CC BY
267
А.В. Девятков, А.С. Макарычев Славой Жижек:
Власть, политика, сопротивление
Аннотация. В статье рассматривается творчество одного из самых авторитетных левых интеллектуалов Европы - Славоя Жижека, сочетающего в своих работах наследие психоанализа, марксизма, критической теории и постструктурализма. Излагаются его теоретические изыскания, касающиеся современной «постидеологической эпохи», поиска новой революционной субъектности, способной на установление более справедливого социального порядка. Авторы считают, что политическая программа С. Жижека представляет собой попытку разработки проекта универсальной «истины» в условиях доминирования «антиэссенциалист-ской» эпистемы, неизбежно привносящей в этот проект противоречия и незавершенность.
Abstract. The article fleshes out the political and social dimensions of the writings of one of the most appreciated left European intellectuals Slavoj Zizek, who combines the heritage of psychoanalysis, Marxism, critical theory and poststructuralism. His philosophical project focuses on such issues as the «post-ideological» era and the search for a new revolutionary subject able to establish a fairer world order. The authors claim that the political program of S. Zizek is an attempt to work out a project of a universal «truth» in the conditions of domination of the «anti-essentialist» paradigm, which inevitably brings in lots of contradictions and incompleteness.
Ключевые слова: Жижек, реальное, идеология, постполитика, политический акт, капитализм, универсальность, господствующее означающее.
Keywords: Zizek, the Real, ideology, postpolitics, political act, capitalism, universality, Master Signifier.
Современное левое движение в странах Европы остается, к большому сожалению, объектом недостаточного внимания со стороны российских исследователей. Авторы предприняли попытку частично восполнить дефицит внимания к современной левой политической мысли Европы на примере одной из ее наиболее противоречивых фигур - словенского философа Славоя Жижека, принадлежащего к той части европейского политико-академического сообщества, которая придерживается довольно радикальных взглядов в рамках левого движения. Знаковыми фигурами этого сообщества можно считать Э. Лаклау, Ш. Муфф, А. Бадью, Ж. Рансьера, Ж.-Л. Нанси, Ж. Бодрийяра, А. Негри и некоторых других политических философов.
В настоящей статье авторы стремились избежать рассказа о С. Жижеке, исходя из достаточно известных критических позиций «новых левых» в отношении современного западного общества, рассматриваемого ими как общество, находящееся в состоянии упадка, а потому подверженнего революционному брожению. Мы поставили перед собой задачу объяснить специфику интеллектуального вклада С. Жижека в европейскую политическую мысль, что невозможно без понимания его весьма сложных и своеобразных философских воззрений.
Предпринятый авторами анализ основывается на нескольких рамочных гипотезах. Во-первых, авторы исходят из того, что существует глубокая пропасть между российскими и европейскими левыми. Коммунистическая партия Российской Федерации (КПРФ), которая занимает доминирующее положение в левой части политического спектра России, по своим идеологическим установкам лишь в очень ограниченном объеме сопоставима с европейскими левыми. К. Маркс и В. Ленин в понимании С. Жижека - это далеко не то же самое, что эти две классические фигуры в трактовке Г. Зюганова или кого-то из его коллег по коммунистическому движению в России. Отличительной чертой интеллектуального портрета современного поколения левых мыслителей Европы является активное использование когнитивного инструментария двух относительно автономных традиций мышления - постструктурализма
и психоанализа (особенно в версии Жака Лакана), на перекрестке которых и находится С. Жижек. Постструктурализм придает идеям «новых левых» важный пафос утверждения активной роли политических агентов (субъектов) как носителей свободной воли. Что касается социальных структур, то С. Жижеку представляется важным продемонстрировать их уязвимый, хрупкий и изменчивый характер и, соответственно, возможность сопротивления им. Для него главным признаком левого менталитета является концептуальное осмысление политики как способа реализации внеинститу-циональных изменений. Что касается психоанализа, то он полезен для «новой левой» мысли своей способностью показать иррациональность действия социальных субъектов и наличие в их стратегиях воображения, фантазий и различного рода девиаций.
