CC BY
62
постиндустриальных (информационных) обществ от классического капитализма и современного этакратизма (пример - Россия), где материальные и культурные преграды стоят на пути выходцев из низов и динамичных представителей среднего класса и где доминирует принцип наследования материальных богатств и социальных связей.
«Мир России», М, 2011 г., № 4, с. 68-86.
Алла Язькова,
доктор исторических наук (ИЭ РАН) СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ: СТРАТЕГИЧЕСКИЕ РИСКИ РАЗВИТИЯ РОССИИ
История российского государства в целом и опыт последних двух десятилетий в частности убедительно свидетельствуют об исключительно важной роли Северо-Кавказского региона в экономической и политической судьбе страны. Поэтому закономерно, что проблемы и противоречия в развитии национальных республик этого региона, а также в политике и методах их разрешения (прежде всего снижение напряженности и урегулирование конфликтов) порождают риски для безопасности и устойчивого развития России не только в ближней, но и дальней перспективе. Отсюда - высокая актуальность комплексного и объективного изучения и понимания ситуации на Северном Кавказе, в которых, к сожалению, до сих пор ощущается большой дефицит. Без этого невозможно четко идентифицировать и оценить стратегические риски, обусловленные положением дел в указанном регионе, для будущего России. Данная статья представляет собой попытку восполнить, хотя бы частично, отмеченный пробел в исследованиях.
Северо-Кавказский регион занимает территорию 355 тыс. км2, что составляет немногим более 2% территории России. В то же время его доля в населении страны существенно выше - 12%; средняя плотность населения также выше общероссийской - около 50 человек на км2. Северный Кавказ объединяет семь национальных республик: Адыгею, Дагестан, Ингушетию, Карачаево-Черкесию, Кабардино-Балкарию, Северную Осетию и Чеченскую Республику, а также Краснодарский и Ставропольский края и Ростовскую область. Сегодня все края и республики Северного Кавка-
за входят в состав Южного федерального округа России (ЮФО), который, по оценке большинства экспертов, представляет собой критически сложный регион с точки зрения социально-экономической нестабильности.
Низкий уровень регионального развития определяется депрессивным характером экономики, деградацией крупных предприятий и инфраструктуры, дефицитом инвестиций, высоким уровнем безработицы. Характерны также возрастающая милитаризация региона, наличие межэтнических противоречий, массовых миграций и организованной преступности - коррупции, контрабанды, торговли наркотиками и оружием. На этой основе становится все более заметным сращивание властных структур и местного бизнеса, распространение нелегальных (криминальных) промыслов, при невозможности развития традиционных для региона малых и средних форм производства. Возрастает восприимчивость населения к идеям «вахаббизма» - «чистого ислама».
Регион испытывает значительное деструктивное влияние целого букета кризисных ситуаций внутриполитического характера, от длительного вооруженного конфликта (двух войн) на территории Чеченской Республики до множественных конфликтов на территориях Дагестана, Ингушетии, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии. После августовского вооруженного конфликта 2008 г. к ним добавилась межгосударственная напряженность в отношениях с Грузией - проблемы с Южной Осетией и Абхазией, а также с Азербайджаном - по «лезгинской» проблеме. При этом обращает на себя внимание и вызывает особую озабоченность то, что для российской государственной политики на Северном Кавказе на протяжении последних двух десятилетий было характерно отсутствие стратегических подходов к решению накопившихся сложных проблем, что привело к серьезным просчетам в экономике и политике.
События последних двух десятилетий подтвердили, что резкое ухудшение экономического положения населения неизбежно ведет к росту социальной напряженности и конфликтности, что непосредственно сказалось на положении национальных республик Северного Кавказа. Здесь в наибольшей степени, в том числе и на низовом уровне, проявилось социальное расслоение многоэт-ничных формирований на фоне прекращения деятельности государственных экономических структур, резко снизившейся управляемости обществом, массовой безработицы, тотальной коррупции и криминализации хозяйственной деятельности. Разбуженные в
начале 1990-х годов и экономически не подкрепленные потребности в демократии, политической свободе и национальной самостоятельности стали обретать формы межэтнических и межнациональных противоречий и конфликтов.
