CC BY
16DOI: 10.46698/VNC.2021.78.39.006
SLAVQ-ALANICA
А.И. Илиади
В статье рассматривается ряд лингвистических свидетельств контактов древних славян и алан - восточноиранского кочевого народа, который, согласно средневековым хронистам, а также по данным археологии, в VI в. н. э. заселял южнорусские степи, Приазовье и отчасти Крым. Фактологическую базу, на которую опирается автор в своих выводах, образует сумма этимологии., среди которых: а) славяно-аланские сепаратные семанти-ко-этимологические тождества на уровне формульных выражений поэтического, правового языка, образованных по общим для обоих языков клише (пел. 'ЬьгаЧ зыйьсе ~ алан. *гагй [?]-уагип■ пел. ЧагШ къНд ~ ср.-иран. (алан.?) *кагйа каг[п]-; пел. ЧтШ когапд ~ алан. *каг[а]па, согд. уайи-кагапак)-, б) вероятные аланские заимствования в славянский словарь (*та-Ц0а 'лентяи , *Ъа-капс1ак или *Ъа-капс1а£'ритуальный хлеб', *Ьтщили *barg[a] 'пастуший мешок, *Ьагп[а] 'обязательство', 'гарантия попечения'); в) весьма близкие типологические аналогии (пел. *пе-огЬъ/*пе-огЬа ~ осет. magйsa | magosa и пр.). Ареал вероятных следов 8Ш»о~А1атса, обозреваемых в статье, очерчивается степными говорами Украины, говорами Одесской и Херсонской областей, т.е. территориями, отчасти входившими в регион контактов асо-славянского племени антов и алан. На основании сказанного делается вывод о возможной принадлежности перечисленных лексических и фразеологических единиц к остаткам алано-антского адстрата, унаследованного местной славянской речью.
Ключевые слова: этимология, семантика, производное, языковые контакты, реконструкция.
Одним из народов, чьи исторические судьбы были тесно связаны со славянским миром, были иранцы. Культурные контакты двух этносов, упомянутые в трудах древних историков и засвидетельствованные археологическими раскопками, естественно, оставили о себе память и в языке. Лингвистическая разработка следов соприкосновения обеих языковых систем и самобытных культур в трудах А.И. Соболевского, В.И. Абаева, A.A. Фреймана, A.A. Зализняка, В. Бешевлиева, О.Н. Трубачева, В.Н. Топорова, Д.И. Эдельман, И.М. Оранского, А.Ф. Журавлева, ИХ. Добродомова, Вяч.Вс. Иванова, В. Цветко-Орешник, А. Ломы, В. Блажека более чем за сто лет привела к накоплению суммы славяно-иранских лексико-словообразова-тельных схождений и очевидных раз-
новекторных заимствований, разбор которых намечает отдельную отрасль сравнительно-исторического языкознания - сравнительную грамматику иранских и славянских языков. Опыт изысканий в этой области, с одной стороны, обозначил направления научного поиска и критерии отбора фактов, а с другой поставил исследователей перед необходимостью ответа на целый ряд частных вопросов, каждый из которых потенциально содержит ядро новой проблемы.
В частности, перспективным представляется вектор поиска свидетельств славяно-аланских языковых контактов, имевших место в разное время с VI по XIII вв. на территории южнорусских степей и Приазовья. Речь идет не только о заимствованиях, но еще о пережи-
вании совместных лексико-семантических инноваций, стимулированных исконным родством культур, языков и генетическим единством словарного материала в сумме с близким репертуаром словообразовательных средств. Первый камень в фундамент проблемы Б1ауо-А1ашса, одинаково важной для истории иранских и славянских языков, заложил В.И. Абаев, который в ряде трудов развивает мысль об особых отношениях аланского и праславянско-го языков, сохраненных в последующий период уже как отношения древнерусского и аланского. Результаты тесного восточнославяно-аланского межъязыкового общения хорошо иллюстрируются содержанием дефиниций «Историко-этимологического словаря осетинского языка» Абаева, чьи данные в ряде случаев не только проясняют источник древнерусских и русских слов, изолированных в славянской лек-сико-словообразовательной системе, но также дают иранскую (осетинскую) базу для узких славяно-аланских сравнений и показывают роль сармато-а-ланской этнической среды как культурного посредника в контактах славян с народами Великой степи и Северного Причерноморья. Напр., аланская речь выступила проводником из кавказского источника в славянский словарь важного термина языческой религии славян кумиръ, кумиръ •> алан. (ср. осет. gume.rU gcemeri 'великан', 'дубина', 'идол') -1 груз, ¿те/п 'герой', 'богатырь', 'исполин' (далее восходит к древнему этнониму К1Ц(1врю1 'киммерийцы') [1, 1-530].
