CC BY
63
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
DOI 10.24411/2499-9679-2019-10500
УДК 81'34
М. В. Новиков https://orcid.org/0000-0002-2013-1919 Т. Б. Перфилова https://orcid.org/0000-0002-2498-8688
Первоначальная форма духовной культуры человечества: точка зрения Ф. И. Буслаева
Работа выполнена по государственному заданию Министерства науки и высшего образования РФ,
проект 33.7591.2017/8.9
В статье рассматриваются концептуальные подходы Ф. И. Буслаева к определению сущности мифа и мифологического сознания. Подчеркивается несовпадение понятий «миф» и «мифологическое сознание» в трактовке Буслаева: последнее манифестировало себя и в мифе, и в народной поэзии, и в религиозно-ритуальной практике, культуре повседневности, политико-правовых, нравственно-семейных реалиях. Отмечается противопоставление ученым двух типов мышления: мифологического и абстрактно-логического. Излагается мнение Буслаева об универсальности мифологического сознания: оно было свойственно всем без исключения народам Земли, причем в самые разные исторические эпохи, хотя он относил время его появления к первобытной эпохе и считал экспликацией бессознательного процесса мифотворчества народа. Источниками зарождения мифа, по мнению Буслаева, были языковое мировидение, потребность народа в веровании и неиссякаемость творческой фантазии. Рассматриваются подходы Буслаева к определению соотношения мифологии и религии. Акцентируются многофункциональность мифа и его полисемантизм, выявленные ученым.
Ключевые слова: человек архаических и древних обществ, язык, культура, мифологическое сознание, миф, языковое мировидение, народность.
CULTURAL SCIENCE
M. V. Novikov, T. B. Perfilova
Original form of mankind's spiritual culture: F. I. Buslaev's point of view
The article considers the conceptual approaches of F. I. Buslaev to the definition of the essence of myth and mythological consciousness. It is stressed that the concepts «myth» and «mythological consciousness» differ in Buslaev's interpretation: the latter demonstrated itself in myth, folk poetry, religious and ritual practice, everyday life culture, political and legal, moral and family realities. It is noted that scientists oppose these two types of thinking: mythological and abstract-logical. Buslaev's opinion on the universality of mythological consciousness is stated: it was characteristic of all peoples of the Earth without exception, and in various historical epochs, although he referred the time of its appearance to the primitive epoch and considered the expression of the unconscious process of mythogenesis of the people. The sources of the myth origin, according to Buslaev, were linguistic worldview, the need of the people for belief and the inexhaustibility of creative fantasy. Buslaev's approaches to determining the ratio of mythology to religion are considered. The multifunctional nature of the myth and its polysemy, identified by scientists, are emphasized.
Keywords: man of archaic and ancient societies, language, culture, mythological consciousness, myth, linguistic worldview, nation.
Проблема изучения свойственных архаиче- ний о мире, активно начала осваиваться предста-ским и древним обществам систем представле- вителями гуманитарного знания в XIX в. На язы-
© Новиков М. В., Перфилова Т. Б., 2019
ке науки того времени она озвучивалась как постижение неповторимого народного духа [34, с. 149] ради объяснения национальной уникальности, ценностно-смыслового характера традиционной национальной культуры, незыблемым фундаментом которой выступали эманации духовного бытия человека: язык, мифология, устная народная словесность.
Разбуженный немецким романтизмом интерес к исходным рубежам формирования самобытных начал этнокультурной общности, наидревнейшим памятникам национальной старины, содержавшим следы архаических способов мышления и восприятия, первозданные матрицы нравов, традиций, свидетельства первоначального исторического быта, консолидировал исследовательский потенциал представителей всех «гуманных» наук [15, с. 202], кто в лоне междисциплинарного синтеза искал способы постижения народного духа.
К их числу принадлежал и наш выдающийся соотечественник Фёдор Иванович Буслаев - филолог по образованию, которому удалось, преодолев границы узконаучной дисциплинарности, стать первым в России историком культуры. «Пытливая любознательность» учёного была сосредоточена на выявлении духовного склада русского народа - генетической ветви индоевропейской целостности, постижении мифологического по своей природе «народного миросозерцания», погруженного в культурно-исторический контекст. Его привлекали также алгоритмы сознания «грубого» человека, стереотипные ментальные установки архаических и древних народов, которые через образы - язык подсознания и систему взаимосвязанных символов участвовали в создании культурных универсалий и формировании национального образа мира.
Возникнув внутри сложно фиксируемого проблемного поля народности [1, с. 190-193], эти направления научных рефлексий Ф. И. Буслаева служили структурно-содержательному оформлению лексемы «народность». Помимо решения этой актуальной в годы жизни учёного задачи, его исследования были обращены в будущее -обоснование востребованности тех векторов движения научной мысли, которые сейчас ассоциируются с перспективами реализации междисциплинарной фундаментальной проблемы «Человек в обществе, истории и культуре». При помощи концепта «картина мира», который вычи-тывается в ткани многочисленных публикаций Ф. И. Буслаева, мы имеем возможность система-
тизировать результаты изучения учёным уникального способа культурного освоения мира первобытными и древними народами, коллективных социально-психологических реакций, обусловленных «привычками сознания», «продуктов народного духа», пропитанных представлениями о мире, человеке и социуме в их сопряжённости. Совокупность этих направлений творчества Ф. И. Буслаева сегодня вкладывается в содержание концепта «картина мира» [33].
