CC BY
83
© 2010
Т. И. Акимова
СМЫСЛ ЖИЗНИ ДВОРЯНИНА В ЕКАТЕРИНИНСКОЙ «СКАЗКЕ О ЦАРЕВИЧЕ ФЕВЕЕ» И ДЕРЖАВИНСКОЙ ОДЕ «РЕШЕМЫСЛУ»
В статье рассматриваются ценностные установки Екатерины II, запечатлённые ею в «Сказках...», посвящённых внукам, и подхваченные Г. Р. Державиным в одах. Своеобразный диалог российской императрицы и гимнопевца в итоге способствовал формированию представлений дворян о смысле жизни. Совмещение в дворянине полного раскрепощения с успешной службой на благо государству и рождало тот идеал русского вельможи, который изобразил в своей оде Державин.
Ключевые слова: ценности дворянина, сказка, ода, правила поведения, просветительская политика Екатерины II.
«Сказка о царевиче Февее» (1782), как и первая «Сказка о царевиче Хлоре» (1781), была адресована Екатериной II не только своему внуку, Великому князю Александру Павловичу, но и дворянскому сословию в целом, являя, таким образом, программу о новых ценностных ориентирах подлежащего Просвещению сословия. Сказочная основа её воспитательных произведений, восходящая к просветительским истокам и передающая через условное пространство государственные задачи по преобразованию общества, лишь усиливала диалогическую составляющую посланий императрицы. Поэтому, как и в случае с «Хлором», царица ожидала на сказку литературного ответа.
Снова роль «ответчика» была великолепно сыграна Г. Р. Державиным, уже утвердившимся при дворе в качестве гимнопевца Фелице-Екатерине в своей оде в честь принципата и теперь подтверждавшего свой статус в оде «Решемыслу» (1783). Напоминаем, что это стихотворение было тогда же напечатано на первых страницах VI части «Собеседника любителей российского слова» под заглавием «Ода великому боярину и воеводе Решемыслу, писанная подражанием оде к Фе-лице 1783 году»1. Именно этот год Е. Погосян считает «началом своеобразного диалога между императрицей Екатериной II и Г. Р. Державиным»2, хотя, полагаем, основания для диалога с дворянством были созданы раньше, с момента опубликования первой сказки государыни и написания поэтом оды «Фелицы».
Е. Р. Дашкова передает поэту пожелание царицы написать оду в честь князя Потёмкина: «Княгиня Дашкова, будучи директором академии наук и издавая Собеседник, желала, в угождение императрице, «сделать в своём журнале приветствие Потёмкину» и просила Державина написать что-нибудь в честь ему»3. Исполняя эту просьбу, поэт назвал вельможу Решемыслом по имени лица, выведенного Екатериной в «Сказке о царевиче Февее» и под которым она разумела Потёмкина. Выведенный в «... Хлоре» в шутливом образе «Лентяги — мурзы», Г. А. Потёмкин предстает в «...Февее» в противоположном облике мудрого со-
1 Грот 1864, 171.
2 Погосян 2007, 241.
3 Грот 1864, 170.
ветника царя, Решемысла, носителя нормативных добродетелей просвещенного абсолютизма.
Так, Лентяга-Мурза в первом случае выступает помехой, препятствующей восхождению царевича Хлора на гору, где произрастает роза без шипов. Во втором же случае мы видим «разумного советодателя», который помогает выйти из сложной ситуации правящему царю, во-первых, в излечении царицы и рождении, вследствие этого, наследника; во-вторых, в воспитании царевича Февея, достигшего пятнадцатилетнего возраста. Наконец, именно Решемысл даёт характеристику Февею, распространяющуюся в свете: «в царевиче нет надменности, он любит ближнего, как самого себя, и, быв сам человек, когда с кем говорит, помнит, что говорит с человеком»4. Следовательно, реализуя государственную программу по воспитанию наследника престола, Екатерина II утверждает гуманистические идеалы своих учителей-просветителей быть «мудрецом на троне» и не чуждается их идее социального равноправия, осуществляющегося, в действительности, в рамках приватного пространства. Это означает изменение модуса диалога монарха со своими подчинёнными, и именно этот ход императрицы отыгрывает Державин.
