CC BY
16
СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
УДК 37
СИСТЕМА ОБРАЗОВАНИЯ КАК ИНСТРУМЕНТ: ВОТ ТОЛЬКО ЧЕЙ?
И.В. Федяй
Калужский государственный университет им. К.Э. Циолковского, г. Калуга
e-mail: fed.inna@gmail.com
В статье система образования рассматривается в контексте противостояния двух способов организации пространства - «имперского» (мир-система) и глобалистского (мировая система). Цифровизация есть логика действия глобальных цифровых платформ и выражение их же целеполагания. При цифровизации образования именно цифровые технологии обретают парадигмальный статус, в то время как образование его лишается, превращаясь в подчиненный элемент глобального цифрового контекста. Цифровизация меняет не содержание, а саму структуру образования, с ее позиции ставится под сомнение не просто тип общества или политической власти, а сам системный способ исторического бытия, структурная матрица цивилизации. Поэтому, следуя логике цифровизации, образование начинает воспроизводить не культурный код, на котором только и могут существовать исторические институты, а антикультурный, воспроизводящий однородную атомизированную массу «человеков служебных».
Ключевые слова: образование, цифровизация, империя, глобализация, цифровые платформы, контроль, цифровые технологии, структура, цивилизация, культурный код, человек служебный, коллективный контекст, культурная гегемония, эзотеризм.
Наш первый тезис: образование не является самостоятельным институтом ни в структурном, ни в содержательном плане. Оно всегда контекстно, зависимо. Оно является формой передачи опыта,
воспроизводства определенного кода - культурного либо антикультурного, традиционного - либо антитрадиционного. Образование всегда инструментарно.
А вот цифровизация, напротив, не инструментарна. Т. е. это вовсе не технология, это Логика, это не средство, а совершенно определенное целеполагание. И эта суть цифровизации тщательно скрывается, ее намеренно стараются представить в качестве одной из передовых технологий. Что же это за Логика такая особенная? Рассмотрим.
Цифровизация есть логика действия цифровых платформ и выражение их же целеполагания. Логика эта называется «надзорной», ибо основана на «проблеме двух текстов». Суть проблемы в том, что специфические механизмы, воспроизводя вместо одного - два электронных текста. Под первым подразумеваются авторы и читатели. Это публичный текст, связанный с информационной вселенной, преподнесённый к кончикам наших пальцев. Большая часть этого публичного текста состоит из того, чем мы делимся на страницах - всё многообразие проявления нашей жизней, связанной общением. Но за этим первым текстом тянется тень. Первый текст, наивный и порывистый, нужен, чтобы возник второй, теневой текст. Из всего, чем мы делимся, каким бы оно ни было пустяковым и сиюминутным, извлекается дополнительная информация. Она-то и есть второй текст, скрытый от наших глаз и предназначенный «только для чтения» надзирающими капиталистами. Наш опыт, вложенный в первый текст, служит сырьём, накапливаемым и анализируемым для чужих целей. Теневой текст аккумулирует о нас поведенческую информацию, и её анализ говорит о нас гораздо больше, чем мы знаем о себе сами. Устраниться от участия в теневом тексте невозможно. Как только мы подключаемся к социальной жизни в Сети, он инстинктивно напитывается нашим опытом. Далее, благодаря теневому тексту, наблюдатели формируют новый публичный текст, но уже в своих интересах. Существует бесчисленное число разоблачений манипуляций Google и Facebook относительно преподносимой нам информации. Власть включать, исключать и сортировать информацию - это власть убеждать, что одна информация является важной, а другая - нет, эта власть и создает мир, который якобы просто «показывают» нам». Мы -объект его повествования, исключённые из диалога с ним. Второй текст
про нас, но не для нас. Он создается, поддерживается и используется без нашего ведома в корыстных целях других. На этом основан иерархический принцип социального порядка информационной цивилизации, и заложник привилегированного положения надзирающего капитализма как инициатора, хозяина и стража текстов [2].
Обычно обращают внимание на то, что это механизм контроля и манипуляции, у Ш. Зубофф даже именно «рыночного контроля». Отсюда, новизна информационного общества заключается в том, что оно формируется не на разделении труда, а на разделении знания. На наш же взгляд, главное совсем не в контроле и даже не в манипуляции. Ведь контроль и определенная манипуляция осуществляется и государственными СМИ, они тоже создают нам определенную реальность, а не просто ее показывают. Дело в другом. Государственные СМИ создают реальность общую - т. е. формируют коллективный контекст, как внутреннее измерение для внешних индивидуальных значений, а значит, дают цельную картину мира для осмысления информационных потоков. Таким образом, работа государственных СМИ основана на механизме воспроизведения культурного кода или культурной доминанты. Именно механизм, а не содержание вещания, которое зачастую направлено против традиционной культуры.
