CC BY
7
УДК 140.8:304.42 ББК 87:71.41(2Рос)
С.В. Горюнков
СМЕНА МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЫ -СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ЗАДАЧА КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ. ЧАСТЬ III. ЭВОЛЮЦИЯ КАК ЭПИФЕНОМЕН МАТРИЧНОГО ПРИНЦИПА
Показано, почему неверно линейное понимание истории: оно игнорирует иерархическую структуру реальности, построенную на изоморфизме законов, общих для всех уровней иерархии. Показано также, что критерием выделения уровней служит самовоспроизводственный, или матричный принцип. Показано также, что эволюционно-исторический процесс, рассмотренный в смысловом контексте матричного принципа, оказывается не более чем его эпифеноменом.
Ключевые слова:
структурные уровни живой материи, критерий выделения уровней, живая действительность, биологическое время, «вторая» природа.
Горюнков С.В. Смена мировоззренческой парадигмы - стратегическая задача культурной политики России. Часть III. Эволюция как эпифеномен матричного принципа // Общество. Среда. Развитие. - 2022. № 4. - С. 15-26. - DOI 10.53115/19975996_2022_04_015-026 © Горюнков Сергей Викторович - член Международной академии социальных технологий, НИЦ «Методологический переформат» Научного консорциума высоких гуманитарных и социальных технологий SCIENTIFIC CONSORTIUM, руководитель, Санкт-Петербург; e-mail: gorunkov@yandex.ru
Материализм - это «философское течение <...> которое было живым в конце XVIII, середине XIX века и которое в тех проявлениях, в каких оно выражается в современной науке, является историческим пережитком. Живого материалисти-ческого течения мысли в современной философии, находящейся сейчас в бурном движении, нет».
«Психозы сейчас ярко проявляются. Часть диаматов и диалектиков, по-видимому, психически больны. Мне ярко рисуется часто: русские ученые должны работать, неся груз невежественных и больных диаматов и так называемых общественных работников, мешающих сколько возможно научной работе».
«То, что казалось логически и научно неизбежным, в конце концов оказалось иллюзией, и явление предстает нам в таких формах, которые никем не ожидались».
«Мы подходим к очень ответственному времени, к коренному изменению нашего научного мировоззрения».
«Идея вечности и безначальности жизни - помимо ее космических представлений - давно проникает научное мировоззрение отдельных натуралистов... Но сейчас эта идея получает в науке особое значение, так как наступает момент истории мысли, когда она выдвигается вперед как важная и глубокая основа слагающегося нового научного мировоззрения будущего».
«Может быть, мысль, основа личности, бессмертна».
В.И. Вернадский
1. Проблемы системологии. Тот факт, Общей теории систем. «Мною, - писал ее
что способность к самовоспроизводству создатель Людвиг фон Берталанфи, - была
оказывается фундаментальным свойством предложена в 30-е годы программа теории
не только клеточного и видового уров- открытых систем, основанная скорее на том
ней организации живой материи, но и ее тривиальном факте, что организм представ-
надорганизменного - социокультурного ляет собой открытую систему, нежели на
уровня, ставит нас перед необходимостью какой-либо развернутой биологической те-
заново переосмыслить исходные позиции, ории, существовавшей в то время. На этой
с которых концепция структурных уров- базе возникла необходимость распростра-
ней в свое время стартовала. нить традиционную физическую теорию
В первую очередь нужно вспомнить об на биофизику... Впоследствии оказалось
условиях и обстоятельствах возникновения возможным дальнейшее обобщение. Выяс-
см о см
о
нилось, что ко многим явлениям биологии, а также явлениям бихевиоральных и социальных наук применимы определенные математические понятия и модели, которые неприложимы к объектам, исследуемым в физике и химии, и в этом смысле превосходят физику как образец "точной науки". Стало также очевидным структурное подобие, изоморфизм таких моделей, построенных для различных областей; при этом в центре внимания оказались проблемы порядка, организации, целостности, телеологии и т. д., которые демонстративно исключались из рассмотрения в механистической науке. Такова в общих чертах исходная идея "общей теории систем"» [3, с. 36-37].
Особо оговаривалась непосредственная предпосылка самой идеи «изоморфизмов» -фундаментальное для Общей теории систем понятие иерархического порядка. «Сейчас мы видим Вселенную как огромную иерархию, включающую элементарные частицы, атомные ядра, атомы, молекулы, высокомолекулярные соединения, изобилие структур между молекулами и клетками, клетки организма и надындивидуальные организации. Такая иерархия проявляется как в "структурах", так и в "функциях"... Структура (т. е. порядок частей) и функция (т.е. порядок процессов) могут быть одним и тем же: в физическом мире вещество превращается в движение энергии, а в биологическом мире структуры являются выражением определенных процессов... (курсив мой - С.Г.). Общая теория иерархического порядка, очевидно, будет важнейшей составной частью общей теории систем. Принципы иерархического порядка могут быть сформулированы в вербальном порядке; уже существуют некоторые полуматематические идеи на этот счет, связанные с матричной теорией, и соответствующие формулировки в терминах математической логики. Большое значение, видимо, будет иметь исчисление иерархии. Проблема иерархического порядка тесно связана с вопросами эволюции, араморфо-за и меры организации; последнюю, видимо, невозможно адекватно выразить ни в энергетических терминах (энтропия), ни в терминах теории информации (биты). В конечном счете динамика и иерархический порядок могут представлять собой одно и то же» [там же, с. 49-50] (курсив мой - С.Г.).
При содействии Л. фон Берталанфи в США было организовано «Общество исследований в Общей теории систем», в функции которого входило: «1 - исследование изоморфизмов понятий, законов и моделей в различных областях науки для их переноса из одной дисциплины в другую; 2 - способ-
ствование построению адекватных теоретических моделей для тех областей науки, в которых они отсутствуют; 3 - минимизация дублирования теоретических исследований в различных научных областях; 4 - содействие выявлению единства науки путем установления связей между специалистами различных наук» [там же, с. 38-40].
Но не случайными оказались и постоянно звучавшие в высказываниях Берта-ланфи отсылки в перспективу («.будет иметь...», «.может представлять.»). Хотя мода на системную терминологию и вошла в научный обиход, в целом ОТС в истории научной мысли оказалась не столько революцией, сколько ее ранним предвестием, «первым звонком», довольно быстро заглу-шенным инерционными тенденциями.
