CC BY
17
УДК 930. 8:62
И. Г. БАГНО
Сибирская государственная автомобильно-дорожная академия
СМЫСЛОЖИЗНЕННЫЕ АСПЕКТЫ ТЕХНИКИ:
ПРОГРАММА ЖИЗНИ И СУДЬБА_
В данной статье техника рассматривается в снятом виде, в контексте культуры. Автор намеренно обращается к национальным культурным образам, с детства знакомым русскому человеку, символизирующим техническое мастерство и смекалку, выделяет актуальные моменты «программы жизни» русского мастерового человека и размышляет по поводу того, какую технику она способна породить. Вывод автора весьма примечателен — это техника, своеобразие которой обусловлено судьбой ее создателя, коллективного субъекта — русского народа, это «техника защиты достоинства людей, их права жить по собственным установлениям, в значительной мере — военная техника». Статья представляет несомненный интерес для исследователей в области философии культуры, а также философии техники.
Перед нами удивительное существо, чье бытие состоит не в том, что уже есть, а' в том, чего еще нет; иначе - сущее в том, чего еще не существует.
Ортега-и-Гассет
Человек - не вещь, а некое усилие быть тем или другим. И каждая эпоха, и каждый народ, и даже каждый индивид по-разному формирует такое общечеловеческое стремление.
Ортега-и-Гассет
Выдающийся мыслитель XX века Хосе Ортега-и-Гассет одним из первых поставил вопрос о смысло-жизненных основах техники, более того, о разных типах техники, их судьбах, достоинствах и границах. Его работа «Размышления о технике», основную цель которой философ видел в том, чтобы попытаться «открыть, из каких конкретно форм техника возникла и к каким другим формам она движется» , преследовала вместе с тем и побочную цель, Ортега-и-Гассет формулирует ее следующим образом: «противостоять достаточно стихийному, весьма распространенному, господствующему сейчас мнению, будто в конечном счёте есть лишь одна настоящая техника, а именно современная евро-американская, по сравнению с которой все остальное — только неуклюжий жест и наивная попытка ей подражать. Считаю необходимым подвергнуть подобный взгляд самой жесткой критике, включив современную технику — на правах лишь одного технического вида — в широкую и многообразную панораму человеческих техник вообще. Тем самым я придаю техникам Америки и Европы относительный смысл и утверждаю, что каждому человеческому проекту, каждому типу жизни соответствует своя техника» (1, с. 210).
То, что Ортега-и-Гассет обозначил как побочную цель своей работы «Размышления о технике», вдохновило автора данной статьи. Основные положения работы испанского философа «Размышления о технике» используются в статье в качестве методологических установок и отправных точек при попытке раскрыть технический тип изобретателя жизненной программы в контексте определенной культуры. Ну а если речь идет о русской культуре, то среди собира-
тельных образов, символизирующих национальное техническое мастерство и смекалку, в первую очередь, следует упомянуть Данилу-мастера и Левшу. Эти и другие образы — о них, как о носителях и изобретателях жизненной программы, речь пойдет ниже — были написаны Бажовым и Лесковым старательно и с любовью именно как национально культурные образы. Таковы предварительные замечания, связанные с названием статьи.
Что касается методологических установок, и отправных точек, позволяющих раскрыть технический тип изобретателя жизненной программы в контексте определенной культуры, то сначала следует обратиться непосредственно к логике рассуждений автора «Размышления о технике»; какой смысл вкладывает испанский мыслитель в понятие «техника», «тех-ническийдар», «техническое действие», что подразумевает под «жизненной программой».
Испанский мыслитель исходит из того, что человеческая жизнь не во всем совпадает с составом природных потребностей. Человек, с одной стороны, погружен в природу, мир, обстоятельства собственной жизни, но с другой — не сводим к ним полностью. Он способен отрешиться от них самоуглубившись и сосредоточившись на себе, способен добровольно ограничить свои биологические потребности в питании, сне, терпеть холод или жару и т.п. И как раз в эти «внеприродные, сверхъестественные моменты самоуглубления или возврата к себе», человек начинает выдумывать, изобретать, творить (там же, с. 170). Человек совершает техническое действие. И это — действие, свойственно исключительно человеку и направлено на преобразование природы и обстоятельств его собственной жизни.
