CC BY
17гения и злодейства. В новелле «Человек в пурпуре» Пьер Луис использовал лживую легенду о Микеланджело, якобы подвергшего истязанию и умертвившего натурщика, чтобы изобразить распятого Христа.
Об этой легенде и вспоминает Сальери в финале трагедии Пушкина, тщетно пытаясь оправдать совершенное им злодеяние.
Герой рассказа П. Луиса греческий художник Парразий подвергает жестоким пыткам раба, чтобы запечатлеть его страдания на картине, изображающей Прометея. Толпа афинян хочет убить Парразия, но, когда он показывает картину, разражается рукоплесканиями.
П. Луису не удалось в отличие от персонажа новеллы дождаться рукоплесканий. Его рассказ, как и роман Октава Мирбо «Сад пыток», обнаружил тщетность попыток доказать, будто красоту можно построить на преступлении.
Трагедия Пушкина «Моцарт и Сальери», опера Римского-Корсакова, созданная на ее основе, и конгениальное воплощение образа Сальери Шаляпиным утвердили неразрывность этического и эстетического начал, идею высшей гармонии красоты и добра в жизни и в искусстве.
А. А. Гозенпуд
СИМБИРСКИЕ ПРЕДАНИЯ НА СТРАНИЦАХ «ИСТОРИИ ПУГАЧЕВА»
Настоящая статья представляет результаты изучения использованных Пушкиным симбирских преданий о пугачевском восстании в плане их происхождения и степени достоверности содержащихся в них сведений. Для решения этих проблем были привлечены в качестве корректирующих источников документы времени пугачевского восстания, а также мемуарные и эпистолярные свидетельства очевидцев пребывания Пушкина в Симбирской губернии.
В предпринятом осенью 1833 г. путешествии по пугачевским местам Поволжья и Приуралья Пушкин дважды побывал в Симбирской губернии. К тому времени минуло около 60 лет с той поры, когда в здешнем краю подавлены были последние вспышки грандиозного народного восстания. Предания о нем и его предводителе «славном мятежнике» Емельяне Пугачеве, услышанные Пушкиным от симбирских старожилов и знатоков
172
© Р В Овчинником, 2002
истории местного края, нашли отражение в тексте восьмой главы «Истории Пугачева».
Путешествуя по Поволжью, Пушкин утром 8 сентября 1833 г. отправился из Казани в Симбирск, где собирался встретиться с проживающим там давним приятелем, поэтом Николаем Михайловичем Языковым (1803—1846), который мог бы оказать содействие в собирании материалов по истории пугачевского восстания, познакомить с местными старожилами, хранителями преданий о Пугачеве и его времени. В Симбирск Пушкин приехал во второй половине дня 9 сентября, тотчас же нанес визит губернатору А. М. Загряжскому, в доме которого встретил знакомого литератора И. А. Вто-рова. Возможно, что именно он, Второв, знаток истории Поволжья, рассказал Пушкину о достопримечательностях Симбирска, с которыми тот и ознакомился на следующий день при прогулке по городу, и, в частности, обратил внимание поэта на каменный особняк уральского горнозаводчика-миллионера И. С. Мясникова-Пустынникова (1710—1780), где в 1774— 1775 гг. размещалась штаб-квартира генерал-аншефа графа П. И. Панина, командовавшего войсками, подавлявшими пугачевское восстание;1 видел Пушкин и то каменное здание (на углу Спасской и Московской улиц), в котором в октябре 1774 г. содержался в тюремном заключении окованный цепями Пугачев в дни проходившего следствия над ним. Утром И сентября Пушкин явился в дом к Николаю Языкову, но не застал там ни его самого, ни живших вместе с ним старших его братьев. Тогда он отправился в родовое имение Языковых — село Языково Карсунского (Корсунского) уезда, находившееся в 65 верстах к западу от Симбирска. В селе он застал лишь старшего из троих братьев — Петра Михайловича (1793— 1851). Пушкин нашел в нем не только радушного и хлебосольного хозяина, но и интересного собеседника.2 Будучи видным представителем просвещенной части симбирского дворянства, Петр Языков был известен трудами в области геологии и почвоведения местного края; занимался он и историческим краеведением, работал над книгой очерков по истории поволжских