Причина в том, что в своей заявленной форме системное видение реальности вступало в непримиримое противоречие с традиционными установками классической науки. С точки зрения Общей теории систем, единая концепция мира должна была основываться «не на лапласовской надежде свести в конце концов все уровни реальности к уровню физики, но скорее на изоморфизме законов в различных областях» [22, с. 232233]. Уже здесь просматривалась чуждая современному научному мышлению «идея объекта, сравнимого или, более того, превосходящего по совершенству исследователя» [13, с. 109]. Да и сама программа системных исследований прямо ориентировала на сознательный выход из рамок классической методологии. «Поскольку, - утверждал Берталанфи, - фундаментальный признак живого - организация, традиционные способы исследования отдельных частей и процессов не могут дать полного описания живых явлений. Такие исследования не содержат информации о координации частей и процессов. Поэтому главной задачей биологии должно стать открытие законов, действующих в живых системах на всех уровнях организации» [4, с. 23-24].
Более того: создатель ОТС прямо предсказал неизбежность ревизии предпосылоч-ных оснований господствующей научной парадигмы. «Если мир представляет собой иерархию организованных целостностей, -писал он, - то и образ человека должен отличаться от его образа в мире физических частиц, где случайные события выступают в качестве последней и единственной "истины". Мир символов, ценностей, социальных и культурных сущностей представляется в этом случае гораздо более "реальным", а его встроенность в космический порядок оказывается подходящим "мостом" между "дву-
мя культурами". - наукой и гуманитарным мироощущением, технологией и историей, естественными и социальными науками или сторонами любой другой сформулированной по аналогичному принципу антитезы» [там же, с. 36].
На тот же скрытый потенциал ОТС указал, хотя и косвенно, УР. Эшби - кибернетик, введший в научный обиход понятие «самоорганизации», а впоследствии раскритиковавший его как недостаточно научное [25, с. 329-332]. Знаменательно, что Общую теорию систем Эшби высоко оценил именно за ее парадигматическую новизну -за способность сказать о происхождении жизни на Земле «нечто такое, что решительно противоречит всем высказываниям по этому вопросу с момента возникновения теории эволюции» [там же, с. 331-332, 335].
И все же, повторюсь, общая теоретическая и методологическая почва для адекватного восприятия системных предвосхищений оказалась мало подготовленной. Да и сам Л. Берталанфи был недостаточно последователен в отстаивании парадигматической новизны собственной теории. Если принять его «постулат. об иерархической субординации частей, простирающейся к надорганизменным уровням, то напрашивается вывод, что истоки биологической организации надо искать, двигаясь по иерархии не от простого к сложному "снизу -вверх", а наоборот - "сверху - вниз", то есть в конечном счете вне организма. Но сам Берталанфи не сделал такого вывода, а объявил признаком живого некую "первичную активность организма", не объяснив этого понятия, а сведя его к другим столь же неопределенным понятиям ("свобода выбора", "эквифинальность" и т. д.)» [18, с. 6].
Такая непоследовательность неизбежно заводила Общую теорию систем в тупик эклектического совмещения синергетиче-ской и системной методологий - тупик, до сих пор выдаваемый за «дальнейшее развитие системного подхода». В действительности обе методологии принципиально несовместимы. Дело в том, что синергетическая методология, при всех своих претензиях на качественную новизну, никогда не выходила за рамки традиционной идеи прогрессирующего усложнения мира [24; 19]. И не могла выйти, поскольку была простой модернизацией языка эволюционной парадигмы. В этом смысле она несла на себе все недостатки последней, что и отметил УР. Эшби: «Так как ни об одной системе нельзя строго утверждать, что она является самоорганизующейся, и так как выражение "самоорганизующаяся" ведет к укоренению весьма пу-
таного и противоречивого представления о данной проблеме, это выражение, вероятно, вообще не следовало бы употреблять» [25].
Системная же методология ориентировала на радикальное переосмысление эмпирических данных эволюционизма с целью включения их в качественно иную парадигму изначально сложного мира. Но поскольку общий уровень коллективного научного сознания к такому переосмыслению оказался не готов, то и само переосмысление приняло форму адаптации собственно-системных идей к традиционно-эволюционистским. Эта-то адаптация и обернулась в конечном счете выхолащиванием сути системных исследований. «Потолком» их достижений явилась, как известно, разработка частных программ и рекомендаций по управлению социально-экономическими и инженерно-техническими процессами [15]. И хотя интерес к проблеме иерархического порядка в отечественной системологии никогда не ослабевал [12], сама проблема стала трактоваться, по преимуществу, как методологически спорная, не способная «привести к позитивным результатам» [21].
2. Уровни иерархии. К счастью для отечественной науки, Общая теория систем оказалась в ней не единственной «стартовой площадкой», стимулировавшей изучение проблемы сложных иерархических систем. Примерно в то же самое время, когда Бер-таланфи только приступал к созданию своей теории, сходные идеи, но осмысляемые с иных позиций и на несколько иной фактологической базе, прозвучали в работах В.И. Вернадского - в его трудах, посвященных исследованию структуры живого вещества.
Отправной точкой для Вернадского явилась необходимость критического пересмотра традиционных научных представлений о начале жизни на Земле - необходимость, вызванная несовпадением эмпирических данных с господствовавшими в науке того времени теоретическими представлениями. Общий ход мыслей Вернадского выглядел примерно так:
«Научно вопрос о начале жизни на Земле сводится . к вопросу о начале в ней биосферы. И только в этой форме он должен сейчас изучаться. Вне биосферы мы жизнь научно не знаем и проявлений ее научно не видим» [5]. «.Должен считаться незыблемым "принцип Реди" («все живое происходит от живого» - С.Г.) - то великое эмпирическое обобщение, которое было установлено в XVII в. и которое неизменно подтверждается научным опытом и наблюдением» [там же]. «Необходимо
см о см
о
считаться с особенностью геохимических функций живых организмов и механизма биосферы, вызывающих сложность жизни, существование неразрывного комплекса организмов, распадающихся на многочисленные морфологически различные формы... Должен был одновременно появиться сложный комплекс живых форм, развернувшийся затем в современную живую природу» [там же, с. 638-639] (курсив мой - С.Г). «Среди миллионов видов нет ни одного, который мог бы исполнять один все геохимические функции жизни, которые существуют в биосфере изначала. Следовательно, изначала морфологический состав живой природы в биосфере должен был быть сложным» [там же, с. 645]. «Вывод о необходимости одновременной чрезвычайно разнообразной геохимической функции в биосфере представителей жизни - является основным условием, определяющим характер ее появления» [там же, с. 647-648].
