Социально-политическая динамика в сетевом обществе: вызовы и риски Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Круглый стол

Социально-политическая

динамика в сетевом обществе:

*

вызовы и риски

Отдел исследования социально-политических отношений Института социологии Российской академии наук совместно с редакцией журнала «Социально-гуманитарные знания» в сентябре 2016 г. провели «круглый стол» по теме «Социально-политическая динамика в сетевом обществе: вызовы и риски». Ниже мы публикуем выступления его участников в сокращении.

О.М. Михайленок, доктор политических наук, профессор, главный научный сотрудник Института социологии РАН (ИС РАН), руководитель отдела исследования социально-политических отношений. Уже в первые десятилетия XXI в. начали происходить необыкновенно масштабные, глобальные изменения, темпы которых превосходят все, что мы наблюдали до сих пор. Эти изменения характеризуются сложностью, многообразием и неоднозначностью, неопределенностью результатов. Очевидно также, что новая реальность в значительно большей степени подвержена рискам и опасностям.

Люди стремятся к тому, чтобы сделать мир справедливее, гуманнее и безопаснее, однако, эксперты разрушают эти надежды, утверждая, что число опасностей и острых проблем, грозящих стабильности общества в условиях новой социальной реальности, не только не уменьшится, но будет возрастать экспоненциально. Безопасность общества в целом и каждого отдельного человека будет определяться тем, сможет ли человечество справиться с чрезвычайно сложными глобальными, системными и универсальными проблемами, являющимися источниками угроз и рисков. Кризисный и рискогенный характер складывающейся социальной реальности усугубляется ослаблением роли субъективного фактора, культуры и внутренней духовности человека как главного фактора общественного развития.

Сегодня все более популярной становится точка зрения, что преодолеть современный кризис и продвинуться по пути социально-экономического прогресса можно, только освоив новую методологию стратегического мышления, изменив взгляды на современный мир. Объектами повышенного внимания в рамках обновленного мировозренческого подхода должны стать смысл происходящих изменений, характер и содержание инновационных идей, обозримое качество целей и средств их достижения, реализуемые нормы, законы взаимодействия людей и формирующиеся социокультурные ценности. Не в последнюю очередь заслуживают внимания разнообразие способностей, возможностей и ресурсов, а также ограничения и опасности их использования.

Глобальные ментальные изменения в значительной степени относятся и к сфере социально-политических отношений и процессов, среди которых можно выделить собственно политические отношения, т.е., как их часто характеризуют, отношения распределения и использования государственной власти на основе политических интересов, а также целей, установок, ценностных ориентаций политических акторов.

Принято считать, что возможность использования различных оснований для структурирования элементов политической системы отражает иерархический характер ее составляющих, которые сами организованы по системному принципу. Политическую систему рассматривают как состоящую из подсистем, взаимодействие которых образует политическую целостность.

В условиях демократического общества суть политических отношений усматривается во взаимодействии политических субъектов с обоюдной целью использования политической власти, ее демократического механизма для реализации собственных интересов в различных сферах общественной жизни.

На сегодняшний день общепринято положение, что политические отношения складываются между субъектами различных уровней и подсистем политической жизни. Соответственно, эти отношения существуют как на макроуровне (общегосударственные, общепартийные), так и на региональном и местных уровнях.

Бесспорно, политические отношения в системе социальных отношений имеют свои особенности как форма общественного бытия политики. В целом же, социально-полити-

ческие отношения меняют свой характер и содержание в зависимости от тенденций развития социальной реальности.

Опираясь на результаты многолетних исследований, академик М.К. Горшков считает, что качественные характеристики и количественные показатели, с помощью которых можно описать глубину изменений в социально-политической сфере, позволяют сделать важный вывод, что российское общество сегодня можно рассматривать как новую социальную реальность.

Вместе с тем, говоря о характере новой социальной реальности как в России, так и в глобальном масштабе, нельзя забывать, что современный социум представляет собой «общество риска» (Это понятие было введено немецким социологом У. Беком), которое, в общем, характеризуется тем, что система производства материальных и социальных благ не может рассматриваться без присущего этой системе воспроизводства опасностей, угроз, рисков, причем также системных.

Английский социолог Э. Гидденс также рассматривает модернизацию и современность не только в качестве основы производства материальных и социальных благ, но и как источник таких опасностей, как экологические проблемы, безработица, распад семейных структур и др.

В глобальном обществе риска социально-политические отношения демонстрируют амбивалентную динамику. Это касается различных аспектов и составляющих этих отношений.

В связи с этим наряду с проблемами, которые будут затронуты в выступлениях участников круглого стола, хотелось бы коснуться одной из актуальных проблем, а именно -тенденции развития сетевой структуры социума и соответственного изменения характера социально-политических отношений в нем.

Сетевая социальная организация в качестве результата самоорганизации социального пространства все более проявляет себя как современная и, по мнению экспертов, перспективная форма участия индивида в динамике общественных взаимодействий.

В форме сетевой социальной морфологии сегодня реализуются тенденции социально-политической децентрализации, что обусловлено колоссальным увеличением масштаба социального поля и числа взаимодействующих субъектов. Можно говорить об инновационном сдвиге, когда иерар-

хическая централизованная вертикаль взаимодействий (в том числе и властных) трансформируется в сетевую горизонталь. Высказывается мнение, что конституирующими элементами этой сети являются так называемые энергетические узлы или точки сосредоточения кумулятивной энергии взаимодействия индивидов или их групп.

Существенное усиление современной сетевой социальной морфологии происходит за счет широкого распространения информационных технологий. Сетевые структуры имеют ряд преимуществ по сравнению с традиционной социальной иерархией. Это подвижность и большие возможности адаптации к изменяющимся внешним условиям, но вместе с тем им присущи и такие недостатки, как затрудненная координация функциональности, энтропия ресурсов в ходе решения сложных задач, выходящих за рамки сетевой структуры. И в то же время сетевая организация управления очень эффективна в процессе координации сложных интерактивных систем, обладающих гибкостью и подвижностью.

Информационно-сетевые технологии, лежащие в основе современных коммуникационных систем, позволяют радикально изменить морфологию общественных связей, которые до сих пор опираются на традиционные иерархические взаимоотношения. В то же время нельзя не видеть, что в ходе этих существенных изменений топологии социального пространства неизбежно возникновение опасностей и рисков, которые, в силу природы этих технологий, весьма сложно прогнозировать. Поэтому, по нашему мнению, весьма актуальными в ближайшее время станут проблемы, связанные с рисками безопасности общества (в частности, России) в сетевом социальном пространстве.

А.В. Брега, доктор политических наук, профессор кафедры политологии и социологии Финансового университета при Правительстве Российской Федерации. Наиболее популярная на сегодня теория сетевого общества принадлежит М. Кастельсу. Он утверждает, что «сетевое общество» - это специфическая форма социальной структуры, устанавливаемая эмпирическими исследованиями в качестве характеристики информационной эпохи. Согласно концепции Кастельса, повсеместное распространение информационных процессов в современном мире ведет к радикальным сдвигам в социальной жизни общества. Появление огромного количества информационных сетей стано-

вится причиной того, что свое значение утрачивают вертикальные связи управления, на замену которым приходят интенсивно развивающиеся горизонтальные социальные связи. Как следствие, государственный суверенитет ослабевает, происходит интернализация социальной жизни.

Соответственно изменение общества, его структуры и системы коммуникаций заставляет изменяться и главному институту регулирования социальных, политических, экономических отношений - государству. Постоянное расширение горизонтальных связей при снижении возможности адаптации к новым реалиям вертикальных, иерархических структур свидетельствует об опасностях, с которыми приходится сталкиваться государству, и о том, насколько трудно принять решение в условиях возрастающих неопределенностей. Современное общество и его структуры, отказавшиеся от традиционного патернализма, весьма слабо обеспечивают защиту граждан и перекладывают риски на отдельных индивидов. Свобода во взаимосвязи с бессилием, которое испытывают индивиды при отсутствии должной государственной защиты, порождают специфические политические риски.

Сегодня государству необходимо мыслить стратегически, что требует готовности к разного рода неожиданностям и устойчивости перед лицом неопределенного будущего. Другими словами, сложилась противоречивая ситуация, когда, с одной стороны, сетевизация общества делает индивида более свободным в своем выборе, с другой - на государство все больше возлагается груз ответственности за нейтрализацию всевозможных рисков. Государство несет ответственность за уровень готовности органов власти к катастрофам, возможным сбоям в осуществлении программ, кризисам, которые нередко возникают из ниоткуда. В современном договоре между государством и обществом прописаны не только требования по обеспечению безопасности, предотвращению вторжений внешних врагов, поддержанию правопорядка и борьбе с эпидемическими заболеваниями, но и многие другие опасности, с которыми индивиды, семьи и сообщества не в состоянии справиться своими силами.

Источник растущего влияния современного государства заключается в том, что индивиды и семьи все чаще доверяют ему управление такими рисками, как старение, болезни, миграция, которым в прошлом они противостояли самостоятельно. Люди не желают полагаться на судьбу или

случай. Они стремятся к тому, чтобы риски были взяты под контроль, а в случае, если что-то пойдет не так, общество привлечет соответствующие институты.

