CC BY
43
Л. П. Лаптева (Москва)
Славянофильство как основа мировоззрения и научных концепций А. Ф. Гильфердинга
А. Ф. Гильфердинг принадлежит к числу крупнейших русских славистов XIX в. Он исследовал со славянофильских позиций историю западных и южных славян, был не только ученым, но и публицистом, а также общественным деятелем. Его знали в академических и литературных^ кругах как России, так и зарубежных славян. Литература о нем и его творчестве достаточно обширна, но относится в основном к XIX в.; в нашем столетии имя Гильфердинга встречается в литературе все реже, в советское время он был почти забыт, и лишь в 60-е годы началось освещение его творчества как историка-слависта. С биографией Гильфердинга можно ознакомиться по литературе ', поэтому здесь достаточно указать лишь на главные вехи его жизненного пути.
Гильфердинг родился в 1831 г. в Варшаве, где его отец занимал должность директора дипломатической канцелярии при наместнике Царства Польского графе Паскевиче. Предки Гнльфердинга происходили из Саксонии и были католического вероисповедания, но сам он в пятнадцатилетнем возрасте перешел в православие. В 1848 г. Гильфердинг поступил в Московский университет. Там доминировали в это время взгляды западников, возглавлявшихся Т. Н. Грановским, но Гильфердинг примкнул к кружку московских славянофилов, что и определило его будущее мировоззрение. Определенное влияние имел на него А. С. Хомяков, Гильфердинг посещал дом Аксаковых, особенно сблизившись с Константином Сергеевичем (хотя тот и был на двенадцать лет старше начинающего слависта). Их связывала общность взглядов на развитие истории и культуры человечества, прежде всего славянства. По окончании университета Гильфердинг защитил магистерскую диссертацию на лингвистическую тему. После этого он поступил на службу в Министерство иностранных дел, а свой досуг посвящал главным образом научной работе по истории славян, которых он считал «единым племенем», занимаясь каждым из славянских народов как частью целого.
В России 50-60-х гг. XIX в. было мало литературы по истории славян, некоторые аспекты их прошлого вообще не были известны, и Гильфердинг явился родоначальником их изучения в нашей стране. Он был не только приверженцем, но и создателем славянофильской концепции истории зарубежного славянства — ведь основоположники славянофильства, т. е. московские славянофилы 40-60-х гг., этими вопросами не занимались. Однако Гильфердинг заимствовал у них основу подхода к истории
вообще. Так, К. С. Аксаков отстаивал точку зрения, что русский народ имеет свои самобытные жизненные начала, что Россия должна быть этим началам верна и развивать их «как для собственного своего преуспеяния», так и для «исполнения своей миссии в семье человечества»; что знать «иностранное» и пользоваться им необходимо; однако там, где это «иностранное» заглушило или «исказило» самобытные начала русской жизни, оно вредно и должно быть «отстранено». Чтобы познать особенности упомянутых «начал» (а это необходимо для возвращения к ним там, где они «искажены»), славянофилы настаивали на изучении Древней Руси, притом не только теоретически: шла речь и о восстановлении с ней «нравственной связи» части российского общества, образованной «по-европейски». Такую характеристику взглядов К. С.-Аксакова дал сам Гильфердинг2, именно на них базировалось изучение им истории зарубежных славян. Согласно его концепции, все славяне имеют объединяющие их самобытные начала и черты, в то же время отделяющие их от прочих народов Европы. Главную черту общности славян Гильфердинг видел в православии, которое считал «исконной религией» всех славянских народов. Ввиду якобы присущей славянам «кротости» и их «отвращения к насилию», государственность славян была, по мнению славянофилов, основана на «свободных выборах». Каждый народ отождествлялся с обширной «общиной», в которой все важные вопросы решались «демократическим путем». Мнение об «искажении» исходных «славянских начал» в ходе истории Гильфердинг распространяет не только на Россию, но и на другие славянские земли, считая, например, что под влиянием католичества из славянской семьи «исторгнуты» поляки, «изменившие своим самобытным началам». Эта концепция славянской истории прослеживается во всех работах Гильфердинга по истории зарубежного славянства, многие проблемы которой ученый впервые разработал в русской историографии на основе богатого материала источников.
