СИСТЕМНАЯ УСТОЙЧИВОСТЬ ПРОМЫШЛЕННОСТИ ИНДУСТРИАЛЬНЫХ РЕГИОНОВ К УСЛОВИЯМ САНКЦИОННОГО ДАВЛЕНИЯ: ОЦЕНКА И ПЕРСПЕКТИВЫ

Акбердина В. В.

DOI: 10.29141/2658-5081-2022-23-4-2 EDN: JNACYT JEL classification: F51, O25, R11

В. В. Акбердина Институт экономики УрО РАН, г. Екатеринбург, Российская Федерация

Системная устойчивость промышленности индустриальных регионов к условиям санкционного давления: оценка и перспективы

Аннотация. Сложившиеся геополитические условия внесли существенные изменения в сценарии развития российской промышленности и условия функционирования индустриальных регионов. Статья посвящена изучению факторов системной устойчивости промышленности России в целом и регионов Большого Урала в частности в условиях объявления антироссийских санкций. Методологическую основу исследования составили теории волновой и системной динамики. В их контексте раскрываются понятия «шок» и «турбулентность», «системная устойчивость» и «резильентность», обосновывается разделение факторов резильентности на «врожденные», обусловленные сложившейся внутренней структурой, и «адаптивные», связанные с реализацией промышленной политики. Сравниваются факторы системной устойчивости экономики РФ и индустриальных регионов за два периода, 2014-2015 гг. и первое полугодие 2022 г., которые характеризуются идентичными внешними условиями - введением зарубежными странами ограничительных санкций в отношении российской промышленности. Большой Урал выбран в качестве репрезентативной индустриальной макротерритории, включающей в себя индустриальные регионы различных типов - промышленные, ресурсные, ресурсно-промышленные и аграрно-промышленные. Информационной базой работы послужили данные Федеральной таможенной службы РФ об объемах импорта и экспорта РФ за период 2013-2021 гг., а также данные Федеральной службы государственной статистики об объемах и индексах производства промышленной продукции РФ и регионов Большого Урала за период 2013-2021 гг. и первое полугодие 2022 г. Выявлено, что первая санкционная волна 2014-2015 гг. не привела к серьезному кризису в промышленности регионов Большого Урала, а создала условия для снижения импортозависимости, локализации производств внутри регионов, оптимизации структуры и вектора внешнеторговой деятельности промышленных предприятий. Доказано, что в 2022 г. факторы ре-зильентности, которые были результативными в первую санкционную волну, оказались недостаточными для преодоления кризиса. Предложены направления повышения системной устойчивости промышленности в РФ и ее индустриальных регионах, учитывающие актуальность «адаптивных» факторов резильентности, связанных с реализацией федеральной и региональной промышленной политики.

Ключевые слова: системная устойчивость; резильентность; санкции; промышленность; индустриальные регионы; Большой Урал .

Благодарности: Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-28-01674 (https://rscf.ru/project/22-28-01674/).

Для цитирования: Akberdina V. V. (2022). System resilience of industry to the sanctions pressure in industrial regions: Assessment and outlook. Journal of New Economy, vol. 23, no. 4, pp. 26-45. DOI: 10.29141/2658-5081-2022-23-4-2. EDN: JNACYT.

Информация о статье: поступила 31 августа 2022 г.; доработана 15 сентября 2022 г.; одобрена 22 сентября 2022 г.

Viktoria V. Akberdina Institute of Economics, Ural branch of RAS, Ekaterinburg, Russia

System resilience of industry to the sanctions pressure in industrial regions: Assessment and outlook

Abstract. Geopolitical circumstances have drastically modified the development scenario of Russia's industry and the conditions for functioning of industrial regions. The paper studies the factors determining the system resilience of Russia's industry and the industry of the Greater Urals' regions under the anti-Russian sanctions. Methodologically, the research rests on the theories of wave and systems dynamics, in the context of which it provides insight into the concepts "shock", "turbulence", "system resilience" and "resilience", justifies the division of resilience factors into 'innate' ones conditioned by the emerged internal structure, and 'adaptive' ones connected with the implementation of industrial policy. The paper compares the factors behind the system resilience of the economies of Russia and its industrial regions for two periods, 2014-2015 and the first half of 2022, which feature identical external conditions, namely, the imposition of sanctions against Russia's industry by foreign countries. The Greater Urals is taken as a representative industrial macroterritory that includes industrial regions of different types: industrial, resource, resource-industrial and agro-industrial. The evidence comes from the Federal Customs Service and the Federal State Statistics Service of the Russian Federation, including the data on the national imports and exports for 2013-2021 and the data on national and the Greater Urals' industrial production output and indices for 2013-2021 and the first half of 2022, respectively. According to the findings, the 2014-2015 wave of sanctions did not provoke a serious crisis in regional industry in the Greater Urals, but created conditions for reducing import dependence, localising production within the region, optimising the structure and vector of foreign trade activities of industrial enterprises. However, the resilience factors, which were resourceful during the first wave, turned out to be insufficient for overcoming the crisis in 2022. The paper concludes that today the most relevant factors for industry are 'adaptive' resilience factors related to the implementation of the federal and regional industrial policy and in line with this provides potential avenues for increasing the system resilience of industry in Russia and its regions.

Keywords: system resilience; resilience; sanctions; industry; industrial region; the Greater Urals.

Acknowledgements: The research is funded by the grant of the Russian Science Foundation (RNF) no. 22-28-01674 (https://rscf.ru/project/22-28-01674/).

For citation: Akberdina V. V. (2022). System resilience of industry to the sanctions pressure in industrial regions: Assessment and outlook. Journal of New Economy, vol. 23, no. 4, pp. 26-45. DOI: 10.29141/2658-5081-2022-23-4-2. EDN: JNACYT.

Article info: received August 31, 2022; received in revised form September 15, 2022; accepted September 22, 2022

Введение

Сложившиеся в начале 2022 г. геополитические условия существенно изменили представление о прогнозных сценариях развития промышленности России и ее индустриальных регионов. Еще в 2021 г. соответствующие прогнозы фокусировались преимущественно на структурных и технологических изменениях, динамике инвестиций и росте производительности труда. Такой подход должен был привести к повышению конкурентоспособности российской промышленности на мировых рынках, а в индустриальных регионах создать условия для наращивания потенциала «умной» промышленной специализации. Сегодня фокус внимания смещается в сторону обеспечения системной устойчивости российской промышленности в краткосрочном периоде и поиска факторов долгосрочного роста.

Санкционное давление вызвало определенную «турбулентность» экономической активности и предпринимательских ожиданий, однако экстремально негативное воздействие санкционных рисков не предусматривает более двух лет. Сегодня сложилась уникальная ситуация, когда на траекторию развития влияют два разнонаправленных вектора: с одной стороны, объективный мировой технологический тренд предопределяет необходимость встраивания российской промышленности в контур соответствующих технологических изменений, а с другой стороны, существует субъективный политизированный тренд на технологическое эмбарго в отношении России, которое существенно подрывает планы и проекты по трансформации промышленности.

