CC BY
94
УДК 7.045.5
DOI: 10.31249/hoc/2023.02.03
Яроцкая Ю.А. * СИМВОЛЫ СМЕРТИ В МИРОВОЙ КУЛЬТУРЕ®
Аннотация. Символика смерти обладает образным языком и соответствующей атрибутикой. К символам смерти относятся человеческие останки, предметы скорби и траура, животные, насекомые, птицы, деревья, цветы, цвета, числа и образы. В данной статье рассматриваются только те символы, которые чаще других встречаются в русскоязычном пространстве. Внимание автора уделено рассмотрению репрезентации танатологических символов в средневековом искусстве, возникновению и развитию таких сюжетов как Пляска смерти, Триумф смерти и ванитас.
Ключевые слова: символ; смерть; культура; искусство; пляска смерти; триумф смерти; сон; веревка; виселица; гроб; череп; ванитас.
Поступила: 06.02.2023 Принята к печати: 27.02.2023
*Яроцкая Юлия Александровна - кандидат культурологии, заведующая лабораторией искусствоведческих и культурологических исследований Научно-практического центра Государственного комитета судебных экспертиз Республики Беларусь, Минск, Беларусь, e-mail: [email protected]
Yarotskaya Yuliya Aleksandrovna - PhD in Cultural Studies, Head of the Laboratory of Art Studies and Cultural Studies of the Scientific and Practical Center of the State Committee of Forensic Examinations of the Republic of Belarus, Minsk, Belarus, e-mail: [email protected]
© Яроцкая Ю.А., 2023
Yarotskaya Yu.A.
Death symbols in the world culture
Abstract. Symbolism of death has a figurative language and appropriate attributes. The symbols of death include human remains, objects of mourning and mourning, animals, insects, birds, trees, flowers, colors, numbers and images. The article focuses on death's symbols that are found in Russian-language space. The author pays attention to the representation of thanatological symbols in medieval art, the emergence and development of such subjects as Dance of Death, Triumph of Death and vanitas.
Keywords: symbol; death; culture; art; death dance; death triumph; dream; rope; gallows; coffin; skull; vanitas.
Received: 06.02.2023 Accepted: 27.02.2023
Для цитирования: Яроцкая Ю.А. Символы смерти в мировой культуре // Вестник культурологии. - 2023. - № 2(105). - С. 59-71. DOI: 10.31249/hoc/2023.02.03
Введение
Смерть во все времена человеческой истории вселяла естественный ужас в живущих людей. Человек, испытывавший сильный страх перед лицом смерти, пытался его искоренить либо ослабить с помощью культуры, имеющей в своей основе осознание природы смертности, «которое проявляется в особом отношении к мертвым сородичам в виде их погребения» [Ковалевский, 2016, с. 15], ввиду чего первыми проявлениями культурно-обрядовой деятельности явились надгробные сооружения. Этой мысли придерживается французский философ и социолог Ж. Батай, который считает, что культура возникла и развивалась в русле двух взаимосвязанных аспектов - осознания смерти и эротизма: «...неандерталец познал смерть. На основе этого знания и появился эротизм» [Батай, 1994, с. 276]. Основой для подобного заключения стали наскальные рисунки пещеры Ласко, а именно изображение умирающего человека с эрегированным фаллосом рядом с раненым бизоном.
Таким образом, осознание смерти стало основой для одной из древнейших религиозных культовых практик - почитания умерших
предков, которые после смерти не переставали быть частью сообщества, а переходили в статус покровителей, роль которых в мире живых зависела от выполненных погребальных обрядов (предок будет выступать либо в качестве помощника, либо в качестве того, кто наносит вред живущим) [Носенко, 2006, с. 83].
Смерть имеет природный характер и является внекультурным, трансцендентным феноменом, который культура стремится покорить, дешифровать, лишить сакральности, трансформировать из непостижимого (потустороннего) объекта в абстрактный (посюсторонний), описываемый с помощью доступных пониманию языковых и изобразительных средств [Стрелков, 1994, с. 34]. Не случайно один из самых распространенных терминов, называющих человека, - «смертный» -противопоставляет его трансцендентным существам - божествам, имеющим статус «бессмертных» (отсюда и происходит частый литературный сюжет спуска культурного героя в страну смерти (в поиске бессмертия), например, в «Эпосе о Гильгамеше», «Одиссее» Гомера, «Энеиде» Вергилия, «Божественной комедии» Данте и др.).
