CC BY
102
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
Л.В. АЛЕШИНА
доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка и методики его преподавания Орловского государственного университета E-mail: [email protected] Тел. 8 920 287 03 23
СИНТЕЗ ДОКУМЕНТАЛЬНОГО И ХУДОЖЕСТВЕННОГО В ПУТЕВЫХ ОЧЕРКАХ Н.С. ЛЕСКОВА
В статье рассматриваются особенности идиостиля раннего Н.С. Лескова, проявившиеся в серии очерков «Из одного дорожного дневника». Внимание уделяется синтезу документального и художественного, что, с одной стороны, типично для путевого очерка как синкретичного жанра, с другой стороны, свойственно творческой манере писателя.
Ключевые слова: Лесков, жанр, путевой очерк, идиостиль.
Интерес к творческому наследию Н.С. Лескова со стороны исследователей неуклонно продолжает расти. При этом основное внимание уделяется художественным произведениям писателя, в то время как его публицистика недостаточно изучена, хотя начинал Лесков именно как публицист. Именно в статьях и очерках закладывались основы неповторимого идиостиля будущего мастера слова.
Начало литературной деятельности Н. С. Лескова относится к 1860-му году, когда в журнале «Отечественные записки» была опубликована большая статья «Очерки винокуренной промышленности». С января 1862 г. Лесков сотрудничает с газетой «Северная пчела». Он пишет о ходе реформ в различных областях русской жизни, государственном бюджете, гласности, взаимоотношениях сословий, положении женщин, о путях дальнейшего развития России и других животрепещущих вопросах. По справедливому замечанию Вс. Троицкого, «плодотворной журнальной работой подго-тавливалось и художественное творчество Лескова» [5, с.13].
В статье по поводу пожаров в журнале «Северная пчела» от 30 мая 1862 г. Лесков потребовал от властей подтвердить или опровергнуть слухи об участии в поджогах революционно настроенного студенчества, что было воспринято демократической публикой как донос Вследствие этого Лесков был отправлен редакцией журнала в длительную командировку в Европу. Он объехал западные провинции империи, побывал в Динабурге, Вильне, Гродно, Пинске, Львове, Праге, Кракове, а в конце командировки - в Париже.
Путевые впечатления выливаются в серию очерков, написанных в жанре литературного путешествия, «в основе которого описание путешественником (очевидцем) достоверных сведений о
каких-либо странах, народах в форме заметок, дневников, очерков, мемуаров» [1, с.314-315]. «Более сочную и жизненно яркую хронику всей поездки, чем оставил ее нам Лесков, трудно себе представить» [3, с.146-147]. Однако лесковский цикл «Из одного дорожного дневника» не подвергался детальному изучению, хотя путевые очерки других авторов не раз становились объектом рассмотрения. Это объясняется тем, что «дорожный дневник» Лескова в советский период не переиздавался.
Сама форма путевого очерка - излюбленный повествовательный прием Лескова-художника. Не только первые беллетристические опыты (1862 г.), жанр которых определяется то как очерк, то как рассказ, - «Разбойник», «В тарантасе» - построены на передаче дорожных впечатлений рассказчика. В таких зрелых вещах, как «Запечатленный ангел», «Очарованный странник» (1873 г.), - ситуация повествования внешне также напоминает заметки путешественника.
Синтез документального и художественного в путевых очерках Лескова обусловлен рядом факторов. Прежде всего, «дорожный дневник» (путевые очерки, литературное путешествие) - жанр в принципе синкретичный. С одной стороны, он предполагает стремление к объективности в передаче наблюдаемых событий, обычаев и нравов. С другой стороны, автор оказывается одновременно участником, а зачастую и интерпретатором происходящего, его описания и рассуждения нередко носят оценочный, субъективный характер. Для Лескова же вообще типично стремление «сочетать факт и поэзию, факт и его общественно-эстетическое осмысление» [2, с. 14]. Документальность изображения — яркая особенность поэтики писателя, в каком бы жанре он ни работал. «Я всегда люблю основывать дело
© Л.В. Алешина
ФИЛОЛОГИЯ
на живом событии, а не на вымысле» - признавался Лесков. При этом ему присуще умение поднять документальные факты на художественную высоту, что высоко оценил Л.Толстой, написавший в 1893 г. по поводу рассказа «Загон»: «Можно сделать правду столь же, даже более занимательной, чем вымысел, и вы это прекрасно умеете делать» [4, с. 445].
