CC BY
95
щих существование нынешних силовых структур. Вместе с тем ее представителям, все больше интегрирующимся в мировую элиту, придется оправдывать существование подобных угроз при личных встречах со своими коллегами.
Несмотря на различия в акцентах, интонации и средствах, и Б. Ельцин, и В Путин начинали свое президентство с заявлений о желании укреплять связи с Западом, а заканчивали разговорами о евразийском пространстве, следуя историческим рефлексам военно-политической элиты. До конфликта с Грузией Медведев двигался в том же направлении. Похоже, что теперь он и его премьер-министр выбрали гордое одиночество. Властные структуры, большая часть населения и политическое руководство России считают великодержавный статус страны фундаментальным моментом самоопределения. Спустя много лет после распада СССР Москва продолжает проводить внешнюю политику, преимущественно основанную на идее державничества: либо Россия - великая держава, либо она полный ноль. В этом смысле можно считать, что Дмитрий Медведев принял наследие Путина, даже если он считает, что его стране в одиночку не выжить.
«Россия в глобальной политике», М., 2008, № 5, с. 140-150.
С. Маркедонов,
кандидат исторических наук,
А. Либман,
кандидат экономических наук,
А. Языкова,
кандидат исторических наук СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ:
СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ, ВОЗМОЖНОСТИ
И ПЕРСПЕКТИВЫ УПРАВЛЕНИЯ
КРИЗИСНЫМИ СИТУАЦИЯМИ
Будучи целостным по своей специфике экономическим районом, Северный Кавказ объединяет семь национальных республик: Адыгею, Дагестан, Ингушетию, Карачаево-Черкесию, Кабардино-Балкарию, Северную Осетию и Чеченскую Республику, а также Краснодарский и Ставропольский края и Ростовскую область. Территория региона - 355 тыс. км2 (2,1% от общей территории Российской Федерации), численность населения - 17 707 тыс. человек
(1998) - 12% от общего населения РФ. Средняя плотность - около 50 человек на км2. Сегодня все края и республики Северного Кавказа входят в состав Южного федерального округа России (ЮФО), который, по оценке большинства экспертов, представляет собой критически сложный регион с точки зрения социально-экономической нестабильности, осуществления государственного управления, а также возможностей разрешения целого ряда существующих и потенциальных конфликтов.
За многие века у народов Кавказа сложилось свое понимание этнической идентичности: в отличие от «немецкой» концепции (по крови) или «французской» (по гражданству) основа «кавказской» идентичности — «своя земля». А поскольку очертания рубежей «своей земли» в понимании различных народов неодинаковы, это позволяет им ставить под сомнение легитимность границ тех или иных республик или государств, порождает высокую степень конфликтности. И хотя сегодня отношения между народами должны базироваться на сложившихся во второй половине XX в. международно-правовых нормах, кавказские этнические группы продолжают апеллировать к «аргументам от истории», подрывая тем самым правовую и политическую стабильность. Российская государственная политика на Северном Кавказе на протяжении последних полутора десятилетий была скорее реактивной, нежели конструктивной, результатом чего стало множество ошибок, начиная с развязанного российской правящей элитой конфликта на территории Чеченской Республики, до сих пор негативно сказывающегося на положении всех республик Северного Кавказа. И пока Россия не станет современным правовым государством, нельзя всерьез рассчитывать на существенное уменьшение напряженности и понижение уровня конфликтности в этом сложном регионе.
