CC BY
38
УДК 94(47+57)
В. А. Щученко *
СИНТЕЗ «ТРАДИЦИИ» И «РЕВОЛЮЦИИ»: Г. П. ФЕДОТОВ В СОВРЕМЕННОМ ПРОЧТЕНИИ **
В статье анализируется проблема постсоветского синтеза в общественной жизни и культуре, поставленная Г. П. Федотовым в 30-е гг. XX в. Особое внимание уделяется вопросам синтеза «традиции» и «революции», роли церкви, организации культуры, формированию духовной элиты в постсоветский период. Подчеркивается значение прогнозов Г. П. Федотова для понимания синтетических процессов в современной России.
Ключевые слова: культурный синтез, традиция и революция, постсоветская культура.
V. A. Schuchenko
The synthesis of «tradition» and «Revolution»: G. P. Fedotov in modern interpretation
The article dedicated to the post-Soviet synthesis in social life and culture, posed by G. Fedotov in the 30s of XX century. Particular attention is paid to the synthesis of «tradition» and «revolution», the role of the churches, cultural organizations, the formation of a spiritual elite in the post-Soviet period. It stresses the importance of G. Fedotov's forecasts for understanding the synthetic processes in modern Russia.
Keywords: cultural synthesis, tradition and revolution, post-Soviet culture.
Исследование аналитических и синтетических тенденций в истории вообще и в культуре в частности далеко не завершено и является задачей более чем актуальной. Не определены еще толком даже параметры проблемы. Анализ и синтез остаются, как правило, понятиями здравого смысла и естественных наук. Если они и используются в гуманитарных науках, то прежде всего в логико-методологической плоскости, а не как реальные, онтологически взятые исторические процессы, где «анализирует» и «синтезирует» не только
* Владимир Александрович Щученко — доктор философских наук, профессор Русской христианской гуманитарной академии; [email protected]
** Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 15-33-12016 «Революция 1917 года в исторической памяти русской культуры».
познающий субъект как таковой, но как бы и сама историческая реальность, порождающая новые, не бывшие и далеко не всегда осознаваемые этими субъектами состояния.
Общественно-практический, онтологический аспект синтеза выдвинулся на первый план на рубеже Х1Х-ХХ вв., ибо усиливающийся дух социально-классовой и межнациональной вражды, распада понуждал задуматься о логике исторического синтеза, о путях движения к гармонизации, упорядоченности общественных процессов. Это было характерно, прежде всего, для религиозных мыслителей, ориентированных монистически, духовно и органически. Соответственно затрагивалась и тема анализа, притом в ее онтологическом и культурно-историческом аспекте. И происходило это, по всей видимости, в силу ряда причин: и потому, что русские мыслители стояли перед необходимостью преодоления аналитического разброда и искания животворящего синтеза, и потому, что самобытное историческое бытие России совсем не вписывалось в философскую номотетику, и потому также, что ценностное напряжение российской жизни подталкивало к поиску системного синтеза общественной жизни. Понятия «анализ» и «синтез», взятые в онтологическом плане, использовались спорадически, редко, как бы случайно. Вместе с тем явно звучала тема органического как синтеза, противостоящего хаосу, беспорядку, уродливым механическим «сросткам».
Г. П. Федотов был вдумчивым исследователем истории и современного состояния России. Но исторический материал никогда не был для него предметом исключительно теоретических штудий. «Цельная синтетическая жизнь» предстает пред пытливым взором Федотова не как система философских (В. С. Соловьев) или религиозно-философских (Н. Ф. Федоров) умозаключений, но как социологическое исследование конкретно-исторических процессов и последующего движения к «цельной синтетической жизни» и культуре [1, с. 119-125]. Он смотрит на историческую действительность России сквозь линзу современных исканий. И главная цель здесь — понять новую, неожиданную реальность аналитических распадов с одной жгуче актуальной целью — понять направления социального и культурного синтезирования с целью осознанного в них участия.
«Элементаризация» общественной жизни и культуры в постреволюционной России, распад еще вчера казавшихся незыблемыми и органичными связями в экономике, политике, религии, культуре — только одна сторона научных интересов Федотова. Другая сторона — стремление проникнуть в сущностную природу тех синтезов, а также и «сростков», которые утверждались в советской действительности и которые рассматривались им крайне критически — как явления во многом уродливые, деформированные и в то же время укорененные в этой переходной, недолговечной, по его убеждению, действительности. Он рисует прогнозные контуры новой постсоветской России. И глядя с высоты сегодняшнего времени, можно сказать, что его прогнозы в целом сбылись, хотя историческое бытие советской системы оказалось более долговечным, чем ему казалось.
Темой синтеза пронизаны статьи Федотова 30-х гг., актуальное значение которых для современной России заключается именно в том, что советский
вариант синтеза рассматривался им как явление исторически обусловленное, как следствие социальных и культурных противоречий. И жизнь будущей России нельзя понять и затем строить, если не будут использованы органические, жизнеспособные моменты этого синтеза. Но также — если не будут определены линии тупиковые, механистические.