Ниже предложены несколько примеров общих славяно-аланских инновационных явлений, в основном, из области лексики и фразеологии поэ-
тического языка и языка права. При правильной трактовке доносимых ими отзвуков представлений о жизни древнего общества и его законах оказывается, что тезис Вяч.Вс. Иванова, согласно которому контакты с иранцами в какой-то степени «оживили» индоевропейское культурное, языковое наследие у славян, применим не только к сфере религиозной идеологии [2, 35], но и к социальному устройству равно, как и к морали.
Интерпретация иранской части обозреваемых параллелей как аланских элементов опирается на осетинский материал, наследующий традиции алан-ской речи, или же на лексику близкородственного аланскому согдийского языка и (в меньшей мере) на словарные данные современных восточноиранских языков. Например, если для русских или украинских слов обнаруживаются близкие структурно-этимологические аналоги не в осетинском, а в согдийском, то это говорит не о следах соприкосновения согдийского и славянского, что элементарно противоречило бы данным истории обоих этносов. Эти случаи - свидетельства существования у части поздне-праславянских диалектов лексико-сло-вообразовательных и синтаксических клише, сложившихся под влиянием сар-мато-аланской речи, очень близкой языку согдийцев - факт, проистекающий не только из родства этих языков, но также основанный на сумме осетино-сог-дийских лексических изоглосс, установленных в исследованиях В.И. Абаева и Э. Бенвениста. Следовательно, согдийские этимологические параллели к славянским лексемам намекают на бытование в прошлом аналогичных аланских лексико-словообразовательных и синтаксических образцов.
1. Этимологические тождества на уровне правовых микротекстов
1.1. Пел. *ЬъгаЫ $ыйъсе ~ алан. *гагй Щ-щгип.
Отмеченным в ареале подольских говоров укр. народно-поэтическим выражениям за-класти серце 'пообещать, дать клятву' («а середулыиий син серце прозаклав, що учинить, як то йому мати велша») и не бери серце 'не обещай' (только в отрицательной форме) (1985 г.) [3, 39] в осетинской фразеологии отвечают зсердсе 'всерын 'обещать', дословно - «класть сердце», «вкладывать сердце» [4, 73, 103], zcerd.ce усегуп 'обещать', 'обнадеживать' (букв, также 'вкладывать сердце') [5, 73], zcerd.ce \сегуп 'ободрять' [1, 1У-300]. Однако более пристальное внимание мы бы обратили именно на диал. не бери серце, т. к. в брать распознается семантический архаизм 'нести' (!), и вся конструкция повторяет древний семантический рисунок «носить сердце» у осет. формулы, содержащей др.-иран. *Ьаг- 'носить' (этимологически сеусегуп, сеусегип 'класть' из *Ьаг- 'носить' с се- - остатком преверба) [1, I- 193-194], тождественное пел. *Ьег- < и.-е. *Ыгег- 'нести'. Идентичность состава обеих конструкций довершается генетическим тождеством слав. ъгйъсе: иран. *щ'йага- (региональный озвонченный вариант и.-е. этимона, отраженного в слав, слове) > осет. гсегйсе 'сердце', потому есть смысл говорить об общей славяно-аланской инновации в поэтическом языке *ЬыаН $ъгйьсе: алан. *гагй [1]-уагип.
1.2. Пел. *сагШ къгЬ) ~ ср.-иран. (алан.?) *кагйа каг[п]-.
Употребительный в русском арго (условном языке) (Одесская обл., 1982 г.) оборот корту чаритъ 'понимать' (или инвертированное «А ты чаришъ
корту?» = понимаешь, можешь понять) [3, 71] представляет собой любопытный феномен. Обратимся к его составу: глагол чарить известен в значении 'делать', тогда как первый компонент в самостоятельном употреблении отсутствует, будучи лишенным собственного значения. По существу, указанный оборот доносит еще праславянское словосочетание *cariti kbrtg, дословно -делать сделанное = мочь, быть в состоянии. Конструкция состоит из реликтового и.-е. причастия на -t- *k"r-to- (~ иран. *kr-ta-/*kar-ta-), соотносительного с и.-е. *k"er- 'делать', и глагола того же корня - пел. *cariti 'делать, творить', 'колдовать' (см. о нем: [6, IV-23-24]).