Цель статьи - выявление факторов системной устойчивости промышленности России и ее индустриальных регионов в условиях санкционных ограничений. Для оценки и прогнозирования данных факторов даются ответы на нижеперечисленные исследовательские вопросы:

• каким образом понятия «системная устойчивость» и «резильентность» в условиях турбулентности могут быть применены к отраслям промышленности и индустриальным регионам? как могут быть классифицированы факторы системной устойчивости промышленности?

• какие выводы можно извлечь из сравнительного анализа значимых факторов ре-зильентности промышленности России и ее индустриальных регионов в первую (20142015 гг.) и вторую (2022 г.) санкционные волны? какие из этих факторов можно идентифицировать в указанные периоды?

• какие системные меры промышленной политики должны быть реализованы сегодня в России и ее индустриальных регионах?

Теоретические основы системной устойчивости

Для получения ответов на поставленные исследовательские вопросы будем опираться на следующие теоретические положения.

Во-первых, дадим оценку сложившейся ситуации с позиции экономической динамики. Достаточно часто в академической литературе и публикациях экспертов можно встретить слова «шок» и «турбулентность» в отношении социально-экономической ситуации, вызванной антироссийскими санкциями зарубежных стран. Рассмотрим корректность использования данных понятий применительно к ситуации 2022 г.

В теории экономических циклов шоками называют независимые импульсы волновой динамики, которые запускают процессы прямых и обратных связей, обеспечивающих цикличность развития экономической системы. В макроэкономике шоки связаны с неценовыми детерминантами, которые смещают кривые предложения и спроса и приводят экономическую систему в новую точку равновесия. Шоки могут иметь как позитивные, так

и негативные последствия, но в большинстве случаев эти последствия связывают с отрицательной динамикой экономической системы и нарастанием кризиса [Chakrabarti, 2015].

По своей природе шоки могут быть как одномоментными, так и медленно текущими. Говоря об экономической ситуации 2022 г., можно отметить эффект мультикризисности -совмещенное по времени воздействие как одномоментных, так и медленно текущих шо-ков финансовой, торговой, пандемической и геополитической природы [Акбердина, 2021]. Несмотря на то, что ухудшение внешнеторговых и геополитических связей на протяжении последних лет создало определенную систему управления рисками на всех уровнях хозяйствования, введение беспрецедентных санкционных режимов в 2022 г. на фоне только начавшегося восстановления экономики после коронакризиса и адаптации экономики к санкциям 2014 г., безусловно, стало шоком в классическом определении этого понятия, которое подразумевает выход экономики из стационарного состояния, значительное отклонение от точки равновесия и разрыв структурных связей агентов - реципиентов шоков [Пилипенко, 2015; Kirman, 2018].

Особенностью 2022 г. оказалось сочетание одномоментного экономического шока с последовавшей экономической турбулентностью. Понятие «турбулентность», пришедшее в экономику из механики жидкостей и газов, может трактоваться как особо сложная траектория краткосрочной экономической динамики, при которой экономическая система обеспечивает поступательное движение вперед в условиях крайней степени нестабильности и высокой вероятности бифуркации или даже слома системы. Очень часто, говоря о турбулентности, исследователи и эксперты определяют это состояние как хаотическое [Audretsch, Fritsch, 1994; Haltiwanger, Lane, 2008; Ayres, Macdonald, 2012; McGraw, 2014; Psomas, Kafetzopoulos, 2014; Audretsch, Lehmann, 2016; Gray, 2018; Vu, 2020]. Однако, рассматривая экономику как систему, отметим, что в действительности это недостаточно точное понимание. Позволим себе процитировать профессора В. К. Бурлачкова: «Турбулентность проявляется как поле скоростей, то есть движение с разными скоростями элементов ранее единой системы. Эти элементы перемещаются не подобно частицам в броуновском движении, а проявляют пространственную организацию, образуют вихри» [Бурлачков, 2009, с. 91]. Таким образом, в условиях турбулентности динамика одних элементов экономической системы характеризуется как ускоренная, в то время как динамика других элементов замедляется, что, собственно, вызывает «вихрь», а вовсе не «хаос». Поэтому, стремясь к точности определений, сформулируем следующий тезис: геополитическая и социально-экономическая ситуация 2022 г. с позиции системной экономической теории может рассматриваться как турбулентность, а именно ситуация, в рамках которой относительная скорость конкретных экономических процессов не равна нулю. Данный тезис определяет следующее теоретическое положение, связанное с системной устойчивостью экономики в целом и промышленности в частности.

Во-вторых, определим, что понимается под системной устойчивостью в контексте экономических шоков и турбулентности [Petak, 2002; Kleyner, 2015; Гусаков, 2018; Клей-нер, 2021]. Опираясь на научные труды Г. Б. Клейнера, отметим, что любая экономическая система имеет «основополагающую структуру, состоящую из четырех элементов (подсистем), отличающихся друг от друга наличием границ в пространстве (пространственная локализация) и (или) во времени (темпоральная локализация)» [Kleyner, 2015, p. 13]. Г. Б. Клейнер выделяет такие подсистемы, как «объект», «среда», «процесс» и «проект» [Клейнер, 2021, с. 21]. С точки зрения динамики устойчивость экономической системы, по В. К. Бурлачкову, определяется «пропорциональностью изменения конкретных процессов, при этом относительная скорость отдельных элементов системы не выявляется» [Бурлачков, 2009, с. 93], то есть устойчивость характеризуется равенством скоростей

протекания основных экономических процессов. Таким образом, для приведения в равенство скоростей значимых элементов системы необходимо, чтобы сама система обладала неким особым свойством. Таким свойством являетсярезильентность.

Дословный перевод этого слова позволяет понять сущность резильентности - «упругость», «эластичность», «гибкость». Резильентность прямо соотносится со скоростью, с которой любая система возвращается к своему исходному состоянию после шока, полностью поглощая экзогенный импульс [Акбердина, 2021]. От того, в какой степени экономическая система обладает свойством резильентности, будет зависеть, как быстро она выйдет из рецессии, вызванной шоком или турбулентностью, полностью восстановится и продолжит рост [Akberdina, Grebyonkin, Bukhvalov, 2015; Maley, 2019; Sangvikar et al., 2019]. В авторской статье 2021 г. дано определение экономической резильентности как «способности экономики полностью восстанавливаться после воздействия шоков различной природы за счет внутренних адаптивных свойств» [Акбердина, 2021, с. 1416].