Конечно, можно иронично упрекать С. Жижека в том, что ему везде видится грядущая революция. В этом, конечно же, ярко проявляется его политическая и идеологическая ангажированность, которую он и не скрывает. Однако развитие событий в сегодняшнем мире само подталкивает к тому, чтобы воспринимать голос левых интеллектуалов с должным вниманием. Авторы имеют в виду то обстоятельство, что вопреки ожиданиям либеральных (нео) институционалистов наиболее глубокие политические изменения в мире за последние 20 лет носили революционный характер, включая слом социалистической системы, серию «цветных революций» и восстания в странах Северной Африки и Ближнего Востока, в результате которых пали режимы, еще сравнительно недавно казавшиеся устойчивыми. Несмотря на привлекательность идеи о том, что эволюционный путь развития предпочтительнее революционного, последний остается реальной альтернативой для многих обществ, особенно испытывающих либо сильное внутреннее напряжение, либо целенаправленное внешнее воздействие.
Воображаемое - Символическое - Реальное
В основе жижековской концепции лежит заимствованная им у его учителя Ж. Лакана и адаптированная к потребностям современного политического анализа триада «Воображаемое - Символическое - Реальное». С. Жижек использует ее в своих работах в качестве общей методологической рамки для демонстрации трех
различных, но взаимосвязанных измерений социальной реальности. «Воображаемое» - это образы, представления, фантазии, аллюзии, которые служат отправными точками для конструирования той или иной картины мира. «Символическое» - это порядок, основанный на придании образам определенных смыслов посредством дискурса и коммуникационных технологий. Этот порядок воплощается в нормах, правилах, запретах, институтах (например, мультикультурализм, толерантность и пр.). «Реальное» для С. Жижека - это то, что не умещается в символический порядок, существует вне и помимо него, независимо, автономно, как бы «само по себе». «Реальное» - это невозможное, недостижимое в рамках текущего, нынешнего символического порядка; оно всегда жестоко, грубо, насильственно, брутально, травматично, оно неизбежно вторгается в наш мир «без спроса». Например, в политэкономии С. Жижека статус «Символического» получает современное «общество потребления», «Воображаемого» - средний класс (положение которого является мечтой большинства людей), а «Реального» -неразрешимые противоречия капитализма в виде его периодических кризисов [Butler, Laclau, Zizek, p. 323].
Исходя из этой триады, С. Жижек формулирует одно из важнейших для него понятий «политического акта», понимая под ним акт разрушения или слома символического порядка, в результате чего формируется новая «альтернативная конструкция» [Daly, Zizek]. Этот подрыв доминирующих структур (сопротивление им) является неотъемлемой частью политики, «вписан» в нее. «Политический акт», в понимании С. Жижека, авторизуется и легитимируется самим политическим агентом, без внешних на то обоснований или ссылок на предыдущие обстоятельства, традиции, некую «объективную» рациональность или «историческую необходимость». Поскольку «политический акт» - это отрицание агентом своей позиции в рамках существующей структуры, постольку политика в принципе не может быть «корректной». «Политический акт» содержит в себе неустранимый риск, так как он не дает никаких гарантий в виде, например, отсылок к законам, которые обосновали бы решение и на которые можно было бы опереться. «Политический акт» не всегда можно объяснить рационально, он не является «естественным» - и тем более программируемым - результатом предыдущего ряда событий или правовых регламента-
ций. Другими словами, никакой неизбежной «зависимости от предыдущего пути» (path dependency) вопреки мнению либералов не существует, уверяет своих читателей С. Жижек, мотивируя тем самым обоснованность логики революционных действий.
Универсальное - Частное - Единичное
Еще одна триада, с помощью которой С. Жижек поясняет механизм сопротивления доминирующим структурам, состоит из трех понятий: «Универсальное - Частное - Единичное». Первый ее элемент - «Универсальное» - на философском языке означает некие принципы или идеи, общие для членов определенного социального сообщества и необходимые для того, чтобы оно ощущало себя в качестве такового. Термином «Частное» он обозначает совокупность составных элементов этого сообщества, его участников, встроенных в существующие структуры власти и выполняющих в их рамках определенные роли. Наконец, «Единичное» - это такие социальные единицы (группы), которые не могут (или не желают) быть интегрированы в сложившуюся систему властных отношений, не находят в них себе места и поэтому являются теми элементами, которые рано или поздно бросают вызов этим структурам.