Орега-и-Гассет подчеркивает, что «техника — это отнюдь не действия, которые человек выполняет, чтобы удовлетворить потребности» (1, с. 171). Такое определение неточно, если под потребностями понимать исключительно биологические потребности.
Техника — это реакция человека на природу, преобразование ее, устранение в ней того, что делает человека существом нуждающимся и обездоленным. Техника - не адаптация субъекта к среде, а приспособление среды к субъекту. Человек творит благо-
приятные обстоятельства, «выделяет из себя сверхприроду» (1, с. 172). Он творит не только объективно необходимое (направленное на удовлетворение биологических потребностей), но и объективно излишнее. Существуют многочисленные древнейшие и новейшие способы и средства погружения человека в состояние возбуждения или оцепенения, изобретения, которые не связаны с биологическими потребностями. Таким образом, техника включает в себя также изыскание средств и ситуаций бесполезных. Но даже объективно необходимое (для человека) является таковым лишь тогда, когдаоно (субъективно) связано с избыточным, излишним. Человек, и именно в этом он — человек, стремится не просто «присутствовать в мире», а «присутствовать в мире» с благом и удобствами для себя. Человек — технический творец переизбытка, того, что составляет благополучную жизнь или благосостояние. Но если биологические потребности человека постоянны, то представления о благополучной жизни, о благосостоянии, сама идея жизни изменчивы. Соответственно и технику следует рассматривать как постоянно изменяющуюся реальность.
Техническое действие включает в себя усилие, чтобы что-то изобрести, и план деятельности. Последний, в свою очередь, позволяет добиться удовлетворения элементарных потребностей путем минимальных затрат, создать новые возможности, новые вещи, дать жизнь новым явлениям. Таким образом, техника может быть рас смотрена как усилие — ради сбережения усилий. Но для чего? Человек делает все возможное, чтобы выйти за рамки зоологической жизни (элементарного выживания) или свести эту жизнь к минимуму. Тем самым человек созидает не биологические, не навязанные ему природой, а изобретенные им для самого себя заботы. Он изобретает и созидает жизнь, которая и является собственно человеческой. Человек самоосуществляется и реализует себя как человек-техник, изобретая и реализуя собственную программу жизни.
Программа жизни определяет тип техники. В основе любой жизненной программы лежит оригинальное человеческое желание. Оно имеет дотехничес-кий характер. Изобрести его чрезвычайно трудно, также как трудно «постулировать несуществующее» или «предвосхитить нереальное». Для этого нужны воображение и комбинационный технический дар, который позволяет найти в своем окружении всё необходимое для удовлетворения человеческих потребностей.
Жизненная программа реализуется через усилие быть тем или другим. Человеку не суждено выбирать мир или обстоятельства, в которых он живет, но тем не менее человек изыскивает средства и прилагает максимальные усилия, чтобы создать нечто новое для себя или других. И, прежде всего, человек созидает, творит самого себя. Вместе с тем человек созидает, изменяет обстоятельства своей жизни. Таким образом, программа жизни подразумевает необходимость приложения определенных усилий (усилия необходимы там, где есть сопротивляющаяся среда, жизненное «неудобье»), выбора кем быть (что предполагает наличие альтернативы и ценностной шкалы), средств, благодаря которым человек созидает себя и обстоятельства жизни.
Исходным принципом для периодизации технической эволюции, как считал Ортега-и-Гассет, должно служить само отношение между человеком и техникой, иначе говоря, мнение, которое сложилось у человека о технике. А в технической революции иссле-
дователь выделял следующие значительные стадии: техника случая; техника ремесла; техника человека-техника. Каждой из них соответствует свой технический тип изобретателя или носителя программы жизни.
В программе жизни русского мастерового человека отношение между человеком и природой, во-первых, первично, во-вторых, многопланово, в-третьих, представлено как субъект-субъектное отношение. Отношение между человеком и техникой — это отношение второго плана, подчиненного или спрятанного за субъект-субъектным отношением человек — природа.
