CC BY
67
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2020. № 1
К 120-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ В. НАБОКОВА В.Я. Задорнова
СИНЕСТЕЗИЯ КАК СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ПРИЕМ В ПРОЗЕ В. НАБОКОВА И ВОЗМОЖНОСТИ ЕГО ПЕРЕДАЧИ НА ДРУГОМ ЯЗЫКЕ
Федеральное государственное бюджетное учреждение высшего образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» 119991, Москва, Ленинские горы, 1
В статье рассматриваются синестетические метафоры в художественной прозе В. Набокова на русском языке в связи с возможностью их передачи на английском языке. При сравнении текста «Других берегов» с его авторским переложением на английский язык оказалось, что в 15 случаях из 35 синестезия исчезает совсем. Когда она сохраняется, она передается либо в сжатом виде, либо с помощью слов, вызывающих сходные ощущения. Сравнение романа «Приглашение на казнь» с его переводом показало, что синестезия может быть передана путем дословного перевода, что, как правило, не характерно для перевода метафор, или с помощью контекстуальных синонимов, когда может происходить некоторое снижение экспрессивности. В целом русский текст обоих произведений с точки зрения использования синестезии ассоциативно богаче и полифоничнее, чем английский.
Ключевые слова: синестетическая метафора; контекстуальный синоним; компенсация; полифония; переводческая универсалия.
Синестезия — это особый способ восприятия, «когда при раздражении одного органа чувств, наряду со специфическими для него ощущениями, возникают и ощущения, соответствующие другому органу чувств» [Прохоров, ред. 1991: 1205]. Это явление свойственно некоторым людям и не считается психическим нарушением. Си-нестетами от рождения были такие выдающиеся творческие личности, как Н. Римский-Корсаков, Ференц Лист, Винсент Ван-Гог, В. Кандинский, В. Набоков. Считается, что такое свойство человека расширяет рамки его творческой деятельности, способствует раскрытию его талантов.
Синестезия может объединять любые чувства. На этой основе можно выделить ее разновидности: 1) графемно-цветовая (восприятие букв и цифр одновременно с цветом); 2) акустико-цветовая (так называемый цветной слух — цвета, приписываемые определенным
Задорнова Велта Яновна — доктор филологических наук, профессор кафедры английского языкознания филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, доцент (e-mail: [email protected]).
звукам); 3) кинестетико-слуховая (способность слышать звуки при наблюдении за движущимися предметами); 4) визуально / акустико-тактильная (возникновение тактильных ощущений при зрительном или звуковом восприятии); 5) лексико-гастическая (появление вкусовых ассоциаций от слов или образов); 6) ольфакторно-цветовая (объединение цвета и запаха), и т.п. Из этой и других имеющихся классификаций [Майданова, 1992; Степанян, 1987; Я^сдаБка, 2011] видно, что чаще всего в синестетическом процессе задействованы цвет (как элемент зрительного восприятия) и звук (как основа восприятия слухового). Люди, наделенные способностью слышать и осязать цвета, чувствовать вкус слов и запахов, воспринимают окружающий мир по-иному, не так, как обычные люди. Их восприятие богаче, многограннее, необычнее; оно может доставлять особое наслаждение, хотя в некоторых случаях — раздражать и мешать.
С лингвистической точки зрения синестезия — это употребление слова, значение которого связано с одним органом чувств, в значении, относящемся к другому органу чувств (т.е. основанное на переносе значения) [Майданова, 1992; Степанян, 1987]. О явлении синестезии, не употребляя этого термина, писал еще А.А. Потебня: «... во всех людях более или менее есть наклонность находить общее между впечатлениями различных чувств» [Потебня, 2007: 95]. Для него доказательством этого служит язык с изначально присущей ему образностью. «В славянских языках, как и во многих других, вполне обыкновенны сближения восприятий зрения, осязания и вкуса, зрения и слуха». Потебня считал, что «в каждом человеке есть стремление к таким сравнениям» [там же: 96] и что такие чувственные восприятия необходимы для человеческого развития.
