественной интеллигенции, именуемой в силу всего вышесказанного «западниками». Социокультурное пространство России, таким образом, раскололось на узкий сегмент западнической по своей ориентации интеллектуальной элиты и значительно более широкую сферу, соответствующую по своему объему понятию "народные массы" и глубоко чуждую интеллектуальным ценностям. В российской культуре масс продолжает доминировать эмоциональный пласт, тяготеющий к синкретизму Интеллектуальный уровень культуры исторически развивался в пределах относительно ограниченного слоя людей и остался чуждым большинству Среди масс, как пишет Ахиезер, «интеллектуальная логика окружена непониманием и враждебностью. Она, в особенности в гуманитарной сфере, имитирует логику эмоций. Об этом, в частности, свидетельствует преобладание при решении сложных проблем логики инверсии, движущей силой которой является возникновение эмоционального дискомфорта»1.
Такм образом, в России на протяжении всего наиболее динамичного периода ее истории господствует социокультурный раскол между носителями интеллектуально-рациональной доминанты и народными массами, живущими по синкретической логике эмоций. Будучи не в силах восстановить полноту и единство, российское социокультурное пространство, тем не менее, постоянно отторгает интеллектуальную доминанту, народная культура сопротивляется интеллектуализации, не принимает абстракций, оставаясь предельно конкретной.
Культурологические, филологические исследования подтверждают эту специфику В частности, отмечается особый характер традиционного типа мышления россиян, в котором значительное место занимают иносказания, поэтические тропы. Конста-
тируется редкая способность и склонность к нео-предмеченному мышлению2. Русской культуре присущи прожективность, номинативность, вытеснение «бессюжетной» жизни более яркой воображаемой реальностью. Номинативность отечественной культуры проявляется, по мысли исследователей, в том, что «слово, называя предмет, уже «образует» его, в отличие от западно-европейского понимания слова, требующего деяния, выраженного в плотном (плотском) результате, здесь такой результат не затребован, достаточно самого звучания»3. Таким образом, из самой семантики русского языка уже вытекает надрациональная специфика мышления, что соответствует известной гипотезе Сепира и Уорфа о языковой, коммуникативной детерминированности индивидуального и общественного самосознания.
По мнению уже цитировавшегося нами А.С. Ахиезера отличие исторического опыта России от западного заключается в наличии глубокого, непреходящего противоречия между попытками формирования государства как организации рационального типа и сохраняющимся эклектическим культурным основанием, включающим в себя значительные догосударственные, патриархальные, эмотив-но-синкретические элементы.
Аналогичных взглядов придерживаются многие другие исследователи. Так, по мнению
А. Вишневского4 Россия качественно не отличается от усредненных западных стандартов, но задерживается в развитии. А. Андреев утверждает, что специфика России связана не с самим фактом исторического перехода от одной цивилизации к другой, но с особым характером этого перехода, который в силу существования и воспроизводства социокультурного раскола может рассматриваться как основа особого типа цивилизации, сформировавшейся как результат приспособления к собственному расколу Раскол не только противопоставляет друг другу поколения, он проникает в каждую личность, стимулируя двойственность мышления, неустойчивость принимаемых решений. Выдвижение раскола в качестве феномена, определяющего специфику национальной культуры, разумеется, не исключает возможности иных подходов. Тем не менее, подчеркивает А.Андреев, во всех случаях необходимо соотнесение места и роли изучаемого аспекта специфики как с развитием раскола, так и с возможностью его преодоления5.
Российская социокультурная матрица включает в себя прочную тягу к сохранению эмоциональной доминанты в культуре, почти полностью подчиняющей себе ее интеллектуальный элемент, а также интерпретацию нравственности как эмоциональ-
1 Там же.
2 См.: Неретина С.С. Верующий разум. К истории средневековой философии. Архангельск, 1995. С.15; ее же. История: миф, время, загадка. М., 1994. С. 9.
3 Незамова Л.Я. Русская культурологическая мысль Х1Х-ХХ веков: опыт типологического осмысления. Автореферат диссертации. М.,1997. С. 23.
