CC BY
145
УДК 316.4
И.Ю. Суркова, В.В. Щебланова
СОЦИАЛЬНОЕ НЕРАВЕНСТВО У8 РИСК-СОЛИДАРНОСТЬ В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ УГРОЗ
В статье рассматриваются новые стратифицирующие элементы в обществе. Представлен анализ современных рисков, присущих сегодняшней действи-
тельности. Речь идёт о рисках локальных войн, конфликтов, терроризма, возникающих на уровне внутригосударственных и межгосударственных структур. С использованием теорий социальной стратификации, глобализации, концепций риска, категорий, описывающих логику социальной эксклюзии, авторы намечают направления анализа новых групп риск-солидарностей, возникающих в ответ на вызовы со стороны производителей риска.
Социальные неравенства, глобализация рисков, гражданско-военные отношения, риск-потребители, риск-производители, риск-солидарности
I.Yu. Surkova, V.V. Shcheblanova
SOCIAL INEQUALITY VS RISK-SOLIDARITY UNDER CONDITIONS OF DANGER GLOBALIZATION
The article describes the new stratifying elements in the society, and provides the analysis of the current risks. The autghors distinguish between the risks of local wars, conflicts, and terrorism arising on the level of governments and interstate institutions. The authors use the theories of social stratification, globalization, concepts of risk, and categories describing the logic of social exclusion. The analysis of the new trends among the new groups of risk-solidarity arising in response to the acts of risk producers is presented.
Social inequality, risk's globalization, civil-military relationship, customer's risk, producer's risk, solidarity risk
Современное социальное неравенство и эксклюзия: социологическая интерпретация
Современное социальное пространство пронизано различными формами неравенств, опосредованных как традиционными механизмами распределения власти, дохода и престижа, так и инновационными, связанными со стратификацией населения посредством активизации процессов глобализации. Специфика социальных неравенств заключается не просто в определении социальных признаков, маркирующих групповую принадлежность, или отличительных характеристик, позволяющих идентифицировать различные группы, а в потенциальных возможностях или реальном доступе людей к ценимым в обществе благам и ресурсам.
Обладание определенными ресурсами само по себе становится ценностью, которая перемещает человека на более высокий стратификационный уровень. Благодаря финансовому доходу у человека появляется потенциальная возможность доступа не только к предметам первой необходимости, но и к вещам, которые стали символами успешности. В гражданском социуме материальный достаток позволяет выстраивать свою систему безопасности. В силовых структурах подобное благо становится видом компенсации, которую государство выплачивает военнослужащим за рискогенную службу.
Ещё одним стратифицирующим элементом в обществе является власть, позволяющая расширить границы социальной безопасности для ее обладателей. Она становится ресурсом, который можно обменять на другие блага (лучшую информированность, высокие заработки, возможность манипулирования, установление личных контактов) [16, c. 350]. Военнослужащие обладают властью, прежде всего, в связи с предоставленной им монополией на применение оружия, при этом они начинают манипулировать рисками и устанавливать «дипломатию насилия» [22].
И, наконец, престиж, как ещё один источник социального неравенства, связан с социальным принятием и признанием. Инструментальная ценность престижа заключается в том, что можно получить доступ к другим благам и ресурсам. Однако, уровень престижности не статичен, а его динамика показывает изменение привлекательности в пользу тех или иных более важных в данный момент времени акторов - обладателей высокого социального статуса.
Имущественное, властное и статусное неравенства являются производными социальной дифференциации, маркирующей различия между макро- и микрогруппами как по объективным характеристикам (экономическим, профессиональным, образовательным, демографическим и т.д.), так и по субъективным (ценностные ориентации, стиль поведения и т.д.) [13, c. 30]. С одной стороны, подобные различия выступают двигателем прогресса, развития социальных систем, а, с другой, провоци-
руют различного рода конфликты, вызывающие регрессию во взаимоотношениях различных социальных групп.
