CC BY
184
М. И. Воловиковой на основе обращения к широкому кругу исторических источников анализируется специфика нравствен-но-правовых представлений, нравственно-правового сознания россиян. В качестве особенностей этих представлений выделяются, в частности, такие, как общее недоверие к закону, жалость к заключенным, отсутствие стремления к мести и др. (3).
В качестве одной из ведущих характеристик правовых представлений в современном российском менталитете, по мнению исследователей, рассматривается обусловленность нравствен-но-правовых представлений спецификой отечественной истории. В частности, фиксируется в целом недоверчивое отношение россиян к юридическим законам. Причина этого недоверия определяется «внешним» характером закона как механизма разрешения различного рода коллизий. Речь идет о том, что исторически доминировало «внутреннее», или «корпоративное» право, регулирующее повседневную жизнь крестьян, а юридический закон становился актуальным только в крайнем случае. В качестве примера приводятся данные Российского этнографического музея, согласно которым известно, что если у кресть-янина-нарушигеля (конец XIX в.) была возможность выбрать, от кого он должен принять наказание, то он предпочитал иметь дело с общиной, нежели с юридическим законом, хотя в первом случае наказание могло быть более суровым.
Тот факт, что юридический закон и в XX в. не становится основой правосознания рядового субъекта, подкрепляется тотальными нарушениями юридических прав граждан. Исследователи подчеркивают, что Россия на долгие годы оказалась «естественной лабораторией», где нравственность и правовое самосознание граждан проходили суровые испытания.
Таким образом, подводя итоги обзора исследований, посвященных изучению правосознания в психологии, можно сделать вывод, что ключевыми понятиями, которыми оперируют исследователи, являются понятия правосознания, правовых представлений, нравственно-правовых представлений и представлений о справедливости.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ананьева Н. А. Исследование представлений граждан о возможности совершения противоправного поступка // Материалы конференции по юридической психологии, посвященной памяти М. М. Коченова. - М., 2005. - Ч. 1.
2. Валицкас Г., Юстицкис В. Соответствие поведения судей требованиям процедурной справедливости (на примере литовского судопроизводства) // Психологический журнал. - 2006. - № 4.
3. Воловикова М. И. Нравственно-правовые представления в российском менталитете // Психологический журнал. - 2004. - № 5.
4. Воловикова М. И., С оспина Л. М. Этнокультурное исследование представлений о справедливости (на примере молдован и живущих в Молдавии цыган) // Вопросы психологии. - 2001. - № 2.
5. Голынчик Е. О., Гулевич О. А. Обыденные представления о справедливости // Вопросы психологии. - 2003. - № 5.
6. Гулевич О. А. Концепции и методы изучения сознания на уровне больших групп // Материалы международной конференции студентов и аспирантов по фундаментальным наукам «Ломоносов». Сер. Психология. - М., 1998.
7. Гулевич О. А. Направления изучения представлений о справедливости // Вопросы психологии. - 2003. - № 3.
8. Гулевич О. А., Голынчик Е. О. Условия выбора норм дистрибутивной справедливости // Психологический журнал. -2004. - № 3.
9. Ефремова Г. X. Психолого-правовые исследования правосознания // Материалы конференции по юридической психологии, посвященной памяти М. М. Коченова. - М., 2005. - Ч. 1.
10. Прикладная юридическая психология / под ред. А. М. Сто-ляренко. - М., 2001.
11. Соловьева О. В. Социальная психология судебного процесса: новые перспективы // Вестник МГУ Сер. 14. - 1997. - № 4.
12. Соснина Л. М. Тенденции исследований справедливости в зарубежной социальной психологии // Психологический журнал. - 2006. - № 5.
13. Чернецкая О. В. На подходе к комплексному изучению социальных представлений о сексуальном насилии // Вестник МГУ. Сер. 14. - 2002. - № 3.
