CC BY
41
Раздел 3
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ведущие эксперты раздела:
ЛИДИЯ ПАВЛОВНА ГЕКМАН — доктор культурологии, профессор Алтайской государственной академии культуры и искусства (г. Барнаул)
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА ПЕРВУШИНА — кандидат культурологии, доцент, проректор по научной работе АлтГАКИ (г. Барнаул)
УДК 130. 2
Л.Л. Штуден, д-р культурологии, проф. НГУЭиУ, г. Новосибирск
СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЙ ПАРАЗИТИЗМ
(Окончание, начало — в №2 [9])
Феномен социально-культурного паразитизма рассмотрен в контексте диахронической типологии культуры. Определены критерии паразитизма в культуре; исследованы источники и основные элементы социально-культурного паразитизма. Предложен авторский подход к преодолению этого феномена как проявления антикультуры.
Ключевые слова: феномен социально-культурного паразитизма, диахроническая типология культуры, критерии паразитизма в культуре, социально-культурный паразитизм как антикультура.
Первый вариант решения проблемы предполагает создание цепочки сдержек и противовесов, способных, если не уничтожить на корню социальный паразитизм, то во всяком случае держать антисистему под контролем закона, не давать ей разрастись в смертельную раковую опухоль. В принципе, это могла бы сделать идеально отлаженная демократическая система правления, предполагающая примат общественного договора над всеми другими формами социального контроля. Некоторые современные западные государства (Швейцария Канада Чехия Швеция), похоже, придерживаются этого принципа. То же самое было бы возможно при существовании устойчивого «мягкого» монархического правления при условии, что суверен был бы озабочен процветанием и порядком в собственном государстве, опирался на органы самоуправления на местах и пользовался доверием и уважением своих подданных. Оба эти варианта, однако, ненадёжны в исторической перспективе. Авторитаризм тяготеет к деспотии и при «удобном» случае прямо в неё переходит, т. е. рано или поздно даёт простор паразитизму власти. Демократическая же система не имеет почти никакой защиты против паразитизма коммерции.
Второй вариант — хорошо известное по историческим примерам и произведениям социалистов-утопис-тов государство-казарма, в котором регламентировано всё, вплоть до распорядка дня, покроя одежды и интимных отношений. Показательный пример в этом отношении даёт Спарта. Коллективное по существу управление (герусия эфоры и ещё два царя вместо одного) прочно гарантирует граждан от произвола власти. С другой стороны, коммерческая деятельность на территории Спарты была практически парализована всевозможными запретами. Даже сами деньги (тяжёлые железные брусья) специально были рассчитаны на то, чтобы ими неудобно было пользоваться даже при простой купле и продаже. Что касается криминальных наклонностей, то выход для них был предоставлен каждому спартиату и тоже организованно в предусмотренной обычаем форме: воспитанникам казарм приходилось воровать еду, чтобы прокор-
мить себя; раз в году устраивалась организованная облава на илотов, часть которых убивали...
Однако нельзя забывать, и того, что ВСЕ спартиаты, по большому, счёту были самыми настоящими паразитами: они жили за счёт земледельческого труда общественных рабов (илотов) и ремесленного труда свободных людей, не входящих в избранную касту (периэков). Так же и любое государство-казарма, из тех, что существовали в Истории, предполагало разрешённый законом паразитизм определённых классов общества, но ему ставились весьма жёсткие рамки, обусловленные устройством государственной машины. Таким образом, государства этого типа отнюдь не упраздняли сам принцип социального паразитизма: они лишь делали его органической частью своей социальной системы, ставя его тем самым под жёсткий контроль. Здесь мы имеем дело с системно организованной структурой социального паразитизма обусловленной тоталитарной властью. В этом случае социальный паразитизм организован таким образом, что он не может неуправляемо разрастаться, разрушая социум. Так было поставлено дело, в частности, в бывшем СССР. Вот что, например, пишет — вполне справедливо — ностальгирующий по «счастливым» временам советской партократии политолог А. Севастьянов («Литературная газета» декабрь 2005 г. №54, с. 3): «Чиновник должен был соответствовать линии партии. Он не должен был не только воровать и взяточничать, но и вести безнравственный образ жизни. И за ним на сей предмет был догляд со стороны и парткома, и КГБ, и народного контроля. А в случае чего — и МВД с прокуратурой. И чиновники боялись. Конечно, злоупотребления и по службе, и в личной жизни встречались и тогда, но не такие же как теперь!»