Уже сами названия этих статей указывают на системно-органический подход автора к осмыслению настоящего и будущего России: «Новая Россия», «Проблемы будущей России», «Завтрашний день (Письма о русской культуре)», «Создание элиты (Письма о русской культуре)», «Культурные сдвиги» и др.
В трех статьях под общим названием «Проблемы будущей России» (1931) Федотов рисует картину формирующихся синтезов, охватывающих все многообразие социально-экономической, политической и духовной жизни страны. Его определяющая установка заключается в следующем: синтез будущей России станет новым системным образованием, опирающемся на унаследованное состояние общественной жизни и культуры, в том числе и на ближайшее, т. е. на противоречивый опыт революции и постреволюционного развития.
Показательно, что один из разделов второй из названных статей имеет заголовок «Традиция и революция». Революция явилась аналитическим процессом и образовала, по выражению Федотова, «глубокий раскол в народном сознании». И этот раскол должен быть преодолен, и он будет преодолен на путях синтеза, свободного от реакционных мечтаний о возврате к прошлому и от столь же беспочвенных мечтаний коммунистов. Жестокая длительная борьба между революцией и традицией, провидчески замечает Федотов, будет главным духовным содержанием XX столетия и завершится «грядущим народным синтезом» [2, с. 265-266].
Дореволюционная Россия останется в своих великих памятниках, также как и «революция» при всей своей культурной бедности, при всем своем «безумном» атеизме и злодействах будет являть потомкам «дух героического подвижничества» и примеры «мученического подвига». Традиции революции не уйдут в том только случае, если произойдет полное перерождение их «док-тринального наследия», если расширится их содержание за счет выстраданных, проверенных на практике ценностей истории и культуры [2, с. 267-269].
Выстраивание исторических синтезов начинается после окончания вызванного революцией аналитического распада. Революция, замечает Федотов, разрушает, дробит культуру, но она же несет и потенциальные творческие силы. Революция, образно формулирует он, — это половодье, которое приносит богатую почву, но завершается обычно обмелением и оскудением творческих энергий. В связи с этим он высказывает мысль не до конца осознанную еще и сегодня. Духовное начало как начало «внекультурное», «ночное», подземное, иррационально-мистическое (он называет его «духовной культурой») нуждается в упорядочивающей организации («строй, лад, согласие»), т. е. в культуре, в таких ее существенных чертах, как «творческая аскеза, учительство, предание, иерархия» [3, с. 270].
Церковь, и в особенности православная Церковь, является важнейшим системообразующим началом складывающегося в России синтеза. «Россия без креста», замечает Федотов, есть только «географическое место». Церковь — это
институт примиряющий, гармонизирующий, соединяющий. За Церковью
стоит великое духовное наследие. Но очевидно и то, что, будучи институтом, действующим в обществе, Церковь призвана, обязана отвечать на вызовы новых исторических обстоятельств. Только в одном случае Церковь может выполнять свою синтетическую функцию — если при сохранении своих многовековых традиций, утвердившихся, проверенных в историческом опыте, она будет меняться.
Церковь, во-первых, не должна быть «государственной», она должна «дорожить свободой от государства», «монархический папизм» был бы большой ошибкой. Во-вторых, необходимо «завоевание народных масс», а значит формирование соответствующего времени миссионерского аппарата, опирающегося не только на «мистические энергии», но и на культуру. Церковь обязана обеспечить «религиозно-культурное единство» — не в его «отрицательно-ограничивающем» смысле, а в плане «творчески-положительном». В-третьих, что существенно важно для российской действительности XX в., именно Церковь как система синтезирующая способна преодолеть два недуга — «ненависть классов и ненависть наций» [2, с. 279-285].
Новые исторические, и в особенности культурно-исторические, синтезы, убеждает Федотов, рождаются под влиянием самых разнообразных факторов — духовных и социально-психологических, закономерных и случайных, объективных и субъективных и др. Вместе с тем он рассуждает о будущих синтезах как о задачах конкретного, практического, социологического порядка. Не случайно подзаголовок его третьей статьи «Проблемы будущей России» — «Организация культуры».
Грядущая постсоветская эпоха потребует, по мысли Федотова, продуманной социальной организации процесса управления культурой. Притом такого управления, которое не удушало бы культуру, не ограничивало бы ее жесткими оковами антинародной политической практики и идеологическими догмами марксизма, не низводило бы культуру к уровню необразованного пролетария, а напротив, способствовало бы сохранению высших этажей духа, подъему творческих энергий, бережному и внимательному отношению к старой элите и ее нетленным ценностным установкам, наконец, созданию новой элиты, ибо задача формирования этой новой элиты обостряется уже в ходе проводимой большевиками культурной революции и встанет во весь рост в постсоветский период.