1 О факте знакомства с этим историко-архитектурным памятником XVIII в свидетельствует запись Пушкина в дорожной записной книжке «Панин Дом Пустынникова» (IX, 493)
2 Оксман Ю Г Пушкин в работе над «Капитанской дочкой» Н Литературное наследство М , Л , 1952 Т 58 С 232, Славянский Ю Л Поездка А С Пушкина в Поволжье и на Урал Научно-популярный этюд Казань, 1980 С 45—46, Смольников И Ф Путешествие Пушкина в Оренбургский край
М , 1991 С 147—151
городов.3 Вместе с братьями Александром и Николаем он в начале 1830-х гг. совершил фольклорные поездки по Симбирской, Оренбургской и Уфимской губерниям, сделав в ходе этих поездок множество записей народных песен, в числе которых были и исторические песни о Разине и Пугачеве.4 Если в беседе с Пушкиным речь зашла об этих чтимых в народе исторических деятелях, то Петр Языков наверняка сообщил поэту местные предания о Пугачеве и о событиях времени восстания. Принимая во внимание интерес Пушкина к этой теме, Петр Языков передал ему собственный список летописного сочинения П. И. Рычкова, в котором тот как очевидец отобразил события, связанные с полугодовой обороной Оренбурга, осажденного в октябре 1773—марте 1774 г. повстанческим войском Пугачева.5 Переночевав в гостеприимной сельской усадьбе, Пушкин утром 12 сентября 1833 г., перед отъездом в Симбирск, написал жене письмо, в котором с большой теплотой отозвался о Петре Языкове: «Здесь я нашел старшего брата Языкова, человека чрезвычайно замечательного и которого готов я полюбить, как люблю Плетнева или Нащокина. Я провел с (ним) вечер и оставил его для тебя, а теперь оставляю тебя для него» (XV, 80).
К вечеру 12 сентября Пушкин возвратился в Симбирск, где провел три дня до своего отъезда в Оренбург. В эти дни в честь его пребывания в городе были устроены приемы и званые обеды в доме губернатора Загряжского и в двух или трех дворянских домах. На приемах, судя по свидетельствам очевидцев, присутствовали и общались с Пушкиным люди из просвещенного слоя симбирского дворянства: Г. В. Бестужев, И. С. Ар-жевитинов, А. М. Языков,6 Д. П. Ознобишин, П. И. Юрлов, А. И. Юрлов, А. А. Столыпин7 и некоторые другие.8 Можно
3 Петр Языков в последующие годы стал одним из инициаторов создания двух культурно-просветительских учреждений в Симбирске: естественно-исторического музея и Карамзинской библиотеки, передав в последнюю около 3000 томов из библиотеки поэта Николая Языкова.
4 Песни, собранные писателями: Новые материалы из архива П. В. Киреевского // Литературное наследство. М.; Л., 1968. Т. 79. С. 347.
5 Пушкин располагал тремя списками этого сочинения П. И. Рычкова, полученными им от П. М. Языкова, историка Г. И. Спасского и исторического романиста И. И. Лажечникова, о чем упомянул в одном из примечаний к третьей главе «Истории Пугачева» (IX, 101).
6Языков Александр Михайлович (1799—1874), брат поэта Н. М.Языкова.
7 Столыпин Афанасий Алексеевич (1788—1866), родной брат Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, бабушки М. Ю. Лермонтова.
8 Славянский Ю. Л. Поездка Пушкина... С. 47—49; Смольников И. Ф. Путешествие Пушкина. . С. 155 —156.
