CC BY
133
Л. П. Лаптева (Москва)
Ф. И. Тютчев и его отношение к западным славянам
О деятельности Ф. И. Тютчева и его роли в русской культуре написано множество книг и статей. Использован, вероятно, весь корпус источников (во всяком случае, наиболее важных) для того, чтобы выяснить его значение как поэта, как мыслителя, как дипломата и т. д. Затрагивался и вопрос о его отношении к зарубежным славянам, но только в общих чертах, при характеристике его взглядов на развитие Европы и на судьбы России в настоящем и будущем. Специального, подробного освещения вопроса, избранного темой настоящей статьи, в литературе нам не встречалось. Между тем потомки вправе знать даже мельчайшие подробности интеллектуально-духовной деятельности Тютчева, ибо он внес существенный вклад в развитие культуры русской нации XIX в.
Следует отметить, что и источниковая база для освещения проблемы отношения Тютчева к западным славянам весьма скромна. Это лишь поэтические послания и обращения, рассуждения в работах публицистического характера и упоминания в письмах. Сколько-нибудь существенной по ее содержанию переписки с кем-либо из славянских деятелей или ученых пока не обнаружено. Однако позиция Тютчева по отношению к западным славянам четко сформулирована и в небольшом имеющемся круге источников. Она определяется его общим мировоззрением, известным как славянофильское.
О славянофильстве написано много литературы, но, поскольку среди исследователей нет единства в оценке сущности этого явления, представляется необходимым изложить собственное понимание важнейших проблем славянофильской идеологии. Прежде всего, славянофильство — типично русское явление, хотя и имеющее некоторые общие черты с панславизмом западных славян. С другой стороны, ясно и то, что славянофильство связано с немецкой идеалистической философией и романтическими течениями, получившими большое распространение в Европе в конце XVIII — начале XIX в. Ведь все теоретики славянофильства были людьми высокообразованными, усвоившими достижения европейской науки. Хорошо известно, что русские молодые люди увлекались в 20-30-х гг. XIX в. гегельянством; к их кружкам примыкали и будущие славянофилы. Путешествуя по европейским странам, они посещали университеты и слушали там лекции немецких философов. Так, братья П. В. и И. В.Киреевские слушали лекции Ф.В.Шеллинга в Мюнхенском университете в 1828 г.
Однако применительно к русским условиям немецкая философия приобрела особые черты. Русские славянофилы развили гегельянство и шеллингианство, переосмыслили немецкую философию в своем духе. В самом факте творческого переноса идей на другую почву, их использования в ином, чем первоначальный, варианте ничего противоестественного нет. Ведь идеи возникают не на пустом месте, а затем постепенно изменяются в зависимости от тех условий, в которых происходит их развитие. Нередко дело доходит и до отказа от прототипа. Так, гегельянская идея о том, что будущее всего человечества определят особенности германского духа, была заменена русскими славянофилами доктриной о том, что Запад уже прожил и отжил свое время и будущее Европы следует связывать с наступлением «свежих славянских сил» по главе с Россией.
Классическим примером переработки германских идей на русской почве является, на наш взгляд, восприятие марксизма в России. Как известно, марксизм впитал в себя черты французского материализма, немецкой идеалистической философии и английской политической экономии, добавив к ним исторический материализм с его теорией классовой борьбы и неизбежности революций. В России была в основном воспринята эта последняя теория, и большевики превратили ее в средство подавления свободы мышления и личности, в собственную догму; прикрываясь марксизмом, они создали на практике режим, совершенно противоположный тому, который имели в виду классики этой идеологии.