Становление танатологических сюжетов
В архаической и античной культуре для понимания и осознания смерти использовались антропоморфные образы (богов, культурных героев и др.), связанные с мотивами умирания и воскресения, загробным миром. В искусстве с момента его зарождения использовались изображения мертвых и танатологические мотивы, которые стали главенствующими, и основывались на борьбе жизни со смертью, благодаря чему главные архетипы смерти (например, страх, болезнь, война, старость и др.) персонифицировались в героев. В I в. н.э. римская живопись впервые начинает использовать изображения мертвых, символизирующих смерть и ее связь с жизнью, а позже в западном искусстве появляются такие танатологические символы, как адамова голова (череп со скрещенными костями) и Мрачный жнец.
В античном западном христианском изобразительном искусстве отсутствуют танатологические образы. В VII в. появились сюжеты Апокалипсиса или Страшного суда, которые никак не обыгрывали страдания и муки грешников. Первые мотивы загробных страданий в
христианской западной храмовой скульптуре появляются только в начале XII в. [Мириманов, 2002, с. 91].
В период Средневековья образы смерти и страдания перешли в своеобразный культ. Первоначальными основными средневековыми мотивами искусства являлись страдания и крестная смерть Христа (а также христианских мучеников), однако в конце исторического периода возникают новые и уникальные жанры, не связанные с христианским осмыслением смерти, такие как Пляска смерти, Триумф смерти и ванитас, символизирующие доминирование смерти над жизнью.
Сюжет «Триумф Смерти» возник в середине XIV в. в Италии. В нем Смерть изображалась в виде сидящего на коне скелета (или полусгнившего трупа), ведущего за собой войско мертвых и разящего живых людей стрелами, копьями либо косой.
Одним из наиболее выразительных жанров западной средневековой культуры были макабрические сюжеты, объединенные общим названием «Пляска смерти». Французский историк религии Ж. Делюмо приводит мнение о том, что возникновение сюжета и самого слова «макабр» (от фр. тасаЬге, мрачный, похоронный) восходит к Иуде Маккавею, научившему иудеев молиться за души умерших, а в период становления церковных учений о чистилище данный персонаж стал популярной религиозной фигурой, чей образ в разговорном языке был отнесен к сверхъестественным сущностям (к персонажам преданий о привидениях) [Делюмо, 2003, с. 92]. Также Ж. Делюмо приводит историю о том, что во французской области Блуа «дикая охота» именуется «маккавейской охотой», которую «ведут неупокоенные души, жаждущие захватить в плен кого-нибудь из живых» [там же, с. 92]. На основании указанных фактов историк выводит связь между народными верованиями в танцующих мертвецов и макабрическими сюжетами.
Средневековая Пляска смерти представляла собой цикл иллюстраций (рисунков, гравюр, картин и др.), содержащих комментарии, прологи и эпилоги и изображавших шествие людей, увлекаемых Смертью в танце за собой. Количество персонажей, участвующих в пляске, увеличивалось по мере возрастания интереса к теме.
Как самостоятельный жанр она возникла в Центральной Германии около 1350 г. как реакция на эпидемию чумы в виде текста, созданного вюрцбургским доминиканцем и переведенного на средневерхнене-
мецкий язык. Тест содержал четверостишия, которые произносились скелетом (посланником Смерти) и новопреставленным. В тексте были представлены 24 умерших персонажа, вовлеченных в ночной танец на кладбище, где на духовом инструменте играла сама Смерть [Реутин, 2003, с. 361]. В более поздних изданиях (например, парижском, 1485 г.) Смерть заменяется на оркестр, состоящий из мертвецов (волынщик, барабанщик, лютнист, фисгармонист) [там же, с. 361]. С XIV по XVI в. Пляска смерти распространялась в европейских странах, где получила самостоятельные названия (немецкое Totentanz, французское Danse macabre, испанское Danza de la muerte, голландское Doodendans, итальянское Ballo della Morte, английское Dance of Machabree [Реутин, 2001, с. 10]). История становления жанра завершается циклом из 40 картин художника Г. Гольбейна Младшего (1497— 1543), который придал Пляске смерти ее классическое воплощение, в котором Смерть уже не танцует с мертвецами, а вмешивается в повседневные дела живых людей.