Риски приобретают значение в тех случаях, когда они обладают наиболее высокой потенциальной способностью причинить тот или иной ущерб. Если отсутствует знание о вероятности или характере рисков, справиться с ними будет труднее всего. Возможность им противостоять во многом зависит от условий, в которых власть и знания существуют. Если правительство обладает всей полнотой власти и исчерпывающими знаниями, основания для волнений по поводу рисков не слишком велики.

Сегодня самыми опасными врагами признаны не столько другие страны, сколько негосударственные и сетевые структуры, а также сети, использующие в своих интересах другие сетевые образования. Фокус внимания соответствующих служб должен быть смещен в сторону обеспечения безопасности функций, мощностей и систем, многие из которых находятся за пределами территории страны.

Государство обязано справляться с рисками, с которыми оно сталкивается на трех уровнях: стратегическом, программном и операционном. На стратегическом уровне на кону стоят политический договор с электоратом и последовательность программы действий власти в целом. К числу принимаемых на этом уровне критически важных решений относятся формулирование стратегических целей, назначение расходов бюджетных средств и изменения в политике в случае успеха или неудачи.

На программном уровне правительство имеет дело с детально проработанными направлениями политики - какие именно планы будут осуществляться и кем. В число основных рисков входят крупные перерасходы денежных средств, недостаточное внимание к операционной среде, сопротивление мощных групп влияния (например, профессиональных союзов работников, предоставляющих государственные услуги). Функциональная организация правительства (министерства и ведомства) затрудняет противостояние комплексным рискам. Новые реалии создали необходимость в появлении и новых форм социальной солидарности, характерных для открытых обществ в целях минимизации рисков вообще и политических рисков в особенности. Российский исследователь О.Н. Яницкий считает,

что основными типами риск-солидарностей являются солидарность производителей риска и солидарность жертв риска, между которыми существуют группы людей, объединяющихся для адаптации к рискам или бегства от них.

Решения, принимаемые на проектном и операционном уровне, тесно связаны с техническими вопросами, управлением ресурсами, графиками, поставщиками услуг, партнерами и инфраструктурой. Наиболее часто здесь приходится сталкиваться с проблемой отсутствия должного внимания к ситуативному планированию и разработке резервных планов, с чрезмерным оптимизмом в отношении сроков исполнения проектов и т.д.

Действительно, стратегическое государство не уклоняется от рисков: оно смотрит в глаза фактам, поскольку располагает системами обнаружения и противодействия опасностям. Ему нужно всегда быть готовым к действию - идет ли речь об управлении жизненно важной инфраструктурой или о спасении впавшей в коллапс финансовой системы. Однако условием сохранения устойчивости различных систем является способность государства наряду с обществом и бизнесом понимать существующие риски. Она должна основываться на общем для многих людей и институтов реальном опыте преодоления неудач и ликвидации последствий катастроф. Предельная централизация, когда система полагается, прежде всего, на формальные механизмы отслеживания и анализа рисков, ослабляет ее способность к своевременному и правильному отклику на неожиданные шоковые воздействия. То же относится и к критически важной для государства и общества инфраструктуре.

В.В. Люблинский, доктор политических наук, главный научный сотрудник ИС РАН, руководитель сектора сравнительного анализа социальной политики. Обусловленное развитием новых технологий сетевое общество становится реальностью. Современный человек существует в окружении сетей - экономических, социальных, политических. Сети пронизывают все сферы общества: экономику, социальную сферу, политику, деятельность государства, правопорядок, безопасность. Но, как бы то ни было, в его основе находятся социальные интересы, они «правят бал». При этом отметим, что сети возникли не сегодня, они были раньше, они были всегда, хотя и не такими, как сегодня, учитывая различие в технологиях.

Человек выстраивает пространство жизни, взаимодействия и коммуникаций, которое сконструировано по сетевому правилу, и в равной мере так же устроены пространства социальных и иных групп граждан. По образному выражению Яна ван Дийка, известного специалиста по проблемам сетевого общества, сети являются «нервной системой» современного общества, структурируя его на разных уровнях при одновременном возрастании индивидуальной автономии. Но в современных условиях происходит размывание традиционных разделительных линий, которые, однако, не исчезают.

В то же время данные трансформации запускают противоречивые механизмы роста социальной интеграции, с одной стороны, и социальной дифференциации - с другой, усложняя общество и усиливая его конфликтность. Новые коммуникативные технологии ускоряют общественно-политические процессы, оказывают влияние на формирование и принятие политико-административных решений. Тем самым они, конечно, делают возможным принятие равновесных и эффективных решений, учет различных распространенных в обществе мнений и интересов. Но эта возможность позитивно реализуется далеко не всегда. Нередко интересы могут по разным причинам искажаться, а решения получаются социально неравновесными и неэффективными.

Важно отметить, что значительная часть жизни общества и человека в современных условиях перемещается в виртуальное пространство, которое влияет на процессы в реальном мире. Виртуализация проникает повсюду и расширяется. И одна из серьезных проблем состоит в том, что «наступление сетей» и виртуализации увеличивает искажения реального социально-политического пространства и происходящих в нем процессов, а значит, риски неопределенности и конфликтов.

Большое распространение сетевая организация получает сегодня в экономике. Прежде всего, это дальнейшее развитие ТНК - фактически сетевых структур, интересы которых доминируют над политикой, определяют глобальные политические решения, что ослабляет и ограничивает возможности национальных государств. Селективность глобальных сетей в экономике обостряет социальные проблемы. Повышается мобильность капитала, возникают дисбалансы, мобильность рабочей силы отстает, теряют свою значимость

профсоюзы, снижаются их возможности противостоять решениям и действия властей и крупного бизнеса.

В то же время новые коммуникации увеличивают возможности поиска работы, расширяют пространство новых форм занятости, в частности дистанционной работы, связанной с индустрией информации. Допускаю также, что в области доходов и заработной платы это может в определенной мере обеспечить открытость и их некоторое выравнивание. А в отношении реформирования социальной сферы позволяет в какой-то степени влиять на характер принимаемых решений. Однако в целом в отношении социальной политики сетевое общество мало что принципиально меняет. Ибо остаются базовые проблемы, которые необходимо решать «на земле» и которые сетевое общество отнюдь не устраняет. Разве что новые технологии общения и взаимодействия позволяют усиливать обратную связь, обмен информацией, формирование альтернативных подходов и ознакомление общества с ними.

Большинство граждан даже в развитых странах, правда, достаточно пассивны в отношении участия в виртуальных сетях. Позиции различных малых и больших социальных групп, гражданских организаций распространяются быстрее. Можно сказать, что новые технологии взаимодействия, в частности распространение интернета, способны придать свойства гибкости, мобильности и ответственности в процессе формирования политических решений, повышая возможности в отношении точности информации, оценок и выработки конструктивных позиций. Однако необходимо учитывать и то, что увеличиваются возможности распространения необъективной, намеренно искажающей реальность информации, по сути дезинформации, что может обесценивать возможности позитивного влияния сетевых коммуникаций на состояние и развитие общества, «конструировать» и обострять локальные, внутренние и внешние конфликты.

Тем не менее новые технологии, способствуя формированию сетевого общества, являются фактором роста человеческого и социального капитала. Граждане получают большие возможности участия в общественной жизни, обеспечивая транспарентность и контроль над действиями власти на разных уровнях. Социальные взаимодействия способствуют развитию доверия, терпимости, разнообразия и «норм реципрокности». Социальные сети, общие ценнос-

ти и нормы, которые они формируют, носят фундаментальный характер в отношении социального капитала. В свою очередь, социальный капитал рассматривается как "driver" социального благополучия, уровня жизни граждан и их безопасности, равно как развития демократии и экономики.

В сетевом обществе информация - это базовый фактор. Ее дефицит приводит к ослаблению или даже утрате власти. Напротив, овладение полной и реальной информацией является обязательным условием для получения и укрепления политической власти. То же относится и к положению человека в обществе: его способность отстаивать свои гражданские и социальные права непосредственно связана с информацией. В этом смысле новые технологии, расширяющие пространство сетевого общества, являются фактором изменения баланса власти и отношений между производителями и потребителями информации. Она становится товаром, ценность и цена которого в социально-экономическом и политическом пространстве возрастает. «Информационный рынок» обрастет всеми пороками, присущими классическому «денежному обществу».

Развитие сетевого общества, как мы видим, сопровождается ростом накопления и богатства, с одной стороны, и с другой - обострением социальных проблем: ростом бедности, безработицы и социальной поляризации даже в наиболее развитых странах. И эти процессы происходят в условиях ослабления социального государства и социальной политики. Механизмы классического капитализма активизировались, а с ними возрастают социальные риски в условиях возрастания неопределенности. В свою очередь, эти изменения обусловливают аморальный и агрессивный характер внешней политики Запада во главе с США и глобальными международными институтами. Таким образом, с развитием социальных сетей общество приобретает некоторые новые характеристики и возможности, но его суть не меняется, она остается прежней.

Б.И. Зеленко, доктор политических наук, главный научный сотрудник ИС РАН. Мир находится под воздействием реальных экспансий - глобальных и локальных. Их цикличность многофакторна: от точечного, когда внешний и внутренний суверенитет стран подвергается единичной угрозе, до трансформации в перманентную частотность. В эту орбиту втянуты и страны-доминанты, и страны-аутсайдеры. Как следствие,

национальные политические системы испытывают определенное давление, претерпевают так называемую функциональную выживаемость. Выживаемость политических систем - основной вопрос. Ответ на него следует искать в степени адекватности развития политической динамики того или иного общества экспансионистским изменениям окружающего мира. Применительно к РФ этот вопрос сверхактуален. В связи с этим считаю своевременным сфокусировать внимание на политических отношениях, анализируя их вертикально-горизонтальную специфику. Такой ракурс не случаен.