Пел. *cariti kbrtg по значению и генетически смыкается с иранским выражением. В частности, интересна передающая семантику 'мочь (что-нибудь) сделать' (а в общем - категорию потенциальности) синтаксическая конструкция из прич. прош. вр. от V/cor- + личная форма того же глагола, отмеченная в восточноиранских языках и в белуджском. Ср. krta + kar- в согд. христ. lata kar- и мундж. ikar-kan 'мочь', где ikar из прич. пр. вр., а кап- - основа наст. вр. от Vfcor- 'делать'. То же сложное образование показывают согд. будд, и ягноб., где находим причастие от Vfcar- + личная форма от kar-, bav-, wn-, у an- ([7, 90-91]: с литературой). Праславянская конструкция возникла не без влияния иранского словосочетания, чему способствовало наличие в словаре обоих языков этимологически общей лексики с близким набором значений, облегчившей перекодирование иранской семантической и синтаксической техники в славянской речи. И хотя обозримый корпус материалов аланского и современного осетинского языков не дает
примеров krta + kar-, все же аланский составной глагол *karda kar[n]- 'сделанное делать' = 'мочь' возможен как вероятный образец, клише, по которому создавался славянский «двойник», ср. осет. kœnun, kœnyn 'делать' < *kar-n- [1, 1-579-581].
1.3. Пел. *ciniti koranç ~ алан. *kar[a} па, согд. vadu-karanâk.
Укр. диал. степн. этнограф, фразеологизм чинйтъ корану 'сватать' (1981 г.) [3, 73] с неизвестным в свободном употреблении корана, чья семантика даже приблизительно не определяется на славянской почве. Надо думать о сохранности в терминологии восточнославянской свадебной обрядовости архаичной формулы, явная принадлежность которой к языковым древностям проистекает уже из того, что «темное» корана образует неразложимое сочетание не с ожидаемыми в ареале степных говоров робйть, творить 'делать', а с чинйтъ 'т.е.'. Только этот глагол, не отмеченный в бытовой речи, в языке ритуализованных действий образует микротексты с правовой и религиозной идеологической семантикой (чинить молитву, чинить суд, чинить панахиду и пр.), воспринимаемые как архаизмы. Если предположить, что чинить тут значит 'заключать', то в корана можно видеть вышедшее из обихода обозначение (свадебного) договора - праславян-ский диалектизм, гомогенный осет. диг. keernee 'задание', 'заданная работа' < иран. *kar(a)na- от *kar- 'делать', ср. др.-инд. karana- 'дело' [1,1-586], кйгапа- 'дело', 'причина чего-либо', 'инструмент', 'способ, средство', 'принцип, правило' [8, 274]. Правовая семантика, прямо связанная с терминологическим значением свадебного договора, налична в родственном осетинскому согдийском
примере: в числе согдийских юридических документов, найденных в замке на горе Муг, обнаружен текст брачного договора, где отмечена лексема м/8кгп''к 'брачный договор', др.-иран. *майи-кагапа-ка- (ср. др.-инд. кйгапа- 'акт совершения, документ, договор') [9, 43]. Согдийское слово ценно своим правовым содержанием, способным пролить свет на семантику «темного» компонента славянской формулы. Относительно отличий в морфологии слав, и иран. лексем: они касаются лишь количества суфф. гласного: пел. *ког-апа (< *ког-апа) УБ алан. *каг-[а]па, согд. (уайи-) каг-ап-ак.
2. Типологические параллели. Укажем еще несколько, на этот раз уже чисто типологических аналогий, не исключено, также возникших при контакте двух языковых культур. Количество параллелей в старой фразеологии, конечно, не исчерпывается указанными двумя: по предварительным подсчетам их несколько десятков. Здесь они упоминаются только с целью обозначить основные ориентиры в рамках проблемы 51ауо-А1атса.