А. Я. Гуревич, руководствуясь достижениями французской школы «Анналов» в изучении ментальных комплексов средневекового общества, стал первым отечественным историком, детально исследовавшим содержание понятия «картина мира» и обосновавшим культурно-исторический подход к изучению системы представлений о природном и социальном Универсуме «традиционных» обществ. Не делая различий между категориями «картина мира», «образ мира», «модель мира», «мировидение» и соединяя процесс изучения «виденья мира человеком» с исторически обусловленными и исторически изменчивыми структурами сознания, А. Я. Гуревич следующим образом охарактеризовал «картину мира». Это «представления о социальном и природном универсуме, присущие данной цивилизации на определённом этапе развития... Эти представления охватывают самые различные стороны действительности и выражают ту интерпретацию её, которая складывается в процессе многосторонней социальной практики людей - носителей данного типа культуры. Все. аспекты „миро-виденья" людей определённого общества в ту или иную эпоху соотнесены между собой, координированы, образуют систему. Эта система одновременно и изменчива и стабильна: она изменяется во времени и варьируется в разных слоях, классах, группах общества и вместе с тем обнаруживает постоянство, в силу которого историк может говорить об определённом типе культуры... В контекст „образа мира" погружены все способы его восприятия, переживания и воспроизведения, включая язык и вообще все знаковые системы, которые используются в данном обществе... Историк культуры стремится постичь специфику мировосприятия людей изучаемой эпохи, способы мыслить и чувствовать [с тем, чтобы. - М. Н., Т. П.] вскрыть „духовное вооружение", „умственную оснастку" людей» [28, с. 154-156].
Как и французские историки (Ф. Ариес, Ж. Ле Гофф, Л. Февр и другие), А. Я. Гуревич подчёр-
кивает значимость в картине мира «не сформулированных чётко и не вполне осознаваемых (или вовсе неосознаваемых) манер мыслить... которые присущи данной эпохе». Бессознательно-интуитивные «автоматизмы мысли», которые незаметно для человека навязываются ему языком, религией, культурными традициями, воспитанием и так же неосознанно воспринимаются, истолковываются учёным как «способы ориентации в социальном и природном мире», и называются ментальностью.
Историк обращает внимание на ценностный характер картины мира, которая может «властно определять поступки индивида, его поведение», мотивировать социальные и идейные коллизии, а следовательно, и влиять на исторический процесс [29, с. 34, 55, 65, 71, 95].
Основными категориями человеческого сознания, составляющими «сетку координат», при посредстве которых «люди воспринимают действительность и строят образ мира», А. Я. Гуревич называет «время, пространство, изменение, причину, судьбу, число, отношение чувственного к сверхчувственному, отношение частей к целому». Это универсальные, по его убеждению, обязательные для всего общества понятия и представления «космического» характера образуют основной семантический «инвентарь» культуры. Большей «социальной окраской» обладают такие категории, как «индивид, социум, труд, богатство, собственность, свобода, право, справедливость».
Исследователь подчёркивает, что для обществ с «традиционным мировосприятием» граница между «природным космосом и космосом социальным» является условной. [30, с. 30, 31, 35, 36].
В последние десятилетия появилось немало трудов, в которых концепт «картина мира» был подвергнут тщательному анализу. Рецепции выводов А. Я. Гуревича мы находим в статье О. В. Первушиной, которая, обобщив имеющийся в культурологии опыт интерпретации категории «картина мира», определяет её как способ восприятия и осмысления человеком мира, в котором - в зависимости от культурно -исторического контекста и доминирующих духовных практик - может преобладать то «план интуитивно- бессознательного, выраженный в мифологических, магических представлениях, образах и архетипах», то план рационально-логических и субъективных рефлексий, утверждающийся в эпоху Нового времени. Представляя собой фиксацию социокультурного опыта в
виде «культурных текстов», картина мира не просто отражает систему воззрений человека на мир - она основана на ценностных, наиболее значимых для носителей культуры суждениях о мире «природных и искусственных порядков», их взаимодействии с человеком и социумом. В этих суждениях заключены смыслы и значения культурных феноменов, процессов и явлений, которые выполняют психолого-адаптационную функцию и выступают ориентирами в социальных практиках человека [34, с. 149, 152].
Приступив ещё в студенческие годы к прочтению древнейших рукописных памятников, Ф. И. Буслаев убедился в непосредственности чувств, наивности воззрений, причудливости мыслей своих пращуров. Исследования его научного кумира, Я. Гримма, подтверждали эти наблюдения: древние индоевропейцы, которые являлись предметом изучения немецкого мифолога-языковеда, обладали другим «языком» мировосприятия, мыслили и чувствовали иначе, чем европейцы XIX в. Незрелый разум «младен-ствующего» человечества, особым способом воспринимавшего и осмысливавшего мир, Ф. И. Буслаев стал называть «первобытным мышлением» [13, с. 185], «простосердечным мышлением» [6, с. 550], «мифологическим сознанием», «первоначальным воззрением человека на себя и на природу» [4, с. 512, 513, 515]. У него не возникало сомнений в том, что в изначальный - «мифический период» жизни народов господствующим приёмом «уразумения» многообразных проявлений Универсума был миф [25, № 10, с. 654, 671; 25, № 1, с. 293, 323]. Поэтому специфику мифологического сознания учёный пытался уяснить, исследуя прежде всего природу мифа, одной из дефиниций которого, по его представлениям, был отличный от современного «способ понимать вещи... способ мыслить и выражаться» [25, № 10, с. 680].