Так и славянофильство, связанное с немецкой классической философией, стало самостоятельным философским, этическим и историческим учением, выработавшим собственные оригинальные, хотя и далеко не всегда единые принципы и понятия
Связь славянофильской философии с учением Гегеля проявилась, например, в утверждении, что каждому народу априорно присуще некое «начало», или некая «идея», раскрытие которой и составляет содержание его истории 2. Для славян славянофилы видели такую «идею» в православии, которое нередко отождествлялось ими с ранним христианством. Всю европейскую историю и культуру славянофилы делили на два самостоятельных мира, один из которых именовался латинским, католическим, романо-германским, западным, а другой — восточным, греко-славянским, православным. Между обоими мирами славянофилы усматривали глубокое, коренное различие. Характерными признаками западного мира были для них римско-католическая религия, латинская образованность, рационалистичность мысли и действия, стремление к насилию. Католицизм славянофилы воспринимали как «искажение христианства», порицая в нем элементы «рассудочности», непререкаемость авторитета папы и проч. Протестантство казалось славянофилам естест-
венным продолжением и развитием «рассудочного начала» и стремления к насилию. Проявление «западных начал» славянофилы видели и в государственной жизни романо-германского мира, поскольку эта жизнь, с их точки зрения, возвела насилие в главный свой принцип. В государственных переворотах и революциях Запады также усматривалось стремление к насилию. А восточный мир представлялся славянофилам наследником и истинным хранителем раннего христианства, православие — единственно допустимой формой религии. Этика греко-славянской стихии основывалась, по мнению славянофилов, не на мертвой логике и рассудочности, а на искренней и даже мистической вере, на пылком и бескорыстном чувстве. В результате славяне резко противопоставлялись всем остальным народам; постоянно повторялись утверждения о мессианист-ской роли славянства среди европейских народов, разрабатывалась идея неизбежного выдвижения славянства на первое место в мире среди всех «рас и племен».
Все эти принципиальные положения славянофильства разделялись Тютчевым. Следует, однако, отметить, что классики славянофильства, имея общую принципиальную платформу, расходились в деталях и направлениях своих исследований. Одни посвящали свои труды разработке религиозных вопросов, других же интересовали государственность славянских народов, общественная собственность на землю, так называемая соборность и демократия. Внимание Тютчева привлекал внешнеполитический аспект славянского вопроса, его занимали проблемы славянской взаимности, панславизма и роли России в судьбах славянства. Свои взгляды он изложил в четырех своих статьях на французском языке, опубликованных за границей. Известно, что Тютчев все свои публицистические статьи, а также «записки» и письма писал по-французски. На русском он писал только стихи, но именно этот вид творчества сделал его великой личностью, создавшей культурные ценности непреходящего значения, тогда как политические прогнозы, основанные на романтических фантазиях, не оправдались, реальность оказалась иной, чем та, которую предрекал Тютчев. Его политические доктрины уже к концу жизни поэта стали достоянием истории, но в то же время и показателем способа мышления части русского образованного общества в течение нескольких десятилетий XIX в.
Ввиду того что французский язык был для Тютчева более удобен при выражении его мысли, чем русский, и поскольку поэт прожил половину жизни за границей, в иной культурной среде, его биографы, начиная с И. С. Аксакова и кончая самыми последними авторами XX в., объясняют его приверженность к славянофильству, т.е. явлению чисто русскому, его необыкновенным патриотизмом, преданностью православию, историческими реминисценциями и проч. Некоторые были даже склонны
считать это явление «наитием свыше». Так, историк XIX в., однокашник Тютчева по Московскому университету М.П.Погодин с удивлением писал в некрологе о поэте: «Как, на самом деле, мог он (т.е. Тютчев. — 77.77.), проводя молодость, половину жизни за границей, не имея почти сообщения со своими, среди французских элементов, живущий в чужой атмосфере, где русского духа редко бывало слышно, ...ощутить в такой степени и сохранить, развить в себе чистейшие русские и славянские стремления?»3. Другие авторы подчеркивают, что Тютчев постоянно поддерживал связь с Россией, вел переписку с родными и знакомыми и т. д. Эти доводы представляются нам недостаточно убедительными. Что касается патриотизма Тютчева, то прежде всего надо определить, какое содержание вкладывается в это понятие. Тютчев состоял на русской службе, защищал внешнеполитические интересы страны как дипломат и внутриполитические — как цензор. Будучи классово и материально связанным с Россией — жил на доходы от своих крепостных крестьян, — Тютчев был, конечно, патриотом, как гражданин Российской империи. Но такой тип патриотизма не может быть источником развития «чистейших русских и славянских стремлений». Великий поэт не любил русскую деревню, вообще не любил жить в России — она была для него недостаточно комфортна. Он всегда предпочитал жизнь за рубежом и следовал этому желанию, если только позволяли обстоятельства.
