CC BY
57
Е.В. Попова
СИМВОЛИЧЕСКОЕ НАПОЛНЕНИЕ ЛЕКСЕМ «СЕРДЦЕ» И «ДУША»
В «ПИСЬМАХ РУССКОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА» Н.М. КАРАМЗИНА
Рассматриваются структурные и семантические особенности сочетаний с именами «сердце» и «душа» в «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзина - одном из основных произведений русского сентиментализма. Особое внимание уделяется специфике использования данных лексем в качестве метонимических символов психической жизни.
Ключевые слова: эмотив; имена-партитивы «сердце» и «душа»; метафорические и метонимические модели.
С творчеством Н.М. Карамзина связана переориентация русского эстетического сознания на принципы нового литературного направления - сентиментализма. Сентиментализм характеризуется вниманием к внутреннему миру человека, представлением о чувствах как о высшей ценности. В связи с этим в качестве структурообразующего элемента «Писем русского путешественника», центрального произведения Н.М. Карамзина 1790-х гг., выступает личность с ее эмоциональными переживаниями. Описывая эти переживания, автор широко использует словосочетания с именами-партитивами (т.е. названиями частей) «душа», «сердце» и их дериватами. По нашим наблюдениям, в произведении преобладают конструкции с компонентом «сердце» (205 единиц, ср. сочетаний со словом «душа» - 54), что соответствует характерной для языка XVIII в. тенденции отводить данной лексеме ведущую роль в символической репрезентации эмоций [1]. Большая часть указанных сочетаний строится по метонимическому принципу, имеет идиоматический характер, реализует представление о сердце как об органе, являющемся средоточием разнообразных чувств и независимом от воли, разума личности. Исследователи полагают, что такое понимание сердца связано с нашей склонностью экстериоризировать составляющие психики, «представляя их не только как нечто отдельное от нас, но и как нечто, вступающее с нашим “я” в определенные дружеские или враждебные отношения, как нечто, нам помогающее или вредящее, то как собеседника и советчика, то как врага и мучителя» [2. С. 386].
Отметим следующие модели метонимических оборотов с компонентом «сердце»: 1) «сердце + глагольный эмотив»: Я вышел из храма - увидел заходящее солнце, и сердце мое утешилось [3. С. 288]; 2) «глагольный эмотив в каузативном значении + сердце»: Мысль, что всякую минуту приближаюсь к отечеству, живит и радует мое сердце [3. С. 501]; 3) «безличнопредикативный эмотив/адъективный эмотив + сердце (для сердца)»: Как ни приятно, как ни весело всякий день видеть прекрасное, слышать умное и любопытное, но людям некоторого роду надобны подобные им люди, или сердцу их будет грустно [3. С. 425]; Ищи в других местах искусства красоты: Здесь вид богатыя природы Есть образ счастливой свободы И милой сердцу простоты [3. С. 409]; 4) «сердце чувствует (чувствовало) + субстантивный эмотив/описательное словосочетание» («чувство + сердца»): Сердце чувствует благоговение, и колена сами собою преклоняются [3. С. 384]; Друзья мои! Вообразите, что в эту райскую минуту чувствовало сердце песнопевца! [3. С. 190]; 5) «субстантивный эмотив + сердца (сердец)»: Внутренне проклинал я то беспокойство сердца человече-
ского, которое влечет нас от предмета к предмету, от верных удовольствий к неверным, как скоро первые уже не новы, - которое настроивает к мечтам наше воображение и заставляет нас искать радостей в неизвестности будущего! [3. С. 60]; 6) «сердце + адъективный эмотив»: Земляк наш с пустым кошельком и с печальным сердцем не мог участвовать в их весельи [3. С. 496].