Человек, в контексте данной программы, связан с природой. И природа, в данном случае, выступает не как кладовая, из которой можно без оглядки черпать необходимое для удовлетворения жизненных и иных потребностей и не как мастерская, где человек — хозяин, мастер, преобразующий по своему усмотрению и в соответствии со своими желаниями окружающий мир. Отношения человека с природой очень тесные и сложные. И то, каким образом они будут складываться, во многом зависит от него самого; например, в каком облике природа предстанет перед человеком — то ли «девкой красной», то ли ящеркой юркой, грозным природным явлением или какой-либо другой тайной силой. В отношениях с природой человек выступает не как испытатель, а как испытуемый. Причём отношениям, в которых человек выступает в качестве испытуемого, а природа в качестве испытателя, предшествует желание, своего рода заявка человека на роль актора, на творческую активность в заповедном царстве природы.
Природа откликается на желание человека, испытывает его творческую индивидуальность, даровитость, мастерство и другие качества, и далее, в награду или в наказание выстраивает свои отношения с ним. Когда-то напрямую подскажет мастеру что и как делать, когда-то — знак подаст, оставляя за человеком право на то, как истолковать данный знак, а может и вовсе оставить без внимания. «Худому с ней встретиться — горе, и доброму — радости мало» («Медной горы хозяйка»).
Природа открыта для контакта с человеком, для обращения его к ней. В то же время, в обращении человека к природе есть вызов.
Тайная сила «любит над человеком мудровать». И одно дело — осмелиться вступить с ней в контакт, другое дело - идти против её установлений. Неотвратимо последует наказание. Человеку обмануть эту грозную силу невозможно; какой бы она пред тобой не предстала - беззащитной, безобидно-весёлой, шаловливой - не лукавь и «не вихляйся».
Природа — сама себе хозяйка и строгий наставник для человека. Похвалы и поддержки от неё удостоены люди обязательные (сказал - сделал, как Степан), страх превозмогшие, как перед ней (хозяйкой Медной горы), так и перед заводским начальством. Так, Степан начальству хозяйкин наказ передал с рудника убираться, железную шапку не ломать. За это парня выпороли и на цепь посадили. Но малахит-ница спасла его. Похвалила за то, что наказ приказчику передал. И вдвое похвалила и наградила за то, что «не обзарился» на её богатство, верность своей невесте сохранил.
Покровительство своё природа оказывает не всякому, а только людям прямодушным, творческим, способным увидеть красоту природы и донести это до других.
В сказах П.П. Бажова представлена целая галерея образов мастеров-искусников. Такова, например, дочь
Степана Танюшка (в «Малахитовой шкатулке»). Даром этим отмеченная, она и внешне похожа на свою покровительницу. И украшения, что хозяйка Медной горы Степану подарила, только ей, Танюшке и к лицу. Греют, не обжигают, от худого оберегают. Сама Степанова дочь — искусница в вышивке. Хозяйка — малахитница — её наставляла. Цену себе, своему мастерству Танюша знает и достоинства своего никогда не роняет.
Таков и Данилко Недокормыш — сиротко круглый. «Блаженный», «тихоход», из которого «хорошего слуги не выйдет». На заводскую работу Данилко не пришёлся, так как здоровьем слаб, на неделю не хватит, и в подпаски тоже не пришёлся. «Ровно старательный. А всё у него оплошка выходит...всё будто думает о чём-то... о чём думка? Так... ниочём. Засмотрелся маленько. Букашка по листочку ползла... ну, не дурак ли... одно далось на рожке играть научился... песни всё незнакомые... не то лес шумит, не то ручей журчит, пташки на все голоса перекликаются, а хорошо выходит» (2,.с. 50-51). В хлипком теле Данилки терпенье удивительное. Порку в наказанье вынес, слова не проронив. «Дрожит весь, слёзы капают, а молчит. Закусил губёнку-то и укрепился. Так и сомлел, а словечка от него не слыхали. Приказчик, - он тут же, конечно, был, - удивился: «Какой ёще терпеливый выискался! Теперь знаю, куда его поставить, коли живой останется» (2, с. 52). Твёрдость духа, старанье, терпенье, наблюдательность и смекалка, внимательное любовное отношение к природе — качества, отличающие Данилу мастера, в которого превращается недокормыш — сиротка Данилко.