Известно, что Державин не был расположен писать оду персонально в честь Потёмкина. Как сообщает Я. К. Грот, «Державин, не будучи в то время лично знаком с Потёмкиным и воздавая ему честь только по желанию княгини Дашковой, хвалил в лице его вообще достоинства вельможи»5.. Противоположное мнение высказывает И. З. Серман: «Именно о человеке, а не о вельможе вообще говорится в этой оде»6. Однако оба они лишь подтверждают отсутствие мотивации у Державина восхвалять Потемкина как фаворита императрицы. Причин тому видятся две.
Во-первых, в «Фелице», ставшей ответом на «... Хлора», поэт устанавливает новый модус поэтических отношений оды с царицей. Место анонимного гимно-певца, слагающего оду в честь богоподобной и совершенно условной царицы, как это наблюдается, например, в поэзии М. В. Ломоносова, занимает свободный дворянин («Русское общество той эпохи, т. е. дворянство, было полно праздничного чувства и ликования не от громких побед русского оружия только, но также и от той социальной обеспеченности, которой дворянство достигло в екатерининское царствование»7), пишущий царице как живому человеку послание о собственной жизни. Поэтому гимн в честь придворного, пусть и выделяющегося из числа подобных, вернул бы Державина из статуса поэта-дворянина в статус поэта-слуги. Защищая своё свободное творчество, автор оды обращается к Музе-Екатерине, выводя таким образом иерархические отношения монарха и дворянина за пределы государственной службы и окрашивая их сугубо куртуазными, приватными оттенками (снисхождение Дамы к сильнейшему рыцарю), находящими выход именно в литературном творчестве:
Ты, Муза! С самых древних веков Великих, сильных человеков Всегда умела поласкать;
4 Михайлова 1990, 135.
5 Грот 1864, 177.
6 Серман 1967, 63.
7 Фирсов 1919, 17.
Ты можешь в былях-небылицах И в баснях правду представлять, —
Представь мне Решемысла в лицах8. Упоминание об ещё одном произведении Екатерины — «Былях и небылицах» (см. у Грота: «Намёк на сатирические рассказы, которые императрица помещала в Собеседник под заглавием «Были и небылицы»»9) — с удвоенной силой указывает на «равные» отношения монарха-писателя и поэта-подданного на почве куртуазии и представленной в связи с этим возможностью давать реальную характеристику императрице.
Обращение одописца к великой государыне в образе музы подчёркивает новый способ их общения. Впервые поэт говорит о государыне как авторе «Былей и небылиц» и открыто ссылается на её текст, опубликованный в «Собеседнике любителей российского слова». Этот диалог в оде с произведением Екатерины даёт Державину возможность вести куртуазные отношения с монархиней в литературном пространстве, открытом для всего двора.
Следовательно, указывая на многоликость Решемысла, а отсюда на условность конкретного образа, поэт стремится перевести диалог с императрицей в приватное русло, не терпящее никаких стеснений, с одной стороны, — и стать для неё Решемыслом, — с другой. Воспринимая образ Решемысла как непременный атрибут свободного общения с Екатериной, Державин утверждает новые статусные роли — Музы, направляющей поэта на свободное творчество, и поэта, рыцарски преданно служащего ей в идиллическом пространстве золотого века правления Екатерины.
Таким образом, настаивая на учтивом обращении с Музой-Екатериной по законам куртуазного поведения, поэт сближал образ Решемысла-Потёмкина с Мурзой-Державиным. И хотя подобное сопоставление в шутливом тоне с Лентягой-Потёмкиным уже осуществлялось в «Фелице», Державин узаконивал за собой право называться «Мурзой», вслед за которым присваивалось большое количество «слабостей» екатерининского двора. Поэтому образ эпикурейца-Лентяги становился Державину милее в проявлении свободы творчества, чем сопоставляемый с ним Решемысл.