Первоначально понятие «резильентность» пришло в социальные и экономические науки из экологии [Adger, 2000]. На региональном и отраслевом уровнях системную устойчивость изучали исследователи из Центрального экономико-математического института РАН, предлагавшие рассчитывать индекс системной сбалансированности как индикатор устойчивости экономического роста [Клейнер, Рыбачук, 2019; Kleiner, Rybachuk, Stebly-anskaya, 2021], а также исследователи из Балтийского федерального университета им. И. Канта [Шеховцева, 2020]. Представители Кембриджского университета развили идею ре-зильентности в отношении регионов, рассмотрев возможности ее применения для оценки системной устойчивости региональных экономик [Hill, Wial, Wolman, 2008; Davies, 2011; Martin, 2012; Fingleton, Garretsen, Martin, 2012; Courvisanos, Jain, Mardaneh, 2016].

Поскольку под экономической резильентностью мы понимаем способность системы поглощать или смягчать потери, реконфигурироваться и обновляться, то и факторы ре-зильентности нужно искать внутри самой системы. Это позволит выявить те факторы, которые обеспечили ее выход из кризиса. Выделим две группы факторов резильентности экономической системы: 1) «врожденные», обусловленные структурными особенностями и сложившимся эволюционным путем развития; 2) «приобретенные» (адаптивные), связанные со сглаживанием последствий шоков с использованием дополнительных усилий.

Такое разделение дает возможность далее обозначить системные свойства промышленности индустриальных регионов и механизмы региональной промышленной политики, позволяющие выстоять в условиях турбулентной динамики.

Материалы и методы

В исследовании использованы данные Федеральной таможенной службы РФ об объемах импорта и экспорта РФ за период 2013-2021 гг. и данные Федеральной службы государственной статистики об объемах и индексах производства промышленной продукции РФ и регионов Большого Урала за период 2013-2021 гг. и первое полугодие 2022 г. Большой Урал выбран в качестве репрезентативной индустриальной макротерритории, состоящей из индустриальных регионов различных типов - промышленных, ресурсных, ресурсно-промышленных и аграрно-промышленных. Эта уникальная территория России традиционно включает в себя семь субъектов РФ - Свердловскую, Челябинскую, Курганскую, Оренбургскую области, Пермский край, Республику Башкортостан и Удмуртскую Республику. Наличие полезных ископаемых и особого промышленного статуса, сложившийся исторический путь и уникальная специализация - смогут ли эти региональные особенности стать теми системными свойствами, которые обеспечат устойчивость Большого Урала в ближайшие несколько лет?

В работе использовался компаративный метод для сравнения факторов системной устойчивости экономики РФ и индустриальных регионов за два периода (2014-2015 гг. и первое полугодие 2022 г.) с идентичными внешними условиями, связанными с введением зарубежными странами ограничительных санкций в отношении российской промышленности.

Результаты исследования

Системная устойчивость в период санкций 2014-2015 гг. Санкции 2014-2015 гг. не были настолько комплексными и многочисленными, как в 2022 г. (рис. 1). В тот момент они коснулись ряда нефтегазовых и оборонных предприятий, а перечень «недружественных» стран был значительно меньше. Однако это послужило триггером для переосмысления приоритетов промышленного развития и механизмов промышленной политики [БгагЫшп, 2020].

Санкции США, ЕС и Канады 2014-2015 гг. и 2018 г. в отношении промышленности РФ

• июнь - июль 2014 г. - санкции в отношении ряда оборонных и сырьевых компаний;

• август 2014 г. - ограничения на экспорт и импорт вооружения и продукции двойного назначения, а также около 30 позиций номенклатуры для добывающей отрасли; запрет на услуги по развитию нефтегазовых проектов;

• сентябрь 2014 г. - блокировка активов ряда оборонных предприятий;

• июнь 2015 г. - продление секторальных ограничений; включение в санкционный список дочерних компаний подсанкционных предприятий;

• август 2018 г. - дополнительный затрет на ввоз из США продукции двойного назначения, которая может быть использована для создания вооружения (кроме продукции для космоса и безопасности пассажирских полетов)

Контрсанкции РФ в отношении промышленности

• август 2014 г. - запрет на импорт сельхозпродукции, продуктов питания (за исключением труднозаменимых) и продукции легкой промышленности

Рис. 1. Санкции зарубежных стран в отношении российской промышленности и контрсанкции РФ в период 2014-2015 гг.

Fig. 1. Sanctions of foreign countries and counter-sanctions of the Russian Fédération in the period 2014-2015

Разработанные после санкций 2014-2015 гг. государственные программы и стратегические документы четко определили круг отраслевых приоритетов на период до 2030 г. Такими приоритетами стали атомный энергопромышленный комплекс, микроэлектроника, судостроение, фармацевтическая и медицинская промышленность, транспортное и специальное машиностроение, сельское и рыбное хозяйство, пищевая промышленность, производство потребительских товаров.

Основным принципом промышленного развития стал принцип импортозамещения и локализации производства, который на фоне общего тренда цифровой трансформации принял характер масштабной национальной задачи. Для ее решения были разработаны и реализованы такие меры промышленной политики, как стимулирование импортозаме-щения через систему государственных и муниципальных закупок, целевые займы промышленным предприятиям по приоритетным направлениям деятельности и отраслевым приоритетам (предоставляемые Фондом развития промышленности и региональными

фондами), дорожные карты импортозамещения в гражданских отраслях промышленности (20 программ импортозамещения), программы поддержки инвестпроектов и др.

Оценивая результаты реализации государственных мер поддержки промышленности после санкций 2014-2015 гг., можно отметить значительные положительные эффекты, которые сегодня стали определенным залогом устойчивости.

Самым «провальным» годом по внешнеэкономической деятельности России оказался 2016 г., когда импорт сократился на 43 % к уровню 2013 г., а экспорт - на 47 % . После 2016 г. экспорт практически полностью отыграл падение, и только пандемия COVID-19 помешала превысить досанкционный уровень экспортных поставок. В результате объемы внешнеэкономической деятельности к концу 2021 г. оказались лишь на 7 % ниже, чем были до введения санкций (рис. 2). При этом динамика объемов промышленного производства в России тоже была достаточно позитивной, за исключением 2015 г. (рис. 3).

млрд долл.

550 500

2013 2014 2015 • Импорт

2016 2017 2018 2019 2020 -•- Экспорт О %к уровню 2013 г.

2021

Рис. 2. Изменение объемов внешнеэкономической деятельности РФ, 2013-2021 Fig. 2. Change in the volume of the Russian Federation's foreign economic activity, 2013-2021

106,0 104,0 102,0 100,0 98,0

105,7

104,1 103,2 103,6 105,0

101,1/ 103,6

99,9 101,3

2013

2014

2015

2016

2017

2018

2019

2020

2021

Рис. 3. Индекс производства по виду деятельности «Обрабатывающие производства» в РФ,

% к предыдущему году Fig. 3. Production index for manufacturing, % to the previous year

Удалось ли достичь результатов в сферах импортозамещения и увеличения конкурентоспособного экспорта? Ответ на данный вопрос - положительный. В табл. 1 представлена информация об импорте продукции в РФ - сравниваются данные за 2013 г. (год до начала первой санкционной волны), 2016 г. (год, с которого начался восстановительный рост после кризиса, вызванного первой санкционной волной) и 2021 г. (год, предшествовавший второй санкционной волне). Так, импорт сельхозпродукции и продуктов

питания за 8 лет сократился на 23,7 %, импорт транспортных средств, в первую очередь судов, уменьшился на 27,2 %, а импорт отходов металлопроизводства - на 6,9 %. Чуть меньше было снижение импортозависимости от поставок продукции легкой промышленности - на 6,8 %.