2.1. Осетинскому устойчивому обороту сефссест стонджы не №мбары «сытый голодного не разумеет» [4, 12] в славянском отвечают два идеологически эквивалентных фразеологизма: рус. сытый голодного не разумеет и серб. сит гладну не веру]е. Но сербский пример несколько выбивается из тройки сопоставленных единиц в силу отличия семантики глагола 'верить', тогда как русский с глаголом 'понимать, разуметь' полностью совпадает с осетинским не только в плане одинаковой синтаксической позиции всех составляющих обоих эквивалентов, но и в общесемантическом плане, ср. осет. агфехет
'накормленный' - прич. к сефсседын 'насыщаться, наедаться' [10, 482, 484; 1, 1-479-480] + стонг 'голод', 'голодный' [1, III-153-154] + сембарын 'понимать' [1, 1-135-136] с отрицанием при идентичной схеме и значении ее компонентов в русском.
2.2. Отметим общий для осетинской и славянской фразеологии образ «ученой колдуньи/ведьмы» и его оценку с позиций «лучше УБ хуже», вводимую такими оборотами, как диг. сепахиг сеуйемсе) ахиг сеуйем хмншгйсег се] «лучше ученая колдунья, чем неученая» (?), где сеуйем 'демон' развило семантику 'колдунья' [1,1-199], и укр. диал. г1рша в1дъ-ма внена, як родима [11, 4] = «женщина, которую обучили колдовству, хуже той, которая родилась с ведьминской силой».
2.3. Еще один типологически близкий для аланского, осетинского и славянского случай на этот раз относится уже к словообразованию - типу именного сложения с отрицанием: осет. та§й$а \ та§о$а 'бездельник', 'лодырь' из та-кйва, где кгна - 3-е лицо конъюнктива от кй$уп 'работать', а та - частица запрещения-отрицания [1, П-65] при слав. *пе-огЬъ/*пе-огЬа, ср. рус. перм. неробъ, -и 'о том, кто не работает' [12, ХХ1-143] - поздняя грамматическая перестройка *нероб по образцу Г-основ, укр. диал. нербб 'бездельник, лентяй', нердба 'т. с.' ~ роба 'трудолюбивая, работящая женщина' [13, У-98-99] & *огЬъ/*огЬа. Пример интересен еще и как потенциальный фон для любопытной ситуации в исторической лексикологии иранского и славянского. Дело в том, что восточнославянский диалектный словарь удерживает аланизм *та-gosa - вероятный антецедент осетинских лексем, который потенциально мог
коррелировать с пел. *пе-огЬъ/*пе-огЬа как при межъязыковой коммуникации, так и будучи интегрированным в славянский вокабулярий. Алан, *ma-gosa просматривается в укр. диал. херсон. негдшка, нагошка 'лентяй', 'хитрец' и одес. магочко, магдшко, могуила 'кто отлынивает от работы', 'бездельник' [14, 17, 21] - формы, несущие отпечаток переосмысления (перестройка *тй-как слав. *пе-, словообразовательная рецепция и сопутствующие явления), но сохраняющие семантику отрицания процессуального признака.
3. Заимствования. Любое длительное взаимодействие языков и культур - феномен сложный своей разно-векторностью и редко познаваемый в полной или хотя бы достаточной для истории языка (и вообще истории) мере. Лингвистические штудии, целью которых является попытка углубить и расширить научные представления о межъязыковых контактах дописьмен-ной эпохи, в первую очередь опираются на реконструкцию, для которой важны любые языковые древности. Посему для работы с аланским адстратом в славянской речи необходимы не только выделенные лексико-семантические и синтаксические новшества, общие для потомков антов и алан, но равным образом и сами лексические заимствования. Здесь будет уместным привести три (еще одно *mй-gosa 'лентяй' см. выше) потенциально аланских лексических реликта в восточнославянском словаре, кажется, еще не обсуждавшихся в литературе по этимологии.
3.1. Рус. диал. черниг. (островной говор) бакандок 'хлебец, выпекаемый в поминальные дни' [15, 27]. Несмотря на подобие русским деминутивам на -ок-, едва ли относится к ним: во-первых, им
КШВЖИ @©КШЙ §£) (Щ)
Ш
свойственна подударность форманта (за редким исключением, когда слова с -ок-уже не осознаются как уменьшительные или же -ок- тут имеет иное значение), а не корня, во-вторых, производящая основа *баканд- не известна русскому Но предположим в ба-канд- результат развития некоего *ба-калд- (ср. известное диалектной фонетике изменение Кластера лЬ > нд) с префигированием пел. *къМ-(ср. суффиксальный дериват *къЫ-ихъ > рус. диал. волог. ковдушек 'каравай хлеба [12, Х1У-28]) - основы, вариантной пел. *къ1Ь- в *къ1Ъа$а (: рус. диал. калбашка 'небольшой круглый хлеб'), *къ1Ьихъ (: рус. диал. калабух 'небольшой хлеб, испеченный из остатков теста', колабух, кулабух 'пресная лепешка) [6, XIII-179, 182]. Как видим, окончательно принять славянскую этимологию мешает наличие нескольких «если»: 1) избыточность приставки *Ьа- в названии хлеба на фоне прочих однокоренных лексем с близкой семантикой, лишенных ба-; 2) гипотетичность в данном случае перебоя лд > нд, известного своей спорадичностью.