Показатели экономического развития национальных республик Северного Кавказа - самые низкие по России (с исключением производства некоторых видов сельскохозяйственной продукции). Традиционные области производственной деятельности в предгорной части региона - незначительные объемы добычи угля, нефти и газа, а также машиностроительная, химическая, легкая и пищевая отрасли; в горных районах - нефтедобыча и нефтепереработка, цветная металлургия, пищевая и легкая индустрия. После 1991 г. показатели многократно снизились во всех этих отраслях, в том числе масштабы ежегодной добычи нефти, угля и газа в начале 2000-х годов по сравнению с концом 1980-х сократились примерно втрое, хотя еще в середине 1970-х годов Северный Кавказ давал 1/5 общесоюзной добычи газа.
На состоянии хозяйственного комплекса Северо-Кавказского региона тяжело сказалась дестабилизация на протяжении последних полутора десятилетий социально-экономической обстановки, обусловленная разрывом хозяйственных связей после распада СССР, низкой конкурентоспособностью производства в рамках государственной экономики и особенно войной в Чечне и наличием других «ползучих» конфликтов. По оценке специалистов, без структурной перестройки экономики ожидать улучшения деятельности в производственном комплексе региона не приходится, а структурная перестройка требует наличия стратегического планирования и крупных капиталовложений.
Все более важным сектором экономического развития становится теневая экономика как некий буфер между старыми и новыми хозяйственными структурами, частично амортизирующий негативные социальные последствия реформ. Главные отрасли теневого оборота на Северном Кавказе, сформировавшиеся в 1990-е годы, и по сей день сохраняют свою значимость. Это нели-цензированное производство нефтепродуктов и их продажа (преимущественно в Чечне); неофициальное (кустарное) производство икры и осетровой рыбы и их реализация через подпольную торговую сеть; нелицензированное производство винно-водочных фальсификатов под известными торговыми марками из контрабандного спирта; неучтенный экспорт через порт Новороссийска.
Теневая (неформальная) экономика создает возможности второй или даже третьей занятости определенной части населения, подтягивая ее денежные доходы до необходимого уровня потребления, и это объясняет тот факт, что теневой сектор на Юге России, по оценке бывшего полпреда Президента РФ в ЮФО Дмитрия Козака, составляет в среднем 30%, т.е. практически каждый третий житель этого региона занимается нелегальным бизнесом. Особенно высоки эти показатели для Северной Осетии (80%), Ингушетии (87%), Дагестана (75%). И эти же самые республики открывают список самых дотируемых субъектов Российской Федерации. По самым скромным оценкам, только в 2004 г. государство понесло ущерб от теневой экономики в Северо-Кавказском регионе в сумме около 50 млрд. руб., в то время как финансовая помощь (дотации) Югу России составила тогда же 47 млрд. руб. За тот же период, по данным Росфинмониторинга, было выявлено более 50 тыс. экономических преступлений, из них 13,5% в крупном или особо крупном размере, а величина ущерба от них оценивалась в 56 млрд. руб.
Такие деньги невозможно было бы присвоить без содействия высокопоставленных чиновников, в рамках четко отработанной клановой системы. Сформировавшиеся во властных структурах корпоративные сообщества монополизировали экономические и политические ресурсы. Во всех северокавказских республиках руководящие должности в органах власти, а также наиболее крупных хозяйствующих субъектах занимают лица, состоящие в родственных связях между собой. В результате оказалась разрушенной система сдержек и противовесов, что приводит к распространению коррупции.
Результатом сложившейся в Северо-Кавказском регионе клановой системы стал неконтролируемый рост безработицы, значительно превышающей сегодня средние показатели по России. По неофициальным данным, от 70 до 80% молодежи (до 30 лет) вообще не имеют постоянной занятости, что связано не только с кризисным состоянием экономики, но и с низким уровнем профессиональной подготовки. Это объясняется прежде всего тем, что в районах вооруженных конфликтов значительно понизились возможности школьного и профессионально-технического образования.
Массовая безработица в среде молодежи резко повышает уровень социальной напряженности, обостряет криминальную обстановку, усиливая влияние экстремистских, в том числе и воору-
женных, группировок. На руках жителей находятся сотни тысяч единиц огнестрельного оружия, а холодное оружие есть практически в каждом доме, и это, независимо от воли и намерений мирного большинства населения, создает возможность перерастания накопившихся противоречий в вооруженное противостояние.