Однако все же кардинально решить проблему импортозависимости России от поставок машин и оборудования не удалось. Импорт в целом по этой позиции сократился всего на 1,6 % за 8 лет. При этом по отдельным товарным позициям ситуация несколько лучше.

Таблица 1. Импорт продукции в РФ в 2013, 2016 и 2021 гг.

Table 1. Major imports of the Russian Federation in 2013, 2016 and 2021

Ведущие отрасли импорта 2013 г., млрд долл. 2016 г., млрд долл. 2021 г., млрд долл. 2021/ 2013, %

Сельхозпродукция и пищевые продукты 43,3 24,7 33,1 -23,7

Продукция химической промышленности 33,7 23,1 35,9 +6,5

Пластмассы, каучук, резина 16,2 10,2 17,4 +7,4

Одежда, обувь, текстиль 19,6 11,7 18,2 -6,8

Металлы и изделия из них 21,8 11,3 20,3 -6,9

Машины, оборудование и аппаратура 92,5 56,2 91,0 -1,6

Транспорт 44,8 17,4 32,6 -27,2

Итого 271,9 154,6 248,5 -8,6

Доля ведущих отраслей импорта, % 86,2 86,0 84,8 -

Примечание. В табл. 1, 2 выделены существенные изменения объемов импорта и экспорта соответственно за период 2013-2021 гг.

Стимулирующие меры привели к росту экспорта - в области сельхозпродукции и питания он увеличился в 2 раза, а в области продукции высоких переделов в химии и машиностроении - в 1,2-1,4 раза (табл. 2). Однако сама величина этих объемов по-прежнему остается невысокой. Сырьевой экспорт минеральных продуктов уменьшился на 30 %, а металлов, наоборот, возрос на 40 %.

Таблица 2. Экспорт продукции из РФ в 2013, 2016 и 2021 гг.

Table 2. Major exports of the Russian Federation in 2013, 2016 and 2021

Ведущие отрасли экспорта 2013 г., млрд долл. 2016 г., млрд долл. 2021 г., млрд долл. 2021/ 2013, %

Сельхозпродукция и пищевые продукты 16,3 16,8 32,9 + 102,0

Продукция химической промышленности 21,4 13,6 25,9 +21,0

Пластмасы, каучук, резина 6,4 4,8 9,7 +52,2

Минеральные продукты 309,8 134,9 214,6 -30,7

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Металлы и изделия из них 40,8 28,4 57,3 +40,4

Машины, оборудование и аппаратура 13,9 10,9 16,9 +21,6

Транспорт 6,0 3,7 6,1 + 1,3

Итого 414,5 213,1 363,3 -12,4

Доля ведущих отраслей экспорта, % 78,8 75,9 74,0 -

Важно отметить, что произошло существенное изменение структуры импорта - изменился вектор и сама структура торговых партнеров России. Так, недружественные на тот момент страны существенно уменьшили объемы импорта. Импорт из Германии сократился за 8 лет по таким позициям, как химическая продукция (-12 %), машины и оборудование (-31 %), транспорт (-47 %). Сокращение импорта из США коснулось сельхозпродукции и продуктов питания (-73 %), минеральных продуктов (-65 %), машин и оборудования (-22 %), транспорта (-35 %).

Уже после санкций 2014-2015 гг. Россия повысила приоритет «азиатского вектора» внешнеэкономической деятельности. Возрос импорт из Китая таких позиций, как машины и оборудование (+57 %), металлы (+29 %), химическая продукция (+126 %), пластмассы (+51 %), разные промышленные товары (+25%). Наблюдался также рост поставок из Индии, Белоруссии, Казахстана, Турции, Тайваня, Южной Кореи, Сингапура.

Какие же эффекты проявились в регионах Большого Урала?

Во-первых, отмечается снижение импорта ключевых товарных групп за период 20132021 гг. (табл. 3). Наибольший объем импорта машин и оборудования присутствовал, безусловно, в индустриальных Свердловской и Челябинской областях. К концу 2021 г. импорт уменьшился на 17 и 41 % соответственно. Больше всех сократили импорт оборудования Оренбургская область и Пермский край. В первом случае это обусловлено общим снижением промышленного производства и инвестиционной активности. Вместе с тем во втором случае ситуация связана с высокой долей предприятий ОПК, попавших под санкции, и можно говорить о реальном отказе от импорта и замене на российские аналоги.

Таблица 3. Снижение импорта ключевых товарных групп в регионы Большого Урала

за период 2013-2021 гг.

Table 3. Decrease in the import of key commodity groups in the regions of the Greater Urals for 2013-2021

Машины и оборудование Химическая продукция

Регион 2013 г., 2021 г., А, А, 2013 г., 2021 г., А, А,

млн долл. млн долл. млн долл. % млн долл. млн долл. млн долл. %

Свердловская область 1 370 1 140 -230 -17 383 319 -64 -17

Челябинская область 1 360 803 -557 -41 117 100 -17 -15

Тюменская область 905 742 -163 -18 26 145 119 +465

Пермский край 629 337 -292 -46 126 142 16 + 13

Республика Башкортостан 476 309 -167 -35 315 122 -193 -61

ХМАО* 260 151 -109 -42 12 2 -10 -80

Оренбургская область 168 79,1 -89 -53 6 15 9 + 167

Курганская область 36 26 -10 -27 12 32 20 + 165

ЯНАО* 695 1320 625 +90 0,3 2 1,7 +791

Удмуртская Республика 190 196 6 +3 409 11 -398 -97

* Данные по ХМАО и ЯНАО указаны за 2015 г. (в период 2013-2015 гг. внешнеэкономическая деятельность округов учитывалась в составе Тюменской области).

Во-вторых, можно отметить рост экспорта ключевых товарных групп в уральских регионах в 2013-2021 гг., особенно рост экспорта металлов и металлопродукции из традиционных металлургических регионов (табл. 4).