Более убедительным считаем иное толкование. Допустимо говорить об усвоении алан. *Ьа-капйак или *Ьа-kandag (< *ира-каШа-ка-), которое образует изоглоссу с хорезмийскими названиями хлеба, лепешки ркпй, Ькпй, ркуй [ракапй] < * ира-каШа-, отличаясь от них лишь наличием суффикса. Ср. замечание Д. И. Эдельман о легкости заимствования названий хлеба, лепешки как культурных терминов из иранских языков в тюркские, финно-угорские и др. языки ([16, 1У-214]: тут же приведены хор. и прочие иран. примеры с «хлебной» семантикой). Критерий, который дает нам право видеть в *Ьа-капйак или *Ьа-кстйщ аланское слово, это характерное для осетинской исто-
рической фонетики развитие анлаутно-го кластера *ир- в Ь-, изменившее облик древнего преверба *ира- как *Ьа- (см., напр.: [1,1-231,232]).
3.2. В пастушеской лексике украинского говора с. Песчаный Брод Добро-величковского р-на Кировоградской области отмечен термин бардг, бард/ 'мешочек из свиного желудка, в котором пастухи переносят и хранят воду или еду' [17, 240], насколько нам известно, нигде более не зафиксированный. Единственным указанием (очень приблизительным) на возможный первоначальный ареал бардг, бард/ является историческая справка из «Предисловия» к словарю этого говора, согласно которой говор является переселенческим, а его носители пришли с территории современной Одесской области [18, 4], откуда и могло быть перенесено слово. И хотя доступные материалы по современной диалектной лексике говоров Одесской области не содержат ничего подобного, вполне вероятно, что наше слово существовало здесь ранее. Более того, учитывая слабую обследо-ванность словаря этого ареала, до сих пор не располагающего сколько-нибудь значимым лексикографическим описанием, еще можно надеяться на обнаружение близкой формы при последующем сборе диалектных данных.
Вероятным источником укр. диал. бардг, бард/ в итоге могла быть средне-иранская форма, восходящая к праи-ран. *Ьагака-/*Ьагака- или к *Ьаг%а-, ср.: пшт. н>агау 'вьюк' (< *Ьйгака-1*Ьагака-
< с 5 С <-> 5 \
несущии, носитель, но и несомый) и бактр. (Заруо 'сосуд, хранилище, вместилище', равным образом возводимое как *Ьаг%а-, так и к *Ьагака-/*Ьагака-. Особенно показательна семантика бес-суф. *-Ьага-, *-Ьага- 'переносной; вме-
стилище для содержания, переноски чего-либо', отраженных в таких композитах, как перс, kûlabâr 'заплечный мешок', язг. kdlwôr 'кожаный мешочек для пищевого припаса в дорогу' [16, II-95, 97, 114]. Фонетически и семантически эта версия вполне жизнеспособна, ср. слав, 'мешочек из желудка' VS иран. 'вьюк' как 'мешок (с товаром, вещами)'
с э
и сосуд и пр., далее - усвоение последовательности иран. й - а как а - о в славянском, а также исход -/ украинской лексемы, который продолжает этимологическое *-к- (ср. укр. диал. fopfouii 'плечи, закорки' < пел. *къгкъ 'шея').
Принимая аланский источник *bârag для славянского термина, мы апеллируем к форме типа осет. barceg 'всадник', но не в активном значении, свойственном осетинскому, а в пассивном 'несомое (походный мешок)', т.к. в старых лексикализованных образованиях формы с -ceg нередко имеют пассивную или медиальную семантику (см. [5, 568569]). Выбор же варианта *barg[a] (< *barga-) означает, что его аланский рефлекс был перестроен славянами по типу tort > torot в эпоху развития полногласия и испытал дальнейшие изменения в украинской диалектной среде.