Как показывает опыт, острота рисков и кризисов в национальных республиках Северного Кавказа определяется множеством уже упомянутых факторов, но ее уровень различается также и в зависимости от положения в субрегионах - восточном (Дагестан, Чечня, Ингушетия) и западном (Северная Осетия, Карачаево-Черкесия, Адыгея). Принадлежность находящейся в центре региона Кабардино-Балкарии по-разному определяется исследователями, некоторые считают ее, в соответствии с уровнем фактической нестабильности, относящейся к «Востоку».
Для восточного субрегиона характерна значительно более высокая степень исламизации населения, однако ряд исследователей считает главным критерием водораздела политическую ситуацию, возникшую на этапе распада СССР и продолжающуюся до наших дней. Как отмечал в этой связи А. Малашенко, «Восток» устойчиво нестабилен, на «Западе» же обострения возникают спорадически, то вспыхивая, то затухая! При этом уже не Чечня является «чемпионом» по нестабильности, в Дагестане положение гораздо взрывоопаснее.
Кабардино-Балкария занимает промежуточное место не только по своему географическому положению, но и по нестабильности ситуации. На протяжении ряда лет в республике нарастали проблемы в отношениях между двумя титульными национальными группами - кабардинцами и балкарцами. На этом постоянном фоне обострение противоречий между сформировавшимися кланами, религиозными и общественными группами привело к острому кризису в Нальчике, поставившему республику на грань гражданской войны. Вооруженную фазу кризиса удалось быстро погасить, однако до его окончательного преодоления пока еще не близко. По всем своим признакам кризис в Кабардино-Балкарии является классическим примером долгосрочного «ползучего системного кризиса», периодически обостряемого вспышками насилия, углублением социально-политических и межнациональных противоречий.
На фоне протестов против проводимой в Кабардино-Балкарии муниципальной реформы обрело новое содержание балкарское национальное движение, практически сошедшее на нет в
начале 2000 г. Чтобы избежать дальнейшей его радикализации, пришедшему в 2005 г. к власти президенту А. Канокову предстоит пойти на серьезные компромиссы, грамотно провести процесс межмуниципального размежевания, с тем чтобы предотвратить дальнейшую радикализацию национальных и религиозных движений.
Тем более что в условиях далеко еще не преодоленного кризиса национальные группы населения пытаются найти выход из создавшейся социально-экономической ситуации в этнической обособленности, получении на этой основе льгот и преимуществ. При этом более многочисленные группы осуществляют «экономическую экспансию» по отношению к своим соседям, а менее многочисленные - стремятся к административному обособлению (пример кабардинцев и балкарцев в Кабардино-Балкарии). Прямым следствием этого стало создание в большинстве районов Северного Кавказа национально окрашенных политических партий и общественно-политических движений (высокий уровень общественно-политической мобилизации характерен, например, для карачаевцев, балкарцев, кабардинцев, черкесов). У большинства этносов это связано с восстановлением исторических и духовных ценностей, что впрямую влияет на процессы этнополитической мобилизации.
На протяжении последних двух десятилетий на Северном Кавказе обозначилась также тенденция, известная в конфликтологии как дифференцирующая функция конфликтов. Она проявляется в распаде ранее существовавшей целостности на части с последующей поляризацией отношений. Это становится очевидным на примере двух северокавказских республик - Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, в названии которых обозначены две народности, в советское время произвольно объединенные в единых административных рамках без учета этнической и языковой принадлежности, образа жизни (равнинные жители, горцы), численности каждой из этнических групп.
Снижение общего уровня конфликтности на Северном Кавказе возможно лишь при условии стабилизации социально-экономической ситуации и проведения хозяйственных реформ с учетом специфики долговременного исторического развития этого региона Получение прямой финансовой поддержки из Москвы непосредственно не предотвращает расширения очагов конфликтности и нарастания сепаратистских настроений, которые зачастую воспринимаются как «проявления исламского радикализма». На
деле же они зачастую представляют собой жесткую схватку местных кланов за передел собственности и власти и, не в последнюю очередь, установление контроля за проходящими через республику финансовыми потоками.