Таблица 4. Рост экспорта ключевых товарных групп из регионов Большого Урала,

2013-2021

Table 4. Increase in the export of key commodity groups in the regions of the Greater Urals for 2013-2021

Минеральные продукты Металлы и изделия из них

Регион 2013 г., 2021 г., А, А, 2013 г., 2021 г., А, А,

млн долл. млн долл. млн долл. % млн долл. млн долл. млн долл. %

ХМАО* 11 900 17 200 5 300 +45 1,3 0,4 -0,9 -73

ЯНАО* 659 5 690 5 031 +763 2,9 0,0 -2,9 -99

Свердловская область 342 385 43 + 13 4 630 5 820 1 190 +26

Челябинская область 150 459 309 +206 4 290 5 960 1 670 +39

Тюменская область 48 300 142 -48 158 -100 56 32 -24 -44

Республика Башкортостан 12 400 1 130 -11 270 -91 241 168 -73 -30

Пермский край 2 860 2 520 -340 -12 178 198 20 + 11

Оренбургская область 1 990 1 370 -620 -31 825 928 103 + 12

Удмуртская Республика 970 55 -915 -94 50 100 50 + 100

Курганская область 1,1 0,1 -1 -89 10 14 4 +41

* Данные по ХМАО и ЯНАО указаны за 2015 г. (в период 2013-2015 гг. внешнеэкономическая деятельность округов учитывалась в составе Тюменской области).

В-третьих, следует отметить ускорение темпов производства обрабатывающих отраслей (рис. 4, табл. 5). Так, за 8 лет в четырех регионах Урала темп роста производства не составлял менее 100 %, то есть в течение 2014-2021 гг. наблюдался рост. Это Пермский край и Свердловская область с очень высоким значением среднегодового темпа за весь период (13-14 % ежегодно), а также Башкортостан и Челябинская область с ежегодными темпами роста 6-7 %. Единственный регион, в котором отмечается снижение объемов производства к уровню 2013 г., - это Удмуртия.

115,0 110,0 105,0 100,0 95,0 90,0

цз^з

-У—107,1 Ш,7 1056-

11111

104,1-103,9-ш_7_

I

rt

>2 а2 К Л tti Д rt Щ tü Д К Д к д о о —

ай <3 н <3 н «S3 Ян <3 н <3 н Ч Ч «3«

wo SH «у «у «у < < «а

t! Ь? и <4 Ort ti О и rt (J rt (Jtö нч « О Я

У* я« И«\Зо И« я к й « к 2 HvS

§ о VO Ö ^О С S 'О rt^o О, \0 ÖJ й

Он ёо s о pHhvoO 2 о о ^ ^ Kb

M^ioOsaS4^ So

U и О

Рис. 4. Среднегодовой индекс производства обрабатывающих отраслей за период 2013-2021 гг., % Fig. 4. Average annual production index of manufacturing industries for 2013-2021, %

Таблица 5. Индекс производства обрабатывающих отраслей в регионах Большого Урала за период 2013-2021 гг., %

Table 5. Production index of the manufacturing industries in the regions of the Greater Urals for 2013-2021

Регион 2013 2014 2015 2016 2017 2018 2019 2020 2021

Республика Башкортостан 101,4 104,0 105,0 106,0 100,6 109,3 109,6 114,1 114,9

Удмуртская республика 102,9 97,0 113,5 83,3 92,8 81,1 96,9 130,2 95,1

Пермский край 104,6 104,0 109,0 114,0 122,3 123,9 110,7 120,5 121,7

Оренбургская область 90,1 109,1 98,7 92,0 110,6 105,2 116,2 109,7 108,1

Курганская область 100,4 91,4 128,2 90,6 96,4 105,8 98,9 127,8 118,4

Свердловская область 104,3 101,7 128,5 114,0 116,0 106,9 106,3 118,0 126,9

ХМАО 99,2 103,5 103,9 104,4 94,8 105,9 106,4 104,4 102,6

ЯНАО 111,0 113,1 103,5 99,3 105,5 98,5 105,0 103,9 96,3

Тюменская область 112,7 118,8 80,3 105,4 111,6 139,1 105,5 103,5 110,1

Челябинская область 100,4 103,3 109,7 105,7 107,1 110,1 103,8 110,0 110,6

Примечание. Цветом выделен период 2014-2016 гг., в течение которого отмечался спад промышленного производства в целом по РФ.

«Врожденными» факторами резильентности уральской промышленности в данный период оказались существенный инновационный потенциал промышленности и сектора R&D, потенциал импортозамещения в среднетехнологичном сегменте, значительные резервы для развития импортозамещающих производств (гринфилд- и браунфилд-пло-щадки). Адаптивными факторами резильентности стали механизмы федеральной и региональной промышленной политики, реализуемые через операторов мер поддержки -федеральный и региональные фонды развития промышленности, региональные фонды поддержки МСП, ВЭБ, Фонд содействия инновациям, АО «РВК», Российский фонд развития информационных технологий, фонд «Сколково» и др.

Новая санкционная волна и динамика первого полугодия 2022 г. Санкции 2022 г. стали беспрецедентными в истории российской промышленности. Не вдаваясь в детали санкционного режима, обозначим основные проблемы и риски сложившейся в этом году ситуации.

Первая проблема сегодня - это, безусловно, критический импорт в условиях технологического и товарного эмбарго. Причем он присутствует как в промежуточной продукции, что значительно ограничивает производство (например, микроэлектроника в автомобильной промышленности), так и в конечной продукции, что существенно ограничивает спрос (например, рынок лекарственных препаратов) (рис. 5).

Для России страны разделились сегодня на два лагеря - «недружественные» 48 стран (НАТО, ЕС, некоторые страны Азии и Океании) и «дружественные» страны (БРИКС, ЕАЭС и ряд других стран). Если разделить весь импорт 2021 г. на две соответствующие группы, то можно сказать, что у нас оказались недиверсифицированы поставки химической продукции, пластмасс, транспортных средств и пищевых продуктов (то есть более 60 % объема импорта составляет импорт из «недружественных» стран) (табл. 6). Крупный раздел импорта - машины и оборудование - в некотором смысле выглядит лучше, поскольку 54 % составляет импорт из относительно «дружественных» стран, в том числе из Китая - 41 %.

Страны НАТО, страны ЕС,

Япония, Австралия, Новая Зеландия,

Корея, Сингапур и др. -всего 48 государств

Рис. 5. Схема критического импорта в промышленности РФ Fig. 5. Critical import scheme in the industry of the Russian Federation

Таблица 6. Структура импорта в Российскую Федерацию на начало 2022 г., % Table 6. Import structure of the Russian Federation as at the beginning of 2022, %

Укрупненные товарные группы импорта «Недружественные» страны «Дружественные» страны

общая доля в том числе доля крупного импортера общая доля в том числе доля крупного импортера

Машины и оборудование (31,0) 46,1 Германия - 9,7 53,9 Китай - 41,4

Химическая продукция (12,2) 76,7 Германия - 14,9 23,3 Китай - 11,7

Транспорт (11,1) 73,3 Южная Корея - 19,1 26,7 Китай - 13,6

Металлы и изделия из них (6,9) 48,7 Германия - 8,1 51,3 Китай - 26,6

Пластмасса, каучук, резина (5,9) 61,2 Германия - 13,4 38,8 Китай - 21,7

Текстиль (4,4) 21,1 Италия - 5,2 78,9 Китай - 33,8

Пищевые продукты, напитки (4,1) 70,1 Германия - 9,6 29,9 Белоруссия - 9,3

Продукты растительного происхождения (4,1) 26,9 Нидерланды - 9,6 73,1 Турция - 11,8

