CC BY
64
И. В. Чуркина (Москва)
Славяне на Всероссийской Этнографической выставке и Славянском съезде в Москве
Всероссийская Этнографическая выставка и Славянский съезд в Москве проходили в то время, когда Россия стала оправляться от удара, нанесенного ей поражением в Крымской войне. Эти события стали для российского общества и правительственных кругов одним из факторов, способствовавших укреплению национальной гордости,--поднятию уверенности в своем могуществе. А до этого были реформы Александра II — крестьянская, судебная, военная и др., пышное празднование тысячелетия Российского государства. В 1863 г. был принят новый университетский Устав, разрешавший открытие при университетах научных обществ. Одним из первых в том же 1863 г. было основано Общество любителей естествознания при Московском университете. И уже в 1864 г. в его руководстве возникло предложение устроить Антропологиче-ско-этнографическую выставку народов России. Инициатором его выступил экстраординарный профессор Московского университета антрополог А. П. Богданов, молодой энергичный человек, которому не исполнилось и тридцати лет. Идея проведения Этнографической выставки с самого начала получила поддержку правительства: ее почетным президентом стал великий князь Владимир Александрович. На выставку предполагалось истратить 20 тысяч рублей серебром. 24 ноября 1865 г. на заседании Общества было представлено мнение профессора Московского университета Нила Александровича Попова о создании на выставке специального раздела, посвященного зарубежным славянским народам. Необходимость этого раздела Попов аргументировал следующим образом: во-первых, славяне должны служить предметом первого сравнения при изучении русской народности, как родственные ей племена; во-вторых, многие славяне (поляки, сербы, болгары) живут в самой России, многие славяне приходят в нее на заработки. Предложение Попова было принято с воодушевлением. Сношения с австрийскими славянами и приобретение у них национальных костюмов и предметов быта было поручено протоиерею православной церкви при русском посольстве в Вене Михаилу Федоровичу Раевскому, которого С. А. Никитин считал наиболее важным агентом Славянских комитетов за границей
Раевский охотно взялся за дело. В Вене ему удалось издать специальную брошюру, посвященную выставке «Die Russische etnographische Ausstellung in Moskau» (Wien, 1866); обращения комитета выставки и
инструкции по сбору этнографического материала были напечатаны во многих славянских газетах2. По просьбе Раевского редактор венской газеты «Slawische blattes» хорват Абель Лукшич в мае 1866 г. посетил Пешт, Нови-Сад, Вуковар, Загреб, Любляну, где вел переговоры с виднейшими национальными деятелями славян о посылке на Этнографическую выставку этнографических предметов своих народов. Лукшич не только разговаривал непосредственно со славянскими лидерами, но и опубликовал в своей газете призыв направлять в Москву этнографические материалы3.
На призыв Раевского откликнулись многие славянские деятели. И это было связано не только с их симпатиями к России, но и с той политической обстановкой, которая сложилась в то время в Габсбургской монархии. С начала 1860-х гг., с установлением в ней определенных конституционных норм, там шла борьба за преобразование Австрийской империи на централистской, дуалистической или федералистской основе. Славянские политики выступали за федерализм, венгры и часть австрийского двора — за дуализм, немецкие либералы и большая часть австрийского двора — за централизм. К середине 1860-х гг. стало ясно, что в правящих кругах Австрии все большую поддержку получают идеи дуализма. Против этого были решительно настроены все славяне. Чехи и словенцы, должные остаться под властью Вены, опасались усиления германизации против них, хорваты, сербы, словаки, отходившие под Будапешт, боялись мадьяризации. Застрельщиками борьбы против дуализма выступали чехи. В 1865 г. чешский лидер Ф. Палацкий опубликовал серию статей под заглавием «Идея австрийского государства». В них он доказывал, что дуализм опаснее, чем полная централизация, и давал свой план преобразования Австрии на федералистских началах. Палацкий отвергал обвинение чехов в панславизме, однако недвусмысленно замечал: «День провозглашения дуализма непреодолимо станет днем рождения панславизма в егр наиболее нежелательной форме... Существовали мы до Австрии, будем существовать и после нее» 4. Подобные настроения были характерны и для деятелей других славянских народов. При росте угрозы германизации для одной части и мадьяризации — для другой, пропаганда политической опоры на Россию являлась орудием борьбы за национальное существование славян в Габсбургской монархии.
Определенный перелом в отношении к славянам произошел после поражения в Крымской войне и среди правящих российских кругов. Война показала всю несостоятельность надежд России на союз трех императоров. Утверждение М. П. Погодина, что единственными союзниками России в Европе являются славяне, «родные нам по крови, по языку, по сердцу, по истории, по вере»5, встречало известное сочувствие и в обществе, и в правительственных кругах. После вступления на
престол Александра II произошла смена министра иностранных дел — вместо графа Нессельроде, выступавшего за союз с Пруссией и Австрией, весной 1856 г. министром иностранных дел был назначен князь А.М.Горчаков. Многие из его окружения сочувствовали славянам. Главное внимание русские правительственные круги уделяли славянам Османской империи. Однако и к национальным деятелям Австрийской империи они проявляли определенный интерес. Так, в 1862 г. во время празднования тысячелетия России 30 человек из славян получили российские ордена, из них 28 являлись австрийскими подданными.
Таким образом, говоря о приглашении славян на Этнографическую выставку в Москве Обществом любителей естествознания и о достаточно активном отклике на него славянских деятелей Австрии, надо иметь в виду и политические причины этого события.
Для сбора этнографических предметов Раевский обратился с просьбой к наиболее влиятельным культурным организациям славян и отдельным их деятелям. В Праге он связался с крупным чешским ученым, историком и фольклористом Карелом Эрбеном, избранным в 1856 г. членом-корреспондентом Петербургской Академии наук. 28 сентября 1866 г. Эрбен сообщал Раевскому, что раздал часть присланных ему объявлений об Этнографической выставке своим знакомым, а часть оставил для рассылки в провинцию. Эрбен отмечал, что поскольку чешские национальные общества очень бедны, то надеяться на их помощь не приходится. Их бедность он объяснял военными действиями, которые проходили на территории Чехии во время неудачной для Австрии войны с Пруссией в 1866 г. Сам Эрбен уже съездил в Домжалицы к ходам, некогда охранявшим западные границы Чехии. Там с помощью местного священника Гаека ему удалось заказать у портного несколько мужских и женских костюмов — для холостых и женатых. Вскоре Эрбен предполагал поехать в Пльзень, чтобы и там у портного заказать мужские и женские костюмы. Он жаловался, что крестьяне не желают фотографироваться, так как считают, что сфотографированный обязательно умрет через год. Эрбен обещал оплатить костюмы из своих средств и после их получения сразу же отправить Раевскому 6.
В словенских землях Раевский обратился к самому влиятельному политику того времени Янезу Блейвейсу, редактору главной словенской газеты «Кметийске ин рокоделске новице» («Сельскохозяйственные и ремесленные новости») и одному из руководителей Словенской матицы. 20 октября 1866 г. Блейвейс сообщил Раевскому, что по уставу Словенская матица не может принять участие в Этнографической выставке. Однако он обещал прислать два костюма — мужской и женский — из Крайны с необходимыми фотографиями. Блейвейс отмечал, что послал письма каринтийскому священнику Матии Маяру и штирийскому адвокату
Радославу Разлагу с просьбой прислать на выставку костюмы каринтий-ских и штирийских словенцев 1. Блейвейс выполнил свое обещание относительно костюмов краинцев, которые он купил на средства свои, своих братьев и словенских политиков Л. Томана и Э. Косты. В октябре 1866 г. пришел богатый дар от Матии Маяра, настоятеля прихода в Горьях в Зильской долине. Маяр был активным национальным деятелем словенцев уже в 1830-е гг., сочувствовал иллиризму, собирал фольклор по словенским деревням, работал над созданием сначала единого языка для всех южных славян, затем — общеславянского языка. 26 октября 1866 г. Раевский радостно писал Попову: «Словенцы нам присылают краинскую (каринтий-скую. — И. Ч.) свадьбу из шести лиц со всем прибором только без коня и телеги»8. На основе подарка Маяра была создана лучшая композиция в Славянском отделе на Этнографической выставке в Москве.
В Далмации наиболее известен Раевскому был сербский национальный деятель Божидар Петранович, инициатор учреждения в 1862 г. Далматинской матицы. В первое время он являлся ее главою. Далматинская матица объединяла в своих рядах славян православного и католического вероисповедания. На обращение Раевского по поводу сбора экспонатов для Этнографической выставки Петранович ответил 1 (13) ноября 1866 г. В письме он жаловался на бедность далматинцев, которые на просьбу Матицы прислать национальные костюмы написали ему об отсутствии у них средств на их покупку. Сама Матица может выделить на этнографические материалы только 300 флоринов. От патриотов Петранович смог получить деньги на мужской костюм из Задарского среза и на женскую и мужскую одежду и фотографии из Будванского среза. Возможно, ему удастся еще получить две куклы в национальных костюмах из Синьского среза9.
В Галиции главным помощником Раевского стал Яков Федорович Головацкий, профессор Львовского университета, писатель, фольклорист, историк. В письме от 19 (31) мая 1866 г. он извещал Раевского, что сообщение об Этнографической выставке разослал русинским национальным деятелям Галиции, Буковины, Угорской Руси. Галицко-русская матица выделила для нее 200 гульденов. Головацкий жаловался, что особенно трудно получить фотографии — жители деревень в окрестностях Тарнополя, Станиславова, Перемышля, Черновиц отказались фотографироваться, поэтому ему пришлось удовольствоваться снимками крестьян-депутатов Львовского сейма в национальных костюмах. Не удалось достать фотографий русинов из Буковины и старообрядцев. Однако Головацкий надеялся еще получить костюмы гуцулов и лемков. В сборе материалов ему помогали иеромонах монастыря в Мукачево Анатолий Кра-лицкий, учитель Торонский, священники Новаковский и Тит Блонский. 21 февраля (5 марта) 1867 г. Головацкий писал Раевскому, что отослал накануне по железной дороге в Краков, а оттуда в Варшаву и Москву
костюмы трех этнографических групп русинов, 56 фотографий и 23 акварели, на которых изображены русины. Часть этих акварелей Головац-кий собрал сам за 10 лет10.