Тот, из кого может получиться хороший слуга для господ, не может стать настоящим мастером. Талант и мастерство не терпят установочных рамок, и не всегда это для мастера добром оборачивается. Глаз у настоящего мастера верный, рука смелая, силы хватает. Трудностей всегда много, но не это гнетёт. Красоты нет. Чтобы «своё придумать — не одну ночку с боку на бок повертишься».
Над чужим чертежом сидит мастер, а про себя другое думает: «Охота так сделать, чтобы камень полную силу имел». Вот она сверхъестественная потребность, выходящая за рамки потребностей биологических, потребностей сытой и спокойной жизни. Если сыты, то — чего ещё? Только бы баре не задевали. А навстречу им зачем ле зть ? Лишний хомут надевать? Здесь то и раскрывается во всей своей полноте жизненная программа мастерового человека: не для бар и не только для собственной сытости Данила-мастер в творческом поиске как в дурмане, в горячке: «припало желанье так сделать, чтобы силу камня самому поглядеть и людям показать». В этом смысл и в этом цель его жизненной программы.
Мало что может остановить мастера на пути к осуществлению этого желания: ни советы близких, ни слёзы любимой, ни страх пред барской расправой, ни угроза собственной жизни.
Но только если мастер сам придумал, как воплотить в жизнь желаемое, будет ему и подсказка, в каком месте и какой камень брать. Если же не под силу самому придумать, то лучше отступится от своих желаний, иначе жизни среди людей не будет («Каменный цветок»).
Возможно, и доказывать придётся, что задумка и работа — твои, не чужие. Подлинный мастер сделает это без труда. Так Катя, невеста Данилкина, свою состоятельность, как мастера, перед другими доказывала и доказала потому, что в её изделиях — малахитовых бляшках, а «на эту поделку мастеров развелось»
так много, что «только камень переводят», запечатлелись её вера и любовь в необыкновенном рисунке летящих друг к другу птиц («Горный мастер»). Душу свою Катя в камень вложила, одухотворив его.
Митюшка горбатенький, Данилы с Катей сынишка, тоже под покровительством малахитницы оказался. Не посчастливилось ему, в детстве «то ли с крылечка, то ли ещё откуда свалился и себя повредил». Не злой, весёлый, на выдумки мастер. Не только младшие братья его слушали, но и родители совета спрашивали. Пристроенный в городе на обученье горному делу, Митюнька и там «устав перенять перенял, а нет-нет и придумает по-своему». А когда своё дело налаживать стал, много думал, прикидывал, но не находил пути, где взять дешёвый материал. Малахитница на мысль навела. Вот — материал дешёвый — змеевик и соковина дорожная под ногами, по дороге, «возами вози». Но без сноровки и старанья не обойтись. «Не мало перебрал...попотел». И в результате — «сортовая работа...тонкость. Ежели кто понимает, конечно» (2, с.87).
Всё, что нужно мастеру для воплощения его задумки, уже существует в природе, находится рядом с ним, вокруг него. Нужен талант и умение всматриваться и вслушиваться в природу.
Засмотрелся Митюнька, переступил невидимую грань, увидел то, что не каждый человек может увидеть и услышать, но, увидев и услышав, передал людям (потому и мастер), как песни незнакомые, узоры диковинные на камне, на шёлке.
Вечная, а для современной России — сверхактуальная проблема: «вот и есть мастер...на весь завод один остался. Старики, видишь, поумирали, а молодые ещё не дошли» (2, с.97). Но разумеется, что один этот мастер такого класса, что к нему не погнушается приехать секреты повыведать сам «мастер Фабер-жей» из «французской стороны».
Деньги, хитрость, ласка пускаются в ход иноземными конкурентами, чтобы выведать секреты мастерства. Однако «нутром торговать» настоящий мастер не будет. А вот ученика собственного найти и в мастера определить он обязан.
То, что открывает природа мастеру, — тайна, которую всякому открывать нельзя. Это награда для избранных. Награда, которую надо заработать. Наградой мастеру является также и ученик усердный, смышленый. Такой ещё и самому мастеру что-то подскажет, заставит в привычном новое увидеть.