Скрытый раздел (3,6) 88,1 США - 45,1 11,9 Иран - 6,2

Остальной импорт (16,7) - - - -

Другой проблемой является ограничение экспорта российского сырья - нефти, газа, металлов, угля (рис. 6). Здесь практически по всем позициям высока доля «недружественных» стран, покупающих сырье, добываемое в северных регионах Большого Урала (ХМАО и ЯНАО). При этом менее выраженной выглядит проблема с черными металлами и медью. Так, по данным на начало 2022 г., доля «недружественных» стран в объеме экспорта черных металлов составляла чуть больше половины - 52,7 %, в объеме экспорта меди - 35,7 %. Достаточно сложной оказалась ситуация с экспортом алюминия и изделий из него - доля экспорта в «недружественные» страны на начало 2022 г. была равна 70,2 %.

81,7

82,5

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Нефть сырая и нефтепродукты сырые Нефть и нефтепродукты (кроме сырых)

Каменный уголь Газы нефтяные Черные металлы Алюминий и изделия из него Медь и изделия из нее

0,0 10,0 20,0 30,0 40,0 50,0 60,0 70,0 80,0 90,0 9

«Недружественные» страны ■ «Дружественные» страны

Рис. 6. Структура экспорта из Российской Федерации на начало 2022 г., % Fig. 6. Export structure of the Russian Federation as at the beginning of 2022, %

Оценим, каким образом санкции 2022 г. повлияли на динамику промышленности регионов Большого Урала. Достаточно чувствительными показателями, характеризующими это влияние, являются индекс производства по виду деятельности «Добыча полезных ископаемых» для таких регионов, как ХМАО и ЯНАО (рис. 7), и индекс производства по виду деятельности «Обрабатывающие производства» для остальных индустриальных регионов Большого Урала (Свердловской, Челябинской, Тюменской областей, Пермского края, Башкортостана и Удмуртии) и его индустриально-аграрных регионов (Курганской и Оренбургской областей) (рис. 8).

110,0

Январь - июль 2021 г. Январь - июль 2022 г.

Российская Федерация

ХМАО

ЯНАО

Рис. 7. Индекс производства по виду экономической деятельности «Добыча полезных ископаемых», % к соответствующему периоду предыдущего года Fig. 7. Production index for mining, % to the corresponding period of the previous year

Январь - июль 2021 г. ■ Январь - июль 2022 г.

Рис. 8. Индекс производства по виду экономической деятельности «Обрабатывающие производства», % к соответствующему периоду предыдущего года Fig. 8. Production index for manufacturing, % to the corresponding period of the previous year

В первом полугодии 2022 г. ресурсные регионы ХМАО и ЯНАО показали разную динамику. Так, нефтедобывающий ХМАО отработал с ростом 5,4 % по отношению к аналогичному периоду прошлого года, но поскольку в прошлом году регион демонстрировал падение (-2,9 %), то темп роста этого года можно считать восстановительным. В газодобывающем ЯНАО темпы роста добычи (105,4 %) замедлились по сравнению с первым полугодием 2021 г. (110,0 %), но регион еще не показал спада.

Индустриальные регионы, в которых ведущими отраслями являлись металлургия и машиностроение, закончили первое полугодие 2022 г. с существенным падением по отношению к первому полугодию 2021 г. К ним относятся Пермский край (-5,3 %), Свердловская (-4,7 %), Оренбургская (-2,7 %), Челябинская (-2,3 %) и Тюменская (-1,3 %) области. Регионы Большого Урала, в экономике которых значительную долю занимают сельское хозяйство, деревообрабатывающая и химическая промышленность, - Курганская и Оренбургская области, Башкортостан и Удмуртия, демонстрируют объемы производства либо на уровне первого полугодия прошлого года, либо с небольшим его превышением.

В сегодняшних условиях внутренние «врожденные» факторы резильентности уральской промышленности, которые неплохо сработали в первую санкционную волну 20142015 гг., оказываются недостаточными для преодоления кризиса. Поэтому на первый план выходят «адаптивные» факторы резильентности, связанные с реализацией федеральной и региональной промышленной политики. Наиболее актуальным «врожденным» фактором резильентности выступает возможность полной локализации производства всех компонентов промышленной продукции на территории РФ. Созданный Минпром-торгом РФ в 2022 г. цифровой сервис «Импортозамещение», а также размещенный на портале ГИСП Реестр промышленный продукции, полностью произведенной на территории РФ, показывают, что индустриальные регионы Большого Урала имеют потенциал импортозамещения (табл. 7). Так, в Свердловской области 150 системообразующих предприятий (из них 43 предприятия в Екатеринбурге) имеют сертификат на продукцию российского происхождения. В Челябинской области таких предприятий 122 (из них в

Челябинске - 27), в Пермском крае - 79 (в Перми - 34), в Башкортостане - 75 (из них в Уфе - 15). Несколько худшая ситуация наблюдается в аграрно-индустриальных регионах.

Таблица 7. Количество предприятий, имеющих сертификат на продукцию российского происхождения, в регионах Большого Урала, ед. Table 7. The number of enterprises with a certificate for Russian origin products in the regions of the Greater Urals, units

Субъект РФ / Столица Количество предприятий в регионе/столице (по состоянию на 15.10.2022)

Свердловская область / Екатеринбург 139 / 43

Челябинская область / Челябинск 122 / 27

Пермский край / Пермь 79 / 34

Республика Башкортостан / Уфа 75 / 15

Удмуртская Республика / Ижевск 34 / 11

Оренбургская область / Оренбург 28 / 11

Курганская область / Курган 21 / 12

Тюменская область / Тюмень 15 / 6

ХМАО / Ханты-Мансийск 6 / 6

ЯНАО / Салехард - / -

К наиболее востребованным «адаптивным» факторам резильентности в настоящий момент относятся возможности регионов произвести докапитализацию региональных фондов развития промышленности. Соответствующее распоряжение Правительства РФ № 884-р было принято 14 апреля 2022 г. Согласно данному документу правительство выделило 4,3 млрд руб. на докапитализацию региональных фондов развития промышленности и установило критерии, которым должен соответствовать регион для получения дополнительных межбюджетных трансферов для докапитализации. К регионам Большого Урала с наиболее эффективными региональными фондами развития промышленности относятся Свердловская область (доля РФРП в финансировании проектов - 5,9 %), Пермский край (3,1 %) и Челябинская область (2,8 %) (табл. 8). К настоящему времени среди региональных фондов Большого Урала только Фонд технологического развития промышленности Свердловской области смог получить возможность докапитализации на сумму 202 млн руб. (200 млн руб. за счет федерального бюджета, 2 млн руб. - со-финансирование из регионального бюджета). Дополнительные средства, выделенные из федерального и регионального бюджетов, будут направлены на компенсацию промышленникам процентных ставок по кредитам.