Цифровые платформы основываются на противоположном механизме, на механизме дробления и изоляции. Они формируют для каждого узкий индивидуальный коридор изолированных значений. Государственные СМИ формируют (позитивную или негативную) но коллективную доминанту, т. е. вертикаль, пронизывающую общей ответственностью и общим видением. Механизм же цифровых платформ - это механизм отделения, отслаивания индивидуальных значений от коллективных смыслов. Это механизм выдавливания людей из нравственных связей, сотканных из взаимных обязательств, общей истории и коллективной ответственности, т. е. это механизм, воспроизводящий рабство. Ведь рабство - это социальная смерть. А именно через цифровые сети социум превращается в однородную изолированную массу. А это и есть рабство - внекультурное, внеисторическое состояние масс.
Причем, цифровые платформы - это не просто механизм распада и разложения, это механизм рационализации распада, возведения его в
норму. Смыслы отделяются от реальности и реальность становится бессмысленная, однородная, а смыслы - абстрактные, изолированные. Превращаются в жесткие шаблоны. Значения могут быть индивидуальными, но смыслы - коды, контексты только коллективными. Поэтому цифровые платформы помещают людей в мир значений -изолированных и плоских, закрывая доступ к внутреннему контекстному измерению смыслов, которые могут быть только коллективными, связывающими. Отсюда и массовый дебилизм современной молодежи. Ведь дебил тот, кто понимает речь, но не понимает ее смысла, т. е. следует за внешнем, находясь вне внутреннего, контекстного. А цифровой социум возводится не на внешнем, а на внутреннем разделении знания, на отделении внешних значений от внутренних нарративов, контекстов.
При этом, нахождение вне контекстного ментального напряжения неизбежно ведет к параличу воли. Поэтому цифровизация неизбежно формирует психических и физических инвалидов. «Она вытягивает пассионарность из вместившего ее этноса, как вурдалак. Это для нее не составляет труда потому, что цель ее - не созидание, т. е. усложнение системы, а упрощение, или перевод живого вещества в косное, косного -путем лишения его формы - в аморфное, а это последнее легко поддается аннигиляции, являющейся целью поборников антисистемы» [1, с. 255]. Поэтому, всемирно-историческая альтернатива, - констатирует О. Шпенглер, - такова: или власть традиции, или произвол диктаторы [4, с. 552]. Вне формы, которая благодаря своей символичности оказывает метафизическое воздействие, задает ритм и стиль исторического существования, пробуждает смыл в крови, - жизнь народов теряет способность к самоутверждению [4, с. 553-570]. Результатом чего и становится всегда произвол диктатуры, как явления внеисторического и внекультурного.
Таким образом цифровизация - это изменение не содержания, а структуры образования. Это алгоритм, уничтожающий различение в структуре, помещающий образование в одномерную неразличающую среду, где под именем тысячи содержаний исповедуется единый принцип Неразличения; где любые идеи и ценности подводятся под единый, уравнивающий их знаменатель неразличения (толерантности). Патриотизм и традиция здесь не просто игнорируются или запрещаются,
а фальсифицируются, подделываются, имитируются, превращаются в шоу симулякров, т. е. включаются в новую, более жесткую (безнадежную, с точки зрения преодоления ее) модель контроля. Цифровизация есть изменение модели по блокировки смыслов, культурной традиции.
Не удивительно поэтому, что «наши» реформаторы требуют не цифровые технологии ввести в систему образования, а напротив, образование внести в систему цифровых технологий. Т. е. цифровые технологии определяются не как инструмент повышения эффективности образования, а как новый системный контекст, в который эти образование должно войти в качестве одного из его компонентов. Таким образом, образование выступает здесь средством, а цифровизация -целью. Именно цифровые технологии обретают здесь парадигмальный статус, в то время как образование его лишается, превращаясь в подчиненный элемент в системе всеобщей цифровизации и следуя логике именно цифровизации. А значит, с необходимостью начинает воспроизводить не культурный код, на котором только и могут существовать такие исторические институты, как Церковь, государство, семья, - а антикультурный, воспроизводящий однородную атомизированную массу «человеков служебных».
