CC BY
14СОСЕДСТВА В ЕВРОПЕ: КУЛЬТУРЫ И ГРАНИЦЫ
В. Кашуба
СОСЕДСТВО И КВАРТАЛ: НОВЫЕ ФОРМЫ ГОРОДСКОЙ ПУБЛИЧНОСТИ*
АННОТАЦИЯ. Эссе посвящено одной из основных тем, находящейся на стыке научных интересов автора и его прошлой политической деятельности, — влиянию городских повседневностей и сообществ на формирование гражданских инициатив и гражданской активности, в том числе политической. Текст выстроен в форме рассуждения на основе собственных наблюдений за городской повседневностью и ее трансформациями в районе Берлин-Кройцберг, где автор проживает в течение последних двадцати пяти лет. Для сопоставления привлекаются также наблюдения, сделанные в других европейских городах. Анализируя развитие европейских городов в послевоенном XX в. от ожидаемого заката города как места для жизни к возрождению городов в XXI в., выражающемуся в преображении и оживлении городской среды, автор показывает, как через разнообразие культуры и культур в городских кварталах происходит повышение их символической ценности и рост востребованности, а также инициируются действия гражданского общества в области политики и идентичности, делая кварталы пространствами политических и повседневных обсуждений и разнообразных гражданских движений. Именно квартал большого города является той средой, в которой достигается сходная с сельским сообществом соседская близость людей и одновременно возможность удерживать необходимую дистанцию, свойственная городу, что в свою очередь делает возможным гармоничное сосуществование разнообразных стилей жизни и культур и в конечном итоге демонстрирует успешность интеграционных процессов.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: город, антропология города, стили жизни, квартал, квартальные сообщества, гражданские инициативы, повседневность
УДК 394: 347.471(1-21)
DOI 10.31250/2618-8600-2019-2(4)-6-22
КАШУБА Вольфганг — профессор, руководитель отдела «Интеграция, социальные сети и культурные стили жизни» Берлинского института исследования миграций, Университет им. Гумбольдтов (Германия, Берлин) E-mail: [email protected]
* Перевод с немецкого Ю. В. Бучатской
В последние годы во многих крупных городах Европы понятие «квартал» в различных формах своего обозначения и деления, будь то Kiez, Viertel, neighborhood или place1, совершил головокружительную карьеру — различную в зависимости от региона, культуры урбанизации, национального колорита и локальных традиций. Под какой бы маркой ни выступал квартал — он превратился из городской Золушки в принцессу метрополии. Ибо квартал олицетворяет сегодня вновь открытый социальный микрокосм наших городов, который обещает особый шарм и атмосферу, чувство укоренения и аутентичности, истинности, а с недавнего времени — даже обладание городской родиной. И уже давно это обещание не пустое; напротив, реальностью целого ряда городов, от Дублина до Петербурга, от Хельсинки до Палермо стали социальные проекты и политические инициативы, исток которых находится в этих городских базисных единицах — квартале как основном местонахождении гражданского общества.
То, что раньше долгое время считалось скорее недостатком — район Лондона, квартал в Вене, пляс в Париже или киц в Берлине — были стигматизированным пространством с пролетарским душком, указывавшим на низшие слои общества, на питейные заведения и улицы красных фонарей, на смесь городской провинциальности и прекарности — для нас сегодняшних наоборот воплощает аутентичность и оригинальность. Здесь, в городских кварталах, кажется, мы можем найти наконец базисную единицу нашего жизненного мира: наши корни, наши привязанности, нашу идентичность.
КВАРТАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА — НОВАЯ УРБАННАЯ ИНФРАСТРУКТУРА?
Если формулировать серьезнее: социальное пространство и культурный профиль городского квартала / района в последние двадцать лет пережили серьезные изменения. И тому было по меньшей мере три причины. Во-первых, вместе с растущим городским туризмом и нашими изменяющимися стилями жизни во многих кварталах развивается все более дифференцированная экономика услуг, обороты и цены на которую постоянно
1 Название эссе на языке оригинала—«Nachbarschaft und Quartier: neue urbane Öffentlichkeiten». При этом нем. Nachbarschaft 'соседство' соответствует в английском языке понятию «neighborhood», сочетающему в себе социальную и пространственную категории. Понятия «Quartier» и «Viertel» взаимозаменяемы, они обозначают ограниченное городское пространство квартала и соответствуют в англ. языке лексеме «quarter». В Вене или Кельне квартал называется «Viertel» и подразумевает достаточно большое взаимосвязанное жизненное пространство города (собственно жилой квартал), который одновременно соответствует определенной социальной среде. «Киц», «китц», «Kiez» — специфически берлинское, и отчасти гамбургское, понятие, традиционное обозначение квартала в этих городах. Раньше китцем называли квартал бедноты и красных фонарей (ср., напр., знаменитый Реепербан в Гамбурге), поэтому понятие всегда имело слегка пейоративный оттенок. В настоящее время китц «облагородился». Считается, что, если ты родом из китца, то являешься «исконным», «настоящим», «аутентичным» жителем [пер. — Ю. 5.].