Политолог ЛГ уловил существенный нюанс механизма ограничения чиновничьей коррупции при тоталитарном режиме: СТРАХ. Этот же фактор, кстати, действовал в какой-то степени и в царской России: провинциальные хапуги не могли себе позволить слишком больших вольностей, опасаясь рыка начальства: «Не
по чину берёшь!». Но, конечно, страх, ограничивая аппетит коррупционера, не может заставить его вовсе отказаться от избранного им способа существования.
Фактически, первые два варианта социальной защиты обеспечивают на какое-то время устойчивое сосуществование социума-паразита и социума-донора. Но способы защиты здесь диаметрально противоположные. В первом случае инструментом ограничения социального паразитизма является противодействие и борьба с ним, а во втором — его тотальная организация его включение в социальную систему.
Возможность соединения трёх видов паразитизма
Есть одно весьма существенное обстоятельство, которое ставит под сомнение эффективность упомянутых двух способов социальной защиты: дело в том, что и власть и коммерция внутренне тяготеют к криминалу. Чем более авторитарной становится власть, тем всё больше и больше она испытывает искушение пользоваться внезаконными рычагами подавления и манипулирования. Один из таких рычагов — тайная полиция, везде и всюду поставленная фактически над законом. Деспотия во все времена рано или поздно переходит к открыто криминальным методам: единственный здесь «закон» — воля деспота. Суд в этом случае уже не может быть ни беспристрастным, ни независимым, то же самое относится к исполнительной и законодательной власти. Исторические примеры криминальных акций деспотической власти столь многочисленны и столь очевидны, что нет смысла их здесь специально приводить. К криминальным способам паразитирования прибегают и функционеры властных структур на всех уровнях: об этом свидетельствует, прежде всего, коррупция — явление, против которого до сих пор не найдено никакого эффективного противоядия.
С другой стороны, коммерческая деятельность также обнаруживает тенденцию смычки с криминалом: «теневая» экономика; подпольные предприятия по производству пиратских видеокассет, «самопальной» водки, фальшивых лекарств; лоббирование в правительственных структурах интересов коммерческих фирм — всё это и многое другое, вплоть до обсчитывания и обвешивания покупателей в конкретных торговых точках (ставшее в России обязательным профессиональным навыком для абсолютного большинства продавцов) — суть бесконечный ряд примеров такого рода симбиоза криминала с бизнесом. Более того, некоторые виды криминальной деятельности прямо связаны с коммерцией, например, торговля наркотиками или оружием.
Итак, главный вопрос для нас в данной ситуации: может ли в исторической перспективе наметиться эффективный союз, к которому могли бы прийти три источника и три составных части паразитизма: власть, коммерция, криминал? Как далеко может зайти это опасное сближение? К чему оно в конечном итоге может привести?
В патерналистских обществах этой угрозе препятствует конкуренция между политической властью и властью денег. В условиях демократии главным механизмом, призванным её предотвратить, становится общественный договор, способный привести к более или менее эффективному действию закона. В условиях смуты, как мы уже отмечали, опасным может быть только криминал; два других фактора практически отсутствуют. Представить себе ничем не ограниченное совместное действие всех трёх факторов, являющихся источниками социального паразитизма, достаточно страшно. Если уж неограниченное действие первого из них (деспотия) или третьего (смута) может привести к гибели социального организма — что же можно сказать о ситуации, когда все три фактора начнут совместно «работать» на умножение социального паразитизма в масштабах целого государства? Возможно ли это вообще?
Давайте представим себе такое общество. В нём, скорее всего, нет никакого намёка на общественный договор (есть лишь его имитация в виде якобы независимых законодательных исполнительных и судебных органов, якобы независимой печати, якобы честных выборов и т. д.). Власть, практически беспрепятственно проводит любые законы, в том числе те, которые в прессе осторожно именуются «непопулярными». Как правило, эти законы, а также «реформаторские» циркуляры министерств и ведомств, практически нигде не обсуждаются, их готовят в тайне от общественности и, провозглашая, ставят людей уже перед свершившимся фактом. Всё контролирует «партия власти» (на самом деле — элита криминального капитала), включая организованную фальсификацию выборов любого уровня. Армия чиновников неуправляемо разрастается; высокопоставленные их представители так организуют свою работу, намеренно усложняя бюрократическую казуистику, чтобы ни одно, даже пустячное дело, не обходилось без взятки. Эти же самые чиновники практически сами себе устанавливают размер заработной платы и определяют возможность «нецелевого» расходования бюджетных средств, делая процедуру такого рода (т. е. прямое воровство государственных денег) практически безнаказанной. Украденные деньги расходятся по заграничным банкам на секретные счета — таким образом они изымаются из внутреннего обращения, что год за годом обескровливает экономику государства. Само собой разумеется, что зарплата остальной части населения (доноров), как правило, не выше (чаще ниже) прожиточного минимума, причём даже она выплачивается нерегулярно.