Г. П. Федотов прекрасно понимал, что «экстенсификация» культуры несет опасность «духовного измельчения», что после крушения большевизма потребуется «выпрямление духовного вывиха нации». Для того чтобы преодолевать — постепенно и осмотрительно — многовековой разрыв между духовной элитой и народными массами, необходимы усилия не одной только Церкви, которая в ближайшие годы не сможет «поднять на себе» всю русскую культуру, как в силу своего материального положения, так и в силу «радикализма возвращающейся в церковь интеллигенции», а также «упаднического обскурантизма старой церковности» [2, с. 272-273].
Выстраивание постреволюционного социокультурного синтеза может успешно реализоваться только при условии опоры на государство, которое
будет призвано решать задачи духовного и технического просвещения народных масс, а также, на чем мыслитель настаивает особо, задачи сохранения «высших форм национальностей культуры». Притом государство будет выполнять главным образом роль экономической силы и технического организатора культурной работы и не должно ущемлять творческую свободу «избранного меньшинства» духовной элиты. А эта элита, в свою очередь, не имеет права забывать о «самоограничении», а равно и воздерживаться от «старой брезгливости» по отношению к государству. Актуально звучат слова Федотова о том, что служба и жалованье государству «несравненно почетнее» службы денежному мешку, жалованья капитала, да еще и иностранного. При всем этом культурный авангард не должен становиться партией и, будучи лоялен государству, должен сохранять дистанцию по отношению к нему. Здесь Федотов чрезвычайно осторожен. Обе стороны — и государство, и интеллигенция — обязаны всей логикой исторического развития идти по линии самоограничения: государство отказывается «от идеологических притязаний, от всякой идеократии, софократии и прочих видов лжетеократии». В свою очередь от интеллигенции требуется «установление широкого идейного фронта, а также осторожность» по отношению к чисто политическим и социальным задачам государства [2, с. 276-278].
Всё пореволюционное творчество Федотова (особенно начиная с 30-х гг.) пронизано, таким образом, духом синтеза. В отличие от многих других мыслителей русского зарубежья он не предлагает вернуться в дореволюционное прошлое, перечеркнуть советский опыт, но он не приемлет и идеологию советского марксизма, его историческое прогнозирование. Он выстраивает свои модели синтеза: сложившихся до революции традиций и революционных инноваций, ценностей духовной элиты и народных чаяний, религии и светской культуры, русской культуры и культуры других народов России и др. Он рассчитывает на соединение распавшихся в вихре революционного хаоса сторон, но уже на новых, не бывших ранее основаниях. Именно эти его установки так важны сегодня, в эпоху формулирующегося качественно нового синтеза.
Что дает сегодня прочтение трудов Федотова, не столь уж многочисленных, но удивительно проницательных с социально-практической точки зрения и не менее значимых, опередивших свое время теоретических представлений?
Во-первых, он не просто поставил теоретически новую проблему анализа и синтеза общественной жизни и культуры. Он поставил ее конкретно, исторически, увязав ее с исследованием революционного распада как аналитической стадии социального и культурного развития России, с одной стороны, и постреволюционного синтеза («народного синтеза») — с другой. Задача изучения социального и культурного синтеза современной России при всей ее остроактуальной значимости еще и сегодня не поставлена сколько-нибудь внятно.
Во-вторых, Федотов исходил из того, что любой протекающий в истории синтез есть сложное, преобразованное в соответствии с новыми вызовами, многосоставное соединение различных и даже противоположных сторон социокультурных процессов, что односторонние, опирающиеся только на свою «традицию» подходы к осмыслению формулирующихся синтезов ведут к тупику, к углублению уже имеющихся исторических разломов, что, наконец,
исторические прогнозы при всей их неполноте, рискованности не только возможны, но даже необходимы для строительства новой жизни и новой культуры. Успешный синтез «традиции» и «революции» — не выдумка исследователя, он опирается на текущий исторический опыт, на вдумчивое изучение — свободное от догматической «упертости», идеологической зашоренности и обезоруживающего агностицизма.
В-третьих, Федотов предложил многосоставную картину «народного синтеза», где были учтены самые разные области общественной жизни и культуры. Сопоставление этой картины с современными процессами синтезирования — дело для аналитика не только удивительно интересное, но и социально полезное и необходимое. Ибо сегодняшнее синтезирование еще не достигло своей полноты, своей зрелости, в то время как Г. П. Федотов в своих проницательных и тонких выводах опередил не только свое, но в известной мере и наше время.
ЛИТЕРАТУРА
1. Щученко В. А. Метаисторическое и конкретно-историческое: историко-культурное измерение. — СПб., 2010.
2. Федотов Г. П. Проблемы будущей России (вторая статья) // Федотов Г. П. Судьба и грехи России: избранные статьи по философии русской истории и культуры): в 2 т. — Т. 1. — СПб., 1991.
3. Федотов Г. П. Проблемы будущей России. Организация культуры (третья статья) // Федотов Г. П. Судьба и грехи России: избранные статьи по философии русской истории и культуры): в 2 т. — Т. 1. — СПб., 1991.