«Можно только удивляться могуществу консервативных традиций в биологии, - писал один из популяризаторов наследия Вернадского, - благодаря которому эти идеи ... долго заслонялись господствующей концепцией "монополии организма"» [10]. Впрочем, удивляться как раз и не стоило, потому что новые идеи носили не столько биологический, сколько общенаучный теоретико-познавательный характер, выходящий далеко за сферу компетенции собственно биологии. А в самой теоретико-познавательной области новые идеи тоже вступали в противоречие с господствовавшими установками, к чему Вернадский постоянно, хотя и осторожно, привлекал научное внимание. «Мы не можем дать сейчас ясных и точных научных и философских определений ни в одной области изучения природы. Все основные понятия естествознания, как, например, понятие пространства, времени, вещества, химического элемента, движения и т.д., всегда неизбежно <...> заключают элемент иррационального, не поддаются точному и ясному логическому выражению. Мы <...> не в состоянии схватить в логических формах выражений все бесконечное разнообразие природы или какой бы то ни было ее части <...> наше понятие не охватывает того реально изучаемого объекта, для которого оно нами создано. При углублении в это понятие мы неизбежно сталкиваемся с несовершенством нашего логического аппарата, нашего слова, и на всяком шагу будем встречаться с противоречиями между ним и реальной действительностью» [9, с. 181].
Здесь Вернадский, предвосхищая, как всегда, методологическую проблематику,
говорит своими словами о затрудняющей всякое понимание полисемической природе понятий и о проистекающей отсюда бессознательной зависимости мышления (в том числе научного) от языковой семантики, чем и объясняется типичная для его собственного мышления установка на примат эмпирики над философией: «Правильным является <...> стремление, все более и более преобладающее в научных исканиях <...> подходить к изучению ее (жизни - С.Г.) явлений чисто эмпирически, считаться с невозможностью дать ей "объяснение", т. е. дать ей место в нашем абстрактном космосе, научно построенном из моделей-гипотез» [8, с. 237].
Классическим образцом эмпирического подхода к проблеме явилось разделение Вернадским двух, считавшихся взаимосвязанными, вопросов: о начале жизни на Земле и о происхождении видов. «Эволюционный процесс идет в определенной жизненной среде, состав и масса которой неизменны в геологическом времени так же, как неизменна та энергия, которая эту жизненную среду поддерживает. Выйти за пределы этой жизненной среды нельзя путем изучения происхождения видов. А про -блема начала жизни связана с проблемой создания самой жизненной среды, в пределах которой идет жизненный процесс, то есть эта проблема выходит за пределы среды. Жизненная среда - монолит жизни, живая природа - явным образом не представляет случайное, незакономерное явление. Она явным образом имеет определенную структуру, представляет форму организованности, неизменно существующую в геологическом времени и неизменно связанную с организованностью биосферы» [7, с. 171].
Отсюда прямо вытекала постановка вопроса о конкретном способе этой организованности - об иерархии структурных уровней биосферы. Сам Вернадский указывал на уровни одноклеточных и многоклеточных организмов, видовых популяций и биогеоценозов, не говоря уже о самом биосферном уровне. К вариациям на эту же тему свелись и все последующие исчисления иерархии. Так, Н.В. Тимофеев-Ресовский выделял четыре основных уровня: молекулярно-генетический, онтогенетический, популяционный и биогеоценотиче-ский (из содержания его работ видно, что молекулярно-генетическим он называл клеточный уровень, а онтогенетическим -организменный) [23, с. 82-83]. То же - у А.А. Ляпунова: «Следуя известной концепции Н.В. Тимофеева-Ресовского, мы выделяем четыре основных уровня организации жи-
вой природы: клеточный, организменныи, популяционный и биогеоценотический» [14, с. 12]. И почти то же - у В.Н. Беклемишева: «Наиболее сложной из всех систем является живой покров Земли, включающий в свой состав все живые существа нашей планеты. Среди более индивидуальных типов организации мы можем выделить несколько уровней по степени сложности, по конструктивному рангу. Таковы клеточный уровень ... уровень многоклеточного животного, уровень кормуса многоклеточных. (кормус - термин, означающий здесь высшее целое, образованное путем объединения особей многоклеточных - С.Г.) <...> Иерархия последовательно включающих друг в друга . организаций - вот структура живого покрова Земли» [2, с. 27].
Наблюдались, впрочем, и колебания в определении количества уровней, - это видно из работ К.М. Завадского. «Недавно нами было предложено выделять пять основных уровней организации живого: 1 - организ-менный (единица - особь, индивид); 2 - по-пуляционно-видовой (единица - отдельная популяция или группа популяций, то есть вид); 3 - биоценотический (единица - конкретный биоценоз); 4 - формационный (единица - фауна и флора относительно замкнутой биогеографической области, например, тайга, саванна, гилея, тундра); 5 - биосферный (геомерида, или все живое вещество биосферы). В пределах же каждого из основных уровней организации живого предлагалось различать ступени развития.» [10, с. 42]. «Позднее Е.М. Лавренко <.> высказал замечания в пользу объединения двух уровней организации, формационного и биосферного, в единый биостроматический. Это предложение должно быть принято. Таким образом, мы возвращаемся к тем четырем первичным формам организации жизни, которые были предложены В.И. Вернадским. Эти четыре формы организации живого являются членами иерархического ряда, который можно назвать первичным рядом систем (организменная - популяци-онно-видовая - биоценотическая - биостро-матическая)» [там же, с. 42-43].