4 Вишневский А. Особый путь России или российский вариант общего пути? // Социокультурная методология анализа российского общества. http://scd.centro.ru/krugkoi8.htm. М., 1996.
5 Андреев А. Современные дискуссии о специфике России // Тезисы докладов XXXII научной конференции студентов. - Самара: Самарский университет, 2001. С. 13-15.
200
ной стихии сострадания.
Еще одной ее специфической чертой можно считать обусловленный догосударственным, общинным характером культуры коллективизм, тесно связанный с этикоцентризмом. Для русского национального этноса в силу религиозной традиции было свойственно и даже вошло в архетипические пласты сознания коллективное, соборное бытие человека, не отделявшего свою личность, индивидуальность, от сообщества. В России складывались особые отношения собственности и, соответственно, особое определение собственником «себя» как субъекта, которому нечто принадлежит. Эта «само-стность», основанная на собственности, которая относительно эмансипирует индивида от власти государства, не была выработана в русском крестьянине, отсюда и пошла массовая культура, которая поддерживала соответствующие «инфантильные» нормы и эталоны социального поведения зависимых от государства субъектов. По такой канве продолжала развиваться традиция социальной адаптации и включения представителей все новых российских поколений в социальную сферу.
Не следует забывать, что на уровне общественной ментальности западное общество предельно дискретно, оно представляет собой такой вид социального контекста деятельности индивида, который позволяет и помогает ему сохранять и отстаивать тождество своей личности, лежащее в основе социальной ответственности и сознания своих прав. Напомним, что социальный контекст может и поглощать личность в той или иной степени, помещая ее в ценностной иерархии общества ниже какой-либо коллективной сверхценности, с которой личность должна идентифицироваться до самопожертвования, забывая о себе как о цели. Таким образом, речь здесь идет об известном противостоянии индивидуализма и коллективизма в сфере ценностей.
В изучении радикальных трансформаций современного российского общества, особенно в их ценностном аспекте, следует обратиться к концепции «социокультурной травмы» П. Штомпки. Метафорическое понятие «травмы» позволяет провести аналогию между реакцией общества на неожиданные и радикальные социальные изменения и реакцией организма на внезапное и болезненное внешнее воздействие. Социальная травма, по мнению Штомпки, обусловлена в первую очередь ломкой ценностных оснований привычных символов, смыслов и значений социальной реальности. Трав-матичность радикальных социетальных трансформаций проистекает из их внезапности для большинства людей и из их тотальности, поскольку они затрагивают решительно все сферы социальной жизнедеятельности, в корне меняя характер повседневности. Именно в силу последнего обстоятельства такие преобразования затрагивают решитель-
но всех членов общества, каждого индивида и, наконец, что наиболее болезненно, они обесценивают привычные правила социальных действий, накопленные прежним жизненным опытом, обесценивают его социальный капитал, делают индивида своего рода банкротом1.
Трансформация российского общества, развитие рыночной экономики создали благоприятную почву для углубления неравенства между различными поколениями. С.С. Аверинцев писал: «Наше время, - конечно, не первое, которое по опыту узнало о проблемах и трудностях в общении между поколениями. Любая эпоха знала эти трудности, и даже конвенциональное прикрашивание не могло всерьез сделать их сколько-нибудь менее заметными. Отказ от всякого прикрашивания сам по себе оправдан; но нельзя не чувствовать, что в наше время слишком ощутима активная заинтересованность в том, чтобы как можно больше приблизить генерационное разобщение к теоретической и фактической абсолютизации»2.