В геополитическом отношении Северный Кавказ - одна из наиболее проблемных и уязвимых частей Российской Федерации. Его значение традиционно определялось промежуточным положением на стыке культур и цивилизаций, на перекрестке транспортных путей Восток-Запад, Север-Юг. По оценке авторов независимого экспертного доклада - ученых Института этнологии и антропологии РАН - серьезного вторжения экономических и политических структур Запада на Северный Кавказ после распада СССР не наблюдалось, тем не менее западные эксперты внимательно изучают ситуацию, и все большее их число склонны рассматривать Северный Кавказ как «внутреннее зарубежье» России. Наиболее
серьезный вызов сложившемуся на Северном Кавказе правопорядку исходит от радикальных направлений исламского (шариатского) государства, нацеленных на разрушение традиционных национальных культур горских народов и бросающих вызов северокавказским властным элитам, ориентированным на Россию. По мнению ученых-исламоведов, победить радикальный ислам можно, только опираясь на силы традиционного для Северного Кавказа гуманистического ислама, хотя и в этом случае религиозный фактор не может стать главным средством достижения политической стабильности. Противостояние исламскому экстремизму осложняется целенаправленной деятельностью на российском Северном Кавказе Саудовской Аравии, имея в виду теократический характер этого государства, состав и взгляды его правящей элиты, процесс принятия ею решений и возможности расходования огромных денежных средств.
Возможность превращения тюркоязычных районов Северного Кавказа в зону преимущественно турецкого влияния усматривают радикальные военно-политические круги Турции, направляющие в регион своих эмиссаров, хотя правительство Турции придерживается политики невмешательства во внутренние дела России, с которой Турцию связывает масштабное деловое сотрудничество. Что же касается Ирана, то, даже по сравнению с Турцией, он проводит гораздо более осторожную политику. Выступая в своей традиционной роли геополитического соперника Турции, Иран поддерживает достаточно прочные контакты с Грецией, Арменией и Россией и не предпринимает видимых попыток «экспорта» исламской революции на Северный Кавказ.
Постоянным фактором российской политики на Северном Кавказе остаются отношения с пограничными государствами Южного Кавказа - Грузией и Азербайджаном. Данные о протяженности границ РФ с Грузией и Азербайджаном существенно расходятся из-за сложных ландшафтных условий и незавершенности процесса их делимитации. Длина границы с Азербайджаном оценивается, например, от 284 до 350 км, с Грузией - от 723 до 906 км, при этом Грузия граничит со всеми республиками Северного Кавказа. В условиях напряженности отношений с Грузией возник вопрос о полноценном обустройстве границы, однако, по оценке Федеральной пограничной службы, такое обустройство преимущественно высокогорной российско-грузинской границы обошлось бы в сумму, эквивалентную 600 млн. долл. США. Территориальное
размежевание кавказских народов всегда было подвижным, постоянно шел процесс перемещения этнических групп с гор на равнину и обратно, при этом Большой Кавказский хребет не служил непреодолимым препятствием. Аварцы, лезгины, чеченцы, осетины поселялись на его южных склонах, в Грузии и Азербайджане, тогда как в предгорной и равнинной частях Северного Кавказа селились армяне и грузины, а также русские. Особую роль в сближении и взаимопроникновении народов Северного Кавказа, с одной стороны, русских и украинцев - с другой, сыграло создание в равнинных и предгорных районах казачьих поселений, впоследствии оформившихся как Терское и Кубанское казачьи войска.
События последних полутора десятилетий подтвердили общезначимый вывод о том, что резкое ухудшение экономического положения населения неизбежно ведет к росту социальной напряженности и конфликтности. На территории Российской Федерации это особенно сказалось на положении республик Северного Кавказа, ставших после распада СССР зоной повышенной конфликтности. Здесь в наибольшей степени, в том числе и на низовом уровне, проявилось социальное расслоение многоэтничных формирований на фоне прекращения деятельности государственных экономических структур, резко снизившейся управляемости обществом, массовой безработицы, тотальной коррупции и криминализации хозяйственной деятельности. Разбуженные в начале 1990-х годов и не подкрепленные экономически потребности в демократии, политической свободе и национальной самостоятельности стали обретать формы межэтнических и межнациональных противоречий и конфликтов, стремления к этническому сепаратизму и перекройке существующих территориальных единиц.