СОДЕРЖАНИЕ И ЦЕЛИ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ: СОЧЕТАНИЕ КАРАТЕЛЬНЫХ И НЕКАРАТЕЛЬНЫХ ПАРАДИГМ
Канд. юрид. наук, доцент Д. А. Нечепуренко
Омская академия М ВД России
В течение длительного периода достаточно распространенной являлась точка зрения на принуждение, применяемое к лицу, совершившему преступление, только как на набор карательных правоограничений. В своем крайнем проявлении такая трактовка принуждения основывалась на том, что кара как отличительный и основной признак наказания сама характеризуется рядом специфических признаков:
1) осуждение лица, виновного в совершении определенного деяния, от имени государства;
2) присущая лишь видам уголовной кары наибольшая острота репрессии;
3) применение этой кары лишь к лицам, виновным в совершении преступления;
4) допустимость применения уголовной кары только по приговору суда;
5) порождение судимости как последствия уголовной кары (8, 45).
Со временем сформировалась более взвешенная позиция, согласно которой кара является сущностью наказания и заключается в репрессивных правоограничениях, а остальные из указанных выше признаков характеризуют не кару, а наказание непосредственно. В современной интерпретации выделяется достаточно большое количество признаков, описывающих уникальные свойства наказания как уголовно-пра-вового явления. Например, В. А. Никонов, обобщая точки зрения ряда отечественных ученых, выделял семь таких признаков:
1) государственное принуждение;
2) государственное осуждение (порицание) преступления и лица, его совершившего;
3) следование за преступлением;
4) применение только по приговору суда или судьи от лица государства;
5) лишение или ограничение прав и свобод;
6) специальное указание (название) в уголовном законе;
7) порождение судимости (7,26).
Констатация того факта, что монополии наказания более не существует, а содержание уголовной ответственности только карательными правоограничениями не исчерпывается, крайне важна не сама по себе, а теми следствиями, которые порождает новая ситуация в уголовно-правовом принуждении. Эти следствия должны быть в достаточно сжатые сроки рассмотрены на уровне теоретического правосознания и отображены в законодательстве. В противном случае разрыв между уголовно-правовой реальностью и ее законодательной регламентацией будет с каждым годом нарастать, негативным образом сказываясь на эффективности функционирования системы уголовной юстиции в целом.
Например, адекватное восприятие уголовно-правовых реалий позволяет понять, что экстенсивный путь поиска альтернатив лишению свободы бесперспективен, поскольку при этом не учитывается качественная неоднородность уголовной ответственности. Несомненно и то, что рассматривать испытание, под которым мною понимаются законодательно закрепленные формы реализации идеи условности наказания (условное осуждение, отсрочка отбывания наказания беременным женщинам и женщинам, имеющим малолетних детей, условно-досрочное освобождение от отбывания наказания),
в качестве самостоятельной формы уголовной ответственности имеет смысл только с системных позиций, а именно путем осмысления соотношения новой формы уголовной ответственности с традиционной, т. е. с наказанием.
Данный подход требует, прежде всего, признания того факта, что понятие «уголовная ответственность» является родовым для понятий как «наказание», так и «испытание». Именно уголовной ответственности присущи такие признаки, как:
- мера принуждения;
- мера государственного осуждения;
- назначение по приговору суда;
- назначение лицу, признанному виновным в совершении преступления;
- судимость как особое правопораженное состояние осужденного.
Перечислять признаки родового понятия каждый раз, когда обращаешься к видовому, не имеет смысла, а вот указывать признак, отличающий одно видовое понятие от другого, необходимо. Наказание и испытание, являясь мерами уголовной ответственности, отличаются характером заключенных в них правоограничений. Только наказанию присущи такие пра-воограничения (тяготы и лишения), которые соразмерны тяжести совершенного лицом преступления. Такое качественное своеобразие указанных правоограничений и выражается термином «кара». С учетом этого понятие наказания может быть сформулировано гораздо более компактно, чем это сделано в уголовном законодательстве: «Наказание есть мера уголовной ответственности, заключающаяся в тяготах и лишениях, соразмерных тяжести совершенного преступления».