Сходство между мировоззрениями. Гильфердинга и К. Аксакова, состоящее в общем подходе к путям развития славянских народов, совершенно очевидно. Но это не означает, что Гильфердинг является лишь учеником или эпигоном Аксакова. Как известно, основоположники славянофильского направления русской общественной мысли 40-60-х гг. XIX в. высоко ставили независимость суждений и свободу творчества. Сходясь в общих вопросах, они подчас имели разные и даже противоположные мнения по проблемам общественного и исторического развития как России, так и человечества в целом (о чем подробно можно прочитать в книге Н. И. Цимбаева «Славянофильство», 1986 г.). Также и Гильфердинга отличают самостоятельные суждения и построения, особенно если иметь в виду, что ни К. Аксаков, ни другие ведущие славянофилы зарубежным славянством не занимались и что вообще об его истории в России того
времени существовали лишь весьма приблизительные представления. Доказательством тому служит, например, смешение К. Аксаковым таких институтов, как югославянские жупы и русские уделы. В одном из писем К. Аксакову Гильфердинг разъясняет эту ошибку: «С Вашим мнением насчет жуп и уделов не могу согласиться: сходного ничего нет. Жупы предписывают единодержавие, начальники их не бьши в родстве с верховным жупаном, а в иерархической зависимости от него, уделы же происходили от разделения цельного государства, отношение было не иерархическое, а семейное»3.
Сходство же концепций К. Аксакова и Гильфердинга объясняется не только единой славянофильской платформой, но и ее философским источником — немецкой идеалистической философией и романтическими течениями, получившими большое распространение в Европе. В учении Гегеля, например, содержалось утверждение, что каждому народу априорно присущи некие «исходные начала», некая «идея развития», «раскрытие» которой и составляет сущность его истории. К. Аксаков, как и другие славянофилы, применяет эту мысль к объяснению русской истории, Гильфердинг же — к истории зарубежных славян. Исследования славянофилов были направлены на то, чтобы обнаружить у народов упомянутое «неизменное начало», присущее якобы только данному «племени». Ввиду этого одни народы резко противопоставлялись другим, в частности славяне — всем остальным. Всю европейскую историю и культуру славянофилы делили на два самостоятельных «мира» («стихии»), один из которых именовался латинским, латино-германским, католическим, ро-мано-германским, а другой — восточным, греко-славянским, православным. Между обоими мирами славянофилы видели коренные различия, чем и объясняли постоянную их вражду друг к другу. С этих позиций подходил и Гильфердинг к объяснению истории отдельных славянских народов. Важнейший тезис славянофильской теории — в том, что каждому народу присуща определенная «идея» (или линия) развития и что отступление от нее влечет за собой катастрофические последствия, воплотился в ряде работ Гильфердинга. Он опубликовал, опираясь на это положение, обширную «Историю балтийских славян» и большое число мелких сочинений4. До этого русский читатель мог найти сведения по истории балтийских славян в трудах немецких ученых и в «Славянских древностях» чешского слависта П. Й. Шафарика; теперь же круг такой литературы очень серьезно расширился. В первом томе «Истории балтийских славян» рассматривается их древнейшая история. Автор указывает на связи славян с неславянскими соседями и утверждает, что ввиду интенсивного развития связей с иностранцами «у славян Поморья уже с древности выработался и вполне определился полуславянский, получужой быт, тот неестественный быт, который своими противоречиями и