Во-вторых, куртуазный оттенок послания «владычице души моей» был несовместим с одой в честь царского фаворита. Поэтому Державин в оде «Реше-мыслу» намеренно подчеркивает в финальной строфе обобщенный характер адресата: «Ты Решемысловым лицом/ Вельможей должность представляешь»10. Этой же цели служат и ряд характеристик, которые поэт даёт Потёмкину-вельможе: «Он сердцем царский трон объемлет,/ Душой народным нуждам внемлет/ И правду между их хранит; / Отечеству он верно служит,/ Монаршу волю свято чтит,/ А о себе никак не тужит»11; «Не ищет почестей лукавством,/ мздоимным не прельщён богатством»12; «Закону божию послушен,/ Чувствителен, великодушен,/ Не горд, не подл и не труслив»13. Перечисленные достоинства не мешают ощущать, по замечанию Я. К. Грота, «шуточный тон» державинского послания.
8 Державин 1987, 71.
9 Грот 1864, 173.
10 Державин 1987, 73.
11 Там же, 72.
12 Там же.
1 3 Там же.
Данный портрет идеального вельможи отражает сказочную суть оды Державина, спровоцированной Екатериной. В «Сказке о Февее» оценка государственного служения Решемысла-Потёмкина звучит из уст царевича: «барин Решемысл много царских дел имеет»; «легко извинить того, чьё усердное служение помнить завсегда я должен»14. Примечательно, что эта характеристика даётся не при дворе, а дома у вельможи, куда Февей заехал «невзначай». Стремлению двора оклеветать Решемысла в его глазах Февей настойчиво противостоит твёрдым уверением в его добродетельности, что соответствует сказочной истине и подчёркивает высокую нравственность самого царевича. Сам барин Решемысл при этом изображается «со слезами радости»15, явно улыбающейся при этом авторши-Екатерины. Совершенно «домашний» Решемысл Екатерины оборачивается «домашним» Мурзой-Державиным.
Однако избежать явного сопоставления с собой титанической фигуры екатерининского фаворита поэту помогает «правдивый тон» в беседе с императрицей, когда ключевыми в оде «Решемыслу» оказываются не нормативные черты героя, соответствующие одическому формату послания, а черты реального Потемкина, каким он был известен двору.
Во-первых, его выделяет равное величие в жизни государственной и приватной: Решемысл «.столько же велик и дома,/ В деревне, в хижине своей,/ Как был когда метатель грома»16. Напомним, что эту же мысль развивает Екатерина в своей сказке. Так, Февей катается на лодке в имении Решемысла, по-прежнему демонстрируя человеческие качества окружающим при их попытке отговорить царевича от опасного занятия: «ведь рыбак — человек, ехал в лодке — не тонул; Февей человек же, ехать может не утонув»17. Эта близость в равночеловеческих условиях как вельмож, так и царской ветви узаконивает возможность быть достойным в любых условиях при любых обстоятельствах высокого статуса, в том числе у себя дома.
Попутно заметим, что имя Февей было дано Фелицей-Екатериной своему внуку по аналогии с одним из имён знаменитого греческого Бога, покровителя искусств, — Феба-Аполлона. Такое «промежуточное» положение героя «Сказки.» знаменовало отражение идеологии абсолютной монархии, которую государыня реализовала отчасти в ренессансной форме.
Поэтому, во-вторых, Решемысл равно велик в удовольствиях: «В миру он кажется роскошен/ .в самой роскоши ретив.»18 — и в государственных подвигах. Этот вывод кажется И. З. Серману парадоксальным: «С поведением и привычками сибарита и эпикурейца Решемысл каким-то непостижимым образом соединяет огромный размах государственной и полководческой деятельности»19, однако нам кажется вполне естественным такое сочетание в правление Екатерины II, способствующей установлению на русской почве титанизма эпохи Возрождения:
14 Михайлова 1990, 134.
15 Там же.
16 Державин 1987, 72.
17 Михайлова 1990, 134.
18 Державин 1987, 72.