и самым драматическим образом повышаются: будь то кафе или рестораны, ночные клубы или театры, съемное жилье в формате «Airbnb» или отель, квартиры или аренда коммерческих помещений. Вместе с ними так же драматически растет число новых рабочих мест — конечно, по большей части низкооплачиваемых. Во-вторых, прежде всего центральные городские кварталы после долгих лет кризиса городов превратились в последние годы в привлекательные пространства для жизни, в которых «культура» во всех ее вариантах — от субкультур до высокой культуры — образует значимый локальный и символический капитал: в образе архитектуры и музеев, оперы и театра, клубов и кафе. В-третьих — и это главная причина, — гражданское общество города является той силой, которая делает квартал ввиду его прогрессирующей джентрификации новым полем действий в области политики и идентичности: пространством обсуждений и акций гражданских движений, ориентированных на жизненные миры и аргументирующих с точки зрения социальной морали.
Насколько это развитие действительно драматично, показывает беглый взгляд на изменения в урбанной топографии европейских метрополий. Еще в 1980-е гг. и речи не было о том, чтобы в кварталах существовали настоящие пространства для досуга и общения его жителей. Немногочисленные музеи и культурные мероприятия, бедные детские площадки и несколько скамеек на улицах, тогда еще редко встречавшиеся кафе и рестораны с террасами, еще слабая социальная и культурная сеть отношений и пространств взаимодействия между соседями. Все это мало мотивировало людей встречаться в сером и пустынном уличном пространстве и покидать ради этого свой удобный и уютный угол с диваном и телевизором. Если, конечно, не надо было погулять с ребенком или выгулять собаку. Публичное пространство и публичная жизнь кажутся в это время еще пустым звуком, потому что города по-прежнему планируются в первую очередь не для людей, но для автомобилей и потому что по этой причине на голых парковках и захламленных пешеходных зонах вряд ли могли бы сформироваться стабильные «культурные точки» и коммуникативные практики социального окружения.
Новые импульсы возникают благодаря всеобъемлющей «культу-рализации» городских пространств. Вместе с глубоким кризисом городов вплоть до 1980-х гг. растет и поиск спасительного берега. Крупная символическая акция по спасению Нью-Йорка олицетворяет революцию городов для всего мира: в 1971 г. футболки с надписью «I love New York», распространявшиеся в рамках масштабной пиар-акции, призывали к тому, чтобы, несмотря на грязь и криминал, вопреки загрязнению воздуха и спекуляции, не покидать умирающий город. В том же году к тем же целям апеллирует и День городов в Германии: «Спасите наши города сейчас!» В будущем города не должны быть одним лишь бездушными скоплениями рабочих мест, жилья и транспорта, но стать
привлекательными и ценными для жизни городскими ландшафтами, в которых по-новому смешиваются различные среды, поколения и группы.
И это спасение удается: следствием фестивализации городской культуры в 1970-е гг., институционализации городской культуры в 1980-е гг., больших музыкальных и культурных событий и фестивалей 1990-х гг. и, наконец, медитеранизации, иначе говоря, систематической «пляжи-зации» и «пальмизации» городских центров в 2000-е гг. стало возникновение новых городских культурных ландшафтов, в основе которых лежат стабильные формы праздников и серии мероприятий, музыкальные и молодежные клубы, галереи и музеи, пространства для тусовок и городские пляжи (рис. 1). Подобная ревитализация наблюдается и во многих средних и малых городах.
Это происходит потому, что такая активная культурализация «сверху» создает в своих взаимовлияниях многогранные подходы к новой социокультурной инфраструктуре в городах. И эта инфраструктура быстро и креативно принимается городским обществом и особенно его гражданственно-общественным ядром: культурными объединениями и социокультурными центрами, экологическими и гражданскими инициативами, музыкальными и креативными сценами, представителями разных спортивных и гастрономических культур, которые теперь уже «снизу», все вместе культурно активируют городские пространства.
Тем самым резко возрастает число гражданских акторов и инициатив, деятельность которых теперь выходит далеко за пределы привычного спектра локальных ферайнов2 и клубов и вторгается в разные области: они включаются в дебаты по городскому планированию и транспорту, развивают собственные концепты городских зеленых пространств и ур-банной экологии, борются за детские сады и соседские кафе в квартале. И они все активнее выступают как против доступа спекулянтов к публичному пространству и жилой среде города, так и против растущего давления процессов туристизации и джентрификации. Этим городское общество объясняет свою политическую ответственность за развитие и использование городского пространства. И одновременно рекламирует новые формы коммунального соопределения и социального соучастия.