Необычно начало заметок. По законам жанра обозначена дата: 6-го сентября 1862 года. И сразу на читателя обрушивается насыщенный реминисценциями, полный сарказма монолог-памфлет: «Известный господин фон Шнабелевопский уверяет в своих записках, что его мистическое стремление к осуществлению аграрных законов в новейшей форме произошло не вследствие некоторых особенностей его дородового развития. Он объясняет в себе это стремление тем, что его родительница, нося его в своем чреве, постоянно читала Плутарха и, может быть, заинтересовалась одним из его великих мужей <...>» (имеется в виду повесть «Из мемуаров господина фон Шнабелевопского» Г. Гейне). Автор сетует: «Когда я встречаюсь с новыми людьми, я впадаю в ужасное беспокойство, потому что меня сейчас же начинает мучить вопрос: что читали их матери в то время, когда были ими беременны?»
Затем следует весьма своеобразное «признание в любви» родине, задевшее за живое, пожалуй, не одного читателя: «Россия мне необыкновенно мила тем, что в ней я могу гораздо легче определять, каких авторов читали матери моих земляков. У нас лица для этого необыкновенно удобны. Особенно утешает меня выразительность лиц московских и киевских. По рельефности этих выражений я давно решил, что матери современных москвичей во время беременности или ничем себя не беспокоили, или же все-го внимательнее просматривали «Московские полицейские ведомости». Киевские же, наоборот, страдали всегдашним беспокойством и проводили время за «Сандрильоною». Волынские матери читают календарь, издаваемый в Бердичеве отцами-кармелитами или бернардинами, орловские - «Евгения Онегина» и киевские святцы, а курские - киевские святцы и «Евгения Онегина». Камень преткновения для меня всегда находился в Петербурге. Очевидно, что матери наехавшего сюда населения что-то читали; но что такое они читали, нося залоги супружеской любви, я этого никогда отгадать, верно, не мог. То же самое могу сказать и об окрестностях нашей милой столицы». Никто не обойдён вниманием: ни москвичи, ни петербуржцы, ни киевляне, ни провинциалы! К чему было обрушиваться на всех и вся с остроумием, достойным, пожалуй, другого применения? Объяснение лишь одно: Лесков «покидал Петербург и родину,
уязвленный в самую глубь своей «самоистязую-щей» души, полный озлобления и мести» [3, с. 218]. Обида переполняет, и желчь брызжет из-под пера.
Во время своей поездки Лесков с большим интересом знакомится с жизнью, бытом братьев-славян. «Письма с дороги» насыщены огромным фактическим материалом. Лесков фиксирует цены на товары и услуги, сопоставляя их с «родными», рассказывает о тех порядках, с которыми приходится сталкиваться на разных участках пути, детально описывает достопримечательности каждого города, отмечает особенности ландшафта, пересказывает местные поверья, детально передает беседы с возницами, рассказанные ими байки.
Вот путешествие только начинается: «Не понимаю, чего жалуются на Главное общество? Вагоны прелестные, я спал мягко и растянувшись во весь свой рост. Буфеты опрятные, цены дешевле, чем на Московской дороге. За папиросу здесь берут две ко -пейки, а там пять; за бутылку пива двадцать копеек, а там даниельсоновское пиво продают по 30 коп. В Динабурге пиво особенно вкусное.».
Путь лежит через Беловежскую пущу - даются детальные сведения о её площади, перечисляются находящиеся здесь села и деревни, породы произрастающих деревьев, водоемы, приводится «наиточнейшая цифра последнего перечета зубров, произведенного 15-го января 1862 года» и т.п. Примечательны строки, посвященные царской охоте на зубров в 1860-м г. Здесь Лесков выступает как мастер скрытой иронии, которая выражается имплицитно, кроясь в коварной «объективности» описания «зверинца, назначенного для царской охоты» и приводимых фактов («всех зубров убито 32, и из них 28 самим государем»). Вдумчивый читатель сам может сделать соответствующий вывод: «Выходило, что в один прием царь «забил» в этом «садке» третью часть всех «современников мамонта», которых во всей Европе, мол, всего 97 экземпляров!» [3, с. 150]. Эта способность интриговать читателя, заставляя его самостоятельно истолковывать нравственный смысл происходящего - одна из ярких особенностей художественной манеры Лескова-писателя.