Мастеру же забота — не только уменье своё передать, ремеслу обучить, но и сберечь ученика, не надорвав его силы до времени, а также — предостеречь от соблазнов и бед. Ведь мастер, да ещё и с выдумкой — явление редкостное. Тут и подстерегает его опасность: «Ходу ей не давай! Выдумке-то! Как бы за неё руки не отбили, Бывали такие случаи» (2, с. 85).
Тот, кто настоящим мастером стал, по заказам скучать не будет. Другой соблазн, другая беда мастера подстерегают. «Лавочники чуют, от кого большим барышом пахнет». Доброму мастеру «базарский товар» никакой утехи не приносит. «Пустяковина. Глядеть тошно, кто в том деле понимает» (2, с.90). А вот исхитрись, попробуй в очередной раз преодолеть себя и окружающиетебяобстоятелъства - и «своего дела не бросить», и «покупателя с понятием найти».
Представленный в сказах П. П. Бажова технический тип, воплощенный в образах Данилы-мастера, Степана, Танюшки, Митеньки, других мастеров — умельцев, характеризуется тем, что уважает своё мастерство, ставит его дороже денег. Ему не нужна реклама: «Коли мою работу надо, меня и дома най-
дут» («Хрупкая веточка» и «Желязковы покрышки»).
Он таков, что «коли не захочет, рублём не сманишь, а коли интерес поимеет, так не дорого сделает. И поделка будет хоть на выставку, а то и в царский дворец поставь. Нигде себя не уронит».
Красота, созданная мастером, открывается не всем. Потому-то не всё, что руками мастера сделано, идёт на продажу. Дорогую сердцу выдумку даром только дорогим людям отдают, а кто её обманом или силой заберёт, тому она счастья не приносит. Потому-то и богатства особого в доме мастера не видно. И даже обустроив жизнь, как следует, «женился, семью завёл, дом обустроил», всё же «счастья в жизни не поимел». Главная стержневая часть программы жизни — достойное проживание. Не каждому это под силу, но сохранение достоинства есть залог восхождения к вершинам мастерства.
Такова «техника ремесла». Здесь обнаруживаются и «создание проекта деятельности, метода, приёма», здесь же и «реализация данного проекта» или «простая операция, труд». Есть человек-техник и есть рабочий. Ремесленник объединяет в себе итого и другого (1, с. 220).
Яркий образ мастерового — умельца, наделённого технической смекалкой, удалось создать также и Н. С. Лескову. Его мастер Левша, также как и Данила-мастер, является символом народного умельца.
По словам М. Горького, Н.С. Лесков все силы, всю жизнь потратил на то, чтобы создать «положительный» тип русского человека, изображая положительное в его наивысшем проявлении. Но любимым героем Н.С. Лескова был очарованный странник Иван Северьянович Флагин, которого автор ставил в один ряд с мастером Левшой. Повесть и рассказ о них он хотел издать в одном томе, объединив под общим заглавием «Молодцы». Итак, Левша и очарованный странник — молодцы, герои, наделённые положительными чертами русского человека, представляющие технический тип, очень близкий тому же типу, что и герои сказов П.П. Бажова.
Подобно героям Бажова своё призвание они понимают так: с одной стороны — это природный дар, с другой — следование долгу. Секреты мастерства не продаются именно потому, что в основе своей это природный дар. Призвание как судьба, от которой куда ни беги — всё равно не убежишь. И уж коли природа одарила, значит — ты у неё в долгу. А долги надо отдавать: и те, что природа на тебя возложила, и те, что сам по жизни приобрёл, и те, что родители передали, как программу жизни.
Долг, грех и странничество — три ключевые категории, раскрывающие жизненную программу и определившие судьбу героя Н.С.Лескова Ивана Се-верьяновича Флагина, просто Голована или очарованного странника.
Итак, призвание связано с долгом. «Моленый сын», матерью обещанный Богу, Голован «с детства постиг тайну познания в животном », как никто другой понимал лошадей и умел справляться с ними. Долг природы исполнял он совестно и в том, что редким мастером был в своём деле, и в том, что, как сам говорил: «Ни за что я того, кому служу, обмануть не могу». Но родительский долг, материнский завет долго не принимал Голован. Не признанный, не выполненный долг грехами множился и бедами для должника. Привёл его к вынужденному странничеству. Странничество, в свою очередь, стало для Голована суровой школой, тяжёлым физическим и душевным испытанием.