Соответственно, исходя из этой схемы, С. Жижек предлагает два разных понимания политической борьбы. Первое из них касается взаимоотношений между двумя первыми элементами схемы, т.е. между «Универсальным» и «Частным». Эта борьба состоит в постоянных попытках отдельных групп «монополизировать», «присвоить» универсальные смыслы посредством сигнификации, т.е. наполнения смыслами универсалий, которые сами по себе являются «пустыми» и поэтому требуют постоянного (пере) определения. Примерами могут служить такие «пустые означающие», как демократия, справедливость, права человека, свобода и т.д. Но ни один политический субъект не может претендовать на универсальность как на нечто «объективно данное» ему, в его «распоряжение». Любая претензия на выражение чего-то Универсального имеет политический характер и основана на гегемонии, которая, однако, всегда носит неполный и неустойчивый характер - как, например, гегемония Запада в сложившейся системе глобальной политики. При этом отношения власти, заложенные в любой фор-
ме Универсального, искажают (раздваивают) идентичность той частности (партии, группы и пр.), которая совершила эту операцию гегемонии.
Парадокс, на который постоянно обращает внимание С. Жижек, состоит в том, что, с одной стороны, стремление к универсальности заложено в природе любой субъектности, вписано в нее, однако оно актуализируется преимущественно в критических ситуациях. Социальные субъекты обращаются к универсалиям, когда нуждаются в дополнительной легитимации своих действий или намерений (именно поэтому в дискурсе приобретают почти что сакральную значимость такие конструкты, как «единство», «ценности сообщества», «общая история» и пр.). Однако, с другой стороны, при этом нормативные практики (включая демократические) не подлежат универсализации, т.е. не могут реализовываться и проецироваться в глобальном масштабе. В силу этого любые формы социального порядка неизбежно сопровождаются созданием границ, отделяющих «наших» от «чужих», «развитых» от «неразвитых», «включенных» от «исключенных». Ключевой политический вопрос при этом состоит в том, кто, где и как проводит эти границы.
И здесь у С. Жижека дает о себе знать авторитарный соблазн: в конечном итоге он все же склоняется к тому, что эту функцию выполняет Мастер, веское слово которого является ключевым не только для общества в целом, но, вероятно, и для самого С. Жиже-ка. Из этого следует, что он не верит в типичные для постструктуралистов представления о том, что социальные пространства лишены единого центра и представляют собой бесконечную игру различий. С. Жижек призывает своих читателей к тому, чтобы за этим децентрованным (полицентричным) миром увидеть тех, кто является его гегемонами и манипуляторами.
Второй подход к пониманию политической борьбы можно найти на линии противостояния «Универсального» и «Единичного». На этом этапе своих рассуждений С. Жижек вводит в свой глоссарий термин «симптом». Для него это исключительный элемент, который не подчиняется прессингу Универсального и в силу этого отражает несовершенство, уязвимость структуры, указывает на ее слабости и границы. Режимы С. Милошевича и С. Хусейна - это симптомы «нового мирового порядка», которые указывают на его сущность (оба для С. Жижека - порождение самого Запада, как и
бен Ладен). Универсальность, таким образом, понимается через «точки исключения», что делает С. Жижека близким Ж. Рансьеру с его «универсальной единичностью» (singulier universel) - в ней отдельная социальная единица представляет себя как воплощение универсальности. Именно эту формулу С. Жижек и использует для описания логики революционного действия. Он убежден, что именно «единичности» являются носителями и одновременно симптомами революционного напряжения. По сути, вокруг этого же тезиса построена и концепция «множества» Антонио Негри и Майкла Хардта.