В отдельных случаях рассматриваемые идиомы имплицитно сохраняют в своей семантике представление о сердце как о материальном органе. Среди них встречаются как узуальные обороты: Что, если оскорбленный муж убегает тогда ее взоров, если дурно воспитанные дети, не обязанные ей ничем, кроме несчастной жизни и пороков своих, всякий час растравляют раны ее сердца знаками холодности, нелюбви, самого презрения? [3. С. 477]; Новый удар грома перервал его, и сердце великого мужа облилось кровию [3. С. 262]; так и индивидуально-авторские: И маркизы рассказывали об этом с таким чистосердечным смехом!! У меня сердце поворотилось [3. С. 230]. Существенно, что данные фразеологизмы могут включать в свой состав вторичные эмотивы, эксплицирующие следующие типы метафорического переноса (см.: [1. С. 284-287]):
1) «изменение физических характеристик предметов
и субстанций ------► эмоция»: Нежная Катерина ждет
друга, но тщетно; ищет его и не находит. Ей сказывают, что он уехал. Сердце ее хладеет [3. С. 330];
2) «движение —► эмоция»: Лизету вытащили из пропасти; черепа не было на голове; лицо... Но сердце мое содрогается... [3. С. 275]; У меня сердце прыгало от радости [3. С. 333] (в данном сочетании действует принцип распределения эмоций по параметру «верх-низ»: положительные чувства связаны с движением верх, см. [4, 5]);
3) «физическое действие —► эмоция»: Я и теперь не переменил мнения своего о французской Мельпомене. Она благодарна, величественна, прекрасна, но никогда не тронет, не потрясет сердца моего так, как муза Шекспирова и некоторых <.> немцев [3. С. 321].
Показывая отчужденность, автономность сердца от человека, Н. М. Карамзин использует также обращения: О сердце, сердце! Кто знает: чего ты хочешь? [3. С. 57]. Герои «Писем русского путешественника» во многом подчиняются сердцу, в частности они не властны над своими движениями, речью: Он хотел молиться; но язык его, послушный сердцу, не мог произнести ничего, кроме: «Люблю! Люблю! Люблю!» [3. С. 147]; Обняв Ланганса, сказал он: «Слезы наши текут и в прахе исчезают; изящные произведения художеств живут вовеки - рука моя, повинуясь сердцу, изобразит на камне твою любезную; жители отдаленных земель захотят видеть сие изображение и в сравнении с ним будут
презирать эрлахский памятник» [3. С. 219]. Раскрывая образ сердца как «внутреннего человека», встречающийся еще в Библии [6], писатель использует предикаты речи и их субстантивные корреляты: «говорит ее сердце»; «понимают язык сердца»; «сердце мое изъяснило мне»; «сказал голосом растроганного сердца», «говорить со своим красноречивым сердцем» и т.д. Н.Д. Кочеткова подчеркивает, что именно в литературе сентиментализма появляется понятие «язык сердца» [7]. Существенно, что у Н.М. Карамзина сердце, а не душа ассоциируется с внутренней речью: Ах! Если бы, омочив слезами сии остатки тридцати тысяч несчастных, вы с благословением предали их земле и на месте победы своей соорудили черный монумент, вырезав на нем сии слова: «Здесь швейцары сражались за свое отечество, победили, но сожалели о побежденных», -тогда бы я похвалил вас в сердце своем [3. С. 222] (ср. точку зрения А. Вежбицкой, которая указывает на связь души с внутренней речью). Кроме того, сердце как «внутренний человек» наделяется ментальными свойствами: Темные, лестные, милые надежды сердца! Исполнитесь ли вы когда-нибудь? [3. С. 463]; Признаться, сердце мое не может одобрить тона, в котором господа берлинцы пишут [3. С. 95].