предположить, что кто-либо из этих людей мог сообщить Пушкину предания о Пугачеве, ссылаясь на рассказы своих старших родственников и земляков, современников «пугачевщины». Нельзя, однако, не согласиться с теми исследователями, которые считают наиболее вероятным информатором Пушкина по части пугачевских преданий Петра Михайловича Языкова: он был самым компетентным из симбирян в той теме, которой интересовался путешествующий поэт-историк.9
Следует сказать, что Пушкину еще раз довелось встретиться и побеседовать с Петром Языковым. Возвращаясь из Оренбурга, Пушкин по пути в Болдино 29 сентября 1833 г. заехал в село Языково, где на этот раз застал всех братьев Языковых, Петра, Александра и Николая. О своем пребывании у них Пушкин сообщил жене в письме, отправленном 2 октября из Болдина: «Милый друг мой, я в Болдине со вчерашнего дня... Проезжая мимо Языкова, я к нему10 заехал (отобедать), застал всех трех братьев, отобедал с ними очень весело, ночевал и отправился сюда» (XV, 83). Будучи в гостях у Языковых, Пушкин поделился с ними впечатлениями о путешествии по Оренбургскому краю, по казачьим станицам вдоль Урала (бывшего Яика), где ему удалось встретиться и побеседовать с престарелыми современниками и даже участниками пугачевского восстания. Особенно поразило его, сколь преданно относились эти люди к Пугачеву, как чтили его, о чем поэт напишет год спустя в «Замечаниях о бунте»: «Уральские казаки (особливо старые люди) доныне привязаны к памяти Пугачева. Грех сказать, говорила мне 80-летняя казачка, на него мы не жалуемся: он нам зла не сделал.— Расскажи мне, говорил я Д. Пьянову,11 как Пугачев был у тебя посаженым отцом? — Он для тебя Пугачев, отвечал мне сердито старик, а для меня он был великий государь Петр Федорович» (IX, 373). Народное мнение о Пугачеве — важнейшее, пожалуй, наблюдение Пушкина, вынесенное им из поездки к уральским казакам, нашло отображение в воспоминаниях К. И. Савостьянова.12 Рассказывая ему о своем путешествии
^Оксман. Ю. Г. Пушкин в работе над «Капитанской дочкой». С. 232; Смольников И. Ф. Путешествие Пушкина... С. 147—151.
10 Речь идет о поэте Н. М. Языкове.
11 Инициал имени Пьянова назван Пушкиным неверно: полное имя этого казака — Михаил, а не Дмитрий, как ошибочно считал Пушкин (см.: Овчинников Р. В. Над «пугачевскими» страницами Пушкина. М., 1985. С. 113—119).
12 С давним знакомцем по Кавказу, Константином Ивановичем Савостьяновым, Пушкин случайно встретился на почтовой станции в селе Шатки
к берегам Урала, Пушкин говорил, что «доверие, произведенное к себе» Пугачевым среди многих простолюдинов в том краю, «до такой степени было сильно, что некоторые самовидцы говорили ему (Пушкину) лично с полным убеждением, что Пугачев был не бродяга, а законный царь Петр III и что он только напрасно потерпел наказание от злобы и зависти людей».13
Беседуя с братьями Языковыми, Пушкин говорил не только о занятиях, связанных с писанием «Истории Пугачева», и о завершившейся поездке в Оренбург и Уральск, но и о других своих литературных трудах, и в частности о начавшейся работе над «Историей Петра I» и о намерении подготовить исторические исследования о преемниках Петра на российском престоле.
