CC BY
23
К 100-летию русской революции
УДК 94 (47+57)
В. А. Щученко*
СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ СИНТЕЗИРОВАНИЕ В ПЕРЕХОДНУЮ ЭПОХУ. К СТОЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ**
В статье рассматривается малоизученная проблема культурного синтеза в переходную эпоху. Особое внимание уделяется противоречивым процессам ценностно-познавательного синтеза в период Русской революции. В этом контексте характеризуются взгляды В. И. Ленина на культуру — их историческая обусловленность, во-первых, и их влияние на будущее советской России, во-вторых.
Ключевые слова: анализ, синтез, переходная эпоха, революция, марксизм-ленинизм.
V. A. Schuchenko
SOCIO-CULTURAL SYNTHESIZING IN A TRANSITIONAL ERA. BY THE CENTENARY OF THE GREAT RUSSIAN REVOLUTION
The article deals with the little studied problem of cultural synthesis in the transitional era. Particular attention is paid to the contradictory processes of value-cognitive synthesis in the period of the Russian Revolution. In this context, the views of V. I. Lenin's culture — their historical conditionality, first, and their influence on the future of Soviet Russia, and secondly.
Keywords: analysis, synthesis, transitional era, revolution, Marxism-Leninism.
Революция 1917 г. — эпохальный поворот в истории России. Поставленные ею проблемы еще и сегодня оживленно обсуждаются. Чтобы идти вперед, Россия снова и снова оглядывается назад. Впереди новые переосмысления революционных событий — прежде всего ценностные, социокультурные, субъектами которых является весь российский народ, но также и теоретические (исторические, культурологические, социологические и др.) исследования, реализуемые научным сообществом. Первые, а отчасти и вторые идут от назревших проблем,
* Владимир Александрович Щученко, доктор философских наук, профессор, Русская христианская гуманитарная академия; vladalex40@mail.ru
** Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 15-33-12016.
182 Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 3
связанных с анализом небывших состояний общества, и заинтересованно оценивают прошлое и настоящее с религиозных, нравственных, эстетических и иных установок; вторые, а в меньшей мере первые осознают опасность или даже вред одностороннего «застревания» на оценках идеологического и мировоззренческого характера и двигаются в направлении объективно достоверных выводов, к максимально возможной свободе от ценностных суждений.
В исторической жизни России, столкнувшейся уже до революции 1917 г. со смутой 1905-1907 гг., складывалась новая, небывшая ранее историческая ситуация, явили себя новые социальные силы, вступившие в ожесточенную борьбу утверждавшие новые ценностно-познавательные ориентации. Со всей очевидностью обнаружилось появление новых ценностных систем, а социокультурный разлом, социальное противостояние старых и новых культурных систем обозначились во всей своей грозной силе. Беспорядок, хаос, разложение стали угрозой самому существованию страны. Каждая из социальных групп претендовала на свой спасительный вариант общенационального социокультурного доминирования. И было поначалу немного тех, кто понимал, что любое доминирование в области культуры может быть успешным только тогда, когда стремящаяся к такому доминированию социальная система в конечном итоге не может игнорировать те или иные ценностные установки своих противников — иначе говоря, только тогда, когда эта система синтезирует, соединит в себе свой и новый, рождающийся культурный опыт. Подчеркнем, синтезирует либо на органической системной основе, либо соединит эклектически, в некое псевдоморфное образование — функционирующее, но не способное к развитию.
Переход к новому культурному синтезу не является одномоментным и качественно однородным. И этот переход не случайно называют эпохой. Столетний тренд, охватывающий жизнь нескольких поколений, не может удивлять. Точно также не удивительно и не является чем-то исключительным то, что переходный период может разделяться на качественно своеобразные этапы, периоды.
Вряд ли можно утверждать, что обозначившаяся в России в начале XX столетия эпоха подошла уже сегодня к своему вполне очевидному завершению. Но вполне определенно можно заключить, что сами резкие повороты к новым социокультурным состояниям и столь же резкие возвраты к ценностным ориентациям изжитого прошлого являются красноречивым свидетельством того, что названная переходная эпоха еще не завершилась во многих своих социокультурных проявлениях. Почему это так? Потому что очередной этап в исторической судьбе России последнего столетия строился на основе зачастую тотального отрицания социальнокультурных итогов предшествующего этапа (1917 г., крах советской власти и «смута» ельцинского периода). Сегодняшняя реальность — это постепенное и мучительное преодоление горбачевского периода, а затем и ельцинского. Синтетическая органика жизни и культуры еще только формируется, а на поверхности исторического течения идет аналитический перебор уже бывших и вновь формирующихся тенденций, концепций, ценностных установок.