Социальные различия становятся социальной стратификацией, когда группы людей выстраиваются иерархически вдоль некоторой шкалы неравенств, которые могут выражаться в различии доходов, состояний, власти, престижа, возраста, этнической принадлежности или посредством другой характеристики [1, с. 322]. Определенная социальная локализация - групповая и ситуационная - будет обеспечивать каждому, кто принадлежит к той или иной группе, определенное место на каждом уровне иерархии, что позволяет открыть соответствующий этой позиции доступ к редким благам и ценностям [16, с. 353].
Эпоха глобализации принесла с собой новые стратификационные модели, предложенные У. Беком и М. Кастельсом. Так, У. Бек в качестве системного основания социальной стратификации видит риск, поскольку на смену классовой структуре общества, распределяющего богатства, приходит общество, распределяющее риски, в котором индивиды постоянно перемещаются по социальному полю, группируясь в соответствии с возникающими угрозами [4, с. 23]. М. Кастельс, анализируя социальную стратификацию, обращает внимание на феномен социальной эксклюзии, проявляющейся в разрыве связей между «людьми как людьми» и «людьми как рабочими/ потребителями» [8, с. 499500], при этом процессы глобализации обострили проблему устойчивого экономического и социального неравенства, как стран, так и различных социальных страт внутри них [7, с. 63].
Проблема социального исключения уже вышла из рамок индивидуального опыта, когда неудача адаптации и интеграции конкретного человека в социальное пространство представлялась лишь его личной бедой, она стала социальным феноменом, истоки которого находятся в принципах функционирования современного общества, распространяя свою экспансию на все большее количество граждан [19]. «Турбулентная эволюция», о которой писал Н. Луман, активизирует дуальную категорию инклюзия / эксклюзия, что, по его мнению, является наихудшим сценарием развития общества, поскольку некоторые люди будут включены в функциональные системы, а другие исключены из них, оставаясь существами, которые пытаются дожить до завтра [10, с. 96].
Социальная эксклюзия конструируется путем маркирования «чужих». Фактически, это возможность управления людьми посредством исключения определенных лиц, групп, социальных систем из легитимного пространства и включения их в список «чужих» за счет введения или неприятия определенных нормативных предписаний, регулирующих социальные отношения [15, с. 122]. Давление социальной структуры люди переживают по-разному, используя при этом альтернативные способы поведения, обозначенные Р. Мертоном как конформность, инновация, ритуализм, бегство и мятеж. В системе гражданско-военных отношений социальная эксклюзия проявляется в различных ипостасях, начиная от военных действий, спровоцированных мятежом, и заканчивая адаптивной социальной конформностью призывного контингента, рекрутированного в вооруженные силы, в том числе для борьбы с терроризмом.
О.Н. Яницкий акцентирует приобретение современным обществом нового стратификационного признака: оно разделяется на производителей и потребителей рисков. Одни общности, социальные группы (например, террористы, магнаты военной промышленности) извлекают пользу из производства рисков. Удел потребителей рисков - например, жертв, пострадавших в антитеррористических операциях, локальных вооруженных конфликтах: льготы или компенсации за потерянное здоровье, вынужденную жизнь в рискогенной среде. Источник изменения социальной структуры - и эмиссия энергии распада, трансформирующейся в общности «лишних» людей, как мирных, так и агрессивных, стремящихся любыми средствами вернуть или компенсировать утерянный социальный статус. Одним из структурных последствий функционирования общества риска является формирование риск-солидарностей [18, с. 39]. Террористическая солидарность производителей риска может быть определена как общность людей, силовым образом приватизирующая социальный порядок при помощи принуждения, основанного на насилии или его угрозе.
В данном случае речь может идти и о «военной солидарности» или «солидарности ополченцев». Интересно, что определение такого рода солидарности будет зависеть от роли ключевых акторов социального процесса. Например, в Восточно-украинском конфликте деятельность представителей Луганской и Донецкой областей киевские власти оценивают в качестве террористической, то есть проявляется террористическая солидарность. В российских СМИ тем же акторам гражданской войны приписывается статус ополченцев, то есть солидарность приобретает абсолютно другой смысл. Солидарность жертв терроризма (и антитеррористических операций), локальных войн, в том числе гражданских, - это общности людей, защищающих свои права, здоровье, безопасность общества, общности ответа на вызов со стороны производителей риска.