Вскоре после отъезда Пушкина в Болдино Николай и Александр Языковы в посланиях к своим корреспондентам критически отозвались о притязаниях Пушкина на роль историографа. Александр Языков в письме от 1 октября 1833 г. сообщал В. Д. Комовскому:14 «Вчера был у нас Пушкин, возвращавшийся из Оренбурга и с Яика в свою нижегородскую деревню, где пробудет месяца два, занимаясь священнодействием перед алтарем Камены.15 Он ездил-де собирать изустные и письменные известия о Пугачеве, историей времени которого будто бы теперь занимается».16 С заметно большим скепсисом относительно историографических занятий и замыслов Пушкина отозвался Николай Языков в письме от 3 октября 1833 г., адресованном московскому историку М. П. Погодину: «У нас был Пушкин с Яика — собирал-де сказания о Пугачеве. Много-де собрал, по его словам, разумеется. Заметно, что он вторгается в область Истории (для стихов еще бы туда и сюда) — собирается сбирать плоды с поля, на коем он ни зерна не посеял,— писать историю Петра, Екатерины I и даже вплоть до Павла Первого».17 Впрочем, эти скептические от-
под Арзамасом 12 сентября 1834 г и рассказал ему о состоявшейся в прошлом году поездке в Оренбургский край
13 Достоевский. А А Рассказ К И Савостьянова о встречах с Пушкиным в 1829 и 1833 гг // Пушкин и его современники Л , 1928 Вып 27/30 С 149—150
14 Комовский Василий Дмитриевич — брат Сергея Дмитриевича Комов-ского, лицейского однокашника Пушкина
ь Камена — древнеримская богиня, покровительница наук и искусств
16 Садовников Д Н Отзывы современников о Пушкине (К материалам для его биографии) // Исторический вестник 1883 № 12 С 537
17 Цявловский М А Пушкин по документам архива М П Погодина // Литературное наследство М , Л , 1934 Т 16/18 С 715
зывы не изменили дружеских отношений братьев Языковых к Пушкину.
Обратимся теперь к рассмотрению сибирских преданий о Пугачеве и событиях времени «пугачевщины», известных Пушкину по рассказам знатоков симбирской старины, скорее всего со слов наиболее компетентного в этой области собеседника — Петра Михайловича Языкова.
Используя местное предание, Пушкин изобразил в восьмой главе «Истории Пугачева» сцену происходившего 1 октября 1774 г. на городской площади в Симбирске публичного представления пленного Пугачева командующему карательными правительственными войсками генерал-аншефу графу П. И. Панину: «Пугачева привезли прямо во двор к графу Панину, который встретил его на крыльце, окруженный своим штабом. — Кто ты таков? — спросил он у самозванца. — Емельян Иванов Пугачев,— отвечал тот. — Как же смел ты, вор, называться государем? — продолжал Панин. — Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я вороненок, а ворон-то еще летает. — Надобно знать, что яицкие бунтовщики в опровержение общей молвы распустили слух, что между ими действительно находился некто Пугачев, но что он с государем Петром III, ими предводительствующим, ничего общего не имеет.18 Панин, заметя, что дерзость Пугачева поразила народ, столпившийся около двора, ударил самозванца по лицу до крови и вырвал у него клок бороды. Пугачев стал на колени и просил помилования» (IX, 78).
Предание во многом отображает реальные факты, что устанавливается при обращении к документам того времени, в том числе и к тем из них, которые вышли из-под пера самого Панина. Сохранились два его письма, написанные в первые дни октября 1774 г., вскоре после симбирского публичного допроса Пугачева с избиением. В письме, адресованном своему брату, канцлеру Никите Панину, генерал Петр Панин сообщил, что Пугачев «отведал от распаленной на его злодеяния моей крови несколько пощечин, а борода, которою он Российское государ-
18 Эта фраза, комментирующая сказанные выше слова Пугачева, построена Пушкиным по его же собственной архивной выписке «Самозванец разгласил, что в его войске действительно находится некто Пугачев, но что при нем есть и государь» (IX, 661) Выписка эта была извлечена Пушкиным из рапорта полковника В Ф Бибикова генерал-поручику Ф Ф Щербатову от 22 июня 1774 г , находившегося в 10-й книге Секретной экспедиции Военной коллегии (ныне хранится в РГВИА, ф 20, д 1240, л 94—95 об )
ство жаловал,19 — довольно дранья».20 В другом письме, посланном к московскому генерал-губернатору, генерал-аншефу князю М. Н. Волконскому, Петр Панин при описании сцены допроса Пугачева не упомянул о «драньи бороды», сообщив, как тот, стоя «на площади, скованный, пред всем народом велегласно признавался и каялся в своем злодеянии, и отведал тут от моей распалившейся крови на его произведенные злодеяния несколько моих пощечин».21 Во всеподданнейшей реляции от 3 октября 1774 г. Панин известил Екатерину II о состоявшемся за три дня до того публичном допросе Пугачева, умолчав о том, что не погнушался учинить кулачную расправу над поверженным «Петром Третьим».22 Следует заметить, что названные выше письма Панина не были известны Пушкину.
