CC BY
36
Философия. Культурология
114 Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия Социальные науки, 2012, №2 (26), с. 114-118
УДК 165.19
СИМВОЛ КАК ФОРМА ИНТУИТИВНОГО ПОСТИЖЕНИЯ В МИФОЛОГИЧЕСКОМ МЫШЛЕНИИ
© 2012 г. Н.Н. Воронина
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского
Поступила в редакцию 17.04.2012
В мифах через символические формы происходит связывание бытия и сознания, где источником и основанием мышления принимается данность бытия, неотделимая от мысли человека. Это создает особые отношения мышления и бытия, которые могут быть бесконечно постигаемы через интерпретацию символа мифа.
Ключевые слова: символ, миф, герменевтика, интуиция.
Интуитивное постижение бытия отличается многообразием различных форм, и среди них значительное место занимает символ как совокупность бессознательных интенций, зафиксированных в сознании. Несмотря на то что символ, казалось бы, является результатом деятельности сознания, он всегда остается бесконечно недостижимым, потому что является порождением не только сознания, но и различных (возможно, очень глубоких) слоев бессознательного. Человеческое сознание предстает как сознание символическое уже в своих самых ранних формах - в мифе. Выстраивание форм и структур человеческого сознания в мифе можно интерпретировать как естественное создание символа. Исследование мифа позволяет более глубоко понять и современное мышление, а потому является актуальным для нашего времени.
В мифе при недостаточности средств выражения мысли, при еще не развитом понятийном аппарате, при неразделенности понятий реализуется функция выражения множественности значений, объединенных какой-то интуицией, которая находит свое воплощение в знаковой форме. То есть миф, с герменевтической точки зрения, захватывает в своем восприятии некий неразделенный и не полностью осознаваемый материал, где в выражении образа присутствует еще не полностью выговоренная мысль. Скорее всего, тут и находится область, которую можно отнести к природе символа, то есть образа-знака некоего материала, значимость которого человек интуитивно выделяет, но при этом мало осознает, в чем именно состоит эта значимость. Причем это малое осознание значимости и создает первичную мифологическую интерпрета-
цию основного мифа-символа. В трудах Леви-Стросса, Хюбнера, Элиаде, Дюмезиля, Кассирера - исследователей психоаналитической школы, а в нашей стране в работах Дьяконова, Голосовкера, Лосева, Мелетинского миф предстает как сложнейший и одновременно естественный феномен, далеко не ушедший в прошлое, а определяющий во многом мир наших представлений. При этом понять миф не представляется возможным при игнорировании его символической природы. По-существу, миф -это знак, некая загадка без заранее определенного решения, то есть по самой своей природе предполагающая множественность ее интерпретаций.
Миф - это важнейшая и необходимая составляющая процесса становления человеческого мышления, глубочайшее достижение человеческого духа, это обычно онтологическое представление в своей подлинно метафизической форме. И говорить о подлинности метафизики позволяет именно символическая форма выражения мифа, так как метафизика в мифе дается в неопределенной форме, то есть лишь как интуиция, как знак, обозначающий нечто неопределенное. А о подлинности метафизики можно говорить лишь в связи с интуицией, поскольку метафизическое представление обретает свой имманентный смысл именно как интуитивное угадывание метафизических значений данности. Это имело место в древности, и это же существует сейчас (разумеется, в других формах, свойственных культурам нашего времени). Отсюда происходит интерес к мифу как к символической форме познания, и именно поэтому мифотворчество, господствовавшее в духовной
жизни древних людей, является тем богатейшим материалом, на основании которого возможно изучение первичной структуры мыслительных процессов. «Миф есть запечатленное в образах познание мира во всем великолепии, ужасе и двусмыслии его тайн» [2, с. 14]. Ведь символ, являясь непосредственно-естественной составляющей акта познания окружающего мира, присутствовал в представлениях древнего человека (в наибольшей своей непосредственности в отношении к природе) как раз по причине неразвитости у древнего человека рационального осознания. То есть неразвитость одной стороны познания (которую мы сейчас называем «рациональной») стимулировало другую сторону познания (которую можно назвать «интуитивно-символической»), ведь человек так или иначе все равно был вынужден ориентироваться в мироздании. И то, что древний человек стоял перед проблемой понимания и обобщения окружающего мира еще не вооруженный современными возможностями абстракции, давало ему другие преимущества.