Голована невозможно было привязать к месту ни через физическое увечье, ни через сытую жизнь. Подкупало его и располагало к другим людям исключительно настоящее чувство, но никак не деньги. Голован даже грех на себя берёт во спасение чужой души. Грех во спасение чужой души становится точкой отсчёта и тем началом, конца .внешне заданная (долг природы, обещания матери и т.п.) программа жизни преобразуется во внутреннюю. Родительский долг признаётся и рассматривается как свой личный. Носитель программы жизни становится также её изобретателем, исполненым страха не за себя, а за народ свой русский. Истово молится сам и всех других увещевать начал. Венчает программу желание: «За народ очень помереть хочется». Как соотносится такая установка с мирным обликом служителя монастыря? А очень просто: «Клобучок сниму, амуничку надену». Ведь был же когда-то переход и от амунички к клобучку. Для Флагина жизнь в монастыре имеет много общего с жизнью в полку. Повиновение не тяготит Ивана Северьяновича: «К службам я в церковь не хожу иначе, как разве сам пожелаю, а исправляю свою должность по-привычному». В монастыре он остаётся при лошадях, что с детства знал, к чему призвание природное имел.
В другой повести Н.С. Лескова «Железная воля» технический типа изобретателя жизненной программы раскрывается через сравнительную оценку, данную программе, представляющей уклад жизни чужой культуры, её носителю и изобретателю. Выше были рассмотрены культурно-родственные программы жизни и их изобретатели — русские мастеровые люди. Их технический тип, с точки зрения вычленения стадий в технической революции, был определён как техника ремесла. Вповести «Железная воля» перед нами открывается один и тот же технический тип — техника человека-техника. Но его носители (профессионалы, специалисты в области технического знания, инженерно-технические работники) выступают в то же время как представители разных культур. И их жизненные программы, соответственно, содержат существенные различия.
Начинается это различение со следующего положения. Для иностранных хозяев, впервые начинающих своё дело в России, ни доброта, ни практичность не служат гарантией от разорения предприятий. Те же из иностранцев, кто «всё-таки поняли, что Россия имеет свои особенности, с которыми нельзя не считаться», «взялись задело на простой русский лад и снова разбогатели чисто по-английски».
Гуго Карлович Пекторалис - инженер из Германии, чья программа жизни пришла в резкое противоречие с обстоятельствами жизни страны, куда он был выписан вместе с машинами, которые должен был привезти, поставить, пустить в ход и наблюдать за ними. Между тем он был знаток своего дела, что получило высокую оценку со стороны окружавших его людей. Высокую оценку получила также его железная воля - сделать всё, за что возьмётся. Сам же он говорил о себе так: «Я такой человек, который точно исполняет то, что он обещал... я всё могу выносить, потому что у меня железная воля... и у моего отца, и у моего деда была железная воля» (3, с. 371«Быть господином себе и тогда стать господином для других -вот что должно, чего я хочу, и что я буду преследовать»! там же, с. 373).
Коллеги высоко ценили опыт Пекторалиса и говорили о нём, как об искусном сведущем инженере, который сам сделал много вещей. «У меня известные ожидания, которые зависят от получения известных
средств», - делился с окружающими Гуго. Но его утверждение о том, что «никаких грешков у меня не было, нет и не может быть», а также заявление, что «очень важное, обстоятельное и солидное дело, которое зависит от того, когда у меня будет три тысячи талеров, и, что «на верху блаженства я могу быть тогда, когда у меня будет десять тысяч талеров», вызывали недоумение, граничащее с насмешкой.
Свои положительные качества немец культивировал, доводя до абсурда. Бесконечно упрямый и настойчивый, он был упрям во всём, настойчив и неуступчив в мелочах, как и в серьёзном деле. И более всего «занимался своею волею, как другие занимаются гимнастикой для развития силы, и занимался ею систематически и неотступно, точно это было его призвание» (3, с. 377). Значительные победы над собой ставили его то в печальные, то в комические положения.