Исторически в западной культуре Смерть имеет название - Мрачный жнец. В средневековой культуре он изображался в виде скелета в капюшоне и черном плаще, держащем косу (инструмент для сбора урожая - человеческих жизней) [Sings and symbols ..., 2008, р. 128], меч, трезубец, лук со стрелами либо песочные часы (символ течения времени и срока жизни). На средневековых живописных полотнах Смерть-жнец, вооруженная косой, едет верхом на коне и косит людей либо выпускает в них стрелы (если сюжет посвящен эпидемии чумы).
Танатологическая символика богата и обладает своим образным языком и соответствующей атрибутикой. К символам смерти относятся: человеческие останки (череп, скелет, кости); предметы скорби и траура (гроб, венок, могильный крест, могила, кладбище); животные (змея, кот, скорпион), насекомые (пчела), птицы (сова, ворона); деревья (кипарис, плакучая ива), цветы (мак, нарцисс); цвет (черный в западной культуре, белый - в восточной); числа («0», «13»); образы (старуха, Мрачный жнец, сон).
Сон. Поскольку большую часть своей жизни человек проводит во сне, то в мировой культуре он олицетворяет «маленькую» или «символическую» смерть. Таким образом, сон и смерть взаимосвязаны: сон воспринимается через образ смерти, а смерть интерпретируется как сон (в славянской культуре умерший называется усопшим (т.е.
уснувшим), а место его погребения (гробница) - усыпальницей (т.е. местом сна) [Разинов, 2018, с. 119]. Многие исследователи высказывают мнение, что схожесть сна со смертью основана на подобии телесных характеристик спящего и усопшего. Отсюда проистекает формирование похоронного культа (а также связанных с ним ритуалов), «т.е. так называемой "второй" или "символической" смерти, которая была призвана подтвердить "первую". В архаических культурах прощались не только с умершими людьми, но и с убитыми на охоте животными, у которых всякий раз просили прощение» [там же, с. 120121].
Помимо символического восприятия сна как второй смерти в культуре бытует представление о сакральности пространства сновидений, которое является коммуникативным полем для общения с потусторонним миром. Отводимая роль снам обусловлена, с одной стороны, желанием живущих узнать будущее (которое знают умершие), а с другой - возможностью общения с умершими родственниками. Считается, что во снах умершие могут общаться с живыми, давать им советы, просить о помощи и молитвах, предупреждать о грядущей опасности, сообщать имена людей, которые отняли их жизни и т.д. В славянской традиции, если требовалась коммуникация с умершим, то «ложились спать на "мертвецком куту", где стоял гроб с покойником, через три дня после его смерти и могли увидеть во сне все, что происходит с умершим на том свете» [Гура, 2018, с. 87]. Стоит отметить, что через сны могли вступать в контакт с живущими не только умершие, но и сверхъестественные сущности (святые, злые существа и др.). Святые во снах сообщают человеку о способах исцеления, времени кончины, местах нахождения священных реликвий (например, Казанской иконы Божьей Матери); злые существа - искушают, мучают и т.д.
Веревка (петля, виселица). Данный символ в западной культуре является одним из самых выразительных и негативных (отрицательную коннотацию приобрел в период Средневековья, когда в Европе стала применяться казнь через повешение). В энциклопедических словарях трактуется как символ неволи, покорности, смерти, отчаяния и предательства; повешения и покаяния (если веревка надета на голову) [ОЫегг, 2017, р. 172]. В христианской культуре веревка является сим-
волом казни Христа и предательства Иуды (считается, что Иуда повесился) [Попова, 2003, с. 51].
В средневековой западной культуре Церковь не разрешала осквернять землю телами повешенных людей, поэтому их оставляли прямо на месте казни без погребения (такая практика обуславливалась воззрениями на загробное правосудие, т.е. повешенный будет нести загробные страдания) [Целищева, 2014, с. 60]. В рассматриваемый период «казнь на виселице считалась позорной, поэтому к ней приговаривали в основном людей простого звания, обвиненных в воровстве, разбое, дезертирстве или пиратстве. Однако по обвинению в государственной измене вешали и представителей знати» [Вовк, 2006, с. 418419]. Надетая на шею обвиняемого веревка олицетворяла его покаяние и покорность решению судей и являлась важным атрибутом одежды раскаивающегося человека [там же, с. 417]. В Новое время казнь через повешение была заменена на другие способы убийства, а в Новейшее время применялась в исключительных случаях, например, в отношении одиннадцати обвиняемых нацистских преступников.