На специфику и характер экономического развития СевероКавказского региона оказывает влияние неразработанность его природных ресурсов (за исключением нефти на территории Чеченской Республики и вольфрамо-молибденовых руд на территории Кабардино-Балкарии). Хозяйственный профиль Северного Кавказа как экономического района определяют агропромышленный комплекс, обрабатывающая промышленность, потенциальные рекреа-ционно-туристические возможности. Сегодня, однако, валовой региональный продукт (ВРП) в расчете на душу населения существенно ниже, чем в среднем по России, и не превышает 4143%. В Адыгее и Карачаево-Черкесии этот показатель не достигает 40%, в Кабардино-Балкарии и Северной Осетии - 35-37%, а в Да-
гестане и Ингушетии составляет лишь 20% от среднероссийского уровня. По официальным показателям соотношения среднего дохода и прожиточного минимума северокавказские республики относятся к группе либо малообеспеченных, либо бедных районов (к группе «бедных» были отнесены Дагестан, Кабардино-Балкария, Северная Осетия).
Характер экономического развития областей Северного Кавказа в значительной степени определяется географическим фактором: их расположенностью в предгорной либо горной частях региона. В расположенных в предгорной части областях и краях ЮФО проживает более % жителей региона, но они создают 83% производимого ВВП, соответствующие показатели по областям горной части: 32,8 и 17,00%. В то же время удельный вес Северного Кавказа в экономике Кавказа (в целом) - 52,4%, в то время как в экономике России - всего 2,8%.
Показатели экономического развития основных областей Северного Кавказа - самые низкие по России (с исключением для некоторых видов сельскохозяйственной продукции). Традиционные области производственной деятельности в предгорной части региона: незначительные объемы добычи угля, нефти и газа, а также машиностроительная, химическая, легкая и пищевая отрасли; в горных районах - нефтедобыча и нефтепереработка, цветная металлургия, пищевая и легкая индустрия. После 1991 г. показатели существенно понизились во всех этих отраслях: масштабы ежегодной добычи нефти сократились втрое (в 2002 г. - 3-4 млн. т). По сравнению с 10-12 млн. т в конце 1980-х годов добыча угля составляет 10-12 млн. т против 29 млн. т в 1990 г.; добыча газа - около 3,5 млрд. куб. м (снижение в несколько раз по сравнению с серединой 1970-х годов, когда газодобывающие области Северного Кавказа давали 1/5 общесоюзной добычи газа). Наиболее важные экономические районы Северного Кавказа - Ростовская область, Краснодарский и Ставропольский края, на долю которых приходится почти 90% общего объема промышленного и сельскохозяйственного производства. Однако даже и здесь денежные доходы на душу населения не превышают 65-75% среднероссийского показателя, тогда как в Ингушетии и Дагестане эти данные колеблются в пределах 34-37%.
Все более важным сектором экономического развития становится теневая экономика как некий буфер между старыми и новыми хозяйственными структурами, частично амортизирующий нега-
тивные социальные последствия реформ. Главные отрасли теневого оборота на Северном Кавказе, сформировавшиеся в 1990-е годы и по сей день сохраняющие свою значимость, это:
• нелицензированное производство нефтепродуктов и их продажа (преимущественно в Чечне);
• неофициальное (кустарное) производство икры и осетровой рыбы и их реализация через подпольную торговую сеть;
• нелицензированное производство винно-водочных фальсификатов под известными торговыми марками из контрабандного спирта;
• неучтенный экспорт через Новороссийский порт.
Теневая (неформальная) экономика создает возможности
второй или даже третьей занятости для определенной части населения, подтягивая ее денежные доходы до необходимого уровня потребления, и это объясняет тот факт, что теневой сектор на Юге России, по оценке полпреда Президента РФ в ЮФО Дмитрия Коза-ка, составляет в среднем 30%, т. е. практически каждый третий житель этого региона занимается нелегальным бизнесом. Особенно высоки эти показатели для Северной Осетии (80%), Ингушетии (87%), Дагестана (75%). Но эти же самые республики открывают список самых дотируемых субъектов Российской Федерации. По самым скромным оценкам, в 2004 г. государство понесло ущерб от теневой экономики в Северо-Кавказском регионе в сумме около 50 млрд. руб., в то время как финансовая помощь (дотации) Югу России составила тогда же 47 млрд. руб. За тот же период, по данным Росфинмонито-ринга, было выявлено более 50 тыс. экономических преступлений, из них 13,5% - в крупном или особо крупном размере, а величина ущерба от них оценивалась в 56 млрд. руб. Такие деньги невозможно было бы присвоить без содействия высокопоставленных чиновников в рамках четко отработанной клановой системы. В подготовленном для руководства страны докладе Д. Козака отмечалось в этой связи: «Сформировавшиеся во властных структурах корпоративные сообщества монополизировали экономические и политические ресурсы. Во всех северокавказских республиках руководящие должности в органах власти наиболее крупных хозяйствующих субъектах занимают лица, состоящие в родственных связях между собой. В результате оказалась разрушенной система сдержек и противовесов, что приводит к распространению коррупции».