Оба варианта, описанных выше, объединяет понимание политики как «поля борьбы за гегемонию в отсутствии заранее установленных правил, которые бы заранее определяли ее параметры» [Zizek, 1999, p. 259]. Таким образом, для С. Жижека политика представляет собой базис для структурирования всех общественных отношений. Такое понимание основано на том, что в обществе всегда найдутся те, кто оспорит существующие правила игры, в силу чего основная политическая борьба становится не столько борьбой политических субъектов, признающих друг друга как законных соперников (например, партий на выборах), сколько борьбой за определение границы, отделяющей законного соперника от непримиримого врага всей системы властных отношений. Соответственно, политический конфликт - это коллизия между структурированным «социальным телом», в котором каждая часть занимает свое место, и теми частями (элементами, фрагментами), которые расстраивают и расшатывают этот порядок. Для С. Жижека при демократии естественным состоянием агента является оппозиция, а исполнение власти - исключение, временное занятие «пустого места», на которое ни у кого из социальных субъектов нет монопольного, «естественного» права.
Политика, соответственно, представляет собой силовое, даже жестокое, агрессивное столкновение различных представлений об общественном устройстве и стратегий развития. Такой подход связывает возникновение политики с сочетанием нескольких факторов. Во-первых, с наличием какого-то социального нарушения, расстройства, какой-то «травмы», обозначившимся дефицитом (недостатком) чего-то, своего рода «трещины» в системе социальных отношений. Во-вторых, условием рождения политики следует 190
считать стремление к символизации этого травматического опыта, к заполнению того вакуума, который он оставил. В-третьих, с готовностью социальных субъектов пожертвовать ради достижения своих целей всем, в том числе и жизнью. В этом смысле можно предположить, что «чистый субъект» политики - это тот, которому в силу маргинальности своего социального статуса нечего терять.
По С. Жижеку, постидеологическая эпоха парадоксальным образом требует возврата «к субъекту, который является глубоко политическим» [The one measure...]. Для него «субъект возникает в акте решения. Субъект - это такой агент, который совершает операцию гегемонии» [Zizek, 1999, p. 182] и сам устанавливает границы возможного и невозможного. В работах С. Жижека присутствуют два типа политических субъектов. Первый тип возникает в результате успешной попытки наполнить смыслами ключевые понятия существующего дискурса, т.е. совершить политическую в своей основе операцию гегемонии. Второй тип более радикален и революционен, в его основе - способность выражать протест, но не единичный, а коллективный, или, говоря словами С. Жижека, «сконденсированный».
Сама структура отношений власти, называемая им постполитической, стремится к тому, чтобы предотвратить любую универсализацию протестных настроений, т.е. их апелляцию к неким более широким идеям или концепциям. Иными словами, стратегия постполитической власти должна состоять в том, чтобы любой протест представить как частный, единичный случай, не влекущий за собой никаких обобщений. В более широком смысле можно согласиться с С. Жижеком в том, что сегодняшний Запад давно уже стал постполитическим пространством, из которого политика - в жижековском понимании - изгнана и вместо нее утвердилась управленческая, менеджерская, технократическая форма власти.
Подтверждение этому мы находим у одного из самых известных либеральных идеологов современности - Фарида Закарии, который говорит о кризисе современной политики, объясняя это ее подчиненностью массам благодаря демократии и призывая к возрождению элитизма. Прогресс в сфере международной политики ему видится не на путях расширения демократического поля, а в укреплении деполитизированных принципов конституционного либерализма («правовое государство») и закрытых от влияния об-
щества международных институтов [Закария, 2004, с. 273], а также признания за незападными государствами достойного места в международной капиталистической системе «постамериканского мира» [Закария, 2009, с. 23].
Культурная критика Запада
Для С. Жижека Запад - это цивилизация перверсий, извращенных и непристойных желаний, которые сознательно стимулируются, коммерциализируются и ставятся на поток, приобретая массовый характер. Капитализм порождает свой «избыток», как материальный, в виде огромного количества «отходов», «дисфункционального материала», который чрезвычайно быстро устаревает [Zizek, 2008, p. 37], так и нематериальный - в виде девиаций, нетрадиционных «жизненных стилей» и ориентаций. Но все это не столько отклонения, сколько необходимые условия существования самой системы глобального капитализма. Коммерческая реклама «открывает» в потребителе желания, о которых он не знал, в результате чего наслаждение жизнью становится «обязанностью», от которой нельзя «увильнуть». Частная жизнь овеществляется, превращается в сферу калькулируемых удовольствий. Однако избыток наслаждений, в том числе чувственных, плотских, имеет своей оборотной стороной дефицит естественности: в окружающем нас мире появляется все больше имитаций, симулякров, подделок [Жижек, 2011, с. 154].