Если славянские деятели австрийской части Габсбургской монархии сталкивались при сборе экспонатов только с нехваткой средств и с суевериями крестьян, то в венгерской части существовал еще страх местного населения перед властями. В Словакии опорной фигурой в сборе предметов для этнографической выставки был вице-председатель Словацкой матицы Вильям Паулины-Тот, видный журналист и политик. Об этом сообщил Раевскому 20 октября 1866 г. секретарь Словацкой матицы Мартин Крамар11. Письма Паулины-Тота Раевскому показывают, с какими трудностями ему пришлось столкнуться при добывании экспонатов. 2 декабря 1866 г. он сообщал: «У меня мало надежды на благополучный результат, потому что нищета здесь у нас слишком велика, и народ вследствие чересчур сильного мадьярского гнета испытывает бесконечный страх перед всем, что касается России».
В хорватских землях, Хорватии и Славонии, сбором экспонатов для выставки занимался учитель географии в загребской гимназии Петар Маткович, который был назначен секретарем хорватского комитета по делам Этнографической выставки в Москве. Судя по его письмам Раевскому, ему удалось отправить в Москву шесть кукол в национальных костюмах из Славонии, несколько фотографий, три музыкальных инструмента — в качестве дара, а также мужской и женский костюмы жителей Военной Краины. Последние Маткович просил вернуть после окончания выставки, так как они стоят 80 форинтов п.
Кроме того, Лукшичу во время его поездки по хорватским землям удалось договориться с сербом Александром Вукашиновичем, депутатом хорватского сабора от Вуковара, и фабрикантом из Осиека хорватом Феликсом Лаем, которые обещали прислать экспонаты на Этнографическую выставку 13.
Раевскому приходилось собирать экспонаты для Этнографической выставки не только среди австрийских славян — к нему они приходили и из Черногории. По-видимому, приобретение черногорских национальных костюмов было поручено русскому консулу в Дубровнике К. Д. Петко-вичу. Но ему, по всей вероятности, было сложно связаться с жителями Черногории. 24 ноября 1866 г. черногорский архимандрит Никифор Ду-чич сообщал Раевскому, что Петкович ничего не сумел достать в Боке Которской для Этнографической выставки, и обещал сделать это сам. Он писал, что постарается убедить князя Черногории Николая и вдову черногорского князя Данилы Даринку подарить выставке костюмы черногорцев 14. С помощью Дучича Петкович получил этнографические экспонаты от черногорцев. 22 января 1867 г. он послал Раевскому жен-
ский и мужской костюмы из Боки Которской, посланные Дучичем, а также женские черногорские костюмы от вдовствующей княгини Да-ринки. Все это передавалось в дар Этнографической выставке. Петкович добавлял, что князь Николай тоже желает послать костюм черногорца15.
Славянофилы уже в конце 1865 г. стали думать о возможности проведения в Москве съезда славянских политиков, используя их приезд на Этнографическую выставку. 23 октября 1865 г. В. И. Ламанский писал Н. А. Попову: «Знаете, что бы надо устроить у Вас в Москве по случаю Этнографической выставки в 1867 г. — Во-первых, устроить несколько публичных чтений о славянстве. Вы бы прочли две-три лекции, я бы тоже не отказался, можно бы пригласить Лавровского и пр. Во-вторых, устроить в то время в Москве первый славянский съезд. По моей мысли, сообщенной некоторым чехам в Праге, напр. Эрбену и пр., написал потом Ткалац свою статью 1862 г. о съезде по случаю тысячелетия памяти Кирилла и Мефодия. Но чтобы удалось это дело теперь, надо начать и провести его без шуму» 1б.
Для того чтобы предполагаемый славянский съезд был представительным, ряд русских славянофилов, прежде всего из ученых, написали личные письма с приглашением на выставку ряду выдающихся славянских деятелей. Уже 1 ноября 1866 г. Ламанский, благодаря Раевского за хлопоты об Этнографической выставке, одновременно спрашивал, кто бы из славян мог приехать на нее. Среди желательных гостей он перечислял русина А. И. Добрянского, словенца Я. Блейвейса, хорвата И. Кукулье-вича, чеха Ф. Ригера, сербов М. Поповича и С. Милетича и др.17.
Приглашение славян на Этнографическую выставку тоже ложилось на плечи Раевского. Однако и другие славянофилы приняли в этом участие. Так, Ламанский отправил подобные приглашения некоторым лицам в Галиции, Словении и Чехии, а М. П. Погодин — лидеру чехов Ф. Палацкому. Погодин, в частности, писал ему 28 марта (9 апреля) 1867 г.: «Старому почтенному другу привет из древней Москвы... О как бы сладко было обняться на высотах Кремля, как мы в 1839 г. обнимались все на высотах Грачина» 18. Эрбену написал И.И.Срезневский. 22 марта 1867 г. он утверждал, что приезд на Московскую выставку славянских гостей, «которые отличаются самостоятельными знаниями, услугами науке, литературе, искусству», может принести существенную пользу. «Приезжайте сами, испытайте сами, как мы, русские, умеем или не умеем ценить заслуги Ваши и подобных Вам... Иным, может быть, помешают политические виды, хотя во всем деле с корня до шелухи нет ничего политического» 19. Помимо личных писем, шли приглашения через консульства — так были посланы приглашения по телеграфу в Белград.
Русский славянин, написавший анонимную брошюру «Первый всеславянский съезд в России», так определял цели приезда на съезд ела-
вянских политиков: они прибыли «в сознании необходимости единения славянского мира, ...в сознании единственной возможности достижения целей отдельных славянских народов при духовном и нравственном единении всех этих народностей в братском единодушии и единомыслии»20.
В ответ на приглашения видных славянских деятелей в Москву в австрийской немецкой прессе началась настоящая травля тех, кто пожелал бы отправиться на Этнографическую выставку. Особенно резко выступали газеты «Прессе», «Дебатте», «Нойе Фрайе Прессе», всегда отличавшиеся недоброжелательностью к славянам. Они провозглашали встречу славян в Москве «панславистским сборищем» и подчеркивали: «...побратимство на панславистской основе — это заговор против Австрии; кто в нем участвует, тот вызывает всю Австрию, и вопль негодования, — вот единственный ответ, который могут дать народы Австрии тем, кто примыкает к преступному покушению на ее существование» 21.
Это не было мнением только прессы — пресса в данном случае выражала мнение правительственных кругов в Вене. В полицейских архивах зафиксировано их отношение по поводу поездки славянских деятелей в Москву. «Панславистское движение, — отмечалось там, — которое в российских кругах, во всяком случае, петербургским кабинетом откровенно поощряется и поддерживается, является все более угрожающим для населения Австрии. Этнографическая выставка в Москве самым тесным образом связана с этим движением и одновременно является его выражением... По-видимому, она имеет не только этнографическое значение» 22. Австрийское правительство даже пыталось сорвать поездку славян в Москву. Так, австрийский посланник в Петербурге граф Ревертера попытался начать об этом разговор с министром иностранных дел России А. М. Горчаковым, но тот занял позицию невмешательства. Когда же Ревертера обратился к П. А. Валуеву, он попросил у австрийского посланника дать ему список лиц, приезд которых в Москву был бы нежелателен австрийскому правительству. Валуев подчеркнул, что российское правительство стоит в стороне от организации Этнографической выставки. Вопрос о списке поставил Ревертеру в тупик. Тогда министр иностранных дел Австрии Бейст прислал Ревертере инструкцию с тем, чтобы он прочитал ее Горчакову. В ней российское правительство предупреждалось, что австрийское правительство останется в стороне, если в Галиции будет проведена манифестация с участием подданных России. Здесь Бейст недвусмысленно намекал на поляков. Кстати, и галицкие поляки, и польская эмиграция в Париже выступали против самой идеи проведения славянского съезда. Так, газета «Дзенник Пол-ски» (Львов) писала, что Этнографическая выставка устроена, чтобы продемонстрировать миру солидарность всех славян. «Ложь — эта солидарность славянских племен под русским протекторатом». Такой со-
лидарности не признают ни поляки, ни чехи, ни рутены. Выставка представляет собою потемкинские деревни.
Но ко всем этим демаршам австрийского правительства Россия отнеслась более чем прохладно. В ответ на инструкцию Бейста Горчаков ответил, что императорский двор покровительствует Этнографической выставке, которая не имеет ничего общего с утопиями московской партии. Об угрозе антироссийской манифестации в Галиции Горчаков заметил, что «в России найдется мало охотников принять в ней участие». Бисмарк, ознакомившись с положением дел, дал совет австрийским властям: обвинить всех, кто поехал на Московскую этнографическую выставку, в государственной измене и арестовать 23.