Не менее существенным результатом сложившейся в СевероКавказском регионе клановой системы стал неконтролируемый рост безработицы, значительно превышающей сегодня средние показатели по России. Массовая безработица среди молодежи резко повышает уровень социальной напряженности, обостряет криминальную обстановку, усиливая влияние экстремистских, в том числе и вооруженных группировок. На руках жителей региона находятся сотни тысяч единиц огнестрельного оружия, а холодное оружие есть практически в каждом доме, и это, независимо от воли и намерений мирного большинства населения, создает опасность перерастания накопившихся противоречий в вооруженное противостояние. В создавшихся условиях множественные национальные группы населения пытаются найти выход из создавшейся экономической ситуации в этнической обособленности, получить на этой основе льготы и преимущества, при этом более многочисленные группы осуществляют «экономическую экспансию» по отношению к своим соседям, а менее многочисленные - стремятся к административному обособлению (пример кабардинцев и балкарцев в Кабардино-Балкарии). Прямым следствием этого стало создание в большинстве районов Северного Кавказа национально окрашенных политических партий и общественно-политических движений (высокий уровень общественно-политической мобилизации характерен, например, для карачаевцев, балкарцев, кабардинцев, черкесов). У большинства этносов это связано с восстановлением исторических и духовных ценностей, что впрямую влияет на процессы этнополитической мобилизации.
Существенная причина этнополитической напряженности -неравномерное протекание процессов модернизации общества, что порождает конфликты между притязаниями этнических групп и их реальными возможностями. Сама же модернизация активизирует этническое самосознание и формирование политических установок к национальной автономии. На протяжении последних 15 лет на Северном Кавказе обозначилась также тенденция, известная в конфликтологии как дифференцирующая функция конфликта. Она проявляется в распаде ранее существовавшей целостности на части с последующей поляризацией отношений. Это становится очевидным на примере двух северокавказских республик - Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, в названии которых обозначены две народности, произвольно объединенные в единых административных рамках без учета этнической и языковой принадлежности,
образа жизни (равнинные жители, горцы), численности каждой из этнических групп. Положение в рамках «двуединых» республик карачаевцев и балкарцев, в годы сталинизма подвергшихся депортациям, в настоящее время различается в силу их неодинаковой численности и, соответственно, возможностей воздействия на положения в республиках. Для Карачаево-Черкесии, прошедшей через многочисленные общественно-политические кризисы, характерны рост общественного самосознания и этнизация политических элит, получивших доступ к власти. Положение балкарского национального меньшинства (10% населения Кабардино-Балкарии) значительно более уязвимо. Но нельзя сбрасывать со счетов установленные связи части балкарских национальных лидеров с европейскими неправительственными организациями, а также поддержку, которую они получают от этнически родственных им карачаевцев. Снижение общего уровня конфликтности на Северном Кавказе возможно лишь при условии стабилизации социально-экономической ситуации и проведения хозяйственных реформ с учетом специфики долговременного исторического развития этого региона, который может быть отнесен к числу наиболее проблемных и сложных в Российской Федерации.
