CC BY
297
УДК 94(47)
СОЦИАЛЬНАЯ ДИСКРИМИНАЦИЯ В СИСТЕМЕ ОБРАЗОВАНИЯ В ПЕРВЫЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ (НА ПРИМЕРЕ СМОЛЕНСКИХ ВУЗОВ)
Д. В. Валуев
Одним из главных направлений политики советской власти в 1918 - 1935 гг. в области высшего образования была борьба за обновление социального состава студенчества. Для выходцев из «социально чуждых» слоев были ограничены возможности получения качественного образования. Иногда борьба за «правильный» социальный состав принимала характер масштабных чисток. Но многим детям «нетрудовых элементов» удавалось поступать в вузы, скрыв своё происхождение, или доказав, что они не имеют связи с родителями-«эксплуататорами». С 1930 г. крупных чисток студенчества не проводилось, но власти до самой ликвидации ограничений внимательно следили за социальным составом учащихся.
Ключевые слова: социальная дискриминация; «социально чуждые»; «нетрудовые элементы»; «бывшие»; чистки; советское студенчество.
Одним из главных направлений политики советской власти в первые десятилетия её существования в области высшего образования была борьба за кардинальное обновление социального состава студенчества. Широко открывая двери вузов для представителей рабочего класса и бедного крестьянства, советское руководство стремилось всячески ограничить возможности получения качественного образования для выходцев из «социально чуждых» слоев населения. Под это определение подпадали представители вчерашней элиты общества - дворянства, духовенства, буржуазии. Вскоре к ним стали причислять и зажиточных крестьян - кулаков. С начала 1920-х гг., после перехода к нэпу в разряд «социально чуждых» попали представители новой буржуазии -нэпманы. Одной из главных причин дискриминации по социальному признаку в отношении вероятных или уже действительных студентов вузов, было стремление власти подчинить своему влиянию высшую школу. Кроме того, в институтах и университетах происходило не только обучение, но и воспитание человека нового общества. Считалось, что представители «нетрудовых» сословий и классов уже заражены разлагающим влиянием среды, в которой росли и воспитывались, а потому они будут вредно влиять на своих соучеников. Особенностям, направлениям и этапам борьбы власти за «правильный» социальный состав студенчества в 1918 - 1935 гг., посвящена данная статья. Главное внимание в ней уделено рассмотрению того как установки центральной власти реализовывались в провинции, в местных вузах. Основой её фактологической базы стали архивные материалы, связанные с деятельностью высших учебных заведений Смоленска. Также в данной работе использованы тексты нормативных документов о высшем образовании и материалы трудов таких известных исследователей социальной истории Советской России, как С.В. Волков, А.Ю. Рожков, Т.М. Смирнова, О.В. Хлевнюк [5, 22, 23, 24, 29].
После Октября 1917 г. новая власть России провозгласила, что обучаться в вузах могут все желающие. Но уже вскоре она озаботилась проблемой кого допускать, а кого не допускать к получению высшего образования. Уже на первом после открытия Смоленского университета собрании президиума университетской комиссии, состоявшемся 8 ноября 1918 г., рассматривался «вопрос о приёме в Университет». Профессор М.А. Рейснер при этом выразил «сожаление, что благодаря неограниченному приёму в Московскую Социалистическую Академию контингент слушателей оказался не таким, каким был бы желателен». Профессор Лейбович отметил, «что мы в настоящее время не имеем права всех принимать и таким образом освобождать от воинской повинности». Далее он заявил: «Принимая всех, мы попадем из огня в полымя: отстраняясь от интеллигентной ... буржуазии, мы получим контингент слушателей из неинтеллигентной мещанской буржуазии. Необходимо составить комитет слушателей, в который кроме членов Президиума вошли бы представители Совета профессоров и рабочих организаций» [11, л. 8]
В статье, посвященной открытию Смоленского университета и опубликованной через неделю после этого события в «Известиях» исполкома совета Западной коммуны выражались опасения, что в новый университет «будет напирать поголовно вся мелкобуржуазная интеллигенция, для которой важны только прикладные знания». Её представителям, по мнению безымянного автора статьи, необходимо было сказать: «Наш университет есть социалистический университет. Он готовит деятелей социалистической революции, культурных проводников идей коммунизма. Никому он не дает никаких преимуществ и никаких прав. Кончивши курс этого университета, вы должны пойти в жизнь, вы должны пойти в профессиональное, политическое, кооперативное, культурное и т.д.