Теоретическое исследование общеисторической логики социокультурного синтезирования в переходную эпоху актуально сегодня по меньшей мере
по двум причинам: во-первых, потому что проблема такого синтезирования не просто недостаточно изучена, но и толком даже не поставлена, а во-вторых, потому что переходная эпоха, начавшаяся в 1917 г., как представляется, повторим, автору статьи, еще не завершилась. Было бы большой иллюзией считать, что эта эпоха позади, в прошлом, что все синтезы осуществились, что наступило упорядоченное, органическое, основанное на выверенных целях и прогнозах развитие России.
Синтез и анализ характеризуют мир в целом, они идут в природе, общественной жизни, познании и культуре. Синтез, если обратиться к его понятийному содержанию, есть тенденция к соединению разнородного, слияние в одном органическом целом до того существовавших в разъединенном противоборствующем состоянии элементов. Аналитическая тенденция в свою очередь представляет собой распад, разложение объекта на части.
Синтезирование как соединение в единое целое обеспечивает системно-организованный процесс развития разного рода объектов. Можно выделить различные логические формы синтеза, имея в виду не одни его гносеологические смыслы, а и его общественную и культурно-историческую онтологию. Во-первых, это познавательный синтез, опирающийся на понятийное и образное мышление эмпирические и теоретические методы познания, во-вторых, следует выделить материально-практический синтез как процесс воссоединения разделившихся, распавшихся элементов в ходе предметной деятельности, нацеленной на природу и собственные социальные структуры. В-третьих, это, наконец, социокультурный синтез, а именно ценностно-познавательный синтез, формирующийся во всем многообразии социальной жизнедеятельности ею обусловленной и ее же обусловливающую.
Любое системно организованное целое есть либо формирующийся синтез, либо синтез в той или иной мере ставший, либо синтез уходящий — в стадии распада на элементы, когда связи между этими элементами ослабевают и рвутся. Именно в этот последний период начинается и нарастает аналитическое рассогласование и напряженное искание нового синтеза.
Это относится и к социокультурному синтезированию. При том, конечно, что синтетические процессы протекают здесь в специфической форме, если сравнивать их с ходом синтезов не только в мире природы — что очевидно, ибо природа бессознательна и лишена ценностного самопознания, — но также и с прогрессивно направленными синтезами в познавательной и материально-практической деятельности — что также понятно, потому что прогресс в культуре нелинеен и к тому же протекает противоречиво и сопровождается историческими срывами.
Во-первых, логико-методологическое осмысление синтетических процессов в истории и культуре не может быть редуцировано только к номотетике, т. е. к всеобщим, необходимым и повторяющимся законам общественого, исторического движения. Даже если при этом уточняется, что эти законы проявляются особенным образом, конкретно исторически. Само конкретно историческое понимается нередко как нечто вторичное и едва ли не второстепенное. В этом случае упускается из виду, что исторические законы становятся, формируются, а не есть бытие, чудесным образом рожденное из ничего. Исторический закон
являет себя не просто как ставший синтез, но как синтез становящийся. И понимание процесса исторического становления не менее, а даже более важно, чем понимание ставшей формы как результата этого процесса. Ибо история всегда и есть процесс становления, рождения новых, небывших состояний, а не какой-то достигнутый раз и навсегда результат, т. е. устойчивое, повторяющееся законосообразное состояние, осуществившийся окончательно синтез. Именно поэтому живущие в настоящем, т. е. в ситуации становящихся процессов, носители социальных отношений так заинтересованы — и особенно в переходную эпоху — в постижении невероятно сложных современных процессов. И эта их заинтересованность нередко становится причиной номотетистских, морфологических иллюзий своеобразной веры во всесилие законов, против которой, в частности, предостерегал Г. В. Флоровский [6, с. 252]. Разумеется, в истории есть законы — всеобщие, необходимые, повторяющиеся процессы. Однако историческое синтезирование открывает путь глубинной исторической конкретизации, индивидуализации исторического генезиса, культурного наследия и традиций. Кроме этого надо учитывать, что общественное развитие не скованно цепями законов, что свобода как деятельностное состояние не есть только познанная необходимость, но включает в свое содержание и духовно значимые, мобилизующие факторы — религиозные, нравственные, эстетические, ментальные и др. И эти факторы далеко не всегда обусловлены материально-экономически, политически и т. д., но и безусловны, абсолютны и как бы вневременны, т. е. имеют духовную природу. Законы — это в сущности своей появляющиеся