Так сурово, как предлагал Бисмарк, австрийские власти со славянскими деятелями не обошлись. Но на местах тем, кто собирался поехать в Россию, было сделано соответствующее предупреждение. Особенно жестко поступили с теми, кто собирался поехать в Москву, правящие круги в венгерской части. Так, был вынужден отказаться от этой поездки видный хорватский деятель И. Кукульевич, поскольку хорватский бан пригрозил ему увольнением со службы — Кукульевич в то время являлся великим жупаном Загреба 24. Русинского национального деятеля Я. Ф. Головацко-го еще до отъезда в Москву за активную деятельность по сбору предметов для Этнографической выставки отстранили от должности профессора Львовского университета, о чем он сообщил Раевскому в письме от 21 февраля (5 марта) 1867 г.25. Серб М. Полит-Десанчич, секретарь суда в Загребе, тоже получил предупреждение об отрешении от должности в случае, если он отправится в Москву. Такое же предупреждение получил и другой видный сербский деятель Воеводины Иован Суботич, член Верховного суда Хорватии. Забегая вперед, скажу, что оба они не вняли предостережениям и поехали в Москву. После возвращения оба потеряли свои места. При этом Суботич был уволен в отставку без права на пенсию26. По-видимому, такого же рода предупреждения получили и другие славянские деятели, в частности словенцы. Всего их было приглашено в Москву десять человек. Письма Блейвейса Раевскому показывают, что почти все они отказались от поездки под благовидными предлогами (заседания в Венском парламенте, в провинциальных собраниях и др.)27. Маяр же, отважившийся не послушаться, по возвращении из России должен был заплатить штраф.
Если правящие круги Австро-Венгрии и немецко-венгерско-польская печать всячески охаивали Этнографическую выставку и тех, кто собирался на нее ехать, то с противоположных позиций выступала национальная печать славян. Так, орган младочехов «Народны листы» писал: «Если будет к тому повод, никто из чехов не поколеблется сказать, в Москве ли, в Петербурге ли, то же, что так часто говорилось в Праге:
что народ чешский не дозволит лишить свою страну ее политической самостоятельности, что он не захочет ввиду каких бы то ни было неожиданных событий утонуть в немецком море». Хорватская газета «Позор», выражавшая взгляды влиятельной национально-либеральной партии, подчеркивала: «Кто задумал и может ехать в Москву, того не остановит ярость венских газет, тот со спокойным духом станет между братьями, чтобы высказать им все свои скорби и печали... Славяне, наученные своим горьким опытом и уроками других народов, увидят, что для них прежде всего необходима духовная связь, если только они желают отразить предназначенную им погибель»28. Не отставали от чехов и хорватов галицкие русины; их орган «Слово» выражался достаточно откровенно. «Органы печати всех славянских народов, — отмечаггего корреспондент, — за изъятием галицких полономанов, приветствуют с чувством радости всякое проявление славянской взаимности, и тем более Этнографическую выставку, устроенную в настоящее время в Москве и доставляющую разным славянским народам случай заявить свои народные чувства и внутреннее общение». Словацкие «Пештбудимские ведомости», указывая на запоздалость австрийских протестов, заявляли: «Русский народ глубоко почувствовал необходимость прийти на помощь прочим славянским национальностям... братьям, которые, будучи подавлены гнетом противников, со своей стороны сознают еще более необходимость почерпнуть новые силы... из неисчерпаемого, свежего источника русского славянства» 29.
Такова была обстановка в Габсбургской монархии, когда славянские деятели получили приглашения на Этнографическую выставку в Москве. Несмотря на нападки прессы, на угрозы правительственных кругов, значительное число приглашенных поехали в Москву. Всего туда отправились 81 человек, из них — 65 австрийских славян (27 чехов, 16 австрийских сербов, 10 хорватов, 4 русина, 3 словака, 3 словенца), 12 сербов из княжества, 2 черногорца, 1 болгарин, 1 поляк из Пруссии (кашуб). Больше всего приехало чехов — 27 человек и сербов — 28 человек30. По словам Русского славянина, «все приехавшие к нам славяне говорят немного по-русски, за исключением некоторых чехов»31.
Перед отъездом в Москву Палацкий и Ригер побывали в Париже, где выясняли позицию французского правительства по отношению к Австрии, а также вели переговоры с представителями польской эмиграции 32 Этот факт широко известен. Гораздо менее известно, что в Праге 22 апреля (4 мая) 1867 г. перед отправлением чехов на Этнографическую выставку побывал хорватский епископ Й. Ю. Штросмайер, ведший там переговоры с чешскими лидерами, которые были, таким образом, осведомлены не только о взглядах на происходящие события поляков, но и главы хорватского национального движения.
Демонстрация со стороны чехов по отношению к австрийскому правительству не была случайной. Прусско-австрийская война 1866 г. велась на чешской территории, пруссаки в течение нескольких месяцев оккупировали Прагу. Для чешских национальных деятелей угроза германизации, а в дальнейшем и поглощения австрийской части монархии вместе с чешскими землями Пруссией являлась гораздо более ощутимой, чем, например, для словенцев. Поэтому среди чешской делегации были самые значительные лидеры чехов — от старочехов Ф. Палацкий, Ф. Ригер, Ф. Браунер, от младочехов — Э. Грегр, Э. Вавра При этом надо иметь в виду, что всего 4 года назад младочехи решительно осуждали русских за подавление польского восстания.
Исследовав состав славян, отправившихся в Москву, профессор Карлова университета в Праге М. Главачка пришел к справедливому выводу, что по социальному положению и профессиональной принадлежности члены славянской делегации являлись представителями среднего класса. Это были в основном деятели науки и культуры, торговцы, чиновники, несколько небогатых фабрикантов, священники. «Социальный уровень гостей был несомненно связан с дороговизной путешествия», — заключает Главачка33.
Это заключение можно оспорить. Для многих из чехов поездка в Москву стала почти бесплатной. 22 апреля 1867 г. Эрбен сообщал Раевскому, что Патера получил для чехов 15 бесплатных билетов до Москвы и обратно34. Что касается проживания в России, то оно было практически бесплатным для всех. Эрбен в ответ на приглашение ехать в Москву в письме Н. А. Попову от 9 марта 1867 г. упомянул о необходимости серьезного размышления по поводу финансового вопроса. Ламанскому на недостаток средств жаловался Патера. «Денег на это Вам очень немного будет нужно, — ответил Ламанский. — Довольно будет 200 гульденов... Будут наняты квартира, стол, обед, чай, завтрак, экипажи. По железной дороге в Москву отправим Вам даром»35. Всего бесплатных билетов для проезда в Москву было роздано 45 — главным образом австрийским славянам.
Главачка исследовал полицейские архивы в Вене и определил, что среди чешской делегации были не только политики, настроенные в то время русофильски, и не только любознательные ученые, но и агенты австрийской полиции, которые должны были докладывать своим хозяевам о ходе самой Этнографической выставки, о выступлениях на собраниях членов славянских делегаций. Наиболее дельные сведения представлял венской полиции агент под кличкой «Верный», под которой скрывался торговец из Брно Франтишек Прудек. Ему начальник брнен-ской полиции по прямому приказу из Вены вручил 600 злотых для поездки в Москву. В молодости Прудек участвовал в антивенгерском
движении в Словакии, был арестован и приговорен к смерти, но бежал в Моравию. Здесь он принял активное участие в революции 1848 г., примкнул к либеральному крылу Моравского национального объединения. В 1866 г. Прудек попытался организовать рабочее общество. В 1867 г. Прудек посетил Этнографическую выставку в Москве и остался в России на два года. Вернувшись на родину, он отошел от политики, поселившись в уединенном Простееве, где и умер в начале 1873 г. Главачка не сомневается в том, что Прудек являлся одним из агентов австрийской полиции. Он делает предположение, что его жизнь в течение двух лет в России являлась попыткой бегства от полиции. Это подтверждает в какой-то мере и Казбунда, который отмечал, что после возвращения из России Прудек ни на кого не доносил и не реагировал на угрозы полиции по этому поводузб. Второе допущение Главачки, что Прудек якобы остался в России, чтобы шпионить там в пользу Австрии, кажется мне маловероятным: не имея в России ни солидного положения, ни связей с влиятельными кругами, никаких интересных сведений для австрийской полиции он предоставить не мог.
Неосознанно предоставлял определенные сведения австрийской полиции и видный деятель младочехов, журналист и переводчик с русского языка на чешский Э. Вавра. Он был зятем долговременного агента венской полиции Карела Сабины и, не зная об этой стороне деятельности своего тестя, подробно описывал ему в письмах события и речи на Всероссийской Этнографической выставке, которые тот передавал своим хозяевам. Возможно, что такие агенты имелись не только в чешской делегации, но о них пока неизвестно.
Чешская делегация пользовалась наибольшим вниманием со стороны русской общественности. Русский славянин характеризовал Чехию как самую самостоятельную из всех западных и южных славянских земель и даже считал, что именно она спасла Австрию в 1848 г.37.
Из словаков на выставку поехали видные национальные деятели М. Мудронь и Р. Есенский, а также католический священник поляк по национальности А. Радлинский. Австрийских сербов представляли 16 человек. Наиболее видными из них были М. Полит-Десанчич, поборник объединения всех сербов, член хорватского сабора, А. Вукашинович, тоже член хорватского сабора и его вице-президент, И. Суботич, сербский писатель, сторонник югославянской идеи. Из хорватских земель приехало 10 человек, из них наиболее известными были бывший лидер иллиров Л. Гай, выдающийся далматинский издатель и публицист И. Данило, издатель хорватских и немецких газет Абель Лукшич. Среди трех словенцев, отправившихся в Москву, выделялся М. Маяр, один из создателей словенской политической программы Объединенная Словения, сторонник установления единого литературного языка для всех славян. Наконец,
гостями выставки стали четверо русинов, в числе которых находились львовский профессор Я. Ф. Головацкий и молодой писатель Ливчак.