Вместе с тем и сущность мифа в концепции Ф. И. Буслаева не ограничивалась только этим определением [25, № 10, с. 679, 680], и внутреннее содержание мифологического сознания не всегда манифестировало себя исключительно в мифе, так как присутствовало во всех формах конкретно-образного эмоционально-
интуитивного постижения-переживания мира: в разнообразных жанрах народной поэзии, религиозно-ритуальных практиках, опиравшейся на предания и обычаи повседневной культуре поведения, политико-правовых и нравственно-семейных реалиях.
«Мифология в его [Буслаева. - М. Н., Т. П.] понимании обнимает собой практически всю сферу деятельности первобытного человека. Эта мифология вполне мыслима без мифологических персонажей, просто как специфический склад мышления или особый взгляд на мир» [36, с. 635].
Являясь самым глубоким пластом представлений и совпадая с бессознательными компонентами психики человека архаических и древних обществ [16, с. 441], мифологическое мышление обладало уникальностью, ставившей его в оппозицию к абстрактно-логическим когнитивным процессам.
Главное отличие мифологического мышления от абстрактно-логического состояло в том, что первое всегда стремилось всё реальное, сущее облекать в оболочку невероятного (по сегодняшним меркам) - «чудесного», фантастического [23, с. 309, 310] и вместе с тем всем образно-символическим продуктам народной фантазии присваивать статусы обыденности, очевидности, правдивости, истинности, материальности, бы-тийности [4, с. 512].
Мифологическое мышление особым образом: совмещая быль и небыль, правду и вымысел, направляло процесс познания «пробуждённого ума» к достижению «заветных воззрений народа на жизнь и природу» [22, с. 414, 415] и в то же время табуировало «любознательную пытливость» как генерировавшейся им же «верой в чудесное», так и кодированием древнего «разумения» презумпцией святости архаики, её ценностным доминированием над современностью [2, с. 252; 4, с. 512; 21, с. 129].
Представляя собой сплав непреднамеренно и одновременно возникавших чувства, мысли и слова, мифологическое мышление находило материальное воплощение в таких эманациях народного духа, как онтологически и генетически близкие язык, миф, народная словесность [12, с. 210; 22, с. 412; 26, с. 1].
Мифологическое мышление в первую очередь, а не динамично развивавшийся материальный, военный и юридический быт, управляло духовной жизнью народа, поведенческими реакциями людей, осмыслением социальных явлений на протяжении тысячелетий. Оно было внеисто-ричным, выступающим «из пределов исторического течения времени», придавая «стоячие» свойства архетипическим основаниям национальной культуры [16, с. 439, 440].
Изменявшиеся условия исторического быта могли вытеснять из народного сознания утра-
тившие актуальность темы и сюжеты, образы и мифологические персонажи [2, с. 283; 22, с. 415]. Однако эти коррективы не затрагивали главного: способа осмысления подновлявшейся реальности, коренных свойств мифологического мышления, которое по-прежнему переплавляло в своей магме действительность, сообщая ей изобразительность и художественность, затейливость и таинственность [13, с. 189-191].
Человек с мифологическим мышлением осуществлял понимание мира «без участия воли и сознания». В этом понимании были «заключены те зародыши религиозных и мифологических верований и убеждений, которыми растворяется... предание уже при самом его зарождении». Приняв мир через призму мифологического мышления, человек и дальше будет «разуметь» его и выражать свои мысли и эмоции тоже исключительно в категориях «мифологических убеждений и воззрений». Они насквозь пронизывали процесс мировидения, сопровождали описание любых проявлений жизни и быта, глубоко входили в сам «национальный склад», так как являлись «языком», единственно понятным носителям культуры [2, с. 283; 4, с. 500, 514, 515].
Мифологическое мышление свойственно всем без исключения народам, создающим образ реальности через эмоциональные реакции, бессознательное восприятие мира. Оно является тотальным признаком состояния духовной жизни всего человечества, причём не только на первобытной ступени существования, но и значительно позже: пережитки религиозно-мифологического мировоззрения глубокой древности сохранились в Европе до эпохи Реформации, а в крестьянской среде России они проявляют живучесть и сейчас, утверждал Ф. И. Буслаев [3, с. 202, 204; 7, с. 200-206; 14, с. 3, 41-44; 20, с. 133].