Неудивительно поэтому, что синестезия издавна используется писателями и поэтами как стилистический прием, который исследователи относят к тропам, так как в его основе лежит перенос значения, и называют «синестетической метафорой». Ее в первую очередь связывают с эстетикой символизма (поэзия А. Рембо, Ш. Бодлера), а в России — с поэзией «серебряного века» (А. Блок, А. Белый, К. Бальмонт и др.) [Глазунова, 2012]. На самом деле, такого рода метафоры можно найти у многих писателей, уделявших внимание своему стилю. Среди них Владимир Набоков занимает особое место. У него синестезия проявилась в раннем возрасте, когда он осознал, что все буквы, как русского, так и латинского алфавита, окрашены в его сознании в разные цвета. Это свойство он получил «по наследству» от матери, но оказалось, что буквы у Набокова не всегда того же цвета, что у нее. Однако это не мешало им вместе наслаждаться таким явлением (он не мог делиться этим со сверстниками, которые бы его не поняли) и сравнивать свои впечатления. Став писателем, Набоков начал широко пользоваться данным приемом.
Он конечно, не единственный автор, у кого встречается этот прием, но для него — это не столько полет авторской фантазии, сколько естественное восприятие окружающего мира.
О синестезии как художественном приеме (в том числе у Набокова) существует довольно большая литература [Глазунова, 2012; Донцова, 2015], однако вопросу о возможностях ее передачи на другом языке не уделялось достаточного внимания. Этому вопросу и посвящена данная статья.
Материалом на русском языке послужили автобиографическое произведение «Другие берега» и роман «Приглашение на казнь», которые сопоставляются с английским вариантом автобиографии "Speak, Memory" и с английским переводом «Приглашения на казнь», выполненным сыном писателя Дмитрием Набоковым, который тоже, по имеющимся сведениям, был синестетом. Перевод был отредактирован В. Набоковым.
История создания мемуаров В. Набоковым — весьма сложная и запутанная [Васильева, 2005]. Писатель начал работу над своими автобиографическими произведениями в Париже с очерка на французском языке «Мадмуазель О.» (1936), ставшего потом 5-й главой книги «Другие берега». В США, куда он эмигрировал в 1940 г., очерк был переведен на английский и опубликован. В 1946—1950 гг. он пишет автобиографическую книгу на английском языке — «Убедительное доказательство», вышедшую в 1951 г. в США под названием "Conclusive Evidence", а в Англии — под названием "Speak, Memory". В 1953 г. был осуществлен значительно расширенный, вольный авторский пересказ английского текста на русском языке. Книга получила название «Другие берега» и была издана в 1954 г. Позже Набоков вновь обратился к английскому тексту, и его вариант, который можно считать авторским переводом (переложением) «Других берегов» — "Speak, Memory. An Autobiography Revisited" — был издан в 1966 г. Эта версия автобиографии была в 1997 г. переведена на русский С. Ильиным, что говорит о том, что "Speak, Memory" нельзя рассматривать как перевод «Других берегов» в полном смысле этого слова. Здесь есть некоторые расхождения между главами и изменения, касающиеся приспособления текста к русской или английской аудитории. При этом две книги текстуально сопоставимы.
Работая над окончательным английским вариантом книги "Speak, Memory", Набоков внес туда исправления и добавления из русского текста «Других берегов»: "... I have availed myself of the corrections I made while turning it into Russian. This re-Englishing of a Russian reversion of what had been an English retelling of Russian memories in the first place proved to be a diabolical task." [Nabokov, 2016]. Это дает основания считать «Другие берега» исходным текстом при сравнении его с текстом "Speak, Memory".
Синестезия встречается почти в каждой главе книги «Другие берега» — больше всего в воспоминаниях детства, при описании дома и парка в петербургском имении, а также в характеристиках гувернанток и учителей и эпизодах эмигрантской жизни в Европе. (Мы здесь не будем говорить о «цветном алфавите» Набокова, о котором уже много написано.) Благодаря этому приему описания становятся яркими, многомерными, запоминающимися. Каждая синестетическая метафора вызывает несколько ассоциаций, делая текст насыщенным и многослойным. Помимо синестезии, текст Набокова изобилует и другими стилистическими приемами, но перегруженности не происходит, так как каждый прием мотивирован и занимает свое место в системе выразительных средств произведения.