Таблица 8. Инвестиционные проекты, поддержанные Фондом развития промышленности в регионах Большого Урала, 2015-2021 Table 8. Investment projects supported by the Industrial Development Fund in the regions of the Greater Urals, 2015-2021

Регион Количество проектов Сумма выданных займов, млн руб. Доля Регионального фонда развития

промышленности, %

Свердловская область 46 5 934,9 5,9

Челябинская область 22 3 525,9 2,8

Пермский край 49 3 248,2 3,1

Курганская область 11 2 510,6 -

ХМАО 9 1 813,2 -

Республика Башкортостан 21 999,7 1,2

ЯНАО 5 910,6 -

Тюменская область 6 862,1 -

Удмуртская Республика 16 761,4 0,8

Оренбургская область 2 170,1 -

Итого 187 20 736,7 -

Определение приоритетных направлений развития промышленности и системные меры. Проведенный анализ двух санкционных волн актуализирует вопрос о том, как в этих условиях определить приоритетные направления развития промышленности в конкретном регионе (рис. 9). Безусловно, исследование индивидуальных особенностей региона позволит выявить критические позиции экспорта и импорта, для которых незамедлительно должна начаться масштабная работа по поиску новых торговых партнеров. Для этих целей во многих регионах РФ совместно с бизнесом уже созданы оперативные штабы по вопросам нивелирования последствий введения санкций. По традиционным отраслям специализации следует сделать приоритетным увеличение объемов продаж на внутреннем рынке РФ за счет импортозамещения и увеличения объемов экспорта в «дружественные» страны. И, наконец, необходимы региональные инициативы по размещению и развитию промышленных производств, деятельность которых направлена на импортозамещение в масштабах всей страны. Локализация импортозамещающих производств позволит сформировать новые отрасли специализации региона.

Критический экспорт

Поиск партнеров в РФ

и «дружественных» странах

Критический импорт

Приоритетные направления развития промышленности региона

Традиционные отрасли специализации

Новые инициативы -импортозамещение в масштабах РФ

Увеличение объемов продаж на внутреннем рынке РФ за счет импортозамещения

Увеличение объемов экспорта

Увеличение межрегиональной торговли с соседними регионами

Глубокий анализ индивидуальных особенностей региона

Системные меры

Оперативный штаб

Рис. 9. Алгоритм определения приоритетных направлений развития

промышленности в регионе Fig. 9. Algorithm for identification of industrial development priorities in a region

При этом крайне важны системные меры по развитию и пространственному размещению промышленности. В качестве таких мер можно рекомендовать:

• «инвентаризацию» производственно-логистических цепочек и государственное планирование пространственного размещения новых промышленных предприятий и производственных мощностей;

• формирование региональных и макрорегиональных программ по импортозамеще-нию: новый взгляд на интеграцию экономического пространства страны с акцентом на крупные межрегиональные и межмуниципальные проекты в промышленности;

• повышение роли системообразующих предприятий (расширение перечня предприятий, относимых к категории системообразующих, увеличение количества и объема предоставляемых им мер государственной поддержки и др.);

• оказание существенной поддержки реализуемым и планируемым инвестиционным проектам (докапитализация региональных фондов развития промышленности, компенсация процентной ставки и др.);

• изменение подходов к межбюджетным отношениям и расширение возможностей региональной и муниципальной промышленной политики.

Заключение

За последние годы российская промышленность накопила достаточно высокий потенциал роста, а предоставление системных мер государственной поддержки и реализация национальных проектов и государственных программ создали условия для технологического обновления и цифровой трансформации базовых отраслей промышленности. При этом санкции 2014-2015 гг. стали определенной «прививкой» и выработали иммунитет к воздействию негативных ограничительных мер со стороны зарубежных стран, поскольку именно в этот период были сформированы основные принципы долгосрочного развития российской промышленности, а предприятия и отрасли получили ценный опыт работы в условиях санкционных ограничений.

Подводя итог, можно отметить, что 2022 г. станет поворотным в развитии российской промышленности и индустриальных регионов. Внутренние экономические условия, которые сложились на сегодняшний момент, накопленный производственный потенциал экономики, а также реализуемые системные и селективные меры промышленной политики позволяют говорить о недопущении негативного сценария развития.

Источники

Акбердина В. В. (2021). Факторы резильентности в российской экономике: сравнительный анализ за период 2000-2020 гг. // Национальные интересы: приоритеты и безопасность. Т. 17, № 8 (401). С. 1412-1432. https://doi.Org/10.24891/ni.17.8.1412.

Бурлачков В. К. (2009). Турбулентность экономических процессов: теоретические аспекты // Вопросы экономики. № 11. С. 90-97. https://doi.org/10.32609/0042-8736-2009-11-90-97.

Гусаков В. Г. (2018). Основы системной экономики // Доклады Национальной академии наук Беларуси. Т. 62, № 4. С. 488-494. https://doi.org/10.29235/1561-8323-2018-62-4-488-494.

Клейнер Г. Б. (2021). Системная экономика: шаги развития: монография. Москва: Научная библиотека. 746 с.

Клейнер Г. Б., Рыбачук М. А. (2019). Системная сбалансированность экономики России: региональный разрез // Экономика региона. Т. 15, вып. 2. С. 309-323. https://doi.org/10.17059/2019-2-1.

Пилипенко О. И. (2015). Экономические шоки и циклическое развитие национальных финансовых систем // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Экономика». № 1. С.103-111.

Шеховцева Л. С. (2020). Системное развитие и устойчивость региона как основа модернизации экономики // Креативная экономика. Т. 14, № 10. С. 2309-2330. https://doi.org/10.18334/ се.14.10.110909.

Adger W. N. (2000). Social and ecological resilience: are they related? Progress in Human Geography, vol. 24, issue 3, pp. 347-364. https://doi.org/10.1191/030913200701540465.

Akberdina V., Grebyonkin A., Bukhvalov Yu. (2015). Simulation of innovative resonance in the industrial regions. Economy of Region, issue 4, pp. 289-308. https://doi.org/10.17059/2015-4-23.

Audretsch D. B., Fritsch M. (1994). Creative destruction: Turbulence and economic growth in Germany (Discussion Paper FS IV 94-8). Wissenschaftszentrum Berlin für Sozialforschung. https://bibliothek.wzb. eu/pdf/1994/iv94-8.pdf.

Audretsch D. B., Lehmann E. (2016). The seven secrets of Germany: Economic resilience in an era of global turbulence. Oxford University Press. 248 p.

Ayres J. M., Macdonald L. (eds.). (2012). North America in question: Regional integration in an era of economic turbulence. University of Toronto Press. 408 p. https://doi.org/10.7202/1017540.