Знание «общих законов развития человеческого духа, который в своём младенчестве везде и всегда выражается одинаковыми явлениями» [11, с. 252; 23, с. 309, 310], давало Ф. И. Буслаеву основание использовать для описания скрытых механизмов мирочувствования человека древности смысловое пространство слова или текста, отождествляя, в духе умозаключений В. Гумбольдта, процессы мысле- и словообразования. Полагая, что слово является полным тождеством мысли, а мысль - аналогом психических регуляторов человеческого духа, Ф. И. Буслаев экстраполировал проблемы психологии коллективной личности и надындивидуального творче-
ства в плоскость языковых явлений. Неслучайно поэтому специфика архаического сознания, не различавшего предмет и его символическую форму, существо и наименование, действие и причину, произведение и производителя, трактовалась им в привычном ключе теоретической лингвистики: разнообразные функции мозга и сложные психические реакции человека отождествлялись с творческими потенциями языка и интерпретировались в плоскости языкового ми-ровидения [9, с. 481; 13, с. 159, 161-169].
Пусковым механизмом для приведения в действие «творческой фантазии» языка с его неудержимой потребностью к «игре звуков и представлений» было «живое воззрение» древнейших представителей человеческого рода на мир. «Бесконечно разнообразное сцепление впечатлений» пробуждало «наивную мысль», которая зарождалась «за один раз с членораздельными звуками». Затем начинали проявлять себя «слагающие и разлагающие силы рассудка» -«простейшие и первоначальные приёмы мышления»: сравнение, «противоположение», врождённая потребность в художественных тропах.
В ходе срастания языка и мысли осуществлялся акт номинации предмета или явления, оказавших на «духовную природу» человека неизгладимое впечатление. Следовательно, утверждал Ф. И. Буслаев, «целый мир своих собственных ощущений и представлений» - не что иное как непосредственную реакцию органов чувств человек выдавал за качества и признаки окружавшего его мира. Это свойство первобытного сознания, руководимого «разумом слова», воплощать в новую образно-символическую реальность эмоциональные реакции и превращало процесс постижения Универсума в мировидение, мирочувствование, миросозерцание. «Картинное, наглядное» впечатление от предмета познания удерживалось и при производстве отвлечённых понятий (душа, божество), так как «мифологическая логика» не умела оперировать умозрительными категориями [9, с. 481; 13, с. 159, 160, 166, 168, 169, 172, 177, 179], дистанцированными от «вещной» природы бытия.
Для Ф. И. Буслаева был очевиден тот факт, что миф как «первоначальное проявление сознания народного» [8, с. 138; 10, с. 65, 66] невозможно отделить от языка его создателей, который был истинной «сокровищницей первоначальных воззрений человека на себя и на природу» [2, с. 261; 4, с. 515]. И миф, и язык подчинялись одному и тому же закону - непреодолимо-
сти и неисчерпаемости «творческой фантазии» «духа народного» [13, с. 159, 161; 17, с. 597]. И тот, и другой изображали мир таким, каким его ощущал человек, являясь частью конкретной этнокультурной группы с её исторической судьбой и «условиями народного быта»; вбирали «все умственные и нравственные интересы народа» [13, с. 186, 187; 26, с. 18, 19]. И язык, и миф были детерминированы безличным духом народа, создавались «всей массой народа», являлись его «общим достоянием», не допускавшим произвола индивидуального, субъективного, пристрастного [10, с. 65, 66; 26, с. 3, 6]. Поэтому отделить язык от «мифического предания» или не заметить неразличимость «языкового и мифологического мышления» невозможно: и в способе восприятия мира, и в мыслительных традициях его понимания, и в приёмах сохранения информации о художественно преобразованной действительности всегда присутствовал рождённый мифом образ мыслей людей, сохранённый языковым фондом создателей культуры [4, с. 515; 8, с. 138].
Закон релевантности языковых процессов и «народных верований», открытый немецкой наукой и подтверждённый Ф. И. Буслаевым, позволил ему вплотную подойти к осмыслению глубинных пластов человеческого сознания, в частности, к выявлению причин появления мифологического мышления и такой его эманации, как миф.
Констатируя «доисторическое, тёмное» происхождение мифа, Ф. И. Буслаев относил время его появления к «бессознательной, первобытной жизни народа» [8, с. 137] и видел истоками его зарождения «мифические формы языка» [25, № 10, с. 679] (языковое мировидение), потребность народа в веровании и неиссякаемую деятельность творческой фантазии, преобразующей в миф непосредственное «живое воззрение» человека на мир [25, № 10, с. 684; 26, с. 18].
Не всегда противопоставляя религиозную и мифологическую формы сознания [4, с. 513], в которых и по сей день наблюдается немало общего [27, с. 363, 376; 31, с. 50; 32, с. 13; 35, с. 281] учёный в ходе многолетних исследований всё же смог обнаружить в главных мировоззренческих компонентах культуры древности - религиозной и мифологической системах - не только сближающую их разновидность «догмата исповедания», основанного на идеях божественного начала и бессмертия. В мифологии не следует видеть, как в религии, исключительно «округлённую систему учения о богах и полубогах» [25, № 10, с. 679], - заявлял он, потому что миф,
находясь в тесной связи с религией, всё же к ней не сводим: миф был «первой умственной попыткой [человека. - М. Н., Т. П.] дать себе отчёт об окружающем мире. первым шагом к познанию природы и себя самого в отношении к ней» [2, с. 252].