Иногда синестетическая метафора Набокова понятна без контекста: ватная тишина; прозрачные звуки ее языка [французского]; клеенчатый блеск черной волны; розовый дымок цветущего миндаля. Но чаще всего она требует интерпретации, и это возможно только в более широком контексте. Так, «прутяной шорох берез» можно адекватно оценить, только зная, что речь идет о ранней весне (марте), когда деревья еще не покрылись листьями, и этот довольно печальный шорох голых берез (по сравнению с шелестом молодой листвы) сочетается с тональностью всего отрывка, в котором говорится о смерти деда Набокова. «Щекотное очарование» становится понятным, если знать, что речь идет о ежевечернем ритуале, который придумала мать для маленького Набокова. Каждый вечер она просила его закрывать глаза, когда вела его вверх по лестнице в спальню: «Очарование становилось вcе более щекотным, ибо я не знал, не хотел знать, где кончается лестница». «Голые глаза» гувернера Ленского можно интерпретировать как «глаза без ресниц или с короткими ресницами», а значение «голого пенсне» Набоков сам объясняет в английском тексте: " rimless pince-nez" — пенсне без оправы. «Овальный звук» относится к яйцам (а они, как известно, овальной формы), которые красили на Пасху, с негромким стуком опуская их в кастрюлю. «Томный сиреневый звук» обозначает слово «сумерки» — время суток перед заходом солнца или перед рассветом, когда все окрашивается в сиреневый цвет. Недаром это время суток приобретает в русской поэзии эпитеты «сиреневый» и «лиловый».
Однако есть случаи, когда синестезия не поддается интерпретации, даже в широком контексте, и можно только строить догадки, почему те или иные слова объединены писателем. Например, «солнечная и соленая нота свистка» в первую очередь ассоциируется с морем, но в отрывке, откуда взято это сочетание слов, действие происходит в петербургском имении, рядом с которым моря нет. «Соленая нота», возможно, появляется из-за того, что свисток украшал белую матроску маленького Набокова, а также фонетического сходства с прилагательным «солнечный» (это было летом 1905 г.).
Эти случаи, требующие анализа и интерпретации, особенно трудны для передачи на английском языке, поэтому они либо переводятся описательно (глухо горели [о цветных электрических лампочках] — glowed with charmed constraint', голое пенсне —rimless pince-nez), либо опускаются (... и умер он мирно, не слыша голыхрусских берез, шумящих мартовским прутяным шорохом вокруг дома — and there, on 28 March 1904... he peacefully died).
В структурном отношении синестетические метафоры в «Других берегах» по большей части являются адъективными: прилагательное / причастие + существительное (пресное стекло; скользкий звук; струящиеся стихи), реже — адвербиальными: наречие + глагол (музыкально-смугломычал, бархатно выделялись). В английском тексте используются только адъективные сочетания. Все встречающиеся в «Других берегах» синестетические метафоры можно классифицировать по основному типу ощущений следующим образом: 1) зрительные (вяжущая рот матовость); 2) слуховые (золотой крик); 3) ментальные (ясное ледяное безумие). Первые две группы преобладают.
