CC BY
6
11. Макарова А.П. Социально-психологические особенности морального сознания представителей этноса саха: автореф. дис. ... канд. психол. наук / А.П. Макарова. - СПб., 2011. - 23 с.
12. Марьясова Н.В. Духовность в жизни человека: учебное пособие / Н.В. Марьясова. - Хабаровск: Изд-во ДВГУПС, 2007. - 116 с.
13. Психология человека в современном мире. - Т. 6. Духовно-нравственное становление человека в современном российском обществе. Проблема индивидуальности в трудах отечественных психологов / Ответственные редакторы: А.Л. Журавлев, М.И. Воловикова, Т. А. Ребеко // Материалы Всероссийской юбилейной научной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения С.Л. Рубинштейна, 15-16 октября 2009 г. - М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009. - 412 с.
14. Субботский Е.В. Психологические основы нравственного развития личности дошкольника: дис. ... д-ра психол. наук. - М., 1984. - 446 с.
15. Сучкова Т.В. Нравственная сфера личности как студентов как субъектов учебно-профессиональной деятельности: автореф. дис. ... канд. пед. наук / Т.В. Сучкова. - Казань, 2008. - 22 с.
16. Фельдштейн Д.И. Психология становления личности. - М.: Межд. пед. акад., 1994. - 192 с.
СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКАЯ РЕФЛЕКСИЯ ДЕВИАНТНОСТИ И ТИПОЛОГИЯ ДЕВИАНТНОГО ПОВЕДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ
© Буркина Л.С.*
Южно-Российский государственный политехнический университет (НПИ) им. М.И. Платова, г. Новочеркасск
В представленной статье девиантность человека интерпретируется в контексте социально-философской рефлексии девиантности. Делается вывод о том, что социально-философская рефлексия девиантности показывает, что определение девиантности, которое в классической традиции укладывается в рамки социального контроля и разумности, обнаруживает ограниченность в культурной среде, которая может, на первый взгляд, представать как процесс культурного спонтанеизма.
Ключевые слова девиантность человека, социально-философская рефлексия, надприродность культуры, релятивизация ценностей культуры, деструктивная девиантность, креативная девиантность, антикультура.
* Доцент кафедры «Социология и психология», кандидат социологических наук, доцент.
Устанавливая, что личность является и субъектом культуры, и потребителем культурных благ, мы не должны забывать о том, что культура признает раздвоенность личности, как существа естественного и существа надпри-родного. В этом смысле возникают сложности в определении девиантности. Иными словами, если следовать логике надприродности культуры, естественность табуируется, а культура становится «молотом» человеческих желаний. Человек, находится в зажатости между культурой, суперэго и человеческими желаниями. Именно на основе этого происходит релятивизация ценностей культуры, упрочивание позиций со свободой культурного самовыражения, как манифестация разрушения некультурной традиции.
Обвинение культуры в репрессивности априори ведет к осознанию ненадобности классификации девиантности. Если девиантность есть не что иное как репрессия свободы и репрессия человеческого духа, то культура не может быть инструментом противодействия индивидуальному самовыражению. Поэтому классификация дается на откуп социально-психологичес-им интерпретациям.
Если же исходить из выдвинутого нами предположения о культурной рефлексии, принципа коррелируемости, возможной является классификация девиантности в культурно-историческом контексте, выведения различных форм девиантности с ссылкой на внутренний опыт культуры. Развивая это положение, мы можем быть последовательными только в том случае, если подчеркиваем, что для девиантности характерно не вписаться в отклонение от нормативности, правильности, а движение в рамках отказа от сложившихся культурных форм, которое может быть и безобидным, как пренебрежение культурной традицией, так и кризисным, как манифестация отказа от самого смысла культуры.
В контексте диссертационного исследования очевидной становится классификация форм девиантности по отношению к ядру культуры, к системе культурных ценностей. Иными словами, первым подходом становится разделение девиантности в оценочном смысле как разрушительной и созидательной, деструктивной и креативной. История культуры убеждает в возможности такого сравнения, но такое сравнение «грешит» тем, что мы можем представить многообразие культурных форм свести к борьбе культуры и антикультуры. Чтобы уберечься от подобной бессодержательной по отношению к культурной рефлексии схемы, для нас важным становится нахождение критерия классификации в самой ткани культуры.
Уже в начале ХХ века в европейской, в том числе и в русской культуре поляризуется два направления восприятия и культурной рецепции девиантности: мифологическая и эстетическая. Обе взаимоисключающие, на первый взгляд, линии - эстетизация отклонений и, с другой стороны, очищение ее путем катарсиса - в реальности апеллируют к духовному пониманию культурной символики, видят в девиантности эвристичность человеческого
духа. Именно в противоречивой разноликости обнаруживаются импульсы, дающие осмысление человеческому творчеству.