3. Критерий выделения уровней. Нужно сказать, что с идеями В.И. Вернадского происходит примерно то же самое, что и с идеями Л. фон Берталанфи: они постоянно подвергаются «втискиванию» в прокрустово ложе чуждых им представлений. Причина ясна: общий для этих идей взгляд на мир как на изначально сложный хотя и не считается уже методологически ошибочным, но, тем не менее, остается глубоко чуждым тра-
диционному научному сознанию. Его прежнее категорическое неприятие (как «идеалистического», «виталистического» и т.д.) перешло сегодня в скрыто-инерционную фазу, где идея изначальной сложности мира сосуществует с господствующей идеей его эволюционного усложнения на правах научной экзотики, терпимой лишь по необходимости (по невозможности «запретить»). И это можно понять: своей непривычностью идея изначальной сложности уже на уровне бессознательного рефлекса раздражает ту, преобладающую в плане влиятельности, часть научного сообщества, которая представляет собой рутинную самовоспроизводящуюся «систему правил игры в науку» с ее главным правилом: не задумываться над предпосылками собственного мышления. С другой стороны, идея изначально сложной действительности, до сих пор не имеющая опоры в адекватной себе картине мира, и вправду с большим трудом воспринимается современным научным сознанием, не приученным доверять одной лишь эмпирике.
Типичный пример противоречивого восприятия идей В.И. Вернадского находим у К.М. Завадского, который только что (см. выше) демонстрировал, как свое научное достижение, возвращение к предложенным В.И. Вернадским четырем формам организации живого. В той же работе, чуть ниже, он пишет уже о недопустимости стремления «уточнять» принадлежность систем к тому или иному уровню из-за возникающих при этом затруднений: «затруднения ни в коей мере не должны сбивать исследователей на старые позиции исканий единых иерархических рядов» [там же, с. 45] (курсив мой - С.Г).
Причина выдвигаемого требования вроде бы серьезна: нельзя уточнять принадлежность систем к тому или иному уровню «в большей мере, чем это позволяют сами объекты» [там же]. Но, спрашивается: откуда взялась претензия на знание «меры»? И зачем вообще тогда нужна идея иерархического строения реальности? Ведь главный стимул поиска иерархических рядов, предельно четко сформулированный в Общей теории систем, заключается в обнаружении изоморфизмов как инструмента «минимизации дублирования теоретических исследований в различных научных областях» и «содействия выявлению единства науки пу -тем установления связей между специалистами различных наук» [3, с. 38-40].
Главное же: в чем тогда смысл «возвращения» к идеям Вернадского? Ведь для самого Вернадского вопрос о критерии выделения уровней - далеко не последний: «Мы уже много знаем о многообразии
см о см
о
явлений и уровней жизни, но все еще не понимаем (курсив мой - С.Г.) ее сущности, не можем найти "чего-то" общего, присущего всему многообразию живого, то есть установить критерий живого» [18, с. 4].
Позиция, выражаемая формулой «все еще не понимаем», диаметрально противоположна позиции, выражаемой формулой «ни в коей мере не должны искать.». Вторая позиция подразумевает, что все главное уже нашли, в то время как первая -что все еще не нашли, но хотим найти. И, по большому счету, именно вторая позиция является адекватной самой сущности науки. Вот что, например, писал об уровнях иерархии создатель теории функциональных систем П.К. Анохин: «Мне не раз приходилось слышать замечания, что система с результатом - это "специальный случай" системы. Но тогда очень важно было бы уз -нать, что является у "системы без результата" тем фактором, который обеспечивает переход, выражаясь языком Эшби, "от неорганизованного к организованному", то есть от хаоса взаимодействий к системе?» [1, с. 26]. «Главное качество биологической системы и состоит в том, что она непрерывно и активно производит перебор степеней свободы множества компонентов, часто даже в микроинтервалах времени, чтобы включить те из них, которые приближают организм к получению полезного результата» [там же, с. 27]. А в этом случае и сама «иерархия систем превращается в иерархию результатов каждой из субсистем предыдущего уровня» [там же, с. 39].
Но иерархия результатов потому только и «иерархия», что подразумевает наличие некоего, пронизывающего ее, «инвариантного ядра». А что конкретно должен представлять собой инвариантный результат применительно к уровням биологической иерархии? Вернадский, как мы видели, прямого ответа не дает, хотя и указывает в одном из своих биогеохимических очерков на способность организмов к размножению как на «одно из самых основных -если не самое основное - всегда присущих живому свойств» [7, с. 62]. «Уже К. Линней ясно видел, что это свойство должно считаться основным для живого. Той непроходимой гранью, которая отделяет его от мертвой, косной материи. Мысль о значении этого явления в понимании жизни ярко была выражена более 2000 лет назад гениальной интуицией великого грека Плотина. Многовековой упорной работой натуралистов-систематиков, точных наблюдателей природы, собран здесь огромный запас фактов, но редка область биоло-
гии, куда бы так медленно проникала синтезирующая мысль; где бы так мало явное значение явления отвечало уделяемому ему вниманию» [там же, с. 62-63].
Очевидно, что Вернадский говорит здесь о самовоспроизводстве как о критерии выделения, по меньшей мере, двух уровней организации живой материи: клеточного и организменного. Распространять данный критерий на надорганиз-менные уровни, начала и концы которых недоступны непосредственному наблюдению, он, как эмпирик, не имеет прямых оснований. Но имеет основания косвенные, на которых и заостряет внимание.
Одно из таких косвенных оснований -это сама концепция происхождения жизни как изначально сложного комплекса организмов: единственным научно-оправданным объяснением этой концепции могло бы явиться допущение о существовании в историческом прошлом биосферы ее «матричного обеспечения». Второе косвенное основание связано с теми свойствами живого вещества, которые, «коренным образом изменяя традиционные научные представления о пространстве, времени, энергии и материи», вынуждают ставить вопрос о «космической сущности феномена жизни» [там же, с. 180-197]. Наконец, третье косвенное основание связано с той, во многом еще непонятной, спецификой биосферы, которая определяется ролью в ней человеческого фактора.
Это третье основание заслуживает самостоятельного рассмотрения.
4. Живая действительность. В 1925 году в "Revue generele des sciences" была опубликована на французском языке статья В.И. Вернадского, к основным идеям которой он впоследствии неоднократно возвращался в других своих работах. На русском языке статья была напечатана, с небольшими изменениями, в 1940 году в сборнике биогеохимических очерков. Суть статьи сводилась к следующему.