Из княжества Сербии приехало 12 человек. Во главе делегации стоял министр юстиции А. Петрониевич, кроме него в делегацию входили два представителя Сербского ученого друштва: первый секретарь министерства народного просвещения М. Миличевич и сербский историк и литератор Янко Шафарик, секретарь друштва. Среди сербов княжества был и старейший сербский журналист Милорад Медакович, переехавший из Австрии в Сербию. Таким образом, всего сербов — из княжества и из Габсбургской монархии — было 28 человек. Из Черногории в Москву прибыли тесть князя Николая, сенатор и начальник черногорской гвардии Петр Вукотич и сенатор и церничский воевода Илья Пла-менац. Болгарию представлял врач И. Богоров, издатель и публицист, автор первого болгарского учебника по географии. В Москве к нему присоединился сотрудник славянофильских газет «День» и «Москва» и катковских «Московских ведомостей» Райко Жинзифов, живший в то время в Москве. Из лужицких сербов в Москву приехали главный деятель лужицкого возрождения, учредитель Сербо-лужицкой матицы Я. Смоляр, а также его помощник врач Дучман. Кашубов (поляков из Пруссии) представлял Ценова, знаток их языка и обычаев38.
Интересно, что из тех, кто отправился в Москву, жертвователей этнографических предметов было немного. Уже этот факт указывает на то, что славянофилы, приглашая славянских гостей, думали не столько об Этнографической выставке, сколько об устройстве своеобразной политической демонстрации.
4 мая 1867 г. 62 представителя славянских народов пересекли австрийско-российскую границу. Позже приехали Палацкий и Ригер, а также лужицкие сербы, черногорцы и некоторые другие.
В городах, через которые проезжали славянские гости, устраивались торжественные.встречи с музыкой, с речами, обедами и пр. Так было в Варшаве, Ченстохове, Гродно, Вильно, Острове, Пскове. Особенно пышным был прием в Варшаве, где от славян выступили чех Браунер и словак Я. Шафарик, словак Мудронь, австрийский серб Полит. Шафарик заявил: «Предлагаю тост в честь вечной славы и величия русского народа, божиею волею от природы назначенного защитником и хранителем славянской народности». В том же духе выступил и Полит, заявивший, что «Россия не принадлежит исключительно только русским — нет, она есть общеславянское достояние; русский царь есть царь родственных ему славян». В Вильно славянские гости посетили часовню в память русских солдат, убитых во время польского восстания 1863 г. На обеде Полит сказал: «До сих пор мы знали Россию православную, русскую, теперь мы видим Россию славянскую, национальную» 39.
Как можно видеть, практически Славянский съезд открылся уже задолго до прибытия славян в Москву. В первое время российские официальные власти относились к приезду славян в Россию с осторожностью: какое-то влияние на них австрийские демарши все же оказали. Так, присутствовать на выставке было запрещено Раевскому, главному организатору славянского отдела на ней и поездки в Москву славянских деятелей. С горечью он писал 1 сентября 1867 г. по этому поводу своему другу', профессору Московского университета О. М. Бодянскому: «Я как вол молотил из-за выставки, а брагу пить не пустили. Такова участь горькая всех трудов моих: трудись, но не смей показывать, что ты трудился» 40.
Особо горячая встреча ожидала славян в Петербурге. Уже на Варшавском вокзале их встретила восторженная толпа в две тысячи человек. Славян обнимали, кричали «Слава!», провожали вплоть до гостиницы, где их разместили. И началась череда приглашений, встреч, обедов. На первом же обеде в Петербурге Ригер заявил: «Наибольший и первенствующий на земле народ — славянский... Но вот взошло солнце взаимности славянской, и мы убедились, что мы все один народ, убедились, что если мы станем друг друга поддерживать, мы будем народ великий не только числом своим, но и своими делами» 41.
Славяне были приглашены на обед графом Шереметьевым и графом Кушелевым-Безбородко. 11 мая они присутствовали на богослужении в память св. Кирилла и Мефодия в Исаакиевском соборе. Это богослужение произвело на многих славян большое впечатление. В частности, о нем писал в своем журнале «Славян» Маяр: «Когда мне представлялась возможность, я с удовольствием смешивался с русской толпой... Теперь я имел полную возможность своими глазами в действительности увидеть то, о чем я читал и что изучал дома, сидя за своим письменным столом»42.
В тот же день состоялся обед в Дворянском собрании, стены которого были украшены именами знаменитых славянских деятелей. На обеде присутствовал министр народного просвещения граф Д. А. Толстой, который в своей речи сказал о необходимости славянам изучать языки и историю друг друга, устанавливать между собою тесные связи. В ответном слове Ригер заявил: «Если нам невозможно соединиться материально, то соединимся же по крайней мере союзом духовным». Свое выступление В. И. Ламанский открыл словами, которыми Палацкий приветствовал славянский съезд в Праге в 1848 г. «У нашего собрания тот же всеславянский смысл, — заявил он, — но не те же цели и побуждения... Мы... изгоняем политику из дружеских бесед наших. Мы сошлись просто попировать, повеселиться и порадоваться». Несомненно, Ламанский лукавил. Уже речь Полита перечеркнула его заявление. Полит высказался откровенно: «Вопрос о судьбе славянства можем решить теперь только сами мы, славяне, и в этом случае первая роль выпадает на долю Рос-
сии... Россия теперь не только русская, но и славянская, всеславянская держава». В том же духе выступил и чех Браунер, который отметил, что идея славянской взаимности возникла на западе славянского мира, и возникла «из настоятельной необходимости спасти славянские народы от поглощения их чуждым элементом. Эту великую мысль может осуществить только великий народ, являющийся полновластным господином в своей земле, и это народ — русский, в земле которого никогда не заходит солнце»43. Как можно видеть, и сербы, и чехи открыто говорили о возможности своего спасения с помощью, России.
Затем славяне посетили заседание Отделения русского языка и словесности Академии наук, музей Академии наук, Эрмитаж и Зимний дворец.
Пребывание славян в Петербурге было отмечено встречами с высшими чиновниками России и даже с царем. 10 мая министр иностранных дел А. М. Горчаков принял официальных представителей княжества Сербии, а затем отдельно — Палацкого и Ригера. 12 мая Палацкий и Ригер были представлены великому князю Константину Николаевичу, на следующий день он принял русинов Головацкого и Ливчака. Беседы Константина Николаевича со славянами велись в присутствии его адъютанта видного славянофила А. А. Киреева. В своем дневнике последний указывал, что великий князь отметил разницу в стремлениях чехов и галичан: чехи обосновывали свои желания историческим правом, галичане же стояли на этнической почве, ибо историческое право вело бы их к подчинению полякам. Сам Киреев старался внушить собеседникам мысль об отсутствии у России желания поглотить славян44. Большая часть славян в это время посетила Горный институт, монетный двор, Петропавловский собор. 12 и 13 мая славяне в два приема обедали у министра народного просвещения Д. А. Толстого. Место хозяйки дома у него заняла видная славянофилка графиня А. Д. Блудова. Вечером же 12 мая славянские гости присутствовали на концерте М. Балакирева, на котором исполнялись: «Комаринская» Глинки, «Казачок» Даргомыжского, «Увертюра на чешские темы» Балакирева, «Увертюра на сербские темы» Римского-Корсакова, «Фантазия на словацкие темы» Листа, ария из оперы польского композитора Монюшко. Ригер торжественно преподнес Балакиреву по окончании концерта дирижерскую палочку из резной слоновой кости, выполненную чешскими мастерами45.
Кульминацией пребывания славян в Петербурге явилась их поездка 14 мая в Царское село. Большинство провели там экскурсию, 26 человек были приняты Александром II. На приеме присутствовали: сербы из княжества (Петрониевич, Джорджевич, Шафарик, Миличевич, Тодорович), чехи (Палацкий, Ригер, Гамерник, Эрбен), русин Головацкий, болгарин Богоров, австрийские сербы (архимандрит Ковачевич, Бегович, Милу-тинович, Кукич, Суботич, Маткович, Полит), словак Есенский, лужича-
не Смоляр и Дучман, хорват Данило. Речь Александра II была краткой, но благожелательной. «Здравствуйте, господа! — сказал он. — Я рад видеть вас, славянских братьев, на родной славянской земле. Надеюсь, что вы останетесь довольны приемом как здесь, так и особенно в Москве. До свидания!»46. В разговоре с сербами царь заявил, что помощь им он считает своим наследственным делом. Далее он выразил надежду на лучшее будущее для сербов, поинтересовался, вывели ли турки свои войска из Белграда. Отдельно удостоились разговора с царем Петрониевич, Миличевич, Шафа-рик. Александр II похвалил Полита за хорошее знание русского языка, расспросил его о сербском богослужении, а Шафарику он сказал: «Мы сербов всегда считали за своих родных братьев, и я надеюсь, что Бог готовит вам в скором времени лучшую будущность»47. На сербов произвели большое впечатление ничего не значащие слова прощания царя «До свидания!». А. А. Киреев замечал в своем дневнике, что сербы поняли их как — до свидания в Вене и Царьграде (Константинополь, Стамбул). «На стену лезут! Мы их успокаиваем»48. Особое внимание было уделено и чехам. Александр II беседовал с Палацким, с ним же говорила и императрица. Она выразила сожаление, что у славян нет общей азбуки и правописания 49.