движение рабочих, и там сдать свой экзамен. Поскольку вы этого не хотите, вы не должны занимать места в нашем социалистическом университете» [15].
Проблема социального состава студенчества местных вузов оставалось для Смоленского руководства очень важной и в последующие годы. На заседании Смоленского губисполкома 24 февраля 1921 г. был заслушан доклад заведующего губернским отделом народного образования о деятельности отдела. В одном из пунктов постановления, принятого по данному докладу говорилось: «Признать необходимым обследовать деятельность и социальный состав слушателей Высших Учебных Заведений города Смоленска и в первую очередь Политехнического Института и Университета. Для обследования выделить Комиссию в составе представителей Губисполкома, Губкомпарта, Губпрофсовета, Губнаробраза и комячейки обследуемого Высшего Учебного Заведения. Комиссии приступить к работе в недельный срок.»[6, л. 64 об.]
После окончания гражданской войны, в условиях острой нужды в квалифицированных кадрах для восстановления хозяйства, государственное руководство, заботясь о развитии системы высшего образования, вместе с тем развернуло решительную борьбу за «правильный» социальный состав студенчества. С.В. Волков так пишет об этом: «В 1921 г., когда число желающих поступить в вузы стало значительно превышать число мест, некоторыми деятелями народного просвещения был выдвинут лозунг: «Наука - только для коммунистов». На ректорском совещании в Глафпрофобре в мае 1921 г. предложения некоторых ректоров подойти к приему студентов только с учебной точки зрения были категорически отвергнуты. Тогда же был установлен «классовый принцип» приёма в вузы с целью резкого ограничения доли детей интеллигенции среди студентов. ... Наиболее последовательно в масштабе всей страны «классовые приемы проводились с 1922 г.» [5, с. 86].
8 июня 1922 г. Политбюро ЦК РКП (б) поручило заместителю председателя ГПУ РСФСР И.С. Уншлихту разработать ряд мер по «фильтрации студентов к началу будущего учебного года; установлению строгого ограничения приема студентов непролетарского происхождения» [27, с. 68]. Вскоре к этому добавилось следующее требование: «До начала учебного года все студенты (кроме членов РКП и РКСМ) обязаны представить отзыв ГПУ по месту нахождения вуза о лояльном отношении к советской власти» [27, с. 70]. Вскоре в вузах прошла новая волна чисток, затронувших не только преподавательский состав, но и студенчество.
Особое внимание уделялось рабфакам, как кузницам новых пролетарских кадров. Первый заведующий Смоленским объединенным рабфаком профессор В.К. Сережников отмечал, что «рабфаки пролетаризируют высшую школ» в частности тем, что «изменяют социальный состав студентов» [19]. Главной целью чистки рабфаков, прошедшей в РСФСР в 1922 г. было официально объявлено: «оставление в составе рабочих факультетов только лиц с пролетарской идеологией и зарекомендовавших себя аккуратным выполнением работ учебной повинности» [1, с. 156].
В начале 1922 г. на рабфаке Смоленского университета работала комиссия по проверке состава учащихся. В первую очередь из числа студентов исключались «окончившие 2-ю ступень, не имеющие пролетарской идеологии, не соответствующие требованиям о праве поступления на рабфак» [18]. Тем не менее, и после подобных чисток на рабфаке продолжали обучаться «социально чуждые». Так «в 1923-24 учебном году на рабфаке Смоленского университета было 603 слушателя, в том числе рабочих - 59,9%, выходцев из трудовых крестьянских семей - 27,3% и ... 13,2% лиц нетрудового сословия» [4, с. 16].
Положение учащихся из «бывших» и «социально чуждых» было ненадежным. При любых сокращениях контингента студентов, вызываемых недостатком средств и помещений для организации учебного процесса дети «бывших» были первыми кандидатами на отчисление. Они платили за свое обучение в вузах. Так, в Смоленском университете в 1922 г. с «буржуазного зажиточного элемента студентов» взималась «плата в размере - 40 руб. золотом» [20].