помешал историческому развитию балтийских славян и так много способствовал их падению»5. Описав «племенной быт разных ветвей балтийских славян» и процесс формирования у них господствующего класса, Гильфердинг приходит к выводу, что «через аристократию, ту именно стихию, которую славяне внесли к себе от чужеземцев, вошла гибель к народу поморскому. При водворении христианства и немецкого влияния на Поморье знать тотчас же онемечилась и, приняв все условия германской жизни, получила такую же власть, какую она имела тогда в Германии»6. Изложив вопрос об общественном управлении балтийских славян, Гильфердинг находит их общественную жизнь «бесплодной», ибо «только то способно к истинному живому развитию, что вытекает из самобытных начал народного духа... Именно иностранная стихия в их (балтийских славян. —Л. Л.) быте, аристократия, положила начало их гибели»7. В работе «Борьба славян с немцами на Балтийском Поморье в средние века» Гильфердинг рассматривает взаимоотношения славян с франками, войны Карла Великого с балтийским славянством, вопросы их христианизации. И в этой работе, как и в предшествующей, историк использовал новый материал. Однако в духе славянофильской методологии Гильфердинг утверждает, что многовековая борьба между германцами и славянами была столкновением «теократической империи романо-германской и языческо-теократического племенного союза балтийских славян»; народ способен успешно развиваться только в рамках своей собственной «стихии», не примешивая к ней «чужеродных» элементов. Нарушение этой «заповеди», по мнению Гильфердинга, для народа гибельно; отсюда понятны и причины исчезновения балтийского славянства с исторической сцены8. Другой славянофильский тезис — о православной религии как единственно приемлемой для славян — нашел наиболее отчетливое выражение в богемистических работах Гильфердинга — «Очерки истории Чехии» (1868) и «Гус. Его отношение к православной церкви» (1870). В первой из двух этих работ излагается история названной страны в древности, отмечается, что период до конца XIX в. — это время постепенного подчинения Чехии Западной Европе и сращивания ее с лати-но-германским миром, однако при сохранении «подспудной идеи» народности, так что в XV в., «благодаря преданию о христианстве вселенском», эта идея могла «воскреснуть». Под «вселенским христианством» Гильфердинг понимает христианство первоначальное, которое в концепции славянофилов всегда сближалось с православием и противопоставлялось католичеству9. Воскрешение идеи народности произошло, по мнению Гильфердинга, в форме выражения «исторической задачи» гуситского движения, состоявшей в освобождении от засилья немецкого элемента. Национальные конфликты в Чехии Гильфердинг рассматривает как источник социальных, обвиняя немцев в козникновении всех
раздоров внутри страны. В соответствии со своей концепцией «привнесения» немцами феодализма в славянскую среду, Гильфердинг полагал, что «проникновение немецкого образа жизни... открыло бездну между тремя привилегированными сословиями и бесправною массой народа»|0. Рассматривая религиозный аспект гуситского движения, который особенно подробно освещен в работе о Гусе, Гильфердинг утверждает, что «в своем учении Гус становился на православную почву», но при этом «было бы крайне неразумно думать, что он находился под непосредственным влиянием православной церкви или даже имел о ней понятие»1', настроение же Гуса объясняется тем, что «православная идея теплилась в древних преданиях», ибо начало христианства восходит к «православному крещению Чехии Мефодием»; в Чехии «всегда таился дух оппозиции латинской церкви как факт воспоминания о первоначальной истинной вере - православной» |2. Также и при изложении материала о гуситских войнах Гильфердинг считает исходной точкой таборитского учения идею «восстановления первоначальной церкви». В целом он оценивает гуситское движение как попытку «славянского племени» освободиться от «германских начал».
Славянофильская концепция проводится Гильфердингом и в работах по истории южных славян. Но при этом труды его по истории Сербии и Болгарии представляли собой новое явление в историографии, и не только русской. Это были самостоятельные исследования по вновь открытым источникам, которые, несмотря на славянофильские издержки, положили начало исследованию сербов и болгар13.