Формирование риск солидарностей переходит от локального к международному уровню, оказывая влияние, как на государственную, так и на международную политику. Так, реакцией на Украинские события стала солидаризация европейских стран и США с киевскими властями, что вылилось в мощнейшую за последние 20 лет анти-российскую компанию. Мы не пытаемся дать оценки происходящим событиям, наша цель в данном случае показать механизмы формирования риск-солидарностей, которые в риторике О.Н. Яницкого будут зависеть от риск-производителей. Потребители рисков (военнослужащие, ополченцы, мирное население), по большому счету, имеют мизерное влияние на решения представителей Европы и США в контексте «глобализационной политики»
Воспроизводство глобализирующихся рисков
На рубеже веков становление взаимозависимого целостного социума, как устойчивой общности, явно ускорилось, стало принимать планетарные масштабы. Этот процесс, называемый глобализацией, имеет множество форм проявления, среди которых не только положительные и прогрессивные. По мнению Т.Х. Эриксена, новое время создаёт новые формы уязвимости. Для глобальных интегрированных сетей характерно, что всё - от компьютерного вируса до наркотиков, от орудия убийства до деструктивной мысли - перемещается свободнее, чем когда бы-то ни было, укореняется и приводит ко множеству побочных эффектов [17, с. 42]. Можно привести долгий перечень сплочённых усилий стран и народов, позволивших человечеству существенно продвинуться по стези социального прогресса [11, с. 18], но список поражений весьма впечатляющ, и возрастающие параметры глобальных угроз вынуждают в первую очередь считаться с этой стороной реальности [9, с. 24].
Оппонентами понимания глобализации как благотворного процесса были многие авторы. Они указывали, что глобализация содержит в себе образец распределения и нарастания рисков, в котором таится взрывная политическая сила (У. Бек); на конфликт цивилизаций (С. Хантингтон); на глобализацию как предтечу нового процесса социальных трансформаций (М. Олброу); на её неравномерность в плане разрыва богатых и бедных, развитых и неразвитых стран, на дискриминационную стратификацию наций (доклады ООН); на опасную потерю идентичности вследствие политики мульти-культурализма (З. Бауман, Б. Барри); на непредсказуемые последствия появления новых политических и нелегитимных акторов (Я. Пакульски, М. Уотерс, Дж. Скотт). Вероятность объединения этих факторов в предпосылку терроризма нового типа обозначена В.Г. Федотовой. По её мысли, одним из побочных последствий глобализации выступает терроризм [14, с. 275, 292-293], а как показывают современные события, - и гражданские войны, волной прокатившиеся на Ближнем Востоке и зацепившие некоторые страны бывшего социалистического лагеря. Террористические акты совершаются в течение многих столетий, но в настоящее время они происходят в глобальных масштабах, с иными последствиями, являясь катализаторами социальных волнений различного рода, вплоть до вооружённых конфликтов. Новизна глобального общества риска в том, что это - общество катастроф, в котором чрезвычайное положение грозит стать нормой жизни. Обещаемый контроль не срабатывал при таких катастрофах, как в случае с Чернобылем или террористическими актами в Нью-Йорке, Вашингтоне [3]. Как отмечает А. Вилдавски [6, с. 273], «знания и точность восприятия имеют минимальную связь с восприятием риска».
Современному дискурсу риска присуща междисциплинарность. Понятие «риск» фиксируется в трёх ипостасях: риске как источнике опасности (hazard), потере (loss) и вреде (damage) [23, с. 4], при этом наблюдается цикличность в стратегических задачах обеспечения безопасности, когда риск распространяется с уровня отдельного государства на глобальное сообщество, а затем обратно происходит смещение фокуса обеспечения безопасности с государства на личность. Все три вида рисков могут быть применимы к военным действиям и террористическим актам, последствия которых касаются экологических, миграционных, экономических, социальных, политических, культурных процессов.