Только «окончившие рабочие факультеты, а также студенты из рабочих и крестьян» получали «от государства стипендию». Кроме того, только эти «государственные стипендиаты» получали «жилищную площадь в общежитиях вузов» [3, стлб. 39].
15 июня 1923 г. было принято постановление ЦК РКП (б) «О приёме в ВУЗы». В нём говорилось: «Придавая важное политическое значение укомплектованию высшей школы
пролетарскими элементами, ЦК предлагает всем парторганизациям обратить особое внимание на классовый отбор командируемых в ВУЗы для чего создать при УОНО отборочные комиссии из представителей укома, укома РКСМ, Упрофбюро и УОНО, причём укомы должны систематически проверять работу отборочных комиссий и обеспечить её правильность» [25, с. 140].
В 1924 г. в советских вузах прошла новая, так называемая «академическая» чистка преподавательского и студенческого составов. Должностные лица и официальные авторы, описывая
эту чистку, откровенно указывали, что: «острие её было направлено против менее ценной в классовом отношении категории учащихся» [5, с. 87]. В материале посвященном организации этой чистки главной газетой страны «Правдой» говорилось: «Если студент из рабочих отстанет, надо дать ему возможность подогнать, предоставить новый срок, всячески помочь. Требование полной академической успешности проявлять лишь к буржуазии и интеллигенции» [22, с. 70]. Председатель Центральной комиссии по академической проверке вузов И.И. Ходоровский в письме, адресованном секретарям губкомов РКП (б) писал, что целью чистки является «удаление социально чуждого и непригодного для нас элемента», а уже, во-вторых «увольнение той части студентов, которая проявила неспособность успешно обучаться в вузе» [23, с. 238]. С.В. Волков отмечает, что «в конце 1923/24 учебного года в ходе проверки вузов было исключено около 18 тыс. студентов из «социально-политически-чуждых элементов» и неуспевающих, при этом на рабочих и их детей приходился минимальный процент отчисленных» [5, с. 89].
Согласно отчётам о чистке, представленным к марту 1923 г. 47-ю вузами из них «было отчислено около 4 тысяч студентов (11 процентов всего состава)». В 1924 г. по сведениям наркомпроса из вузов было отчислено 18 тысяч студентов. В 1925 г. из стен высшей школы было изгнано «ещё 40 тысяч студентов». При этом «нормы отчисляемых планировались заранее - в среднем 20 - 30 процентов от общего числа слушателей» [22, с. 71].
Масштабные чистки в советских вузах продолжались до конца 1920-х гг. Были ужесточены меры контроля за социальным положением поступающих в институты и университеты. В анкетах, заполняемых при поступлении в вузы, появился пункт следующего содержания: «Под личную
ответственность поступающий в ВУЗ должен указать о нелишении избирательных прав, как его самого, так и членов его семьи»[2, с. 4].
Необходимость ограничений по социальному признаку при приеме молодежи в вузы оправдывалась властями следующим образом: «Основной кадр строителей социализма пролетариат мог найти только в своей среде. ... Пополнение В.у.з. молодежью из школ II ступени и т.д. ... не может не происходить по классовому признаку, пока сама школа II ступени по своему составу обслуживает в гораздо большей степени остатки прежде командовавших классов, чем рабочих, а тем более крестьян. Оставить же В.у.з. открытым для всех невозможно, кроме указанных политических причин, даже чисто технически, из-за переполнения лабораторий, расходов государства на каждого студента и т.д.»[3, стлб. 34].
Каковы же были результаты борьбы за «правильный» социальный состав студенчества? Народный комиссар просвещения А.В. Луначарский в конце 1924 г. признавал: «Приём специально по рекомендациям партии, комсомола и профсоюзов не оправдывает наши ожидания. Рекомендуются отчасти не совсем приемлемые элементы и, кроме того, иссякает, по-видимому, самый резервуар рабочих, аспирантов в ВУЗы и ВТУЗы» [17, с. 71].