Испытание как самостоятельная мера уголовной ответственности также обладает качественным своеобразием. Не будучи соразмерной тяжести преступления и, следовательно, не обладая карательным потенциалом, эта мера, тем не менее, заключает в себе объем некарательных правоограничений (запретов и предписаний) и является достаточно эффективным средством воздействия на преступников, поскольку:
1) применяется как мера, заменяющая наказание;
2) соразмерна назначенному наказанию;
3) подкреплена угрозой отбывания наказания в случае невыполнения условий прохождения испытания.
Понятие испытания, исходя из изложенного выше, логично сформулировать следующим образом: «Испытание есть мера уголовной ответственности, заключающаяся в определенных требованиях к его поведению в виде запретов и предписаний под угрозой отбывания наказания в случае уклонения от их исполнения».
Еще одним примером гиперболизации роли наказания является закрепление в современном уголовном законодательстве России целей применения наказания и умолчание о целях уголовной ответственности. Тем самым законодатель сигнализирует правоприменителю, что в его понимании наказание продолжает оставаться универсальным средством воздействия на преступников и без наказания уголовная ответственность самостоятельного значения не имеет. Данный подход следует признать методологически неверным, поскольку формы реализации уголовной ответственности не имеют и не должны иметь целей, которые не соответствовали бы целям уголовной ответственности. Именно по такому пути пошел белорусский законодатель, закрепив пять форм реализации уголовной ответственности (ст. 46 УК РБ) и указав на цели только уголовной ответственности (ч. 2 ст. 44 УКРБ) (13,116-117).
Одним из первых российских ученых-правоведов, предложивших рассматривать цели уголовной ответственности в собственном смысле слова, является А. И. Марцев. Еще в начале 70-х гг. XX в. он полагал, что из целей правового регулирования в уголовно-правовой, уголовно-процессуаль-ной и исправительно-трудовой сферах, а также из целей уголовного наказания необходимо выделить то общее, что может характеризовать цели уголовной ответственности на всех ее
этапах. Такой подход позволил ему первоначально отнести к целям уголовной ответственности только общее и специальное предупреждение преступлений (5, 33-35). В последующем, под воздействием весьма убедительных аргументов А. И. Марцев скорректировал свою позицию, согласившись, что, наряду с целями общего и специального предупреждения преступлений, применительно к уголовной ответственности можно говорить и о цели обеспечения возмездия лицу, совершившему преступление (6, 54-58).
Действительно, в 80-х гг. XX в. многие советские уче-ные-правоведы достаточно активно продолжали отстаивать мысль о том, что наказанию присуща цель справедливого воздаяния (восстановления справедливости). При этом делались попытки вскрыть механизм достижения данной цели посредством карательного воздействия наказания, показать благоприятное воздействие этой цели на реализацию общего и специального предупреждения преступлений. По существу, предлагался компромиссный вариант разрешения затянувшегося спора о том, является ли кара целью наказания. Дело в том, что в советской уголовно-правовой науке сразу после вступления в силу Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. с новой силой развернулась дискуссия о сущности и целях наказания. В известной мере она была спровоцирована неудачной формулировкой ст. 20 Основ (в последующей воспроизведенной в уголовных кодексах всех союзных республик): «Наказание не только является карой за совершение преступления, но и имеет целью исправление и воспитание осужденных... а также предупреждение совершения новых преступлений как осужденными, так и иными лицами» (9, 403). Как в последующем подчеркивал один из разработчиков Основ Н. С. Смирнов, он и Б. С. Никифоров предполагали закрепить в законодательстве мысль, что кара является содержанием наказания, а не его целью.
Однако допущенная в ст. 20 Основ двусмысленность породила научные споры как о содержании, так и о целях наказания. С одной стороны, отдельные ученые усмотрели в указанной законодательной формулировке мысль о необходимости включать в содержание наказания не только наказание, но и воспитание (И. С. Ной), а с другой - у сторонников отнесения кары к целям наказания появился дополнительный аргумент (Н. А. Беляев, И. И. Карпец, В. Г. Смирнов и др.). В этой связи Н. А. Стручков высказывался в поддержку изложения в законе целей наказания отдельно от других его характеристик (10, 94-96).
