CC BY
43
Таким образом, лес как репрезентант пространства преисподней, наделен всеми ее чертами: расположенность в низине, отгороженность от окружающего мира, наполненность шумом и хаотическим движением.
Список литературы
1. Творения М. Хераскова, вновь исправленныя и дополненныя. Ч.1-Х11. М., 1796-1803.
2. P. Hardie. The Epic Successors of Virgil: A Study in the Dynamics of a Tradition. Cambridge, 1993.
3. Освобожденная Москва, поема Александра Волкова. М., 1820.
V.O. Andronova
FOREST AS REPRESENTATION OF HELL IN TWO EPIC POEMS BY KHERASKOVAND BY VOLKOV
The article is devoted to two epic poems - Vladimir by Kheraskov and " Moscow Liberated" by Volkov. The article focuses on the peculiarities of realization of the idea "hell on earth "and representation of the hell through the image of the forest.
Key words: composition, scene, epic poem, artistic setting.
Получено 12.10.12
УДК 821.161.1
В.О.Андронова, ассистент, 8-4872- 36-35-86, vikandronova@inbox.ru (Россия, Тула, ТулГУ)
СИСТЕМА ОБРАЗОВ И ПРОСТРАНСТВО ПРЕИСПОДНЕЙ В ПОЭМЕ А.Н. ГРУЗИНЦОВА «ПЕТРИАДА»
Посвящена анализу поэмы Грузинцова «Петриада». Рассматривается система приемов организации пространства преисподней и системы персонажей, относящихся к ней.
Ключевые слова: эпическая поэма, художественное пространство, композиция, система персонажей.
Настоящей статьей мы продолжаем исследование образов преисподней в русской эпической поэме. В центре нашего внимания поэма Грузинцова А.Н. «Петриада». Мы, анализируя главы поэмы одну за другой, попытаемся проследить, во-первых, как организованы пространство преисподней и коррелирующие с ней пространства, а во-вторых, как создаются образы сил зла.
Во второй песни поэмы Грузинцова «Петриада» читается сцена ка-табасиса. Содержание этой песни сосредоточено на образе князя Александра, наставляющего Петра, которому Александр явился во сне. Александр проводит Петра в ад, чтоб Петр, посмотрев на мучения грешников,
«возгнушался злом». Пространство ада - это «ущелья бездн», источающих зловоние, оно ограничено (в отличие от небесного пространства рая, заполненного светом и представленного в той же песни). Композиционно сцена ада распадается на три части: в первой части, прибегая к приему персонификации, Грузинцов создает образы чудовищ, населяющих ад: зависти, лести, гордости, вражды, мщения, раздора.
«Дикообразных сонм чудовищ гнусных, злых, Рожденных на беды для жителей земных: Там зависть, дышуща свирепством и хулами, Пьет собственную желчь и мучится мечтами... Там гордость, мать войны, исполненная злобы; Престолы вкруг ея, развалины и гробы. Там лесть, держащая оковы для царей, Во взорах кажет рай, но ад в душе у ней. Всепагубна вражда, увитая змиями, Грызет своих ехидн, шипящих меж зубами» и т.д. [1]. Вторая часть рассказывает о равенстве людей перед неизбежностью искупления грехов:
«Там казнь равна для всех, различья нет Царям! Монарх ли то, иль раб, когда они тираны, Под пламенным бечем кровавы терпят раны» [Там же]. Третья часть посвящена рассказу о грешниках, за свои злодеяния мучащихся в аду. Вторая песнь завершается прославлением российских князей прошлого (от Мономаха до Ивана Грозного) и будущего (Елизавета). Этот фрагмент соотносится с той частью поэмы «Россияда», в которой старец, давший Иоанну щит, предсказывает ему будущее России.
Песнь III. Третья песнь рассказывает о взятии Петром Шлиссербур-га. В основе содержания этой части поэмы лежат батальные сцены, предваряющиеся монологами. Первый - монолог градоначальника Шлиссер-бурга. Он просит воинов внять его совету и не вступать в битву с российским войском, на стороне которых явное преимущество: «Для стона ваших жен и собственных детей Мы просим вас на брань не извлекать мечей; Когда нет средств сразить Российско ополченье, В условиях с врагом найдем свое спасенье» [Там же]. Однако в спор с градоначальником вступают силы зла: раздор, «рушитель тишины,
Из ада вывел в град чудовище войны» [Там же]. Приняв вид оруженосца, Геенна вдохновляет шведов на борьбу с войском Петра. В своей пространной речи [Там же] Геенна стыдит шведов: «Где мужества плоды, где славныя победы?» [Там же]. Она не щадит жизней, ее речь тщеславна, она обманом вдохновляет народ на участие в сражении, предсказывая быструю победу:
«Уже предвижу я, что всяк из вас средь боя, Приял достойну мзду Стокгольмского героя, И, лаврами гордясь, спешит обратно в град С веселием обнять жену свою и чад» [Там же].