До начала 1990-х годов влияние ислама на Северном Кавказе, особенно в его западной части, не было сколько-нибудь значительным. Горские традиции всегда были более значимыми, чем ислам, тем более, что начавшийся еще в XIX в. процесс исламизации был прерван в 1917 г. Но уже во второй половине 1990-х годов, в условиях, когда социальный протест нарастал, так как не было понимания со стороны властей, место начавшихся в эпоху перестройки и постепенно сходивших на нет демократических движений стала заступать религия. Сеть радикальных религиозных организаций становилась все более обширной, и можно с известной степенью уверенности утверждать, что сегодня ее ячейки имеются везде, в том числе и во властных структурах большинства республик. К началу 2000-х годов мусульманское население региона по приблизительным подсчетам составляло около 4 млн. человек, при этом влияние ислама в его различных частях было неодинаковым. Его позиции были более сильны на востоке: в Дагестане, Чечне и Ингушетии, и менее - на западе (Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия). В восточных районах, прежде всего в Дагестане, несмотря на преследования в годы советской власти, уцелела традиция арабоязычной исламской культуры, центром которой был
Дербент. Местным мусульманам удалось спасти немало средневековых рукописей. В то же время именно на востоке Северного Кавказа после распада СССР развернули свою деятельность зарубежные миссионеры, способствовавшие радикализации ислама. Ставшее возможным на этапе горбачёвской перестройки и последовавшей за этим демократизации исламское возрождение не могло ограничиться лишь открытием мечетей и свободой отправления обрядов. Как замечает А. Малашенко, оно неизбежно должно было привести к дифференциации религиозных позиций и вторжению ислама в политику, пусть осторожному и на первых этапах ограниченному. Исламское возрождение повлекло за собой и неизбежное сближение российских мусульман с зарубежными единоверцами.
Воспрепятствовать проникновению непривычных для северокавказских мусульман традиционных толкований ислама можно было бы, лишь вернувшись к советской системе тотального подавления религии, что стало уже невозможным. Зарубежные же проповедники действовали решительно, увязывая призывы к «очищению» ислама с социальной демагогией и используя слабости своих оппонентов как в сфере собственно религиозной, так и в политической. По оценкам авторитетных российских ученых-исламоведов, «радикальный ислам», «ваххабизм» (более точный термин - «са-лафизм»), изначально провозглашал целью очищение ислама, призывая к социальному равенству и социальной справедливости. Са-лафизм Северного Кавказа плюралистичен, уровень религиозного радикализма разных фракций салафитов различен: от крайних радикалов и фанатиков до тех, кто готов к диалогу с религиозными оппонентами-традиционалистами и даже с негативно настроенными в их отношении властями.
Политические лидеры северокавказских республик поначалу предпочитали не вникать в сущность религиозных споров, в то же время поддерживая официальную позицию Москвы, сформировавшуюся под влиянием кавказских же противников салафизма. Вскоре, однако, они стали усматривать в деятельности проповедников угрозу своим политическим позициям и поддержку тех, кто недоволен ситуацией и не видит из нее ясного выхода. Гонения на «ваххабитов» начались уже во второй половине 1990-х годов, когда стали закрываться мечети и люди вынуждены были совершать религиозные обряды в неподходящих для этого местах, например, на заброшенном стадионе в окружении милиции. В дальнейшем гонения на мусульман, подозреваемых в приверженности к «ваххабиз-
му», стали повсеместными, даже в западных северокавказских республиках, где салафизм не пустил глубокие корни. По свидетельствам очевидцев, мусульманина могли остановить на дороге, положить на землю, подвергнуть унизительному обыску. И если людям старшего поколения, воспитанным в советские годы преимущественно в духе атеизма, обвинения в «ваххабизме» зачастую представляются нелепыми, то приобщившуюся к исламу молодежь они прямо провоцируют на конфликт с властями. По мнению А. Малашенко, правильно оценить значимость и перспективы распространения салафизма можно, лишь признав, что исламская са-лафия - имманентный компонент культуры ислама, получающий политическое выражение в центре и на окраинах мусульманского мира, и рассчитывать на то, что она исчезнет, бессмысленно. Отсюда - необходимость грамотного диалога с салафитами, хотя бы с целью предотвращения их радикализации, и направление этого диалога в русло собственно религиозной дискуссии.