Огромное количество госчиновников, сила их властных полномочий, находятся, как это ни парадоксально, в обратной пропорции к роли государства в обустройстве жизни общества. Государство, по существу, слагает с себя всю ответственность за организацию нормальной жизни страны: его не заботят ни наука, ни искусство, ни образование: всё это отдано во власть коммерческой стихии; нет эффективного контроля даже за деятельностью банков.
Политическая власть в таком государстве не заинтересована в ограничении коммерции, поскольку имеет к ней самое прямое отношение. Лишившиеся своей должности министры, губернаторы и замы президента моментально становятся главами корпораций и руководителями банковских структур. И, наоборот, любое из этих кресел они легко могут поменять на кресло политического деятеля любого ранга. Или даже могут совмещать оба вида деятельности, несмотря на официальный запрет совмещений подобного рода.
Впрочем, все запреты легко обойти, за отсутствием какого бы то ни было общественного контроля. Судьи, по телефонному звонку «сверху», могут вынести по любому делу любое решение, используя закон, в лучшем случае, как прикрытие, но в действительности постоянно его нарушая как в ходе следствия, так и в самой процедуре суда. У полиции в постоянной практике — избиения, вымогательства (например, у водителей на дорогах) прямой грабёж задержанных под видом обыска и т. п.
Власть, таким образом, неявно (частенько и открыто) действует криминальными методами, против которых простые граждане (доноры), в силу обстоятельств, оказываются абсолютно беспомощными.
В этом беззаконном мире коммерция, конечно, не может существовать вне криминала. Честные бизнесмены, не признающие законов дикого рынка, систематически отсеиваются: их просто убивают. Тем, кто хочет выжить, надлежит или самим стать на криминальный путь, или отстёгивать часть прибыли «крышующим» бандам. Многие ради прибыли идут на прямой обман клиентов и покупателей. В большом ходу на рынке сфальсифицированные товары: напичканные соей или картоном мясные продук-
ты; разнообразные подделки вместо вин молочных продуктов лекарств; пиратские видеокассеты и компакт-диски; халтурно сделанная обувь и т.д. Криминал широко проникает в бизнес. В результате — никакого «честного бизнеса», никакой «здоровой конкуренции»: потребителям (донорам) на их скудные деньги предлагается почти обязательно поддельный товар по спекулятивной цене.
Наиболее ловкие коммерсанты (их уважительно именуют олигархами) приобретают себе гигантские состояния, скупая за бесценок собственность, которая в нормальном государстве должна быть всеобщим достоянием, а не принадлежать отдельным лицам. Они организуют для себя и членов своей семьи грандиозные самостоятельные хозяйства со своим собственным товарным обеспечением, инфраструктурой, частным сыском, военизированной охраной: государство в государстве.
Что же сказать о мире профессионального криминала? В большинстве случаев он уже не выглядит таковым. Попробуйте заподозрить бандита в человеке облачённом, например, в форму полковника МВД. Или — в судейскую мантию. Или ещё выше, в элегантный костюм депутата законодательного собрания. Мафиози становятся мэрами, адвокатами, губернаторами, солидными бизнесменами. Они далеко не всегда нарушают законы, в этом нет нужды: в их распоряжении сама законодательная система, которая теперь работает для них, а не против них. Конечно, и квартирные кражи, и уличный бандитизм не становятся от этого меньше: граждане, в сущности, отданы безраздельно на откуп криминалу в любой его форме.