Согласно заявлению Президента В. Путина, страна не успевает включиться в поток изменений. Из-за этого возникают катастрофические риски, чреватые негативными последствиями. Иллюстрацией к этому утверждению является вертикально устроенная российская власть, которая, тревожно «вибрируя», как известно, «уперлась» в горизонтальные структуры современного социума. Причина кроется в архаике политической методологии власти, заимствованной из ХХ в. К примеру, показателен процесс диффузии исполнительной власти с представительной, вылившийся в конституционный нонсенс. Актуализируя политические отношения, вертикаль реализует устаревший метод ресурсного буфера. Достаточно назвать финансовые преференции известному южному региону, запретительные, в стиле ригоризма, законы, принятые в последнее время. Алармистские признаки «вибрации» вертикали разнообразны: отсутствие запрета на политику как бизнес; приоритет принципа «делить» и «отнимать», но не «складывать и умножать»; сверхархаичность надежды на социальный «откат»; безнадежная экстраполяция образа «homo soveticus» на образ «homo capitalisticus» и т.д.

Циклический кризис вертикали обнаруживает тренд к перманентному ее «падению, а не вставанию». Он обусловлен структурным кризисом, необходимостью институциональных изменений. Констатация происходящего свидетельствует о запоздалом интересе власти к развитию политической динамики сетевого пространства.

Вспомним основополагающие положения из классиков теории сетей. По Фуко, власть диффузна, пронизывает все поры жизни. Панорамный социологический взгляд Бурдье, умеющего расположить акторов в поле социальных взаимодействий, вычленил проблематику социальной власти, латентно скрытой в структурах и практиках обыденности.

По мнению М. Костельса, в современном обществе распределение власти зависит от возможности контролировать информационно-коммуникативные связи между людьми. Но власть утрачивает этот контроль, люди в сетевом пространстве информируют и координируют свои действия. Идеи распространяются как вирус, новые общественные движения спонтанны и не имеют вождей. Эти движения вне ригоризма и принуждения. Они влияют на общество постепенно, создавая новые ценности и тем самым меняя социум.

Исходя из этого, в РФ наблюдается явное отставание политической практики властной вертикали от динамики социальных сетей. Тем не менее специалисты, в частности Н. Рябченко, обосновывают формирование национальной сетевой модели, дифференцировав его на пять этапов. I этап - хаотичное проникновение политических акторов в публичную политику в сетях (1991-1998 гг.). II этап - активное создание государственно-политических порталов и открытие сетевых изданий о политике (1998-2007 гг.). III этап -публичная политика и освоение сетевых технологий (20072009 гг.), создание интернет-портала Президента РФ. IV этап - развитие гражданской активности в публичной политике (2009 г. - сентябрь 2011 г.). Происходит институциали-зация акторов публичной политики в сетях, что позволяет последним развиваться снизу и горизонтально, спонтанно и при активном участии гражданского общества. V этап - государственное регулирование развития публичной политики в сетях (ноябрь 2011 г. и по настоящее время).

Данное обстоятельство свидетельствует об активном проникновении впервые власти в сети как ответной реакции на высокую протестную активность граждан, соорганизовав-шихся в национальном сетевом сегменте.

Типология этапности формирования российской сетевой модели доказывает всего лишь слабую политическую активность в стране. Причины этого - в неразвитости сетей для взаимодействия политических акторов; избирательной вовлеченности акторов в сетевой процесс; отсутствии в сетях академического сообщества; наличии публичных сетевых площадок, сформированных «насаждением сверху». Усугубляет ситуацию принятие в 2016 г. Закона об экстремизме с его запретительным и ригористским текстом и, преимущественно, контекстом. Что означает намечающийся откат в развитии сетевой динамики.

Политические отношения, в той или иной мере, детерминированы спецификой не только сетевой вертикали, но и горизонтали. Идеи, пронизывающие сеть, линейно мигрируют от актора к актору через информативно-коммуникативный функционал. Спектр их масштабен: идейными носителями выступают политические партии, разного рода оппозиции, социальные движения, индивиды. При этом политические идеи всегда идеологичны, что просматривается в горизонтально ориентированных связях.

Обращает внимание современное осмысление идей, приобретающих форму идеологем. Протагонистами идеологии в последнее время, как ни странно, выступают полярно противоположные политические акторы: либерал А. Чубайс и социал-демократ С. Миронов. Оставим в стороне и вне комментариев архаичное и антиконституционное предложение С. Миронова о постулировании государственной идеологии. Более продвинута позиция А. Чубайса, направленная на процесс локализации, ревизии. К примеру, различных партийных идеологем. Для чего? По его мнению, это необходимо для нахождения некоего компромисса между этими самыми идеологиями и их носителями. Однако мы - свидетели постоянного раздора в этой среде. Возникает законный вопрос: как перевести формат обсуждения и согласования в формат решений? Это сложно, но возможно. Думается, выход на консенсус различных идеологий заключается в нахождении в сетевых горизонталях общих точек согласия. Так, защита частной собственности, политические свободы, равенство всех перед законом и т.д. -разве не в этом реальная солидаризация идей? Причем с учетом конвергентных позиций разных идеологем.

Последний посыл сближает нас с А. Соловьевым, обосновывающим идею замены идеологии сетевым пространством. Механизмы информационного обмена приходят на смену идейности. Плотность коммуникативных и индивидуальных жизненных связей выходит на первое место. Функция идеологии - «разогрев» масс. Перестройка нормативно-символической сферы переносит эту функцию в плоскость системообразующей конструкции. Ею становится имидж, его распространение и потребление. Функция имиджа - устранение враждебности и бескомпромиссности, замена «идеологов» «технологами», тренд демократии в инфократии и совещательной демократии.

И в первом, и во втором подходах в той или иной мере прослеживается мысль о сетевой горизонтали власти, весьма специфичной. Может их синтез будет более рационален в развитии политической динамики сетевого общества? Арсенал средств обширен, вплоть до «развивающегося доверия», «слабых сильных связей» Гранноветера, его концепции «шести рукопожатий».

И.Л. Недяк, доктор политических наук, ведущий научный сотрудник ИС РАН. Оспорю предложенный для обсуждения тезис о деидеологизации сетевого взаимодействия. В качестве контраргумента напомню о деятельности «Вашингтонского консенсуса» и общества Мон Пелерин. Эти две мощнейшие разветвленные метасети - идеологи, разработчики и каналы продвижения ведущейся с 70-х гг. неолиберальной политики маркетизации общества. Выбрать такую тему выступления побудили меня дискуссии о кризисе доверия этой политике, вызванные решением граждан Великобритании выйти из Европейского союза. Неуправляемая массовая миграция не привела бы к такому радикальному решению британцев, если бы экономические, политические, социальные, культурные эффекты «орыночивания» общества по рецептам «Вашингтонского консенсуса» не воспринимались столь негативно значительной частью населения. Это солидарное мнение европейских экспертов. Нет необходимости доказывать, насколько важен анализ сопряженных с маркетизацией общества вопросов повестки Брекзита для рефлексии проводимой в нашей стране политики внедрения рыночных механизмов в публичное управление.

Проблемы, которые привели британцев к «мятежу против истеблишмента» (М. Мениз), включают рост неравенства и прекариата, незащищенность занятости, размывание основ социальной солидарности и идентичности, «беспрецедентный паралич публичных политических дебатов» (Ю. Хабер-мас). Они актуальны и в российской политической повестке.

В европейском дискурсе Брекзита активно обсуждается мнение о том, что референдум подвел черту под сорокалетним периодом гегемонии неолиберальной доктрины в практической политике; о начале новой, антиэлитарной и нелиберальной эры. Хотя, по-моему, о кончине элитистской демократии и крахе проектов власть предержащих «первого мира» говорить явно преждевременно. Однако есть веский повод вспомнить, как «набирали вес» наднацио-

нальные сети протагонистов неолиберальной политики маркетизации.

Лауреат Нобелевской премии по экономике Дж. Стиглиц в своей книге «Глобализация и её разочарования» (2002 г.) поставил знак равенства между маркетизацией общества с позиций рыночного фундаментализма и сегодняшней политикой «Вашингтонского консенсуса». Разумеется, речь идет о широкой трактовке последнего. Изначально так был назван «всего лишь» рабочий документ, представленный для обсуждения на конференции, которую проводил в 1989 г. Институт международной экономики. В нем был изложен комплекс мер по выводу из кризиса стран Латинской Америки (ныне хрестоматийные 10 пунктов, включая либерализацию финансовых рынков и внешней торговли, дерегулирование экономики, приватизацию).

Автор, английский экономист Дж. Уильямсон назвал этот документ «Вашингтонский консенсус» потому, что в нем излагалось солидарное мнение конгресса США, администрации президента, ведущих американских аналитических центров, а также Всемирного банка и Международного валютного фонда (МВФ) - международных финансовых организаций, штаб-квартиры которых находятся в Вашингтоне.

Очень скоро словосочетание «Вашингтонский консенсус» стало употребляться как синоним экспансии политического, экономического и культурного неолиберализма. Это произошло по причине (всесторонне проанализированного в огромном массиве литературы) характера проводимой агентами «Вашингтонского консенсуса» политики «оры-ночивания» общества. Она уже не обязательно включает изначальные 10 пунктов, но отличается панглоссианским взглядом на мир в сочетании с наступательностью и глобальным охватом (например, политика обусловленности, стратегии «продвижения демократии»).