При сопоставлении текстов «Других берегов» и "Speak, Memory" с точки зрения использования синестетических метафор бросается в глаза гораздо большее количество их употреблений в русском тексте. В английском тексте этот прием часто (в 15 случаях из 35) исчезает совсем, когда синестетическая метафора не имеет эквивалентов или переводится описательно. О таких случаях частично говорилось выше. Можно добавить еще примеры: пухлый пепел, косматые сны, струящиеся стихи, парчовая проза; сладко волновала [мысль], музыкально-смугло мычал. В некоторых случаях вместо словосочетания используется одно слово, производящее сходное впечатление. Так, «желатинная несъедобность картин» становится "jellylike pictures" (jelly не только вызывает определенные зрительные ощущения, но и вкусовые ассоциации). Иногда синестезия остается, но в более сжатом виде: «тихий свет чистейших красок» превращается в "hushed luminous hues", «прозрачные звуки ее языка» — в "her tongue's limpidity". Нередко в английском тексте используется не прямой, словарный эквивалент, а слово (прилагательное), вызывающее сходные ощущения, соответствуя тому же органу чувств: ватная тишина — padded stillness; клеенчатый блеск черной волны—gluey glistening of the dark swell. В одном случае был обнаружен прием компенсации, в результате которой был сохранен элемент образа, но потеряна синестезия: золотой, торопливый, четырехзвучный крик [об иволге] — golden orioles in the greenery emitted their four brilliant notes. И только в небольшом количестве случаев в английском тексте можно найти практически буквальные соответствия: пресное стекло — savourless glass; жемчужная речь — pearly language; скользкий звук — slippery sound; розовый дымок ... миндаля — pink puffs of... almond trees. Следует отметить, что в этих
случаях синестезия в английском тексте поддерживается аллитерацией или другими звуковыми повторами, что делает эти комплексы практически неделимыми. Среди этих примеров особый интерес представляет пример с «жемчужной речью», где синестезия прослеживается не только в атрибутивном сочетании, но и переходит на сказуемые «журчала и переливалась», второе из которых может относиться и к звуку, и к цвету. Английская метафора практически идентична русской и при этом сохраняет аллитерацию (that pearly language of hers purled and scintillated), хотя ассоциативно она чуть-чуть беднее, так как "scintillate" относится только к свету.
Интересно, что в английской версии есть случаи синестезии, не имеющие прототипа в русском тексте, и в этом смысле можно говорить о компенсации этого приема на уровне всего текста книги, например: cold and sonorous quality of the place; a spicy, biscuit smell [of mats and plaited chairs]; the rhythmic trees; the whispery motion of the electric taxi; the sweet, fluffy smell of a certain flowering bush.
В целом, подводя итоги этой части исследования, можно сделать вывод о том, что Набоков, создавая синестетические образы, чувствует себя свободней в стихии русского языка, тем более, что он не связан обязательством, от которого зависит обычный переводчик — передавать все стилистические особенности текста, ничего не пропуская.
Роман «Приглашение на казнь», изданный отдельной книгой на русском языке в 1938 г., был переведен на английский под руководством В. Набокова сыном писателя Дмитрием в 1959 г. Роман повествует о последних двадцати днях жизни 30-летнего учителя Цинцинната, приговоренного к смертной казни за его «непрозрачность», непохожесть на других. Он еще надеется на освобождение, затем — на побег, но все попытки выйти на свободу имеют эффект замкнутого круга и кончаются тем, что он опять оказывается в камере. Внешний мир становится все менее реальным, бутафорским, а существование Цин-цинната в тюрьме — все более абсурдным и сюрреалистическим.
В системе выразительных средств романа синестетическая метафора занимает значительное место, помогая создать образ проникнутого лицемерием враждебного Цинциннату окружающего мира. Она появляется в описаниях города, который Цинциннат может видеть во время прогулок вдоль стен крепости, в эпизодах, относящихся к его тюремному существованию, а также в характеристике персонажей (жены, судьи, директора тюрьмы и др.). Многие словосочетания такого рода имеют негативную окраску, вызывая неприятные ощущения, например: сырой шепот, металлический мрак, липкая от луны водяная гладь, шепелявые туфли, вялость красок, сальный отблеск луны. Большое внимание при описании тюремной камеры Цинцинната уделяется свету, который из дневного (насквозь синий день; жаркий
свет) превращается в электрический (крепко-настоенный электрический свет; горький желтый огонь; бледный каменный свет). Чаще, чем в «Других берегах», в синестетических метафорах «Приглашения на казнь» участвуют существительные, обозначающие ментальные сущности или эмоции (квадратная тайна; гулкий вопрос; каменная тоска; разноцветный трепет; красная громкая боль). Значительное количество синестетических метафор содержат в качестве основного звуковое ощущение. Это и манера говорить персонажей (начал директор тюрьмы сдобным басом; произнес судья сырым шепотом), и звуки тюрьмы: слух Цинцинната был обострен до предела (упала громкая ложечка; кто-то задал гулкий вопрос; примятые звуки постепенно начинали расправляться). Напоминая о каменных стенах тюрьмы, часто употребляется прилагательное «каменный», которое в русском языке имеет, по крайней мере, два переносных значения: 1) безжизненный, застывший и 2) безжалостный, жестокий. В таких словосочетаниях, как «каменная темнота», «каменная ночь», «каменная тоска», наряду с прямым значением, указывающим на тактильное ощущение, реализуются и переносные значения, обеспечивая полифоничное звучание прилагательного.