Современность представлена борьбой двух способов организации пространства - «имперским» (мир-система) и глобалистским (мировая система). Оба эти принципа наднациональные, но структурно они диаметрально противоположны. Имперский способ организации пространства основан на вертикальном типе связей, а значит, он дискретен, прерывен и по самой своей структуре не агрессивен. Глобалистский же способ основан на горизонтальном сетевом типе связей, поэтому не может остановиться, пока не поглотит весь мир. Понятно, что логика цифровизации является глобалистской логикой и ведет к победе глобалистского структурного принципа, а значит, делает невозможным существование культурно-исторических институтов - ни семьи, ни государства, ни Церкви (в историко-культурном, не мистическом плане).
Но самое интересное, что логика эта - эзотерическая, основанная на принципе эзотеризма. Т. е. это война внутренняя, где системное содержание принимается вражеским субъектом (антисистемой) для того,
чтобы действовать против него, переосмысливать его в антисистемном ракурсе. Суть этого принципа в том, что, публично не отрекаясь от культурно-исторической или религиозной традиции, общепринятой в данной системе, эзотеры принципиальные мировоззренческие вопросы решают совершенно иначе, прямо противоположно этой традиции. Т. е. антисистемное содержание, миропонимание и цели лицемерно выступают тут в оболочке системной традиции. А это и есть изменение не смыслов и ценностей, а способов осмысливания и оценивания. При этом, предписывается ложь и лжесвидетельство, как необходимое средство. Например, эзотерики говорили «посвященным»: «Клянись и лжесвидетельствуй, но не раскрывай тайны» [3, с. 66]. Недаром «эзотеричную методологию» использовали всегда всевозможные ереси, секты, тайные общества1. Таким образом, эзотеризм является способом модернизации, т. е. невидимого ухода из-под давления фиксированной традиции.
Эзотеризм есть всегдашний способ действия низшего (паразитического, несамостоятельного) по отношению к высшему. Именно эзотерическое искажение меняет не смыслы и ценности (других предложить не может), а способы осмысливания и оценивания и, таким образом, лишает системы главного - возможности собственного целеполагания, замыкая их на паразите, подчиняя ему. Т. е. принятие антисистемами культур окружающих народов необходимо им не для ассимиляции, которая в принципе невозможна и от которой они защищены самой своей примитивностью (отсутствием способности к ценностному восприятию), а для преодоления (растления) этих культур изнутри. Перефразируя Ферле, можно сказать, что при отношениях «паразит - хозяин», прямое насилие со стороны паразитического субъекта невозможно, так как хозяин доминирует в военном отношении. Более того, этнос-хозяин рассматривает деятельность паразитического этноса как нечестную, несправедливую и преступную, что делает необходимым для паразитического субъекта либо сделать этнос-хозяин недееспособным, либо маскировать свой паразитизм так, чтобы этнос-хозяин не знал, что на нем паразитируют. Лишение дееспособности требует контроля правительства или влияния на него, «тихого переворота», а маскировка требует контроля над средствами массовой
1 См., например: Виденгрен Г. Мани и манихейство. СПб., 2001.; Парнов Е. Трон Люцифера. М., 1985.; Зелинский Ф. Соперники христианства: Статьи по истории античных религий. СПб., 1995., и др.
информации или влияния на них. Обе тактики являются серьезными и дорогостоящими предприятиями, доступными только субъектам, уже приобретшим большое богатство.
Таким образом, специфика данной войны определяется ее методами, а именно механизмом скрещивания, т. е. видимым принятием культур окружающих народов для невидимого разложения их изнутри. Это и есть агрессия структурная, а не содержательная - агрессия, проявляющаяся путем скрещивания отщепенческих, паразитических способов связывания, функционирования и оценивания с системными сущностями и ценностями.