Таким образом, именно этот инфраструктурный и социальный фундамент новой городской культуры и создает существенную базу в том числе для новых и оживленных процессов в соседстве и квартале.
2 Ферайны — (нем. Verein, pl. -e) — зарегистрированные сообщества, объединяющие людей по интересам. Как правило, имеют досуговую направленность и обеспечивают занятия в свободное от работы время (спортивные, художественные, танцевальные, музыкальные и песенные ферайны и другие кружки, представляющие собой институционализированную форму любительской деятельности). Некоторые профессиональные образования также могут быть юридически зарегистрированы как ферайн (e. V. — eingetragener Verein, зарегистрированное общество), например, Лейпцигский центр по изучению истории и культуры Восточной и Центральной Европы (GWZO e. V.) или Берлинский филиал ЦНСИ (CISR e. V.).
Рис. 1. Highline Park New York на месте неиспользуемой ныне железной дороги. Нью-Йорк, 2016 г. Фото В. Кашуба
Поэтому сегодня топография и инфраструктура городского квартала выглядит совершенно иначе, чем это было еще в 1980-е гг. Вместо тогдашнего бедного оформления с одной пивной на углу да газетным киоском, супермаркетом и ларьком с картошкой фри, парковой скамейкой и детским садом, квартальная жизнь сегодня предстает в высшей степени сложным полем взаимосвязей новых и старых инфраструктур, местоположения и формы использования которых многовариантно перекрещиваются друг с другом, ответвляются и уплотняются в повседневных социальных практиках. Ночной магазин и кофейня, окружной музей и галерея, аквапарк и городской пляж, фитнес-центр и сауна, клуб и кафе, воскресный рынок и гастрономический фестиваль, винтажная лавка и спорт-бар, детский сад и центр йоги, квартальный менеджмент и клуб пожилых людей, а к тому же тротуар и рыночная площадь, задний двор и парк, которые — теперь засаженные цветами и зеленью — делают возможным как совместный уход за соседским садом, так и совместное протестное собрание: все эти многочисленные места и практики «по соседству» создают сегодня пространственную и социальную плотность коммуникации и интеракции (рис. 2). И они как общая сеть создают тем самым контактные зоны жизненных миров, в которых наши повседневные потребности и привычки демонстрируются и находят публичный отклик. Я есть то, что я ем, я есть то, что я слушаю в своем плейере, те, с кем я встречаюсь, то, как я говорю про детский сад и квартплату и с кем вместе я стану участвовать в гражданских инициативах: здесь связываются сходные стили жизни и индивидуальные жизненные проекты в профили идентичности, шаблоны которых можно многократно найти в квартале, и которые там же находят дальнейшее развитие.
Рис. 2. Футбольный бар с трансляцией матча (Public Viewing) возле киоска. Берлин. Фото В. Кашуба
ОБЩЕСТВО СТИЛЕЙ ЖИЗНИ
В нашем постмодерном обществе стилей жизни на первый план наших потребностей все чаще выходит активный момент планирования и образа жизни. Мы сегодняшние уже не рождаемся просто в жизненных мирах и социальных средах, как было в городах XIX и еще XX в., когда активное преобразование индивидуальных стилей жизни и семейных ценностей вряд ли можно было помыслить ввиду еще не утратившей влияние форматирующей и нормирующей силы социальных сред. Теория «тонких различений» Пьера Бурдье строилась еще на этой статике социальных сред послевоенного общества.
Тем не менее в последние годы все сильнее выступает на первый план идея автономии индивида, то есть представление о возможности выбора принадлежности к социальной группе и возможности формирования индивидуальных жизненных проектов. Конечно, эта свобода выбора действует далеко не для всех и не везде: несправедливость в разделении экономических и образовательных ресурсов между средним и низшим слоем общества, между урбанными центрами и периферией, между городом и деревней по-прежнему остается высокой. И все же прежде всего среди
молодых людей довольно сильным оказывается представление о том, что путь образования и формы знания, профессиональные перспективы и социальные сети, и — что самое главное — стили жизни и досуга должны определяться и оформляться ими самими. Представление, что тем самым одновременно можно решить, что из социального и культурного, этнического и религиозного «наследия родителей» фактически будет перенято. И что в обществах, все более приобретающих интернациональные и глобальные формы, «пространство стилей жизни» есть не семья или конституция, не Библия или Коран, а то пространство, в котором индивидуальная идентичность конструируется, обсуждается и практикуется как персональный ценностный космос.