«Классическими» организационными каналами маркети-зации современного общества обоснованно считаются МВФ, Всемирный банк, Европейский банк реконструкции и развития, политический и технократический Вашингтон. Плюс множество организационных площадок с размытыми границами: Всемирная торговая организация, Организация экономического развития и сотрудничества, Европейский союз, Североамериканское соглашение о свободной торговле, Европейский «круглый стол» промышленников. Плюс

мощная сеть проводников и ресурсов стратегии «продвижения демократии»: Агентство США по международному развитию, Национальный фонд в поддержку демократии, Инициатива ближневосточного партнерства, Международный республиканский институт и проч. В одном из исследований стратегий «продвижения демократии» я увидела перечень более ста её каналов.

В формировании и имплементации (ордо)неолибе-ральной политики маркетизации большую роль играют эпистемические сообщества. В первую очередь чикагской и австрийской школ, ярчайшие представители которых -Фридрих фон Хайек, Милтон Фридман, Людвиг фон Мизес -сформировали ядро Мон Пелерин. Это, пожалуй, самая могущественная международная научная сеть пропонентов либеральной доктрины. Дж. Уильямсон неоднократно заявлял, что, составляя свод правил «Вашингтонского консенсуса», он исходил из того понимания неолиберализма, которое подразумевает разработанная членами Мон Пелерин доктрина, т.е. из «крайне правой версии либеральной повестки».

Общество было организовано в 1947 г. по инициативе Ф. фон Хайека, яркого апологета свободного рынка. Впечатляют темпы и масштабы развития общества Мон Пелерин (у которого нет ни штаб-квартиры, ни официального издания, ни «продвинутого» сайта), а также звездный состав участников. У его истоков стояло 36 ученых. Сегодня оно насчитывает свыше 500 членов из более 40 стран. Восемь членов общества являются лауреатами Нобелевской премии.

В том, как в 70-х гг. была сформулирована концепция неолиберальных реформ (монетаризм, экономика предложения, поворот к ценовым рыночным механизмам регулирования), немалая заслуга Мон Пелерин. Члены общества определили своей задачей не только«разработку идей и их обмен между коллегами-единомышленниками для укрепления принципов и практики свободного общества», но и активное ведение миссионерской работы, целенаправленное включение членов общества в сферу практической политики. Милтон Фридман - яркий спикер Мон Пелерин и ярый критик теории Джона Кейнса - был членом Совета экономической политики при Рейгане. Он оказал немалое влияние на формирование принципов рейганомики и тэтчеризма.

Первый эксперимент по внедрению идей и рецептов «Вашингтонского консенсуса» проведен «чикагскими мальчика-

ми» в Чили после свержения в этой стране социалистического правительства президента С. Альенде. «Менеджериаль-ную революцию» продолжили политические элиты англоговорящих стран. Затем она прошла (с разной степенью остроты) во всех странах рыночной экономики, включая РФ.

На упрочение авторитета и влияния неолиберальной доктрины и политики «работает» обширнейшая сеть think-tanks: Фонд «Наследие» (The Heritage Foundation), Институт Людвига фон Мизеса (The Ludwigvon MisesInstitute), Фонд Bertelsmann (The Bertelsmann Foundation), Като Институт (Cato Institute), Американский институт предпринимательства (The American Enterprise Institute), Актон Институт. Перечень воистину обширен.

А теперь вернемся к Брекзиту. «Граждане нашей страны "сыты" экспертами». Эта фраза Майкла Гоува, бывшего министра юстиции Великобритании и одного из лидеров сторонников выхода из ЕС стала, пожалуй, самой цитируемой при обсуждении итогов референдума как проявления недоверия властным и меритократическим группам элит.

В заключение отмечу одну из тем в повестке восстановления попранной Брекзитом «чести» неолиберального истеблишмента. Эксперты не без оснований указывают на актуализацию линии противостояния «либеральный космополитизм - антилиберальный популизм», на угрозу правого и левого радикализма. Признается и важность разработки «новой левой» повестки европейской политики. Эти темы, безусловно, актуальны и для нас, особенно в период нового электорального цикла, апробации предвыборных программ парламентских партий и «работы над ошибками» партий, не сумевших получить мандаты в Госдуму.

Л.Б. Москвин, доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник ИС РАН. В последние десятилетия мир настолько изменился и возникло так много новых явлений и понятий, что для их объяснения, оценки и анализа потребовалось значительное обновление мировоззренческих подходов, понятийного аппарата и вербального поведения.

В современный лексикон прочно вошли такие новые понятия, термины и показатели, как социальные сети и интегрированные коммуникации, индексы социальных настроений, социального самочувствия, новые качества социальности, индексы оптимизма, благополучия и эмоционального

фона. Все они в новых условиях стали важными индикаторами, отражающими степень удовлетворенности граждан или недовольства их жизнью. Ставший таким знаменитым афоризм - «кто владеет информацией, тот владеет миром» - наилучшим образом отражает сегодняшнюю повестку дня.

В связи с обсуждаемой на «круглом столе» темой считаю необходимым вспомнить о нашем рано ушедшем из жизни замечательном коллеге, докторе экономических наук Ральфе Ивановиче Цвылеве. На протяжении многих лет он разрабатывал проблемы, связанные с процессами информатизации экономики и общества и написал одну из первых серьезных научных монографий по этой тематике «Постиндустриальное развитие. Уроки для России» (1996). По предсказанию автора, информационная экономика и экономика знаний станет господствующей в XXI в. И она действительно оказала большое влияние на характер производства, мир труда, на изменение социальной структуры общества и социально-психологического облика всего современного поколения.

До недавнего времени, подчеркивает известный социолог, главный редактор журнала «Искусство кино» Д. Дон-дурей, ведущим производителем страны по созданию смыслов, основным заводом по изготовлению представлений миллионов граждан о жизни общества было телевидение. Телехолдинг работает над тем, чтобы граждане России приобрели нужное власти представление о действительности. Хотя государственное телевидение по-прежнему является основным источником новостей для россиян (около 85% респондентов), тем не менее происходит постепенное увеличение востребованности Интернета. В 2016 г. новости на различных сайтах и в соцсетях стали получать примерно 20%, т.е. каждый пятый житель страны, тогда как семь лет назад их было менее 10%. И если еще такие зрелищные мероприятия, как чемпионаты Европы или мира по футболу, прежде подавляющее большинство зрителей смотрело по телевидению, то в ходе двух последних чемпионатов Европы с 2012 г. активность просмотра их в Интернете превысила телевизионные рейтинги.

Росту численности Интернет-аудитории содействует и заметное сокращение аудитории информационных радиопередач (за семь лет с 91 до 13%). При оценке влияния различных СМИ на умонастроения россиян следует иметь в виду, что хотя аудитория регулярных пользователей интер-

нета в 2016 г. приблизилась к 70%, получают новости из него только 20-25% россиян.

Иначе говоря, до сих пор телевидение и особенно 1 -й канал, охватывающий 99% территории страны, продолжает оставаться важнейшим средством по "производству смыслов" и формированию для властей благоприятного для них информационного фона.

По мере расширения круга пользователей Интернета появилось уникальное количество возможностей для коммуникации, и система компьютерных сетей стала одной из важнейших составляющих информационного пространства.

В наше время борьба различных политических сил в средствах массовой информации за влияние на общественное мнение, особенно в период избирательных кампаний, привела к тому, что миллионы рядовых граждан утратили реальное представление, в каком направлении движется страна и какая политика наиболее адекватным образом отвечает национальным интересам России. Так, в конце сентября 2015 г. 69% россиян высказались против военного присутствия в Сирии в любой форме. А спустя месяц после выступления Президента Путина о мировой террористической угрозе 79% россиян одобрили действия российской авиации на Ближнем Востоке.

Если на телевидении общественное мнение научились формировать сверху, то в Интернете ситуация иная. Пользователи социальных сетей ощущают в определенной степени свою причастность к процессу создания информации. Но в то же время новостные ленты социальных сетей не застрахованы от внешнего воздействия. Что касается перспектив дальнейшего развития социальных сетей, то, по оценке специалистов, существующие технологии связи при всех их достоинствах уже не вполне удовлетворяют потребностям Интернета и индустрии.

В условиях "новой нормальности", т.е. низких темпов роста и колебаний цен на сырье, универсальной составляющей для стимулирования экономики, как считают профессионалы, станет развитие широкополосного доступа в Интернет - развертывание сетей пятого поколения (5G). В настоящее время только 40% населения мира имеет доступ к глобальной сети. По мнению европейского комиссара по цифровой экономике и обществу Г. Эттингера, разворачивание сетей 5G в Европе к 2020 г. рассматривается как

залог успешного развития ключевых секторов экономики европейского региона. Поэтому цифровизация экономики и общества, утверждает он, сегодня является главной темой в политической повестке Европейского союза.

Что касается планов по развитию этого направления исследований в России, то, по словам вице-президента МТС по технике и IT А. Ушацкого, даже с учетом того, что понимание всех технических реалий нового стандарта связи наступит только в течение нескольких лет, «нам нужно начинать активную работу уже сейчас. Отметим, что МТС уже приступили к тестированию разработок 5G ведущих мировых брендов Ericsson и Nokia».