Встречей с царем закончился ряд приемов славян государственными деятелями России. Самое большое внимание они уделили делегациям сербов и чехов. Но если то, о чем велись разговоры с сербами, широко освещала русская пресса, то о беседах государственных деятелей с чехами она молчала. О переговорах чехов известно из косвенных источников. Так, С. А. Никитин, опираясь на высказывания Э. Вавры, сообщает о том, что Ригер выразил стремление объединить Польшу с Чехией. Существование такой версии подтверждает и факт выступления Ригера в Москве о необходимости примирения русских с поляками, и консультации в Париже с польской эмиграцией Палацкого и Ригера перед их отъездом в Москву. Э. Вавра же писал о существовании некоего «Константинова плана», который предполагал создание славянского государства, зависимого от России. Во всяком случае чешские политики несколько раз были в гостях у великого князя Константина Николаевича. Главачка в своей статье также упоминает о некоем плане создания независимого чешского государства во главе с одним из Романовых, а именно сыном великого князя Константина Николаевича Вячеславом (Вацлавом). Этот план, по словам Главачки, беспокоил австрийскую полицию50. Но кто первым придумал этот план? На мой взгляд, скорее всего чехи, боявшиеся распада Австрии после неудачной австро-прусской войны и стремившиеся найти приемлемый выход для чехов. Возникает и еще вопрос: почему свои государственные планы чехи связывали с великим князем Константином Николаевичем и его потомством? Вопрос этот тем более интересен, что за десяток лет до этого свой план создания
Славянского государства под эгидой России словацкий национальный деятель Л. Штур просил передать именно Константину Николаевичу. Почему именно на Константина Николаевича и чехи, и словаки возлагали особые надежды? Этот вопрос еще ждет своего исследователя.
Правительственные круги ясно показали свое расположение к славянам, особенно к сербам и чехам. Но если покровительственное отношение к сербам, их стремлениям избавиться от турецкого владычества, демонстрировалось и Александром 11, и Горчаковым открыто, то обещания русских правящих кругов чехам до последнего времени были неясны. По наблюдениям Никитина, чехи и Горчаков не поняли друг друга. Исследование Главочкой венских полицейских архивов, в которых он нашел донесения некоторых полицейских агентов о встречах чешских лидеров с русскими политиками, дают ему возможность приоткрыть над этим завесу. Главачка утверждает, что Петербург дал чешским лидерам неофициальное обещание, что, в случае распада Австрии, Россия не допустит поглощения Чехии и Моравии Пруссией51. По-видимому, вопрос о создании чешского или чешско-польского самостоятельного государства русские государственные деятели оставили открытым.
После встречи с царем, 15 мая славянские гости отправились в Москву. По дороге поезд останавливался в Твери, где на обеде Браунер произнес здравицу за успех русской промышленности и промышленных граждан Твери. По приезде в Москву 16 мая славян ожидала торжественная встреча на вокзале, где собралось до 5 тысяч человек. Хлеб-соль гостям поднес сам городской голова князь A.A. Щербатов. Вечером того же дня на ужине М. П. Погодин подчеркнул в своей речи: «Россия выросла из Москвы; в Москве зародилась и укрепилась мысль о славянском единстве». И. С. Аксаков назвал Этнографическую выставку в Москве первым праздником всеславянства. В ответном слове Ригер сказал, что призвание Москвы — в развитии славянской идеи, славянского братства и взаимности всеславянской.
17 мая славяне осмотрели Кремль, затем часть их обедала у московского митрополита Филарета. С трех часов начался осмотр Этнографической выставки. Мероприятие, то есть осмотр экспонатов, ради которого и приехали славяне, продлилось всего несколько часов.
Что же собою представляла Этнографическая выставка, которая стоила столько труда и денег ее устроителям и которая вызвала такую бурю высказываний в печати славян и их противников? Подробное описание ее сохранила небольшая брошюрка неизвестного автора, которая вышла в свет в 1867 г., — «Путеводитель по Московской этнографической выставке». Выставка действительно производила большое впечатление. Костюмы были надеты на восковые фигуры, лица которых старались сделать похожими на представителей того народа, костюмы которого
они представляли. Ради этого Раевский просил своих корреспондентов присылать ему фотографии в анфас и профиль наиболее типических лиц. Выставка размещалась в Манеже, всего на ней находилось 116 фигур, одетых в национальные костюмы неславянских народов России, 118 фигур, представляющих национальные типы восточнославянских народов, и 66 фигур — западно- и южнославянских народов. Фигуры старались расположить среди природы или предметов быта, характерных для среды обитания данных народов.
Наиболее впечатляющей была часть выставки, посвященная великорусскому (русскому) народу. Она находилась в центре Манежа и представляла собою сельскую ярмарку. Здесь стояли две избы. Одна принадлежит зажиточному крестьянину, занимающемуся помимо земледелия и промыслами. Изба опрятна, на столе расположены предметы русских промыслов: свечи, веревки, кружева, чулки и пр. Хозяйка — нарядная женщина с ребенком на руках. В бедной избе — все убого, и плохо одетая женщина, и голый ребенок в люльке, прикрытый дерюгой, и сам хозяин на плохонькой телеге, считающий гроши. Здесь же на ярмарке расположились кузница с кузнецом и его помощником, бурлак, цыганка-гадалка, медвежий вожак с четырьмя медведями, фабричный крестьянин с гармошкой, «на лице которого написано, что ему добром не кончить», франтоватый рязанский горожанин, женщины из Твери, Архангелгородка, Вологды в своих национальных костюмах и другие, всего 60 фигур. Таким образом, устроители выставки стремились показать как можно больше типажей из русского простонародья. Однако автору «Путеводителя» очень не понравились лица русских женщин, которые, по его мнению, давали «совершенно неправильное и не весьма лестное понятие о великорусских жанщинах». Наоборот, лица малорусских (украинских) женщин он посчитал самыми красивыми из всех. Украинская композиция тоже отличалась жизненностью. У входа в украинскую мазанку стояла удачная фигура старого украинца (хохла), три фигуры украинок и две фигуры крестьян из Киевской губернии. Кроме того, имелась группа чумаков с волами. «Вообще малороссийская группа, — заключал автор „Путеводителя", — составлена с любовью во всех своих подробностях, лица выбраны типичные, костюмы верны».
Группа литовцев и белорусов располагалась на опушке соснового леса. В белорусском отделе находилось 6 фигур, среди которых выделялись два крестьянина-рыбака и старый пчеловод.
Помимо восточных славян (великорусов, малоросов и белорусов) на выставке были представлены и неславянские народы России: эстонцы, латыши, жмудины, литовцы, евреи, бессарабы (молдаване), кавказцы (азербайджанцы, армяне, аджарцы, грузины, черкесы), туркмены, калмыки, киргизы, татары, мордвины, черемисы (марийцы), тунгусы, але-
уты, чукчи, якуты, буряты. Их фигуры также давались на фоне обстановки, где они жили: так, азербайджанцы-свербы располагались в бакинском монастыре огнепоклонников, аджарец, грузины образовывали живописную группу вокруг духана, на пороге которого стоял его хозя-ин-арменин, а на крыше танцевали грузинки. Вызывала интерес сцена в юрте киргиза среднего достатка, принимавшего богатых гостей. Прислуживал им киргиз-бедняк.
Рядом с украинской группой располагался славянский отдел. Возле мельницы стояли русские из Венгрии, галицкие малоросы, поляки из Люблинской губернии. Потом шли поляки из Пруссии, мазуры из окрестностей Варшавы, краковяне. Автор «Путеводителя» отмечал, что костюмы чехов и мораван напоминают немецкие, а словаков — венгерские52.
В отделе зарубежных славянских народов наибольшее впечатление на посетителей производила свадебная группа каринтийских словенцев. П. Лавровский в статье «Впечатления, вынесенные из обзора русской этнографической выставки в Москве» так отозвался о ней: «Мы пожалели только об одном, что в отделе славянском так мало изображено характерных сцен и почти исключительное внимание сосредоточено на одних человеческих фигурах, а между тем... сцена в группе словинцев, представляющая со всеми местными подробностями, столь знаменательными для целого славянства, свадебные обряды с полною обстановкою предметов, а отчасти и обычаев, говорит ясно, как много бы выиграл этот отдел, если бы и при группах других славян были представлены, хотя и с меньшей сложностью, чем у словенцев, некоторые характеристические сцены из их народной жизни»53. Высоко оценивал эту сцену и автор «Путеводителя», считая ее самой замечательной в отношении костюмов. Но он тут же добавлял: «Ни в костюмах, ни в свадебных обычаях... мы не находим ничего с нами родственного»54. Лавровский отметил и еще одну композицию в Славянском отделе: гусляра, окруженного слушателями. В центре ее находился слепой гусляр, а вокруг располагались — священник, старик (его лицо соответствовало лицу Вука Караджича), женщина с ребенком, мальчик. Хорватов представляли фигуры граничар, один из которых находился на балконе сторожевой будки. Черногорцы и бокезцы стояли на уступах гор, костюмы их, подаренные черногорским князем и вдовствующей черногорской княгиней, отличались красотою. Имелись и две фигуры болгар. Автора «Путеводителя» поразил наряд женщины, богато украшенный серебром и сочетающийся с обувью, напоминающей лапти. Заключив описание Славянского отдела, он подчеркнул: «Костюмировка отдела заграничных славян богатством своим превосходит все прочие» 55.
И это не удивительно: ведь все славянские деятели стремились представить в Москве самые эффектные национальные костюмы своего народа.
По-другому подходили к выбору костюмов русские этнографы — они хотели показать не только различие костюмов в разных частях России, но различие костюмов разных слоев общества — от зажиточных горожан и селян до сельской и городской бедноты. И в этом отношении их экспозиции были глубже и реалистичнее. Столь яркие картины быта народов России и славян были созданы благодаря не только этнографам, но и художникам, приложившим много усилий для воссоздания не только фигур представителей разных народов, но и обстановку их обитания. В их числе упоминаются академик С.И.Иванов, С.П.Закревский, И. Л. Севрюгин.