3.3. Диал. н.-поднепр. борона 'свадебный пирог, испеченный в доме жениха для отца невесты' в «Етимолопчному словнику укра\'нсько1' мови» расценено как этимологически неясное [13, 1-233]. По форме - явно праславянское слово *borna, но среди старой славянской лексики оно изолировано, потому до введения в оборот более убедительной трактовки предлагаем считать *borna аланским заимствованием поздней праславянской эпохи. Инфильтрация более древнего иранского (*ийг-па- >) *wârna- в славянский привела бы к пел.
*vorna с ослаблением иран. й > а > слав, о в структуре tort или к перестройке морфологии по образцу прилагательных на -ъп-, т.е. к *уагъпа. Аланский прототип *barn[a], принадлежавший семантическому полю правовой лексики, сохранен осетинским словарем, ср. диг. бсернсе 'ответственность', 'попечение' [19,159], ир. bœrn 'то же' - дериват с суфф. -п (= др.-иран. -па-) от bar 'право', 'власть', 'воля' [1, 1-253]. Таким образом, алан. *barn[a] 'ответственность', 'попечение' в восточнославянском локально усвоено как обозначение символической гарантии (ритуального хлеба) женихом обязательства заботиться о девушке, входящей в его дом, перед ее отцом.
Разобранные случаи характеризуют славяно-(сармато-)аланские контакты позднего праславянского времени и древнерусской эпохи в той же мере, что и выделенные В.И. Абаевым и И.Г. До-бродомовым аланизмы в восточнославянском словаре. Предполагаемая праславянская диалектная среда, где были сформированы указанные лексемы и фраземы, это - племенные диалекты восточной ветви антов, которые, согласно Прокопию, в VI в. н. э. жили к северу от Азовского моря, предположительно, в районе Донца - Дона [20, 241-242]. Это именно тот племенной союз, где влияние степной аланской культуры, видимо, было значительным, что географически вероятно, поскольку группы алан были рассеяны по всему побережью Азовского моря от устья Дона до Тмутаракани, занимая и часть Крыма [21, 376]. Ср. заключение русского историка Г.В. Вернадского о том, что «анты - славянское племя, контролируемое аланским кланом ас. Иными словами, анты были асо-славянами», «племя антов первоначально контроли-
кшвжи s© <Щ) заеи
ровалось аланскими родами» [20, 186, 244], и гипотезу о существовании ант-ских (асо-славян) и русских (рухс-ас) соединений внутри западной аланской орды [20, 296].
Потомки обеих ветвей антов (восточной - в регионе Донца и западной - в Бессарабии, в изгибе черноморского
побережья между Днестром и Дунаем) [20, 244] в результате сложных этноге-нетических процессов поучаствовали в формировании общерусской народности, оставив лексико-фразеологическое наследие в русских и украинских диалектах Причерноморья и украинских степных говорах.
1. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.; Л., 1958-1989. Т. 1-М
2. Иванов Вяч.Вс. Славяно-арийские (= индоиранские) лексические контакты // Славянская языковая и этноязыковая системы в контакте с неславянским окружением. М„ 2002. С. 17-60.
3. Громко Т.В. Д1алектолопчно-фольклорш матер1али гов1рок Центрально! Украши. Юровоград, 2008.
4. Исаев М.И. Очерки по фразеологии осетинского языка. Орджоникидзе, 1964.
5. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949. Т. 1.
6. Этимологический словарь славянских языков: Праславянский лексический фонд / Под ред. О.Н. Трубачева. М„ 1977. Вып. 4; 1987. Вып. 13.
7. Фрейман А.А. Хорезмийский язык. Материалы и исследования. М.; Л., 1951. Вып. I.
8. Monier-Williams, Monier, Sir. A Sanskrit-English Dictionary: Etymologically and Philologically Arranged with Special Reference to Cognate Indo-European Languages. Delhi, Motilal Banarsidass, 1988.
9. Лившиц В.А. Согдийская эпиграфика Средней Азии и Семиречья. СПб., 2008.
10. Толковый словарь осетинского языка. В 4-х т. / Под общ. ред. Н.Я. Габарае-ва. М„ 2007. Т. I.
11. Украшсыа приказки, приапв'я i таке шше. СПб., 1864.
12. Словарь русских народных говоров / Под ред. Ф.П. Филина и Ф.П. Сороко-летова. Л., 1978. Вып. 14; 1986. Вып. 21.