Он изобрёл себе необыкновенный экипаж. По непроездной тропинке ездили на своих двухколёсках крестьяне. Гуго же хотел ездить ближе и не хотел трястись на мужицкой двуколеске. Для Гуго результат поездки всегда был плачевным. Но он продолжал упорствовать. Типично российская проблема непроездных дорог никак не решалась техническими средствами в рамках жизненной программы немецкого инженера. И здесь даже его железная воля оказалась бессильна.
«Я никуда не тороплюсь; я никогда не тороплюсь — и я всюду поспею и всё получу в своё время», - таков девиз Гуго (3, с. 395).
Он не был скуп, но был расчётлив и бережлив. Бережливость его имела целью скорейшее накопление и в сочетании с его железной волей она превращалась в безумную скупость. Он мог терпеливо выносить физическую боль, голод, холод, полное отсутствие комфорта, что вызывало сочувствие.
Но ради чего Гуго был готов к лишениям, постоянному самоограничению? Несгибаемая воля — его главный жизненный принцип и призвание. А самая отрадная мечта — видеть плод брачного союза двух людей, наделённых железной волей. А это уже программа выведения особого сорта людей; передача по наследству наиболее ценных качеств и свойств натуры. Отношение к ней носителя иной жизненной программы было явно ироничным, — отношением с жалостью.
Увы, мечте Пекторалиса не суждено было сбыться. Избранница Гуго, как оказалось, не обладала железной волей.
«Уловлен на гордости, а это и есть петля смертная», - отозвался о немце и его жизненной программе подьячий Жига, человек далекий от святости.
«Бедным ничего не даю, кто беден — сам в том и виноват», — такая философия немецкого инженера также вызывала отторжение у окружающих. Самого его, в конце концов, схоронили на церковный счёт и без поминок. Наказуемо оказалось самолюбивое самочинство немецкого инженера, его самонадеян-
ность, стремление к господству над другими людьми, узость собственных интересов и пренебрежение интересами других.
Досаду, лёгкое раздражение и грусть вызвала нелепая кончина немца у того, кто хорошо знал и ценил его профессиональные качества, помнил его «в иную пору его больших надежд».
Какую технику способна породить подобная жизненная программа? Очевидно, ее носители доводят до совершенства техническую идею. Возможно, это будет не ширпотреб, а эксклюзив. Исключительно качественная работа. Высокая степень надёжности. «Железная воля» - сказал, сделал, довёлдо конца, не упуская мелочей. Но что это будет за техника? Техника разрушения или техника созидания превалирует в данном техническом типе ? На ум почему-то приходят такие изобретения, как атомная бомба, шпало-ломка, фауст-патрон, хотя, о приоритетах изобретательства, в данном случае, с немцами, вероя тно, могли бы поспорить и другие.
В завершение хотелось бы еще раз подчеркнуть наиболее значимые моменты, характеризующие технический тип изобретателей жизненной программы русских умельцев.
Во-первых, это сверхъестественная потребность и стремление оживления и одухотворения неживого (мертвойприроды — камня, например).
Во-вторых, культивируемая способность видеть и слышать то, что другие не видят и не слышат. Горячее желание и стремление видеть невидимое самому и показать другим.
Какую технику должна была бы породить жизненная программа, основанная на подобных желаниях и стремлениях? Вероятно, такую технику, которая позволяет проникать взглядом сквозь непрозрачную среду и делать видимым то, что человеческий глаз в принципе увидеть не может; это не микроскоп и не телескоп, речь идет о воплощении в технике совершенно иного принципа — видеть сквозь непрозрачную среду. Речь идет также о технике, позволяющей слышать то, что человеческое ухо не способно слышать и, конечно, о технике перемещения по бездорожью, о технике долговременного пребывания и выживания в экстремальных условиях. И все это является, в первую очередь, техникой защиты достоинства людей, их права жить по собственным установлениям, в значительной степени — военной техникой.
Библиографический список
1. Ортега-и-Гассет X. Размышления о технике/ Избранные труды. - М., 2000. С.164-232.
2. Бажов П.П. Малахитовая шкатулка. — М.,1987.
3. Лесков Н С. Повести и рассказы. — М.,1981. - 576 с.
БАГНО Ирина Геннадьевна, кандидат философских наук, доцент кафедры общей экономики и права.