«В биосфере существует великая геологическая, быть может, космическая, сила, планетное действие которой обычно не принимается во внимание в представлениях о космосе, представлениях научных или имеющих научную основу. Эта сила, по-видимому, не есть проявление энергии или новая особенная ее форма. Она не может быть во всяком случае просто и ясно выражена в форме известных нам видов энергии. Однако действие этой силы на течение земных энергетических явлений глубоко и сильно и должно, следовательно, иметь
отражение <...> в бытии самой планеты. Эта сила есть разум человека, устремленная и организованная воля его, как существа общественного. Проявление этой силы в окружающей среде явилось после мириада веков выражением единства совокупности организмов - монолита жизни - «живого вещества», - одной лишь частью которого является человечество. Но в последние века человеческое общество все более выделяется по своему влиянию на среду, окружающую живое вещество. Это общество становится в биосфере, то есть в верхней оболочке нашей планеты, единственным в своем роде агентом, могущество которого растет с ходом времени со все увеличивающейся быстротой. Оно одно изменяет новым образом и с возрастающей быстротой структуру самых основ биосферы. Оно становится все более независимым от других форм жизни и эволюционирует к новому жизненному проявлению» [там же, с. 47].
В других работах этого же периода Вернадский констатирует факт резкого несоответствия научной (физической) картины мира тому научному (живому, по Вернадскому) труду, который кладется в ее основу. «Невольно зарождается сомнение, не позволяющее натуралистам мириться с приматом математических, астрономических и физико-химических наук, вытекающим из современного научного построения мироздания». И там же: «Ясно, что жизнь неотделима от космоса, и ее изучение должно отразиться - может быть, очень сильно -на его научном облике» [6, с. 411, 436].
Как бы предвидя долгий процесс перевода традиционного научного образа мышления на «неклассические рельсы», Вернадский придает этим своим соображениям, да и вообще всему своему научному творчеству этого периода такую форму, которая, максимально полно используя резервы господствующей парадигмы, в то же время исподволь ориентирует исследовательскую мысль на осознание примата явлений жизни, причем в первую очередь новейших ее явлений, связанных с существованием человека. А все, что выглядело преждевременным в текущих научных исследованиях, нашло свое выражение в прогнозе: «То, что вчера казалось научно невозможным, завтра может оказаться научно необходимым». «Мы подходим к очень ответственному времени, к коренному изменению нашего научного мировоззрения». «Если подтвердится, что жизнь есть не планетное, а космическое явление - последствия этого для биологических и гуманитарных концепций будут чрезвычайны» [там же, с. 417, 437].
Данный прогноз очень долго ассоциировался с гипотезой Г. Рихтера, Г. Гельм-гольца и С. Аррениуса о рассеянных в космосе мельчайших зародышах жизни (Вернадский, кстати, тоже не отвергал идею «панспермии»). На самом же деле речь здесь идет о том, что окружающая нас и включающая нас в себя действительность - это не мертвое пространство-время физиков, дополненное «вкраплениями» в него эволю-ционно возникших биологических образований, а некое неразрывное, аналогичное квантовому, единство наблюдаемой и наблюдающей частей реальности, т. е. живая организация.
5. Матричный принцип и эволюция.
Специфика всякой живой организации заключается в том, что протекающие в ней процессы, внешне похожие на усложнение, на самом деле являются процессами перевода скрытых форм сложности в явные. И уже только поэтому концепция «живой действительности» предполагает осмысление эволюционно-исторической проблематики с точки зрения ее потенциального соответствия структуре матричного принципа.
На практике такое осмысление означает, что явление, которое мы привыкли называть «эволюционно-историческим процессом», нужно образно совместить со структурой матричного принципа и затем посмотреть, что именно представляет собой результат совмещения. Этот результат и должен явиться наглядным объяснением сути концепции «живой действительности».
Общее представление о способе совмещения дает схема на рис. 1.
Из схемы видно, что явление, называемое «эволюционно-историческим процессом», при его наложении на структуру матричного принципа начинает выглядеть как производное двух самостоятельных, но органически вытекающих один из другого самовоспроизводственных циклов (на схеме это «производное» затонировано). Видно, что в предыдущем самовоспроизводственном цикле затонированная часть схемы выполняла дочернюю функцию, а в текущем выполняет матричную (перемена функции обозначена перевертыванием за-тонированного полукружия). Видно также, что незатонированная составляющая предыдущего цикла - это гипотетическая матрица. Наконец, видно, что с точки зрения своего соответствия структуре матричного принципа «эволюционно-исторический процесс» может быть интерпретирован следующим образом:
1 - этап, связанный с прогрессирующим развитием биологических форм, яв-
22
Предыдущий самовоспроизводственный цикл
Текущий цикл
см о см
О
-У---У---У--
Архей - эоплейстоцен Эоплейстоцен - плейстоцен Голоцен
Рис. 1. Последовательность процессов «совмещения».
ляется на самом деле этапом вызревания дочерней системы на гипотетической матричной. Геологически читаемая продолжительность этого этапа - от архея вплоть до начала плейстоцена (плейстоцен - это эпоха великих оледенений).
2 - этап, связанный с промежуточным положением между биологической и социокультурной линиями эволюции, является на самом деле этапом отделения дочерней системы от гипотетической матричной и, соответственно, этапом превращения бывшей дочерней системы в новую матричную систему. Геологически читаемая продолжительность этого этапа совпадает с длительностью эпохи плейстоцена (в конце которой, как считается, на Земле появился палеолитический человек современного вида).
3 - этап, связанный с возрастанием в нем роли антропогенного фактора (начиная с конца плейстоцена и по сегодняшний день), является на самом деле началом нового самовоспроизводственного цикла. Геологически читаемая продолжительность этого этапа совпадает с длительностью текущей эпохи голоцена -от неолита до современной технической цивилизации (где последняя поддается интерпретации в категориях матричного принципа: как «вторая природа», стремящаяся достигнуть уровня сложности «первой»). А память о матрице предыдущего цикла пережиточно сохраняется на этом этапе в мифорелигиозных представлениях об «ином мире» — мире «перво-предков», «демиургов», «людей древнего народа» и т. п.
Разумеется, все сказанное нужно воспринимать в свете соображений В.И. Вернадского о «биологическом (неравномерном) времени».
6. Матричный принцип и биологическое время. Интерпретация всех трех эта-
пов остается пока чисто гипотетической (в ее пользу говорит лишь то, что функцию порубежья между биологической и социокультурной линиями эволюции выполняет именно кризисная эпоха великих оледенений). Но очевидно, что она могла бы считаться доказанной, если бы удалось подтвердить истинность ее основной посылки: то, что мы принимаем за «эволюцию», является на самом деле эпифеноменом (чисто внешним восприятием) более фундаментального — самовоспроизводственного процесса.