Следовательно, в мифологии как наидревнейшей системе мировосприятия содержались донаучные представления о мире, социуме, человеке, которые стали исходным материалом для последующих подлинно научных рефлексий.
Ф. И. Буслаев считал мифологию, как и язык, «главнейшей нравственной основой» национальности, подчёркивал наличие «мифической основы» во всех видах национального «эпического предания», наблюдал «органическую живую связь» всех видов «эпического целого», создававшегося мифологическим сознанием [2, с. 283; 26, с. 1, 19, 23, 43]. Однако, тесно срастаясь с анонимной «родной стариной» и превратившись в фундамент национальной культуры и истории, миф не утонул в «общем национальном предании», не лишился своей особости. Он оказался не просто повествованием, причудливо-фантазийно изображающим действительность, и не стал одним из жанров словесности. Миф всегда содержал определённое представление о мире, которое в силу бессознательно-художественного характера мифотворчества, метафоричности языка и нерасчленённости мифологического мышления просачивалось в разнообразные формы словесного и визуального искусства, придавая им мифологизированное содержание [3, с. 201; 5, с. 234; 19, с. 456-475; 22, с. 404, 405; 23, с. 352; 25, № 4, с. 592-602].
Миф предлагал всем видам духовного творчества народа своё истолкование природных и социальных установлений, то есть он форматировал религиозно-мифологические воззрения на мир, убеждения и нормы поведения; через посредничество художественных образов и сюжетов воспитывал нравственные ориентиры и эстетический вкус создавшего его народа. Это происходило потому, что для человека архаических и даже древних обществ миф «соединялся с началом знания, чародейства и заклинания, а также права и языческих обрядов» [26, с. 18, 19].
Как «вещее слово», свято хранимое коллективной памятью, миф не воспринимался отдельно от «мысли и поэзии, вымысла и истории, обряда и поэтической речи» [7, с. 180, 244, 245]. Тот факт, что миф сопровождал религиозно-магические ритуалы - «языческие обряды», слу-
жил гарантией бережного отношения народа к национальному мифологическому достоянию, придавая ему статус священной реликвии.
Многофункциональность мифа и его полисемантизм - способность из слова-образа «метаста-зировать» в основание национальной культуры и превращаться в универсальный способ выражения народного духа - выдавали в нём сложный психолингвистический и социокультурный феномен. Все грани его ещё не были подвластны изучению «гуманных» наук XIX в., но Ф. И. Буслаеву, совмещавшему в своих исследованиях гносеологические возможности многих отраслей знаний (лингвистики, литературоведения, истории, этнографии, «народной психологии»), удалось раньше других соотечественников подойти к осмыслению сущности мифа. Добытые в эпоху господства позитивизма неоспоримые свидетельства «первобытности доисторической картины всего рода человеческого» [25, № 10, с. 699] предоставили ему возможность на широкой этнографической платформе обосновать ранее выдвинутые положения о мифе как «живом отголоске ощущений, воззрений и нравственных, умственных или религиозных убеждений» [24, с. 517] любого народа на изначальной ступени его культурно-исторического развития. Доказав, что мифотворчество является общей и всеобъемлющей формой духовной культуры человечества, Ф. И. Буслаев связал миф с особым способом мировидения - парадигмой первобытного взгляда на мир, который только и мог возникнуть при безотчётно-чувственной, безусловной, непредсказуемой реакции «первобытного мышления» на исходящие извне вызовы сначала природной, а затем и социальной среды. Став единственным приёмом «уразумения» мира, миф детерминировал «картину жизни» и поведенческие привычки людей архаических и древних обществ.
Убеждение в том, что миф был важнейшим явлением истории культуры человечества, господствовавшим над его психоэмоциональной и духовной жизнью, с одной стороны, и признание неоспоримости факта «участия языка в духовном развитии народа» - с другой, составляет суть мифологической концепции Ф. И. Буслаева. Очевидно, что в его трактовке мифа, мифотворчества, мифологического типа мышления содержались прообразы многих последующих теорий и направлений изучения первоначальной формы духовной культуры человечества, всеобщих древнейших мировоззренческих систем.
Библиографический список
1. Азадовский, М. К. История русской фольклористики: в 2 т. : Т. 1 [Текст] / М. К. Азадовский. - М. : Гос. уч.-пед. изд-во Министерства просвещения РСФСР, 1958. - 479 с.
2. Буслаев, Ф. И. Бытовые слои русского эпоса [Текст] // Буслаев Ф. И. Народная поэзия. Исторические очерки. - СПб. : Тип. Императорской Академии наук, 1887. - С. 245-284.
3. Буслаев, Ф. И. Византийская и древнерусская символика по рукописям от XV до конца XVI в. [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства: в 2 т. : Т. 2. Древнерусская народная литература и искусство. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 199-215.
4. Буслаев, Ф. И. Догадки и мечтания о первобытном человечестве [Текст] // Буслаев Ф. И. Сочинения по археологии и истории искусства: в 3 т. : Т. 1. -СПб. : Тип. Императорской Академии наук, 1908. -С. 459-522.
5. Буслаев, Ф. И. Древнерусская борода [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки. Т. 2. - С. 216-237.
