CC BY
11
РЕЦЕНЗИИ
СИЗИФ В ОБЛИЧЬЕ БОНВИВАНА?
Это хорошая книга1. Её приятно взять в руки. С обложки прямо в глаза смотрит умный, умудрённый жизнью человек. Кажется, что он видит всех и вся насквозь, а вот что он при этом думает, одному Богу ведомо.
Она сделана и издана с любовью. Неподдельным, сильным и чистым чувством подсказаны и пропитаны слова об ушедшем, им дышит каждая страница. Любой из нас может только мечтать оставить о себе такую память. Её надо заслужить, что удаётся считанным единицам.
Николаю Петровичу удалось, и это было одним из его величайших достижений. А их было немало. Он прожил яркую, содержательную, наполнённую до краёв жизнь, которая может служить и примером, и уроком. Он был человеком - вселенной, многое пережил и пропустил через себя, стремясь во всём дойти до самой сути. Он оставил нам свой образ мира, в Слово явленный, как в научных трудах, так и в художественной прозе. А ещё в задушевных разговорах со многими авторами этой книги.
Я впервые столкнулся с ним, как говорится нос к носу, при не совсем обычных обстоятельствах. Произошло это летом 1989 г. не в академической среде, где ваш покорный слуга провёл немало славных лет, а в Международном отделе ЦК КПСС, куда перестроечным вихрем меня занесло в скромном качестве консультанта. Подымаясь в лифте в свой кабинет, я не мог не обратить внимание на явно посетительского вида мужчину средних лет, который в явно не цековском кругу собеседников с предвкушением и упоением прикидывал, какие музеи и выставки удастся посетить в Париже. Учитывая место нашей случайной встречи, разговор сильно выбивался из об-
1 Воспоминания о Николае Шмелёве. ИЕ
РАН. Нестор-История. Москва - Санкт-Петербург. 2015.
щего ряда. Соответственно и диагноз был не труден: незнакомец входил в группу интеллектуалов, призванную сопровождать М.С. Горбачёва во французскую столицу на празднование 200-летия Великой революции.
Вспоминая об этом, думаю, что тема "Шмелёв и перестройка", "Шмелёв и Горбачёв", наверное, может многое дать для понимания не только общественно-политической позиции Николая Петровича, но и его интеллектуальной одиссеи. А заодно взлётов и падений "шестидесятничества" в нашей стране.
Жанр этой книги не предполагал сколько-нибудь углублённого разговора о судьбах "шестидесятников", поколения российских интеллигентов, которому предстояло сыграть особую роль в жизни и смерти "зрелого" и перезрелого государственного социализма. Вот его эскизный автопортрет, вышедший из-под пера Ю.А. Борко, одного из близких друзей героя книги: "Родившиеся до войны, но не участвовавшие в ней по возрасту; не воевавшие, однако прочувствовавшие и запомнившие ночные бомбёжки Москвы в 1941 г., лютые морозы двух первых военных зим и постоянное чувство голода. Поколение, зомбированное с детства одами в честь "Вождя всех времён и народов", а во взрослой жизни потрясённое докладом Хрущёва о преступной роли Сталина в массовом терроре 1930-х и его ответственности за военную катастрофу в первые месяцы войны с нацистской Германией"2.
Думается, что Юрий Антонович несколько сузил границы этого поколения. В действительности оно охватывает всех не воевавших в Отечественную, но приобщившихся к политике до ХХ съезда КПСС в феврале 1956 г. Формирующий посыл именно этой вехи отечественной истории
2 Там же. С. 18.
Рецензии
157
справедливо отмечает другой автор, профессор Ю. И. Рубинский1.
Хотя вроде бы в книге речь не о "шестидесятничестве", но всё-таки проститься с одним из наиболее ярких представителей интеллектуальной элиты Третьего Рима в его минуты роковые, полностью обойдя молчанием вопрос о роли этой когорты в отечественной истории, тоже было невозможно. И он всплывает то здесь, то там, у одних походя, у других - в центре повествования.
Сегодня, когда последние из могикан сходят со сцены, наступает время подведения предварительных итогов. Наверное, это надо делать не нам, детям хрущёвской оттепели, но, возможно, и наш взгляд изнутри, размышления о пройденном пути помогут тем, кому придётся выводить Отечество из очередного исторического тупика.
Конечно, как всегда под общей шапкой крылись очень разные персонажи. Было немало таких, кто, скуля по слезинке ребёнка, жадно тянулись за спецпайком и в советские, и в постсоветские времена. Были нигилисты, всегда готовые в доброй отечественной традиции крушить до основания, наивно полагая, что затем всё как-то само собой образуется. Были и те, кто вымещал на окружающем мире свои комплексы и обиды.
Николай Петрович - не из их числа; он - не в периферийных слоях феномена, он -в самом ядре. В ядре, но сам по себе. Он до конца прошёл свой путь исканий и сомнений, стремясь проникнуть в самую суть происходящего и сказать своё веское слово. Даже оказавшись в августейшей семье генсека, он никогда не ассоциировал себя с сильными мира сего. Получив признание и как учёный, и как писатель, и как общественный деятель, он оставался лишним на постсоветском празднике жизни. Чураясь официальных постов и привилегий, он был государственником до мозга костей, правда, не отечественного разлива. Будучи стопроцентным российским патриотом, стал человеком мира. Он состоялся так, как мало кому удаётся на этой грешной земле, но, похоже, ушёл от нас глубоко разочарованным конечным результатом. Он по-русски щедро оплатил авансы и за себя, и за того парня, но не дождался возвращения долгов.