Существо задачи можно пояснить на примере с биогенетическим законом: «онтогенез - краткое повторение филогенеза». С точки зрения изоморфизма законов, общих как для видового, так и для биосферного уровней организации живого, этот закон в высшей степени непоследователен. Таким образом, выдвигая на первый план сходство явлений, он как бы затушевывает их различие, состоящее в том, что начало онтогенеза осуществляется в условиях внутриутробной фазы развития (или - иначе говоря - фазы вызревания дочерней системы на матричной), а начало филогенеза обходится, как принято считать, без таковой. Последовательная же интерпретация биогенетического закона должна предполагать наличие «внутриутробной» фазы не только в онтогенезе, но и в филогенезе. А это значит, что необходимо допустить существование в эволюционном прошлом нашей биосферы самого условия и причины эволюции - управляющей матрицы.
Проверка гипотезы возможна на основе концепции В.И. Вернадского о неравномерном (биологическом) времени, — поскольку за исходное при изучении этой неравномерности Вернадский предлагал взять существование поколений [6, с. 434, 435], т. е. все тот же матричный принцип.
Взятый за исходное, матричный принцип подразумевает наличие в самовоспроизводственном цикле фазы, в которой скорость созревания дочерней системы во много раз превышает скорость течения времени в матричной. Например, в многоклеточной самовоспроизводящейся системе интерфаза клеток плода по сравнению с интерфазой клеток материнского организма очень коротка, особенно на начальной стадии «дробления». То же самое должно наблюдаться (в силу постулированного для иерархических структур изоморфизма) и на биосферном уровне: внутреннее время дочерней системы должно течь во много раз быстрее, чем внутреннее время гипотетической матричной - с тем, однако, чтобы постепенно замедляться. То есть время дочерней системы (с которой в данном случае отождествляется наша биосфера) должно характеризоваться его постепенным замедлением.
Характеризуется ли оно таким замедлением на самом деле? Да, если свидетельства такого замедления усматривать в некоторых загадках геологического времени, имеющих отношение к хронологии докембрия и кембрия. «При сравнении геохронологических дат фанерозоя и рифея вырисовывается малопонятная картина. Оказалось, что геологические свиты, осадочные формации и крупные геологические циклы формировались в рифее в 5-8 раз медленнее, чем в фанеро-зое...», хотя «общий тип строения осадочных толщ рифея поразительно сходен с более поздними. При изучении разрезов мы видим те же особенности строения осадочных толщ, одинаковую слоистость пород, одинаковые текстурные признаки. Очевидно, что мы имеем дело с особым явлением - загадкой радиоактивных часов Земли, для которой пока нет удовлетворительного объяснения. Мы можем лишь утверждать, что миллионы лет докембрия и миллионы лет фанерозоя, определенные изотопными методами, -разные величины. Цифры «абсолютного возраста» докембрия, имеющие огромное значение для корреляции разрезов, не могут быть использованы для решения общих вопросов геологической истории, установления ранга стратиграфических подразделений докембрия и других выкладок» [11, с. 73-75].
Понимать это следует так: измерение геологического времени миллионами лет, ставшее возможным благодаря лабораторному использованию изотопных методов, создает впечатление замедленности хода
времени на древнейших стадиях геологической истории Земли по сравнению с позднейшими ее стадиями. Но сопоставление лабораторных данных с данными визуального наблюдения заставляет думать, что измерение геологического времени миллионами лет не дает истинного представления о длительности эволюционного процесса, потому что сама частота «тикания» геологических часов в истории биосферы обнаруживает свойство неравномерности (что и названо «загадкой радиоактивных часов Земли»). Если же в своем начале геологическое время «тикает» с особенно высокой частотой, постепенно снижая ее (а только так и можно интерпретировать «загадку радиоактивных часов Земли»), то данный факт приходится принимать за доказательство замедления внутрибиос-ферного времени.
7. Биологическое время и мифы. Можно предложить «проверку проверки»: если замедление времени в биосфере действительно служит косвенным свидетельством существования в прошлом (до плейстоцена включительно) гипотетической матричной системы, то среди текстов, описывающих мифологическую модель мира «изнутри» (с позиции внутреннего наблюдателя), должен существовать и такой их класс, в котором было бы зафиксировано наличие двух пространственно-временных планов, соответствующих матричному и дочернему, с соответствующей замедленностью времени в матричном.
Обращаясь к самим текстам, мы видим, что, действительно, представление о дву-плановости мифологического пространства является принципиальной его характеристикой (имеется в виду дополнительный к основному план «иного мира», принимающий в позднейших фольклор-но-мифологических текстах форму «верхнего», «нижнего», «подводного» и т.п. - в зависимости от средств его достижения.). Мы видим, далее, что один план всегда принадлежит некой «курирующей силе» (мифическим «первопредкам», «людям древнего народа»), а другой - непосредственным носителям данной мифологической традиции, занимающим подчиненное по отношению к этой курирующей силе место. Мы видим также, что важнейший мифологический мотив - это описание способов перемещения из одного пространственно-временного плана в другой (иллюстрацией к таким описаниям может служить - помимо самих фольклорно-ми-фологических текстов - весь международ-
см о см
о
ный материал по изучению обряда инициации, а также по изучению комплекса шаманских представлений), и что внутреннее время одного из планов, действительно, замедлено по сравнению с временем другого (международный сюжет: герой проникает в иной мир и проводит там некое время, а по возвращении узнает, что дома за несколько часов или дней его отсутствия прошло много лет). Наконец, мы видим, что способ организации обоих планов как единой модели всегда обусловлен ролью объектов, выполняющих в фольклорно-мифологических текстах функцию «пуповины» («мировое древо» и его аллоформы), и что прекращением функционирования этих объектов знаменуется обычно распад двуплановой модели - смена ее исторической «однопла-новой» моделью.
Похоже, что подобного рода перекрестные проверки могли бы быть сколь угодно усложняемы и детализируемы.
8. Матричный принцип и «вторая» природа. Интерпретация последнего этапа эволюционно-исторического процесса (текущего цикла, связанного с возрастанием в нем роли антропогенного фактора) вызовет, по-видимому, наименьшее количество возражений, так как перед традиционно настроенными исследователями уже встает в полный рост загадка сущности «техносферы». Суть загадки - в том, что внутри эволюционного процесса явственно вычленяется особая линия эволюции: создание и усложнение рукотворного мира вещей, Второй Природы, противостоящей структурно и функционально Первой. Состыковать обе линии - в этом и заключается сегодня важнейшая мировоззренческая проблема, от решения которой зависит понимание нами самих себя и своего места в мире.