В разросшейся систематике рисков человек занимает новое положение по отношению к собственному будущему, зависящему от решений, положительные, отрицательные последствия которых невозможно охватить [5]. В восприятии риска и согласии на риск важным является «добровольно или нет» человек оказывается в ситуациях опасности. Например, субъекты терроризма, профессиональные военные сознательно выбирают ситуации риска и продуцируют риски, пострадавшие же от терактов и военных действий, конечно, не принадлежат к добровольно угодившим в эту группу. В современном обществе характеристикой риска становится «компактизация риска», как пишет Дж.Ритцер [21]. Риски компактизируется в виде промышленных технологий, экспертных знаний, сосредоточиваются в компактных объектах, что упрощает социальное производство риска. За фазой производства риска следуют фазы распространения и потребления риска.
Риски участвуют в причинно-следственных связях с явлениями терроризма и локальных войн. Обретая стабильные формы, риски образовывают целые территории риска. Например, «Чечня породила гигантские выбросы энергии социального распада (разрушение систем обеспечения, массовое бегство, безработицу и формирование криминальных структур)» [18, с. 19]. Сейчас подобную картину мы наблюдаем на Украине. Помимо разрушения социальной инфраструктуры Луганской и Донецкой областей, фиксации гуманитарного кризиса, повсеместного изменения инвайронмента за счет использования различных видов вооружения, людских боевых и не боевых потерь увеличилось количество мигрантов. В Россию с января по июнь 2014 года переехало 110 тысяч человек, внутренне перемещённых лиц - 54,4 тысячи человек [12].
Риск - неизменный компонент террористических действий и вооружённых конфликтов, которые используют цивилизационные риски, воспроизводят риски современности, творят новые угрозы [14, с. 275]. В свою очередь гражданские локальные войны также косвенным образом связываются с глобализационными процессами, выстраивающими барьеры для взаимодействия, например, между сторонниками и противниками евроинтеграции. Индустриальное общество, извлекая благодаря выпущенным на свободу рискам экономическую выгоду, одновременно создаёт опасные ситуации. Из-за маленьких и больших сбоев (например, как утечка ядовитых веществ), случайных или умышленных, в обществе риска рождается политический потенциал катастроф [4, с. 25-27].
Как отмечает У. Бек, модернизационные риски и опасные ситуации приводят к появлению гражданских инициатив и социальных движений. В этом плане новые социальные движения (окружающая среда, проблемы мира и женской эмансипации) являются выражением новых опасных ситуаций в обществе [4, с. 109110]. Причём в деятельности таких организаций и движений, борющихся против какого-то конкретного явления, применяются насильственные методы. Ряд исследователей [20] упоминает о существовании в Европе и США группировок, борющихся террористическими методами против строительства ядерных объектов, угроз окружающей среде. Наряду с этим, для достижения целей террористы активно используют в своих действиях последние достижения науки и техники, имеют широкий доступ к информации и современным военным технологиям. Исследователь Ю.И. Авдеев [2, с. 55] выделяет технологический тип терроризма, к которому относит акции, проведение которых предполагает применение средств поражения, основанных на технологиях по использованию радиоактивных материалов, высокотоксичных ядов, химических веществ и биологических культур. С другой стороны речь может идти о социальных, экономических и политических последствиях побочных последствий, риски не исчерпываются уже наступившими следствиями и нанесённым ущербом [4, с. 27, 38]. Терроризм, ставший одним из наиболее опасных вызовов безопасности общества, является источником, воспроизводящим и инициирующим новые мегаугрозы и риски современности.
Выводы. Подводя итоги статье, отметим, что наряду с традиционными видами неравенств (основанных на богатстве, доходе, власти, образовании, гендере, этносе, возрасте) современное глобальное общество дифференцируется исходя из новых стратификационных оснований. Интерес акцентируется на более филигранных отличиях, обнаруживаются «новые» неравенства (например, неравенство по объёму рабочего и свободного времени; в защищённости прав или социальной защищённости). Очевидно, что новым стратификационным основанием сейчас является риск, и современное общество можно разделить на производителей и потребителей рисков. Сегодняшние риски и опасности характеризуются глобальностью своей угрозы и современными причинами возникновения. В течение многих столетий совершаются террористические акты, ведутся войны, но сегодня они происходят в глобальных масштабах, с иными социальными и политическими последствиями.