В этой связи С. Жижек упоминает о порочном круге: запрет создает желание, которое нарушает запрет и этим поддерживает его существование (если бы никто ничего не нарушал, то зачем нужен был бы запрет?). Либеральный капитализм, с его точки зрения, неизбежно производит политкорректные запреты и ограничения, но при этом любой из них «между строк» молчаливо и лицемерно допускает и даже подталкивает к обладанию тем, что запрещается, и этим поощряет желание.
Запад, полагает С. Жижек, создает эпоху «новых форм апартеида и узаконенных пыток. Граница между миром и войной стерлась. Мы вступаем в период, когда состояние мира может отлично уживаться с чрезвычайным положением» [Славой Жижек. 11 сентября...]. Нет для С. Жижека и других границ: как многие левые
мыслители, он полагает, что «мир джихада» и «мир Макдоналдса» являются двумя половинами одного и того же. Для него Саддам Хусейн - результат работы американской пропаганды, а террористические организации - «непристойные двойники» крупных ТНК, «ризоматические машины», присутствующие повсюду [Жижек, 2002].
Глобальный капитализм заслуживает жесткой критики еще и потому, что готов исповедовать принципы мультикультурализма и толерантно относиться к различным идентичностям только при условии, что они не сопротивляются его доминированию. В некоторых своих рассуждениях С. Жижек близок к постколониальной критике Запада, прямо ссылаясь на ведущих авторов этой школы мысли типа Франца Фанона [2йек, 2011, р. 115]. По его мнению, современному Западу нужен «безопасный забор», чтобы отгородиться от «страданий Другого». Другой, с которым Запад готов вступить в контакт, должен быть лишен своих индивидуальных особенностей. По мнению С. Жижека, идеи толерантности скрывают под собой чувство «расистского» превосходства Запада, который может позволить себе говорить о мультикультурализме, на деле укрепляя свою гегемонию посредством придания большего однообразия всей системе социальных отношений. При этом в качестве центра этой системы доминирования выступает не какое-то отдельное государство и не их группа, а «глобальный бизнес» в целом, лишенный территориальной привязки.
Жижек и «радикальная демократическая политика»
Политическая программа, предложенная С. Жижеком, относится к наиболее критикуемым местам его взглядов. Дело в том, что ее основой служит классический марксизм, у которого С. Жижек взял прежде всего представление о необходимости системного ме-таполитического проекта революционного переустройства реальности, который необходим для разрешения присущих капитализму антагонизмов, относящихся к сфере классовой борьбы, экологии и биополитики. Такой системный подход позволит, по мнению С. Жижека, преодолеть состояние постмодерна, который является не чем иным, как постполитической стадией развития капиталистического общества.
В связи с этим он и предлагает пересмотреть отношение к наследию В. И. Ленина и Советского Союза в целом. В его трактовке «повторить Ленина - значит признать, что "Ленин мертв"», что его дело «потерпело чудовищный провал, но именно эту утопическую искру в нем стоит сберечь» [Славой Жижек. Станет ли.]. При этом любой революционный подход должен, пишет С. Жижек, учитывать ошибки СССР - бюрократизм, технократизм, отрыв советской номенклатуры от масс, которая и уничтожила изначальную «низовую демократию» Советов.
С. Жижек обращается к старым марксистским категориям, таким как классовая борьба и диктатура пролетариата, призывая при этом к их демистификации в духе Ж. Рансьера и Дж. Агамбе-на. Так, пролетариат определяется как класс исключенных, под которыми могут подразумеваться не только жители трущоб, но и представители пацифистских, экологических движений. В определенном смысле в класс исключенных может быть включена и большая часть человечества, которая оказывается оторванной от природы, от собственной символической сущности и в любой момент может стать объектом генетических манипуляций (homo sacer -это метафора человека, лишенного всего, изгоя) [Жижек, 2011, с. 338; Агамбен]. Задачей этого класса, по мнению С. Жижека, является не установление политической власти над обществом (т.е. не достижение «гегемонистской артикуляции» в категориях Э. Лаклау и Ш. Муфф), а преодоление своей исключенности и в результате такой эмансипации собственное исчезновение во имя установления нового социального порядка.