1 Воспоминания о Николае Шмелёве. С. 35.
... Самый конец мая 2013 г. Мы вчетвером сидим на открытой веранде верхнего этажа импозантного здания Российской Академии Наук, простодушно позабыв на время о нависшем над ней дамокловом мече. Сидим не первый час за рюмкой чая, наслаждаясь живительным теплом поздней весны и ослепительным сиянием булгаков-ской, колдовской Москвы. Идёт неспешный разговор о жизни. В какой-то момент я привёл почему-то всплывшие строки Владимира Луговского: "Передо мною середина века./ Я много видел. Многого не видел./ Вокруг не понял и в себе не понял"2. И неожиданная, тихая реплика Николая Петровича: "Спасибо, что Вы его вспомнили".
Тогда я не понял, о чём он. Подумал: вежливый, интеллигентный человек, мастер пера благодарит за напоминание о полузабытом большом поэте. И только читая эту книгу, вдруг осознал, что неожиданно задел потаённые, больные струны его души. Вот пронзительный финал его мемуаров: "Нет, не понимаю! Ничего не понимаю. И не понимал никогда. В этом, похоже, и заключается она, моя жизнь, - от начала до конца. И если разбираться, то ничего, кроме недоумения, в ней, по сути, и не было. Немного? Конечно, немного. Но что поделаешь, так оно, к сожалению, и есть. Боже, "как грустна вечерняя земля."3.
Я не входил в число близких друзей и соратников Николая Петровича; наверное, максимум, что можно сказать о наших отношениях - хорошие знакомые. У меня нет права на суждения и оценки такого рода и всё-таки выскажу свою догадку: не верю. Слишком эрудирован, умён и проницателен был Николай Петрович, чтобы не понимать, что происходит вокруг и почему. Он этого на дух не принимал, но понимание-то было. Только открывшаяся ему правда была столь шокирующей и травмирующей, что взбунтовалась душа, отказываясь её признавать. Уж лучше уйти в непонятливость, чем самому перечеркнуть свою жизнь.
Насколько справедливо и оправданно это самоотрицание "шестидесятничества"? Думаю, что сегодня слишком рано пытаться ответить на этот вопрос. Ещё не вечер, время
2 Луговской В. Середина века. Москва. Советский писатель. 1965. С. 13.
3 Воспоминания о Николае Шмелёве. С. 33.
158
Рецензии
покажет. Мы живём в стране с непредсказуемым прошлым, её пути неисповедимы.
Зато самое время попытаться сделать другое. Написать книгу о Николае Петровиче, о выпавшем ему времени и месте, о его поисках, прозрениях и заблуждениях, победах и поражениях, о том поколении, которое, как ни крути, оставило неизгладимый след в отечественной и мировой истории. Тогда станет понятнее многое в зигзагах российской жизни второй половины ХХ века: хрущевская оттепель, брежневский застой, горбачёвская перестройка, ельцин-
ский посткоммунизм. Академик Шмелёв -не просто сын своего времени, он его полноправный соучастник и авторитетный свидетель.
Отдавая должное личности нашего героя, напрашивается дуплет, двойной ракурс: историческая биография и художественный роман. Он заслужил этот сдвоенный портрет в интерьере эпохи.
Кувалдин В.Б., доктор исторических наук, профессор.
АНАТОМИЯ ЕВРОСКЕПТИЦИЗМА
Стремительно набирающий в последние годы ход процесс диверсификации и определённой радикализации европейского партийно-политического ландшафта побуждает зарубежных и отечественных исследователей уделять внимание изучению партий националистического толка. Сегодня соответствующие политические силы широко представлены уже не только в национальных законодательных собраниях, но и в составе отдельных групп (фракций) Евро-парламента. Одним из специалистов, на постоянной основе занимающимся проблематикой европейских движений националистического толка, является к.п.н. О.И. Ка-ринцев, уже опубликовавший несколько работ по данной тематике. Последние из них - монографии "Националисты в Европейском союзе: Альянс европейских национальных движений" и "Роль Евросоюза и его взаимодействие с национал-демократами в современный период"1.
Первое, что бросается в глаза, при знакомстве с исследованиями О. Каринцева, -
1 О.И. Каринцев - "Националисты в Европейском союзе: Альянс европейских национальных движений", Москва, 2013, 84 с.; "Роль Евросоюза и его взаимодействие с национал-демократами в современный период", Москва, 2014, 100 с.
это объём проделанной в ходе их проведения работы. Первая из упомянутых монографий, приуроченная к выборам в Евро-парламент-2014, основана на сравнительном анализе 150 партий из 35 государств. Используя в качестве отправной точки исследования не самый влиятельный на европейской арене Альянс европейских национальных движений (АЕНД), автор переходит к раскрытию причин роста популярности националистов в целом, справедливо отмечая среди них кризис европейской экономической модели, а также миграционный процесс, в ряде случаев соприкасающийся с исламским фундаментализмом.
Монография интересна тем, что она сообщает читателю детальные сведения о взаимодействии АЕНД и лепеновского "Национального фронта" с печально известным всеукраинским объединением "Свобода" (автор приводит протокол о сотрудничестве обеих партий). Анализируются также политико-экономические истоки программной платформы АЕНД, представлены основные идейные установки Альянса.
О. Каринцев подробно описывает другие, не входящие в АЕНД, националистические силы Европы, выделяя среди них партии, представленные в группе ЕП "Европа свободы и демократии". Их внешнеполитические взгляды хорошо иллюстрирует спи-