В этом направлении развивались в первую очередь условия жизни в крупных городах. И поэтому крупные города функционируют как общественные лаборатории будущего: с одной стороны, они задают темп, такт и курс социального и культурного развития для всего общества в целом. А с другой —предлагают социальное пространство и культурный толчок для того, чтобы и индивид, и коллектив могли искать собственные пути, которые затем в зависимости от каждой конкретной биографии будут снова и снова изменяться и заново корректироваться. Потому что в отдельных фазах жизни наши собственные жизненные проекты претерпевают стремительные изменения, а с ними и наши требования к социальному окружению и к культурным инфраструктурам.
Так, скажем, ночной магазин в Берлине, называемый в локальной разговорной речи «Späti» (от нем. spät 'поздно'), олицетворяет сегодня особенное социальное место, которое оказывается прототипом новой солидарности и социабельности в квартале. Его название происходит от восточно-берлинских «Spätverkaufsstellen» 1960-х гг. — пунктов торговли с продленным или даже ночным временем работы. В других городах (Гамбурге, Кельне или Париже) они называются иначе — киоск, рюмочная или траффик — и не всегда обозначают то же самое явление. В Берлине количество ночных магазинов резко выросло и достигло на сегодняшний день почти тысячи. Все они так или иначе похожи, но в то же время отличаются друг от друга, что становится заметным при ближайшем рассмотрении или более долгом пребывании в таких заведениях.
Наряду с необходимым ассортиментом продуктов — от пива и шнапса, молока и круассанов до сигарет и флешек — такой магазинчик всегда обеспечивает и социальные потребности. Использование его в таких целях не стоит денег и всегда открыто в смысле выбора и формата: место, где можно спокойно посидеть в одиночестве или в веселой компании, выпить бокал пива или чашку кофе, насладиться тишиной или поучаствовать в беседе, дистанцироваться или контактировать с окружением, быстро завершить или же продлить свой визит... В зависимости от времени суток и пространственного расположения здесь могут сидеть с раннего
утра до поздней ночи то всего пять, а то и тридцать человек — будь то завсегдатаи или, наоборот, случайные посетители, — пестрая социальная, гендерная и возрастная смесь. При этом они всегда готовы смотреть, говорить и слушать — и всегда без принуждения. Среди них есть знакомые и совершенно чужие люди, речь может идти о пиве или футболе, о шутках или серьезных признаниях, какой бы ни была тема разговоров, они так или иначе касаются мотивов из общей повседневности. Это своего рода новое «street corner society» на время, которое, в отличие от классического старого понятия Уильяма Уайта или от традиционных «углов» Гамбурга и Лондона, не является социально однородным, чисто мужским или иерар-хичным, и не представляет собой соседство в чистом виде, но, напротив, социально разнородно, смешано, открыто, изменчиво и свободно (рис. 3).
Вместе с ренессансом городской культуры в этих и иных социально открытых формациях само понятие «публичность» переживает свое сенсационное возрождение. Это часто слегка преображенное представление живого городского пространства, в котором естественным образом формируется коммуникация и контакты, потому что для этого почти круглосуточно имеются в распоряжении конкретные физические места, социальные конфигурации и культурные предложения: парковые скамейки или просто ступеньки церкви, кафе или ларьки с фастфудом, праздничные мероприятия или собрания, остановки транспорта или соседские центры, ночные магазины или рестораны (рис. 4). Коммуникативная компетенция в таких урбанных центрах встреч простирается от соседских тем до специфического локального знания или даже глобальной политики. И эта открытость и разнообразие в социальном плане действует, скорее, на включение, чем на исключение индивида, иначе говоря, инте-гративно, потому что обсуждаются не происхождение и групповая принадлежность, но личный опыт и субъективные мнения.
То, кем, с кем, о чем и как ведется беседа, зависит от конкретных ситуаций и контекстов, от конкретного места и времени беседы или дискуссии, а также от ситуативной эмпатии собеседника. Публичность как социальная конфигурация и как культурная практика обусловливает при этом постоянное перекрещивание индивидуального опыта с коллективными восприятиями. Только через этот «шеринг» возникают общие точки соприкосновения в различных образах жизни и жизненных проектах, в мировоззрениях и ценностях, которые в свою очередь образуют основу для понимания и согласия, а вместе с этим — для «публичной» жизни.
СОЦИАЛЬНЫЙ РАСКОЛ: УРБАННОСТЬ КАК УТОПИЯ И ДИСТОПИЯ?