Итак, криминальный бизнес, криминальная политическая власть, политизированная коммерция, коммерческий криминал. Никакие антиутопии не могут сравниться с ужасом этого общества по одной главной причине: оно, в принципе, не может быть устойчивым. Оно НЕ сопротивляется социальному паразитизму, ибо в самом механизме его организации не предусмотрено никаких мер защиты; совсем наоборот, этот механизм весьма благоприятен для паразитов, использующих одновременно все средства для своей успешной деятельности. В общем, социум такого типа — тяжело больная система в состоянии прогрессирующего коллапса. Система, где фактически не работает обратная связь. Существовать какое-то время она может лишь в случае, если весь социум будет иметь возможность жить за счёт природных недр, продаваемых на сторону, то есть в той ситуации, когда всё население государства, включая доноров, становится коллективным паразитом по отношению к самой природе.
Энергия паразитизма
В качестве рабочего инструмента анализа рассмотрим человеческий социум как живую систему, в которой связи между индивидами и социальными группами обусловлены специфическим видом энергии — назовём её «энергией стремления». Энергия эта — не что иное, как иррациональная, постоянная склонность к определённому виду желаний (следовательно и поступков), характерная для большинства членов того или иного социума. Суммарный вектор этой социально значимой силы стремления, в сущности, определяет тип общественного устройства. Если, к примеру, большинством людей в данном социуме владеют религиозные устремления, мы скорей всего получим ашрам, монастырскую общину. Жажда самоутверждения (в состязании ли на государственном посту или на поле брани) соответствует, примерно, Афинскому полису времён архаики и ранней классики. Агрессия и страх — фундамент существования деспотических систем. Мессианская идея Свободы цементирует общественный организм США. Гражданско-партиотическая (перешедшая затем в имперскую) идея была характерна для Древнего Рима...
Официально провозглашаемых высоких ценностей в разные периоды Истории было предостаточно. Стремления, порождаемые этими ценностями, имели результатом появление на свет лучших творений человеческого ума и духа. Но как быть с сопутствующими им эгоистическими устремлениями? В исторической ретроспективе они существовали в любую эпоху и никуда, собственно, не исчезали. На первый взгляд они являются частным делом каждого отдельного индивида. Тем не менее, в определённые исторические периоды именно они начинают господствовать в обществе, они же формируют и адекватный им тип социальной системы. Их суммарный вектор становится преобладающим тогда, когда господствующей ценностью становится личная выгода, а главным стремлением — стремление иметь и потреблять (общество потребления — не так ли назвали западные социологи тип социальной системы созданный в Новейшее время на Западе?). Это именно тот случай, когда на первое место выступает энергия, направленная на присвоение. Энергия особого рода. Для неё можно не изобретать специальных научных терминов возьмём обиходный: АЛЧНОСТЬ. Слово, для понимания которого едва ли нужны дополнительные пояснения.
Важно отметить следующее: алчность относится к тем видам человеческих устремлений, которые так или иначе свойственны очень многим людям, так же, например, как жажда самоутверждения, агрессия, страх и т. п. С алчностью могут конкурировать только очень мощные социальные идеи, например, такие, которые в своё время были предложены мировыми религиями. История двух последних тысячелетий показывает, однако, что длительной конкуренции со стимулом личного интереса даже такие грандиозные идеи, к сожалению, не выдерживают.
Желание личной выгоды, на поверхностный взгляд, является слишком ничтожной страстью, которой при анализе масштабных исторических потрясений можно и пренебречь. Но было бы непростительной ошибкой для культуролога пренебрегать такой «мелочью». Психические интенции этого рода, подобно гнилостным бактериям, делают своё дело внешне незаметно. Заметен лишь результат: гангрена. А не считаться с ним невозможно.
Преуспеть. Дорваться. Урвать. Занять как можно более высокую нишу в социальной лестнице. Иметь чтобы быть. Победа над конкурентом как мерило успеха. Выгода как цель действия. И не переводя дыхания, не уставая, не стесняя себя никакими мелкими условностями вроде прописной морали, умножать, умножать, умножать выгоду (её никогда не бывает достаточно)!
Вот — устремления, которые мы здесь имеем в виду. Повторяем: они общезначимы. Они чрезвычайно стойки и традиционны в человеческом обществе. Психическая доминанта алчности слишком глубока, слишком универсальна, чтобы мы могли её вовсе исключить из социальной системы любого типа. Но важно знать, что существуют периоды Истории, когда именно эта интенция превалирует в том или ином социуме и тут он выстраивается по силовой цепочке: наверху оказываются те, кто обладает наибольшими возможностями присваивать плоды общественного труда (силовики, бандиты, промоутеры, дельцы, коррумпированные чиновники), внизу, соответственно, «слабосильные»: неимущие идеалисты, романтики, простофили, неудачники и т. п. Эта пирамида неустойчива: в один прекрасный момент она может рухнуть, похоронив под своими обломками, вместе со «слабосильными», весь остальной социум.