Решение этой проблемы осуществляется в рамках огромного множества научно-технических направлений. А начало им всем положила в свое время книга, выпущенная Институтом экотехники - международной исследовательской организацией, занимавшейся углубленным изучением биосферы планеты и разработкой экологически рациональных методов ведения хозяйства. Авторы книги, руководители Института, председатель Марк Нельсон и исполнительный секретарь главного проекта «Космические биосферы» Джон Аллен поставили перед собой задачу разработать теоретические основы «биосферики» - комплексной научной дисциплины, изучающей условия жизни и деятельности живых организмов. Начали они с четкого разграничения собственно
биосферы (в их терминологии - «Биосфе-ры-1») и искусственных сред, способных обеспечить нормальную жизнедеятельность человека на Земле и в космосе (в их терминологии - «Биосферы-2»). Отталкиваясь во многом от предвосхищений К.Э. Циолковского, опираясь на труды В.И. Вернадского, широко используя результаты исследований западных ученых, авторы попытались раскрыть механизм взаимодействия «Биос-феры-1» и «Биосферы-2». С этой целью они проанализировали структуру, функции и тенденции развития «Биосферы-2» в ее соот-носимости с основными этапами прошлой эволюции «Биосферы-1», особо отмечая наличие антагонистического фактора между биосферами (скорость роста технических нововведений намного превышает темпы приспособления живой природы к изменениям, вызываемым деятельностью человека). И хотя основная часть книги посвящена сугубо прикладным вопросам, связанным с экологией техники и техникой экологии (все это вместе взятое авторы и называют «экотехникой»), затрагивается и чисто теоретический, мировоззренческий аспект проблемы, особенно в подведении главной мысли о необходимости сохранения «Биос-феры-1» и одновременно неизбежности разрастания компонентов «Биосферы-2» до масштабов, соответствующих масштабу самой Природы [16, с. 32-36].
Нельзя не заметить, что в целом весь этот круг идей (восходящих к софоклов-скому «чтобы узнать вещь, нужно ее сделать») придает метафорическому противопоставлению «первой» и «второй» природы новый, более строгий и глубокий смысл: эволюция «второй природы» предстает перед нами как процесс, ориентированный на достижение ею степени сложности «первой», т. е. она предстает перед нами как выражение структуры матричного принципа. (Спасибо М.Е. Устинову, обратившему мое внимание на высказывание Софокла - прим. С.Г.).
9. «Вторая» природа и мифы. В деталях этой структуры, как и следовало ожидать, узнаются ключевые мифологические архетипы. Вот лишь несколько наиболее очевидных соответствий:
1 - «Вторая природа» - это опредмечен-ное лицо культуры, это рукотворный мир необходимых человеку вещей. Человек вне «второй природы» не может быть назван человеком в полном смысле этого слова; им он становится лишь как обладатель вещи, лишь как неразрывное единство «человек + орудие», «человек + одежда», «че-
ловек + жилище», где «орудие», «одежда» и «жилище» важны не только сами по себе, но и как частные примеры замещения ими некоего подсознательного человеческого идеала - универсального средства достижения целей. Но точно таким же обладателем универсального средства достижения целей является и мифический персонаж, существо двойной природы: «человек + одежда (звериная, растительная, предметная)», «человек + жилище (домовина, храм, очаг и др.)», «человек + орудие (самый широкий круг предметов вплоть до классической фольклорной реминисценции универсального средства - волшебной палочки)». Можно сказать, что мифологическая концепция вещи как бы игнорирует ее «суетную» сторону (технологическую, экономическую, бытовую и т. д.), акцентируя внимание исключительно на сущностной стороне. Следовательно, вещи мифических персонажей - это не те продукты общественного производства и потребления, необходимость постоянного обновления которых, тяготеющая над человеком, делает его «белкой в историческом колесе», а кодовые обозначения чего-то такого, что способно пролить свет на скрытый потенциал самой человеческой природы.
2 - В целевом аспекте «вторая природа» может быть понята сегодня не с точки зрения своего функционального назначения, а с точки зрения отраженного в ее названии идеала («природа»), - это хорошо видно из самой сущности таких научных направлений, как бионика, теория искусственного интеллекта и др. Таким образом, в целевом своем аспекте «вторая природа» наделена очевидной тенденцией к достижению уровня сложности «первой». И если в начале такой тенденции «вещь» выглядит как всего лишь хайдеггеровский «путь творца к самому себе», то в конце «пути» логично ожидать ее превращения в подобие творца.
Но ведь и персонаж мифа - это воплощение его неразрывного единства не только с «чудесным предметом», но и с персонифицированным эквивалентом «чудесного предмета» - с «чудесным помощником» (что, кстати, подтверждается и на производном от мифов материале волшебной сказки: «Рассмотрение помощника неотделимо от рассмотрения волшебных предметов. Они действуют совершенно одинаково» [20, с. 254]). А образ «чудесного помощника» слишком уж явственно отсылает к той, пронизывающей всю мифологическую систему представлений, концепции «двойничества» («близнече-ства», «заместительства» и др.), вне которой и сама эта система попросту «не работает».
3 - Побудительной причиной созидания и совершенствования людьми «второй природы» является их стремление освободить себя от наиболее обременительных сторон собственной трудовой деятельности (весь научно-технический прогресс, по сути, сводится к сотворению все более и более совершенных «чудесных помощников», забирающих на себя львиную долю рутинного труда). Но ведь и в мифах мы видим точно такие же, выражаемые от имени «богов», побудительные мотивы, сопровождающие их демиургическую деятельность. Вот как, в частности, звучат они в одном ассиро-вавилонском тексте, где «боги», изнуренные непосильным трудом, обращаются к Энки (к Великому Премудрому Разуму) с просьбой создать «нечто, что богов заменит», и тот создает, «по образу себе подобному», род человеческий:
Бремя богов на него возложим,
Труд богов поручим человеку,
Пусть несет человек иго божье.