В последние годы Северный Кавказ превратился в источник постоянных тревог не только для властных структур России, но и для всего российского общества. И если проявления нестабильности в Чеченской Республике воспринимались почти как должное, то постоянное ухудшение ситуации в других республиках вызывает возрастающую тревогу. Не менее опасен и рост «кавказофо-бии», поднимающий на поверхность нездоровые силы в общественном сознании России. Подробное исследование ВЦИОМ (лето 2005 г.) показало, что среди примерно половины опрошенных преобладают пессимисты, заявляющие о заметном ухудшении положения, и их втрое больше, чем оптимистов. Особенно мало оптимистов в Южном и Приволжском федеральных округах, непосредственно граничащих с республиками Северного Кавказа. Общий вывод: налицо системный кризис, разрешить который сегодня трудно, если вообще возможно.
Респонденты указывали на целый комплекс причин сложившегося положения, в числе которых: религиозная нетерпимость, влияние радикального ислама; нежелание некоторых народов жить в составе России; нерешенность социально-экономических проблем; ошибочная политика российских властей и запредельная коррумпированность властей местных. Только пятая часть опрошенных полагают, что российским властям все же удастся навести порядок, почти столько же полагают, что некоторые из республик Северного Кавказа все же выйдут из состава России. При этом большая часть «рецептов» рядовых россиян сводится все к тем же силовым методам: сформировать мощную силовую группировку и ввести прямое президентское правление (в Южном федеральном округе к этому склоняются почти 2/3 реципиентов).
По данным замминистра внутренних дел РФ А. Еделева (2009), «общая численность действующих на Северном Кавказе боевиков и их пособников составляет более 800 человек». Это не так уж много. Но они постоянно передвигаются, периодически пополняются «резервистами» из числа повально безработной молодежи или зарубежными наемниками. По мнению А. Еделева, уход молодежи к бандитам обусловлен наличием «нерешенных соци-
ально-экономических, идеологических, нравственных проблем в Северо-Кавказском регионе».
Незаконным вооруженным формированиям противостоят внушительные контингенты войск МВД и Северо-Кавказского военного округа. Об этом свидетельствует систематическое проведение командно-штабных учений в Ростове-на-Дону, Нальчике, Владикавказе, Хасавюрте и Каспийске, а также наличие расположенной в Северо-Кавказском регионе 58-й армии, подразделения которой были в кратчайшие сроки мобилизованы и введены на территорию Южной Осетии в августе 2008 г. Согласно заявлению министра внутренних дел Р. Нургалиева, Объединенная группировка войск в Северо-Кавказском регионе до конца 2011 г. сохранится в существующем составе».
Тем не менее, по данным главы Следственного комитета при Прокуратуре РФ А. Бастрыкина, в 2009 г. число терактов на Северном Кавказе увеличилось на 57% по сравнению с предшествующим годом. При этом нельзя не заметить, что терроризм на Северном Кавказе все больше переходит в политическую фазу, противостояние властей и оппозиции. Достаточно упомянуть недавнее убийство вблизи Нальчика популярного политика М. Аушева до него - М. Евлоева). Месяцем ранее в Черкесске был убит заместитель председателя Духовного управления Карачаево-Черкесии и Ставропольского края, ярый противник ваххабизма И. Бостанов.
Вот уже несколько лет обсуждается идея укрупнения региона Северного Кавказа в рамках двух областей (краев), сразу же встретившая глухое недовольство и категорический отказ ряда руководителей от упразднения национальных республик. Нетрудно предсказать и результаты референдумов, обязательных в случае изменения границ, в том числе и административных. Неизбежна также и негативная реакция зарубежных диаспор, что уже сейчас очевидно на примере Адыгеи.