Нет сведений и о том, что Тютчев был особо набожным православным человеком. Православная религия была для него не столько делом чувства, сколько категорией философской, предметом размышлений и теоретических обобщений. В частной жизни он много грешил против православия: не соблюдал супружеской верности, имел незаконных детей, нарушал христианские заповеди о браке. В целом представляется, что православие для Тютчева было предметом рационалистического подхода к явлениям — как и отношение к христианству, свойственное, по мнению славянофилов, католикам и протестантам.
Что касается его общения с русским образованным обществом, то оно могло осуществляться с интеллектуалами, также приобщившимися к западной культуре, со средой, в которой обсуждали немецкие и другие книги, так как русская литература была бедна собственными произведениями подобного рода. Журналов выходило мало, а прошлое было представлено лишь полуромантической «Историей государства российского» Н.М.Карамзина. Славянофильские взгляды Тютчева сложились вне России и без ее влияния. Они сформировались на основе того же источника, что и взгляды славянофилов, живших в России. Один и тот же источник нередко порождает идентичные идеи в области общественной мысли, чему есть много примеров. Тютчев сформировался в обществе, где господствовала философия Гегеля. Русский поэт был лично знаком с
Ф.В.Шеллингом, они неоднократно вели долгие беседы о судьбах России и Германии. П. В. Киреевский отметил в своем дневнике после встречи с Шеллингом: «Очень хвалил Тютчева. Это превосходный человек, очень образованный человек, с которым всегда охотно беседуешь» 4.
Таким образом, как славянофил Тютчев сформировался на основе немецкой философии, а для этого не было необходимости жить в России и вспоминать о своих детских впечатлениях или иметь русских слуг.
Отношение Тютчева к западным славянам определялось именно его славянофильским мировоззрением. Так, рассуждая о судьбе Австрии и предрекая ей неминуемый распад под воздействием антихристианских и революционных элементов европейской цивилизации, Тютчев говорит, что в этой ситуации проблемы австрийских славян сводятся к следующему: «Или остаться славянами, став русскими, или же стать немцами, оставаясь австрийцами» 5. Но, по мнению И.С.Аксакова, автора первой серьезной биографии Тютчева, а также теоретика славянофильства, Тютчев под словами «стать русскими» вовсе не разумеет «ни государственного закрепощения, ни обрусения в тесном смысле слова». Он считал, что «славяне должны стать гражданами Греко-славянского мира, которого душою, без сомнения, может быть и есть только Россия, — или же погибнуть прежде всего духовно, т. е. утратить свою нравственную народную самостоятельность» 6. Сущность мнения Тютчева состоит в том, что неправославные славяне могут спасти в себе славянскую народность только «под условием возвращения в православие, т. е. восстановления единства и общения церковного со всем православным Востоком или, собственно говоря, с Россией»7.
История показала, что пророчества Тютчева не оправдались. Австрия, правда, распалась через 75 лет после того, как он ей предрекал такую судьбу. Но ни один славянский народ из входивших в Австрийскую монархию не бросился в объятия России и православной веры. Все они создали свои независимые государства. Политические доктрины имеют вообще ограниченную актуальность и существуют непродолжительное время. Что же касается философских рассуждений, то ценность их — воздействии на развитие человеческого мышления, определяющего прогресс общества, — прикладного значения не имеет; как правило, политики не руководствуются философскими теориями даже гениальных мыслителей.