Социальная дифференциация в переходный период острее выявляет социокультурный раскол между старшим, средним и младшим поколениями. В условиях прежнего социалистического государства, господства распределительного характера экономических отношений существовали, на первый взгляд, все условия для достижения межпоко-ленной справедливости в России. Несколько поколений были воспитаны в период социализма, за это время была создана особая система ценностей, которая передавалась от родителей к детям. Коренная ломка экономического базиса, произошедшая в конце 80-х - начале 90-х гг., создание рыночной экономики означали отрицание опыта поколений, воспитанных в советское время. Межпоколен-ная справедливость была нарушена: одни (и не только старые, но и люди среднего возраста, перенявшие прошлые ценности) оказались невписанными в новое общество, на грани выживания, другие, более молодые, - заняли лидирующие позиции. В постсоветское время формируется культура с «чистого листа» (нигилистическое отрицание, отказ от советского этапа) и по образцам западной цивилизации. Как справедливо отмечает И.Ф. Кефели, «не менее катастрофической является смена ценностных ориентаций, в первую очередь у молодого поколения. Из литературного наследия исчезают целые пласты литературы, искусства, науки, образования, которые не вписываются в современную социально-политическую парадигму»3.
Особенностью этого процесса является ценностный конфликт молодого и взрослого поколений.
В.Т. Лисовский утверждает, что кризис в российском обществе породил особый конфликт поколений, который «касался философских, мировоззренческих, духовных основ развития общества и человека,
1 Штомпка П. Культурная травма в посткоммунистическом обществе (статья вторая) // Социологические исследования. 2001. № 2. С. 3-12.
2 Аверинцев С. Солидарность поколений как фактор гражданской свободы // http://orthodox.org.ua/page-304.html
3 Кефели И.Ф. Отечественная культура на рубеже веков // Социально-гуманитарные знания, 2002. № 1. С. 77.
базисных взглядов на экономику и производство, материальную жизнь общества. Поколение «отцов» оказалось в положении, когда передача материального и духовного наследия преемникам практически отсутствует... В российском обществе налицо разрыв поколений, отражающий разрыв исторического развития»1. Тем более, что межгенерационный конфликт в российском обществе - явление довольно-таки давнее. С. Аверинцев вспоминал: «Я слыхал в детские годы от старушки деревенского происхождения рассказ о том, как в их деревне еще перед тем, как их церковь была сломана, местные комсомольцы в престольный праздник залезли на колокольню и поливали своей мочой крестный ход, т.е. собственных пап и мам, бабушек и дедушек... Еще раз - это были местные парни, не какие-нибудь посланцы из города, тем паче не инородцы. Такой эпизод заставляет серьезно задуматься над тоталитарной эксплуатацией генерационных разногласий»2. Само советское общество представляло собой радикальный разрыв с традициями прошлого и культивировало межгенерационные противоречия.
Проблема сегодняшнего дня заключается в том, что старшее поколение в современной России, призванное транслировать культурно значимые ценности молодым, само оказалось в сложной ситуации переосмысления ценностей. Противоречия переходного общества ощущаются молодежью особенно сильно, и потому возрастает вероятность формирования идентичности, опасной для системы. Но и молодежь все чаще оказывается в кризисных ситуациях, ведь, радикально отвергая ценности прошлого, общество дает молодым все больше и больше возможностей увидеть «непрочность оберегаемых традиций». Молодежь, таким образом, приобрела способность подвергать сомнению любые традиции и привычный порядок вещей, иными словами, идти на конфликт или же избегать общества. Л. Фойер писал: «Конфликт поколений - универсальный мотив истории. Он базируется на изначальных чертах человеческой натуры...»3, и далее: «История всех до сих пор существующих обществ является историей борьбы между поколениями. Старые и молодые, отцы и дети, зрелые мастера и молодые подмастерья, взрослые работодатели и молодые чернорабочие, старые профессора и молодые студенты со времени первобытного отцеубийства соперничали между собой за господство в обществе. Эта борьба продолжается непрерывно, то скрыто, то явно; она никогда не кончается явным триумфом молодых, ибо к тому времени, когда они побеждали, они уже становились людьми средних лет»4. Не-
сколько иную концепцию представил К.Манхейм: «Доказано, что примитивные общества не знали интеллектуальных конфликтов молодежи, поскольку там не было существенных расхождений между нормами поведения в семье и в обществе в целом. Более конфликтное самосознание нашей молодежи является лишь отражением хаоса, существующего в нашей общественной жизни, а ее замешательство -естественный результат ее неопытности»5.