[26, с. 56]
«Мир людей как божьих творений» предстает перед нами в этих строках как вершина возможностей, потенциально скрытых в сущности «второй природы». Но эти же строки содержат в себе скрытое объяснение и той специфики «божьих творений», которую правильнее всего было бы назвать спецификой «выпущенного на волю джинна». На человека возлагаются функции их создателей; поэтому соотношение «творцы - творения» оборачивается в мифах не подчиненностью вторых первым («богов младшего поколения» -«богам старшего поколения», «людей нового народа» - «людям древнего народа» и т.п.), а претензией вторых на равенство с первыми. Отсюда — так называемые «богоборческие» мотивы. И отсюда же - как частный аспект проявления этих мотивов - ситуация, вынуждающая, например, персонажей одного центральноамериканского мифа сетовать: «Разве они по своей природе не простые создания нашего творения? Разве они тоже должны стать божествами?.. Разве они должны стать равными нам, своим творцам..?» [17, с. 82-83].
Все это до некоторой степени объясняет внутреннюю логику причин, делающих неизбежным переход от «удвоения» к «делению». Ведь мир людей, наделенных функциями их создателей — это не только вершина возможностей, потенциально скрытых в сущности «второй природы», но и вершина того изначально заложенного
см о см
о
в отношениях между «первой» и «второй» дения мира, соподчиняющего «творцов» и
природами антагонизма, разнообразные их «творения».
проявления которого (в первую очередь Распадение мифологической модели
экологические) окружают нас на каждом мира влечет за собой и распадение двой-
шагу уже сегодня. А в этом антагонизме - ственной природы мифологических су-
ключ к происхождению самого, может ществ, ее «уполовинивание». Лишенные
быть, загадочного мифологического мо- сверхвозможностей, основанных на сопод-
тива — мотива «конфликта между людьми чиненности с собственными творениями,
и вещами», созвучного по своему смысло- сверхлюди прекращают существование как
вому контексту мотиву «конфликта между естественно завершивший свой полный
богами старшего и младшего поколений». жизненный цикл биоценоз; из сверхлюдей
И в этом же антагонизме - ключ к проис- они превращаются в обычных людей. А как
хождению мотива «гибели богов»: общий обычные люди, они кладут начало биоце-
контекст, в который встроен мотив «ги- нозу нового жизненного цикла, социали-
бели» - это контекст завершающей фазы зируя его структуру закодированной в ме-
космогенеза, фазы окончательного распа- таязыковой семантике памятью.
Список литературы:
[1] Анохин П.К. Принципиальные вопросы общей теории функциональных систем. - М.: Наука, 1971. -36 с.
[2] Беклемишев В.Н. Об общих принципах организации жизни // Бюллетень московского общества испытателей природы. Отдел биологический. Т. LXIX, вып. 2 (март - апрель). - М.: Изд-во Москов. ун-та, 1964. - 159 с.
[3] Берталанфи фон Л. Общая теория систем — обзор проблем и результатов // Системные исследования. Ежегодник. - М.: Наука, 1969. - 203 с.
[4] Берталанфи фон Л. История и статус общей теории систем // Системные исследования: Еже-годн. - М.: Наука, 1973. - 268 с.
[5] Вернадский В.И. Об условиях появления жизни на Земле // Известия АН СССР. VII серия. Отделение математических и естественных наук. - 1931, № 5. - 725 с.
[6] Вернадский В.И. Изучение явлений жизни и новая физика // Известия АН СССР. VII серия. Отделение математических и естественных наук. - 1931, № 3. - 478 с.
[7] Вернадский В.И. Биогеохимические очерки. - М. -Л.: Изд-во АН СССР, 1940. - 249 с.
[8] Вернадский В.И. Биосфера. - М.: Мысль, 1967. - 376 с.
[9] Вернадский В.И. Живое вещество. - М.: Наука, 1978. - 358 с.
[10] Завадский К.М. Основные формы организации живого и их подразделения // Философские проблемы современной биологии. - М. - Л.: Наука, 1966. - 248 с.
[11] Келлер Б.М. Загадки верхнего докембрия // Природа. - 1979, № 1. - 27 с.
[12] Кремянский В.И. Структурные уровни живой материи. - М.: Наука, 1969. - 295 с.
[13] Лефевр В.А. Системы, сравнимые с исследователем по совершенству // Системные исследования: Ежегодник. - М.: Наука, 1969. - 204 с.
[14] Ляпунов А.А. В чем состоит системный подход к изучению реальных объектов сложной природы? // Системные исследования. - М.: Наука, 1971. - 282 с.
[15] Месарович М., Мако Д., Такахара И. Теория иерархических многоуровневых систем / Пер. с англ.; под ред. И.Ф. Шахнова, предисл. чл.-корр. АН СССР Г. С. Поспелова. - М.: Мир, 1973. - 344 с.
[16] Новые книги за рубежом по общественным наукам. 1987. № 3. Рецензия Г. Хозина на книгу Дж. Аллена и М. Нельсона «Космические биосферы». - 64 с.
[17] Пополь-Вух. Родословная владык Тотоникапана / Изд. подготовил Р.В. Кинжалов; отв. ред. Ю.В. Кнорозов. - М. - Л.: Наука, 1959. - 252 с.
[18] Пресман А.С. Идеи В.И. Вернадского в современной биологии. - М.: Знание, 1976. - 64 с.
[19] Пригожин И. Конец определенности. Время, хаос и новые законы природы. - Ижевск, 1999. - 208 с.
[20] Пропп В.Я. Морфология <волшебной> сказки. Исторические корни волшебной сказки. - М.: Лабиринт, 1998. - 512 с.
[21] Садовский В.Н. Системный подход и общая теория систем: статус, основные проблемы и перспективы развития // Системные исследования. Методологические исследования: Ежегодник-1979. - М.: Наука, 1980. - 385 с.
[22] Тахтаджян А.Л. Тектология: история и проблемы // Системные исследования: Ежегодник-1971. - М.: Наука, 1972. - 282 с.
[23] Тимофеев-Ресовский Н.В. Структурные уровни биологических систем // Системные исследования: Ежегодник. - М.: Наука, 1970. - 208 с.
[24] Хакен Г. Синергетика. Иерархия неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. -М.: Мир, 1985. - 419 с.
[25] Эшби У.Р. Принципы самоорганизации / Пер. с англ.; под ред. и с предисл. А.Я. Лернера. - М.: Мир, 1966. - 621 с.
[26] Я открою тебе сокровенное слово (литература Вавилонии и Ассирии) / сост. В.К. Афанасьева и И.М. Дьяконов. - М. 1981. - 351 с.