Осматривается францисканский монастырь -приводится детальный реестр 24-х «очень древних, но прекрасно сохраненных документов с королевскими печатями». Посещается «завод стеариновых и сальных свеч и мыла» - даются сведения об объеме вырабатываемой продукции и путях её сбыта. Далее следует отчет о фортепианной фабрике г. Ошмянца: «На этой фабрике в год делают до 20-ти роялей, очень хорошего тона. Они продаются от 300 р. до 350 рублей за каждый. Сверх того,
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
г. Ошмянец делает церковные органы высокого достоинства. Недавно им сделан орган, проданный за три тысячи рублей серебром». И т.д.
Для читателя такой скрупулезный отчет путешественника дает возможность познакомиться с уровнем жизни, обычаями и нравами обитателей тех мест, которые посетил автор, открыть для себя что-то новое или развенчать традиционные мифы. При этом Лесков чужда роль бесстрастного наблюдателя, он всё подвергает анализу. Вот, например, типичная зарисовка, сделанная в Гродно: «Побродив по улицам, в 2 часа мы зашли обедать в клуб. .За очень хороший обед, две рюмки старой водки и 2 бутылки хорошего пива с нас взяли 1 р. 80 копеек. Непонятная дешевизна в голодном крае, в городе, живущем исключительно привозным издалека хлебом, который теперь становится дороже, потому что Варшавская железная дорога увеличила потребности съестных припасов, но, проходя по местности бедной и не соприкасаясь с пунктами, производящими отпуск хлеба, нимало не способствует увеличению продовольственных продуктов».
Строгое изложение фактов, статистических данных перемежается рассказами о курьезных происшествиях, сочетается с живыми психологическими наблюдениями. Лесков вставляет анекдоты, живо и ярко описывает отдельные сцены и эпизоды. Путевой очерк превращается то в фельетон, то в рассказ, то в лирическое отступление.
Передавая фрагменты разговоров с возницами, Лесков приводит их рассказы о разных происшествиях, то курьезных, то страшных, которые по сути играют роль вставных новелл.
Полны лиризма сцены с работницей-сиротой, которая «живет «из милости», т. е. из-за прокормления и одежи» у «пана совестного» в д. Кивачи. Автор сочувствует девушке, обреченной прозябать в нищете без надежды найти хорошего жениха, ведь все её приданое - молодость и красота. Не без доли самолюбования рисует Лесков картину прощания: «Выходя из хаты, я дал двугривенник на ленту Олесе, сироте, с которой беседовал, и не успел спрятать руки, как она неожиданно ее поцеловала. - Выходи замуж, - сказал я, прощаясь с нею. -Спасибо пану на добром слове, - отвечала она».
А вот самое настоящее лирическое отступление: «В ожидании самовара я сидел на крыльце и, смотря на все меня окружающее, вспомнил сумерки в роскошных надднепровских хуторах; вспомнил теплый пейзаж, которым родная семья часто любовалась с крылечка панинской мазанки, глядя на Долгий лесок, на зеркальную поверхность пруда, на деревушку вверху Гостомли, скромной реки, не значащейся ни на одной географической карте. ... А
кругом зелень только синеет; желтый лист порою перекатится через дворик, но в воздухе еще тепло; из-за горки несется молодецкая песня, то давящая, то безумно веселая; из деревни слышится многоголосый собачий лай».
«Отчитавшись» перед читателями о впечатлениях от Пинска, Лесков не может удержаться от эмоциональной реакции на увиденное. Он увлекается, слова рвутся из сердца: «.Господи, Боже мой! Только что отойдем, да поглядим, каково мы сидим, так и полезет в голову одна мысль за другою, и все они так одна с другою путаются, так одна за другую цепляются, что темна, темна становится вода в облацех небесных! Посмотришь на поляков, посмотришь на себя, сообразишь чванство мурмолок, косых воротов и цветных ластовиц; взглянешь в киченье широких лакированных поясов с эмблематическими пряжками, и хочется, крепко хочется спросить и тех, и других:
Какую же мысль собою вы отстояли?
Посеяли какие семена?..
Зайдет у евреев трехдневный праздник - сидят три дня с черствым хлебом; не вздумает мудрый немец издать в опрятной папке «Europäisches Russland» - не достанут дешевле 18-ти рублей подробной карты родного края. А слова! Кто сговорит<ся> с нами? На словах - соколиный полет. Слово мысль обгоняет, друг другу выговорить не дадут, от нетерпения захлебываются патриотизмом, в азарт от славянства лезут. Проснись, Тарас Григорьевич! Скажи им еще раз своими честными устами:
Славяне! Славяне!
Славных прадедов великих Правнуки погани» (Кстати, в середине 70-х годов Лесков задумал роман «Соколий перелет» с подзаголовком «Записки человека без направления», который остался незавершенным. Не в Пинске ли зародилась идея этого романа?)