Внимательное изучение главных «пружин» устройства организованных человеческих сообществ, приводит нас к парадоксальному наблюдению, которое может кому-то показаться чересчур экстравагантным и всё же мы рискнём его здесь высказать. Впечатление такое, что люди соединяются в сообщества отнюдь не для того
чтобы обустроить себе жизнь (хотя по видимости они заняты именно этим), а затем, в первую очередь, чтобы сформировать общее поле энергетического взаимодействия и жить в нём! Ибо только в этом энергетическом пространстве могут быть реализованы устремления, владеющие большинством индивидов. Человек нуждается в духовной реализации сильней, настоятельней и даже раньше, нежели в хлебе насущном. Потому и существуют в обществе кумиры, идеалы, ценности. Общественная система устанавливает прежде всего эти ценности и средства духовной реализации на них ориентированные. Мусульманский джихад, христианские крестовые походы, массовые человеческие жертвоприношения языческим богам в Древнем Китае и доколумбовой Америке, подвиги во имя идеи национального расового имперского превосходства — всё это ни коим образом не относится к обустройству жизни. Коллективная духовная реализация — вот смысл всех этих событий. Она и служит «цементом» социума. В наиболее мирные времена это может иметь форму повседневного служения духовным авторитетам.
Теперь представим себе, что этого идейного «цемента» нет вовсе или он слишком слаб, чтобы удерживать вместе разрозненные миры индивидуальных сознаний. А вместо этого на первое место среди общезначимых ценностей выходит шкурный интерес, что тогда? Тогда именно этот «интерес» становится массовой духовной потребностью: свято место пусто не бывает. Такова логика социального бытия.
Кажется, именно эффект массовой алчности отличает «сенсорную» стадию развития культуры, выделенную П. Сорокиным. А начало этому было положено ещё 300 лет тому назад кальвинисткой идеологией, установившей что стяжание богатства — не что иное, как признак Божьей благодати и тем самым впервые за долгие века истории цивилизаций сообщившей принципу наживы сакральный статус. Хорошо известно, что на современном Западе удача в бизнесе — это больше, чем «потребность тела». Много, много больше. Это — молчаливо и стойко принятый в обществе преимущественный вид духовной самореализации. Алчность уверенно заняла командные позиции в царстве духа.
Имея это в виду, мы не должны удивляться отмечаемой социологами эрозии религиозных ценностей в странах западного мира. Удивительным образом Россия обратилась к опыту Запада именно в тот момент, когда он меньше, чем когда-либо мог бы претендовать на роль «властителя дум»! Эта ирония истории может чересчур дорого обойтись (уже дорого обходится) России.
Стимул выгоды в отсутствие перекрывающих его идеальных ценностей становится сегодня настоящей духовной эпидемией. Интенции этого рода проникают даже в детское сознание. Например, в остроумной и трогательной книжке М. Дымова «Дети пишут Богу», помимо всего прочего, встречаются такие удивительные обращения детей к Создателю: «Господи, пришли мне до воскресенья мысль, как из трёх долларов сделать шесть.»; «Пришли мне, пожалуйста, чего нет у Райки Стуловой»; «Пришли мне мешок денег. Ведь заповедь гласит: возлюби ближнего своего, оно тебе вернётся во сто крат. Подсчитай, Господи, сколько Ты на этом заработаешь»; «Дай мне какое-нибудь прибыльное дело». и т. д. Любопытно, что речь здесь идёт о детях 8—11 лет. Неплохая характеристика их взрослым наставникам, не правда ли? Человеческая культура воспроизводит интенцию алчности так же успешно, как любую другую традицию, любой другой обычай.
Необходимо заметить, что алчность как вид психической энергии одинаково свойственна всем трём названным выше разновидностям социального паразитизма. Она является для них первоосновным движущим сти-
мулом. Произвол власти рождается алчностью самодержца. Сверхприбыль — алчностью коммерсанта. «Об-щак» — алчностью грабителя.
В нашем отечестве это всё слилось воедино. Тип общества, к которому мы в итоге пришли, в российской прессе давно уже окрестили «бандитским капитализмом». К счастью, наряду с алчностью на «Планете людей» наличествуют и другие интенции, связанные не с хватательным рефлексом, а с творческим началом — их наличию человечество обязано самим своим существованием. Но в наши-то дни речь идёт, не больше и не меньше, как о задаче выживания всего человечества. Об этом думают, пишут, говорят вот уже более полувека.