13. Етимолопчний словник укра'шсько! мови / За ред. О.С. Мельничука. Кшв, 1982. Т. 1; 2006. Т. 5.
14. Жигора I.B. Анкетування в систем! методie ,цадектолопТ: збирання обрядо-bo'í лексики та фразеологИ (науковий 3bít). Юровоград, 2016.
15. Бондарь А.О. Названия кулинарных изделий и напитков в русском островном говоре Украины (с. Сеньковка Городнянского р-на Черниговской обл.): Дипломная работа. Кировоград, 1982.
16. Расторгуева В.С., Эделъман Д.И. Этимологический словарь иранских языков. М„ 2003. Т. 2; 2011. Т. 4.
17. Громко Т.В. Матер1али до словника roeipoK украшсько! мови // Studia semasiológica. Кировоград, 2017. С. 239-253.
18. Громко Т.В. Словник гов1рки села Шщаний Брщ Добровеличювського р-ну Юровоградсько! облает! Юровоград, 2020.
19. Таказов Ф.М. Дигорско-русский словарь. Русско-дигорский словарь. Владикавказ, 2015.
20. Вернадский Г.В. Древняя Русь. Тверь; М., 2000.
21. Вернадский Г.В. Киевская Русь. Тверь; М., 1996.
Iliadi, Alexander I. - Volodymyr Vynnychenko Central Ukrainian State Pedagogical University (Kirovograd, Ukraine); alexandr.iliadi@gmail.com
SLAVO-ALANICA.
Keywords: etymology, semantics, derivative, language contacts, reconstruction.
The paper views a number of linguistic evidences of contacts of the ancient Slavs and the Alans - an eastern Iranian nomadic ethnos, which, according to medieval chroniclers and evidence from archeology, in VI century A.D. settled Southern Russian steppes, Azov Sea region and partially Crimea. The author makes his conclusions, drawing on the factual basis, formed of a sum of etymological versions, including such categories: a) exclusive Slavic and Alanian etymological parallels on the level of formulaic expressions, related to the poetic and legal language and formed on the patterns, which were common for both languages: (Proto-Slav. *~bbrati sbrdbce ~ Alan. *zard [?]-varun; Proto-Slav. *cariti kbrtg ~ Middle Iran. (Alan.?) *karda kar[n]-; Proto-Slav. *ciniti korang - Alan. *kar[a] па, согд. vadu-karanak); b) probable borrowings in Slavic vocabulary from Alanian dialects (*ma-gosa 'lazybones', *ba-kandak or *ba-kandag 'ritual bread', *barag or *barg[a] 'shepherds sack', *barn[a] 'obligation', 'guarantee of care'); c) quite close analogies. The areal of probable Slavo-Alanica traces, overviewed in the paper, can be limited to the steppe dialects of Ukraine, dialects of Odessa and Kherson regions that are lands, which lay within the boundaries of the contacts between the Aso-Slavic tribe Antae and Alans. Based on what is told in the paper the author makes the conclusion about probable belonging listed lexical and phraseological units to the relicts ofAlanian-Antae adstratum, inherited by Slavic languages.
REFERENCES
1. Abaev, V.I. 1958-1995: Istoriko-etimologicheskii slovar osetinskogo yazyka [Historical and etymological dictionary of Ossetian language]. Moscow - Leningrad, USSR Academy of sciences, 1958-1989, vols. I-IV.
2. Ivanov, Vyach.Vs. Slavyano-ariiskie (= indoiranskie) leksicheskie kontakty [Slavic-Aryan (= Indo-Iranian) lexical contacts], Slavyanskaya yazykovaya i etnoyazykovaya sistemy v kontakte s neslavyanskim okruzheniem [Slavic linguistic and ethno-linguistic systems in contacts with non-Slavic surrounding], Moscow, Yazyki slavyanskoi kul'tury, 2002, pp. 17-60.
3. Gromko, T.V. Dialektologichno-fol'klorni materiali govirok Tsentral'noi Ukraini [ Dialect ological and folklore materials of dialects of Central Ukraine]. Kirovograd, 2008. 203 p. (in Ukrainian)
4. Isaev, M.I. Ocherki po frazeologii osetinskogo yazyka [Essays on phraseology of Ossetian], Ordzhonikidze, Severo-Osetinskoe knizh. izd-vo, 1964.104 p.
5. Abaev, V.I. Osetinskii yazyk ifoVklor [Ossetian language and folklore]. Moscow, USSR Academy of sciences, 1949, vol. I. 601 p.