Выставка собрала самые благожелательные отзывы. 23 апреля произошло торжественное открытие выставки, а уже 24 апреля ее посетил царь Александр И. В Славянском отделе его привлекла фигура русского старосты Ивана Зозули из Опишского комитата (Венгрия) и, кроме того, «общая обстановка группы, изображающей словенскую или вендскую свадьбу из Зильской долины в Каринтии, фигура хорвата-граничара ... и некоторые фигуры в группе сербов, слушающих подле монастырской стены слепого певца, заслужили лестную похвалу его величества»56. Что касается славянских гостей, то, по наблюдению корреспондента «Биржевых ведомостей», особое внимание их привлек великорусский раздел, а в нем — изба с промышленными изделиями. Пояснения к ним давал профессор Московского университета М. Я. Киттары, технолог и экономист57. Киттары особо остановился на экономической стороне, подробно рассказал о ценах на выставленные промышленные изделия. Список этих цен он раздал каждому желающему. Всего за время работы выставки ее посетили 83 048 человек, купивших билеты, и еще некоторое количество тех, кто проходил бесплатно (воспитанники школ разных ведомств)58.
После посещения выставки для славян снова началась чреда собраний и праздников. 18 мая состоялось заседание профессуры Московского университета, на котором кроме славянских гостей присутствовали представители 18 научных обществ. Ректор университета С. И. Баршев заявил в своей речи, что самым сильным средством объединения славян является наука, что необходимо продолжить общение славян через науку и после их отъезда из Москвы. Его поддержал профессор Ю. И. Желез-нов (Общество испытателей природы), призвавший созывать научные съезды славян. С. М. Соловьев, выступивший от имени Археологического общества, заявил, что занятие русской археологией невозможно без изучения археологии славян. Он сообщил, что археологическое общество избрало своими членами Палацкого, Эрбена, Вртятко, Коларжа, Патеру, Смоляра и Головацкого. Затем Соловьев провозгласил здравицу всем славянам, а особенно «старшему из историков» Палацкому и «старшему
археологу славянской земли» Эрбену. Н. А. Жеребцов (Императорское общество сельского хозяйства) призвал славян не ехать в Америку, а переселяться в Россию59. Из славян выступили Головацкий и Палацкий. Головацкий призвал всех славян объединяться в науке, Палацкий помянул теплым словом своего учителя Добровского и своего друга Шафарика.
На следующий день Московский университет дал обед в честь славян. На нем профессор Щуровский поднял вопрос об издании периодического журнала «Славянское обозрение», в котором публиковались бы исследования по этнографии, истории, филологии славян, отмечались бы их успехи на поприще науки. Щуровский закончил свою речь здравицей в честь тех славянских деятелей, которые прислали самые богатые дары Этнографической выставке, а именно Головацкого, Маяра, Эрбена, Лая, Вукашиновича, Матковича, Миличевича, Тодоровича, Молчана. Брау-нер поднял тост в честь Московского университета, Н. А. Попов — в честь Пражского, Львовского и будущего Загребского университетов. Знаменательную речь сказал Ригер: «Липа славянская не выиграла бы в красоте, если бы вы, отсекши ее ветви, оставили ее ствол... Одна мысль должна руководить нами... мысль о том, что мы призваны сообща работать для одной цели, для нравственного возвышения всего славянства, что мы согласием всех отдельных племен славянских должны выработать красоту одного духовного целого, посредством свободного, но согласного соревнования» 60. В этом и состояло кредо чешского политика, выступавшего за самостоятельное развитие каждого славянского народа.
20 мая произошло заседание Общества любителей российской словесности, на котором также присутствовали славяне. На этом закончилось официальное чествование славян и начались празднования, организованные частными лицами.
21 мая был устроен большой прием в Сокольниках. Тосты произносили Щербатов, Погодин, стихи о Москве прочитал Суботич. С речью выступил И. С. Аксаков. Подчеркнув, что в Москве происходит первая всеславянская сходка, он заявил: «Отсюда начинается новый период, новая эра в истории славянства... Братство на пространстве полсвета, полвселенной, братство в размере 90 миллионов братьев!... Призвание России — осуществить на земле славянское братство и призвать всех братьев к свободе и жизни». Ригер выразил сожаление по поводу отсутствия поляков. Вместе с тем он сказал, что малороссийская ветвь неправдою отторжена от русской и ее необходимо вернуть России. Подчеркнув, что восстание в Польше явилось несчастьем не только для поляков, но и для всех славян, Ригер подчеркнул, что полабские славяне погибли, ибо воевали друг с другом. Кто поручится, добавил он, что и «поляки, дождавшись своего времени, не позовут на помощь себе про-
тив русских немцев, окрепших в своей военной силе?». И далее: «Поляки, ветвь западного славянства, отличная от народа русского, как по языку, так и по истории, имеют право на свое народное существование». По мнению Ригера, русские должны благородно даровать полякам право на существование, «тогда вы, как победители, как сильнейшие, докажите, что вы не желали их лишать народности, что и вы готовы оказать им братскую любовь!» 61.
Ригер впервые выступил публично по польскому вопросу, хотя до этого он вел о нем переговоры еще в Петербурге, в кругах, близких к великому князю Константину, как об этом свидетельствует дневник его адъютанта А. А. Киреева62. Любопытно, что после выступления Ригера польские газеты «Дзенник Познански», «Час», «Дзенник-Польски», «Газета народова» и др. обвинили его в недоброжелательном отношении к полякам!
Ригеру ответил князь В. А. Черкасский, славянофил, один из участников подготовки крестьянской реформы в России, в 1864-1867 гг. занимавший должность главного директора, председательствующего в Правительственной комиссии внутренних и духовных дел Царства Польского. Указав, что Александр I даровал полякам Царство Польское, пользовавшееся многими правами, он подчеркнул, что поляки сами виноваты в их уменьшении, поскольку дважды (в 1830 и 1863 гг.) восставали против России. Затем Черкасский отметил, что российское правительство всячески способствует развитию польского народа. Поляки получили суд присяжных раньше, чем русские и малороссы, в польских губерниях больше учебных заведений (гимназий), чем в русских и малороссийских. Наконец, поляки платят более низкий подушный налог, чем жители остальной России. Черкасский подчеркнул, что польские крестьяне лично благодарили его за крестьянскую реформу. Поляки же, продолжил он, указывая на Головацкого, всячески притесняют русское население в Галиции 63. Стоит отметить, что буквально через несколько дней после обсуждения польского вопроса в Москве, 25 мая на Парижской выставке было совершено неудачное покушение на Александра II поляком Березовским.
После выступления Черкасского обсуждение польского вопроса прекратилось. Последовавшие за ним ораторы С. М. Соловьев и Ф. В. Чи-жов говорили о необходимости славянской взаимности. Соловьев, в частности, отверг утверждение об исконной славянской розни, указав, что победы славян над врагами не были бы возможны, если бы это было так. «Покинем же печальную мысль о славянской розни, — заключил он, — и будем уповать, что скоро, очень скоро чужие народы вместо славянской розни станут указывать на славянское примерное единодушие».
Сербский студент из Вены Джорджевич высказался отрицательно о принятии русского языка в качестве общеславянского. «Если бы все славянские литературы, — сказал он, — приняли это предложение и начали писать одним общим языком, чего бы достигли они этим? Они бы создали среди славянских народов одну касту литераторов, самые же народы не понимали бы собственной литературы» м. Вопрос о русском языке как общеславянском в открытых выступлениях чаще всего поднимался М. П. Погодиным 65. Очевидно, речь Джорджевича, как и речь Ригера, явилась ответом на его высказывания по этому поводу.
22 мая на приеме у Н. В. Калачева, председателя Общества любителей российской словесности, обсуждался вопрос о развитии литературной взаимности, об упрощении книжной торговли. На следующий день русские студенты посетили Головацкого, Палацкого, Полита, Миличе-вича, Петрониевича. В беседе с ними Палацкий, в частности, сказал: «Нет нам пока большой нужды в одном общем литературном языке; мы и теперь друг друга понимаем» 6б. При посещении Московского университета славянские деятели оставили свои автографы, написанные кириллицей: «Свой к своему, а всегда по правде» (Палацкий), «Не дадимся» (Ригер), «Взаимность есть звезда, ведущая все славянские племена к счастию» (Маяр), «Радуйся святая мать-Москва! Ибо целое славянство празднует в тебе свое возрождение. Всемогущий, благослови царский род и русский народ» (Вукашинович).
22 мая славян принимали у себя московские дамы, 23 мая был дан обед московским дворянством в Английском клубе. На нем снова выступил Ригер, призвав Россию освободить южных славян. «Когда Россия осуществит это свое призвание, тогда все племена славянские преклонят перед нею свои головы» б7.
24 мая славяне посетили Троицко-Сергиевскую лавру. 25 мая в Зоологическом саду был устроен для славянских гостей концерт. Он начался русским гимном, затем были исполнены песни различных славянских народов: чешские, болгарская, сербская, словенская, украинская, несколько русских народных песен. Этот концерт произвел большое впечатление на славянских гостей. Спустя три года после Этнографической выставки Маяр, разъясняя М. П. Погодину и Н. А. Попову, каким должен быть задуманный им журнал «Славян», сравнил его с концертом в Зоологическом саду. «Пели преимущественно песни русские, — писал он, — затем следовали песни остальных славянских племен, концерт же был, однако, московский» б8.
Утро 26 мая наиболее видные славянские деятели провели в гостях у М. П. Погодина. Пожалуй, эта встреча являлась одной из очень немногих, где славянские деятели могли побеседовать друг с другом не на виду у широкой публики. На встрече присутствовали Ригер, Палацкий,
Я. Шафарик, Суботич, Гай, Петрониевич, Ламбл и, по-видимому, Маяр. Эти национальные деятели договорились о необходимости составления сравнительной грамматики и общего словаря всех славянских наречий. Погодин заявил, что, по его мнению, нужно дать каждому автору этого словаря для обработки по нескольку букв. Был поднят вопрос и о всеславянском журнале. Это предложение поддержали все присутствовавшие. В своем дневнике Погодин записал, что в журнале должна была быть отражена вся научная и литературная деятельность всех славянских племен. Статьи бы публиковались на всех славянских языках с краткими резюме 69. Позднее эти идеи попытался воплотить М. Маяр в своем журнале «81ау]ап», который выходил в 1873-1875 гг. в значительной степени на средства Московского славянскогсГКомитета.