19 Серман 1967, 63.
«Хотя бы возлежал на розах,/ Готов он с лона неги встать; Готов среди своей забавы/ Внимать, судить, повелевать И молнией лететь в храм славы»20.
Интересен тот факт, что роскошь достаточно широко присутствует в «Сказке о Февее», по сравнению с «... Хлором». Барочный колорит Елизаветинского дворца высвечен в изображении многочисленной утвари и предметов царского обихода, оттеняющих высокую добродетель царевича. Так, усы он стрижёт «ножницами оправки золотой»21, пот утирает «платочком полотна голландского»22, а царица «покрыта была одеялом бархата красного; подбито одеяло чернолисьми мехом», а когда стала выезжать на санях, запряжённых шестью оленями, то «у оленей рога были вызолочены, хомуты же горностаевы с яхонтовыми пряжками»23. В противоположность Елизаветинской роскоши Екатерининская «роскошь» заключается именно в гармонии между долгом и удовольствием, которую показывает царевич Февей и которую Державин обнаруживает у Решемысла.
В-третьих, подвигам мира и войны, когда Решемысл «.готовит мир и громы свету»24, — равнозначен его талант светского обхождения и дипломатии: «... Ходить умеет по паркету. / Искусство уловлять он знает;/ Своих, чужих сердца пленит.»25. Сравните характеристику Потёмкину, данную Мадариагой: «Он был отважен, предприимчив, наделён богатым воображением, подвержен перепадам настроения, заносчив, остроумен и умён»26; а также: «был человеком большой культуры, имел в своей библиотеке полное собрание сочинений Руссо и при этом поддерживал тесные связи с русской церковью и любил всякие диковинные народы и религии»27.
Потёмкинский талант, высвеченный Державиным в оде, абсолютно укладывается в стиль куртуазного, рыцарского поведения, соответствующего героям любовных романов, принцам и королям, а также салонным сказкам. Образ верного друга, блестящего и на поле брани, и на брачном ложе — типичный образ средневекового рыцаря, умело объясняющегося в своих чувствах Дамам в любовных романах. Салонная сказка привнесла в этот образ королевский статус: демонстрирующий подобное галантное поведение мог быть только королём! (как известно, эта галантная ироничная игра — «изображать в волшебных декорациях короля и его придворных»28 — становится самой сутью сказочного жанра в XVIII веке).
Именно эта безмерная широта в большом и малом наделяет Решемысла частью монарших способностей: «Готовит мир и громы свету»29. Поэтому финальная часть державинского послания уже содержит такое славословие вельможе, какое можно было бы применить к императрице: «Без битв, без браней побеждает./
20 Державин 1987, 73.
21 Михайлова 1990, 134.
22 Там же, 132.
23 Там же, 128.
24 Державин 1987, 73.
25 Там же.
26 Мадариага 2007, 403.
27 Там же, 404.
28 Строев 1990, 17.
29 Державин 1987, 73.
Я слышу плеск ему сугубый: Он вольность пленникам дарит.. ,»30. Действительно, «Потёмкин, командуя войсками в Крыму, позволил тамошним Татарам выселяться, куда кто захочет»31. Другое проявление его вольности отмечает И. Мадариа-га: «Потёмкин принимал беглых крестьян без тщательного расследования, откуда они пришли, и готов был приветствовать даже пленных каторжников»32, — подтверждая реальный образ, выведенный Державиным в оде.
Поступок «награждения» свободой совершает и екатерининский Февей по отношению к своим похитителям-татарам: «Царевич, видя невежество, незнание и недоразумение тех людей, просил сам о освобождении их из-под караула»33. В этих равных возможностях вельможи и царевича в акте дарения свободы заключается близость державинского Решемысла в большей степени к главному герою «Сказки.» Екатерины, чем к её одноименному персонажу — «советник царя» освобождается для сближения с самим Державиным.