Славянофильскую точку зрения развивал Тютчев и в отношении Польши. «Из всех ветвей славянского племени, — считал он, — польская сильнее всех отторглась от славянского братства, отрешилась от существеннейших стихий славянства, изменив духу славянскому, предавшись на сторону Запада, приняв в душу, в кровь и плоть своей национальности латинство и таким образом связав свою судьбу с судьбою всего латинствую-щего западного мира»8. «„Польша фанатически католическая, примыкаю-
щая всем существом своим не только вообще к Европейскому, но в частности даже к Романскому миру; Польша неистово враждебная православию, вне которого немыслима славянская духовная самобытность, враждебная России, враждебная всем славянским племенам, даже и неправославным, но сохранившим память о своем племенном единстве. Польша, служащая аванпостом Латино-Германскому Западу против славянской России, поборницею его замыслов против целости и самостоятельности Славянства <.. .> Польша Шляхетская, презирающая крестьянина" — такая Польша казалась Тютчеву отступницей славянства, „изменницею своей собственной народности и <...> подлежала лишь извержению из славянской семьи" <...> Не подлежал, конечно, извержению самый польский народ, польская племенная особенность; но та „фальшивая польская национальность", которую сочинила польская шляхта, <.. .> и которую приняли под свое покровительство Панство и Революция — эта фальшивая национальность в глазах Тютчева была осуждена историей на неминуемую гибель» 9.
Иное отношение было у Тютчева к чехам, что объясняется по меньшей мере тремя обстоятельствами. Во-первых, по мнению Тютчева, католицизм был навязан чехам насильственно, извне. Во-вторых, чехи получили православие из рук славянских первоучителей Кирилла и Мефодия и всегда «стремились» возвратиться к «истинно славянской вере», доказательством чего было, в частности, гуситское движение XV в. И в-третьих, в Чехии существовал определенный слой деятелей национального движения, исповедовавших теорию так называемой славянской взаимности, а в определенный исторический период эта теория имела даже русофильское направление.
Часть сформулированных Тютчевым положений имела историческую основу, другие же были ее лишены. Так, христианская вера проникла к чехам от баварских миссионеров, а кирилло-мефодиевское влияние было непродолжительным. Но главное в этом вопросе —отсутствие исторических доказательств того, что вариант христианства, принесенный в Центральную Европу греческими миссионерами, является православным; ведь сама их миссия была осуществлена еще до разделения церквей; организационно епархия Мефодия подчинялась Римской курии, и в Риме были рукоположены первые ученики Кирилла и Мефодия.
Что касается гуситского движения, то это сложное многоаспектное явление, занявшее 85 лет чешской истории, с точки зрения конфессиональной представляет собой раннюю европейскую Реформацию. Ни Ян Гус (по его имени названо все движение), сожженный на костре католической церковью за «ересь», ни его сторонники не имели понятия о православии; в русских летописях XV в. Гус назван еретиком. В русской исторической литературе 40-70-х гг. XIX в. теория православного характера гуситского движения была широко разработана славянофилами, и Тютчев полностью ее воспринял. После гуситского движения, в XVII в.,
в Чехии победила Контрреформация, и население было насильственно окатоличено. В этом тезисе Тютчев прав. Что же касается теории славянской взаимности, то она на чешской почве существовала в нескольких вариантах. Но Тютчев, как и другие славянофилы, не понимал, например, австрославизма, который хотя и ратовал за объединение славян, но только при условии сохранения Австрии и под ее эгидой. Поэтому, будучи знаком с деятельностью адептов австрославистской ориентации, например с Ф. Л. Ригером, Ф. Палацким, он не поддерживал с ними связей, так как наряду с тезисом о сохранении Австрии политики этого направления выступали еще и за ее федеративное устройство на основе конституции. Убежденного монархиста Тютчева (какими были и все славянофилы) такая программа не устраивала.