В 1925/26 гг. учебном году «учащиеся вузов РСФСР распределялись по социальному составу ... следующим образом: рабочие - 24,4%, крестьян - 25,9%, служащих и интеллигенции - 46,6%, ремесленников - 1,1%, нетрудового элемента - 1,8%, прочих - 0,2% [31, с. 7]. Как менялся социальный состав студенчества до конца 1920-х годов демонстрирует следующая таблица:
Таблица № 1
Социальный состав учащихся в вузах РСФСР (в %) [3, стлб. 34]____________
Учебные годы Рабочие и их дети Крестьяне и их дети Служащие и их дети Лица интеллигентного труда Нетрудовой элемент Прочие
1926/27 28,7 22,2 33,0 12,5 0,9 2,7
1927/28 34,6 24,4 25,0 14,0 0,4 1,6
1928/29 42,3 25,1 19,7 11,3 0,1 1,5
При анализе этих данных следует иметь в виду, что «социально чуждыми» по происхождению были многие служащие и «лица интеллигентного труда» (например бывшие помещики, работавшие в различных советских учреждениях). Учитывать необходимо и то, что распространенным явлением среди представителей «нетрудового элемента» было сокрытие своего происхождения и социальной принадлежности при поступлении в вузы.
В заметке, посвященной приему в Смоленский университет, опубликованной в августе 1928 г. в главной губернской газете отмечалось: «В этом году среди поступающих . удивляет большое количество детей служителей религиозного культа. В приемной анкете дети служителей религиозного культа стараются обойти вопрос о происхождении и прикрываются справками об участии в . общественной работе». Говорилось и о том, что «большинство поступающих - дети
служащих. Многие из них, заглядывая вперед, запаслись справками о том, что они находятся на иждивении безработных дядюшек и тетушек» [21]. В результате к началу нового учебного года «рабоче-крестьянская прослойка среди студентов I курса составляла» только «57%»[16, с. 72]. Всего же в 1928-29 учебном году количество выходцев из рабочей среды, обучавшихся в Смоленском университете, составляло на основных факультетах всего 14,9% [14, л. 13].
По верному наблюдению Т.М. Смирновой, несмотря на все меры принимаемые властями «к середине 1920-х гг., вопреки ожиданиям, наблюдался рост численности выходцев из «бывших» среди студентов и аспирантов вузов. Даже в конце 1920-х гг., в период ужесточения классовой линии, процент студентов «из бывших» оставался достаточно высоким» [24, с. 41].
Одной из главных причин такого положения, по мнению Л.Л. Шпаковской было то, что «несмотря на классовый принцип при приеме в вузы и регулярные студенческие чистки по социальному происхождению, советский режим стремился к поддержанию добрых отношений с буржуазными специалистами и профессорами». Поэтому они пользовались рядом привилегий. В частности, «их дети были освобождены от оплаты обучения в вузах, а секция научных работников даже получила квоту на поступление в высшие учебные заведения, наряду с другими профессиональными организациями рабочих» [30, с. 43].
Руководство Смоленского университета после вскрытия в 1928 г. «Смоленского нарыва» и последовавшей затем «чистки» вуза проявляло большую заботу о социальном составе студенчества. 24 августа 1929 г. «фракция Правления» университета проголосовала за исключение 7 студентов, скрывших свое социальное происхождение из священнослужителей, земельной аристократии, кулачества и купечества» [28, с. 377]. В октябре 1929 г. на заседании Правления университета было решено: «сообщить в Главпрофобр, что присылка в счёт дополнительных мест детей служащих ухудшит социальный состав вновь принятых в этом году и . принять во внимание это обстоятельство при заполнении дополнительных мест» [12, л. 4].
Часто сведения о «нетрудовом» происхождении тех или иных студентов в органы власти и руководство вузов поступали от их односельчан или соседей. В феврале 1929 г. житель деревни Чучелово Прокоп Никитин направил в Переснянский волисполком жалобу на жителей деревни Труханово братьев Николая и Ивана Григорьевых, лишенных избирательных прав за эксплуатацию наемного труда. В ней он, в частности, писал: «И ещё сообщаю о том, что Григорьев Николай сделал фиктивный раздел с своим сыном Петром Григорьевым. Но и хозяйство Николая и Петра Григорьевых в настоящее время юридически неделимо. А сын его Петр обходом советских органов пролез в Смоленский университет педагогики. Каковой не должен быть в университете, потому что они являются вечные эксплуататоры бедноты. Поэтому прошу обратить внимание на таковое обстоятельство, которое выявлено в Григорьевых, а также учащийся сын Григорьевых получает стипендию по своему фиктивному разделу. Прошу фракцию ВИКа в скором времени разобрать это дело и выкурить такового из педфака» [13, л. 244 об.].