В то же время нельзя не заметить, что эта большая автономия и свобода жизненных стилей в крупном городе многими людьми, очевидно,
Рис. 3. Рекламная карточка магазина «Penny» в Берлин-Темпельхофе. «Добро пожаловать, соседи!» Надпись на отрывном талоне: «Квартальное удостоверение. Penny на Темпельхоферфельд». Фото В. Кашуба
Рис. 4. Берлин-Кройцберг. Летний вечер на мосту Admiral Brücke, 2017 г. Фото В. Кашуба
воспринимается как излишняя, и они в территориальном и политическом смысле отказываются от этого пути в открытое, столичное, глобализован-ное общество. Поэтому пресловутый социальный раскол в наших позд-немодерных обществах все больше проявляется во взаимном несоответствии разных видений общества, которые — формулируя максимально жестко — выявляют растущую дистанцию и даже пропасть между городом и деревней, между молодым и старшим поколением. Дистанцию, которая связана прежде всего с тем, что глобализация жизненных миров создает однозначных победителей и проигравших, которые — что важно — постепенно начинают сами усваивать, воспринимать и комментировать это растущее различие стилей жизни и жизненных перспектив. При этом важную роль начинают играть новые формы коммуникации в социальных средствах информации и социальных движениях, и в том
числе — дебаты об индивидуальной свободе и привязанности, о социальной справедливости и равенстве шансов.
Все же основательная и давно устаревшая дискуссия о том, в каком обществе мы хотим жить в будущем, не ведется открыто. Политика и СМИ намного чаще выдвигают на первый план дебатов о расколе вопрос иммиграции — в ошибочной надежде вернуть таким образом в гражданский лагерь избирателей новой партии «Альтернатива для Германии»3. При этом вместо первостепенной темы политического беженства и притока переселенцев на самом деле речь идет о стоящем за этим вопросом моральной легитимации и политической репрезентации собственных восприятий общества и ожиданий от него. В неспокойном и постоянно изменяющемся мире, в котором глобализация и модернизация экономики, культуры и общества захватывает всех, есть запрос на осторожную политику всесторонней информации и участия, а также взаимного восприятия и уважения, чтобы удерживать социальный баланс между индивидом и его общностью, как и между социальными группами и государством. С этой задачей на сегодняшний день совершенно очевидно не справятся ни политика, ни средства массовой информации, ни наука.
Поэтому общественно значимые опыты и ожидания сегодня возникают все чаще в открытом пространстве мнений и дискурсов, которое в то же время кажется все менее социально структурированным и отфильтрованным средствами массовой информации. Формы и стратегии классических концепций новостей и знания уже давно идут рука об руку с новыми форматами социальных и дигитальных сетей, как и с эмоционализирую-щими эффектами развлекательно-информационных передач и фейковых новостей. В этом поле, становящемся все более необозримым, собственная позиция все труднее локализуется, сохраняется и утверждается, и наоборот — именно там она может быть все легче переизобретена и найдена. Таким образом можно наблюдать постоянное образование новых пространств общественного отклика и резонанса как в аналоговом, так и в цифровом формате, в которых в любом сочетании формируются новые среды мнений и группы отношений.
Именно в жизненных мирах, которые можно считать территориально, социально и культурно запущенными, которые были обделены публичным вниманием и чувствовали себя структурно недообеспечен-ными, такие пространства резонанса делают возможным утверждение собственной роли жертвы и стимулируют готовность к политическому жесту. Во многих случаях это ведет к политически активному поведению,
3 Нем. Alernative für Deutschland, AfD. Правопопулистская политическая партия в Германии с пра-воэкстремистскими тенденциями, созданная в 2013 г. на волне общественного скепсиса в отношении Евросоюза. Сама себя партия позиционирует как «демократическая партия и гражданское движение против недемократического и противозаконного произвола утвердившихся старых партий», см. www.afd.de/ [пер. — Ю. 5.].
которое перестает удовлетворяться ролью обиженного «молчащего большинства», но использует в качестве рупора новые правопопулистские движения, а также их конкретные политические и физические формы активности. Если предельно заострить формулировку — молчавшая доселе деревня заново и во всеуслышание организуется в таких движениях. Она опробует также новые форматы политической организации и выборов, которые в Австрии, Венгрии и Польше привели к тому, что, с точки зрения арифметики выборов, в общественно-политическом плане деревня может забаллотировать город.
Однако это развитие никоим образом не ограничивается сельскими регионами. Во многом социальное расслоение добралось и до городов. В них правые инициативы и движения осваивают территорию гражданского общества, выступая на ней, также как «гражданские движения», по форме и своим требованиям. При этом именно открытость и многообразие городского общества создает для правых возможность агрессивно представлять их специфическое мировоззрение как картину общества. Главные их вопросы и чаяния вращаются вокруг понятий «родина» и «традиция», «народ» и «нация», и тем самым — вокруг ценностей, которые в их среде, по всей видимости, больше не действительны. Более того — ценностей, которым во многом даже активно угрожает эта упрочившаяся политика, с одной стороны, и будущее эмиграционного общества — с другой.