Из современных ему чешских деятелей Тютчеву особенно импонировал русофил Вацлав Ганка (1799-1861). Этот деятель периода чешского национального возрождения сыграл в истории своей страны важную и в то же время противоречивую роль. Библиотекарь Чешского национального музея, литератор, издатель памятников древней славянской письменности, стихотворец и славянский патриот, В. Ганка способствовал превращению Праги в центр изучения славянства. В библиотеке Чешского национального музея благодаря его усилиям были сосредоточены огромные богатства духовного творчества славян: рукописи, книги, газеты, брошюры и проч. И все эти ценности были доступны тем лицам, которые занимались изучением славянства. Особенно важно это было для славистов из России, где именно в первой половине XIX в. начался процесс развития науки о славянах. Из патриотических соображений Ганка сочинил несколько рукописей и выдал их за подлинные древние чешские памятники. Фальсификаты нанесли большой урон чешской и вообще славянской науке, так как на их основе писались научные сочинения по многим гуманитарным областям. Все русские слависты XIX в. вплоть до 80-х гг. верили в подлинность двух этих рукописей — Краледворской и Зеленогорской (РКЗ)10. Славянофилы восхищались высокой духовной культурой древних чехов, видя в этих «памятниках» доказательство превосходства славян над немцами. И Тютчев не был в этом отношении исключением.
В первый раз Тютчев встретился с Ганкой в Праге в 1831 г. и 25 августа (6 сентября) расписался в его альбоме. Обычно временем первого контакта Тютчева с Ганкой в литературе называют 1841 г., когда русский поэт написал в альбом чешского деятеля стихотворение «Вековать ли нам в разлуке?». Но русский ученый В.А.Францев, великолепный знаток документов о чешско-русских связях XIX в., отыскал подпись Тютчева в том же альбоме, сделанную на 10 лет раньше п. — А 16 (28) апреля 1843 г. Тютчев послал из Москвы письмо Ганке с благодарностью за присланную книгу. Скорее всего это было новое издание Краледворской руко-
писи. Тютчев писал: «При виде этой пресловутой книжицы в ее новом щегольском наряде, этих многоразличных, многозначительных письмен одной Великой семьи — особенно при виде Вашего имени, я снова очутился в Праге, под золотистыми струями вашей знаменитой Молдавы, на высотах Градчина, в тихой и минутной беседе с Вами, милостивый государь» 12. И далее Тютчев необыкновенно поэтично характеризует Прагу и в заключение говорит, что на днях отправляется в Россию, где имя Ганки ценится как «европейская именитость», где дорожат им как «родовым достоянием» и где «по мере развития народного самосознания растет и крепнет сочувствие с Вами и с Вашими» |3.
Этому поборнику славянской взаимности, чешскому русофилу Тютчев посвятил несколько стихотворений. В 1867 г. он даже вспомнил его (уже покойного) следующими словами:
Ты, стоящий днесь пред Богом, Правды муж, святая тень, Будь вся жизнь твоя залогом, Что придет желанный день. За твое же постоянство В нескончаемой борьбе Первый праздник Всеславянства Приношеньем будь тебе!
Вообще в поэтическом творчестве на славянскую тему отражается мировоззрение Тютчева. Отклики на события славянской истории выражаются им либо в аллегорической форме, либо в виде поэтического образа. Так, в стихотворении «Гус на костре» мы находим мысль Тютчева о лживости католического христианства. Здесь рисуется образ праведного мужа, воспевается «римской лжи суровый обличитель, борец за правду божью и свободу». А в последних четверостишиях поэт призывает народ чешский:
О, доверши же подвиг свой духовный И братского единства торжество!
И цепь порвав с юродствующим Римом, Гнетущую тебя уж так давно, На Гусовом костре неугасимом Расплавь ее последнее звено.
Отметим, однако, некоторую недостоверность исторических фактов, допущенную поэтом. Говоря об обстановке, в которой проходила казнь Гуса, Тютчев замечает:
Тут вероломный кесарь и князей Имперских и духовных сонм верховный,
И сам он, римский иерарх в своей Непогрешимости греховной.
Строго говоря, на казни Гуса не присутствовали ни император, ни римский папа, ни даже кардиналы. Вообще процесс над Гусом был проведен кардиналами, казнь же осуществлялась палачами. Но кто желает исторической точности, тому следует обращаться к хроникам; поэзия же не является историческим источником. Поэтический образ, созданный Тютчевым, восхищает и потрясает своей тонкостью. Выражение «в своей непогрешимости греховной» подчеркивает сущность католической церкви, ее лицемерие и аморальность.