Девиантность теряет свою локальность, геттоизированность в сфере культуры и начинает претендовать на некую универсальность, правда, такое понимание наталкивается на сложившуюся вне культурной среды социологическую позитивистскую концепцию социального контроля. Между тем в контексте культурных исканий, если понимать культуру вовсе не как путь простого приращения духовных ценностей, девиантность облегчает понимание радикальности сдвигов в культуре, дает возможность приобщиться к процессу формирования культурных новаций.
Переоценка смысла девиантности, как противостояние господствующей культуре, уже являет то, что под девиантностью могут понимать некие культурные контуры и феномены. Поэтому классификация девиантности в контексте осознания кризиса предшествующей социокультурной парадигмы дает возможность классифицировать девиантность в соответствии с критерием культурной динамики. Иными словами, мы выделяем девиантность по критерию инновационности, обновления, и девиантность как явление кри-зисности или застой стагнации культуры.
Примером первого являются культурные разрывы, знаменующие возникновение новой культурной парадигмы. Характерно, что в условиях непризнания они могут латентно, но непреклонно переходить в деструктивные формы, так как не существует однотипных культурных форм. Сходство культуры может быть только аналитическим. Для классификации девиантности важно установить не контекстуальную соотносительность, а выявить то, каким образом те или иные процессы, характеризуемые или воспринимаемые как девиантные, становятся катализатором или разрушителем культурных форм.
Противоречия в ценностно-нормативных установках, ориентациях культуры часто, в отличие от прагматики социальной сферы, выделяются специфичностью своей идеологической обусловленности, несовместимостью ценностных позиций [3, с. 194]. Для нас важно, как пишет немецкий исследователь У Бек в книге «Что такое глобализация?», достичь межкультурного консенсуса, того, что взаимное переплетение и обязательства культуры должны выражать ее универсальность [1, с. 230].
Культурная рефлексия выводит нас на осмысление классификации как кодифицированной процедуры - процедуры, предпринимаемой с целью обозначить девиантность в рамках совместимости с культурным процессом. Таким образом, мы можем сказать, что девиантная личность не в последнюю очередь означает некое видение, некоторую идею, из которой можно вывести масштабы культурного действия.
То, что часто открывается, а на самом деле изобретается личностью, может противоречить образу культурного человека, а сама культурная само-
идентификация в условиях утраты однозначности девиантности выглядит результатом смешивания культур. Классификация, таким образом, вынуждена лавировать между опасностью смешения и невозможностью обозначения чистых форм девиантности. Это «предупреждение» означает, что деви-антность личности в культурно-историческом контексте подводит к тому, что можно классифицировать только такие типы девиантности, которые, имея локальное происхождение, претендуют на некоторую универсальность: из отдельных контркультурных феноменов становятся ведущей тенденцией. Признавая это обстоятельство, мы можем говорить о трех типах девиантности личности.
Первый связан с квазитрадиционализмом, когда, как ни парадоксально звучит, девиантностью становится само стремление избежать девиантности, гипертрофированность в отношении любых культурных инноваций, в отрицании любых контркультурных форм. Традиционалистская, точнее, квазитрадиционалистская направленность в культуре выражается в том, что традиция становится заложником некультурных амбиций, а корыстное стремление сохранить культурную монополию приводит к легитимации в культурной среде инородных административных или социальных практик.
Примером административных практик выступают попытки руководить культурой со стороны лиц - представителей околокультурной среды, того, что называют культурным чиновничеством. Сама культура, не имея достаточного запаса сопротивляемости некультурному произволу, становится сферой идеологических манипуляций. Культурное администрирование в советский период было связано с тем, что сам проект социалистической культуры замысливался как инновационный. Но, так как в отторжении традиции есть «зародыш» квазитрадиционности, в период формирования советского ампира, советской классики возникла необходимость отстаивания ставших эталонными образцов культуры. При этом использовалась апелляция как к высокой классике, так и к идеократии советского общественного устройства.
Девиантность выражалась в том, что под соблюдением традиций понималась верность идеологическим принципам в упрощенном смысле, а во внутрикультурном контексте - следование определенным канонам социалистического реализма, который, допустим, в отличие от «фантастического» Г. Маркеса, стоял на позициях идеологизирования действительности, выбраковывания и табуирования тех сюжетов, которые не вписывались в идеологическую конструкцию социализма.
Квазитрадиционность можно классифицировать, как девиантность, так как в ней проявляется не присущая культуре агрессивность по отношению к иным культурным образцам или абсорбция культурных образцов, причем до неузнаваемости в целях сохранения целостности культурной системы. В свое время советский диссидент В. Кожанов выражал сожаление по поводу того, что, столкнувшись с рыночным запросом на культуру, деятели искус-
ства ощутили свою ненадобность в качестве духовных авторитетов, что советская элита трепетно относилась к классикам культуры.