О необходимости изменить подходы федерального центра к кавказской политике сегодня уже в полный голос говорят политики и политологи республик Северного Кавказа. Шамиль Бено, экс-министр иностранных дел Чеченской Республики, ныне вице-президент движения «Российское исламское наследие», считает, что причиной множества элементарных ошибок, совершаемых федеральными властями, стало то, что за последние 15 лет не было проведено ни одного фундаментального исследования проблем региона. По его мнению, в основу политики России на Кавказе
должен быть положен принцип признания ценности прав человека, прежде всего свободы предпринимательства. Пока же чиновник -местный или направленный из Центра - будет управлять и владеть местной экономикой, будет продолжаться борьба за власть и передел собственности, будет возникать сепаратизм.
В связи с этим уместно подчеркнуть, что на Северном Кавказе, как и на Юге России в целом, ментальность жителей такова, что они наиболее восприимчивы к экономической свободе, свободе предпринимательства. Поэтому для преодоления кризиса необходимо разработать программу самоуправления на уровне общин, создания инструментов и институтов, позволяющих самореализоваться человеку и гражданину. В этих условиях на первый план выходит решение проблем социально-экономического развития. Но не менее важно способствовать формированию в национальных республиках профессиональных и ответственных властных структур. В августе 2009 г. Президент РФ Д.А. Медведев поручил разработать новые организационные формы борьбы с терроризмом на Северном Кавказе, исходя из того, что чрезмерная милитаризация, не подкрепленная социальными программами, не способна нормализовать обстановку на Северном Кавказе. Такая постановка проблемы и ее решения представляется абсолютно правильной.
В этом контексте существенно попытаться ответить на вопрос: что удалось федеральной власти на Северном Кавказе за последние десять лет?
Во-первых, удалось добиться прекращения войны в Чечне, что стало результатом не только и не столько силовых акций, сколько налаживания диалога с частью сепаратистов и их внутреннего раскола. Говорить о «новых формах» отношений, по мнению военных специалистов, пока еще рано, поскольку в горных районах Чечни еще сохраняется режим контртеррористической операции (КТО), а отношения между Москвой: и Грозным строятся в значительной мере на «персонализации политики».
Во-вторых, все менее востребованы призывы к сепаратизму, хотя и на этом направлении возможности новых рисков и кризисов не исключены. По-прежнему нерешенной остается проблема внутренних границ и спорных территорий. Традиционно конфликтным остается рубеж между Северной Осетией и Ингушетией. Спорные территории существуют между Дагестаном и Чечней. А в рамках Кабардино-Балкарии опять поднимается вопрос о межрайонных границах и восстановлении балкарских территорий в соответствии с законами СССР и России.
В-третьих, федеральный центр поддержал процесс замены прежних непопулярных и отвергавшихся обществом руководителей новыми, с которыми связывались известные надежды на преодоление укоренившихся в обществе пороков. Из вновь пришедших к власти политиков самым энергичным и дееспособным оказался президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров, который, несмотря на тяжелое ранение, пытается установить связи между властью и обществом как единственно возможную основу стабильности.
В целом же можно признать, что национальные республики Северного Кавказа, как и весь регион, остаются частью Российской Федерации, и там действует та же экономическая и политическая система, что и в остальной России. Разница, однако, в том, что этот регион как бы незаметно «откатывается» в рамки традиционного общества, живущего по своим законам («понятиям») и стремящегося ограничить вмешательство Центра в свои внутренние дела.
Поэтому необходим учет особенностей кавказского менталитета, который на протяжении веков формировался под воздействием ряда факторов, важнейшими из которых являются:
- конфессиональный - длительное противостояние язычества, ислама и христианства, - все в большей мере определяющий нынешнюю ситуацию на Северном Кавказе;
- личностных ориентаций и бытовых ценностей, недоучет этого фактора подчас приводит к серьезным конфликтам между жителями Северного Кавказа и других регионов России;
- исторической памяти - фактор, обусловленный войнами Российской империи за завоевание Северного Кавказа.
Рассмотрим их подробнее.
До начала 1990-х годов влияние ислама на Северном Кавказе, особенно в его западной части, не было сколько-нибудь значительным. Горские традиции всегда были более значимыми, чем ислам, тем более что начавшийся еще в XIX в. процесс исламиза-ции был прерван в 1917 г. Но уже во второй половине 1990-х годов, в условиях, когда социальный протест нарастал, не находя понимания со стороны властей, место начавшихся в эпоху перестройки и постепенно сходивших на нет демократических движений стала занимать религия. Сеть радикальных религиозных организаций становилась все более обширной, и можно с известной степенью уверенности утверждать, что сегодня ее ячейки имеются
в том числе и во властных структурах большинства национальных республик.