Вообще в политическом творчестве Тютчева нашли выражение все его взгляды на славянство. В стихах он осуждает «измену поляков» православию и их притязания в отношении России, призывает к единению славян. Особенно примечательно в этом аспекте его стихотворение, написанное в 1867 г. в связи с приездом представителей разных славянских народов (в основном австрийских) на московскую этнографическую выставку. Это событие впоследствии получило название «Славянский съезд», хотя съезда в современном смысле слова не было: не было никакой повестки дня, заседаний и т. д. Произносились речи на обедах и раутах, в изобилии устраиваемых славянофилами и московскими властями. Тютчев приветствовал гостей своими стихотворениями, в которых он высказал свой взгляд на прошлую и современную ему жизнь славян и на значение России для их будущей судьбы. Вот одно из таких стихотворений:
Привет вам задушевный, братья, Со всех Славянщины концов
Привет наш всем вам, без изъятья! Для всех семейный пир готов! Недаром вас звала Россия На праздник мира и любви; Но знайте, гости дорогие, Вы здесь не гости, вы — свои! Вы дома здесь и больше дома, Чем там, на родине своей, —
Здесь, где господство незнакомо Иноязыческих властей. Здесь, где у власти и подданства Один язык, один для всех, И не считается Славянство За тяжкий первородный грех! Хотя враждебною судьбиной И были мы разлучены,
Но все же мы народ единый Единой матери сыны; Но все же братья мы родные! Вот, вот что ненавидят в нас! Вам не прощается Россия, России — не прощают вас! Смущает их, и до испугу, Что вся славянская семья В лицо и недругу и другу Впервые скажет: — Это я! При неотступном вспоминанье О длинной цепи злых обид Славянское самосознанье, Как божья кара, их страшит!
Давно на почве европейской, Где ложь так пышно разрослась, Давно наукой фарисейской Двойная правда создалась; Для них — закон и равноправность, Для нас — насилье и обман, И закрепила стародавность Их как наследие славян. И то, что длилося веками; Не истощилось и поднесь И тяготеет и над нами — Над нами, собранными здесь... Еще болит от старых болей Вся современная пора ... Не тронуто Косово поле, Не срыта Белая гора!
А между нас, — позор немалый, — В славянской всем родной среде, Лишь тот ушел от их опалы И не подвергся их вражде, Кто для своих всегда и всюду Злодеем был передовым: Они лишь нашего Иуду Честят лобзанием своим. Опально-мировое племя, Когда же будешь ты народ? Когда же упразднится время Твоей и розни и невзгод,
И грянет клич к объединенью, И рухнет то, что делит нас? Мы ждем и верим Провиденью — Ему известны день и час... И эта вера в правду Бога Уж в нашей не умрет груди, Хоть много жертв и горя много Еще мы видим впереди ... Он жив — Верховный Промыслитель, И суд его не оскудел, И слово царь-освободитель За русский выступит предел...
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Пыпин А. Н. Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х годов. 2-е изд. СПб., 1890. С. 248.
2 Ильинский Г. Что такое истинное славянофильство // Славянский век. 1901. № 33-34. С. 263.
3 Цит. по: Общественная мысль и славистическая историография. Конференция 12 апреля 1989 г. Экспресс-информация. Калинин, 1989. С. 9. (Изложение доклада М.Ю.Досталь «Славянский вопрос в творчестве и общественно-политической деятельности Ф. И. Тютчева».)
4 Цит. по: Иван Сергеевич Аксаков и его биография Федора Ивановича Тютчева. Комментарии. М., 1997. С. 59.
5 См.: Аксаков И. С. Биография Федора Ивановича Тютчева// Аксаков И. С. Сочинения. М., 1886. С. 215. (Факсимильное издание — М., 1997.)
6 Там же.
7 Там же.
8 Там же. С. 224.
9 Там же. С. 278-280.
10 См. об этом: Лаптева Л. П. Крапедворская и Зеленогорская рукописи // Рукописи, которых не было. Подделки в области славянского фольклора. М., 2002. С. 11-242.
11 Письма к Вячеславу Ганке из славянских земель / Изд. В.А.Францев. Варшава, 1905. С. 1129.
12 Там же.
13 Там же. С. ИЗО.