6. Буслаев, Ф. И. «Индо-германы, или сайване» А. Ф. Вельтмана [Текст] // Буслаев Ф. И. Догадки и мечтания о первобытном человечестве / сост., подг. текста, статья и коммент. А. Л. Топоркова. - М. : Российская политическая энциклопедия (РОС-СПЭН), 2006. - С. 546-559.
7. Буслаев, Ф. И. Лекции Ф. И. Буслаева Е. И. В. наследнику Цесаревичу Николаю Александровичу (1859-1860 г.) [Текст] // Старина и Новизна: исторический сборник, издаваемый при обществе ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III. - М. : Синодальная типография, 1904. - Кн. 8. - С. 97-375.
8. Буслаев, Ф. И. Мифические предания о человеке и природе, сохранившиеся в языке и поэзии // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Т. 1. Русская народная поэзия. -СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. -С. 137-150.
9. Буслаев, Ф. И. «Мысли об истории русского языка» И. Срезневского [Текст] // Буслаев Ф. И. Догадки и мечтания о первобытном человечестве. - С. 470-493.
10. Буслаев, Ф. И. О влиянии христианства на славянский язык. Опыт истории языка по Остромирову евангелию [Текст] / Ф. И. Буслаев. - М. : В университетской типографии, 1848. - 211 с.
11. Буслаев, Ф. И. О сродстве одного русского заклятия с немецким, относящимся к эпохе языческой [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки. Т. 1. -С. 250-256.
12. Буслаев, Ф. И. Об эпических выражениях украинской поэзии [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки. Т. 1. - С. 210-230.
13. Буслаев, Ф. И. Областные видоизменения русской народности [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки. Т. 1. - С. 151-209.
14. Буслаев, Ф. И. Общие понятия о русской иконописи [Текст] // Буслаев Ф. И. Сочинения по археологии и истории искусства. Т. 1. - С. 1-193.
15. Буслаев, Ф. И. Памятник тысячелетию России [Текст] // Буслаев Ф. И. Мои досуги: собранные из периодических изданий мелкие сочинения: в 2 ч. : Ч. 2. - М. : В Синодальной типографии, 1886. - С. 187-208.
16. Буслаев, Ф. И. Письмо к автору «Истории России» [Текст] // Буслаев Ф. И. Догадки и мечтания о первобытном человечестве. - М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2006. - С. 439-469.
17. Буслаев Ф. И. Повесть о Горе и Злочастии, как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки. Т. 1. -С. 548-643.
18. Буслаев, Ф. И. Русская поэзия XI и начала XII века [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки. Т. 1. - С. 377-400.
19. Буслаев, Ф. И. Русские духовные стихи [Текст] // Буслаев Ф. И. Народная поэзия. - С. 434-501.
20. Буслаев, Ф. И. Русский богатырский эпос [Текст] // Буслаев Ф. И. Народная поэзия. - С. 1-215.
21. Буслаев, Ф. И. Русский быт и пословицы [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки. Т. 1. -С. 78-136.
22. Буслаев, Ф. И. Русский народный эпос [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки... Т. 1. - С. 401-454.
23. Буслаев, Ф. И. Славянские сказки [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки... Т. 1. - С. 308-354.
24. Буслаев, Ф. И. «Сравнение русских слов с санскритскими» А. С. Хомякова [Текст] // Буслаев Ф. И. Догадки и мечтания о первобытном человечестве. - С. 516-537.
25. Буслаев, Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии [Текст] // Русский вестник, издаваемый М. Катковым. - М., 1872. - № 10. - С. 645-727; 1873. -№ 1. - С. 293-329; 1873. - № 4. - С. 568-649.
26. Буслаев, Ф. И. Эпическая поэзия [Текст] // Буслаев Ф. И. Исторические очерки ... Т. 1. - С. 1-77.
27. Губман, Б. Л. Современная философия культуры [Текст] / Б. Л. Губман. - М. : РОССПЭН, 2005. -536 с.
28. Гуревич, А. Я. Вопросы культуры в изучении исторической поэтики [Текст] // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. - М. : Наука, 1986. - С. 153-167.
29. Гуревич, А. Я. Исторический синтез и школа «Анналов» [Текст] / А. Я. Гуревич. - М. : Индрик, 1993. - 328 с.
30. Гуревич, А. Я. Категории средневековой культуры [Текст] / А. Я. Гуревич. - М. : Искусство, 1984. -350 с.
31. Кессиди, Ф. Х. От мифа к логосу. Становление греческой философии [Текст] / Ф. Х. Кессиди. -СПб. : Алетейя, 2003. - 360 с.
32. Мифы народов мира [Текст] : энциклопедия в 2 т. / гл. ред. С. А. Токарев. - М. : НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998.
33. Новиков, М. В., Перфилова, Т. Б. Методологические подходы Ф. И. Буслаева к изучению мифологического сознания [Текст] // Ярославский педагогический вестник. - 2018. - № 6. -С. 291-302.
34. Первушина, О. В. Концепт «картины мира» в системе культурологии и социально-гуманитарных наук [Текст] // Мир науки, культуры и образования. -Горно-Алтайск, 2008. - № 5(12). - С. 148-153.