Почему проблема ставится столь остро? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо ответить на другой, раскрывающий проблему изнутри, а именно: может ли быть стабильной система, где стимул личной выгоды превалирует над всеми остальными?
Мы утверждаем: нет, не может. Система в этом случае сущностно нестабильна. Ведь именно в таком социуме опасность смычки трёх факторов (власть — коммерция — криминал) становится реальностью! Следовательно, исчезает эффект обратной связи: криминализованная власть; власть, вовлечённая в денежные манипуляции не может служить противовесом ни бандитизму, ни произволу коммерции. Она сама «рекрутируется» из этих же двух источников, от них напрямую зависит. Здесь-то и возникает эффект коллапса: разница в уровне доходов между «хозяевами жизни» и остальными гражданами столь велика, что творчество как фактор роста исчезает на всех этажах социальной лестницы: «верхи» думают лишь о присвоении «низы» — лишь о выживании. Такое общество в принципе нежизнеспособно. Так, и только так работает среди людей энергия алчности.
«Что делать?..»
Здесь мы рискнём сделать несколько общих замечаний, касающихся существования живых систем столь специфического вида как человеческий социум. «Конструкции» этих систем весьма многообразны. Они представлены совокупностью социальных институтов, призванных надёжно гарантировать стабильность общества данного типа.
Как уже было сказано, структура социума напрямую зависит от духовных устремлений, составляющих его индивидов. Меняется суммарный вектор устремлений — и прежняя конструкция уже не соответствует задаче сохранения стабильности. Она рушится. Социум, чтобы выжить, обязан ответить на этот вызов созданием новой конструкции, способной организовать новый вид энергии коллективного духовного устремления благоприятным для жизни образом. То есть, проблема организации общества — это, по существу, проблема системной организации ведущих устремлений составляющих его людей. Невозможно, например, построить демократическую систему власти в социуме с рабской ментальностью. Мы должны согласиться с тем, что условием прогресса социальной организации неизбежно должен быть прогресс общественного сознания.
Каким же образом? И в каком направлении?
Сегодня, как уже говорилось, преобладающим мотивом действий в человеческом социуме является мотив личного интереса. Под «интересом» понимается любая разновидность выгоды: выигрыш, прибыль, слава, карьера, победа в борьбе, приобретение новой собственности и т. п. Рискуя навлечь на себя обвинения в клевете на человечество, мы вынуждены констатировать, что всё это по совокупности — именно тот вид интенции, который определяет ментальность паразита. Мы также с горечью должны констатировать, что в современной России весь аппарат СМИ культивирует и пропагандирует «ценности» именно этого рода. Между тем они смертельно опасны.
Почему?
Потому что эгоизм — в любых его формах — может лишь порождать конфронтацию. Это — разъединяющее начало, на котором жизнеспособное общество не может быть построено по определению. Совсем не случайно человечество с древнейших времён искало и находило другие, не-эгоистичные формы устремлений, способных сплотить людей в любых сообществах, от семьи до государства. Эти виды коллективных интенций могли быть самыми различными: религиозная идея, патриотическая идея, социальная идея (например, конфуцианские принципы), про-фетическая идея (например, построение коммунизма) и так далее. Всё это, так или иначе, объединяло людей, уводило их прочь от примата личной выгоды, обеспечивало духовный фундамент для служения общему делу. Такую роль, несомненно, выполняли и мировые религии, ныне вошедшие в пору жестокого кризиса.
Похоже, что к третьему тысячелетию человечество подошло в разгар полной и капитальной переоценки традиционных духовных ценностей. Прежние-то ценности, где бы мы их ни искали — на языческих ли жертвенниках, в Священных Писаниях, моральных заповедях, кодексах чести, иконах, ритуалах тайных мистериях — имели предметный видимый Центр сосредоточения: текст, изображение, сакральную территорию, ритуальное действо. Ментальной (и столь же конкретной) ценностью был миф. Но эта «предметность», тем не менее, не обладала никакой реальностью — предметность фетиша, не более. Она была лишь символична. Теперь это всё подвергается жёсткой ревизии со стороны повзрослевшего, всё вкусившего, во всём разуверившегося человеческого разума. Текст — многосмыслен. Кумир — ложен. Сакральное пространство — условно. Миф — чистый вздор. Невозможно более рассчитывать на вещественную образно-символическую предметную привязку коллективного сознания к якорю духовных ценностей. Да и сам «якорь», похоже, скоро навечно останется в морской пучине с перерубленным канатом... В принципе, его функцию могла бы выполнить массовая духовная практика: современному человеку
недостаточно вообразить себе святость и благодать, недостаточно иметь дело с символами Горнего мира — ему нужны реальные свидетельства высших истин в его повседневном несомненном и очевидном жизненном опыте! На смену слепого поклонения авторитетам должна прийти реализация. Единственное, что может отодвинуть на периферию жизни стимул «личного интереса». То есть духовная практика должна была бы в наши дни стать предметом всеобщего изучения с самых первых школьных лет!