В письмах с дороги Лесков впервые опробовал прием, к которому затем не раз прибегал в художественных произведениях, - пересказ невольно подслушанного разговора соседей по вагону, по гостинице. На этом приеме основаны рассказы «Путешествие с нигилистом» (1882 г.), «Полу-нощники» (1890 г.).
Одно из ведущих мест в публицистических и художественных произведениях Лескова занимает так называемый «женский вопрос» (см. статьи «Русские женщины и эмансипация», «Специалисты по женской части», романы «Некуда», «Обойденные», рассказ «Дама и фефела» и мн. др.). В «дорожном дневнике» уже четко выражены взгляды писателя на роль и место женщины в семье и обществе. Не
ФИЛОЛОГИЯ
случайно серию очерков как бы обрамляют, с одной стороны, сцена в вагоне с «эмансипированной» соотечественницей в самом начале пути, с другой стороны, завершающий повествование гимн матери, которая «с жаром, с чувством восторженного патриотизма» рассказывает о народных героях, чьи могилы виднеются за окнами поезда, маленьким дочерям, «и по их умным глазенкам видно, как глубоко падают семена в молодое сердце». А рассказ о соседках по «отелю Эстерки» в Гродно можно рассматривать как самостоятельную вставную новеллу, где в центре внимания - отношение женщины к своей роли жены и матери в непростой семейной ситуации.
В очерках описываются местные обычаи, поверья, которые автор сравнивает с теми, что бытуют в его родных местах: «Перед судным днем пинские евреи пресерьезно приходят к реке Пине, молятся и потом, припрыгивая над водою, трясут над ней свои платья, чтобы отрясти таким образом все свои грехи; протягивают от одного дома к другому тоненькие веревочки для обозначения пути, по которому один домохозяин может принести от другого огня в шабаш»; «Здешние крестьяне верят, что пчелы состоят под особым покровительством невидимых сил. Этому же верят также и в серединной России. В Орловской, например, губернии верят, что есть пчелы, от Бога присланные, и есть загнанные сатаною, вследствие слова, которое знает хозяин. Пчелы от роев, загнанных сатаною, всегда очень сильны и побивают других; но от них хозяин никогда не смеет
дать части в церковь (кануну), и купцы «с крещеной душою» будто бы распознают мед от дьявольских пчел и не продают такого воска на церковные свечи, а свозят «в жидовские места» и на фабрики».
В каждом городе на своем пути Лесков интересуется тем, чем живут люди, какое производство здесь развито, как оно зародилось, каково его современное состояние, и дает детальный отчет, опираясь на сведения, почерпнутые из рассказов старожилов, из справочной литературы, анализируя собственные наблюдения. Так, остановившись в Белостоке, он подробно рассказывает о местной суконной промышленности; будучи в Пинске, знакомится с работой паровой мельницы, свечной фабрики стеариновых, мыльного завода и еврейской общественной больницы, о чем дает детальный отчет читателям. Лесков с болью говорит о «голодных деревнях и городах Гродненской, Ковенской и Виленской губерний», анализируя причины сложившегося положения и предлагая пути выхода из него.
Язык очерков испещрен пословицами, диалектной и просторечной лексикой, цитатами, многочисленными литературными и историческими аллюзиями, предвещая будущую «чрезмерность» как отличительную черту идиостиля Лескова.
Таким образом, даже беглый взгляд на серию очерков «Из одного дорожного дневника» позволяет проследить многочисленные нити, связывающие путевые очерки Лескова с его художественным творчеством.
2003.
Библиографический список
1. Гуминский В.М. Путешествие. Литературный энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1978.
2. ЛеоноваБ.А. Жанр мемуарного очерка в творчестве Н. С. Лескова 1880-х годов: Дис. ... канд. филол. наук. Орел,
3. Лесков А. Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемей-ным записям и памятям. Тула, 1981.
4. Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. М., 1953.
5. Троицкий Вс. С думой о России. Н.С. Лесков. Собрание сочинений: В 12-ти томах. М.: Правда, 1989.
L.V. ALYOSHINA
THE SYNTHESIS OF DOCUMENTARY AND BELLES-LETTERS IN THE TRAVEL NOTES OF N. S. LESKOV
In the article the peculiarities of the individual style of early Leskov are studied, which appeared in the sketches «From a travelling diary». The attention is paid to the synthesis of documentary and belles-lettres traits, which are typical of this kind of sketches on the one hand and of the style of the writer on the other hand.
Key words: Leskov, genre, travel notes, individual style.