и исчезающие в процессе синтезирования типы, осмысление которых требует учета идиографической конкретики исторического генезиса, сравнительно-исторического анализа, сопоставительного рассмотрения гипотез и теории и их проверяемости на основе текущей исторической практики. Другими словами, изучение социального, а равно и социокультурного синтезирования требует использования индивидуализирующего, идиографического подхода, а не одной только номотетики, понимаемой в духе ХУШ-Х1Х вв., последними приверженцами которой были как раз марксисты-ленинцы ХХ столетия [7]. Социокультурное синтезирование, во-вторых, развивается как соединение унаследованного ценностного содержания (памятники культуры, язык, ментальные формы и др.) и современного, текущего оценивания, относящегося как к этому унаследованному содержанию, так и к новым — резким особенно в переходную эпоху — реалиям общественной жизни. Такое синтезирование обозначают обычно посредством понятий «влияние», «заимствование», «инновация» и др. Реальный смысл этих всплывающих на поверхности социальной жизни тенденций ведом поначалу далеко не всем и далеко не исчерпывающе. Покидающие историческую сцену силы предпринимают безуспешные попытки остановить распад старых синтезов, осмыслить новую действительность с помощью привычных идеологических клише. «Новые учителя» вступают в ожесточенную полемику по поводу новых социальных реалий, выдвигают свои варианты синтезирования. На фоне социокультурной сумятицы, явно выраженной в революционный период, появляются те немногие, кто способен взять на себя духовное водительство, те, кто видят дальше и больше, — религиозные пророки, философы, политические деятели, ученые, писатели, художники
и др. Духовная элита наделена даром прозревать (мистически, рационально, теоретически, в художественно-образной форме) перспективные тенденции социокультурного синтезирования, преодолевая в периоды социального брожения хаотическое броуновское движение ценностей и оценок. И что еще важнее, представители духовной элиты улавливают в той или иной мере глубинные, хотя и рационально «недовоплощенные», «недооформленные» чаяния народных масс и выводят эти массы на путь социально-практической реализации новых ценностных синтезов.
В-третьих, культурный синтез в отличие от псевдоморфного и эклектического соединения представляет собою системную, органическую целостность, способную к саморазвитию — по крайней мере до той поры, пока эта целостность не исчерпает возможности своего саморазвития (так сказать, «самолечения») и не окажется под угрозой распада, аналитической «элемента-ризации». Но создавая новые системно организованные ценностные синтезы, человеческие сообщества опираются на ценностное содержание оставшихся в прошлом синтезов, осмысливая и переосмысливая как то содержание, которое закреплено в отдельных памятках культуры так и то содержание, в котором обобщен исторический ментальный опыт своих и чужих народов, каким этот опыт сформировался в процессе смены разных эпох и особенностей эпохи, предшествующей становящейся современности.
В-четвертых, носители социокультурных отношений (индивиды, социальные группы, этносы и др.) более ли менее осознанно или интуитивно действуют на основе волевых и целесообразных импульсов, осуществляют выбор содержавшихся в прошлых синтезах элементов и включают эти элементы в состав новых синтезов. При этом выдвигаются самые разные варианты синтезирования. Разумеется, та или иная исторически ведущая тенденция синтезирования непременно утвердится, но не сразу, с отступлениями и реакционными возвратами к прошлым состояниям, а ее конкретно-историческая форма будет зависеть от целого ряда факторов, условий, случайностей и т. д. Варианты социокультурного синтезирования остаются в памяти поколений, уходя и возвращаясь, поставляя настоящему ценностный, но также и теоретический материал для новых конкретизирующих синтезов, рождающихся под давлением новой социальной реальности. В результате, порой, немалого числа проб и ошибок складываются ведущие тенденции синтезирования, которые утрачивают в последующем свою ведущую роль, но сохраняются в качестве исторического наследия, традиций, выдающихся памятников культуры, элементы которых снова и снова как бы изымаются из прошлого и используются в преобразованном виде в настоящем и в качестве прогнозов на будущее.
В-пятых, наконец, социокультурное синтезирование идет на всех этапах становления и развития исторической эпохи. Оно усиливается по мере завершения переходной эпохи. Необходимость синтезирования осознается вполне определенно и тогда, когда становится явным ценностный распад, когда ярко проявляют себя аналитические тенденции (особенно во время революции), когда ситуация хаоса, разложения старых ценностных установок, ожесточенной борьбы вынуждает исторических субъектов выстраивать аксиологическую и теоретическую аргументацию, доказывать правоту своей частной позиции.