Весьма интересной представляется позиция Гильфердинга в отношении Польши. Специальных работ по истории этой страны у ученого нет, но он весьма определенно высказался по «польскому вопросу», который в 60-х гг. XIX в. вновь встал на повестку дня русской общественной жизни в связи с польским восстанием 1863-1864 гг. В этот период в русской публицистике «польский вопрос» стал проблемой номер один, и Гильфердинг выступил по нему как публицист славянофильской ориентации. В 1863 г. в газете «Русский инвалид» ученый опубликовал статью «За что борются русские с поляками?», перепечатанную впоследствии и газетой «День» и. Здесь автор рассмотрел явления русско-польского конфликта на протяжении столетий и пришел к убеждению, что корень борьбы между Россией и Польшей теряется в глубине веков. Уже в XIV в. Польша, по мнению Гильфердинга, принадлежала всеми своими «стихиями» к западноевропейскому миру; она «отгородила» русскую землю от непосредственного влияния латино-германского мира и способствовала тому, что на востоке Европы могли окрепнуть зародыши самобытной славянской жизни. Религия земли русской, полагает Гильфердинг, «взята из мира древнего просвещения», но была иной, чем в Польше, и не ме-
шала развитию самобытности; Польша же, по Гильфердингу, являя собой созревшее под влиянием Запада общество, решила нести католицизм, латинскую образованность, рыцарство другим славянам, особенно восточным; эти стремления разделяли все ее сословия и отдельные лица вплоть до тех шляхтичей, которые дома «ходили в лаптях», но при этом считали русскую землю непросвещенной, мужицкой, выступая здесь как «знатные господа». Однако Гильфердинг считает, что «славянское племя на Востоке» стремилось к внутренней самобытности, а не к стихиям ла-тино-германской Европы. Таким образом, говорит далее автор, темная масса русского народа проявила себя как хранительница и убежище духовной и общественной самобытности славянского племени, а Польша совершила «историческую измену» славянскому делу и в настоящее время выступает «во имя преданий своей прошлой истории» против русской земли и тем самым против исторической будущности всего славянского мира.
Таким образом, Гильфердинг видит в борьбе между Россией и Польшей столкновение латино-германской и греческо-славянской стихий, что и является краеугольным камнем славянофильской истории развития Европы.
Далее автор останавливается на том, как распространяла Польша свое влияние на Восток, захватив русские земли вплоть до Смоленска, Новгорода Северского и Брянска, констатирует, что народ Восточной Руси не признал превосходства польской цивилизации и пожелал остаться при своих жизненных началах — столь сильно уже развилось в русской земле сознание ее внутренней самобытности. Реформы Петра I Гильфердинг признает историческим переломом: они дали возможность принять западную науку и образованность без польского посредничества. Русская земля воспользовалась плодами западной цивилизации и не утратила исходных начал своего самобытного развития. Таким образом, реформы Петра Великого отняли у польской пропаганды на Руси ее «разумную цель» и «упразднили историческую задачу Польши» в отношении к русской земле.
Из этого рассуждения Гильфердинга видна положительная оценка ученым исторического значения реформ Петра I для России, в чем им отказывали более ранние русские славянофилы. Однако в дальнейшем, по мнению ученого, Россия, перед которой Польша была в XVIII в. совершенно беспомощна, сделала «большую историческую ошибку», применив принцип, «чуждый славянским понятиям», а именно установила в землях, приобретенных при разделе Польши, крепостное право вместо того, чтобы уничтожить там это «насаждение Польши». Признав и узаконив в свое время крепостное право, Россия, как полагает Гильфердинг, узаконила владычество шляхетского меньшинства поляков над миллионами русских людей, поэтому поляки продолжали считать себя
господами западнорусских земель и не теряли надежды после их потери восстановить здесь свое политическое владычество, что и приводило к восстаниям против России.
В общем Гильфердинг решительно осуждает крепостное право, что также свидетельствует о принадлежности ученого к классикам славянофильства, которые, как известно, все — без исключения — высказывались против крепостного права, боролись за его отмену, а многие приняли и практическое участие в выработке правовых положений реформы 1861 года 15. В этом заключается один из прогрессивных принципов дореформенного славянофильства. Гильфердинг же осуждает крепостничество не только как несправедливый социальный институт, но и как явление, чуждое «славянской стихии», для которой якобы характерно демократическое и свободное решение общественных вопросов. Резюмируя свои рассуждения, Гильфердинг делает вывод, что борьба поляков с Россией есть результат всей прежней истории, «привившей» славянскую Польшу к «чужому организму», к латино-германскому миру, сделавшей ее носительницей «чуждых славянскому племени исторических начал» 16.