Действие этого механизма в физическом, а именно в этническом плане описано у Л.Н. Гумилева в качестве способа захвата Хазарии. Овладение евреев Хазарией, - утверждает Гумилев, - произошло путем еврейско-хазарских браков. Оно стало возможно именно в результате структурной противоположности принципов, определяющих этническую принадлежность у евреев, с одной стороны, и тюрок и хазар - с другой [1, с. 132]. Так постепенно произошло разделение хазарской знати и народа, ибо образовалась знать, чужая народу по крови и вере: «При непосредственном наблюдении казалось, что здесь просто цепь случайностей, но на самом деле это был направленный процесс, который за 80 лет дал весьма ощутимые результаты: в стране появилась популяция людей, говоривших по-хазарски, имевших родственников из числа хазар и тюрков, адаптированных в ландшафте, но не бывших хазарами по этносу и культуре» [1, с. 139-140]. А в христианских и мусульманских системах, где браки с еврейками были запрещены духовенством, применялся другой метод: «Но у евреев был другой, окольный путь, уже испробованный в Испании и Лангедоке: распространять скептицизм и индифферентизм, а тем самым ликвидировать этнокультурную доминанту. Это был принцип "вавилонского столпотворения". В Вавилоне, по легенде, возникло "смешение языков", причем все продолжали говорить по-арамейски, но придавали словам разные значения. Отличия были в нюансах, но взаимопонимание исчезло, и этнос "рассыпался розно"» [1, а 282].
Скрещивание в мировоззренческом плане - это механизм извлечения из систем культурного содержание, раскодирование систем. Это обезличивание, профанация системных связей и, таким образом,
унификация и упрощение систем. В этой буферной среде традиция, созданная духовным напряжением, разлагается, а дальнейшая концентрация национальной энергии становится невозможной. Реальность остается хаотизированной и бессмысленной, а смысловые формы - абстрактно-понятийными и нереальными. Так уничтожается сама матрица системного существования.
Аморфная, хаотизированная масса системных смыслов и ценностей начинает связываться и реализоваться в антисистемных, глобалистских способах осмысливания и оценивания. Это разлагает монополию культурной и религиозной традиции и приводит к появлению химер. В химерах ценностный тип восприятия и мышления создает ценности, а маргинальный, дегенеративный психотип - способы, в которых они только и могут быть восприняты, осмыслены и реализованы. Так вся реальность материальная и духовная опускается на уровень подчиненных элементов, связывающихся паразитическими глобально-цифровыми сетями.
Логика эзотеризма, т. е. логика цифровизации, принципиально революционна, так как с ее позиции ставится под сомнение весь общественный порядок. При чем, революционна она не просто в плане общественном, а в цивилизационном плане. Ведь с ее позиции ставится под сомнение не просто тип общества или политической власти, а сам системный способ исторического бытия, структурная матрица цивилизации, т. е. все культурно-исторические институты. Данная логика обнуляет цивилизацию, стирает культуру как таковую, во всех ее формах и проявлениях. Это революция не за иную форму, а вообще против формы, т. е. против культуры в принципе. Государственная власть, которая держится на культурной гегемонии (теория А. Грамши), теряет свою опору и зависает в воздухе, ибо суверенитет политический невозможен без суверенитета культурного.
Список литературы
1. Гумилев, Л. Н. Древняя Русь и Великая степь / Л. Н. Гумилев. - Москва, 1993. -763 с.
2. Зубофф, Ш. Эпоха надзирающего капитализма. Борьба за будущее человечества на грани реальности / Ш. Зубофф. - URL: https://litbook.ru/article/14498/https://litbook.ru/article/14498/ (дата обращения: 11.03.2022).
3. Ольденбург, З. Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов /
3. Ольденбург. - Санкт-Петербург, 2001. - 416 с.
4. Шпенглер, О. Закат Европы / О. Шпенглер. - Минск, 1999. - 637 с.
THE EDUCATION SYSTEM AS A TOOL: BUT WHOSE IS IT?
IV. Fedei
Tsiolkovsky's Kaluga State University, Kaluga e-mail: fed.inna@gmail.com
The article considers the education system in the context of the confrontation of two ways of organizing space - «imperial» (world-system) and globalist (world system). Digitalization is the logic of the action of global digital platforms and the expression of their own goal-setting. With the digitalization of education, it is digital technologies that acquire a paradigmatic status, while education is deprived of it, turning into a subordinate element of the global digital context. Digitalization does not change the content, but the very structure of education, from its position, not just the type of society or political power is questioned, but the very systematic way of historical existence, the structural matrix of civilization. Therefore, following the logic of digitalization, education begins to reproduce not a cultural code, on which only historical institutions can exist, but an anti-cultural one, reproducing a homogeneous atomized mass of «service people».
Keywords: education, digitalization, empire, globalization, digital platforms, control, digital technologies, structure, civilization, cultural code, service person, collective context, cultural hegemony, esotericism.