Менее значительную группу в «Письмах русского путешественника» составляют неметонимические идиомы, в которых на первое место выходит чувствующий человек, а сердце рассматривается как центр его эмоциональной жизни. Нами зафиксированы следующие модели таких оборотов: 1) «глагольный эмотив + в сердце (сердце, сердцем)»: Однако ж, видя вокруг себя радостные лица, веселился в сердце своем [3. С. 297]; 2) «чувствовать (почувствовать) в сердце + субстантивный эмотив»: Перед сим жертвенником Шрепфер, обнажив грудь свою и взяв в руку большой блестящий меч, бросился на колени и громко начал молиться, с таким жаром, с таким рвением, что М*, пришедший видеть обманщика и обман, почувствовал трепет и благоговение в своем сердце [3. С. 133]. Как показывает последний пример, сочетания, построенные по данным моделям, нередко содержат вторичные предикаты эмоций, в основе которых лежат различные типы семантического переноса:
1) «физиологическая сфера человека —► эмоция»,
в том числе «вкусовое ощущение---------► эмоция»: Во-
ображая, как бы я мог провести те лета, в которые, так сказать, образуется душа наша, и как я провел их, чувствую горечь в сердце и слезы на глазах. - Нельзя возвратить потерянного! [3. С. 121];
2) «изменение физических характеристик предметов
и субстанций-------► эмоция»: Нет, я хожу в кармелит-
ский монастырь для того, чтобы видеть милую, трогательную Магдалину живописца Лебрюна, таять сердцем и даже плакать!.. [3. С. 372];
3) «физическое действие -------► эмоция»: Призна-
юсь, что я, сжав сердце, ходил за надзирателем и несколько раз спрашивал: «Все ли?» [3. С. 446].
Словосочетания с компонентом «сердце» служат в «Письмах русского путешественника» для обозначения широкого спектра чувств: радости, удовольствия, страха, волнения, страдания, грусти, утешения, уважения, неудовольствия, обиды, равнодушия. В отдельных слу-
чаях писатель заостряет внимание на изменении интенсивности внутренних переживаний в сердцах героев: Пришедши в свою комнату, почувствовал я великую грусть и, чтобы не дать ей усилиться в моем сердце, сел писать к вам, любезные, милые друзья мои! [3. С. 178]; Бродил по городу, нахлобучив себе на глаза шляпу и тростью своей считал на мостовой камни; но грусть в сердце моем не утихала [3. С. 108]; на смешении чувств (т.е. амбивалентных эмоциях) или их последовательной смене: Осень делает меня меланхоликом. Вершина Юры покрылась снегом; дерева желтеют, и трава сохнет. Брожу sur la Treille, с унынием смотрю на развалины лета; слушаю, как шумит ветер, -и горесть мешается в сердце моем с каким-то сладким удовольствием... [3. С. 242].
Нередко описание эмоций героев осуществляется автором с помощью традиционных метафор: 1) «эмоция - текучее вещество» (сердце в этом случае уподобляется сосуду, чаше): В английских поэтах есть еще какое-то простодушие, не совсем древнее, но сходное с гомеровским, есть меланхолия, которая изливается более из сердца, нежели из воображения. [3. С. 479];
2) «эмоция - воспламеняющееся вещество»: Помните, что нежный Стерн, приближаясь к тому месту, где, по описанию, надлежало быть их могиле, и чувствуя в сердце своем огнь и пламя, воскликнул. [3. С. 294];
3) «эмоция - живое существо»: Печаль, грусть обнимает сердце, когда Мара поет о Христе [3. С. 439], в том числе «эмоция - опасный противник в борьбе» (данную метафорическую модель выделяет Z. Kovecses, см.: [1]): Перейдите чрез большую дорогу, и невольный ужас овладеет вашим сердцем: мрачные сосны, печальные кедры, дикие скалы, глубокий песок являют вам картину сибирской пустыни [3. С. 410]. Первый вид метафоры является доминирующим в репрезентации эмоциональных переживаний [2] и поэтому наиболее продуктивен в произведении Н.М. Карамзина. По замечанию В.В. Виноградова, представление чувства как жидкости, идущее из библейской мифологии, относится к «области общелитературной семантики дворянского языка (конца XVIII и начала XIX в.)» [8. С. 257].