Статья поступила в редакцию 2.10.08
Но до сих пор ничего похожего мы не наблюдаем: между алчностью и медитацией расстояние слишком велико. Невозможно и возрождение прежних святынь. Фундаментализм любого толка ничего, кроме агрессивной слепоты, предложить не может. Внимательный анализ современной ситуации говорит о том, что задача привязки духовных ценностей к символическому ориентиру и ритуальному действу уже нерешаема в наши дни. Сегодняшняя опасность состоит в том, что гибнущий мир традиционных сакральных ориентиров не находит наследника в конкурирующих идеях. Есть лишь дальние подступы к такой замене (например, серия книг Н. Д. Уолша «Беседы с Богом», но пока ещё возможность воспламенить массовое сознание высокомудрыми тезисами всех этих книг кажется почти невероятной).
А между тем распад мира старых ценностей продолжается.
Кризис объединяющей духовной идеи всегда и везде «раскрепощает» в обществе принцип личной выгоды. Следовательно, он даёт полный простор стихии социального паразитизма. А это в любой точке мира чревато крахом социальной системы как жизнеспособного организма. В современной России, похоже, складывается именно эта ситуация. Не случайно, то здесь, то там, в отечественной прессе мы замечаем призывы к возрождению национальной Идеи в любой форме: монархической, национал-патриотической, коммунистической — только бы увести вырождающийся социум от края пропасти, к которому он приблизился кажется уже вплотную. Призывы пока, увы, остаются призывами.
Указанная проблема, конечно, не ограничивается отдельно взятой страной. Есть все основания полагать, что так называемая, глобализация (уже ставшая, по крайней мере, в области экономики реальным фактом) в силу отсутствия глобальных духовных идей, ведёт мир к тотальной экспансии названных здесь трёх источников паразитизма со всеми вытекающими отсюда последствиями. В задачу данной статьи, однако, не входит анализ социального паразитизма как глобального явления.
Нам лишь хотелось бы вскрыть, по возможности, причины и механизм той угрозы, которая реально угрожает всем нам — не только донорам но и тем, кто наивно полагает, что иждивенческая позиция может вечно и безнаказанно существовать в обществе, утрата стабильности, которого для социальных паразитов чревата теми же последствиями, как и для тех, чьим трудом, чьей кровью они пользуются с такой опасной беспечностью.
УДК 1301+535.6
Н.П. Автайкина, соискатель АлтГТУ, г. Барнаул
СОФИЙНОЕ ТОЛКОВАНИЕ ПРИРОДЫ ЦВЕТА В ТРУДАХ ЕВРОПЕЙСКИХ ФИЛОСОФОВ
Автор осуществляет систематизацию взглядов европейских философов на феномен цвета с позиции софийного подхода. Выявляет методы раскрытия софийной природы цвета в теоретических работах античности, средневековых схоластов и русских религиозных мыслителей.
Ключевые слова: феномен цвета, софийная природа цвета, гелиморфизм, созерцание анагогический метод, косвенная антиципация, отражение трансцедентального.
Актуальность данной статьи заключается в том, что ботки проблемы, отсутствием общих методологических
впервые анализируются воззрения на феномен цвета в оснований для создания такой универсальной теории. В
трудах европейских философов и выявляются закономер- последнее время в научной литературе появились публи-
ности развития историко-философского подхода к его кации, связанные с попыткой ликвидации этого пробела.
изучению. Процесс создания единой концепции феноме- К таким работам можно отнести труды А. Ахиезера, Г.Г.
на цвета замедляется отсутствием философской разра- Майорова, Н.А. Хренова, В.Д. Диденко и др. В исследова-