В 1929 - начале 1930 гг. студенчество Смоленского университета подвергалось регулярным чисткам, жертвами которых становились в первую очередь представители «социально чуждых» сословий, скрывшие свое происхождение при поступлении в вуз. 8 января 1930 г. на заседании бюро партийной ячейки университета ректор Р. Белкин сообщил, «что за предыдущие несколько месяцев было исключено 45 студентов, и выразил сожаление, что 13 из них были восстановлены Областным отделом народного образования» [28, с. 377].
В приказе, изданном правлением университета 18 марта 1930 г. в частности говорилось об исключении из университета студента 2-го курса лингвистического отделения Н.И. Привольнева «как социально-чуждого (ранее был восстановлен, при восстановлении объявлен выговор за скрытие имущественного положения, в настоящее время отец находится в заключении ДПЗ за контрреволюционную деятельность, выразившуюся в срыве хлебозаготовок, и противодействию к мероприятиям соввласти в деревне)» [12, л. 54]. Всего же данным приказом за сокрытие своего социального происхождения или за принадлежность к кулацким семьям было отчислено из состава студентов 19 человек.
Но некоторые из студентов отчисленные из-за своего социального происхождения возвращались на учебу. Для своего восстановления им приходилось доказывать, что они либо не поддерживают связи со своими родителями, либо что их родители умерли, либо что их родители или близкие родственники сменил род деятельности, и благодаря этому перешли в разряд «трудовых» сословий. Учитывалась также активная общественная деятельность и «правильные» политические взгляды студента. В упоминавшемся приказе правления Смоленского университета от 18 марта 1930 г. был и такой пункт: «Восстановить в правах студентов Байдалину З.А. 2-го курса естественного
отделения педфака, принимая во внимание, что её отец (служитель культа) умер за 12 лет до её поступления в университет, и в настоящее время студентка не лишена избирательных прав. За скрытие социального происхождения при поступлении - объявить Байдалиной строгий выговор. Предложить т. Байдалиной принять активное участие в общественной работе по заданиям студорганизаций» [12, л. 52].
Постепенно, однако, вузовское руководство и власть смягчали свою позицию по отношению к «социально чуждым» студентам. 16 апреля 1930 г. на партконференции университета ректор заявил, «что лица, ответственные за проведение чистки, проявили . излишнее рвение, что с особым вниманием следовало относиться к студентам выпускного курса, и что нужно было учитывать не только социальное происхождение студентов, но и их «общественное лицо» [28, с. 377].
По-прежнему на особом контроле оставался социальный состав учащихся рабфаков. На заседании объединенной ячейки ВКП (б) Смоленского государственного педагогического института и педрабфака 10 октября 1930 г. обсуждался вопрос «О проведении учебно-производственной работы рабфака и задания на 3-й год пятилетки». Некоторые из участников прений по данной теме говорили о том, что «надо обратить внимание на чуждых на рабфаке», а также, что «при комплектовании» рабфака «недостаточно обращали внимания, выявляются чуждые»[7, л. 25 об. - 26]. В резолюции заседания партчасти дирекции института предлагалось «развернуть нужную работу среди студенчества по выявлению чуждых и обратить внимание на чуткое отношение приемной комиссии к новому набору» [7, л. 28].
Представители «нетрудовых» классов часто тяжело переживали отсутствие возможности получить высшее образование. Лица, лишенные избирательных прав, в своих ходатайствах о возвращении таковых писали порой и о своем неосуществившемся желании учиться в университете или в институте. В мае 1927 г. в Президиум Смоленского Губисполкома поступило заявление о восстановлении в избирательных правах от жителя Рославля П.М. Петрова, лишенного их за службу в полиции. Описывая тяготы жизни на положении лишенца, он отмечал: «также известно и то, что домогался прослушать медицинский факультет в Смоленске, но было отказано» [10, л. 478].
Многие выходцы из «нетрудовых» сословий даже и не пытались поступать в советские вузы, понимая, что при поступлении или уже во время учебы у них могут возникнуть проблемы из-за собственного происхождения. Так, один из представителей известного смоленского дворянского рода Сергей Александрович Энгельгардт, «несмотря на высокий профессионализм в работе, ... никогда не пытался поступить в вуз ., неизменно отвечая на вопрос «почему?»: «Потому, что Энгельгардт»[26, с. 191].