Мы далеки от того, чтобы идеализировать ситуацию, так как необходимо помнить, что в рамках квазитрадиционализма, как культурной девиант-ности, прослеживается четкий разрыв между культуротворчеством и культурной лояльностью. Можно сказать, что, если советский период и отмечен культурными достижениями, то их существование обязано не квазитрадиционализму, а тому, что в рамках культурной монолитности возникали ниши творческой девиантности, связанной с тем, что художник мог в лаборатории своих дум и мечтаний обрести свободу, не претендуя на самовыражение в политической или социальной сферах.
Не анализируя подробно феномен советского культурного диссидентства, можно сказать, что квазитрадиционализм в целом наложил влияние на развитие российской культуры, так как до сих пор выступает прибежищем культурных стагнантов, выявляет агрессивность по отношению к иным образцам культуры, трактуя их как чужеродные, космополитические или противоречащие базисным культурным ценностям.
Сложность культурной рефлексии состоит в том, что квазитрадиционализм внешне озабочен сохранением культурного наследства, выступает последователем культурного почвенничества и культурной самоидентификации. Если бы не то, что, во-первых, квазитрадиционализм неизбежно вырождается в имитацию культурных форм; во-вторых, под видом борьбы с чужеродными влияниями обрекает культуру на реверсию, обесценивание культурных форм. Думается, что ничто не нанесло вреда российской классике, как ее догматизм в оценке явлений русской культуры, в использовании схематизма по принципу дихотомичности для оценки явлений культурной жизни.
Для динамики культуры квазитрадиционализм означает доминирование над культурным творчеством культурной стагнированности, вырождается в игру частных интересов и под видом борьбы против культурно-релятивистского подхода реально утверждает релятивизм, гипертрофирует особенность развития культуры как третьего пути. Преследуя явные некультурные цели, сторонники квазитрадиционализма допускают лишь частичную ассимиляцию инноваций в виде стереотипизированных, слабо осознаваемых шаблонов символизации и взаимодействия [1, с. 326]. На наш взгляд, необходимым признаком культурной имитации является постоянная опора на традицию, исключающая минимальную рефлексию относительно новых культурных феноменов.
Главным является стремление показать, что культура остается высокой культурой, но при этом становится фактически недостижимой и непонятной большинству общества. Действительно, устанавливая связь квазитрадиционализма с девиантностью, можно показать, что девиантность, как отступление от динамики и разнообразия культуры, как имманентных параметров ее существования, приводит к производству подделок под культуру.
На этом фоне «неопочвенники» (школа Вл. Личутина) не выглядят лучше своих культурных оппонентов. И для тех, и для других свойственно видеть в культуре пространство и сферу несамостоятельности, превознесение социального человека над человеком естественным. Под грузом внекуль-турных целей девиантность превращается из формы противоречия, проявления кризисности предшествующих культурных парадигм в практику попрания суверенности культуры.
Рассматривая квазитрадиционализм в качестве проявления девиантно-сти, можно сказать, что происходит отказ от смысловой правильности, что роднит квазитрадиционалистов с постмодернистами, нагромождающими или повторяющими выбор импульсов, культурные отказы. Эту особенность только уловила Ю. Кристева, которая отмечает, что в такой ситуации предпочтительной оказывается агрессивность, дающая возможность культуре не самореализоваться в собственном пространстве, а быть импульсом, направленным вовне на окружающую среду [2, с. 184].
В целом по статьее можно сделать вывод о том, что социально-философская рефлексия девиантности показывает, что определение девиантно-сти, которое в классической традиции укладывается в рамки социального контроля и разумности, обнаруживает ограниченность в культурной среде, которая может, на первый взгляд, представать как процесс культурного спонтанеизма.
Список литературы:
1. Бек У Что такое глобализация? - М., 2001.
2. Ильин И. Постмодерн. - М., 2001.
3. Культурология: ХХ век. - М., 2004.
ТИПЫ ДЕВИАНТНОГО ПОВЕДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ В КУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
© Буркина Л.С.*
Южно-Российский государственный политехнический университет (НПИ) им. М.И. Платова, г. Новочеркасск
В представленной статье девиантность человека интерпретируется в контексте социально-философской рефлексии девиантности. Делается вывод о том, что культурная рефлексия девиантности указывает на то, что в культурном пространстве девиантность может совмещаться как с реальным культурным творчеством, так и с культурным саморазруше-
* Доцент кафедры «Социология и психология», кандидат социологических наук, доцент.