В «Голубом нарциссе»4, крайне правом журнале для молодых мужчин-немцев, 19 июля 2017 г. в «Обращении к мужчинам» провокационно сформулировано: «Сегодня любой житель немецкого крупного города прячется за своей любовницей, поскольку он забыл, что защита двора и дома находятся в его ответственности» (Blaue Narzisse. 19.07.2017). Вместо этого, к печали правых, немецкий житель большого города лучше будет шататься возле детского сада, киоска или сидеть в кафе, потому что в таких местах происходит жизнь квартала, там встречаются и пересекаются самые различные жизненные опыты и надобности, личные нарративы и биографии, формы потребления и наслаждения, приватная и публичная коммуникация.
Квартал, будучи урбанным социотопом, превращается в новую зону смешения (mixing zone), которая оказывается весьма оживленной благодаря упомянутым активирующим и коммуницирующим культурным инфраструктурам, в том числе c социальной точки зрения. Потому что здесь все время образуются новые группы и формы коммуникации,
4 Нем. «Blaue Narzisse». Молодежный журнал, издаваемый с 2004 г. в г. Кемниц (Саксония) и посвященный различным, в том числе политическим, темам. Официально журнал позиционирует себя как «Нонконформистский иллюстрированный журнал для молодых людей, интересующихся политикой, историей, литературой и искусством» (см. www.blauenarzisse.de/). Примечательно, что цитируемый автором статьи журнал издается в бывшей Восточной Германии, где в силу социально-экономических проблем после объединения Германии наиболее сильны правые настроения [пер. — Ю. Б.].
встречаются завсегдатаи и новички, здесь развиваются новые формы городского фланирования и времяпрепровождения, здесь новые гаджеты и информационные средства при помощи приложений и сообщений помогают увлеченно и с умом перемещаться по городу, будучи в постоянном поиске модных мест и событий.
Все это относится, конечно, далеко не ко всем кварталам в равной мере, но прежде всего к тем, в которых, с одной стороны, происходит процесс джентрификации, и с другой — в которых коренные жители, как и раньше, смешиваются с новыми поселенцами и туристами. Урбанность для одних олицетворяет большую утопию, потому что является выполненным обещанием индивидуальной свободы, для других же, со всей очевидностью — угрожающую дистопию: человека и народ засасывает болото большого города. Это напоминает о враждебном отношении к большому городу в среде консервативной европейской буржуазии XIX и начала XX вв., а также отсылает нас к Трампам, Ле Пенам и Гауландам.. ,5
УРБАННОСТЬ: СОЦИОТОП МЕНЬШИНСТВ?
В культурном развитии городских кварталов в последние десятилетия центральную роль стали играть меньшинства. Улучшение их уровня жизни и правовой ситуации, то есть подъем и утверждение женских и разных гендерных движений, гей- и лесбийских сред, музыкальных течений и субкультур, экономических и мирных инициатив, а также растущее социальное признание мигрантов и беженцев — все это новейшая история и выдающиеся достижения городского общества. Это есть то самое открытое урбанное общество, которое служит сценой для выражения желаний и интересов все большему числу меньшинств. И именно в мегаполисах меньшинства достигают того систематического количества и качеств «критической массы», которые необходимы, чтобы двигать общественные отношения и влиять на культурные изменения в своих интересах.
И это развитие происходит в европейских и американских городах прежде всего на уровне кварталов, в которых образуются первые постоянные места и пространства, где можно собраться вместе, вести себя открыто и потом даже организоваться в коллектив. Так возникают кафе и клубы, офисы и центры, в которых становится возможной «другая» гендерная, этническая, религиозная и культурная жизнь, и из которых это новое многообразие и новая свобода постепенно распространяются
5 Президент США Дональд Трамп, председатель французской партии «Национальный фронт» Марин Ле Пен и председатель партии «Альтернатива для Германии» Александер Гауланд здесь взяты как нарицательные имена, отсылающие к фигурам руководителей в правопопулистском спектре. Несмотря на некоторые «тонкие различия» (намек на La distinction. Critique sociale du jugement (рус. «Различения») П. Бурдье, который переведен на немецкий как «Die feinen Unterschiede» ('тонкие различия') [пер. — Ю. Б.] между ними, все трое довольно похожи в своей ксенофобии, националистической и во многом расистской позиции [прим. — В. Ä".].
на остальной квартал. Прибавим к этому новые формы городского гедонизма, который группы меньшинств связывают с их аутсайдерской позицией и именно благодаря ей развивают: рестораны, кафе и бары с живой музыкой, кафе-мороженое и клубы появляются в квартале в таком множестве и с такой частотой, какие еще двадцать лет назад было трудно представить (рис. 5). Там смешиваются меньшинства, сцены и этнические сообщества с другими социальными средами, стилями жизни и субкультурами, образуя новые тренды в музыкальной и гастрономической культуре, в моде и политике телесного.
Социальная и культурная текстура сегодняшних городских кварталов несет существенный отпечаток таких смешений и связей, контактов и соприкосновений, превращений и трансформаций. В этом отношении городское разнообразие также означает, что кварталы больше не являются пространственно закрытыми социотопами и гетто, но представляют собой открытые социальные пространства и зоны гибридного опыта.