С начала 1930-х в политике советского государства по отношению к высшему образованию стали происходить перемены. Л.Л. Шпаковская отмечает: «Образовательная политика как политика позитивной дискриминации в пользу выходцев из рабочего класса и крестьянства начала изменяться в конце первого пятилетнего плана, и уже в 1931 г. обозначились первые признаки её сворачивания. ... В период с 1932 г. происходит отказ от позитивной дискриминации в образовании в направлении равенства возможностей, академических критериев и меритократических принципов при приёме в вузы. Образовательная идеология переориентируется на отбор лучших по способностям, талантам, трудолюбию взамен социального происхождения» [30, с. 47-48].
Действительно с начала 1930-х гг. уже не проводилось крупных чисток, направленных на выявление «чуждых» в студенческой среде. Те не менее, из вузов продолжали исключать учащихся за сокрытие социального происхождения, главным образом детей кулаков и духовенства. Так, 11 апреля 1931 г. на заседании бюро ВКП(б) Смоленского государственного пединститута было заслушано сообщение «о том, что на 3-м курсе естественного отделения учится сын помещика Гобен». По данному вопросу было принято следующее решение: «Предложить партчасти дирекции немедленно исключить из института Гобена, как сына помещика и лишенного избирательных прав» [9, л. 26]. В начале 1932 г. из Смоленского педагогического института был исключен уроженец Стодолищенского района Западной области Н.К. Иванюшкин. Основанием для этого стало сообщение Стодолищенской районной контрольной комиссии, о том, что он является «выходцем из кулацкой семьи», укрывающееся от обложения твердым заданием [8, л. 11].
29 декабря 1935 г. Политбюро ЦК ВКП (б) утвердило постановление ЦИК и СНК СССР о новых правилах приема в высшие учебные заведения и техникумы. Согласно этим правилам все ограничения «связанные с социальным происхождением лиц, поступающих в эти учебные заведения, или с ограничением в правах их родителей» отменялись. О.В. Хлевнюк так оценил последствия принятия данного постановления: «Ссыльная молодёжь в большинстве своем не могла
воспользоваться этим законом, так, как не имела права выезда из ссылки, но некоторые категории «социально чуждой» молодежи приобрели новые перспективы»[29, с. 153].
Политика социального отбора по отношению к студенчеству, проводившаяся советской властью в 1918-1935 гг. имела различные последствия. С одной стороны у огромного количества детей рабочих и бедных крестьян появилась возможность получать качественное образование и реализовывать свои способности в интересах общества и государства. Однако запрет на поступление в вузы для представителей «нетрудовых» классов ограничивал многих из них в выборе дальнейшего жизненного пути, подталкивал их к превращению в маргиналов. Регулярные чистки среди учащихся, постоянное выявление среди них «социально чуждых» создавали напряженность в студенческой среде, способствовали развитию в ней нездоровой атмосферы страха и доносительства. Смягчение политики дискриминации в сфере высшего образования, а затем и отказ от неё в середине 1930-х годов давали многим вчерашним изгоям возможность проявить свои таланты в различных областях науки и практической деятельности. Эти изменения помогали оздоровлению обстановки в советском обществе в целом.
Органы власти Смоленской губернии, а затем Западной области и руководство Смоленских вузов в целом строго следовали предписаниям Москвы, касавшимся высшего образования. Иногда борьба за «правильный» социальный состав принимала характер масштабных чисток. Но многим детям «нетрудовых элементов» удавалось поступать и благополучно обучаться в вузах, скрыв своё происхождение, или доказав, что они не имеют связей с родителями-«эксплуататорами». С 1930 г. крупных чисток смоленского студенчества не проводилось, однако власти до самой ликвидации соответствующих ограничений внимательно следили за социальным составом учащихся.
One of mainstreams of a policy of the Soviet power in 1918 -1935 in the field of higher education was struggle for updating of social composition of students. For natives of "socially alien" layers possibilities of reception of quality education have been limited. Sometimes struggle for "correct" social composition accepted character of large purges. But many children of «nonlabor elements» was enters in high schools, having hidden the origin, or having proved that they have no communication with parents - "exploiters". Since 1930 Large purges of students it was not spent, but the authorities before the liquidation of restrictions watched closely social composition of pupils.