К началу 2000-х годов мусульманское население региона по приблизительным подсчетам составляло около 4 млн. человек, при этом влияние ислама в его различных частях было неодинаковым. Его позиции были более сильны на востоке (Дагестан, Чечня и Ингушетия) и менее - на западе (Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия). В восточных районах, прежде всего в Дагестане, несмотря на преследования в годы советской власти, уцелела традиция арабоязычной исламской культуры, центром которой был Дербент. В то же время именно на востоке Северного Кавказа после распада СССР развернули свою деятельность зарубежные миссионеры, способствовавшие радикализации ислама и его вторжению в политику, пусть осторожному и на первых этапах ограниченному.
Политические лидеры северокавказских республик поначалу предпочитали не вникать в сущность религиозных споров, в то же время поддерживая официальную позицию Москвы, сформировавшуюся под влиянием кавказских же противников нетрадиционных форм ислама (ваххабизма, или, точнее, «чистого ислама», са-лафизма). Вскоре, однако, они стали усматривать в деятельности проповедников угрозу своим политическим позициям и поддержку тех, кто недоволен ситуацией, после чего начались массовые гонения на ваххабитов. И если людям старшего поколения, воспитанным в советские годы преимущественно в духе атеизма, обвинения в ваххабизме зачастую представляются нелепыми, то приобщившуюся к исламу молодежь они прямо провоцируют на конфликт с властями. К тому же для части молодежи более существенно возрождение ислама не только как историко-культурной традиции и не как религиозного мировоззрения, но прежде всего как образа жизни, проникнутого высокой моралью и ответственностью.
Учитывая сложность социально-экономического положения и межэтнического противостояния в Северо-Кавказском регионе, местные и центральные власти рано или поздно вынуждены будут прийти к выводу, что предотвратить дальнейшее расширение исламского экстремизма на путях общественного диалога намного разумнее, чем бороться с ним силовыми методами.
Острота сложившейся в отношениях ряда северокавказских республик с российским Центром ситуации во многом определяется усилившимися в последние годы межэтническими и межлично-
стными различиями и конфликтом ценностных ориентаций народов и элит Северного Кавказа и центральных областей России. Возникшая на фоне военных действий в Чеченской Республике и террористических актов за ее пределами кавказофобия приобрела в массовом сознании россиян устойчивый характер и стала оказывать опосредованное воздействие на проводимую в отношении этого региона политику. Оказались перечеркнутыми многие предшествующие достижения национальной политики, не выдержавшие быстрой смены ориентиров — испытания демократией и реформами 1990-х годов и последующим утверждением авторитаризма.
Чем же определялись ранее и определяются сейчас ценностные ориентиры жителей национальных районов Северного Кавказа и что порождает их конфликтность? На протяжении долгих лет ученые-этнологи вели исследования по этой проблематике, и сегодня они сформулированы в целом ряде опубликованных работ. Народы Кавказа (как Южного, так и Северного) исторически формировались и взаимодействовали в условиях многоязычного, меж-цивилизационного, межконфессионального диалога, поэтому были открыты всевозможным влияниям и воздействиям многообразных ценностных ориентаций и систем. Кавказская идентичность складывалась из реальных элементов материальной, нормативной, бытовой культуры различных этносов, вобрав в себя исламскую и православную ментальность, традиции и обычаи горских и равнинных культур, вкрапления персидской, греко-римской, арабской и славянской цивилизаций. В Новое и Новейшее время весомую роль сыграли процессы интеграции Кавказа в российское, а затем в советское пространство.
Образ кавказца в разные исторические периоды имел как позитивную, так и негативную окраску. Что же касается нынешнего недружелюбного отношения других россиян к представителям Кавказа (в том числе и Северного), то оно уже стало барометром неблагополучия российского общества, в котором нарастают ранее несвойственные ему черты агрессивного национализма и ксенофобии.