По нашим наблюдениям, наиболее яркое и разнообразное по языковым средствам воплощение в произведении получает чувство любви. Поэтому сердце у Н.М. Карамзина ассоциируется, прежде всего, с интимной стороной личности, рассматривается как орган любви к человеку противоположного пола: «Человек, любящий славу, знатность, богатство, подобен тому, кто за неимением “Новой Элоизы” читает роман девицы Скюдерн. . На диком паросском мраморе нарастает иногда довольно приятная зелень, но можно ли сравнить ее с видом того мрамора, который представляет Фидасову “Венеру”? Вот истинное определение <...>, подобно как определение сердца есть любовь» [3. С. 386]. Такое представление о сердце соответствует русской языковой картине мира [9]. В отдельных случаях изображение любви, как и других эмоций, основано на метафорических образах: «любовь - огонь»: Какая гранитная гора могла защитить мое сердце от ее пронзительных взоров? Какие снежные громады могли погасить огонь, воспаленный сими взорами в источнике жизни моей [3. С. 255]; «любовь - опасный противник
в борьбе»: А слава?.. Говорят, что она есть последнее утешение любовию растерзанного сердца, но слава, подобно розе любви, имеет свое терние, свои обманы и муки [3. С. 463]; «любовь - физическая сила (электромагнитная)» [5]: Он чувствует электрическое потрясение в сердце, встает и видит любезную, которая издали грозит ему посошком своим [3. С. 118]. Для обозначения любви писатель нередко использует: 1) глагольно-именные перифразы обладать/владеть сердцем; сердцем покориться; требовать сердца: «Я хотел обладать нежным сердцем, - говорит он, - которое любило бы во мне не императора, но человека: вот оно!...» [3. С. 330]; Я проехал оттуда в улицу Милькер, где Франциск I жил несколько времени в маленьком домике, чтоб быть соседом прекрасной герцогини д’Этамп, которая владела его нежным сердцем [3. С. 358]; С улыбкой гордой и надежной Себе подруги он искал; Увидел - вольности лишился: Алине сердцем покорился; Сказав: «Люблю!», ответа ждал. [3. С. 416]; «Имев право на твою руку, я требовала единственно твоего сердца, для того что любила тебя; но никогда не соглашусь, чтобы парламент объявил меня твоею наложницею» [3. С. 353]; 2) описательные выражения: .в один из сих приятных вечеров, упав на колени перед Софиею и схватив ее руку, сказал: «Она моя! Твое сердце образовано для моего сердца! Мы будем счастливы!..» [3. С. 242]; Ты вывез меня из Базеля; путешествие, приятные места, встреча с француженкою, водопады, горы, девица Г* - все сие не могло совершенно затереть образа прекрасной ивердонки в сердце моем [3. С. 255]. В анализируемом произведении сердце рассматривается не только как орган локализации чувств, но и как воплощение чувствительности вообще: К тому же почти ничего любопытного не встречалось глазам моим, и я сомневаюсь, чтобы сам Йорик нашел тут много занимательного для своего сердца [3. С. 147]; как центр моральных качеств: Но едва ли когда-нибудь чувствовал так живо, что мы созданы наслаждаться и быть счастливыми; и едва ли когда-нибудь в сердце своем был так добр и так благодарен против моего творца, как в сии минуты [3. С. 117].
У Н.М. Карамзина с сердцем связаны также критерии, определяющие взаимоотношения между людьми: И таким образом во всем своем путешествии не увижу ни одного человека, близкого к моему сердцу [3. С. 132]; Я увижу людей, достойных моего почтения, умных, знающих, ученых, славных - но все они далеки от моего сердца [3. С. 129]. Сочетания имен прилагательных с лексемой «сердце» (нежное, чувствительное, симпатическое, т.е. сочувствующее, сердце) также характеризуют преобладающее отношение человека к другим. Отметим, что подобные конструкции с существительным «душа» оценивают соответствующий орган с точки зрения его внутреннего устройства [9].
В «Письмах русского путешественника» встречаются комбинации дериватов данного слова с эмотивами-номинативами, которые указывают на искренность и глубину чувств: 1) «сердечный + субстантивный эмо-тив»: Я всегда готов плакать от сердечного удовольствия, видя, как науки соединяют людей, живущих на севере и юге, как они без личного знакомства любят, уважают друг друга [3. С. 351]; Наконец мы въехали в
улицу прекрасного Берлина, где я надеялся отдохнуть в объятиях сердечной приязни, рассказывать русскому о России и другу о друзьях, говорить о наших веселых московских вечерах и философских спорах! [3. С. 89];
2) «сердечно + глагольный эмотив»: Я сам был сердечно тронут [3. С. 408]; Я также засмеялся и пожал его руку, уверяя, что музу его люблю сердечно [3. С. 284];
3) «от всего сердца + глагольный эмотив»: От всего сердца жалею о Штарке [3. С. 156].