Chakrabarti A. (2015). Organizational adaptation in an economic shock: The role of growth reconfiguration. Strategic Management Journal, vol. 36, issue 11, pp. 1717-1738. https://doi.org/10.1002/smj.2309.

Courvisanos J., Jain A., Mardaneh K. K. (2016). Economic resilience of regions under crises: A study of the Australian economy. Journal Regional Studies, Theme Issue: Resilience Revisited, vol. 50, no. 4, pp. 629-643. https://doi.org/10.1080/00343 404.2015.1034669.

Davies S. (2011). Regional resilience in the 2008-2010 downturn: Comparative evidence from European countries. Cambridge Journal of Regions, Economy and Society, vol. 4, issue 3, pp. 369-382. https:// doi.org/10.1093/cjres/rsr019.

Druzhinin A. G. (2020). The strongholds of Russian coastal borderlands: economic dynamics amid geopolitical turbulence. Baltic Region, 12, no. 3, pp. 89-104. https://doi.org/10.5922/2079-8555-2020-3-6.

Fingleton B., Garretsen H., Martin R. (2012). Recessionary shocks and regional employment: Evidence on the resilience of UK regions. Journal of Regional Science, vol. 52, no. 1, pp. 109-133. https://doi. org/10.1111/j.1467-9787.2011.00755.x.

Gray H. (2018). Turbulence and order in economic development: Institutions and economic transformation in Tanzania and Vietnam. Oxford University Press. 272 p.

Haltiwanger J., Lane J. (2008). Economic turbulence. University of Chicago Press. 212 p. https://doi. org/10.7208/9780226076348.

Hill E., Wial H., Wolman H. (2008). Exploring regional economic resilience (Working Paper no. 200804). Berkeley, CA: University of California, Institute of Urban and Regional Development (IURD). 19 p. https://doi.org/10.13140/RG.2.1.5099.4000.

Kirman A. P. (2018). The economy as an interactive system. In: The economy as an evolving complex system II (pp. 491-531). CRC Press. 600 p.

Kleyner G. B., Rybachuk M. A., Steblyanskaya A. N. (2021). System balance index as an indicator of the Russian gas industry's sustainable growth. Finance: Theory and Practice, vol. 25, no. 4, pp. 37-47. https://doi.org/10.26794/2587-5671-2021-25-4-37-47.

Kleyner G. B. (2015). System resource of economic strategic stability. n-Economy, no. 4, pp. 10-24. https://doi.org/10.5862/JE.223.1.

Maley J. F. (2019). Preserving employee capabilities in economic turbulence. Human Resource Management Journal, vol. 29, no. 2, pp. 147-161. https://doi.org/10.1111/1748-8583.12211.

Martin R. (2012). Regional economic resilience, hysteresis and recessionary shocks. Journal of Economic Geography, vol. 12, no. 1, pp. 1-32. https://doi.org/10.1093/jeg/lbr019.

McGraw P. (2014). A review of human resource development trends and practices in Australia: Multinationals, locals, and responses to economic turbulence. Advances in Developing Human Resources, vol. 16, no. 1, pp. 92-107. https://doi.org/10.1177/1523422313509572.

Petak W. (2002). Earthquake resilience through mitigation: A system approach. Paper presented at the International Institute for Applied Systems Analysis. Laxenburg. 12 p.

Psomas E., Kafetzopoulos D. (2014). The innovation practices of manufacturing companies in a period of economic turbulence: The Greek case. Total Quality Management & Business Excellence, vol. 25, no. 7-8, pp. 720-733. https://doi.org/10.1080/14783363.2014.906113.

Sangvikar B. V., Pawar A., Bora R., Thite A. (2019). Comprehending the pre and post economic turbulence calamity of India: The realization message from the nineties. Journal of Critical Reviews, vol. 6, no. 6, pp. 345-349. https://dx.doi.org/10.22159/jcr.06.06.52.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Vu K. (2020). ASEAN economic prospects amid emerging turbulence: Development challenges and implications for reform. Brookings Institution. 19 p.

Информация об авторе Акбердина Виктория Викторовна - член-корреспондент РАН, профессор РАН, доктор экономических наук, заместитель директора по науке. Институт экономики УрО РАН, г. Екатеринбург, РФ. E-mail: [email protected]

■ ■ ■

References

Akberdina V. V. (2021). Resilience factors in the Russian economy: The comparative analysis for 2000-2020. Natsionalnye interesy: prioritety i bezopasnost = National Interests: Priorities and Security, vol. 17, no. 8 (401), pp. 1412-1432. https://doi.org/10.24891/ni.17.8.1412. (In Russ.)

Burlachkov V. K. (2009). Turbulence of economic processes: Theoretical aspects. Voprosy ekonomiki = The Issues of Economics, no. 11, pp. 90-97. https://doi.org/10.32609/0042-8736-2009-11-90-97. (In Russ.)

Gusakov V. G. (2018). Fundamental of systemic economy. Doklady Natsional'noy akademii nauk Be-larusi = Reports of the National Academy of Sciences of Belarus, vol. 62, no. 4, pp. 488-494. https://doi. org/10.29235/1561-8323-2018-62-4-488-494. (In Russ.)

Kleyner G. B. (2021). System economics: Steps for the development. Moscow: Nauchnaya biblioteka Publ. 746 p. (In Russ.)

Kleyner G. B., Rybachuk M. A. (2019). System balance of the Russian economy: Regional perspective. Ekonomika regiona = Economy of Regions, vol. 15, issue 2, pp. 309-323. https://doi.org/10.17059/2019-2-1. (In Russ.)

Pilipenko O. I. (2015). Economic shocks and cyclical development of national financial systems. Vest-nik Rossiyskogo universiteta druzhby narodov. Seriya "Ekonomika" = RUDN Journal of Economics, no. 1, pp. 103-111. (In Russ.)

Shekhovtseva L. S. (2020). Systematic development and sustainability of the region as a basis for economic modernization. Kreativnaya ekonomika = Creative Econopmy, vol. 14, no. 10, pp. 2309-2330. https://doi.org/10.18334/ce.14.10.110909. (In Russ.)

Adger W. N. (2000). Social and ecological resilience: are they related? Progress in Human Geography, vol. 24, issue 3, pp. 347-364. https://doi.org/10.1191/030913200701540465.

Akberdina V., Grebyonkin A., Bukhvalov Yu. (2015). Simulation of innovative resonance in the industrial regions. Economy of Region, issue 4, pp. 289-308. https://doi.org/10.17059/2015-4-23.

Audretsch D. B., Fritsch M. (1994). Creative destruction: Turbulence and economic growth in Germany (Discussion Paper FSIV 94-8). Wissenschaftszentrum Berlin für Sozialforschung. https://bibliothek.wzb. eu/pdf/1994/iv94-8.pdf.