В западном изобразительном искусстве веревка является неотъемлемым атрибутом Немезиды, греческой богини судьбы, с помощью которой она смиряет гордость человека [там же, с. 417].
Кроме веревки частым элементом в европейском изобразительном искусстве является виселица (с XVI в.). Ее можно встретить на итальянских фресках, на живописных полотнах И. Босха («Извлечение камня глупости»), П. Брейгеля («Триумф смерти»), Ж. Калло «Повешенные» и др. художников, где образ виселицы символизирует смерть как физическую, так и духовную. Виселица занимает центральное место на картине П. Брейгеля «Сорока на виселице» (1568). Данная картина является примером сложного образного символического произведения. Птица сорока, сидящая на виселице, олицетворяет болтливость, которая приводит к предательству и собственно смерти. Танцующие крестьяне могут интерпретироваться как символ искушения судьбы, а справляющий нужду человек - смелости и отсутствия страха пред смертью [Костыря, 2015, с. 168-169].
В восточной культуре, наоборот, символ имеет позитивную коннотацию. Например, он рассматривается как связующее звено между небом и землей (пуповина), материальной и духовной сферой мироздания (золотая веревка), человеческой душой и телом (серебряная
веревка) [Вовк, 2006, с. 417] или средство, оберегающее место от злых сущностей (японская шименава, препятствующая исчезновению солнца) [Баешко, 2007, с. 250]. В индуизме веревка интерпретируется как внутренний путь к духовному просветлению.
Гроб (саркофаг). Самый экспрессивный танатологический символ, обитель умершего. В мифологии, с одной стороны, выступает в качестве смертельной ловушки для культурного героя. Так, например, египетский бог пустыни Сет с его помощью убил своего брата Осириса, а Святогор пытался с помощью гробового воздуха погубить героя древнерусских былин - Илью Муромца. С другой стороны, гроб является символом воскресения из мертвых (в мифологии умирающие и воскресающие божества (Осирис, Адонис), в христианстве - умершие праведники (Лазарь)) [Вовк, 2006, с. 423]. В христианской иконографии гроб занимает важное место и присутствует в сценах смерти святых (иконы «Успение Богородицы», «Воскресение Лазаря» и др.).
Также присутствует в сюжетах изобразительного искусства периода Возрождения. Например, на картине Г. Гольбейна «Мертвый Христос в гробу» (1521-1522), на которой возвышенная и ранее лишенная реализма смерть Христа передана натуралистично и правдиво.
В масонстве гроб является наглядным символом бренности человеческой жизни и используется как атрибут в обряде посвящения в члены ложи [там же, с. 426].
Череп (голова). Символ смерти и бренности существования. В западной культуре ухмыляющийся череп олицетворяет смертность.
Отношение к черепу в мировой культуре также амбивалентно. С одной стороны, он почитается как символ плодородия, источник жизни (жизненной силы) и власти. Среди народностей Юго-Восточной Азии, Океании и Южной Америки практиковался обычай забирать головы убитых животных с охоты с целью передачи жизненной силы себе и своей общине, поскольку голова являлась сосредоточением души [Sings and symbols ..., 2008, р. 111]. Среди народностей Меланезии и Полинезии распространено почитание черепов предков, которые являются магическими оберегами и позволяют членам общины вступать в общение с духами [Юнг, 1995, с. 285]. В древнем иудаизме в качестве выражения скорби и траура было принято посыпать голову пеплом [Вовк, 2006, с. 321].
С другой стороны, череп рассматривается как символ суеты, быстротечности жизни и ее бренности. В христианстве череп олицетворяет покаяние и искупление грехов, особенно в виде изображения черепа со скрещенными костями (адамова голова). В западной иконографии череп встречается в качестве атрибута католических святых (Франциска Ассизского, блаженного Иеронима, Марии Магдалины и др.).
Изображение адамовой головы быстро вышло за рамки христианского обихода и стало использоваться пиратами на флагах кораблей (как указание на смерть в случае оказания им сопротивления), в виде эмблемы аптеками на ядовитых лекарствах (только рядом с адамовой головой делалась латинская надпись Venena, т.е. «яд») [Назиров, 2015, с. 49].