Данность, являвшаяся первобытному человеку, была полна всевозможных конфликтов, чреватых опасностями, и, самое главное, сущность этих конфликтов зачастую была непонятна. Необходимость осмысления внешнего мира диктовалась препятствиями, возникавшими при попытках удовлетворить важнейшие потребности.
В первых образах, созданных мифологическим сознанием, преобладало изображение непредсказуемости, хаотичности природы, конфликтов между ней и человеком или, вернее, между различными вещами и человеком. Конфликты представали в образах ужасных фантастических существ. «Все вещи и явления представляются сознанию первобытного человека исполненными беспорядочности, диспропорции, доходящей до прямого уродства и ужаса» [3, с. 44]. А.Ф. Лосев называет этот первобытный мифологический строй хтоническим. По всей видимости, человек воспринимал действительность как движущуюся, изменяющуюся; окружающий мир представлялся «ему не только вечно живым, но и вечно движущимся, несущимся прямо на него, и мимо него, и пляшущим вокруг него» [1, с. 10].
Первобытная мифология отражала данность окружающего мира. Однако данность требовала не только своего сохранения, но и развития, в чем выражалось желание человека найти себя, точнее свою линию жизни во враждебной среде изменчивого мира. Для этого ему было необходимо каким-то образом понять окружающее. И
эта необходимость диктовалась стремлением к выживанию. Человек искал выхода из хтониче-ского пространства первопредставлений в их полной непредсказуемости и агрессивности. Причем поскольку человек не располагал возможностями абстрактных представлений, то понимание мироздания могло происходить только из наблюдений за окружающей данностью и попыткой интуитивно постичь, угадать происходящее. Кроме того, древний человек еще не мог посмотреть на природу как на внешний объект; он смотрел изнутри себя, но одновременно как бы и изнутри природы, от которой он себя не отделял. Следовательно, здесь речь могла идти только о подстраивании к данности, а не о борьбе с ней. Игнорирование природы есть «заслуга» гораздо более поздней абсолютизации возможности абстрактного мышления.
Интуитивные обобщения, которые естественным образом возникали в древнем сознании и возникают до сих пор как метафизические интуиции, - это попытка понять окружающее, представляя его сходным с собой, «по образу и подобию». То или иное природное явление, наносившее ущерб человеку, интерпретировалось им как агрессивное действие, по аналогии с его собственным поведением. Бессознательно следуя антропоморфному принципу, в данности, где явления природы намного превышают возможности человека, человек соответственно увеличивал пропорции своего «двойника» до невероятных размеров. Поэтому собственный образ представал в исправленном мифологическим сознанием виде.
Является ли увеличение или уменьшение образа в мифотворчестве интуитивным? Ведь здесь присутствует все-таки некий образ из данного. Правда иногда антропоморфность сочетается с почти полным изменением первоначального, исходного образа. Например, символ весьма отдаленно напоминает первоначальный оригинал, и тем не менее древний человек с его помощью пытается интуитивно осмыслить происходящее. Известно, что способность видеть различия есть результат длительной культуры мышления, где вследствие аналитической работы становится открытым разное в предметах. Поэтому символы, выражающие представления об одном и том же предмете, будут разными в древней и в современной культуре. Однако символ является интуитивной догадкой-обобщением, так как предполагает работу бессознательного, детерминированного во многом теми или иными культурными влияниями, по выделению существенных черт из первоначального образа. Путь к интуитивному представлению, к
символу, есть путь к утверждению в сознании образа, его характерности и особенности; и необходимость в этом утверждении возникает только тогда, когда первоначальные (во многом еще не осознанные) впечатления нужно как-то удержать, как-то «схватить», в пусть даже и в непоследовательном осознании. Кроме того, нужно сказать, что интуиция касается не только самих предметов, но и отношений между ними, то есть символ выражает не только явления, но и отношения между явлениями.
То, что произошли какие-то изменения в образе предмета, еще само по себе не говорит об изменении интуиции. Мы можем проинтерпретировать символы как своего рода творческую интуицию и противопоставить ей пассивное интуитивное восприятие. Мифологический образ интуитивно выделяет и сохраняет ценное для человека, и это является одним из первых шагов на пути культуры мысли, без которых не может быть правильно понята ни одна культурная традиция, так как первые шаги означают выбор направления; и даже если это направление в процессе развития культуры менялось, то все равно они означают сам первоначальный предмет дискурса.
Ценное для одного человека еще не создает мифологического образа, символа, так как мифологический образ объединяет общее, то есть типичное, в ценностях многих людей. Всякая культурная традиция держится типичностью представлений, символов. Здесь стоит задаться вопросами: как становится возможным типичный символ и почему именно типичное ложится в основу интуитивного древнего мышления?