По мере исторического продвижения переходной эпохи к завершению, т. е. к эпохе ставшей, более или менее определившейся в своих основоположениях, синтезирующие тенденции усиливаются, спадает ожесточение ценностного противоборства, а в обществе зреет понимание того, что в ценностных установках вчерашних противников содержатся позитивные, перспективные линии, заслуживающие включения в собственные синтетические построения.
В-шестых, важно учитывать, что синтезирующие процессы существуют во взаимосвязях с процессами аналитического обособления и распада и что те и другие процессы являют себя как одновременно, так и последовательно, т. е., с одной стороны, то, что распад и соединение, сосуществуют, а с другой — преобладание процессов аналитического рассогласования всегда сменяется активизацией процессов синтетических, объединяющих, органических. Социокультурное синтезирование, а равно и процесс социокультурного анализа как тенденция аксиологической индивидуализации — это процессы постоянные, не знающие перерывов. Эти процессы идут и в переходные эпохи (эпохи социокультурных переворотов), и в периоды, когда переходная эпоха остается позади, формируется и побеждает новое историческое качество (новые религиозные сдвиги, новые моральные установки, новые идейные и стилевые явления в литературе и искусстве, новая политическая культура, новая экономическая и государственно-политическая реальность и др.). С другой стороны, и ситуация переходности наличествует на любом этапе исторического развития. Вместе с тем резкая и быстрая смена исторического качества в обществе в целом и в культуре в особенности характерна именно для переходной эпохи и ярко проявляется в период ее революционной кульминации. Социальная революция как раз и становится красноречивым свидетельством переходности эпохи. Именно факт революции может быть положен в основу периодизации и самой переходной эпохи. Представляется, что вполне правомерно ставить вопрос о трех этапах переходного периода, имея в виду соотношение аналитических процессов и процессов синтезирования.
Предреволюционный период — это период явно обозначившегося дифференцированного состояния, аналитического обособления разных, в т. ч. противоположных социокультурных позиций. Это время, когда ослабевает, но еще сохраняет свое влияние и свой авторитет сложившийся, господствующий ценностно-познавательный синтез. Это время, когда старый синтез еще не ушел и на его основе все еще выстраивается система общественного порядка, а варианты нового синтеза существуют в программной, проективной форме. Революционный период — это время обострения аналитических процессов, обособления и борьбы ценностно-познавательных ориентаций новых прогнозов и проектов. Следует, впрочем, уточнить, что каждый такой прогноз или проект по необходимости — т. е. в силу необходимости концептуального обоснования своей позиции — включает и моменты синтеза. Оппозиционные прежней социокультурной системе группы, политические партии, религиозные и художественно-творческие силы разрабатывают свои варианты синтеза, обозначают свои «источники», свои «составные части». Незрелость и известный схематизм синтезирующих процессов в период революции объясняется как остротой борьбы, так и сложностью ситуации, а именно появ-
лением качественно новых, небывших состояний. В революционный период, а также и в ходе строительства новой жизни выявляется острая потребность приспособления, согласования концептуального материала и социально-практических потребностей, когда выученные морфологические формы (законы, вера, философские и иные концепты) мало помогают и нуждаются в корректировке. Социально-практические трудности выстраивания новых, небывших ранее, неповторимых синтезов компенсируются зачастую псевдоморфозами и симбиозами, куда включаются под новыми идеологическими «вывесками» идеи и установки из прошлого. Особо должен быть отмечен фактор насилия (военного, репрессивного в т. ч.), который объективно по самой своей природе существенно механистичен, поддерживает функционирование общественной системы, но не ее органическое саморазвитие.
По мере удаления от революционных событий роль синтетических тенденций в общественной и культурной жизни усиливается. Постепенно смягчается ожесточенность противоборства между идеологами и культурными деятелями, еще вчера находившимися по разные стороны революционных баррикад. Это происходит прежде всего в силу того, что победившие в ходе революционной борьбы социальные группы вынуждены, подчеркнем еще раз, переходить от задач слома, разрушения институциональных и ценностных моделей своих врагов, к созидательному строительству.