Японская традиционная художественная культура также наполнена образами и символами смерти. Сюжетом японских художников часто становился процесс умирания, сопровождающийся предсмертными муками и явлениями сверхъестественных сущностей. В качестве символов смерти широкое распространение в гравюре укиё-э получили череп и скелет, которые воспроизводились в сюжетах более поздних школ [Лопатникова, 2018, с. 299-300]. Так, например, наиболее интересным художником в этом плане, на наш взгляд, является Утага-ва Хиросигэ (1797-1858), автор различных циклов, среди которых 100 видов Эдо и 36 видов горы Фудзи. Около 1844-1845 гг. художник-график создает триптих под названием «Видения Тайра-но Киёмори», который, вероятно, воспроизводит сюжет одного из эпизодов книги «Повесть о Доме Тайра»: «...еще случилось, что однажды утром Правитель-инок, встав с постели, отворил раздвижные двери, выглянул во двор, а там видимо-невидимо черепов, целая куча, с громким стуком катаются взад-вперед, верхние - вниз, нижние - вверх. Те, что с краю, катятся к середине, те, что в середине, откатываются к краям...» [Монах Юкинага]. На триптихе Утагава Хиросигэ запечатлел сон тирана Тайра-но Киёмори, главы клана Тайра, который видит, что его побежденные враги в виде черепов вернулись за возмездием.
В средневековом европейском изобразительном искусстве сложился особый жанр под названием ванитас (лат. Vanitas (суета)), объединяющий живописные натюрморты, композиционным центром которых является череп. В контексте жанра ванитас череп является алле-
горией латинского выражения Memento morí («Помни о смерти») и наглядно иллюстрирует быстротечность человеческой жизни. Традиционно в сюжетах ванитас воспроизводится символика, относящаяся к трем категориям: предметы земной жизни (книга, инструмент, кошелек, ракушка и др.); предметы, подчеркивающие быстротечность жизни (череп, песочные часы и др.); предметы вечной жизни (или обещающие ее) (початки кукурузы, ветви лавра, слоновая кость) [Sings and symbols ..., 2008, р. 113].
В русской военной культуре (особенно в Российской империи) череп рассматривался как символ храбрости и бесстрашия пред лицом смерти. Военная атрибутика, включающая изображение черепа в качестве главного элемента, использовалась казаками 17-го Донского полка и кавалеристами Александрийского гусарского полка (официальная символика, включающая череп, была закреплена указом императора Николая II).
В Новейшее время модифицированная разновидность адамовой головы использовалась охранными отрядами Национал-социалистической германской рабочей партии (нем. Schutz-staffel, сокращенно - СС) на кокарде в виде эмблемы «мертвая голова» (две скрещенные кости располагались позади черепа), которая в настоящее время во многих странах признана символом вражды.
Заключение
Символика смерти разнообразна, культурно обусловлена и пронизывает все сферы человеческого существования. В литературе мотивы смерти репрезентируются через аллегории сна, ночи, пустоты, серости, хаоса, мрака и др. Свое выражение танатологические мотивы находят и в музыкальном искусстве, например в произведениях Моцарта («Реквием»), Камиля Сен-Санса («Пляска смерти»), Ф. Шуберта («Смерть и девушка, или Струнный квартет № 14 в Ре миноре»), Ф. Листа («Пляска смерти»), М. Таривердиева (Симфония для органа «Чернобыль») и многих других. С Нового времени и по настоящее время образы смерти тиражируются в качестве политических и социальных мотиваторов (например, в карикатурах).
Список литературы
Батай Ж. Из «Слез Эроса» // Танатография Эроса: Жорж Батай и французская мысль середины XX века. - Санкт-Петербург : Мифрил, 1994. - С. 271-308.
Баешко Л.С. Энциклопедия символов / А.Н. Гордиенко, А.Н. Гордиенко сост. ; под ред. О.В. Перзашкевича. - Москва : Эксмо ; Смоленск : Наше слово, 2007. - 304 с.
Вовк О.В. Энциклопедия знаков и символов. - Москва : Вече, 2006. - 528 с.