На этом описание контуров нового порядка, который должен прийти на смену существующей реальности, заканчивается. Однако С. Жижек выдвигает и несколько вторичных идей. В их ряду: необходимость коммунитаристской истинной любви к Другому (агапэ) вместо нынешней «ненависти, скрытой под маской терпимости»; использование механизмов государства, которое должно «функционировать в негосударственном ключе» [Жижек, 2011, с. 375.]; равная норма потребления энергии всеми жителями планеты, а также принуждение нарушителей общих правил [Zizek, 2009, p. 461]. Здесь, пожалуй, и находится предел практического измерения его политической философии.
Перед С. Жижеком явственно встает вопрос о движущей силе революции, которая сплотит такой внутренне дисперсный класс, как нынешний «пролетариат». Здесь его мысль иногда уходит в частичное оправдание революционного террора, который для него является «работой любви» в интересах «универсального» против «частных людей» и поэтому, якобы, может быть «гуманистичным» [Zizek, 2009, p. 214]. Отсюда следуют и его симпатии к популистскому режиму Уго Чавеса или гаитянской партии Lavalas.
На философском уровне язык объявляется С. Жижеком пространством гегемонии, которое основывается на насильственном насаждении «господствующего означающего» (Master Signifier) и является «иррациональным» [Жижек, 2010, с. 52]. Симпатии С. Жижека к революционному террору придают этому насильственному насаждению прямое физическое измерение.
Являются ли эти идеи признаком слабости политической программы С. Жижека, построенной на устаревших эссенциалист-ских предпосылках? Можно ли отсылки к Master Signifier интерпретировать как консерватизм, близкий к шмиттианскому пониманию политики?
Как представляется, проект С. Жижека остается незавершенным и противоречивым. Сопротивление революционного субъекта Символическому порядку понимается им скорее в экзистенциальном ключе (при постоянных ссылках на С. Кьеркегора), когда субъект обладает радикальной свободой решения в отсутствие «Большого Другого» [Butler, Laclau, Zizek, p. 258]. Революционным субъектом в данном случае выступает не столько политический лидер или партия, сколько спайка «политический лидер - низовые организации масс» (именно так С. Жижек объясняет успех Великого Октября, который для него был больше, чем государственным переворотом [Жижек, 2003, с. 11]. Если у С. Жижека и есть симпатия к революционному террору, то не к террору в интересах тоталитарного государства: «Сталинские чистки (органы, осуществлявшие репрессии, формировались выходцами из низов) были той формой, в которой преданное наследие революции восставало и становилось (через притеснение номенклатуры) неотвязным проклятием режима» [Жижек, 2010, p. 161]. Таким образом, индивидуальное и коллективное, авторитарное и демократическое интересным образом сосуществуют в неогегельянской логике словенского
философа. Т. Майерс назвал это оксюморонным стилем мышления [Myers, p. 18].
Незавершенность философско-политического проекта С. Жи-жека связана скорее с его попыткой с помощью антикапиталистической идеологии «бесстыдно установить истину», т.е. отойти от постмодернистской боязни эссенциализма, причем сделать это в условиях доминирующего «антиэссенциализма». В призыве к установлению такой «истины» С. Жижек нарочито провокативен и противопоставляет себя всем другим левым интеллектуалам, которые, по его мнению, так или иначе смирились с «концом истории». Не зря в его текстах можно не раз встретить идею возрождения немецкой идеалистической философии, т.е. поиска «трансцендентных» смыслов бытия. От его философии веет тоской по революционной утопии, которая в противовес сегодняшней утопии зиждется на метафоре «пустыни Реального». С. Жижек представляет собой осколок того мира, который мечтал о собственном переустройстве и мыслил метанарративами. Однако сегодняшний мир постмодерна живет в релятивистской эпистеме, порождая, соответственно, реальность множества партикуляризмов, и С. Жижек просто не вписывается в эту антиуниверсалистскую эпистему, блуждая на грани сознательной маргинальности и исключенности.