Если речь идет о становлении первичных представлений сознания, то в данном случае нельзя интерпретировать эти представления так, как будто они являются основанием, то есть нельзя обосновывать первопредставления только исходя из целеполагания сознающего. Иными словами, когда, исследуя древнее мировоззрение, мы видим отраженное в мифах интуитивное выделение посредством знака чего-то ценного в природных явлениях, это не должно ставить предел для дальнейшего осмысления этого феномена. Интерпретация отраженного в мифах интуитивного постижения как результата понимания древним человеком внешнего мира и приспособления к нему еще не дает ответа на вопрос, что именно заставляло сознание реагировать на нечто ценное как таковое. Ведь обоснование для объяснения при таком подходе идет с точки зрения уже развитого мышления, без учета особенностей первичных представлений, не имевших еще достаточной осознанно-
сти, которую они могут обретать впоследствии, а представляют собой лишь интуитивную догадку.
Древнее сознание обладало более непосредственным интуитивным постижением данности. Мировоззрение человека формировалось путем постижения в угадываемом воспроизведении символа-образца некого прадействия. «В проявлениях своего сознательного поведения «первобытный», архаический человек не знает действия, которое не было бы произведено и пережито ранее кем-то другим, и притом не человеком. То, что он делает, уже делалось» [ 4, с. 33].
Непосредственность интуиции проявляется в следовании символу-образу. «Действие обретает смысл, реальность исключительно лишь в той мере, в какой оно возобновляет некое пра-действие» [4, с. 33]. Любое действие первобытного человека (будь то строительство храма, дома или закладка города) - это проявление некого «архетипа». Любое мирское действие приобретает значимость только тогда, когда является угадыванием чего-то совершенного богами или героями у истоков мира. Человек был заброшен в хаотический, бесформенный, враждебный мир. Дабы обосноваться в этом мире, его необходимо было упорядочить. И это упорядочивание происходило путем угадывания символа-образа, который можно было бы назвать смыслообразующим, если бы речь не шла о древнем интуитивном постижении; поэтому тут уместнее говорить о чем-то образующем направленность интуиции человека, об открытии порядка мироздания, выражающегося в символическом образе. Эта направленность интуитивной метафизической догадки-предположения не утратила силы до настоящего времени. Одной из основных предпосылок развития науки является то, что мир может быть воспринят в упорядоченном виде, что он может быть отчасти предсказуем; в противном случае наука не имеет никакого смысла. В обожествлении порядка природной данности был рациональный момент, который не позволял человеку устанавливать порядок относительно себя, ибо сам человек находился в состоянии зависимости. Древний человек, как, впрочем, и современный, зависел от природы во всех своих жизненных проявлениях, возникал и исчезал в ней. И борьба человека за выживание состояла в попытках интуитивного приобщения к бытию природы, в соответствии ей. Здесь можно задаться вопросом: а откуда у человека возникает обожествление, если все его действия по освоению окружающего мира связаны с интуитивной попыткой приобщения? Можно говорить о
иерофании или теофании для первобытного сознания, но это значит уйти в сферу теологии. В рамках философии можно отметить такой факт. Предположим, человек хочет соответствовать природе, соединиться с ней, и в процессе угадывания единства с природой он возвращается к самому себе, к познанию самого себя и мира своих представлений. Возможно, что этот конфликт между сознанием людей и молчанием природы отражен в мифе о грехопадении. Человеку, чтобы попытаться интуитивно угадать окружающее, нужен трансцендентный метафизический знак-символ, иначе его постижение замкнется в своем круге.