Учитывая сложность социально-экономического положения и межэтнического противостояния в Северо-Кавказском регионе, местные и центральные власти рано или поздно вынуждены будут прийти к выводу, что предотвратить дальнейшее расширение исламского экстремизма на путях общественного диалога намного разумнее, чем бороться с ним силовыми методами. Неслучайно полпред Президента РФ в Южном федеральном округе Дмитрий Козак выступил против призывов к немедленному запрету «ваххабизма» после событий октября 2005 г. в Нальчике. Наряду с питательной почвой для распространения идей радикального ислама нерешенность социально-экономических и политических проблем Северного Кавказа создает также условия для проникновения близких по своему характеру идей тюркизма в районы расселения тюр-коязычных этносов: ногайцев, карачаевцев, балкарцев. Однако популярность идеологии тюркизма в их среде ограничена, ее вытесняет «национальная идея», ориентированная на поиск источников развития в своем собственном народе, в «своей земле». Что же касается основных групп молодежи, то для них более существенно возрождение ислама не только как историко-культурной традиции и не столько как религиозного мировоззрения, но, прежде всего, как образа жизни, проникнутого высокой моралью и ответственностью. К этому выводу пришла на основании значительного числа полевых исследований российский этнолог С.М. Червонная.
Вопреки существующим оценкам, острота сложившейся в ряде северокавказских республик и пока еще не находящей выхода тупиковой ситуации, с одной стороны, в их отношениях с российским центром - с другой, во многом определяется усилившимися в последние годы межэтническими и межличностными различиями и конфликтом ценностных ориентаций народов и элит Северного Кавказа и центральных областей России. Возникшая на фоне продолжающейся нестабильности в Чеченской Республике и террористических актов за ее пределами, на уровне массового сознания россиян кавказофобия приобрела устойчивый характер и стала оказывать опосредованное воздействие на проводимую в отношении этого региона политику. Оказались перечеркнутыми многие предшествующие достижения национальной политики, не выдержавшие быстрой «смены ориентиров» - испытания демократией и реформами 1990-х годов и последующим утверждением авторитаризма.
Чем же определялись ранее и определяются сейчас ценностные ориентиры жителей национальных районов Северного Кавказа и что порождает их конфликтность? На протяжении долгих лет ученые-этнологи вели исследования по этой проблематике, и сегодня они сформулированы в целом ряде опубликованных работ. Большинство авторов сегодня признают, что народы Кавказа (как Южного, так и Северного) исторически формировались и взаимодействовали в условиях многоязычного, межцивилизационного, межконфессионального диалога, поэтому были открыты всевозможным влияниям и воздействиям многообразных ценностных ориентаций и систем. Кавказская идентичность складывалась из реальных элементов материальной, нормативной, бытовой культуры различных этносов, вобрав в себя исламскую и православную ментальности, традиции и обычаи горских и равнинных культур, вкрапления персидской, греко-римской, арабской и славянской цивилизаций. В Новое и Новейшее время важную роль сыграли процессы интеграции Кавказа в российское, а затем - в советское пространство. Так уж исторически сложилось, замечает А. Дашда-миров (Азербайджан), что именно в России народы Кавказа воспринимались и все еще продолжают восприниматься как массовым, так и элитарным сознанием не только, а иногда не столько сами по себе как самостоятельные этничности, но и как единое целое, как «кавказцы» вообще. Причем образ «кавказца» в разные исторические периоды и в зависимости от различных политических
ситуаций имел как позитивную, так и негативную окраску, так что сегодняшний стереотип - «лицо кавказской национальности» -уходит своими этнопсихологическими корнями в историческое прошлое.