Наследие революционного вождя — В. И. Ленина в данном случае весьма показательно. Его труды революционного периода пронизаны объективно обусловленной, революционной, разъединяющей риторикой, духом борьбы и обособления. Понятие «синтез» он практически не использует. Хотя и обращается к теме союзников пролетариата, проблемам культурного наследия, традиций, генезиса революционных идей. Синтезирующие установки не исчезали на всем протяжении советского периода, а иногда и усиливались (период «оттепели», 80-е гг.). Тем не менее до самого крушения своего господства советские идеологи были не в состоянии преодолеть свою «нелюбовь» к синтезам, подпитывались псевдоморфозами революционной эпохи, весьма удобными для советской номенклатуры. Добавим, и для номенклатуры постсоветской, в особенности первой половины 90-х гг. Ибо и сторонники ельцинизма мнили себя «революционерами», ниспровергателями основ советской системы, которую, с одной стороны, они действительно разрушили, расчистив пути для новой истории страны, а с другой — мечтали создать новое общество и культуру, в котором, увы, нередко проступали псевдоморфные карикатурные черты советского прошлого (централизованный распределительный принцип в экономике, нацеленный на удовлетворение растущего аппетита в основном бывшей советской и новой номенклатуры, антинародные, антигосударственные и социокультурные псевдоморфозы типа политики жесткого централизма под видом неограниченного суверенитета регионов, ограничение роли демократических институтов под видом их укрепления и развития, идеологизаторский подход под видом строгой науки, импортированный из-за рубежа, ущемление интересов народа и его традиций под видом декларированной общечеловечности и др.)
Революционный период, а равно и утвердившийся советский порядок — это далеко не только злая воля большевиков, а объективная реальность со всеми
ее исторически обусловленными противоречиями, псевдоморфозами, со всеми ее сложными причинными рядами. Точно также как и недооценка В. И. Лениным синтезирующих примиряющих тенденций объясняется, хотя бы отчасти, накалом революционной борьбы, перехлестом разъединяющих, разрушающих начал и недооценкой начал соединяющих, созидательных, а не одним только радикально окрашенным субъективизмом. При этом уже в ходе революционных событий, после захвата власти В. И. Ленин осознавал и объективно не мог не осознавать значимость социокультурного синтезирования. Однако до самого крушения советской власти марксисты-ленинцы не смогли преодолеть разъединяющей революционаристский искус, становящийся все более декларативным, начетническим, а по существу — формой идеологической легитимации власти позднесоветской номенклатуры.
Нет необходимости доказывать, что коммунистический вождь исходил на протяжении всей своей революционной деятельности далеко не только из иллюзий и мечтаний о «светлом будущем». Он внимательно изучал объективные реалии исторической жизни России, вступившей в эпоху тектонических социальных сдвигов, обострившихся экономических, политических и культурных противоречий, в эпоху борьбы и обособления, индивидуализации и разъединения — в эпоху господства аналитической тенденции. Отсюда его приверженность идеям революционера К. Маркса, материалистической диалектике как «алгебре революции», классовой борьбе как движущей силе истории. Отсюда своеобразное понимание закона единства и борьбы противоположностей, где явная гипертрофия противоречивости социального развития, а соответственно и очень даже заметная «стертость» стороны единства, синтеза. Идеология В. И. Ленина и марксистов-ленинцев опиралась на разъединяющие, «аналитические» установки борьбы, обособление, извечную борьбу тьмы и света, а синтезирующие установки (например поиск союзников пролетариата), особенно в революционный период, проступали только как нечто вынужденное, временное, обусловленное крайней необходимостью.
В. И. Ленин, а также его сподвижники и идейные наследники неохотно использовали понятие «синтез» применительно к рассмотрению социокультурных явлений. И понятно почему. Революционный процесс уже в силу своей исторической природы «аналитичен», т. е. характеризуется распадом, раздроблением унаследованных синтезов. Соответственно и мировоззрение идеологов революции нацелено на борьбу, обособление, враждебное отношение ко всем тем, кто хотя бы в какой-то мере отстаивает ценности прошлого (экономические, властные, художественные, религиозные, ментальные и др.). Борьба классов, идеологий, партий, атеистов и верующих, материалистов и атеистов, психология вражды ко всем другим, «не нашим» — все это «аналитическое» отражение революционной ситуации.