Это предсказание противоречит предсказанию градоначальника, действовавшего во имя любви к своим гражданам, и последующему монологу Петра, также заботящемуся о жизни своих воинов. Он требует прекратить осаду: «Да отступают вспять: жизнь подданных моих Дороже славы мне и тронов бедовых» [Там же]. И только увидев стремление, добровольное желание своих подчиненных продолжать битву («Возстав, Голицын рек: не твой, а Божий я. В деснице у него и жизнь и смерть моя» [Там же], Петр дал знак к сражению.
Таким образом, силы зла выступают в проанализированной сцене как воплощение тщеславия и создают контраст с мудрым и гуманным правителями, берегущими жизни своих подданных и внемлющим словам своих советников.
Песнь V. Персонифицированное коварство с мечом в руках в пятой песни «Петриады» встает на защиту «готфских стран» [Там же]. Этот образ характеризуется набором черт, типичным для представителей сил зла: у коварства змеиная грудь, оно завистливо, преисполнено хаотичного действия («тревожится, кипит, как бурная волна»), «выводит в свет крамолы», нарушает миропорядок «творит из света тьму, монархов из рабов» [Там же]). У него есть слуги - драконы, чудовища, преисполненные «свирепства адска», на которых коварство мчится «для новых россам бед» [Там же]. Как и в третьей песни, когда Геенна призывает к войне шлиссергбурсов, коварство также призывает к войне, обещая Горну сделать его владыкой над Ингрией:
«Не стыдно ли вождю непобедимых воев В печали утопать среди геройских строев? Ты грады уступив ликующим врагам И путь открывши им по Ладожским зыбям, Не скорбью можешь ты загладить стыд великой: Возставлю я тебя над Ингрией владыкой...» [Там же]. Горн собирается отомстить россам и велит Нумберсу напасть на них флотом. Коварство летит в помощь Нумберсу. Флот стреляет по Дерп-ту и русскому флоту подобно Этне:
«Так Этна, страхов мать, изчадье грозно ада, Сокрывшая в своей утробе Энцелада, Возмещет к небесам из пламенных хлябей Дым, жупел и смолу сквозь устия пещей; Все рушит вкруг себя, свет тьмою покрывает, И тысящию гор отторгшихся стреляет; Трясенье, клокот, рев, дробление бугров,
Внимают, побледнев от страха, сто градов» [Там же]. Как замечает Шмараков, «под влиянием Хераскова Сатана заменяется аллегорией, и это влечет за собой значительные последствия. Если Безбожие могло претендовать на то, чтоб быть эквивалентом Сатаны, возглавляя все прочие инфернальные персонификации (может быть, поэтому Херасков, правя «Россиаду», меняет Злочестие, фигурировавшее в издании 1779 года, на более обобщенное Безбожие), то применительно к Коварству такое верховенство вряд ли возможно изобразить без натяжки - и Грузинцов всячески ослабляет этот момент. Хоть у него упоминается «послушных сонм духов», но никакой их конкретизации и, главное, нет сцены совета: речь демонического существа, ропщущего на земные события, перестала звучать на публике» [2].
В этой части поэмы повествователь намекает на роль коварства в истории: оно разрушает великие города:
«Коварство свергло в прах твердыни городов; Оно в лице граждан могуществом своим Средь славы потрясло непобедимый Рим» [1]).
В следующей песни, начинающейся с истории Польши, повествователь говорит о роли Раздора в истории польских войн. Традиционный для Петриада образ змия сопровождает персонификацию зла: «Рожденный внутрь их змий кровь собственну сосал» [Там же].
Песнь VII. В седьмой песни, рассказывающей о предательстве Мазепы, возникает пространство, которое можно отнести к пространству тьмы и зла. Несколькими стихами повествователь изображает переход полков Петра из Смоленских гор «чрез мрачну дебрь» [Там же]. Эта «мрачна дебрь» - место, где когда-то был языческий храм, где приносились жертвы, а волхвы давали ложные предсказания [Там же]. Сейчас этого болотистая «непроходная пучина», которую однако, проходит Петр с войском. И хоть их путь назван «трудным», внимания на этом месте повествователь не останавливает.
В девятой песни - потустороннее пространство, представленное пещерой, в которую входит Карл [Там же]. Описание этого места структурировано двумя частями. В первой части это место, которое располагается в низине, холоде:
«В окружности ея две пропасти глубоки Являли по буграм замерзлых вод потоки» [Там же]), во тьме («... и слабый блеск огня Сквозь мрак едва светил въ лампаде из кремня» [Там же]). Человек испытывает страх, подходя к пещере (вспомним, как в четвертой песни Россияды страх испытывают служанки Сумбеки, приближающиеся к зачарованному лесу, к границам царства мертвых). То есть перед нами, казалось бы, пространство зла. По крайней мере, очевидны все его приметы. Во второй же, пространной части оказывается, что в пещере брезжит свет. И Карлу открывается совсем иное ме-
сто. Это место, где живет и молится отшельник, там «воздвигнутый олтарь и водруженный крест» [Там же]. Пустынник проповедует Карлу основы христианства, рассказывает о судьбе героев, не исповедовавших учение Христа. В своем монологе о жизни после смерти, о награде для праведников и наказании для грешников отшельник, подражая словам Судии, обращается к «сынам тьмы»:
«. а вы, о тьмы сыны,
Проклятое Творцом исчадье Сатаны!