Тем не менее обстоятельства публичного допроса Пугачева Паниным были известны Пушкину, и не только по преданию, услышанному им в дни поездки по Симбирской губернии, но и по мемуарному свидетельству П. И. Рычкова. В октябре 1774 г. по вызову Панина Рычков приехал из Оренбурга в Симбирск, где имел возможность увидеться в тюремной камере с Пугачевым и побеседовать с ним. Об этой встрече Рычков рассказал в своей рукописной хронике, в ней же он привел в своем изложении показания очевидцев сцены допроса Пугачева Паниным: по привозе Пугачева в Симбирск, он немедленно представлен был графу Панину и «при многолюдном собрании народа на дворе его сиятельства, то, хотя он и признался тут публично, что он донской казак Емельян Пугачев, и как пред Богом, так и пред ее величеством важные преступления чинил и пред государством виноват; но, может быть, по привычке своей или по злой своей натуре ответствовал на вопросы его сиятельства очень смело и дерзновенно, то раздража тем его сиятельство, тут же пред всем народом получил от собственных его рук несколько пощечин и ударов, из-за чего и начал уже быть кроток, и став на колена, просил у его сиятельства помилования» (IX, 354).
19 Имеется в виду встречающееся в указах и манифестах Пугачева объявление о пожаловании подданных за верную службу ему, «Петру Третьему», среди прочих благ и льгот также и «бородою» (жалую «крестом и бородою», награждаем «древним крестом и молитвою, головами и бородами» и т п ) См сборник Документы ставки Е И Пугачева, повстанческих властей и учреждений 1773 — 1774 гг М , 1975 С 29—31, 33, 48, 50—52
20 РГБ, Ф 222 (Панины), д 7, Л 30
21 Там же, л 389 (черновой отпуск письма, помеченный датой 1 октября, на беловике письма проставлена дата 2 октября, см Дубровин Н Ф Пугачев и его сообщники СПб , 1884 Т 3 С 308)
22 Сборник Имп Русского исторического общества СПб , 1871 Т 6 С 155—158
Этот рычковский текст Пушкин кратко законспектировал в своей архивной тетради: «В Синбирск привезенный, на дворе гр. Панина Пугачев отвечал ему дерзко и смело (хотя и признавался в самозванстве), за что граф ударил его несколько раз по лицу. Пугачев тогда стал на колени и просил помилования» (IX, 772).