Само понятие синтеза вызывало раздражение. В этой связи можно привести только один, но характерный пример. В статье «Герои "оговорочки"» (1910) В. И. Ленин обращается к понятию «синтез» в его социокультурном значении. Это понятие использовал В. А. Базаров в работе о Л. Н. Толстом. Раздражение В. И. Ленина вызывают слова В. А. Базарова о Л. Н. Толстом как создателе мировоззренческого синтеза, основоположнике «чисто человече-
ской религии». В данном случае важно то, что В. И. Ленин принципиально отвергает самую возможность синтеза религии, философии и политики, что общечеловеческое начало как начало, соединяющее цивилизации, эпохи, народы и даже конфликтующие социальные группы, есть начало второстепенное, если не вредное [2] Достаточно вспомнить его известную работу «О значении воинствующего материализма», (1922), в которой В. И. Ленин рассматривал религию не просто в духе атеистического просветительства, а как отражение классовых интересов угнетателей, эксплуататоров. До самого своего ухода из жизни революционер В. И. Ленин продвигал и отстаивал — с теми или иными оговорками, обусловленными интересами и потребностями времени, культурной средой и воспитанием и т. д., — установки на классовую борьбу во всех без исключения сферах культуры, на отсечение всех тех ценностей культуры, которые представлялись ему вредными для «дела пролетариата». Разъединение, обособление от других, борьба с инакомыслием казались ему единственно верной позицией. Его субъективизм выражался в подозрительном отношении к синтезу, согласию, объединению.
Характерно, что и материалистическая диалектика мыслилась В. И. Лениным, также как его предшественниками и советским последователями, как система законов развития природы, общества и мышления, т. е. номотетист-ски. В природе властвует саморазвитие, а история завершается коммунистическим раем, т. е. некоторым синтезом, согласием и единством, но в некоем туманном утопическом будущем. Главный закон диалектики — единства и борьбы противоположностей — трактовался применительно к явлениям общественной жизни таким образом, что в этой борьбе противоположностей социальной и культурной жизни оставалось мало места единству, освоению уходящей противоположности, т. е. синтезу нового и того, что входило в это новое из прежних форм, притом входило таким образом, что и старые культурные формы не умирали бесследно, но хранились как памятники культуры.
Наскоки на культуру прошлого, в особенности на культуру уходящих социальных групп, были столь резко нигилистическими и бессмысленными, что они вынуждали даже и самих революционных вождей сдерживать напор самых непримиримых ниспровергателей прошлых форм культуры.
Самый жестокий удар обрушился на Церковь и традиции религиозно-духовной жизни. Парарелигиозная вера коммунистов переместила рай с неба на землю, притом рай этот был отодвинут для каждой верующей в него личности в некое далекое и счастливое будущее, а настоящее оставалось в мире кровавой вражды и раздробления между классами, поколениями, культурами. Революционное мировоззрение было прямо противоположно, враждебно духу согласия, гармонии и общечеловечности, который при всех отступлениях и поворотах оставался ведущей, определяющей тенденцией христианского мировоззрения.
В этом плане показательна работа В. И. Ленина «О значении воинствующего материализма» (1922). Именно это сочинения явилось важнейшим идейным источником советского марксизма, а в совокупном отношении стало духовным тормозом, политической идеологией коммунистической номенклатуры на целых три четверти века. Многозначительно уже само название статьи.
Война как крайне аналитическое обособление «верной» позиции от позиций «неверных», а значит вредных для дела революции подходах. Война объявляется культуре эксплуататорских классов, философскому идеализму, религии и Церкви. Тем самым под запрет попадали целые пласты культурного наследия, в особенности христианского. Это сужало духовный горизонт граждан страны, подрывало роль аксиологической телеологии, высших, безусловных начал, а тем самым и культуры. Более того, В. И. Ленин призывает к непримиримой борьбе против любых проявлений инакомыслия. Любая синтезирующая тенденция подвергается не просто критике; тщательно разрабатывается и жестко утверждается идеологическое обоснование цензурных запретов и репрессий. В этой работе, как и во многих других, проповедуется к тому же номотетизм, т. е. вера в то, что некогда открытые К. Марксом законы развития вообще и общественного развития в особенности заданы навечно — по сути в качестве религиозной псевдоморфозы. Диалектика Г. Гегеля, преобразованная в материалистическом духе марксистами, объявляется некоей самодовлеющей, едва ли не мистической силой, ведущей человечество к социальной гармонии. То, что у тонкого политического прагматика, вождя рабочих и крестьян было объективно обусловлено — т. е. использование диалектики в качестве идейного обоснования революционной борьбы, проницательный анализ исторической конкретики, — в дальнейшем все отчетливее становилось анахронизмом, декларацией, идеологической легитимацией власти советской номенклатуры, худшая часть которой в конце концов совершила предательство, и не только по отношению к К. Марксу и В. И. Ленину, но и ко всему тому исторически позитивному и созидательному, что было сделано за три четверти века существования советской цивилизации.