Синестетические метафоры иногда можно объяснить с помощью других стилистических приемов. Чаще всего это перенос эпитета (эналлага) — «фигура речи, состоящая в переносе эпитета на управляющее слово» [Ахманова, 1966: 525]. Например, [иволги издают свой] золотой... крик — это крик иволги, птицы желтого цвета. Овальный звук — звук, производимый яйцом (а оно, как известно, овальной формы), опускаемым в кастрюлю. Громкая ложечка — ложечка, упавшая на пол с громким стуком. Скользкий звук — это звук тела лебедя, пытающегося залезть в причаленную лодку, но ударяющегося о ее скользкий борт. В некоторых случаях метафора сопровождается оксюмороном (ясное ледяное безумие; клейкая свежесть; стройная глушь [леса]). Однако эти приемы являются дополнительными и не заслоняют сути синестетических метафор — объединения ощущений, вызываемых разными органами чувств, в единый образ.
Соответствия синестетическим метафорам в переводе Дмитрия Набокова можно разделить на три группы: 1) описательный перевод без сохранения синестезии; 2) перевод с помощью контекстуальных синонимов, сохраняющий синестезию; 3) буквальный или почти буквальный перевод.
К описательному переводу Д. Набоков прибегает в крайних случаях. Например, когда в оригинале речь идет о русских реалиях, не понятных английскому читателю («наградил дверь круглым русским словцом» — "honouring it with a potent bit of Russian swearing"), или когда попытка сохранить синестезию может стать актом насилия над английским языком («она высморкалась с необыкновенным медным
звуком» — "his mother blew her nose with an extraordinarily loud trumpet sound"; «Пьер искоса кинул фарфоровый взгляд на игрушку» — "he cast a sidelong cold glance at the toy"; «в громком от полуденного солнца дворе» — "in the courtyard, vibrant with the noonday sun"). В приведенных примерах ощущение, производимое словосочетанием оригинала, передается с помощью более привычных, стертых метафор. «Медный звук» — это очень громкий звук, какой могут издавать духовые инструменты, обычно изготавливаемые из меди, например, труба (в переводе появляется trumpet sound — трубный звук). «Фарфоровый взгляд» вызывает ассоциацию с чем-то красивым, но неживым и холодным (это ощущение передается с помощью мертвой метафоры "coldglance"). Таким образом, здесь реализуется «универсалия», характерная для переводных текстов в целом: «пояснение» (explicitation), когда информация, содержащаяся в тексте оригинала имплицитно, в переводе выражается эксплицитно [Baker, 1993]. Понятно, что переводчик не мог прибегать к этому способу перевода постоянно: из английского текста тогда исчезло бы самое главное — уникальный набоковский стиль, который в том числе создается с помощью синестетических метафор.
На другом полюсе находится буквальный перевод. Довольно неожиданно оказалось, что Д. Набоков прибегает к нему чаще всего при передаче синестетических метафор. Посмотрим, какого рода словосочетания оказалось возможным перевести дословно или почти дословно. Это в первую очередь: более или менее «простые» метафоры, не требующие интерпретации: упала громкая ложечка — a loud spoon fell; жаркое небо — hot sky; бесшумная акробатика — soundless acrobatics, — а также все метафоры с прилагательным «каменный»: каменный свет — stony light; каменная ночь — the night was... stony; каменная темнота — stone darkness; каменная тоска — stone anguish, и т.п. Следует также отметить, что почти все синестетические метафоры, имеющие отношение к ментальным сущностям или эмоциям, также переводятся буквально, сохраняя при этом свои свойства и силу воздействия на читателя, например: квадратная тайна — square secret; гулкий вопрос — booming question; красная громкая боль — red and loud pain. То же относится к абстрактным существительным: бархатная тишина ее платья — velvety quiet of her dress; розовые поцелуи со вкусом земляники — rosy kisses tasting of wild strawberries; разговорная улыбка — conversational smile [улыбка, которую м-сье Пьер использовал при разговоре с гостями].