Гура А.В. Регламентация поведения человека в связи со сновидениями // Образ человека в языке и культуре. - Москва : Индрик, 2018. - С. 79-93. - DOI: 10.31168/2619-0834.2018.4
Делюмо Ж. Грех и страх : Формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII-XVIII вв.). - Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2003. - 752 с.
Ковалевский А.А. Трансформация смерти в искусстве // Гуманитарные исследования. - 2016. - № 3(12). - С. 15-18.
Костыря М.А. Образ виселицы в западноевропейском искусстве XVI-XVII веков : от Босха до Калло // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. -2015. - № 9-2. - С. 166-171.
Лопатникова Н.А. Иконография смерти в японском искусстве и творчестве Та-каси Мураками // Вестник МГХПА. - 2018. - № 3-1. - С. 299-314.
Мириманов В.Б. Четвертый всадник Апокалипсиса. Эстетика смерти. - Москва : Росс. гос. гуманит. ун-т, 2002. - 133 с.
Монах Юкинага. Повесть о доме Тайра. - URL: https://www.kuriles-history.ru/up/lib/Yukinaga_M._Povest_O_Dome_Tayira.a6.pdf
НазировР.Г. Эволюция древнего символа // Назировский архив. - 2015. - № 4. -С. 47-50.
Носенко Е. Сновидение и реликты культа умерших в еврейской народной и элитарной культуре // Сны и видения в славянской и еврейской культурной традиции : сб. статей. - Москва : Ин-т славяноведения РАН, 2006. - Вып. 19 - С. 82-92. - (Академическая серия).
Попова Н. Античные и христианские символы. - Санкт-Петербург : Аврора, 2003. - 63 с.
Разинов Ю.А. К герменевтике символа смерти // Сборник материалов Международной научной конференции, посвященной 250-летию Фридриха Шлейермахера. -Самара : Самарский ун-т, 2018. - С. 112-123.
Реутин М.Ю. Пляска смерти // Словарь средневековой культуры. - Москва : РОССПЭН, 2003. - С. 360-364.
Реутин М.Ю. «Пляска смерти» в Средние века // Мировое древо. - 2001. - № 8. -С. 9-38.
Стрелков В.И. Смерть и судьба // Понятие судьбы в контексте разных культур : сб. ст. - Москва : Наука, 1994. - С. 34-37.
Целищева З.А. Символы возмездия в западноевропейской средневековой культуре. - Нижневартовск : Изд-во Нижневарт. гос. ун-та, 2014. - 107 с.
Юнг К.Г. Магические свойства головы и черепа человека // К.Г. Юнг. Ответ Иову. - Москва, 1995. - С. 279-285.
Olderr S. Symbolism : a comprehensive dictionary. - Great Britain : McFarland, 2017. - 234 p.
Sings and symbols. An illustrated guide to their origins and meaning. - Great Britain : Dorling Kindersley Limited, 2008. - 352 p.
References
Bataille, J. Iz «Slez Erosa» [From «Tears of Eros»]. In Tanatografiya Erosa: Zhorzh Bataj i francuzskaya mysl' serediny XX veka. [The Thanatography of Eros: Georges Bataille and French Thought in the Mid-Twentieth Century]. Saint Petersburg, Mifril Publ., 1994, pp. 271-308 (In Russ.)
Baeshko, L.S. Enciklopediya simvolov [Encyclopedia of symbols], A.N. Gordienko, A.N. Gordienko comp.; ed. O.V. Perzashkevicha. Moscow, Eksmo Publ., 2007. 304 p. (In Russ.)
Vovk, O.V. Enciklopediya znakov i simvolov [Encyclopaedia of signs and symbols]. Moscow, Veche Publ., 2006. 528 p. (In Russ.).
Goura, A.V. Reglamentaciya povedeniya cheloveka v svyazi so snovideniyami [The regulation of human behaviour in relation to dreams]. In Obraz cheloveka v yazyke i kul'ture [The image of man in language and culture]. Moscow, Indrik Publ., 2018, pp. 79-93. DOI: 10.31168/2619-0834.2018.4 (In Russ.)
Delumo, J. Grekh i strah: Formirovanie chuvstva viny v civilizacii Zapada (XIII— XVIII vv.) [Sin and Fear: The Shaping of Guilt in Western Civilisation (XIII-XVIII centuries)]. Yekaterinburg, Urals University Press Publ., 2003.752 p. (In Russ.)