Низриньтесь в вечный мрак,
Где пламень, казнь, стенанье» [Там же].
Слова отшельника сеют в душе Карла сомнение, он начинает прозревать, однако Гордость, или как ее называет повествователь, «адска злость», вселяет в Карла честолюбивые мысли [Там же]. Взявшаяся ниоткуда, Гордость, произнесши монолог, «в бездонный скрылась ад» [Там же], который коррелирует с пространством, обозначенным как «вечный мрак». Таким образом, пространство ада не определенное, не имеющие границ и формального воплощение, оно - хаос.
В десятой песни войско Карла, продвигаясь в военном походе под горой, формируют пространство темных сил. Этот мир не имеет собственных примет, но в нем преломляются, переворачиваются явления «живого мира»: «. и воины мгновенно сняв шатры, Устроились в поход под тению горы. Движенья, шум и зык взываний громогласных, Отзывами твердят пещеры гор ужасных. Там солнечны лучи играя на штыках, Являют молний вид, блестящих в облаках» [Там же]. Именно в таком, не существующем фактически пространстве и пребывает война, персонифицированная Грузинцовым, и ее свита: «Кровавая война, изторгшись из заклеп, Где царствует она средь адовых вертеп, Ужасно копие трясет своей рукою И грозный полк ведет чудовищ за собою. Там ненависть, вражда, отчаянье, боязнь, Измена, алчна смерть, тревога, страх и казнь» [Там же]. Неоформленное в целом пространство ада в поэме Грузинцова имеет, тем не менее, выраженную границу. Ад окружен горами. Вспомним переход полков Петра из Смоленских гор «чрез мрачну дебрь» из седьмой песни, горное пространство тьмы из десятой песни, где появилась война. Так, в той же десятой песни после речи Петра, вдохновляющего войско на сражение против преступившего законы чести и мира врага, Грузинцов намекает на разверзшийся ад войны. Остается непонятным, где и какое конкретно это место, но оно в него входят горы:
«Уже гремящий ад разверз ужасный зев,
Изрыгли жерла смерть, пылает огнь свирепый, Колеблются поля, и стонут гор вертепы» [Там же]. Сам Карл сравнивается с горой: «Вещал, и, как гора, подмытая дождями И бурными от гнезд отторжена ветрами С ужасным треском вниз падет изпонебес И в понт с собой влечет поля, стада и лес» [Там же]. Сам Карл превращается в существо потустороннее, он встает в один ряд с адскими чудовищами:
«Дербантов храбрый строй сам Карл в сраженье вел; Пред ним предходит месть, подобна мрачной ночи, Имуща в сердце ад и крови полны очи, Отчаянье и смерть последуют за ним; И в воздузе трясут оружьем роковым» [Там же]. Таким образом, пространство зла в поэме Грузинцова - это всегда что-то расположенное внизу. Оно, тем не менее, не получает какого-нибудь оформления, кроме связи его с образом горы. Видимо, для Грузинцова истоками этого стала поэма М. Хераскова «Владимир», где с первой же песни гора символизирует гордыню. У Грузинцова пространство ада - хаос. Чудовища, связанные с ним, персонифицированные Гордость, раздор, появляются ниоткуда и исчезают в безднах.
Что касается организации системы образов сил зла, то тут Грузинцов, с одной стороны, прибегает к персонификации (Коварство с мечом в руках), а с другой стороны, силы зла представлены как способные воплощаться в человека: Геенна принимает вид оруженосца. Кроме того, сохраняя традицию изображения зла как подвижного, шумного, Грузинцов наделяет коварство, например, змеиной грудью, способностью к хаотичному действию и пр. И, наконец, силы зла изображены как разжигающие войну. Геенна призывает к войне шлиссергбурсов, Коварство призывает к войне, обещая Горну сделать его владыкой над Ингрией.
Список литературы
1. Петриада. Поэма Эпическая. Сочинения Александра Грузинцова. СПб., 1812.
2. Шмараков Р. Л. Поэзия Клавдиана в русской литературе: монография. Тула: Изд-во ТулГУ, 2011. 382 с.
V.O. Andronova
THE SYSTEM OF TROPES USED TO ORGANIZE THE SPACE OF THE HELL IN THE POEMPETRIADA BY GRUZINTSO
The article is devoted to the analysis of the poem Petriada by Gruzintsov. The article focuses on the system of tropes used to organize the space of the Hell as well as the system of characters in relation to.
Key words: epic poem, artistic setting, composition, the system of characters.
Получено 12.10.2012