Своей ожесточенной писательской борьбой против Символического Порядка С. Жижек чем-то напоминает Ф. Ницше, хотя для последнего воплощением этого порядка было христианство, которое С. Жижек, наоборот, толкует как пример революционного События, от которого тем не менее следует отказаться [Жижек, 2009]. Обоих мыслителей объединяет и противоречивый проект пути в будущее (негуманистическая идея Ф. Ницше об индивидуалистичном Сверхчеловеке). Как Заратустра у Ф. Ницше, выступающий антиподом Христа и создающий свое Евангелие, революционно-политический Субъект С. Жижека в ходе так называемого «аутентичного акта» готов на действия, противоречащие всяческим ожиданиям, на безумное отрицание самого себя (С. Жижек называет это «бунтом против самого себя» [Butler, Laclau, Zizek, p. 123], чтобы создать себе новое пространство возможностей в отношениях с социальным целым.
Нет сомнений, что Ф. Ницше сильно повлиял на становление ключевых теоретических школ XX в. С. Жижек войдет в историю 196
мысли как минимум потому, что рискнул посягнуть на концепцию абсолютно децентрированного Субъекта, основываясь на собственной трактовке Ж. Лакана, и попытался заглянуть в перспективу социального действия на универсальной основе. Как бы «оксюмо-ронно» ни выглядела концепция С. Жижека, она кажется не настолько тотальной, в отличие, например, от теории Э. Лаклау и Ш. Муфф об онтологическом равенстве всех дискурсов, борющихся за право определять «пустые означающие» и как таковое «общество».
Литература
Агамбен Дж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. - М.: Изд-во Европа, 2011. - 256 с.
Жижек С. Добро пожаловать в пустыню реального. - М.: Прагматика культуры, 2002. - 160 с.
Жижек С. О насилии. - М.: Европа, 2010. - 184 с.
Жижек С. Размышления в красном цвете. - М.: Европа, 2011. - 476 с.
Жижек С. 13 опытов о Ленине. - М.: Ad marginem, 2003. - 255 с.
Жижек С. Кукла и карлик: Христианство между ересью и бунтом. -М.: Европа, 2009. - 336 с.
Закария Ф. Будущее свободы: Нелиберальная демократия в США и за ее пределами. - М.: Ладомир, 2004. - 383 с.
Закария Ф. Постамериканский мир будущего. - М.: Европа, 2009. -
280 с.
Рансьер Ж. На краю политического. - М.: Праксис, 2006. - 240 с.
Славой Жижек. 11 сентября ньюйоркцы испытали на себе, что значит «пожар в умах». - Режим доступа: http://russ.ru/layout/set/print/ Mirovaya-povestka/11-sentyabrya-n-yujorkcy-ispytali-na-sebe-chto-znachit-poz har-v-umah
Славой Жижек. Станет ли «Империя» Майкла Хардта и Антонио Негри «Коммунистическим манифестом» двадцать первого века? - Режим доступа: http://www.politizdat.ru/article/43/
Butler J., Laclau E., Zizek S. Contingency, hegemony, universality: Contemporary dialogues on the left. - L.; N.Y.: Verso, 2000. - 330 p.
Daly G., Zizek S. Risking the impossible. - Mode of access: http://www. lacan.com/zizek-primer.htm
Myers T., Zizek S. - L.: Routledge, 2003. - 139 p.
The one measure of true love is: You can insult the other: An interview with Slavoj Zizek by Sabine Reul and Thomas Deichmann, posted on December 4, 2001. - Mode of access: http://slash.automedia.org
Zizek S. In defense of lost causes. - L.; N.Y.: Verso, 2009. - 508 p. Zizek S. From democracy to divine violence / / Democracy in what state? -N.Y.: Columbia university press, 2011. - 144 p.
Zizek S. The fragile absolute, or why is the Christian legacy worth fighting for? - L.; N.Y.: Verso, 2008. - 188 p.
Zizek S. The ticklish wsubject: The absent centre of political ontology. -L.; N.Y.: Verso, 1999. - 409 p.