Наибольший интерес с точки зрения перевода представляет третья группа примеров, в которых синестезия сохраняется с помощью «контекстуальных синонимов». Контекстуальный синоним можно определить как монолексемный контекстуальный эквивалент, который или является синонимом по отношению к соответствующе-
му словарному эквиваленту, или ассоциативно соотносится с ним [Zadornova, Flyaguina, 2000]. Иногда с помощью контекстуального синонима удается вполне адекватно передать ощущение, создаваемое синестетической метафорой: вялость красок — drab colours (drab — серый, скучный, однообразный); примятые звуки — trampled sounds (trampled — вытоптанный); слабый настой темноты — weak distillation of darkness (distillation — дистилляция, перегонка). Однако при этом прослеживается тенденция некоторого снижения экспрессивности в переводе, использования более привычных слов (металлический мрак — metallic dark; колкий, трескучий гром — sharp andcrackly thunder; крепко-настоенный электрический свет — highly-concentrated electric light). Но что особенно важно, так как это связано с содержанием романа, в переводе многие синестетические метафоры вызывают менее негативные ощущения, чем в оригинале: «произнес сырым шепотом» становится "said in a moist undertone" (moist — влажный); «липкая от луны водяная гладь» переводится как "the water's smooth surface oiled by the moon" (to oil — смазывать); «в камере воздух был слепой и вялый» по-английски звучит как "the air... had become dense and dull" (dense — густой, плотный). На выбор эквивалентов среди прочих факторов влияет и их звучание. Так же, как в английском тексте "Speak, Memory", предпочтение отдается тем словам, которые объединяются в синестетическую метафору не только на основе сближения ощущений, но и из-за фонетического сходства (square secret; flowing glass; loud-legged chair; distillation of darkness; grey, greasy reflection). Переводчик уделяет звуковой стороне перевода большое внимание и в этом не уступает оригиналу.
В заключение следует отметить, что оба языка — и русский, и английский — обладают достаточным потенциалом для создания синестетических метафор и достаточными ресурсами для того, чтобы сохранить их при переводе. Но как показывает материал, русский текст «Приглашения на казнь» ассоциативно богаче и является более экспрессивным и непредсказуемым, чем английский текст. И это вовсе не свидетельствует о непрофессионализме переводчика; перевод Д. Набокова выполнен на высоком уровне и дает английскому читателю представление о своеобразии стиля его отца. Здесь обнаруживается еще одна тенденция, характерная для переводных текстов: нейтрализация (levelling-out tendency, or normalization), которая затрагивает стилистически окрашенные и экспрессивные элементы текста и не зависит от переводчика, языка перевода, периода или жанра [Baker, 1993; Toury, 1980]. В связи с этим, на наш взгляд, для получения более объективных выводов, касающихся перевода синестезии в произведениях В. Набокова, необходимо подвергнуть изучению переводы его английских произведений на русский язык.
Список литературы
1. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 1966.
2. Васильева Е.В. Автобиографическая проза В.В. Набокова "Conclusive Evidence", «Другие берега», "Speak, Memory": история создания, художественная и жанровая специфика: Дисс. ... канд. филол. наук. Томск, 2005.
3. Глазунова С.И. Цвет и звук как компоненты критических работ Владимира Набокова // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. 2012. № 1.
4. Донцова О.В. Синестезия как элемент авторского стиля в психологической прозе В. Набокова // Науковий вюник МНУ iменi В.О. Сухом-линского. Филолопчш науки (литературознавство). Днепропетровск,
2015. № 2 (16).
5. Майданова Т.В. Синестетические метафоры в художественной речи XX века: Автореф. ... дисс. канд. филол. наук. М., 1992.
6. Степанян Т.Р. Синестетические метафоры русского языка: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 1987.