Согласно этим теориям суть конфликта поколений сводится к тому что молодежь оказывается внутренне неспособной воспринимать и воспроизводить социальные отношения общества, усваивать его ценности. Это происходит потому, что, как отмечал К. Кенистон, «в периоды быстрых перемен может возникнуть особое недоверие одного поколения к другому Дети начинают замечать, что их родители в жизни не придерживаются тех принципов, которые они сами же проповедуют»6.
Ценности изменяются с приходом новых поколений людей, которые социальную ситуацию формируют, изменяют ее для себя, «под себя». В реальной практике это означает столкновение различных ценностных систем, которые демонстрируют различные поколения.
Анализ результатов социологических опросов показывает, что за прошедшее десятилетие в молодежной среде произошли сложные, неоднозначные процессы, свидетельствующие о переоценке ею культурных ценностей предыдущих поколений, о нарушении преемственности в передаче социокультурного опыта. Исследование Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) показало, что за последние три года в России пропасть непонимания между «отцами» и «детьми» еще больше увеличилась7. За это время заметно (с 22 до 42%) возросла доля респондентов, полагающих, что между этими поколениями нет и не может быть понимания в виду разного жизненного опыта. Около половины респондентов из самой молодой (18-24) и самой старшей (старше 60 лет) групп (49 и 50% соответственно) полагают, что поколения «отцов» и «детей» не в состоянии понять друг друга. В то же время в остальных возрастных группах так считают несколько реже - от 34 до 39% опрошенных.
Современной российской молодежи чаще всего респонденты приписывают такие качества, как агрессивность (50%), цинизм (40%), активность и инициативность (38%), образованность (30%). И крайне редко к качествам нашей молодежи относят бескорыстие (1%), искренность (3%) и честность (3%). Типичные качества людей старшего возраста -
1 Лисовский В.Г. Духовный мир и ценностные ориентации молодежи России: Учебное пособие. СПб.: СПбГУП, 2000. С.20.
2 Аверинцев С. Солидарность поколений как фактор гражданской свободы.
3 Feuer L. S. The Conflict of Generations. The Character and Significance of Student Movement. NY, 1969. P. 527-528.
4 Ibid. P. 32.
5 Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 445.
6 Кенистон К. Юность, перемены и насилие // Америка. 1969. № 150. С. 43.
7 Отцы и дети: молодежь России. Пресс-выпуск № 102. www.wciom.rupt =51&article=854.html Общероссийский опрос проведен 26-27 июня 2004 г. в 100 населенных пунктах 39 областей, краев и республик России. Опрашивалось 1538 чел., интервью по месту жительства. Статистическая погрешность не превышает 3,4%.
202
трудолюбие (62%), патриотизм (46%), душевность (21%). И очень редко им приписывают агрессивность и цинизм (по 4%). Не случайно исследователи отмечают, что старшее поколение обладает существенным жизненным потенциалом, оно может быть одним из реальных участников экономических и социальных преобразований нашей страны. Поэтому назрела необходимость пересмотра социальной политики в отношении старшего поколения России с учетом его потенциальных возможностей и мотиваций для активного участия в жизни социума1.
Среди молодежи преобладает прагматичный тип морального сознания, балансирующего порой на грани цинизма. Настораживает и то, что у молодежи как бы повысился «болевой порог» в восприятии темных и жестоких сторон жизни. Индифферентность молодежи к идеям социальной справедливости и гуманизма развивается на основе предельно усредненных духовно-культурных притязаний, резко снижающегося уровня образованности и интеллектуальности. Э. Фромм писал: «Если высшая ценность человека - успех, если любовь, истина, справедливость, нежность, милосердие ему не нужны, то, даже проповедуя эти идеалы, он не будет к ним стремиться»2.