С одной стороны, это относится к взаимодействию между экономическим потреблением и социальными контактами, которые здесь, очевидно, идут рука об руку. Так, публичное пространство оказывается потребительской и одновременно интерактивной зоной, в которой всегда возможно и то, и другое: как быстро пройти мимо, так и остаться подольше, как анонимность, так и общение, оставаться чужим или стать соседом. То есть в различных смешениях многообразно проявляются потребительско-коммуникативные контакты как типичная социальная конфигурация в квартале: когда вы пьете капучино или пиво, когда вы провожаете ребенка в детский сад или завтракаете в кофейне, когда вы пополняете свой счет на мобильнике или покупаете что-то в киоске. Эти конфигурации проявляют себя в том числе территориально: в «новых» местах, вроде открытого кафе-террасы или публичной трансляции матча внутри или возле спорт-бара, на входах в детский сад или ресторан, в пикниках на берегу реки или же праздниках в парке (рис. 6).
С другой стороны, функции и значения городских зданий и пространств смешиваются, когда возникают новые пересечения. Например, когда совмещаются функции кафе, магазина и клуба, приватное и публичное использование пространства, или когда круглосуточный магазин служит всем: местом продажи напитков, местом, где можно перекусить, или местом встречи. На постоянно появляющиеся запросы из пространства стилей жизни следуют все более гибкие реакции экономики обслуживания и туризма, а также квартального сообщества.
Новые близости и альянсы возникают тем самым с учетом социальных практик акторов. Здесь тоже проявляется тенденция к комбинации и смешению, когда коктейль и смузи, головной платок и шляпа от солнца, мусульманский буркини и европейский бикини встречаются не отдельно друг от друга, но рядом или вместе. Это относится особенным образом к
Y О U R
KIEZLOKAL
GESCHMACK, FRISCHE, ORIGINALITÄT, LOKALITÄT, N A CHHRLTI G KEIT UND SOLIDARITÄT VERBINDET UNS!
Рис. 5. Листовка ресторана: «Поддержите ресторан своего квартала. Вкус, свежесть, оригинальность, локальность, устойчивость и солидарность объединяют нас!»
Рис. 6. Берлин-Кройцберг. Праздник GбrHfest в Гёрлитцерпарке. 1 мая 2017 г.
Фото В. Кашуба
молодому поколению, которое в своих отношениях и дружбах больше невозможно разделить религиозными, семейными или мировоззренческими правилами и стилями одежды, но которое в своих общих урбанных микс-зонах воспринимает такие различия как ситуативное многообразие. И именно в кварталах поступательно и устойчиво совершается интеграция через многообразные повседневные конфигурации и культурные стили, которые уводят от «дифференций» к «конвергенции».
Это развитие кажется правым популистам особенной угрозой — быть затоптанными чужими, когда доминируют меньшинства, существовать в ненавистном мире мультикультурализма. Они опасаются того, что эти «другие» берут в свои руки наше общество — как это уже очевидно
во многих городских кварталах. Поэтому они желают «обратной культурной реакции», которая как своего рода клавиша перезагрузки одним движением вернет «чистую» общность народа послевоенных лет без всяких надоедливых движений феминисток и геев, без экологических учений и вегетарианства, и прежде всего — без чуждых беженцев и третьего пола.
Если рассматривать ситуацию наоборот, большое разнообразие и новая публичность стилей жизни в наших городских кварталах действительно олицетворяют глубокие общественные преобразования, которые во многих ситуациях интеграции проявляются как символические жесты. Еще двадцать лет назад такое занятие, как сидеть в парке на скамейке, воспринималось как нечто, присущее старикам, а теперь оно относится скорее к молодежи: посиделки в публичном пространстве с друзьями, пивом и смартфоном. Да и ранее неизвестная в Германии, а нынче повсеместная привычка ходить, держась за руки, или поцелуй в щеку как приветствие в публичном пространстве — особенно в Германии — свидетельствует о новой форме чувственности и телесности как в среде молодых пар, так и пожилых. А если при этом пожилые мусульманские пары идут по кварталу за руку, а не с дистанцией в пять шагов, как это принято было еще двадцать лет назад, то это и есть выражение и культурной эмансипации, и проживаемой реальной интеграции. Или когда еда на улице, которая считалась еще двадцать лет назад самым что ни на есть большим проявлением легкомысленности, потому что указывала на фаст-фуд и гопников, сегодня наоборот в тренде: как выражение коммуникабельности и определенного стиля жизни.