35. Токарев, С. А. Ранние формы религии [Текст] / С. А. Токарев. - М. : Политиздат, 1990. - 622 с.
36. Топорков, А. Л. Ф. И. Буслаев: филолог и мыслитель [Текст] // Буслаев Ф. И. Догадки и мечтания о первобытном человечестве / сост., подг. текста, статья и комментарии А. Л. Топоркова. - М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2006. -С. 634-642.
Reference List
1. Azadovskij, M. K. Istorija russkoj fol'kloristiki: v 2 t. : T. 1 = History of Russian folklore: in 2 vol.: Vol. 1 [Tekst] / M. K. Azadovskij. - M. : Gos. uch.-ped. izd-vo Ministerstva prosveshhenija RSFSR, 1958. - 479 s.
2. Buslaev, F. I. Bytovye sloi russkogo jeposa = Household layers of the Russian epos [Tekst] // Buslaev F. I. Narodnaja pojezija. Istoricheskie ocherki. - SPb. : Tip. Imperatorskoj Akademii nauk, 1887. - S. 245-284.
3. Buslaev, F. I. Vizantijskaja i drevnerusskaja simvo-lika po rukopisjam ot XV do konca XVI v. = Byzantine and ancient Russian symbols on manuscripts from the XV to the end of the XVI century. [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva: v 2 t. : T. 2. Drevnerusskaja narodnaja literatura i iskusstvo. - SPb. : V tip. tov-va «Obshhestvennaja pol'za», 1861. - S. 199-215.
4. Buslaev, F. I. Dogadki i mechtanija o pervobytnom chelovechestve = Guesses and dreams of primitive humanity [Tekst] // Buslaev F. I. Sochinenija po arheologii i istorii iskusstva: v 3 t. : T. 1. - SPb. : Tip. Imperatorskoj Akademii nauk, 1908. - S. 459-522.
5. Buslaev, F. I. Drevnerusskaja boroda = Old Russian beard [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki. T. 2. - S. 216-237.
6. Buslaev, F. I. «Indo-germany, ili sajvane» A. F. Vel'tmana = «Indo-Germans, or saivans» by A. F. Veltman [Tekst] // Buslaev F. I. Dogadki i mechtanija o pervobytnom chelovechestve / sost., podg. teksta, stat'ja i komment. A. L. Toporkova. - M. : Rossijskaja politicheskaja jenciklopedija (ROSSPJeN), 2006. -S. 546-559.
7. Buslaev, F. I. Lekcii F. I. Buslaeva E. I. V nasledniku Cesarevichu Nikolaju Aleksandrovichu (1859-1860 g.) = Lectures of F. I. Buslaev to His Imperial Highness heir Czarevitch Nikolai Aleksandrovich (1859-1860) [Tekst] // Starina i Novizna: istoricheskij sbornik, izdavaemyj pri obshhestve revnitelej russkogo
istoricheskogo prosveshhenija v pamjat' imperatora Ale-ksandra III. - M. : Sinodal'naja tipografija, 1904. - Kn. 8. - S. 97-375.
8. Buslaev, F. I. Mificheskie predanija o cheloveke i prirode, sohranivshiesja v jazyke i pojezii = Mythical stories about man and nature preserved in language and poetry // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva. T. 1. Russkaja narodnaja pojezija. - SPb. : V tip. tov-va «Obshhestvennaja pol'za», 1861. - S. 137-150.
9. Buslaev, F. I. «Mysli ob istorii russkogo jazyka» I. Sreznevskogo = Thoughts on the Russian language history [Tekst] // Buslaev F. I. Dogadki i mechtanija o pervobytnom chelovechestve. - S. 470-493.
10. Buslaev, F. I. O vlijanii hristianstva na slavjanskij jazyk. Opyt istorii jazyka po Ostromirovu evangeliju = On the influence of Christianity on Slavic. Experience of language history according to the Ostromir gospel [Tekst] / F. I. Buslaev. - M. : V universitetskoj tipografii, 1848. - 211 s.
11. Buslaev, F. I. O srodstve odnogo russkogo zakljati-ja s nemeckim, otnosjashhimsja k jepohe jazycheskoj = About the affinity of one Russian spell with German, referring to the era of pagan [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki. T. 1. - S. 250-256.
12. Buslaev, F. I. Ob jepicheskih vyrazhenijah ukrainskoj pojezii = About epic expressions of Ukrainian poetry [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki. T. 1. - S. 210-230.
13. Buslaev, F. I. Oblastnye vidoizmenenija russkoj narodnosti = Regional modifications of the Russian people [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki. T. 1. -S. 151-209.
14. Buslaev, F. I. Obshhie ponjatija o russkoj ikonopisi = General concepts of Russian iconography [Tekst] // Buslaev F. I. Sochinenija po arheologii i istorii iskusstva. T. 1. - S. 1-193.
15. Buslaev, F. I. Pamjatnik tysjacheletiju Rossii = Monument to the millennium of Russia [Tekst] // Buslaev F. I. Moi dosugi: sobrannye iz periodicheskih izdanij melkie sochinenija: v 2 ch. : Ch. 2. - M. : V Sinodal'noj tipografii, 1886. - S. 187-208.