Риски участвуют в причинно-следственных связях с явлениями терроризма и локальных войн. Обретая стабильные формы, они образуют целые территории риска. Производство риска влечёт за собой этапы распространения и потребления риска. Модернизационные риски и угрозы творят новые угрозы, приводят к появлению гражданских инициатив и социальных движений. Структурным последствием функционирования общества риска является формирование риск-солидарностей, например, солидарностей жертв терроризма (и антитеррористических операций), локальных войн, в том числе гражданских, - общностей людей, защищающих свои права, здоровье, безопасность.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аберкромби Н., Хилл С., Тернер Б.С. Социологический словарь / под ред. С.А. Ерофеева. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1997. 420 с.;
2. Авдеев Ю.И. Типология терроризма // Современный терроризм: состояние и перспективы. М.: Эдиториал УРСС., 2000. 240 с.
3. Бек У. Молчание слов и политическая динамика в глобальном обществе риска // http: //www.academy-go. ru
4. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс-традиция, 2000. 384 c.
5. Бехман Г. Современное общество как общество риска // Вопросы философии. 2007. №1. С. 26-46.
6. Вилдавски А., Дейк К. Теории восприятия риска: кто боится, чего и почему? // Thesis.1994. № 5. С. 268-276.
7. Гилинский Я.И. Два лица экономической свободы // Экономическая свобода и государство: друзья или враги? СПб.: МЦСЭИ «Леонтьевский центр», 2012. С. 58-76.
8. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ ВШЭ, 2000. 606 c.
9. Левашов В.К. Глобализация и социальная безопасность // Социологические исследования. 2001. №3. С.24.
10. Луман Н. Глобализация мирового сообщества: как следует системно понимать современное общество // Социология на пороге XXI века: новые направления исследований. М.: Интеллект, 1998.С. 94-108.
11. Маркович Д.Ж. Глобализация и экологическое образование // Социологические исследования. 2001. №1.С. 17-23.
12. По данным ООН, число беженцев с Украины в Россию // РИА Новости // http://ria.ru/world/20140627/1013831140.html. 27.06.2014
13. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М.: Аспект Пресс, 1996. 318 с.
14. Федотова В.Г. Хорошее общество. М., 2005. 544 с.
15. Шипунова Т.В. Социальное исключение, отчуждение, насилие и агрессия как механизмы воспроизводства девиантности // Журнал социологии и социальной антропологии. 2005. Т.УШ. №4. С. 120-136.
16. Штомпка П. Социология. Анализ современного общества. М.: Логос, 2005. 664 с.
17. Эриксен Т.Х. Тирания момента. Время в эпоху информации. М.: «Весь Мир», 2003. 207 с.
18. Яницкий О.Н. Социология риска. М.: Изд-во LVS, 2003. 192 с.
19. Lenoir R. Les exclus, un français sur dix. Paris: Seuil, 1974. 175 p.
20. Monaghan R. Single-Issue Terrorism: A Neglected Phenomenon? // Studies in Conflict & Terrorism. 2000. №23.P.255-265.
21. Ritzer G. The McDonaldization of Society: An Investigation Into the Changing Character of Contemporary Social Life. Thousand Oaks, 1996.
22. Schelling Th. Arms and Influence. New Haven, London: Yale University Press, 2008. 312 p.
23. Zinn J.O. Introduction: The Contribution of Sociology to the Discourse on Risk and Uncertainty // Social Theories of Risk and Uncertainty. Malden: Blackwell Publishing, 2003. PP. 1-15.
Суркова Ирина Юрьевна -
доктор социологических наук, профессор кафедры «Социология, социальная антропология и социальная работа» Саратовского государственного технического университета имени Гагарина Ю.А.
Щебланова Вероника Вячеславовна -
доктор социологических наук; профессор кафедры социологии, социальной антропологии и социальной работы Саратовского государственного технического университета имени Гагарина Ю.А.
Irina Yu. Surkova -
PhD, Professor
Department of Sociology,
Social Antropology and Social Work,
Yuri Gagarin Sstate Technical University of Saratov
Veronika V. Sheblanova -
PhD, Professor
Department of Sociology,
Social Antropology and Social Work,
Yuri Gagarin Sstate Technical University of Saratov
Статья поступила в редакцию 12.10.14, принята к опубликованию 25.12.14