Представляется актуальным и важным вести сегодня речь о необходимости по мере вхождения в новую "экономическую и информационную реальность" опираться не только на нынешние реалии, но и на важнейшие перспективные технологические изменения. И те, кто не сумеет уловить и своевременно прореагировать на эти перемены и адекватным образом скорректировать свою политику, могут оказаться в проигрыше.

О.Г. Щенина, кандидат политических наук, старший научный сотрудник ИС РАН. С начала XXI в. в России происходит формирование нового политического пространства в условиях сетевого общества. В этом контексте уместно вспомнить трактовку политики учеными С. Маккларгом и Д. Лезером о том, что «политика по своей сути является сетевым феноменом». Происходят изменения не только самого «поля политики» (по П. Бурдье), политического ландшафта, но модифицируются политические практики и политические отношения, возникают их новые модели и формы, в своей совокупности оказывающие существенное влияние на социально-политическую динамику в обществе. Одновременно трансформируются функции и роли социально-политических институтов.

М. Кастельс, который одним из первых начал изучать общество в контексте сетевого подхода, подчеркивал значимость сетевой организации современного мира. «Присутствие или отсутствие в сетях и динамика взаимодействия сетей являются решающим источником доминирования и изменения в нашем обществе...», - пишет он. По своей сути общество было сетевым (сетевой структурой) на всех этапах исторического развития. Именно на это обращает внимание

М. Кастельс, утверждая, что «сети - это достаточно старая форма материализации человеческой деятельности». Для современного человека сети с развитием информационно-коммуникационных технологий и появлением новой виртуальной реальности создали новое социально-политическое пространство его жизнедеятельности. Можно утверждать, что в новых условиях появился новый человек - сетевой Homo Retialis, а в политической сфере под влиянием развития технологий происходит медиатизация политики.

Сегодня зарождается новое направление в политической науке - «визуальная политология». Ее появление можно соотнести с формированием визуальной культуры в обществе нового типа. Однако это связано не только с переходом к принципиально иным носителям информации, но и визуализацией в целом общественной жизни в условиях массовой культуры, а также медиатизацией политики. Визуализация напрямую затрагивает коммуникации, в том числе и политические, наполняя их новыми образами, смыслами и символами. Символы и смыслы в политической жизни приобретают особую роль в условиях «текучей современности» (З. Бауман). Поскольку новые медиа активно используют визуальные средства воздействия на сознание человека (например, мемы, фейки, хештеги), влияние которых основано на учете физиологических особенностей человека - 80% всей информации он получает визуально -все это ставит в повестку дня вопрос о необходимости формирования визуальной политики государства.

В процессах информационного воздействия посредством медиа происходит усвоение человеком небольшой части обширного потока информации. Информированность современного человека усложняет, с одной стороны, возможности манипуляции его сознанием и поведением, с другой стороны, заставляет изобретать все новые информационные технологии в борьбе за воздействие на умы.

В новых условиях появляются и новые виды политики: «символическая политика», «визуальная политика». Американский политолог М. Эдельман в своих работах «Символическое использование политики» (1964) и «Политика как символическое действие» (1971) впервые предложил изучение символических элементов политики для описания политических событий, явлений, процессов. Симво-

лическая политика - появившийся сравнительно недавно новый концепт в политической науке.

В отечественной политической науке одно из первых определений символической политики было предложено С.П. Поцелуевым, который рассматривал ее как «особый род политической коммуникации, нацеленной не на рациональное осмысление, а на внушение устойчивых смыслов посредством инсценирования визуальных эффектов». Более углубленный подход к трактовке концепта «символическая политика» можно встретить в работах О.Ю. Малиновой, которая утверждает, что «символическая политика -это деятельность, связанная с производством различных способов интерпретации социальной реальности и борьбой за их доминирование в публичном пространстве». При этом автор отмечает, что «символическая политика является не противоположностью, а скорее специфическим аспектом «реальной» политики».

Символическая политика, безусловно, оказывает влияние на формирование повестки дня, и сама формируется под ее влиянием, однако, ее реализация имеет определенную специфику. Она состоит в том, что в арсенале символической политики содержатся средства, позволяющие внедрять в массовое сознание нужные образы, которые оказывают серьезное влияние на восприятие человеком процессов и явлений политической реальности. По мнению К.Ф. Завершинского, специфику символической политики «следует связывать с активностью властных элит и многообразных сетевых сообществ по управлению и контролю за доступом к публичному дискурсу других групп».

Используемые в СМИ как синонимы понятия «виртуальная политика», «визуальная политика», «символическая политика» являются следствием нового формата коммуникаций и отношений. Символическая политика сегодня моделирует контуры будущего, ее границы задаются «сверху» и «снизу». Здесь уместно вспомнить интенции Дж. Гербнера о роли образа события. Мифы, образы, нарративы, идеи, фреймы, стереотипы можно рассматривать как элементы символической политики, а, например, фейки как инструмент продвижения новых смыслов и ценностей. Под их влиянием происходит символизация образа пространства, символизация событий прошлого, настоящего и будущего. Не случайно

ряд современных исследователей называет нынешнее столетие «эпохой политической мифологизации».

С символической политикой связана мифологизация политической жизни, под влиянием которой происходят изменения общественного мнения и массового сознания. М. Эдельман отмечал важную функцию символической политики - «она способствует признанию массой существующего политического порядка».

В современном обществе масс-медиа по сути конструируют новую политическую реальность на основе символической политики. «Именно СМИ выступают мощнейшим ресурсом конструирования политической реальности», - отмечает С.В. Володенков. Манипулирование общественным мнением происходит на основе конструируемых заинтересованными в них акторами виртуальных моделей, позволяющих изменять или корректировать политические взгляды и даже мировоззрение человека.

Эффективность реализации символической политики в политических практиках современной России оценить сегодня достаточно сложно. На наш взгляд, можно говорить об ее амбивалентности. С одной стороны, символическая политика способствует легитимации власти, формируя, например, образы политических лидеров или имидж политической партии. С другой - она влечет новые риски и угрозы, связанные, прежде всего, с широкими возможностями манипуляции сознанием людей.

Виртуальное пространство символической политики формируется многочисленными акторами политики на основе политических коммуникаций. Причем спектр взаимодействия акторов политики в виртуальной среде значительно шире, нежели в реальной политике. По мнению Дж. Кина, новая система коммуникаций в современном сетевом обществе может рассматриваться как «коммуникационное изобилие». Сети предлагают не только новые форматы коммуникаций и диалога, но и расширение возможностей оказания влияния на политические сообщества, политическую власть, формируя форум мнений.

А.В. Назаренко, кандидат политических наук, старший научный сотрудник ИС РАН. Понятие сети явно или косвенно присутствует практически во всех работах современных философов, политологов, социологов, посвященных постиндустриальной современности. Оно достаточно удач-

но вписалось в целый ряд принципиально новых подходов в социально-гуманитарном знании, начиная со второй половины ХХ в. - века «рефлексии», когда этика индивидуализма и гедонизма стала определяющей. Заметим, что рефлексия всегда была обусловлена уровнем знания, влияющего на структуру общества и его состояние. Связь знания и власти очевидна, более того, эти понятия стали, с подачи Фуко, эквивалентными. Однако человек, избранный новой миссией и центром системы, оказался столь многолик и сложен, что его предполагаемая однозначная идентичность распалась. Мир перешел от состояния упорядоченной системы к конкретному индивиду со свойственной ему пульсирующей «метафизикой желаний» в образе делезовских «машин желания».

Доминирующая в политике, и не только (психология, информатика, лингвистика, структурализм), бинарная логика и «двуоднозначные» отношения не позволяют постигнуть множественность. Ее нельзя найти ни в единстве, ни в дихотомии. Если же мы рассуждаем о сетевом обществе как о множественности, то возникает вполне закономерный вопрос, какой может быть политика, которая изначально субъективна в исходном хаосе; как каждый узнает в нем своего и чужого. На этом непростом смысловом фоне наиболее адекватным постмодернистским символом сетевого общества видится делезовское понятие ризомы, отличного от общепринятого понятия корня как стержня и центра. В ризоматическом многообразии можно увидеть не просто новую модель единства, но и способ восстановления утраченной тотальной универсальности, действующей в любой сфере знаний.

В сетевой структуре акторы априори гетерогенны в своих предпочтениях и интересах, взаимозаменяемы, равнозначны друг другу и имеют полную свободу вплоть до выхода из сети (принцип соединения и неоднородности). В ней важна множественность связей и коммуникаций, а не акторов; их плотность и конфигурация определяют успех коммуникативных политических стратегий (принцип множественности). На этом хочется особо акцентировать внимание - именно коммуникативных, а не шмит-товских стратегий противостояния. Если ризома нарушена в том или ином месте, она либо возобновит свой рост в

прежнем направлении, либо выберет новое, благодаря чему возникнут новые коммуникации.

И, наконец, самое, на мой взгляд, важное с точки зрения политики - сетевые конструкции предполагают постоянное изменение конфигураций, не позволяющих ей оставаться тождественной самой себе, а значит, любые аналогии бессмысленны. В терминологии Делеза сети - это карты, имеющие множество входов и выходов, обеспечивающих подвижность законченного состояния (принцип картографии и декалькации). Благодаря этому свойству очень легко проводится аналогия со знаниями, которые могут приходить из разных мест, позволяя картографу дополнять карту реальности бесконечно.