Вечером того же 26 мая для славян был дан обед в купеческом собрании. На нем снова выступил Полит с предложением, чтобы Россия взяла на себя решение славянского вопроса. По его мнению, первый же шаг к решению славянского вопроса есть «решение вопроса восточного... Расширение границ княжества Сербского и обновление Сербского царства, вот путь к решению славянского вопроса, который и состоит в братстве славянских племен под главенством России»70. В тот же вечер славян принимал Артистический кружок, где их ждали концерт и чай. 27 мая был устроен для славян прощальный обед. Во время пребывания в Москве некоторые из московских ученых вместе с рядом славянских политиков составили записку о созыве будущих славянских съездов на русском и чешском языках. В группу составителей, которую С. А. Никитин назвал комитетом по организации съездов, входили: М. П. Погодин, И. С. Аксаков, М. Н. Катков, Н. А. Попов, профессор кафедры славянских наречий Харьковского университета П. А. Лавровский, профессор математики Московского университета Н. Б. Бугаев, Я. Ф. Головацкий, И. Суботич, М. Полит, Ф. Палацкий, Ф. Ригер, Г. Эрбен71. В записке говорилось:
«Сознавая необходимость содействовать общению и единению славян словом и делом, мы на первом Московском съезде постановили:
1. Собираться по крайней мере раз в два года на всеславянский съезд в наперед установленном месте.
2. На этих съездах будут подвергаться свободному обсуждению различные вопросы в видах научного, литературного, художественного и вообще нравственного сближения славян.
3. Эти вопросы и частные соображения по ним могут быть подготовляемы на местных славянских съездах.
4. Время для общеславянских съездов назначается с 1-го августа по 1-е сентября»72.
Записка была составлена на русском и чешском языках. Чешский текст был опубликован в газете «Народне новине» Гавличека Боровского. Записку подписали 2/3 славян, приехавших в Москву. Правда, осуществить планы созыва славянских съездов удалось только один раз — в мае 1868 г. произошла закладка чешского театра в Стромовке недалеко от Праги. Там и состоялось секретное заседание представителей славянских политиков: старочех Ригер, младочехи Грегр, Чижек, Кучера; сербы Суботич, Кре-стич, Куюнджич, Павлович, Копать, Гершич. Из русских на съезде присутствовали представители молодого поколения: Губин, Наранович и др. Совещание не имело последствий.
27 мая славянские гости отъехали в Петербург. 30 мая славяне посетили Павловск, где их принял великий князь Константин Николаевич. Там их ожидали концерт и обед. 1 июня гости побывали в Кронштадте, 2 июня скромно отпраздновали день рождения Палацкого. 3 июня сразу после завтрака большинство славян отправились на родину73. Перед отъездом славянские гости подписали адрес хозяевам, в котором выражалась благодарность за прием русскому народу и членам императорской фамилии. В адресе говорилось, что славяне ближе узнали родственную связь между собой. «Мы высказали друг другу свои чувства, свои братские советы, свои желания, свои надежды»1А.
Многие жертвователи экспонатов удостоились специальных наград. Так, высшие почетные награды получили Хорватское общество изучения южнославянских языков и истории в Загребе, Галицко-русская матица во Львове, а кроме того: сербский князь Михаил Обренович, черногорский князь Николай I, вдовствующая черногорская княгиня Даринка, М. Ф. Раевский. Почетные награды второй категории присудили: Галиц-ко-русскому народному дому во Львове, Сербскому ученому обществу в Белграде, а также: М. Г. Черняеву, К. Палаузову, М. Маяру, А. Вукаши-новичу. Золотые медали были вручены Ф. Лаю, Верковичу, болгарскому археологу из Серреса. Большие серебряные медали получили Я. Ф. Го-ловацкий, К. Эрбен, Н. Вукичевич, директор школы народных учителей в Сомборе, братья Маковицкие из северной Венгрии, Б. Петранович, черногорский архимандрит Никифор Дучич. Кроме того, было роздано большое количество малых серебряных и бронзовых медалей. Как можно видеть, устроители выставки на награды не скупились.
Некоторые славянские деятели, вернувшиеся домой, пострадали за свою поездку в Москву. Суботич потерял место в высшем хорватском суде и при отставке даже не получил пенсии, Полита лишили лицензии на адвокатуру, Маяр должен был заплатить штраф Целовецкому (Кла-генфуртскому) епископу, венский студент Владан Джорджевич был лишен стипендии сербского правительства «за речи, унижавшие достоинство сербского правительства». Я. Ф. Головацкий был изгнан из Львовского университета еще до его поездки в Москву.
Оценивая итоги московских событий 1867 г., надо разделить их на две составляющие — Этнографическая выставка и Славянский съезд.
Что касается непосредственно Этнографической выставки, то она имела у россиян необыкновенный успех: все ссуды и расходы на нее окупились с лихвой. Ей открыто покровительствовала императорская семья. После ее закрытия все ее экспонаты были переданы в Московский публичный музей, которым руководил В. А. Дашков75.
Крупнейший советский этнограф С. А. Токарев подчеркивает, что выставка объективно имела большое научное значение. Именно с Этнографической выставки в Москве началось изучение славянской этнографии в России76.
После ее проведения Общество любителей естествознания стало называться Императорским обществом любителей естествознания, антропологии и этнографии, в котором существовал Этнографический отдел. До 1881 г. его возглавлял Н. А. Попов. Появились и периодические этнографические издания, в которых публиковались исследования российских и зарубежных ученых: «Труды Этнографического отдела Общества любителей естествознания», «Известия ОЛЕ», «Этнографическое обозрение».
По-другому обстоит дело со Славянским съездом, который вызвал самые разнообразные оценки общественности и правящих кругов в России и Австро-Венгрии. Австрийский посланник в Петербурге Ревертера с издевкой сообщал в Вену о приеме славянских гостей в Петербурге: «Эти господа в настоящее время — львы Петербурга. Их возят с праздника на праздник, и на улице бегут за их экипажами, чтобы посмотреть на „славян". Похоже, что их никогда не видели, как будто их открыли на каком-то новом архипелаге Полинезии». Все события, связанные с приемом в России славянских гостей, он рассматривал как национальный фарс77.
Российские демократические круги тоже относились к приезду славян и к их высказываниям с иронией. Так, сатирический журнал «Искра» писал, подводя итоги съезда: «Мы ожидали увидеть приехавших наших братьев униженных и оскорбленных, пришедших к нам поучиться уму и разуму, подивиться нашему величию и силе», а увидели людей, «любящих независимость» и не желающих быть членами одного «стада». Финал съезда, по мнению «Искры», можно выразить словами: «своя своих не познаша»78. «Дело» писало, что славянофильство «во всех своих оттенках — явление крайне ретроградное, а после 1867 г. панславизм сделался модным течением и панславистские мечтания стали отвлекать мысль от грустного положения внутренних дел»79. И совершенно справедливо отметила Е. П. Аксенова, исследовавшая отношение к Славянскому съезду российской демократической прессы: «Неприятие славянофильской концепции особого развития славянского мира не позволило до конца объективно оценить славянские съезды». Она объясняет это
тем, что «для них самих (демократов. — И. Ч.) наибольшую ценность представляло первоочередное решение социальных и экономических задач с использованием революционных методов борьбы»80.
Но не все демократические издания были столь отрицательно настроены по отношению к Этнографической выставке и Славянскому съезду. А. И. Герцен в «Колоколе» приветствовал выставку в Москве, желал Славянскому съезду успеха, хотя и полагал, что съезд организован по инициативе российского правительства81.
Либеральные и консервативные газеты в целом были настроены благожелательно.
Славянофилы еще накануне съезда опубликовали сборник статей В. И. Макушева «Задунайские и адриатические славяне», в которых он описывал в доступной форме историю и настоящее положение южных славян. Для более узкого круга читателей-интеллектуалов был издан труд видного словацкого деятеля Людовита Штура «Славянство и мир будущего». В нем Штур излагал свою программу, а именно — создание государственного объединения славян под эгидой России, реформированной в либеральном духе. Русский язык он предлагал сделать общеславянским литературным языком, «ибо это язык величайшего, единственно самобытного и на обширном пространстве земли господствующего славянского племени, которому и без того по праву принадлежит главенство в нашей народной семье»82. Свой трактат Штур передал перед смертью М. Ф. Раевскому для представления его великому князю Константину Николаевичу, слывшему либералом83. Как уже было показано выше, вопрос об объединении славян под эгидой России вообще не ставился в выступлениях участников съезда, а вопрос об общеславянском языке хотя и поднимался, но единого мнения по нему не было.
Этнографическую выставку приветствовали либеральные «Отечественные записки» А. А. Краевского, консервативные «Московские ведомости» М. Н. Каткова, «Биржевые ведомости» и многие другие периодические издания. При этом большинство из них совершенно не придерживалось мнения Штура. «Для нас гораздо желательнее создание на наших западных и юго-западных границах независимых дружественных государств, чем присоединение славянских земель к России», — писали «Отечественные записки»84. «Московские ведомости» также утверждали, что «опасения всемирно-славянской монархии лишено всякого основания»85. «Биржевые ведомости», однако, придерживались другого мнения. Если немцы стремятся к единству, то почему славяне не имеют права на это. «Мы надеемся, — подчеркивали „Биржевые ведомости", — что они (славяне. — И. Ч.) возвратятся в свое отечество с убеждением, что великое славянское царство простирает свои крылья над всеми славянскими племенами, что оно сочувствует их стремлениям, и всегда готово помочь им, в чем может»86.