Обсуждая вопрос о путях решения польской проблемы, Гильфердинг останавливается на факторе, который, к слову сказать, совершенно напрасно игнорировался марксистской историографией, а именно на менталитете поляков и русских (хотя мнения Гильфердинга отнюдь не бесспорны). По мнению ученого, польскому характеру свойственны высокомерие, спесь, католический фанатизм и воинственность, развившиеся под влиянием латино-германской стихии, для которой типичны рассудочность и жестокость, — именно эта стихия и «исказила» сущность славянского по происхождению польского народа. Для славян же, сохранивших изначальную племенную самобытность, то есть великороссов, малороссов и белорусов, характерны добродушие, доброжелательность, отсутствие фанатизма. Кроме того, это — «смирный народ», не желающий никого угнетать, Считал Гильфердинг. «Избежавший влияния западной стихии народ славянский» рисуется ученым романтически, в гердеров-ском духе. Именно идеализированное отношение к русскому народу и славянам вообще — одна из важных черт славянофильских мыслителей. Чтобы объявить русский народ «смирным и добродушным», нужно начисто забыть его историю: кровавые бунты и расправы в допетровское время, восстание Пугачева и т. п. (не говоря уже о революции 1917 года, приведшей к истреблению значительной и лучшей части нации. — Л. Л.). Эти явления развились в «смирном» русском народе отнюдь не под влиянием западной стихии, а внутри него самого. Вообще характер нации формируется не под влиянием «внешних стихий», а в зависимости от исторических условий, в которых она развивается, определяющихся множеством факторов, среди которых, конечно, не исключены и внешние
влияния. Но если взгляд Гильфердинга на русский народ его времени нельзя квалифицировать иначе как идеализм и романтизм, а объяснение причин противоречий между ним и поляками утопично, то привлечение ученым к объяснению польско-русских столкновений психологического фактора следует признать плодотворным. В марксистской литературе никак не учитывается характер наций, что является, на наш взгляд, существенным упущением.
Весьма интересно ставится Гильфердингом вопрос о положении Польши в системе Российской империи. Он касается этой проблемы в двух статьях: «В чем искать разрешения польскому вопросу»17 и «Положение и задача России в Царстве Польском»18 (обе опубликованы в 1863 г.).
Справедливость требует предоставить Царству Польскому самостоятельность, замечает Гильфердинг; однако, освободившись от России, Польша, проникнутая «западной стихией», повернется к Западу и обратится против России, так как поляки имеют в своем составе непомерно многочисленный высший класс с его аристократическим духом, с притязаниями на звание и права людей благородных и образованных, которым «предназначено» командовать Россией, представляющейся полякам не иначе как в образе мужика и солдата; имея о себе и своем народе непомерно высокое представление, поляки, по суждению Гильфердинга, обязательно заявят свои притязания на господство над русской народностью. Поэтому России «приходится держать в руках Польшу» ради собственной безопасности; усугубляет положение тот факт, что в Польше построены русские крепости, мощь которых может быть использована против России.
Как видим, позиция Гильфердинга в вопросе о судьбах Польши тоже не выходит за рамки славянофильства, классики которого (как, впрочем, и вообще русские либералы) считали, что все народы имеют право на свободное существование. И если Гильфердинг в данном случае отступает от этого тезиса, то оправдывает свою позицию опять же беспримерным соотношением положений Польши и России, возникшим из-за «измены» поляков коренным славянским началам.
В двух упомянутых статьях Гильфердинг высказался также по крестьянскому вопросу в Польше. Он предлагал русским властям поднять уровень жизни крестьянства, дать ему независимость, наделить землей всех без исключения и т. п., открывая тем самым крестьянству возможность самостоятельного участия в общественной жизни страны путем «крепкой организации» крестьянских общин. Восстановление архаического института общины в селах Царства Польского, где она давно уже отмерла, было, конечно же, идеей утопической, заимствованной из арсенала славянофильской теории, в которой «общинность» является краеугольным камнем большинства построений.
Подводя итоги освещению позиции Гильфердинга по польскому вопросу, следует констатировать, что ей свойственны все основные черты славянофильской концепции истории славян. Заметим, однако, что в целом ученый стоял в польском вопросе на относительно либеральных позициях и в ряде случаев более глубоко и объективно оценивал историю и перспективу польско-русских отношений и возможность решения «польского вопроса», чем, например, революционные демократы, безоговорочно поддерживавшие борьбу поляков против России и подходившие к этому вопросу без учета многих важных факторов, то есть не диалектически.