Какими могут быть на этом фоне изменения сути политики в возникающем на глазах сетевом обществе? Какими будут ее концептуальные основы и какой должна стать логика политических процессов, изначально предполагающих консолидированные действия вокруг конкретной, стержневой идеи? Замечу, что все современные методы предполагают наращивание множественности в определенном направлении - преимущественно линейном, тогда как единство, наоборот, утверждает себя в виде круга или цикла, и в этом видится главное противоречие. Для его разрешения необходимо создание новой карты, что потребует обращения к дискурсивным практикам, влияющим на состояние и поступки людей, дающим возможность согласования входов и выходов. Разрабатывая концепцию «коммуникативного действия», Ю. Хабермас пришел к заключению, что достижение аутентичного понимания, ведущего к общественному согласию, является главной целью постоянно генерируемых дискурсов и переговоров, разрешающих прагматические, моральные и этические вопросы. Можно говорить о том, что сетевой мир становится местом для дискуссий во имя самого мира.

Аутентичное понимание предполагает два важных момента - интертекстуальность дискурса и его прецедент-ность. При этом под первым следует понимать транслируемую систему традиционных для человека ценностей -материальных и духовных. Общемировой культурный код, не делимый на цивилизации, нации, государства, религии может оказаться необходимым связующим звеном для современного мира. Прецедентность, в свою очередь, может стать, а может и не стать фактором культуры, поскольку

«текст», значимый для конкретной личности, может оказаться непонятым ее окружением. Для того чтобы избежать потенциального непонимания, нужно стремиться к сверхличной прецедентности дискурса. Благодаря этому появляется возможность неоднократного обращения к такому «тексту» в ходе всех возникающих в социуме дискуссий. Прецедентные тексты должны превратиться в «тексты влияния», для чего они должны содержать в себе определенный связующий ценностный аспект, не противоречащей интертекстуальному смыслу. Это является условием построения успешной коммуникации.

В основе логики выстраиваемой коммуникации должны лежать «нетоталитарные» культурные модели, предполагающие мирное сосуществование различных «истин» в рамках одной культуры. Цивилизационная, религиозная, национальная или государственная логика, априори предполагающая исключительность, для диалога не подойдут, ибо невозможно будет отказаться от вожделенного, с точки зрения политика, понятия единого центра в пользу искомой по-лицентричности. Можно сколь угодно много говорить о ней как о желаемой, но в конце концов вновь оказаться в состоянии либо столкновения цивилизаций, либо религиозной войны или межгосударственного конфликта.

Новое содержание при этом обретает понятие свободы, которую нужно трактовать как многомерное «пространство» (интересно вспомнить о четырех пространствах Европейского союза), в котором может оказаться множество координатных систем, позволяющих политику себя позиционировать. Благодаря ей появляется возможность выбирать, в каких коммуникационных сетях ему участвовать, какие игнорировать, а какие воспроизводить. Именно благодаря свободе индивид обладает неким коммуникативным ресурсом, коридором возможностей, позволяющим ему выступать в качестве ретранслятора и маршрутизатора создаваемой сети. Однако надо учитывать, что раз носителем культурного кода является человек с его внутренней склонностью к свободе, сохранению собственной идентичности и с одновременным отказом от этого во имя удобного и безопасного порядка, осенённого «божественным откровением», уже изначально существуют предпосылки разрыва культурного поля. Политики могут легко воспользоваться этим и, надо заметить, успешно это делают как в рамках

консервативных, так и в рамках либеральных моделей. Поскольку речь все же идет о некой единой сети, то никак нельзя допустить столкновения рационального с иррациональным, покоя с неудовлетворенностью, иллюзорно-оптимистического с трагико-героическим, индивидуальности с мистическим единством.

Любой политический сдвиг в ту или иную сторону легко способен уничтожить почву для коммуникаций. Глобальная сеть окажется разрушенной, разделенной на отдельные сети - цивилизационные, национальные, государственные, либеральные или консервативные в своей основе. За этим неизбежно просматривается внутрисетевой конфликт. Следовательно, роль и место человека в обществе должны изменяться, его личная и публичная значимость будет только возрастать, что нельзя игнорировать и должно быть учтено при новом политическом взаимодействии.

Новые социальные сети дают каждому человеку возможность публично высказаться. Публичность, в свою очередь, не допускает сознательного политического искажения сути дискурсов, ибо этому всегда будет препятствовать их интертекстуальность. Количество источников информации увеличивается невероятно; речь идет о глобальных массивах информации, которые с разных сторон систематизируют знания, а это очень серьезное историческое изменение, смысл и грандиозность которого мы до конца еще не осознаем.

Л.В. Макушина, кандидат исторических наук, доцент кафедры экономики труда и управления персоналом Российского экономического университета им. В.Г. Плеханова. Сейчас все чаще говорят о переходе не к информационной, а к сетевой экономике, различая эти понятия в связи с тем, что развитие информационных технологий в экономике принципиально не сказывается на социально-трудовых отношениях, на рынке труда. Вместо стратегии развития информационного общества, которая была принята в 2008 г. и действовала до 2015 г., по словам главы Минкомсвязи Н. Никифорова в России должна появиться стратегия развития сетевой экономики, которая призвана обеспечить рост конкурентоспособности страны, эффективность экономики, постоянное увеличение доходов населения.

Для сетевой экономики характерно, что она не просто совершенствует технологический процесс, но полностью видоизменяет его: часто в сеть переносится весь произ-

водственный процесс. Сетевая экономика придает производству большую «гибкость» как в отношении продукта, так и относительно использования рабочей силы.

«Гибкими» становятся оплата труда, колдоговорные и социальные права, формы занятости и трудовых отношений, рабочее время.

Концепция «гибкого производства» нарушает привычные трудовые отношения, затрудняет их колдоговорное и законодательное регулирование, ослабляет позиции наемных работников. Так, при работе по скользящим графикам отсутствует обусловленная колдоговорами оплата. Продолжительность рабочего дня часто доходит до 10 часов, а рабочей недели - до 50 часов; происходит сокращение предусматривающих дополнительную оплату сверхурочных работ. Профсоюзы видят в этом серьезную опасность возникновения «сезонной работы» и подчинения индивидуального рабочего времени исключительно интересам производства.

Многие специалисты опасаются, что сетевизация экономики это не только возможности для новой рациональной организации труда, но и риски: сложность переобучения новым формам работы; социальная изоляция работника в процессе труда от коллектива; уменьшение значимости трудового договора; индивидуализация трудовых отношений и многое другое, что демотивирует работника.

Трудовые отношения в связи с этим меняются, так как возникнут новые формы занятости и способы организации рабочего места и рабочего времени. Невозможность применения в полном объеме трудового законодательства, приспособленного к традиционным формам производства, приводит к ущемлению прав лиц наемного труда. Исследователи обращают внимание на невысокий статус надомной работы в современном обществе, типичный для сетевой экономики. Отмечается также, что одновременно с процессом распыления рабочих мест и децентрализации экономики происходит концентрация политической власти.

Особенностью сетевой экономики является то, что модернизация в этой сфере происходит при явном снижении темпов экономического роста, что негативно сказывается на уровне занятости. Даже в сфере обслуживания идет массовое сокращение занятости. Рационализация производства сама по себе не гарантирует увеличения занятости, повышения квалификации, улучшения здоровья и роста доходов

работников. Революция в области высоких технологий, в том числе массовая сетевизация, делает невозможным обеспечение полной занятости даже при высоких темпах экономического роста. В таких условиях трудовой потенциал многих миллионов безработных окажется невостребованным обществом. Безработица носит, в основном, структурный характер, поэтому профсоюзам необходимо активизировать свою деятельность в области профессиональной подготовки и переобучения работников. Осуществляться оно должно не для удовлетворения сиюминутных потребностей производства, а в интересах трудящихся, в целях повышения их профессиональной мобильности.

Необходимо планирование мероприятий по обучению на уровне предприятий и концернов. При этом весьма полезным может оказаться опыт ряда западноевропейских стран. Так, например, в ФРГ в колдоговорах стало закрепляться требование профсоюзов о том, что переподготовка трудящихся, чьи рабочие места были сокращены в ходе модернизации производства, или тех, кто не смог приспособиться к новым условиям работы, должна проводиться за счет предприятия при полном сохранении зарплаты. Непрерывное образование - одно из важнейших условий адаптации наемных работников к сетевой экономике, основной фактор конкурентоспособности специалиста на рынке труда.

Сетевизация экономики увеличивает пропасть между победителями и проигравшими в экономической гонке на выживание. Цифровые технологии любят «суперзвезд». К примеру, изобретатель компьютерной программы по автоматизации расчета налогов может заработать миллионы долларов, и при этом бесчисленные бухгалтеры окажутся на улице. «Новые технологии вторгаются в сферу человеческого труда с невиданной беспощадностью, - говорят американские ученые Э. Макафи и Э. Бриньолфссон, - и первым под ударом оказывается средний класс и даже высококвалифицированные работники в сфере образования, медицины и юриспруденции. Такое ощущение, что средний класс постепенно исчезает. А между самыми богатыми и самыми бедными пропасть расширяется еще больше». Сложно проигнорировать и другое предупреждение - о все увеличивающейся пропасти между теми, кто с компьютерами «на ты», и остальным человечеством. Даже если экономика всего лишь претерпевает последствия очеред-

ного технологического скачка, для огромного числа работников такие перемены очень болезненны, и эту проблему нужно как-то решать. Средний работник теряет позиции под натиском современных технологий. Чтобы найти лучший способ, как им помочь, необходимо сначала правильно диагностировать проблему.