Существуют и более глубокие причины конфликта ценностных ориентаций жителей российского Центра и кавказцев. Для народов Северного Кавказа, как правило, характерны склонность к предпринимательству, торговле, отходническим промыслам для содержания семей с большим числом иждивенцев (детей и стариков), а также стремление к высокому уровню благосостояния. По
навыкам и психологии кавказцы оказались более подготовленными к рыночным реформам, требовавшим более активного стиля жизненного поведения. Их более высокая, по сравнению с жителями основных районов России, активность вызывает открытые протесты, вплоть до требований выселения «всех черных» и ликвидации их имущества.
Все это породило серьезные проблемы и противоречия. Взаимная неприязнь коренных жителей российских равнин и выходцев с гор, пытавшихся активно утвердиться в сфере российской экономики и политики, порождали межэтнические конфликты. В итоге их разумная установка на законную реализацию своих возможностей оказалась невостребованной и, в конечном счете, с обеих сторон возобладал этнический национализм. Несоответствие ценностных ориентаций может, таким образом, стать серьезным препятствием на пути укрепления целостности и единства Российской Федерации, и в этой связи нельзя не обратить внимания на возрастающий отток русского населения из республик Северного Кавказа.
Русские стали покидать республики Северного Кавказа во второй половине 1980-х годов, а в начале 1990-х годов этот процесс стал повальным, что объяснялось разрушением экономики, науки, культуры в годы тяжелейшего кризиса в стране в целом и в республиках Северного Кавказа в частности; расширением позиций этнических кланов и возникновением множественных межэтнических конфликтов. В итоге уже в начале 2000-х годов в Чечне русских осталось не более 4%, в Ингушетии - 1, в Дагестане -не более 5%. Несколько более русских осталось в Кабардино-Балкарии - 25%, в Северной Осетии - 23, в Карачаево-Черкесии - 33%. При этом надо делать поправку на трудности учета постоянно меняющегося национального состава, а также на то, что численность русского населения (особенно это касается Северной Осетии) увеличивается за счет федеральных военнослужащих и их семей, которых нельзя отнести к категории постоянных жителей. В Кабардино-Балкарии русское (славянское) население представлено терским казачеством, а в Карачаево-Черкесии -районами, ранее входившими в Ставропольский край.
Историческая память народов Северного Кавказа сохранила целый ряд эпизодов на путях их сближения с Россией, сопровождавшегося и дипломатическими контактами, и кровопролитными войнами, и прямым произволом авторитарных и тоталитарных режимов. В XIX в. полувековая Кавказская война России сначала с
чеченцами и аварцами, а затем - с адыгами (черкесами), привела к тому, что в лице России у горцев появился обобщенный «образ врага». В ходе военных действий была физически уничтожена или изгнана в страны Ближнего Востока значительная часть коренного населения, исчезли целые этнические группы.
Но горским лидерам, в их числе и Шамилю, не удалось поднять все население Северного Кавказа на борьбу против России. Изучавшие ту эпоху историки объясняют это тем, что при всех грубейших просчетах политики Петербурга на Северном Кавказе, в ней, в конечном счете, возобладал прагматизм. Российские политики отказались от поспешных попыток радикального переустройства горских земель по образцу русских губерний, стараясь ограничиться минимальным вмешательством во внутреннюю жизнь горцев.
После октября 1917 г. большевики сумели с успехом для себя воспользоваться исторической инерцией отношений с кавказскими народами, и в годы Гражданской войны северокавказская периферия стала удобным плацдармом для подавления свобод на Южном Кавказе. Однако последующие шаги - насильственная коллективизация, неоднократная перекройка границ северокавказских автономных республик, а затем и прямые преступления сталинского режима (поголовные депортации в Казахстан и Центральную Азию целых этнических групп) - не могли не сказаться негативно на формировании менталитета последующих поколений.
Восстановить «историческую справедливость» можно было бы лишь посредством взаимных уступок и компромиссных решений, но это стало невозможным в условиях обострившихся противоречий сначала на этапе распада СССР, а затем и в Российской Федерации. Другие формы этнонационального самоопределения (национальные и национально-культурные автономии) не принимались во внимание ни российским руководством, ни национальными элитами, а до формирования на Северном Кавказе поли-этничного гражданского общества еще очень далеко. В целом это вело к нагнетанию напряженности в национальных районах Северного Кавказа, особенно на фоне их экономической стагнации и неразрешенности социальных проблем.