The key words: social discrimination; "socially aliens"; «nonlabor elements»; "formers"; purges; the Soviet students.
Список литературы
1. Андреев Д.А. Советский студент первой половины 1920-х: особенности и самопрезентации. // Социологический журнал. 2007. № 2. С. 156-166.
2. Баевский В., Романова Р. А.Т. Твардовский - студент Смоленского педагогического института. // Край Смоленский. 1996. № 3-6. С. 3-13.
3. Большая советская энциклопедия. 1-е изд., т. 14. М.: Акционерное общество «Советская энциклопедия, 1929.. 864 стлб.
4. Винокуров А.Я. Партийная организация и воспитание студенческой молодёжи. // Материалы научной конференции Смоленского пединститута, посвященной 50-летию института. Смоленск: Смоленский государственный педагогический институт им. К. Маркса, 1971. С. 15-32.
5. Волков С.В. Интеллектуальный слой в советском обществе. М.: ИНИОН, 1999. 250 с.
6. Государственный архив новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО). Ф. 3. Оп. 1. Д. 350.
7. ГАНИСО. Ф. 1629. Оп. 1. Д. 6.
8. ГАНИСО. Ф. 1629. Оп. 1. Д. 19.
9. ГАНИСО. Ф. 1629. Оп. 1. Д. 22.
10. Государственный архив Смоленской области (ГАСО). Ф. 13. Оп. 1. Д. 730.
11. ГАСО. Ф. 139. Оп. 1. Д. 2.
12. ГАСО. Ф. 139. Оп. 2. Д. 80.
13. ГАСО. Ф. 2360. Оп. 3. Д. 8.
14. ГАСО. Ф. 2360. Оп. 3. Д. 11.
15. Известия исполнительного комитета советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Западной коммуны и Смоленского совета рабочих и красноармейских депутатов. 1918. 14 ноября. (№ 267)
16. Кодин Е.В. Смоленский нарыв. Смоленск: Смоленский государственный педагогический институт , 1995. 112 с.
17. Луначарский А.В. Работа наркомпроса с возникновения до наших дней. // Семь лет после победы 1917 - 1924. Материалы для агитаторов и пропагандистов. Под редакцией М. Лядова. М.: «Новая Москва», 1924. С. 66-74.
18. Рабочий путь. 1922. 2 марта. (№ 47)
19. Рабочий путь. 1922. 17 сентября. (№ 198)
20. Рабочий путь. 1922. 22 ноября. (№ 261)
21. Рабочий путь. 1928. 22 августа. (№ 194)
22. Рожков А.Ю. В кругу сверстников. Жизненный мир молодого человека в советской России 1920-х годов. Т. 1. Краснодар: ОИПЦ «Перспективы образования», 2002. 408 с.
23. Рожков А. Студент как зеркало Октябрьской революции. // Родина. 1999. № 3. С. 68-74.
24. Смирнова Т.М. «Бывшие люди» в социальной структуре и повседневной жизни советского общества (1917-1936 гг.): автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 2010. 46 с.
25. Справочник партийного работника. Выпуск IV. М.: Партиздат, 1924. 386 с.
26. Тихонова А.В. Род Энгельгардтов в истории России XVИ-XX веков. Смоленск: Смоленский государственный педагогический университет, 2001. 504 с.
27. Тополянский В.Д. Вожди в законе. Очерки физиологии власти. М.: «Права человека», 1996. 352 с.
28. Фейнсод Мерл. Смоленск под властью Советов. Смоленск: ТРАСТ-ИМАКОМ, 1995. 496 с.
29.Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 1996. 296 с.
30. Шпаковская Л.Л. Советская образовательная политика: социальная инженерия и классовая борьба. // Журнал исследований социальной политики. 2009. Т. 7. № 1. С. 39-64.
31. Эрде Фабрики красных спецов. // Смена. 1927. № 19. С. 6-7.
Об авторе
Валуев Д. В.- доцент, кандидат исторических наук, Смоленский государственный университет, demv-70@mail.ru.
г. Смоленск,
тел. дом. (4812) 55-25-69, тел. моб. 910-760-91-45 Valuev D.V.
Smolensk state university
Social discrimination in higher education system in the first decades of the soviet power (on the example of Smolensk high schools)