По данным интеропроса на вопрос: «Кем хочет стать современная молодежь?» даны следующие ответы: 32% респондентов желает стать бизнесменами; 17% - экономистами; 13% - банкирами; 11% - бандитами; 10% - «новыми русскими»; 5% -менеджерами; 1% - космонавтами; 1% - хорошими людьми; 10% - другое3. Как видно, комментарии излишни. С другой стороны, ответы родителей на вопрос: «Что больше всего беспокоит в детях?» свидетельствуют, что в 26% случаев беспокойство вызывает агрессивность и жестокость; в 25% - безнравственность, в 24% - наркомания; в 15% - лень4.
На этих «ценностях» соответственно формируется молодежная субкультура, которая характеризуется преимущественно развлекательно-рекреативной направленностью, «вестернизацией» (американизацией) культурных потребностей и интересов, приоритетом потребительских ориентаций над креативными, аполитичностью, аморальностью и т.п. Президент РФ В.В. Путин вынужден признать: «Россия стоит на пороге гуманитарной катастрофы. Молодежь спивается, губит себя наркотиками».
Молодое поколение не интересуют возвышенные цели и идеалы, потому что важным для себя оно считает то, чего требует и чего позволяет достичь общество потребления. Поколение, выросшее без общественного идеала и соответствующих ему
мировоззренческих позиций, не может достойно и с полной отдачей включиться в социальную практику. Можно сказать, что у такого поколения нет будущего, оно живет только настоящим. Растущая массовая аномия и разрушение нормативных, ценностных и смысловых структур создают почву для массовой криминализации. Российская молодежь репрезентирует такой социальный тип, который востребован в обществе, провоцируется и вознаграждается им. «Каждое время, пишет Ю.А. Левада, - то есть каждая социальная ситуация, «выбирает» - поддерживает, пестует, продвигает - подходящий для нее тип человека. Если на поверхности советской системы находился человек послушно-карьерный, то с ее распадом на переднем плане... оказался человек ловкий, ориентированный на ближайший успех и не связанный ни ценностными, ни социально-групповыми рамками ответственности»5. Левада также отмечает, что декларируемые ценностные ориентации не всегда соответствуют реальному поведению. Например, 35% молодых людей считают допустимым уклонение от военной службы, 24% - неуплату налогов, а 15% - кражи на предприятии. У нас сложился тип личности, считает Левада, который может быть назван «человек лукавый»: он говорит одно, а делает другое6. К такому же примерно выводу пришел Ж.Т. Тощенко, использующий термин «человек парадоксальный»7.
Таким образом, оценивая моральные качества современной молодежи, можно констатировать, что несмотря на декларирование позитивных образцов (идеалов) поведения, в реальной жизни молодые люди часто легко отступают от этих идеалов (как только обстоятельства к тому побуждают). К сожалению, такая жизненная позиция нередко свидетельствует о психологической готовности к преступлению. Аморализм всегда был и остается основным «резервом» преступных акций.
Современная молодежь России проходит свое становление в очень сложных условиях ломки многих старых ценностей и формирования новых социальных отношений. Отсюда растерянность и пессимизм, неверие в будущее. Растут агрессивность и экстремизм, шовинизм и криминальность8.
В результате одни молодые люди уходят в свои собственные воображаемые миры, такую стратегию можно назвать «игровой», другие же стараются максимально использовать предоставленные им возможности (стратегия «приспособления»). В этой ситуации отношения между поколениями приобретают совсем иной смысл. Если раньше проблема «отцов и детей» определялась реальными социальны-
1 Доброхлеб В.Г. Старшее поколение современной России. М.: РИЦИСЭПН, 2003.
2 Цит. по: Таранов П.С. Острая философия: Выдающиеся сюжеты овладения неизвестным. М, 1998. С.166.
3 Аргументы и факты, 2002. № 28. С. 24.
4 Комсомольская правда, 2002, 26 декабря.
5 Левада ЮА. От мнений к пониманию: социологические очерки, 1993-2000. М.: Московская школа политических исследований, 2000. С. 274.
6 Левада Ю.А. «Человек советский» десять лет спустя // ВЦИОМ. Мониторинг общественного мнения. М., 1999. № 3. С. 8.
7 Тощенко Ж.Т. Парадоксальный человек. М. 2001. С. 20.