Тут следует, впрочем, уточнить, что номотетизм опасен не тогда, когда его адепты устанавливают закономерности и повторяемости, а тогда, когда эти закономерности превращаются в такие синтетические формы, которые неизменны, заданы раз и навсегда — как для настоящего, так и для будущего, а не связаны с возникновением все новых синтетических соединений в небывших, неповторимых состояниях социальной и культурной истории. Духовная и теоретическая отсталость марксизма-ленинизма заключалось в нигилистическом отношении к религиозной теологии, в редукции духовного к натуралистическим основоположениям, экономическому детерминизму, идеологизаторству и разрушающем социальную ткань классовом подходе. Наконец, и это важно подчеркнуть, аналитическое обособление частей социокультурного целого (как со стороны процессуально-онтологической, так и со стороны гносеологической) преобладало в советский период над синтетическими тенденциями — особенно во время революции и по ее окончании. Было бы ошибкой утверждать, что тенденция к разъединению, обособлению и борьбе, объективно обусловленная обострением противоречий в революционный период, совершенно исключает тенденцию к социокультурному синтезированию. Во-первых, любая социальная система всегда эволюционирует, а в революционный период изменяется резко, катастрофически, а во-вторых, и в этот период обособления и распада нуждается в синтезировании и систематизации своих социокультурных подходов, своей идеологии, своего социального
программирования, т. е. в более или менее упорядоченном функционировании. Другими словами — не только в разрушении прежних синтезов, но и в работе по формированию каких-то новых синтезов, каких-то новых объединяющих начал. Аналитическая тенденция никогда не бывает тотальной, отвергающей все иное, не свое. Хотя и примеры нигилистического отношения к унаследованным формам встречаются во множестве. Еще до революции идеологи, ее готовившие, выдвигали свои социокультурные синтезы. А время революции и после ее завершения уменьшается, но не исчезает необходимость в использовании упорядочивающих, соединяющих подходов как в самой общественной жизни, так и в социокультурных отражениях. По мере удаления от революционной встряски и выдвижения на первый план потребностей мирного строительства нужда в синтезах разного рода только растет. Собственно, и переходная эпоха завершается тогда, когда уходит аналитическая «раздробленность» и более или менее упорядоченное единство целей и ценностей. Следует при этом уточнить, что на ранних этапах предреволюционного и революционного периодов новые социокультурные синтезы перенасыщены псевдоморфозами, уродливыми духовными «сростками» (утопиями, пафосными декларациями, религиозным «переформатированием» и др.). Эти псевдоморфные образования весьма устойчивы, уходят постепенно, а порой и возвращаются, становятся источником реакционных волн. Вместе с тем надо учитывать, что после революции псевдоморфозы если и не исчезают, то в любом случае ослабевают. Точно так же, как под влиянием исторических обстоятельств, требований момента явно намечается выход к синтетическим подвижкам. Показательна в этом плане известная эволюция подхода В. И. Ленина к социокультурному синтезированию до революции и после захвата власти большевиками. До революции он неоднократно обращался к выстраиванию новых синтезов на основе марксистского учения. Правда, эти синтезы были нацелены прежде всего на обоснование, систематизацию своего мировоззрения, на аналитическую дифференциацию своего мировоззрения от мировоззрения своих противников («От какого наследства мы отказываемся?», 1897; «Памяти Герцена», 1912; «Три источника, три составные части марксизма», 1913 г.; «О национальной гордости великороссов», 1914).