Оценивая ситуацию в регионе как фактор стратегических рисков развития России, нельзя пройти мимо неоднократно высказывавшихся в последние годы опасений по поводу угроз территориальной целостности России в ее существующих границах. В них
одной из наиболее существенных опасностей подчеркивалась обстановка в национальных республиках Северного Кавказа, где на фоне экономической депрессии развивается скрытый (ползучий) сепаратизм.
На практике это предполагает, что население, имитируя внешнюю лояльность по отношению к существующей власти, все более отчуждается от нее и ищет решения своих проблем в рамках традиционного общества. Система управления кавказскими регионами неэффективна, что ведет к созданию системы межличностных контактов на уровне руководства и ослаблению экономических и правовых связей между республиками и федеральным центром, их информационной изоляции. Региональные власти коррумпированы, скованы системой клановых структур и зачастую просто некомпетентны. Практическая потеря возможности контроля соблюдения федеральных законов - это и есть потеря контроля территории, даже если никто (или почти никто) не проявляет намерений к сепаратизму.
Республики восточной части Северного Кавказа - Ингушетия, Чечня и Дагестан образуют своеобразный субрегион, где доминирующий вайнахский этнос составляет связующее звено между Чечней, Ингушетией и Дагестаном Не случайно поэтому, что административные границы Дагестана, Чечни и Ингушетии со Ставропольем и Северной Осетией охраняются почти как государственные. Западный субрегион Северного Кавказа - республики, расположенные к западу от Северной Осетии, - Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Адыгея сравнительно более стабильны. В республиках этого субрегиона сохранилась более значительная прослойка русского населения (в Адыгее - до 70%). Это, как правило, квалифицированные специалисты, остающиеся фактором социальной и политической стабильности даже там, где они находятся в изоляции.
Для всех национальных республик Северного Кавказа характерны системы, управляемые клановыми сообществами, где руководящие должности в органах власти и наиболее крупных хозяйствующих субъектах занимают лица, состоящие в родственных связях между собой, что исключает создание системы сдержек и противовесов. Кланово-корпоративные объединения не заинтересованы и в наличии механизмов обратной связи, позволяющих вести диалог с гражданами.
Сказанное приводит к выводу, что ни одна из республик Северного Кавказа не способна преодолеть условия нынешнего фи-
нансово-экономического кризиса самостоятельно. Но даже при серьезной поддержке федерального центра посредством инвестирования в наиболее перспективные отрасли экономики и предоставления дотаций «падающим» отраслям разрушение ранее существовавших экономических связей, наличие целых групп незанятого населения, а также ранее упомянутых факторов внеэкономического порядка не позволяют сделать оптимистичный вывод относительно ближайшего будущего преодоления кризисных явлений и достижения самодостаточности национальных республик. Сохранение этих нерешенных проблем в средне- и долгосрочной перспективе будет означать усиление значимости СевероКавказского региона как фактора стратегических рисков развития России.
«Стратегические риски развития России:
Оценки и прогноз», М., 2010 г., с. 195-218.
Юрий Кокин,
кандидат социологических наук (г. Феодосия) КРЫМСКО-ТАТАРСКОЕ И РУССКОЯЗЫЧНОЕ РЕГИОНАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ НА РУБЕЖЕ ХХ-ХХ1 вв.
Крымско-татарское и русскоязычное движения Крыма являются ведущими социальными акторами феномена крымского регионализма. Изучение процесса институционализации крымского регионализма на основе рассмотрения этносоциальных практик позволяет изучить данный социальный феномен системно и избежать выпадения отдельных сегментов крымской социальной реальности.
Сложность и неоднозначность факторов, определяющих историческую перспективу и направления самоорганизации этнических региональных сообществ Крыма, определяют актуальность рассматриваемой темы. Структуризация национального сообщества в таком мультикультурном регионе, как Крым, на протяжении 90-х годов XX в. вызывала особый интерес у историков и специалистов по национальным вопросам.
Изучение данного процесса поможет спроектировать перспективы развития региональных сообществ и будет способствовать созданию концепции бесконтактного управления ими,