6. Trubachev, O.N. (ed.) Etimologicheskii slovar slavyanskikh yazykov: Praslavyanskii leksicheskii fond [An Etymological dictionary of the Slavonic languages: Proto-Slavonic lexical stratum], Moscow, Nauka, 1977, iss. 4. 235 p.; 1987, iss. 13. 285 p.
7. Freiman, A.A. Khorezmiiskii yazyk. Materialy i issledovaniya [Khwarezmian language. Materials and studies], Moscow - Leningrad, USSR Academy of sciences, 1951, iss. 1. 118 p.
8. Monier-Williams, Monier, Sir. A Sanskrit-English Dictionary: Etymologically and Philologically Arranged with Special Reference to Cognate Indo-European Languages. Delhi, Motilal Banarsidass, 1988.1333 p.
9. Livshits, V.A. Sogdiiskaya epigrafika Srednei Azii i Semirech'ya [Sogdian epigraphy of Central Asia and Semirechye]. St. Petersburg, Saint-Petersburg State University, 2008.416 p.
10. Gabaraev, N.Ya. (ed.) Tolkovyi slovar' osetinskogo yazyka. V4 t. [An Explanatory dictionary of Ossetian. In 4 vols], Moscow, Nauka, 2007, vol. I. 510 p.
11. Ukrains'ki prikazki, prisliv'ya i take inshe [Ukrainian proverbs, sayings and the like]. St. Petersburg, Tipogr. Tiblena i komp. i Kulisha, 1864. 304 p. (in Ukrainian)
12. Filin, F.P., Sorokoletov, F.P. (eds) Slovar russkikh narodnykh govorov [Dictionary of Russian folk dialects]. Leningrad, Nauka, 1978, iss. 14. 376 p; 1986, iss. 21. 360 p.
13. Melnychuk, O.S. (ed.) Etimologichnii slovnik ukrains'koi movi [An Etymological dictionary of Ukrainian]. Kyiv, Naukova dumka, 1982, vol. 1. 631 p.; 2006, vol. 5. 705 p. (in Ukrainian)
14. Zhygora, I.V. Anketuvannya v sistemi metodiv dialektologii: zbirannya obryadovoi leksiki ta frazeologii (naukovii zvit) [Questionnaire in the system of dialectological methods: Collecting of rite lexics and phraseology (scientific report)]. Kirovograd, 2016. 42 p. (in Ukrainian)
15. Bondar, A.O. Nazvaniya kulinarnykh izdelii i napitkov v russkom ostrovnom govore Ukrainy (s. Sen'kovka Gorodnyanskogo r-na Chernigovskoi obi.) [Names of culinary products and d rinks in an island d ialect of Russian in Ukraine (village Sen'kovka of the Gorodnyansky district of the Chernigov region)]. Graduation work. Kirovograd, 1982. 61 p.
16. Rastorgueva, V.S., Edelman, D.I. Etimologicheskii slovar iranskikh yazykov [Etymological dictionary of the Iranian languages]. Moscow, Vostochnaya literatura, 2003, vol. 2. 502 p.; 2011, vol. 4. 415 p.
17. Gromko, T.V. Materiali do slovnika govirok ukrains'koi movi [Materials for the dictionary of Ukrainian dialects]. Studia semasiológica [Studia semasiológica]. Kirovograd, TsDPU, 2017, pp. 239-253. (in Ukrainian)
18. Gromko, T.V. Slovnik govirki sela Pishchanii Brid Dobrovelichkivs'kogo r-nu Kirovograds'koi oblasti (rukopys') [The Dictionary of the dialect of village Peshchany Brod of the Dobrovelichkovsky district of the Kirovograd region. (Unpublished manuscript)]. Kirovograd, 2020. 357 p. (in Ukrainian)
19. Takazov, F.M. Digorsko-russkii slovar'. Russko-digorskii slovar [Digor-Russian dictionary. Russian-Digor dictionary], Vladikavkaz, Pervaya Obraztsovaya tipografiya, 2015.869 p.
20. Vernadsky, G.V. Drevnyaya Rus' [Ancient Rus]. Tver, LEAN; Moscow, AGRAF, 2000. 448 p.
21. Vernadsky, G.V. Kievskaya Rus' [Kievan Rus]. Tver, LEAN; Moscow, AGRAF, 1996. 448 p.