Еще одна проблема, осложняющая ситуацию на рынке труда в связи с наступлением эры сетевой экономики - демографическая. Население Европы, Америки, Японии и даже Китая стареет. В ФРГ, например, по прогнозам, в 2050 г. на 100 человек в возрасте от 20 до 60 лет будет приходиться 80 человек старше 60 лет. Такая тенденция чревата сложностями не только для системы пенсионного обеспечения, она влияет и на рынок труда. Демографическая ситуация требует от правительств соответствующей политики, когда стареющие люди будут рассматриваться как резерв рабочей силы. Подобные подходы, с точки зрения теории человеческого капитала, находятся в противоречии с необходимостью ограничения профессиональной занятости у пожилых людей. Хотя значительная часть опрошенных этой категории населения выразила готовность продолжать активную трудовую жизнь, фактическая безработица среди пожилых намного выше, чем показывает официальная статистика.

В связи с этим возникает еще один вопрос: насколько стареющее население восприимчиво к стремительным научно-техническим переменам, которые затрагивают все сферы деятельности человека, не будет ли их инертное мышление тормозом на пути инноваций? Готово ли старшее поколение к переобучению и повышению квалификации? Судя по опросам, все больше молодых предпринимателей стремятся перенять опыт старших, более опытных коллег, поэтому представляется, что возвращение пожилых на рынок труда вполне реальная вещь.

В итоге хочется еще раз подчеркнуть, что в наше время влияние сетевой экономики неоднозначно. Социально-трудовые отношения, рынок труда, занятость начинают испытывать на себе все возрастающее давление. С одной стороны, это колоссальные возможности для совершенствования и рационализации производственного процесса, с другой - это реальные угрозы традиционному миру труда. Важно, чтобы общество, государство были готовы к этим переменам, понимали их неизбежность, четко представля-

ли проблемные поля и разрабатывали адекватную стратегию развития социально-трудовых отношений в условиях сетевой экономики, чтобы всё не свелось к стихийным протестам трудящихся и их организаций наподобие луддистского движения.

Э.С. Шиманская, старший научный сотрудник ИС РАН. Россия XXI в. во многом уже иная страна, сталкивающаяся с совершенно иными проблемами и вызовами. И не возникает удивления, когда граждане знают, как трансформировать свой политический интерес в конкретное политическое действие, сделать так, чтобы их голос был услышан. Преодолению политической апатии граждан во многом поспособствовали возрождение и мобилизация на исходе прошлого столетия разнообразных гражданских структур и инициатив. Тем самым общество в трасформационный период попыталось самостоятельно противостоять социальным рискам, порожденным рыночной экономикой, при этом взяв на себя выполнение социальных и культурных функций.

Общепринято рассматривать деятельность гражданских объединений, разного рода ассоциаций, союзов по интересам (профессиональных, творческих, спортивных, культурных, просветительских, бытовых), связанных, главным образом, горизонтально-сетевыми взаимоотношениями, в контексте доверия и солидарности. Такого рода «социальный капитал» (по Р. Патнэму) необходим для развития демократии и плодотворного взаимодействия с другими субъектами современного государства во имя общих целей и обеспечения участия граждан в управлении государством. Это позволяет также достичь интеграции общества и сохранить складывающиеся веками формы социальной солидарности, целостность общественного организма и историческую преемственность его развития. Гражданские институты вступают в деловые отношения с государством, не являясь его придатком, работают с ним как равные, прямые партнеры и тем самым даже стимулируют активность государственных структур.

Представляется важным отметить такую их функцию, как артикуляция общественных интересов в публичной политике. Причем заявить они о себе должны таким образом, чтобы и власть, и широкие круги общественности их заметили и соответствующим образом оценили. Ведь публичная заявка о своих интересах не может не влиять на политику в государстве, тем более избравшем демократический путь развития.

Российское общество, движимое всей логикой событий, подошло к тому рубежу, когда все больше людей вовлекаются в поиск механизмов более активного влияния на окружающую их жизнь, в том числе посредством выступлений с требованием информационной открытости власти и органов местного самоуправления, а также с помощью расширения самой системы гражданских коммуникаций.

Сегодня власть испытывает со стороны общества ощутимое давление, в частности, по вопросам государственной поддержки социальной сферы. Имеются в виду, прежде всего, проблемы, связанные с образованием, здравоохранением, пенсионным обеспечением, ЖКХ, транспортом, сохранением и развитием фундаментальной науки, культуры и т.п. Конечно, эта функция менее действенна, чем хотелось бы, но процесс развивается. Не менее важной функцией гражданского сектора является публичный контроль за исполнением властью своих полномочий и за состоянием дел в обществе в целом. Исполнение этой функции предполагает также взаимодействие общественных интересов и публичной политики государства.

Нельзя не обратить внимание на происходящую в нашем стране глубокую социальную поляризацию. Поэтому необходимо постараться выявить факторы формирования протест-ных настроений, роль и соотношение различных общественных движений, их оппозиционный настрой и степень социальной активности. В российском обществе традиционно коллективные действия были направлены «против» чего-либо, а не «за» (это проявилось, например, в акциях неповиновения, голодовках, протестном голосовании). По мнению ряда исследователей, реализация гражданского общества в России может проходить как по пути укоренения «атомизированного варианта», так и выбора альтернативного пути. Первый вариант представляет собой формирование различных групп интересов, не имеющих широких горизонтальных связей и в силу этого находящихся в определенной зависимости от власти. Второй - это развитие сетевого гражданского общества, которое предполагает внедрение горизонтальных форм обмена ресурсами, солидарных внутрисекторных взаимоотношений, культуры ком-мунитаризма. Коммунитаризм (по А. Этциони) призван уравновесить индивидуальные права и социальную ответственность. С коммунитаристским движением связывают и естест-

венно складывающиеся локальные сообщества (коммьюни-ти) как территориальные самоуправляющиеся структуры, связанные со столь актуальным сегодня понятием «новая социальность». Предполагается. Что новая социальность должна быть неразрывно связана с конструированием национально ориентированной идентичности как одной из важных составляющих «культурной парадигмы» новых социальных движений, инициирующих и социальные изменения, и возможные модернизционные прорывы.

Пока же в России значительная часть гражданских союзов и общественных объединений независимы лишь формально: по существу, они продолжают тяготеть по ряду причин (материальным, организационным) к властным структурам.

Тем не менее можно утверждать, что слой инициативных граждан, способных решать жизненно важные задачи и эффективно взаимодействовать как между собой, так и с отдельными индивидами, с другими компонентами социальной системы, сложился или, по крайней мере, находится в процессе. Именно такие самоуправляющиеся люди и составляют в нашей стране общественный сектор - как теперь принято его называть, третий сектор. Один из его отрядов представлен негосударственными некоммерческими организациями (НКО), которые заняты реальными делами - решением острых социальных проблем в различных территориях и в первую очередь в российских городах. Это, к примеру, обеспечение условий жизнедеятельности инвалидов, вопросы профориентации и трудоустройства, оказание правовой помощи населению, охрана памятников, обустройство дворовых территорий, внешкольная работа с детьми и подростками, экологические проблемы. Важно отметить, что эти общественные организации - не застывшая, формальная структура, а живой организм, являющийся движущей силой развития гражданского общества.

Одним из основных противоречий современного общества становится противоборство интеграционных и дезинтег-рационных потенций развития. Как примирить эти противоположно направленные тенденции? Каким образом возможно сочетать все нарастающее стремление к индивидуальной и групповой автономии с устойчивостью социума, права автономной личности - с ее социальной ответственностью? Возможно, ответ следует искать во все возрастающей новой общественной потребности в интеграции на всех уровнях:

межличностном, национальном и планетарном. Эта потребность стимулирует поиск новой социальности как противовеса негативным последствиям индивидуализации.

Благодаря вовлечению многообразных интересов индивидов в сети взаимодействия происходит преодоление столь характерной для современного общества, российского в том числе, «фрагментации идентичностей». Агрегируя таким образом социальных акторов, создаются условия для альтернативной социальной организации и строительства новых общественных институтов. Прежде всего, имеются в виду неформальные сети, возникающие в целях решения той или иной конкретной проблемы и использующие различные формы протеста, так называемую стратегию прямого действия, преимущественно неполитического характера. Однако замечу, что в мировой практике уже известны примеры трансформации социальных движений в политические, если не удается иным способом достичь конструктивного диалога с властью.

Самоорганизующиеся группы граждан осуществляют реальную, а не имитационную деятельность. Формы ее многообразны: используются как существующие легальные каналы влияния на власть, так и различные формы гражданского протеста. В качестве примера солидаристских практик приведу деятельность движений экологов, автомобилистов (синие ведерки), обманутых дольщиков, противников уплотнительной застройки. Из недавних акций - про-тестные выступления дальнобойщиков против платежной системы «Платон», охватившие многие города и регионы России осенью 2015 г. и в результате добившиеся от власти адекватного, удовлетворившего их ответа.

С уверенностью можно сказать, что в современной России новые социальные движения, преимущественно организованные в горизонтальные сети, помогают вернуть веру обществу в свою способность оказывать влияния на происходящие в стране процессы, равно как и на судьбу самих ее граждан.