16. Buslaev, F. I. Pis'mo k avtoru «Istorii Rossii» = Letter to the author of «History of Russia» [Tekst] // Buslaev F. I. Dogadki i mechtanija o pervobytnom chelovechestve. - M. : Rossijskaja politicheskaja jenciklopedija (ROSSPJeN), 2006. - S. 439-469.
17. Buslaev F. I. Povest' o Gore i Zlochastii, kak Gore-Zlochastie dovelo molodca vo inocheskij chin = The Tale of Grief and Zlochastie (Evil), How Grief-Zlochastie brought the young man to the monastic rank [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki. T. 1. - S. 548-643.
18. Buslaev, F. I. Russkaja pojezija XI i nachala XII veka = Russian poetry of the XI and early XII century [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki. T. 1. -S. 377-400.
19. Buslaev, F. I. Russkie duhovnye stihi = Russian spiritual verses [Tekst] // Buslaev F. I. Narodnaja pojezi-ja. - S. 434-501.
20. Buslaev, F. I. Russkij bogatyrskij jepos = Russian heroic epos [Tekst] // Buslaev F. I. Narodnaja pojezija. -S. 1-215.
21. Buslaev, F. I. Russkij byt i poslovicy = Russian life and proverbs [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki... T. 1. - S. 78-136.
22. Buslaev, F. I. Russkij narodnyj jepos = Russian national epos [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki... T. 1. - S. 401-454.
23. Buslaev, F. I. Slavjanskie skazki = Slavic fairy tales [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki... T. 1. -S. 308-354.
24. Buslaev, F. I. «Sravnenie russkih slov s sanskrits-kimi» A. S. Homjakova = «Comparison of Russian words with Sanskrit» by A. S. Khomyakov [Tekst] // Buslaev F. I. Dogadki i mechtanija o pervobytnom chelovech-estve. - S. 516-537.
25. Buslaev, F. I. Sravnitel'noe izuchenie narodnogo byta i pojezii = Comparative study of folk life and poetry [Tekst] // Russkij vestnik, izdavaemyj M. Katkovym. -M., 1872. - № 10. - S. 645-727; 1873. - № 1. -S. 293-329; 1873. - № 4. - S. 568-649.
26. Buslaev, F. I. Jepicheskaja pojezija = Epic poetry [Tekst] // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki ... T. 1. -S. 1-77.
27. Gubman, B. L. Sovremennaja filosofija kul'tury = Modern philosophy of culture [Tekst] / B. L. Gubman. -M. : ROSSPJeN, 2005. - 536 s.
28. Gurevich, A. Ja. Voprosy kul'tury v izuchenii is-toricheskoj pojetiki = Cultural issues in the study of historical poetry [Tekst] // Istoricheskaja pojetika. Itogi i perspektivy izuchenija. - M. : Nauka, 1986. - S. 153-167.
29. Gurevich, A. Ja. Istoricheskij sintez i shkola «An-nalov» = Historical synthesis and school «Annalles» [Tekst] / A. Ja. Gurevich. - M. : Indrik, 1993. - 328 s.
30. Gurevich, A. Ja. Kategorii srednevekovoj kul'tury = Categories of medieval culture [Tekst] / A. Ja. Gurevich. - M. : Iskusstvo, 1984. - 350 s.
31. Kessidi, F. H. Ot mifa k logosu. Stanovlenie grecheskoj filosofii = From myth to logos. Development of Greek philosophy [Tekst] / F. H. Kessidi. - SPb. : Al-etejja, 2003. - 360 s.
32. Mify narodov mira = Myths of the world peoples [Tekst] : jenciklopedija v 2 t. / gl. red. S. A. Tokarev. -M. : NI «Bol'shaja Rossijskaja jenciklopedija», 1998.
33. Novikov, M. V, Perfilova, T. B. Metodologicheskie podhody F. I. Buslaeva k izucheniju mifologicheskogo soznanija = F. I. Buslaev's methodological approaches to study mythological consciousness [Tekst] // Jaroslavskij pedagogicheskij vest-nik. - 2018. - № 6. - S. 291-302.
34. Pervushina, O. V. Koncept «kartiny mira» v sisteme kul'turologii i social'no-gumanitarnyh nauk = Concept «picture of the world « in the system of culturology and social-human sciences [Tekst] // Mir nauki, kul'tury i obrazovanija. - Gorno-Altajsk, 2008. - № 5(12). -S. 148-153.
35. Tokarev, S. A. Rannie formy religii = Early forms of religion [Tekst] / S. A. Tokarev. - M. : Politizdat, 1990. - 622 s.
36. Toporkov, A. L. F. I. Buslaev: filolog i myslitel' = F. I. Buslaev: phylologist and thinker [Tekst] // Buslaev F. I. Dogadki i mechtanija o pervobytnom chelovech-estve / sost., podg. teksta, stat'ja i kommentarii A. L. Toporkova. - M. : Rossijskaja politicheskaja jenciklopedija (ROSSPJeN), 2006. - S. 634-642.
Дата поступления статьи в редакцию: 20.05.2019 Дата принятия статьи к печати: 27.06.2019