Искусство, точнее - поэтическое восприятие мира, в древности органично входило в процесс познания, и, возможно, что его познавательная роль в мифологическом мышлении была важнее собственно эстетической. Эстетическое восприятие и в наше время делится на собственно эстетическое восприятие, когда человек просто удовлетворяет свою потребность в прекрасно-желаемом, и такое восприятие, когда он в этом открывает для себя новый мир прекрасного. Произведения искусства передают содержащуюся в них информацию посредством внушения, а внушение - это нечто близкое к интуиции, которая, по-видимому, представляет собой бессознательный результат различных внушений - как культурных, так и природных. Познавательную и собственно эстетическую роль искусства в отношении к познанию можно определить, с одной стороны, как внушение «иного» (тогда это познание) и, с другой стороны, как самовнушение, внушение известного себе, привычного (тогда это собственно эстетическая функция, которая для познания означает только консервацию или сохранение информации). В качестве типичного можно привести следующий пример такой эстетической реакции: наиболее красивым и привлекательным для данной местности образом является наиболее типический образ, то есть обладающий наиболее распространенными чертами для воспринимающей его группы. Эффект внушения вообще обычно достигается через типичное. Внушение «иного» также требует типичности и даже еще большей типичности, так как эстетическое внушение просто ложится на подготовленную почву, а познавательное внушение «иного» должно «пробить брешь» в восприятии, которое привержено замкнутой консервативной эстетике, так как бессознательное самовнушение тщательно хранит свою информацию, чтобы не допустить к ней «иного». Эти две формы повторения «своего»
и «иного» в основном определяют отношение познающего к новой информации, который либо сосредоточивается исключительно на поиске «своего», либо открывается «иному». Структура же мифа представляет собой сочетание этих двух направлений, где привычное выражается в самом мифе как в форме, узнаваемой в периодическом повторении, а содержание мифа - это, как правило, символ «иного». Символ в отличие от простого понятия, создавая напряжение между «своим» и «иным» с помощью внушения, не позволяет восприятию, склонному к сохранению «своего», отбросить его как «иное». Посредством этого становится возможным внушение «иного». Древняя мифология - это мифология символа, а современная мифология, выражая себя через понятия, не обладает гносеологическим напряжением древнего мифа. Поскольку понятия, даже однажды явившись как «иное», через некоторое время в результате освоения становятся «своим». Консервация формы уже превращается в этом случае в антипознавательный догматизм, где для «иного» не остается места.
Если мы обратимся к изобразительно -выразительным средствам языка, то увидим, что внушение искусства достигается посредством воспроизведения внушения, так как рифма, метафоры, олицетворения и другие тропы представляют собой разновидности внушения, где исходный символ распространяется на некий направленный диапазон его выражений. Произведение искусства сохраняет во многих случаях познавательное напряжение мифологического сознания, поэтому те произведения искусства, где это присутствует в достаточной мере, можно воспринимать многократно и они не надоедают за счет присутствия в символе открытости новому «иному» - в отличие от, скажем, научного трактата, строго выдержанного в максимальной однозначности понятий. Интерес исчезает тогда, когда происходит усвоение содержания. Мифы же и произведения искусства, содержащие мифологический принцип, не могут быть вообще когда-нибудь усвоены полностью. Они как бы дверь источника впечатлений из области «иного».
Мифологическое познание - это познание человеком окружающего мира всей целостностью своего существа, где задействованы и интуиция, и мысль, и действие, где впечатление от мира и желание, обращенное к миру, находятся в неразрывном единстве.
И здесь можно отметить важный элемент древней мифологической картины мира - признание источника своего осознания вне себя.
Поэтому мифологическое мышление естественно, как еще не выделенное из природы, поскольку не устанавливает свой порядок, а стремится принять условие порядка открывшейся ему данности мира. Фантастичным миф выглядит только с искусственно отделенной от природы точки зрения. Фактически мировоззрение мифа говорит следующее: источник моих представлений не во мне, а в данности, и сам я -данность для себя, причем моя данность - это часть, органически присущая всеобщей данности. Отсюда можно понять философов, стремящихся построить свое мировоззрение как систему мироздания. Такое стремление берет свое начало в мифологическом мышлении. И естественно, что все, кто пытался найти место свое-
го сознания в системе мироздания, приходят теми или иными путями к той или иной концепции сверхсознания, к Абсолютной Идее и так далее.
Список литературы
1. Богораз (Тан) В.Г. Эйнштейн и религия: при-
менение принципа относительности к исследованию религиозных явлений. М.-Петроград: Изд-во
Л.Д. Френкель, 1923. 198 с.
2. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М.: Наука, 1987. 218 с.
3. Лосев А.Ф. Мифология греков и римлян. М.: Мысль, 1996. 975 с.
4. Элиаде М. Космос и история. М.: Прогресс, 1987. 312 с.
А SYMBOL AS A FORM OF INTUITIVE COMPREHENSION IN MYTHOLOGICAL THINKING
N.N. Voronina
The Myth’s symbolic forms bind being and consciousness in such a way where the givenness of being inseparable from human thought is considered the source and the foundation of thinking. This creates unique relation between thinking and being, which can be infinitely cognized through interpretation of the Myth’s symbol.
Keywords: a symbol, myth, hermeneutics, intuition.