7. Потебня А.А. Мысль и язык. М., 2007.
8. Прохоров А.М. (ред.). Большой энциклопедический словарь. М., 1991.
9. Baker Mona. Corpus Linguistics and Translation Studies: Implications and Applications // Text and Technology: In Honour of John Sinclair. Amsterdam, 1993.
10. Nabokov V. Speak, Memory. An Autobiography Revisited. Penguin Books,
2016.
11. Rogowska A. Categorization ofSynaesthesia // Review of General Psychology. 2011. Vol. 15. № 3.
12. Toury Gideon. In Search of a Theory of Translation. Tel-Aviv, 1980.
13. Zadornova V., Flyaguina J. In Search of a Translation Equivalent // Folia Anglistica. Theory and Practice of Translation. M., 2000. № 1.
Velta Zadornova
SYNAESTHESIA AS A STYLISTIC DEVICE IN V. NABOKOV'S
RUSSIAN PROSE AND ITS RENDERING INTO ENGLISH
Lomonosov Moscow State University
1 Leninskie Gory, Moscow, 119991
The article deals with synaesthetic metaphors in V. Nabokov's Russian prose with special reference to their rendering into English. The comparison of the Russian autobiography 'Drugie Berega' with its English transposition "Speak, Memory" has shown that the Russian text is richer in terms of synaesthesia, which in 15 cases out of 35 is not preserved in the English version. When this device is preserved, it either undergoes "compression" or is translated with the help of words creating similar impressions. The English translation of 'Priglashenie
Na Kazn' has revealed two more important ways of preserving synaesthesia: literal or near-literal translation (not typical of translating metaphors in general) and rendering with the help of contextual synonyms frequently leading to reduction of metaphoric expressiveness. On the whole the Russian texts of both literary works are more associative and polyphonic as far as synaesthesia is concerned than their English counterparts.
Key words: synaesthetic metaphor; contextual synonym; polyphony; compensation; translation universal.
About the author: Velta Zadornova — Prof. Dr., Department of English Linguistics, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University (e-mail: veltazadornova@rambler. ru).
References
1. Akhmanova O.S. Slovar' lingvisticheskih terminov. M., 1966.
2. Vasiljeva E.V. Avtobiograficheskajaproza V. Nabokova "Conclusive Evidence", "Drugie berega", "Speak, Memory": istorja sozdanja, hudozhestvennaja i zhanrovaja specifika. Diss.... kand. filol. nauk. Tomsk, 2005.
3. Glazunova S.I. Cvet i zvuk kak komponenty kriticheskih rabot Vladi-mira Nabokova. Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta imeni N.A. Nekrasova. 2012. № 1.
4. Doncova O.V. Sinestezij a kak element avtorskogo stilja v psihologicheskoj proze V. Nabokova. Naukovij visnik MNU imeni V.O. Suhomlinskogo. Filo-logichni nauki (literaturoznavstvo). Dnepropetrovsk, 2015, № 2 (16).
5. Maidanova T.V. Sinesteticheskie metafory v hudozhestvennoj rechiXXveka. Av-toref.... diss. kand. filol. nauk. M., 1992.
6. Stepanjan T.R. Sinesteticheskie metafory russkogojazyka. Avtoref.... diss. kand. filol. nauk. M., 1987.
7. Potebnja A.A. Mysl' i jazyk. M., 2007.
8. Prokhorov A.M. (red.). Bol'shoj jenciklopedicheskjslovar'. M., 1991.
9. Baker Mona. Corpus Linguistics and Translation Studies: Implications and Applications. Text and Technology: In Honour of John Sinclair. Amsterdam, 1993.
10. Nabokov V. Speak, Memory. An Autobiography Revisited. Penguin Books, 2016.
11. Rogowska A. Categorization of Synaesthesia. Review of General Psychology, 2011, vol. 15, № 3.
12. Toury Gideon. In Search of a Theory of Translation. Tel-Aviv, 1980.
13. Zadornova V., Fljaguina J. In Search of a Translation Equivalent. Folia Anglistica. Theory and Practice of Translation. M., 2000, № 1.