Появление в УК РФ 1996 г. такой цели применения наказания, как восстановление социальной справедливости, существенно оживило дискуссию о соотношении целей наказания и их новой иерархии. В своих крайних проявлениях эта дискуссия включает предложения считать восстановление социальной справедливости основной и конечной целью применения наказания, а все остальные - вспомогательными (3, 6) и вообще отказаться от указания на данную цель, поскольку она является практически невыполнимой и совпадает с положениями, закрепляющими принцип справедливости (1,55). Однако сторонники таких позиций не учитывают, что цели восстановления социальной справедливости и предупреждения преступлений вполне сочетаемы, поскольку наказание в частности и уголовная ответственность вообще обращены и в прошлое, и в будущее. В частности, еще в 1912 г. Н. С. Таганцев, называя наказание «двуликим Янусом», полагал, что, поскольку наказание относится к прошлому, оно представляется отплатой, отмщением, а относительно будущего оно является средством для достижения известных целей, обосновываемых соображениями пользы (12,60).
Указав в уголовном законодательстве на две цели уголовной ответственности: восстановление социальной справедливости и предупреждение преступлений, мы тем самым признали бы их обязательность при применении как наказания, так и испытания. В то же время следует иметь в виду, что уже
факт появления цели восстановления социальной справедливости в уголовном законодательстве России весьма симптоматичен. Такой шаг законодателя можно расценивать если не как смену приоритетов в уголовно-правовой политике (точнее, как возврат к приоритетам дореволюционного законодателя, который возмездность правосудия считал основным принципом деятельности уголовной юстиции), то уж, во всяком случае, как весьма существенные подвижки в этом направлении.
В связи с вышесказанным следует обратить внимание на то, что мировая современная теория права достаточно убедительно показывает тесную связь права и справедливости. Так, Д. Ллойд подчеркивает, что важность уяснения этой связи обусловливается широким распространением в обществе мнения, что справедливость составляет глобальную цель права, что оно должно воплощать в себе справедливость, и «... без справедливости право является насмешкой, если не полным отрицанием самого себя» (4,132-133). В отечественной науке высказываются похожие суждения о том, что «критерий справедливости представляет собой достаточный и, можно сказать, чуткий эталон для оценки степени соответствия той или иной социальной нормы общественным интересам» (11,176) и «...без справедливости правосудие вообще перестало бы существовать» (14, 93).
На примере УК РСФСР 1960 г. легко убедиться, что приоритеты в расстановке целей наказания для законодателя имеют большое значение. На первом месте, как известно, тогда стояла цель исправления и перевоспитания, и именно на возможность достижения исправления ориентировал законодатель при применении различных форм реализации идеи условности наказания. Более того, видимо, в силу инерции осмысления новых парадигм уголовной ответственности, и в УК РФ 1996 г. эта цель осталась приоритетной при применении условного осуждения и услов-но-досрочного освобождения, что, конечно же, является методологической ошибкой. Уголовно-правовые меры, в которых предусмотрен испытательный срок, не могут быть ничем иным, как испытанием на наличие или отсутствие определенных качеств и свойств у осужденного. Исправлять что-либо следует уже по итогам испытания, а не в процессе его проведения.
Тем не менее, даже с оговорками на непоследовательность законодателя, следует констатировать, что, поставив восстановление социальной справедливости на первое место среди целей наказания, законодатель тем самым наметил стратегию отступления от утилитарных взглядов на роль уголовной ответственности в регулировании общественных отношений, однозначно дал понять, что соображения пользы, материальной выгоды от обращения с преступником в российском уголовном праве вторичны по сравнению с духовными приобретениями. На это обращает внимание и С. Боронбеков, считая, что в идее восстановления социальной справедливости языком закона заложено нравственное содержание назначения наказания (2, 52). Если общее и специальное предупреждение представляют собой психолого-воспитательное воздействие, основанное прежде всего на чувстве страха перед возможностью подвергнуться различным неблагоприятным последствиям, то воздействие на сознание справедливого наказания более предпочтительно, поскольку в этом случае законодатель аппе-лирует не к низменным чувствам преступников и иных склонных к совершению преступлений граждан, а к их совести, чувству стыда за содеянное.