Примечания
1 См., напр.: Бестужев-Рюмин К. Н. А. Ф. Гильфердинг как историк // Бестужев-Рюмин К. Н. Биографии и характеристики. СПб. 1862. С. 351-358; Лаптева Л. П. К истории русско-славянских отношений 50-70-х годов XIX в. (А. Ф. Гильфердинг и его письма М. Ф. Раевскому) // Вестник Моск. университета. Сер. История. 1976. № 2. С. 34-45; Ее же. Русская историография гуситского движения (40-е годы XIX в. — 1917 г.). М., 1978. С. 49-61; Ее же. А. Ф. Гильфердинг и К. С. Аксаков // Аксаковские чтения. Материалы научных конференций 1985 и 1987 г. Вып. 2/89. М., 1988. С. 35-38; Славяноведение в дореволюционной России. Биобиографический словарь. М., 1979. С. 121 -125; Славяноведение в дореволюционной России. Изучение южных и западных славян. М., 1988. С. 146-148, 171-173, 229-231, 260-262 и др.; Лаптева Л. П. Русско-серболужицкие научные и культурные связи с начала XIX в. до Первой мировой войны (1914 г.). М., 1993. С. 164-189; Ее же. Александр Федорович Гильфердинг как историк зарубежных славян // История и историография зарубежного мира в лицах / Межвузовский сборник научных статей. [Самара], 1997. Вып. 2. С. 183-201; Ее же. Александр Федорович Гильфердинг// Историки России XVIII-XX веков. М„ 1999. Вып. 6. С. 37-45.
2 Гильфердинг А. Константин Сергеевич Аксаков [некролог] // Санкт-Петербургские ведомости. 24 января 1861 г. Из новейшей литературы о взглядах К. С. Аксакова укажем: Цимбаев Н. И. Славянофильство. Из истории русской общественно-политической мысли XIX в. М., 1986.
3 Отдел рукописей Института русской литературы РАН. Ф. 3. Аксаковы. Оп. 9. № 35 - копии писем Гильфердинга К. Аксакову. Цитированное письмо не датировано; судя по содержанию, относится к 1855 г.
4 Гильфердинг А. Ф. История балтийских славян. Т. 1. [Ч. 1]. М., 1855; Его же. О наречии померанских словинцев и кашубов // Известия ОРЯС АН. 1859/60. Вып. 1. Т. 8. Стлб. 41-56; Его же. История балтийских славян. Т. 1. [Ч. 2]. Борьба славян с немцами на Балтийском Поморье в средние века // Архив исторических и юридических сведений, относящихся до России, за 1860-
1861 г. СПб., 1862. Кн. 3. С. 1-124; Его же. Остатки славян на южном берегу Балтийского моря // Известия ОРЯС АН. 1862. Имеется и отд. отт.: СПб., 1862 (191 стр.).
5 Гильфердинг А. Ф. История балтийских славян. Т. 1 [Ч. 1). М., 1855. С. 87.
6 Там же. С. 127.
7 Там же. С. 197.
8 Более подробно см.: Лаптева Л. Л. Проблема германизации полабско-бал-тийских славян в русской дореволюционной историографии // Международные отношения в Центральной и Восточной Европе и юс историография. М., 1966. С. 171-191.
9 Гильфердинг А. Ф. Очерк истории Чехии // Собр. соч. СПб., 1868. Т. 1. С. 353.
10 Там же. С. 357-373.
11 Гильфердинг А. Ф. Гус. Его отношение к православной церкви // Заря. 1870. Октябрь. С. 14 (примеч. 36).
12 Там же. С. 281. Подробно славянофильская концепция гуситского движения, в том числе позиции Гильфердинга, рассмотрена в кн.: Лаптева Л. П. Русская историография гуситского движения... М., 1978.
13 Гильфердинг А. Ф. Письма об истории сербов и болгар. М., 1855.
14 Статья цит. по изд.: Гильфердинг А. Ф. Собр. соч. СПб., 1868. Т. 2. С. 291 -312.
15 Об отношении славянофилов к крепостному праву в России см.: Цимбаев Н. И. Славянофильство... М., 1986. Участие славянофилов в подготовке реформы по отмене крепостного права освещено в кн.: Дудзинская Е. А. Славянофилы в общественной борьбе. М., 1983.
16 Гильфердинг А. Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 308.
17 Там же. С. 312-333.
18 Там же. С. 333-380.