В ходе революции и сразу же по ее завершении в его кратких публикациях вырисовывается иная — слабая, но явная тенденция к отходу от аналитического разброда, хаоса, разъединения. Не разрушение только выдвигается на первый план, но и созидание, не обособление только и исключительно, но и согласование, не революционное разъединение только, но и эволюционное движение к объединению со всеми теми, кто может быть полезен для дела революции. Выступая в 1919 г. на Первом всероссийском съезде по внешкольному образованию, В. И. Ленин настаивает на необходимости быстрого и решительного преодоления разброда, хаоса и дезорганизации как следствия начального периода революции. Первое, что надо здесь сделать, — бороться с безграмотностью крестьянской массы. Ибо только культура может обеспечить единую и планомерную организацию общественной жизни. Более того, В. И. Ленин обрушивается с резкой критикой на тех, кто «самое нелепое кривляние» выдает за «нечто новое», кто продвигает лозунг «чисто пролетарского искусства и про-
летарской культуры» [1, с.356-357]. В. И. Ленин критикует сектантские позиции идеологов Пролеткульта и призывает не выдумывать «новую пролетарскую культуру», а развивать лучше образцы, традиции и результаты «существующей культуры». И добавляет, явно сужая синтезирующую направленность этих слов: «с точки зрения миросозерцания марксизма» [4, с. 395]. Спустя месяц он называет теоретически неверными и практически вредными попытки идеологов Пролеткульта «выдумывать свою особую культуру». И уточняет, что «марксизм отнюдь не отбросил ценнейших завоеваний буржуазной эпохи, а, напротив, усвоил и переработал все, что было ценного в более чем двухтысячелетнем развитии человеческой мысли и культуры» [5, с. 397]. Незадолго до своей кончины В. И. Ленин снова в резкой форме выступает против революционаристского обособления новой рождающейся культуры от других культур, ибо культурный нигилизм бессилен перед лицом обступивших Россию проблем. Будучи проницательным прагматиком, он опасается теперь новой постреволюционной номенклатуры, взывает к «улучшению» работы «госаппарата Рабкрина». И явно надеется на социокультурное синтезирование — на использование завоеваний буржуазной культуры, на просвещение и образование, уже достигнутое другими государствами. Пора перестать «разглагольствовать» о «пролетарской культуре». Чтобы побороть бюрократическую чуму, необходимо синтезировать все положительное и жизнеспособное в других культурах [3, с. 430-431]. Впрочем, и сегодня об этом надо вспоминать почаще, ибо и сегодня воспроизводятся «махровые типы культуры» (выражение В. И. Ленина) — теперь советской и даже досоветской.
Надвигающаяся, а затем и наступившая война и послевоенное восстановление страны и многое другое как бы законсервировали аналитическое рассогласование революционного периода, а именно полувоенную, перенасыщенную псевдоморфозами командно-административную систему управления страной, в т. ч. и культурой (социалистическая демократия, классовый подход, коммунистическая утопия, атеистическая ограниченность, партийность при существовании одной партии, догматизация марксизма и др.). При всей эффективности усилий советской власти становление органического синтеза в общественной жизни тормозилось — и чем дальше, тем больше. Робкие попытки движения в этом направлении не имели успеха (например т. н. оттепель). Советская система общественной жизни и культуры оставалось до самого своего конца двойственной, противоречивой. Она покоилась на хрупком основании — вполне жизнеспособных формах социалистического воспроизводства экономики, науки, культуры, с одной стороны, а с другой — сложившихся после революции и закостеневших псевдоморфоз, основанных на простом механическом соединении частей неорганического целого. Во время войны эти псевдоморфозы командно-административного типа были, что понятно, действенными или даже эффективными, а после ее завершения стали тормозом органического развития страны.
Переходная эпоха зримо обозначилась в 1917 г. Рухнула имперская Россия, и наступил трудный советский период — с его кардинальным социокультурным поворотом. В конце 80-х — начале 90-х гг. начался завершающий этап переходной эпохи. Накопленный за столетие социокультурный опыт — важ-
нейшая предпосылка продвижения к новому синтезу в общественной жизни и культуре. Продвижение к синтезу, свободному от романтизации прошлого, псевдоморфоз и утопий. Синтетические процессы являют себя уже сегодня и за ними будущее.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ленин В. И. I Всероссийский съезд по внешкольному образованию. 6-19 мая 1919 г. Приветственная речь 6 мая // В. И. Ленин о литературе и искусстве. — М., 1957. — С. 356-357.
2. Ленин В. И. Герои «оговорочки» // Ленин В. И. О литературе и искусстве. — М., 1957. — С. 218-219.
3. Ленин В. И. Лучше меньше да лучше // Ленин В. И. О литературе и искусстве. — М., 1957. — С. 430-431.
4. Ленин В. И. О «Пролеткульте» и пролетарской культуре // Ленин В. И. О литературе и искусстве. — М., 1957. — С. 395.
5. Ленин В. И. О пролетарской культуре. // Ленин В. И. О литературе и искусстве. — М., 1957. — С. 397.
6. Флоровский Г. В. Евразийский соблазн // Россия между Европой и Азией. Антология. — М., 1993. — С. 252.
7. Щученко В. А. Метаисторическое и конкретно-историческое: историко-культурное измерение. СПб., 2010. — С. 44-110.