Kovalevsky, A.A. Transformaciya smerti v iskusstve [The Transformation of Death in Art]. In Humanitarian Studies. no. 3 (12), 2016, pp. 15-18. (In Russ.)
Kostyria, M.A. Obraz viselicy v zapadnoevropejskom iskusstve XVI-XVII vekov: ot Boskha do Kallo [The image of the gallows in the Western European art of XVI-XVII centuries: from Bosch to Callot]. In Actual problems of humanities and natural sciences, no. 92, 2015, pp. 166-171. (In Russ.)
Lopatnikova, N.A. Ikonografiya smerti v yaponskom iskusstve i tvorchestve Takasi Murakami [The iconography of death in Japanese art and works of Takashi Murakami]. In Bulletin of Moscow State Academy of Arts and Industry. no. 3-1, 2018, pp. 299-314. (In Russ.)
Mirimanov, V.B. Chetvertyj vsadnik Apokalipsisa. Estetika smerti [The Fourth Horseman of the Apocalypse. The Aesthetics of Death]. Moscow, Russian State Humanitarian University Publ., 2002. 133 p. (In Russ.)
Monk Yukinaga. Povest' o dome Tajra [A tale of the House of Taira]. URL: https://www.kuriles-history.ru/up/lib/Yukinaga_M._Povest_O_Dome_Tayira.a6.pdf (In Russ.)
Nazirov, R.G. Evolyuciya drevnego simvola [Evolution of an ancient symbol]. In Naz-irov Archive, no. 4, 2015, pp. 47-50. (In Russ.)
Nosenko, E. Snovidenie i relikty kul'ta umershih v evrejskoj narodnoj i elitarnoj kul'ture [Dreaming and relics of the cult of the dead in Jewish folk and elitist culture]. In Sny i videniya v slavyanskoj i evrejskoj kul'turnoj tradicii: sb. statej [Dreams and dreams in
Slavic and Jewish cultural tradition. Collection of articles]. Moscow, In-t slavyanovedeniya RAN, issue 19, 2006, pp. 82-92. (Akademicheskaya seriya). (In Russ.)
Popova, N. Antichnye i hristianskie simvoly [Antique and Christian Symbols]. Saint Petersburg, Aurora Publ., 2003. 63 p. (In Russ.)
Razinov, Y.A. K germenevtike simvola smerti [To the hermeneutics of the death symbol]. In Sbornik materialov Mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii, posvyashchennoj 250-letiyu Fridriha Shlejermahera [Proceedings of the International Scientific Conference dedicated to the 250 th anniversary of Friedrich Schleiermacher]. Samara, Samarskij un-t,. 2018, pp. 112-123. (In Russ.)
Reutin, M.Y. Plyaska smerti [The Dance of Death]. In Slovar' srednevekovoj kul'tury [Dictionary of Medieval Culture]. Moscow, ROSSPEN, 2003, pp. 360-364. (In Russ.)
// Mirovoe drevo.
Reutin, M.Y. «Plyaska smerti» v Srednie veka [«The Dance of Death» in the Middle Ages]. In Mirovoe drevo, no. 8, 2001, pp. 9-38. (In Russ.)
Strelkov, V.I. Smert' i sud'ba [Death and Fate]. In Ponyatie sud'by v kontekste raznyh kul'tur: sb. st. [The Concept of Fate in the Context of Different Cultures: collection of articles]. Moscow, Nauka Publ., 1994, pp. 34-37. (In Russ.)
Tselischeva, Z.A. Simvoly vozmezdiya v zapadnoevropejskoj srednevekovoj kul'ture [Symbols of retribution in West European medieval culture]. Nizhnevartovsk, Nizhnevart. State University Publ., 2014. 107 p. (In Russ.)
Jung, K.G. Magicheskie svojstva golovy i cherepa cheloveka [Magical Properties of the Human Head and Skull]. In K.G. Yung. OtvetIovu [K.G. Jung. The answer to Job]. Moscow, 1995, pp. 279-285. (In Russ.)
Olderr, S. Symbolism : a comprehensive dictionary. Great Britain, McFarland Publ., 2017. 234 p.
Sings and symbols. An illustrated guide to their origins and meaning. Great Britain, Dorling Kindersley Limited Publ., 2008. 352 p.