Итак, о продвижении российского законодателя по пути утверждения в уголовном праве приоритета справедливости можно было бы с большей уверенностью говорить, если бы феномен уголовной ответственности был последовательно приведен в соответствие с уголовно-правовой реальностью, которая давно уже отвергла монополию наказания. Об этом,
на мой взгляд, свидетельствовали бы следующие шаги, направленные на преодоление карательного уклона в отправлении правосудия:
- закрепление в уголовном законе понятия уголовной ответственности как меры принуждения, заключающейся в осуждении лица, виновного в совершении преступления, к определенным правоограничениям карательного и некарательного характера;
- постановка перед уголовной ответственностью целей восстановления социальной справедливости и предупреждения преступлений с указанием в законе на приоритет восстановления социальной справедливости;
- унификация правоограничений судимости как содержательного компонента уголовной ответственности и приведение их исчерпывающего перечня в отдельной статье УК РФ;
- установление сроков судимости в зависимости исключительно от категории преступления, а не от форм реализации уголовной ответственности;
- разграничение уголовной ответственности на две формы реализации: наказание и испытание;
- установление видов испытания, соответствующих видам наказаний, которые могут быть назначены при испытании. Представляется, что таких наказаний может быть максимум три: лишение свободы, ограничение свободы и исправительные работы;
- закрепление исчерпывающего перечня правоограничений в каждом из видов испытания, которые суд изменять не вправе;
- отказ от постановки перед испытанием цели исправления испытуемого. Эта цель может ставиться лишь в процессе исполнения наказания, испытание же должно преследовать цель проверки испытуемого на криминальную безопасность либо, иными словами, на наличие у него устойчивых навыков правомерного поведения.
ЛИТЕРАТУРА
1. Антонов А. Г. Цель наказания - восстановление социальной справедливости // Проблемы теории наказания и уголовно-испол-нительного права: сб. ст. / под ред. В. А. Уткина. - Томск, 2003.
2. Боронбеков С. Место и роль социальной справедливости в российском уголовном праве // Актуальные проблемы теории уголовного права и правоприменительной практики: межвуз. сб. науч. тр. - Красноярск, 1997.
3. Карамашев С. Б. Восстановление справедливости как цель уголовного наказания: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. - Красноярск, 2004.
4. Ллойд Д. Идея права / пер. с англ. М. А. Юмашевой, Ю. М. Юмашева. - 2-е изд. - М. 2004.
5. Марцев А. И. Уголовная ответственность и общее предупреждение преступлений. - Омск, 1973.
6. Марцев А.И. Диалектика и вопросы теории уголовного права. - Красноярск, 1990.
7. Никонов В. А. Уголовное наказание: Поиск истины. - Тюмень, 2000.
8. Ной И. С. Сущность и функции уголовного наказания в советском государстве: политико-юридическое исследование. -Саратов, 1973.
9. Основы законодательства Союза ССР и союзных республик. - М., 1987.
10. Стручков Н. А. О наказании, системе его видов и иных мерах уголовно-правового воздействия // Актуальные проблемы уголовного права. - М., 1988.
11. Социальные отклонения: Введение в общую теорию. -М., 1984.
12. Таганцев Н. С. Русское уголовное право. - Тула, 2001. -Т. 2.
13. Уголовный кодекс Республики Беларусь. - СПб., 2001.
14. Яковлев А. М. Принцип социальной справедливости и основания уголовной ответственности // Сов. гос-во и право. -1982. - № 3.