Большая степень предприимчивости и соревновательности в борьбе за благополучие и достойный статус в принципе характерна для обитателей Кавказа, в первую очередь, его горных районов, где протекающая в более суровых природных условиях хозяйственная деятельность значительно сложнее по сравнению с условиями плодородных равнин. Поэтому по навыкам и психологии «кавказцы» оказались более подготовленными к рыночным реформам, требовавшим активного стиля жизненного поведения. Но сложившаяся ситуация породила серьезные проблемы и противоречия. Взаимная неприязнь коренных жителей российских равнин и «пришельцев», пытавшихся активно утвердиться в сфере экономики и политики, порождала межэтнические конфликты. В итоге их разумная установка на законную реализацию своих возможностей оказалась невостребованной, и с обеих сторон возобладал этнический национализм. Таким образом, несоответствие ценностных ориентаций может стать серьезным препятствием на пути укрепления целостности и единства Российской Федерации, и в этой связи нельзя не обратить внимание на возрастающий отток русского населения из республик Северного Кавказа.
Русские стали покидать республики Северного Кавказа во второй половине 1980-х годов, а в начале 1990-х годов этот процесс стал обвальным, что объяснялось: разрушением наукоёмкого потенциала республик Северного Кавказа; расширением позиций этнических кланов и возникновением множественных межэтнических конфликтов. В итоге уже в начале 2000-х годов русских в Чечне осталось не более 4%, в Ингушетии - не более 1%, в Дагестане - не более 5%. Несколько больше русских в Кабардино-Балкарии - 25%, в Северной Осетии - 23%, в Карачаево-Черкесии - 33%. При этом надо делать поправку на трудности учета постоянно меняющегося национального состава, а также на то, что численность русского населения (особенно это касается Северной Осетии) увеличивалась за счет федеральных военнослужащих и их семей, которых нельзя отнести к числу постоянных жителей. В Кабардино-Балкарии русское (славянское) население представлено терским казачеством, а в Карачаево-Черкесии - районами, ранее входившими в Ставропольский край.
* * *
Оценивая ситуацию в целом, нельзя не отметить, что в последние годы высказывались опасения по поводу угроз территориальной целостности России в ее существующих границах, и в качестве одного из наиболее проблемных регионов прежде всего упоминается Северный Кавказ. В наиболее концентрированном виде эта проблема была рассмотрена в публикации АПН от 22 июля 2005 г.: «Северный Кавказ: Карта угроз». В кавказских республиках на фоне экономической депрессии происходит скрытая (ползучая) сепарация. Это означает, что население, имитируя внешнюю лояльность по отношению к существующей власти, все более отчуждается от нее и ищет решения своих проблем, игнорируя федеральные власти. Система управления кавказскими регионами неэффективна, что ведет к ослаблению экономических и правовых связей между республиками и федеральным центром, их информационной изоляции, что приводит к принятию решений, отстающих от динамично меняющейся обстановки. Региональные власти коррумпированы, скованы системой клановых структур и зачастую просто некомпетентны. Потеря возможности контроля за соблюдением федеральных законов - это и есть потеря контроля за территорией, даже если никто (или почти никто) не проявляет намерений к сепаратизму, замечает автор. При этом федеральные силовые структуры, пытающиеся поддерживать ситуацию «управляемого конфликта», на практике постепенно теряют контроль.
Общая обстановка на Северном Кавказе испытывает на себе негативное воздействие фактически продолжающегося конфликта на территории Чеченской Республики. Согласно заявлению командующего объединенными силами группировки войск на Северном Кавказе генерал-полковника Евгения Бараева (ноябрь 2006 г.), на юге Чечни находится до 700 боевиков, что, по его разъяснению, «объясняется притоком в незаконные вооруженные формирования молодых людей». К этому генерал добавил, что «согласно имеющейся информации, на финансирование боевиков поступила крупная сумма денег» (что подтверждает наличие до сих пор не перекрытых каналов финансирования террористов), и откровенно признал, что «одними военными методами противостоять бандформированиям невозможно». Его поддержал и тогдашний президент Чечни А. Алханов, заявив о необходимости создания реальных рабочих мест для привлечения молодежи. И хотя федеральный центр переводит в Чечню миллиарды рублей под разрабатываемые
«программы восстановления Чечни», заметил он, безработица остается на прежнем уровне, а молодежь идет не на «стройки века», а в горы. Оперативная обстановка остается нестабильной и в прилегающих к Чечне регионах: по словам главы Национального антитеррористического комитета, директора ФСБ Н. Патрушева (август 2006 г.), «террористы расползлись по всему региону». В соседних с Чечней республиках Дагестане и Ингушетии власти пока ничего не могут противопоставить террору. И если в начале 2000-х годов на Северном Кавказе была одна «горячая точка» - Чечня, то теперь таких стало больше, что вынуждены были признать и власти.