8 Лисовский В.Т. Ценности жизни и культуры современной молодежи (социологическое исследование) // Тугариновские чтения. Материалы научной сессии. Серия «Мыслители», выпуск 1. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. С. 44.
203
ми отношениями, то теперь на нее большое влияние оказывают виртуальные имагинативные миры массовой культуры и коммуникативное общество.
Кроме того, экспансия масс-медийных образцов жизни в России приводит к достаточно хорошо известному синдрому «безумия потребления»: не только элиты, но и гораздо менее обеспеченные слои пытаются дотянуться до экранных «виртуальных стандартов». И в результате рождается «самоедская» экономика императивного потребления как ограбления собственного будущего и будущего следующих поколений. Люди отказываются от старых стереотипов, от способов и механизмов своего существования в прошлом - ради показанного через «виртуальные образы», через экспансию образцов, но недостижимого, «светлого настоящего и будущего». И при этом на слом прежней идентичности накладывается слом вообще любых траекторий развития - хотя бы потому, что пытаются интегрироваться не в культуру Запада, а в ее виртуальный, экранно-витринный, не укорененный нигде миф.
Однако неудача «интеграции в миф», как показал опыт других стран, уже породила широчайший спектр негативных фундаменталистских реакций: радикальный негритюд, террористический ислам, тоталитарное сектантство множества разновидностей и т.д. Речь во всех подобных случаях идет о социокультурном расколе общества, следствием которого являются такие (иногда уже вовсе не маргинальные) контркультуры, по сравнению с которыми хиппи, панки и скин-хэды кажутся «детскими играми на лужайке».
Следующим этапом после социокультурного раскола в России может быть (сходное с описанным для других стран) развитие радикально-контр-культурных процессов и нарастание их массовости. Так, некоторые примеры действий российских молодежных банд можно интерпретировать как признак уже сегодняшнего формирования подобного реального «контркультурного андерграунда».
Средства массовой информации и коммуникации стали главным каналом влияния на молодежь. В русле этого влияния целенаправленно формируются социально-нравственные императивы, идеологические установки общества потребления.
Стремление к благосостоянию во что бы то ни стало является сегодня своеобразным социально-психологическим феноменом молодежного сознания, приобретя черты своего рода утопии, в основе которой -обогащение и жизненный успех, достигаемый любой ценой. Именно на этой почве, как нам представляется, возникают сейчас межпоколенческие противоречия. Конфликт «отцов и детей» переходит из идейнонравственной плоскости в сугубо меркантильную сферу. Ведь большая часть опрошенных молодых людей считают основным источником своего дохода родителей, которые зачастую и становятся первыми виновниками нереализованных рыночных притязаний и потребительских амбиций своих чад.
Авторитет старших при этом падает, временные дистанции между старшими и младшими как бы сокращаются, слипаются: им, можно сказать, нечего передавать друг другу, ни у одного из них, строго говоря, нет позитивного опыта социальности, легитимной социальной реализованности и признанности.
Иначе говоря, в России преобладает смещенный, деструктивно-негативный тип связи между «старшими» и «младшими» поколениями, разрыв между ними, обрыв традиций, забывание смысла, неполучение опыта старшего поколения и отрицание его ценностей. Здесь, может быть, лежит исток нелицеприятной ценностной транскрипции вечных характеристик россиянами себя как людей молодого общества, юной культуры, «страны-подростка» и т.п.1
Таким образом, в конфликте поколений как в искажающем зеркале виден символ и фигура беспамятства, разрыв, порождающий движение социального механизма, который, можно сказать, не предназначен для решения императивной задачи -«сохранить и донести» образ прошлого, передать «наследие» и т.п.
Философская рефлексия над нормативно-ценностной ориентацией старшего и молодого поколений, несомненно, оказывает влияние на развитие аксиологической идентичности общественного сознания. Мировоззренческие, политические, нравственные правовые и художественно-эстетические ценностные ориентации детерминируют социальный статус и социальное самочувствие современной молодежи.
1 См.: Мамардашвили М. Эстетика мышления. М., 2000. С. 47-48.
204