Как отмечалось выше, значительно меньшим количеством в произведении представлены сочетания с компонентом «душа». Существенно, что их семантические и структурные особенности определяются теми же закономерностями, которые характерны для оборотов, включающих лексему «сердце». Большая часть данных сочетаний - идиомы, в составе которых существительное «душа» выступает как метонимический показатель эмоциональных процессов. С точки зрения структуры указанные единицы можно разделить на следующие группы: 1) «глагольный эмотив в каузативном значении + душу»: По-французски изъясняется он с трудом, но живость его слов и движений трогает душу [3. С. 265]; 2) «эмотивно-предикативная форма + для души (душе)»: Перемена климата чувствительна на каждой миле - и воображение, что я удаляюсь беспрестанно от благословенных стран юга, горестно для души моей [3. С.425]; 3) «в + субстантивный эмотив + души»: «Дайте мне умереть, - говорил он в горести души своей, - дайте мне умереть покойно» [3. С. 262]; 4) «душа + глагольный эмотив»: Теперь поэт наш наслаждается прекрасною зарею того счастия, которое ожидает его в объятиях милой супруги, и в восторге своем прославляет берег Тунского озера, где глаза его увидели и где душа его полюбила Софию [3. С. 242]; 5) «приводить душу + в + субстантивный эмотив»: Внизу веселились горные жители и пели простые свои песни, которые, соединяясь с шумом ветра, приводили душу мою в уныние [3. С. 274]; 6) «субстантивный эмотив + в душе (в душах)»: Но верх блаженства есть начало Унылой томности в душах.[3. С. 417]; 7) «адъективный эмо-тив + расположение души»: Вообще все сюренские жители казались мне умными и счастливыми, может быть, от веселого расположения души моей [3. С. 369].
Во внутренней форме некоторых фразеологизмов прослеживается связь души с материальными органами, при этом в состав оборотов входят вторичные предикаты эмоций, основанные на следующих видах метафорического переноса: «движение --------► эмоция»:
Как мучительна, ужасна морская болезнь! Кажется, что душа хочет выпрыгнуть из груди [3. С. 500]; «изменение физических характеристик предметов и субстанций —► эмоция»: Как изъяснить сии жестокие меланхолические припадки, в которых вся душа моя сжимается и хладеет? [3. С. 332]. В отдельных случаях душа, как и сердце, уподобляется сосуду, вместилищу эмоциональных переживаний: «Почтение, которым душа моя преисполнена к вашей любезной дочери; великое, сильное желание видеть ее.» [3. С. 256]; «Вы ищите за милю того, что у вас под носом», - сказал ему шафнер с сердцем; но душа магистерова была в сию минуту так полна, что ничто извне не могло войти в нее... [3. С. 121].
Нами зафиксированы также эмотивные обороты, акцентирующие внимание на поглощенности субъекта чувством: 1) «глагольный эмотив + в душе (в глубине души)»: Вдруг началось в церкви пение столь приятное, что я забыл смотреть, слушал и пленялся во глубине души своей [3. С. 454]; 2) «чувствовать в душе + субстантивный эмотив»: Ныне ввечеру чувствовал я в душе своей великую тягость и скуку: каждая мысль, которая приходила ко мне в голову, давила мозг мой; мне неловко было ни стоять, ни ходить [3. С. 234].
С помощью сочетаний, включающих имя-партитив «душа», писатель изображает печаль, волнение, страдание, удовольствие, страх, радость, спокойствие, уважение. Однако более активно такие языковые средства используются при обозначении любви: Не знаю, что бы из меня вышло и что бы я сделал, если бы она - о жестокий удар! - не уехала из трактира в самую ту ночь, в которую душа моя занималась ею с величайшим жаром и в которую утешительный сон не смыкал глаз моих [3. С. 255]; Образ нежной монахини всегда присутствовал в душе его [3. С. 147].