Республики восточной части Северного Кавказа - Ингушетия, Чечня и Дагестан - образуют своеобразный субрегион, где доминирующий чеченский этнос стал связующим звеном между Чечней и Ингушетией, а также Новолакским и Хасавюртовским районами Дагестана, где проживают чеченцы-аккинцы. Религиозность населения в восточном субрегионе значительно выше, соответственно большее распространение получили идеи салафизма («чистого ислама»). Еще одним важным и общим для восточных областей обстоятельством стало в годы после начала чеченской войны почти полное отсутствие русского населения, которое до этого было стабилизирующим и амортизирующим фактором. В Дагестане число русских сократилось вдвое, что было связано с резким сокращением рабочих мест и ростом враждебности населения. Должностные лица, призванные обеспечить «российское присутствие» в республиках восточного субрегиона, не способны побороть специфику процветающей здесь коррупции, а фактическая информационная блокада дозирует сведения о реальных событиях. Неслучайно в этой связи, что административные границы Дагестана, Чечни и Ингушетии со Ставропольем и Северной Осетией охраняются почти как государственные. В конце 2005 г. руководство ЮФО попыталось преодолеть сложившуюся ситуацию посредством введения внешнего финансового управления в кризисных районах - Ингушетии и Дагестане (такая возможность предусмотрена бюджетным кодексом РФ: если долги региона превышают 30%, в нем можно ввести «временную финансовую администрацию»). В Дагестане предложение Козака восприняли по-восточному дипломатично: никак не отреагировали, правда, обиделись, как сообщалось в опубликованном сразу после этого комментарии. А президент Ингушетии Мурад Зязиков отреагировал резко: «Я этого просто не приемлю и считаю провокационными заявления отдель-
ных политиков о том, что Кавказ коррумпирован... Мы внешне уже науправлялись, одной Чечни достаточно».
В дальнейшем региональные элиты могут предпринять все возможное, чтобы избежать усиления контроля из Москвы (постараются снизить показатели дотационности, обложить местных «олигархов» податями в пользу центра), но наибольшую опасность могут представлять тихий саботаж обиженных и отстраненных от финансовых потоков местных политических элит и их опора на мусульманские организации. Западный субрегион Северного Кавказа - республики, расположенные к западу от Северной Осетии: Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Адыгея, а также Краснодарский край и Ростовская область. Несмотря на наличие внутренних противоречий и сопричастность к международным конфликтам - грузино-абхазскому и грузино-осетинскому, они сравнительно более стабильны. В республиках этого субрегиона сохранилась значительная прослойка русского населения (в Адыгее - до 70%). Это, как правило, квалифицированные специалисты, остающиеся фактором социальной и политической стабильности даже там, где они находятся в изоляции.
«Северный Кавказ: Проблемы экономики и политики». М., 2008 г., с. 44-65.
А. Дзадзиев,
эксперт Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов (г. Владикавказ)
РУССКОЕ НАСЕЛЕНИЕ РЕСПУБЛИК СЕВЕРНОГО КАВКАЗА:
СОВРЕМЕННЫЕ МИГРАЦИОННЫЕ УСТАНОВКИ
Этнополитические процессы конца 80-х - середины 90-х годов прошлого столетия в РФ и других республиках бывшего СССР усилили социальную напряженность, острейшей формой проявления которой стали межэтнические и внутриэтнические конфликты, вылившиеся в ряде регионов в открытые вооруженные столкновения. При этом независимо от причин, лежащих в основе межэтнических конфликтов, и сторон, участвовавших/участвующих в них, резко усилилась миграционная подвижность населения нетитульных этносов, прежде всего русских, в направлении