По иронии судьбы в этом возрожденном и вполне аналоговом ближнем мире квартала очень существенную роль играют знакомства посредством дигитальных контактов и средств, вроде интернет-бирж. Кое-что напоминает здесь действительно об идеально-умственных процессах, когда вечером через профили пользователей и потребителей, через «Фейсбук» и разные приложения дистанционно происходит управление массовыми движениями в публичном пространстве — например, из менее модного в более модный клуб, на культурные события или в определенные места в городе. Да и соседи по кварталу, люди всех поколений, уже давно общаются в этом сетевом интернет-формате: ведут блоги, делятся событиями и пользуются приложениями, когда речь идет о месте или времени встреч.
ГОРОДСКАЯ ДИЛЕММА: ПУБЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО КАК АКТОР?
В этом позитивном развитии жизни в квартале одновременно отражается и пример урбанной дилеммы, потому что, с одной стороны, публичное пространство стало местом и сценой коммуникации и потребления, индивидуальности и обобществления, праздника и политики — иными
словами, оно стало пространством обсуждения наших стилей жизни. Индивидуальные и коллективные акторы формулируют в нем свои надежды и желания, организуются в соседские сообщества и выдвигают гражданские инициативы, оказывают влияние на локальную праздничную и гастрономическую культуру, программы помощи школьникам и беженцам, планирование детских садов и уличного движения.
Вместе с тем — и с другой стороны — эти многочисленные акторы и действия превращают само публичное пространство в актора. Оно становится местом и носителем перманентной социальной интеракции, которая репрезентирует многообразные социальные процессы и генерирует активные социальные движения. Тем самым оно производит собственный опыт, создает собственные притязания и требования, развивает свои символики, которые придают ему особенную легитимирующую силу — они практически превращают пространство в символически нагруженное понятие «МЫ».
В этом процессе скрыта высокая конструктивная, даже креативная, динамика, которая постоянно создает новые социальные практики и культурные формы и которая сама делает пространство как городской ландшафт еще более ценным: благодаря кафе и музыкальным барам, паркам и деревьям, событиям искусства и политики, соседству и гражданскому обществу. Когда мы производим смешения и украшаем пространство, повышая его привлекательность, все мы тем самым джентрифицируем пространство проживаемое, прежде, чем к этому процессу присоединяется пространство построенное. Потому что в первую очередь наша многообразная социальная и культурная деятельность стабильно обогащает публичное пространство. И только это культурное обогащение в свою очередь создает затем предпосылку и привлекательность для архитектурного преобразования и экономического обогащения спекулянтов. В том числе для драматически растущей туристизации городских центров: уже не только в Барселоне или Венеции местные ходят на баррикады (и строят их в реальности) с эмоциональными и громкими протестами, потому что чувствуют, что их город пространственно и материально все больше «захватывают» приезжие и туристы.
Потому что качество городского пространства сегодня измеряется прежде всего в культурных понятиях и считывается по культурным индикаторам: «культура» является главной «валютой» городов. Этот принцип работает в том числе — и особенно — в квартале. Поэтому он должен стать действительной штаб-квартирой городских соседств и гражданского общества, чтобы эту городскую дилемму «на месте» проблематизиро-вать, рефлектировать и преодолеть. Именно и особенно в квартале возникает и сохраняется городская жизнь в активном участии и совместной политической ответственности (рис. 7).
l'km&t .
Рис. 7. Значок «I kiss Neukölln» как проявление локального самосознания Берлинского китца Нойкёльн
NEIGHBORHOOD AND QUARTER: THE NEW FORMS OF URBAN PUBLICITY
ABSTRACT. The essay deals with one of the major topics located at the intersection of the author's research interests and his past political activities, which is the influence of urban everyday life and communities on the development of citizen initiatives and activism, including the political one. The text provides a reflection based on the author's observations of urban everyday life and its transformations in the district of Berlin-Kreuzberg, where he has lived for twenty five years. His observations in other European cities are also brought for the comparison. Analyzing the development of European cities in the post-war twentieth century, from the predictable decay of a city as a living environment to its revival in the twenty first century, which is expressed in the transformation and revitalization of the urban environment, the author demonstrates how the diversity of culture and cultures in urban quarters brings the growth of their symbolic value and relevance and initiates the activities of the civil society in the fields of politics and identity, turning the quarters into spaces for political and everyday discussions and various civil movements. It is a big city's quarter that provides an environment where a neighborhood association of people, similar to a rural one, is achieved along with an opportunity to keep a distance, which is typical of urban space. This makes a balanced coexistence of different lifestyles and cultures possible and eventually demonstrates the success of integration processes.
KEYWORDS: city, urban anthropology, lifestyles, quarter, quarter communities, citizen initiatives, everyday life
Wolfgang KASCHUBA — Doctor, Professor, Ehemaliger Direktor, Leiter der Abteilung „Integration, soziale Netzwerke und kulturelle Lebensstile", Berliner Institut für Migrationsforschung (Germany, Berlin) E-mail: [email protected]