Г.А. Малышева, младший научный сотрудник ИС РАН. Целесообразно затронуть вопрос о том, какую трансформацию переживает национальный суверенитет с наступлением сетевого и информационного общества. Оговорюсь, что под «национальным суверенитетом» в данном случае подразумевается суверенитет современного государства -

полиэтничного и мультиконфессионального, поскольку применительно к сетевой проблематике, как правило, используется именно такое смысловое наполнение этого понятия.

При рассмотрении данного вопроса необходимо учитывать две разнонаправленные тенденции. С одной стороны, под воздействием глобализации происходит размывание институтов традиционного национального государства, сформировавшегося в рамках Вестфальской модели, когда оно уступает часть своих суверенных прав в пользу наднациональных структур. С другой - как тренд последнего времени наблюдается ренессанс суверенитета и стремление удержать максимум властных полномочий на национально-государственном уровне.

Исходя из характера сетевых процессов, можно было бы предположить, что сетевая парадигма противоречит самому принципу суверенитета и государственной независимости. Представители крайних подходов к данной проблеме вообще отрицают необходимость суверенного национального государства как такового, хотя оно и в наши дни остается главным носителем суверенитета.

Вместе с тем необходимо иметь в виду двойственность феномена сетевизации национального суверенитета. Сетевые процессы глобального характера могут находить локализацию в рамках национального государства. В то же время национальные суверенные интересы, преломляясь в мировом сетевом пространстве, способны распространяться далеко за пределы территориальных границ национально-государственных образований. Таким образом, нет смысла жестко разграничивать и тем более противопоставлять сетевое и национально-государственное начала. Задача заключается в том, чтобы нивелировать риски сетевизации и использовать открывающиеся в связи с этим возможности.

Подчеркну, что на фоне роста глобальной напряженности тема суверенитета занимает одну из ведущих позиций в российской политический и общественной повестке дня, являясь предметом беспокойства как для элит, так и для широких слоев наших сограждан. По данным одного из последних опросов 2016 г. ВЦИОМ, 72% россиян убеждены, что политика властей должна быть ориентирована на укрепление суверенитета страны. В ряду ценностных ориентаций граждан РФ суверенитет занимает столь же важное место, как

стабильность и безопасность национального развития, и служит гарантией выживания России в современном мире.

На этом фоне небезосновательны опасения тех, кто воспринимает как угрозу ряд феноменов, сопутствующих развитию глобального сетевого общества, среди которых можно указать так называемое многостороннее управление. Фактически речь идет о формировании транснационального сетевого управленческого пространства, которое дополняет государственные иерархические структуры. Причем география этого пространства не совпадает с традиционными территориальными границами, а многие из его важнейших игроков и «центров влияния» не подчинены национальным интересам государств-реципиентов горизонтального управленческого процесса, хотя они и обладают определенными инструментами регулирования сетевой активности.

Развитие современных цифровых технологий и разнообразные формы их влияния на социальную жизнь заставляют говорить об информационном измерении национального суверенитета. Киберпространство играет связующую роль в формировании глобальных сетевых практик, активно вмешиваясь во все сферы человеческой жизнедеятельности, включая политические отношения.

Подобного рода процессы носят трансграничный характер, и очевидное преимущество в них получают глобальные игроки, обладающие возможностью создавать, контролировать и управлять новейшими технологиями. Киберконфрон-тация как гибридная форма межгосударственного противоборства в качестве одной из своих целей имеет дестабилизацию внутренней политики государств-конкурентов путем распространения дезинформации, дискредитации тех или иных сил и политических фигур или же внутриполитического процесса в целом, например, через подрыв доверия к результатам выборов.

Информация, поступающая через сетевые структуры, играет все большую роль в формировании общественного мнения по вопросам текущей политической повестки и накладывает свой отпечаток на взаимоотношения общества и власти. Таким образом, сетевая парадигма создает условия для того, чтобы усматривать новый, горизонтальный источник легитимности, причем, в отличие от традиционной «вертикали легитимности» представительной системы национальных государств, не вписывающийся в их террито-

риальные границы. Происходит своего рода легитимизация политической власти извне, через сетевое пространство, которая дополняет ее суверенную внутреннюю легитимизацию и становится фактором стабильности и безопасности всей политической системы.

В современных условиях информационный суверенитет приобретает не только технологическое, но и социокультурное измерение. Информационное общество, если оно используется как проводник неких «универсальных» ценностей, подтачивает национальную идентичность, девальвируя традиционные культурные установки и подменяя их другими, принесенными извне. Сопротивляемость социума к экзогенному влиянию может быть увеличена наличием сильной национальной государственной идеи, идеологической спаянности общества, базирующейся на четких представлениях граждан о том, что допустимо, а что нет, с точки зрения национального суверенитета.

Отстаивая суверенитет в эпоху сетевизации и информационной глобализации, недостаточно ограничиваться оборонительными стратегиями. В условиях, когда информационный продукт становится средством продвижения национальных интересов, необходима высокая конкурентоспособность в его производстве и распространении не только во внутреннем, но и во всемирном сетевом пространстве, а также приятие опережающих мер в сфере информационной и кибербезопас-ности. В частности, имеется в виду разработка и утверждение национальной стратегии безопасности в киберпрост-ранстве. Этот правовой документ находится пока лишь на стадии концептуальной разработки. Заметим, что в США подобного рода стратегия была утверждена еще в 2003 г.

Сегодня, когда институт суверенитета трансформируется и адаптируется к новым вызовам сетевой эпохи, задачей российских властных элит, гражданского общества, а также представителей отечественной научной мысли является выработка подходов, методик и инструментов, которые позволили бы эффективно управлять процессами этой адаптации.

О.М. Михайленок. Российский социум трансформируется в общество риска в значительной степени под влиянием почти непрерывного воспроизводства кризисных ситуаций. При этом нивелируется присущая кризисам периодичность, происходит углубление кризиса и на фоне осознания невозможности найти более или менее скорый выход из него

усугубляется ощущение неопределенности. Все это сопровождается эскалацией воспроизводства рисков и угроз безопасности.

Как отмечалось, наряду с большими возможностями масштабных изменений в области социально-трудовых отношений они могут породить значительные риски.

Можно говорить о многовариантности проявления и гибридном характере угроз, а также о проецировании внешних угроз на внутриэкономическую и политическую ситуацию. При этом следует учитывать как традиционные угрозы, так и угрозы «нового поколения». Как верно было отмечено, они в первую очередь связаны с развитием информационных и коммуникационных технологий.

Еще раз обращаясь к понятию новой социальной реальности, напомним, что последние десятилетия отмечены приоритетной значимостью понятия сетевого общества. Наиболее яркий теоретик сетевого общества М. Кастельс проанализировал основные элементы сетевых структур и попытался оценить воздействие последних на изменение облика всего общества. Другой автор концепции социального пространства П. Бурдье также считал, что сетевое начало охватывает все структуры современного общества и это существенно изменяет взгляды на общественное бытие и мир в целом. Безусловно, общество все больше пронизываемое сетями различного масштаба, по существу, считается сетевым.

Несмотря на достаточно многочисленные работы в данной области можно согласиться с мнением, что вызовы, связанные с пониманием новой социальной реальности, проблемы ее концептуализации в настоящее время осмыслены явно недостаточно. Современное научное сообщество не предложило пока каких-либо общепризнанных или хотя бы приемлемых значительным числом ученых, концепций, характеризующих особенности постиндустриального развития и специфику его главных аспектов - например, глобализации, информатизации, сетевой структуризации и др. А ведь все эти явления быстро приобретают общемировой характер и наверняка станут основой радикализации мировоззренческой и социокультурной сфер общественного бытия.

Пока мы вынуждены констатировать, что изменения социальной реальности происходят в опережающем темпе по сравнению с инновационными, прорывными идеями философской и социально-теоретической мысли. Миро-

вое научное сообщество, опирающееся на традиционные подходы и методы исследования, далеко от реализации адекватного интеллектуального обеспечения осмысления сложных и динамичных процессов трансформации современного общества.

Мы испытываем острый кризис научных идей, дефицит новых методов и средств постижения как глобальных, так и не менее важных локальных проблем, которые лавинообразно возникают в ходе становления новой социальной реальности. Это касается освоенной пока также в совершенно недостаточной мере сферы предвидения и нейтрализации рисков и угроз, связанных с последней.

В этих условиях научная общественность должна стремиться к инновационному прорыву, поиску новых стратегий изучения реальности не только в научно-технической и экономической сферах, но и в области общественных наук. В частности, необходимо существенное обновление исследовательских стратегий и подходов к оценке состояния социально-политических отношений в современной России, поиску их новых моделей.

Социально-политическая динамика в сетевом обществе: вызовы и риски («круглый стол»). В выступлениях участников круглого стола дан анализ актуальных проблем, угроз и рисков, связанных с тенденцией развития сетевой структуры современного социума и соответственного изменения характера социально-политических отношений в нем.

Ключевые слова: социально-политические отношения, новая социальная реальность, угрозы, риски, сетевое общество, политические коммуникации, социальная политика.

Socio-political dynamic of the network society: challenges and risks ("round table"). The agenda of the debates is dealing with the actual problems of network society, its development, connected with challenges and risks, and then the contemporary changes in dynamic of socio-political relations.

Key words: socio-political relations, new social reality, actual challenges, risks, network society, political communications, social policy.