Итак, державинский Потёмкин-Решемысл, вбирающий в себя сопоставление в куртуазном поведении перед Музой-Екатериной с поэтом и равный с ним в свободном дворянском статусе, не полностью противостоит екатерининскому Лентя-ге-мурзе и не полностью совпадает с ее же Решемыслом. Он соединяет в себе их черты, и Державин наделяет эпикурейство «Лентяги» обратным знаком «геройства», равного геройству государственному. Сибарит-дворянин может быть таким же творцом своего «приватного» и домашнего пространства, какое наблюдается в фаворите Екатерины, осуществляющем государственные реформы.
Единство частного, приватного и государственного создает в державинской оде образ реального Потёмкина и в то же время оказывается обобщенным образом екатерининского вельможи. Балансируя на грани сопоставления частного и общего, человеческого и богоподобного, Державин продолжает в оде «Реше-мыслу» диалог с Екатериной о статусе дворянина, начатый в «Фелице». Именно свобода дворянина, проявляющаяся в том числе в приватном эпикурействе, фактически выдвигается в «Фелице» в качестве главной заслуги монархини — уважающей личность и потому снисходительной к ее слабостям. В этом контексте образ державинского Решемысла предстает возможным эталоном службы для самого поэта.
Следовательно, сказочный фундамент державинской оды позволяет развиваться литературному диалогу монарха и подчинённого, который ранее не был возможен и получил основание в связи с частичной реализацией просветительских идей, осуществляемых писательницей-монархиней Екатериной II по отношению к освобождённому ею дворянству.
По этой причине смысл жизни дворянина, который русская императрица утверждала в своём творчестве, сводился к полному его освобождению от внешнего служения без надобности с осознанием потребности служения внутреннего, духовного на благо государству и монархине.
30 Там же, 71.
31 Грот 1864, 171.
32 Мадариага 2007, 407.
33 Михайлова 1990, 133.
ЛИТЕРАТУРА
Грот Я. (ред.) 1864: Сочинения Г. Р. Державина. Т. 1. СПб. Державин Г. Р. 1987: Сочинения: Стихотворения; Записки; Письма. Л. Михайлова О. Н. (сост.) 1990: Екатерина II. Сочинения. М. Мадариага И. 2006: Екатерина Великая и её эпоха. М.
Погосян Е. 2007: Уроки императрицы: Екатерина II и Державин в 1783 году // «На меже меж Голосом и Эхом» / Зайонц М. (сост.). М., 241-268. Серман И. З. 1967: Державин. Л.
Строев А. 1990: Французская литературная сказка ХУП-ХУШ вв. М. Фирсов Н. Н.1919: Г. Р. Державин как выразитель российского дворянства в Екатерининскую эпоху. Казань.
NOBLEMAN'S ESSENCE OF LIFE IN "A TALE OF CZAREVITCH FEVEY" BY CATHERINE THE GREAT AND THE ODE "TO RESHEMYSL" BY DERZHAVIN
T. I. Akimova
The article deals with moral values reflected by Catherine II in her "Tales." that are devoted to her grandchildren. The issue was taken up by G. R. Derzhavin in his odes. A peculiar dialog of the Russian Empress and the hymn-singer helped to develop nobility's notion of the essence of life. Complete inner freedom in conjunction with the nobleman's service to the good of the country gave rise to the ideal of a Russian nobleman portrayed by Derzhavin in his ode.
Key words: nobleman's values, tale, ode, behavior rules, enlightenment policy of Catherine II.
© 2010
Ф. К. Бесолова
ГЕРОИ А. П. ЧЕХОВА В ПОИСКАХ БЫТИЙНЫХ СМЫСЛОВ
Объектом исследования в данной статье являются произведения Антона Павловича Чехова 1888-1890 гг. дающие полное представление о субстанциональной функции онтологического поиска. Онтологические «зачем» характеризуют персонаж как личность, способную справиться с хаосом. Поиски бытийных первооснов и «общей идеи» уравновешивают аксиологические установки персонажей и, пробуждая архетипические смыслы, напоминают о гармонии микро- и макрокосмов.
Ключевые слова: творчество А. П. Чехова, онтология бытия, аксиологические установки, архетипы.