Славянофильская «Москва», выход которой был запрещен властями на апрель-май 1867 г., сумела высказать свое отношение к Славянскому съезду уже в марте. Она видела смысл Славянского съезда в том, чтобы помочь славянам повернуться к России, оценить ее и понять неправоту той части славянской интеллигенции, которая отворачивается от России. «Нет у России ни стремления к захвату, ни замысла на политическое преобладание: она желает только свободы духа и жизни славянским племенам, оставшимся верным славянскому братству»87.
Интерес к славянам, усилившийся в российском обществе, привел к появлению ряда других Славянских комитетов. В 1868 г. возникло Петербургское отделение Славянского комитета, в 1869 г. — Славянский комитет в Киеве, в 1870 г. — Славянский комитет в Одессе.
Однако С. А. Никитин, подводя итоги славянскому ажиотажу 1867 г., справедливо отмечает, что сознательные симпатии к славянам устойчиво сохранялись только в узком кругу. Вместе с тем Славянский съезд не прошел бесследно и для широких кругов русского общества. «В тайниках общественного сознания, — подчеркивает он, — остались какие-то следы славянских увлечений 1867 г. Они объясняют ту мощную реакцию русского общества, по преимуществу средних и низших кругов его, на призывы к славянской солидарности, какая обнаружилась восьмью годами позже»88. Никитин здесь подразумевает то движение горячего сочувствия к славянам, которое возникло в 1875 г. с началом Восточного кризиса, вызванного восстанием в Боснии и Герцеговине христианского населения против турецкого ига и окончившегося русско-турецкой войной 1877-1878 гг.
Большое впечатление события 1867 г. произвели и на славянские народы. Й. Вошняк, известный словенский либеральный деятель, много лет спустя писал в своих воспоминаниях: «Большую сенсацию по всей Европе вызвал торжественный и воодушевленный прием славянских гостей на русской земле, особенно торжественная аудиенция, на которой царь Александр И принял в Царском селе славянских гостей... Обращаясь ко всем, он сказал для того времени действительно многозначительные слова: „Сердечно приветствую вас. Очень рад, что вижу своих родных братьев здесь на родной славянской земле"... Так же и в Москве был величественный и воодушевленный прием»89. В чешской газете «Народни листы» в одном из майских номеров отмечалось: «Как у нашего народа, так и у других австрийских славян путешествие в Россию оставило глубокий след. Оно как пробудило мощное сознание общих интересов, так и оживило в груди всех славянских племен тлеющее чувство братства, зародило в мыслях славян стремление к взаимному сближению и взаимной помощи» 90.
Свое восхищение Россией выражали серб Й. Суботич, хорват Миш-катович. Последний выступил с рядом статей, где протестовал против
утверждений немецких газет, что якобы Этнографическую выставку и Славянский съезд организовало российское правительство91.
Результатом роста симпатий к России явилось стремление многих представителей славянской молодежи к изучению русского языка и русской культуры.
Современный чешский историк профессор Карлова университета М. Главачка отмечает: «До сих пор непонятная славянская взаимность после этой поездки конкретизировалась и превратилась в русско-чешскую, русско-сербскую, русско-черногорскую и тому подобную взаимность» 92. Главачка подчеркивает, что поездка в Москву способствовала тому, что австрославизм в чешском обществе постепенно стал уступать место русофильским тенденциям. То же можно сказать и о словенском, о хорватском, о словацком и прочих славянских обществах.
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что Славянский съезд дал известный толчок не только развитию культурных связей между славянами, но и породил определенные политические надежды у них. Так, впервые о создании чешского или чешско-польского государства поставили вопрос чешские политические деятели. И если славянофилы не поднимали вопроса о помощи австрийским славянам в создании собственных государств, то неопределенные обещания об этом чехи сумели получить от русских правящих кругов. Спустя некоторое время, когда отпала угроза распада Габсбургской монархии, мысль о собственном государстве чешскими политиками не поднималась вплоть до Первой мировой войны. Опасения австрийских правящих кругов не были безосновательными — политические разговоры относительно будущего своего народа с русскими правящими кругами вели не только сербы, но и чешские политики.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Никитин С. А. Славянские комитеты в России. М., 1960. С. 91.
2 Там же. С. 168.
3 Зарубежные славяне и Россия: Документы архива М. Ф. Раевского. 40-80-е гг. XIX в. М„ 1975. С. 273.
4 Ратнер Н. Д. Программа и тактика чешской буржуазии в 1860-1867 II Ученые записки Института славяноведения АН СССР. М., 1956. Т. 14. С. 116-117.
5 РГАЛИ. Ф. 373. Оп. 1.Д. 6.Л. боб.
6 Зарубежные славяне и Россия... С. 480, 481.
7 Там же. С. 44.
8 Чуркина И В. Словенское национально-освободительное движение в XIX в. и Россия. М„ 1978. С. 169.
9 Зарубежные славяне и Россия... С. 362.
10 Там же. С. 142-146.
11 Там же. С. 228, 348, 350.
12
13
14
15
31
Там же. С. 276, 277. Там же. С. 273. Там же. С. 168. Там же. С. 357.
16 Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 167.
17 Зарубежные славяне и Россия... С. 268.
18 Францев В. А. М. П. Погодин и Фр. Палацкий. Прага, 1928. С. 4.
19 Лаптева Л. П. Славянский съезд 1867 г. и участие в нем чешской делегации // Славянские съезды Х1Х-ХХ вв. М., 1994. С. 76-77.
20 Первый всеславянский съезд в России. Его причины и значение. М., 1867. С. XIII.
21 Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 171.
22 Главачка М. Еще раз о поездке австрийских славян в Россию в 1867 г.// Славяноведение. 2007. № 1. С. 61. Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 171-173. Зарубежные славяне и Россия... С. 259. Там же. С. 146. Там же. С. 369. Там же. С. 45, 46.
Всероссийская этнографическая выставка и славянский съезд в мае 1867 г. М., 1867. С. 101-109. Биржевые ведомости. 7.5.1867. № 120. 30 Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 174, 175. Главачка дает другие цифры — всего чехов и мораван поехало 26 человек. См.: Главачка М Еще раз о поездке австрийских славян... С. 56. Первый всеславянский съезд в России... С. 19.
32 Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 187.
33
34
35
36
37
Главачка М. Еще раз о поездке австрийских славян... С. 56. Зарубежные славяне и Россия... С. 490. Лаптева Л. П. Славянский съезд 1867 г. ... С. 80. Главачка М. Еще раз о поездке австрийских славян... С. 58-60. Первый всеславянский съезд в России... С. XV.
38 Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 175-180.
39 Всероссийская этнографическая выставка... С. 161, 164, 173.
40 Титов А. Протоиерей Михаил Раевский в своих письмах к О. М. Бодян-скому // Афиши и объявления. М., 1884. С. 51-52. Всероссийская этнографическая выставка... С. 179, 180. Slavjan. 1873. № 9. S. 139-140.
Всероссийская этнографическая выставка... С. 197-209. Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 197. Биржевые ведомости. 15.5.1867. № 128. Всероссийская этнографическая выставка... С. 221, 232. Там же. С. 46.
Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 195. Всероссийская этнографическая выставка... С. 233.
Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 196, 197; Главачка М. Еще раз о поездке австрийских славян... С. 62.
Главачка М. Еще раз о поездке австрийских славян... С. 63.
52 Путеводитель по Московской этнографической выставке. М., 1867. С. 3-35.
53 Современная летопись. 28.5.1867. № 19. С. 3, 4.
54 Путеводитель... С. 24.
55 Там же. С. 24-26. Всероссийская этнографическая выставка... С. 50. Биржевые ведомости. 20.5.1867. № 133. Всероссийская этнографическая выставка... С. 409. Биржевые ведомости. 21.5.1867. № 134. Всероссийская этнографическая выставка... С. 246-303. Там же. С. 341-347.
Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 202. Всероссийская этнографическая выставка... С. 356-362. Там же. С. 349, 355, 365, 366. Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 230. Всероссийская этнографическая выставка... С. 331, 335. Там же. С. 386.
Чуркина И. В. Общественно-политические взгляды М. Маяра в 50-70-е гг. XIX в. //Славянская историография и археография. М., 1969. С. 141. Русский. М„ 5.6.1867. С. 21, 22. Всероссийская этнографическая выставка... С. 399. Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 230, 231. Всероссийская этнографическая выставка... С. 410. Там же. С. 399. Там же. С. 159.
Липец Р. С., Макашина Т. С. Этнографическая деятельность Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии // Советская этнография. 1966. № 6. С. 122, 123.
Токарев С. А. История русской этнографии (дооктябрьский период). М., 1966. Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 189. Искра. СПб., 1867. № 21. С. 255. Дело. СПб., 1871. №4. Отд. 2. С. 102, 104.
Аксенова Е. П. Славянские съезды 1867 гг. в освещении русской демократической прессы // Славянские съезды Х1Х-ХХ вв. М., 1994. С. 71. Колокол. Лондон, 1867. № 9. С. 1976.
Штур Л. Славянство и мир будущего // Чтения в Обществе истории и древностей российских. М„ 1867. Т. 111. Кн. 1-3. С. 189.
Матула В. Людовит Штур и Россия // Ludovit Star und die slawische Wechsel-seitigkeit. Bratislava. 1969. S. 365. Отечественные записки. СПб., 1867. Т. 172. С. 110. Московские ведомости. 22.5.1867. № 112. Биржевые ведомости. 11.5.1867. № 124. Москва. 28.3.1867. №69.
Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 258, 259. VosnjakJ. Spomini. Ljubljana, 1906. Zv. 1905. S. 247, 248. ЧуркинаИ. В. Словенское национально-освободительное движение... С. 174,175. Никитин С. А. Славянские комитеты... С. 244, 245. Гпавачка М. Еще раз о поездке австрийских славян... С. 63.