По замечанию Е.В. Урысон, душа в русской языковой картине мира является органом, который отвечает не только за чувства человека, но и за его внутреннюю жизнь в целом, за все, что жизненно важного для него [9]. Так, в произведении Н.М. Карамзина с душой ассоциируются 1) нравственные качества: Душа его столь хороша, столь чиста и неподозрительна, что все учтивые слова кажутся ему языком сердца: он не сомневается в их искренности [3. С. 246]; «.одно душевное благородство достойно уважения в глазах твоих; Катерина благородна душою - итак, да будет она супругою моего государя, моего отца и друга!» [3. С. 328];
2) ментальные свойства: «Вот другая блаженная минута в жизни моей! - тихо говорит он Лефорту. - Первою насладился я тогда, когда решился в душе своей быть отцом и просветителем миллионов людей и дал в том клятву всевышнему» [3. С. 328]; Все приятные мысли о
путешествии затмились в душе моей [3. С. 59]; 3) особенности восприятия окружающего мира: Я весь облит был водяными частицами, молчал, смотрел и слушал разные звуки ниспадающих волн: ревущий концерт, оглушающий душу! [3. С. 184]. Кроме того, душа наделяется способностью испытывать физиологические состояния: Душа моя утомилась от множества любопытных и беспрестанно новых предметов, которые привлекали к себе ее внимание; ей нужно отдохновение - нужен тонкий, сладостный, питательный сон на персях любезной природы [3. С. 232].
Герои произведения нередко соотносят переживания своей души (сердца) с состоянием природы: Как ясно было небо, так ясна была душа моя [3. С. 117]; Сумрак и ясность, ненастье и ведро сменяются теперь в душе моей, подобно как в непостоянном апреле [3. С. 269]; Где ты, весна жизни моей? Скоро, скоро проходит лето - и в сию минуту сердце мое чувствует холод осенний [3. С. 242]. Исследователи отмечают, что в литературе сентиментализма жизнь природы является аналогией человеческой жизни [7. С. 218].
Таким образом, важное место в вербализации эмоций героев «Писем русского путешественника» занимают сочетания с именами-партитивами «сердце» и «душа». Самую значительную группу составляют идиоматические обороты с первым из указанных компонентов. Это обусловлено тем, что данная лексема приобретает в литературе сентиментализма особое символическое наполнение. В частности, в произведениях Н. М. Карамзина расширяется представление о сердце: оно мыслится не только как средоточие эмоциональных переживаний, но и как воплощение общей чувствительности, носитель ментальных свойств, моральных качеств, как критерий отношения человека к другим людям, т.е. как «абсолютный центр всего человеческого» [4. С. 140]. Данное положение во многом противоречит точке зрения Е. В. Урысон, согласно которой сердце - это орган чувств и связанных с ними желаний, но не внутреннего мира в целом [9].
ЛИТЕРАТУРА
1. Калимуллина Л.А. Семантическое поле эмотивности в русском языке: диахронический аспект (с привлечением материала славянских язы-
ков). Уфа: РИО БашГУ, 2006. 344 с.
2. АрутюноваН.Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. 896 с.
3. Карамзин Н.М. Письма русского путешественника // Сочинения: В 2 т. Л.: Худ. лит., 1983. Т. 1. С. 55-505.
4.МасловаВ.А. Лингвокультурология: Учеб. пособие. М.: Академия, 2004. 208 с.
5. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем: Пер. с англ. М.: Едиториал УРСС, 2004. 256 с.
6. Пименова М.В. Особенности концептуализации внутреннего мира человека в Библии (на примере концепта «сердце») // Проблемы концеп-
туализации действительности и моделирования языковой картины мира: Сб. науч. тр. / Отв. ред., сост. Т.В. Симашко. Архангельск: Поморский университет, 2005. Вып. 2. С. 270-276.
7. Кочеткова Н.Д. Литература русского сентиментализма: Эстетические и художественные искания. СПб.: Наука, 1994. 282 с.
8. Виноградов В.В. Язык Пушкина: Пушкин и история русского литературного языка. М.; Л.: Academia, 1935. 457 с.
9. Урысон Е.В. Проблемы исследования языковой картины мира: Аналогия в семантике. М.: Языки славянской культуры, 2003. 224 с.
Статья представлена научной редакцией «Филология» 15 мая 2009 г.