При отборе источников, отображающих сцену публичного допроса Пугачева, Пушкин предпочел описанию П. И. Рычко-ва более выразительное симбирское предание, рассказанное, по-видимому, П. М. Языковым. Источник этот оставил след не только на одной из страниц «Истории Пугачева». Сохраненные симбирским преданием смелые и дерзкие слова из живой речи пленного предводителя восстания явились для Пушкина тем зерном, из которого выросла вся речевая характеристика Пугачева в «Капитанской дочке».23
Освещая в восьмой главе «Истории Пугачева» ход пугачевского восстания в Поволжских губерниях летом 1774 г., Пушкин писал: «Пугачев со дня на день усиливался. Шайки его наполняли губернии Нижегородскую, Воронежскую и Астраханскую, Беглый холоп Евсигнеев, назвавшись также Петром III, взял Инсару, Троицк, Наровчат и Керенск, повесил воевод и дворян и везде учредил свое правление. Разбойник Фирска подступил под Симбирск, убив в сражении полковника Рычко-ва, заступившего место Чернышева, погибшего под Оренбургом при начале бунта; гарнизон изменил ему. Симбирск был спасен прибытием полковника Обернибесова. Фирска наполнил окрестности убийствами и грабежами. Верхний и Нижний Ломов были ограблены и сожжены другими злодеями. Состояние сего обширного края было ужасно. Дворянство обречено было погибели. Во всех селениях, на воротах барских дворов, висели помещики или их управители. Мятежники и отряды, их преследующие, отымали у крестьян лошадей, запасы и последнее имущество. Правление было повсюду пресечено. Народ не знал, кому повиноваться. На вопрос: кому вы веруете? Петру Федоровичу или Екатерине Алексеевне? мирные люди не смели отвечать, не зная, какой стороне принадлежали вопрошатели» (IX, 74).
Как видно, центральное место в приведенном выше пушкинском тексте занимают сведения о действиях пугачевского атамана Фирски, который нанес поражение гарнизонной команде симбирского коменданта полковника А. П. Рычкова24 и
ОксманЮ.Г. 1) Пушкин в работе над «Капитанской дочкой». С. 232; 2) От «Капитанской дочки» к «Запискам охотника»: Исследования и материалы. Саратов, 1959. С. 89—94.
24 Сын упоминавшегося выше ученого и мемуариста П. И. Рычкова.
был отогнан от Симбирска подоспевшими на подмогу к нему армейскими карательными частями. Полное имя атамана Фир-ски — Фирс Иванович Галицкий, но, правда, в документах и литературе он чаще всего фигурирует под «усеченным» именем — Фирс Иванов, его отчество приобрело функцию фамилии (по установившейся традиции он по этому «усеченному» имени будет называться и в последующем тексте данной статьи). Поиски сведений о Фирсе Иванове в архивных тетрадях Пушкина, содержащих документальные заготовки к «Истории Пугачева», оказались безуспешными. Это свидетельствовало в пользу предположения о том, что источниками такого рода сведений могли быть предания, услышанные Пушкиным осенью 1833 г. от какого-то из его собеседников, проживавших в Симбирской губернии, в том краю, где в 1774 г. действовал Фирс Иванов. Выйти на след наиболее вероятного из информаторов Пушкина удалось с помощью документов, выявленных в РГАДА. При изучении по ним биографии Фирса Иванова было обращено внимание на два события: 26 августа 1774 г. отряд этого атамана разгромил симбирскую гарнизонную команду полковника А. П. Рычкова в бою под городом Карсуном (Корсуном); спустя три с небольшим месяца, в начале декабря 1774 г., Фирс Иванов был публично казнен на городской площади в Карсуне.23 Карсун — небольшой город, находился он в 95 верстах к западу от Симбирска, и в 25 верстах от него стояло помещичье село Языково. Жители этого села, современники «пугачевщины», хорошо знали о событиях, происходивших в то время в соседнем Карсуне, известен был им и атаман Фирс Иванов. Эти исторические сведения стали достоянием последующих поколений (вошли в их память) по рассказам старших родичей и земляков. Таким именно путем дошло предание о Фирсе Иванове до братьев Языковых, узнавших о нем со слов своих деда Петра Васильевича и отца Михаила Петровича Языковых. Естественнее всего предположить, что кто-то из братьев Языковых, скорее всего Петр Михайлович, и поделился с Пушкиным семейным преданием о пугачевском атамане Фирсе Иванове и его похождениях.
В литературе сведения о Фирсе Иванове явно недостаточны, поверхностны и отрывочны.26 По этой причине, а также и
25 Фирс Иванов был казнен в соответствии с предписанием («предложением») П.И.Панина Симбирской провинциальной канцелярии от 29 ноября 1774 г. (РГАДА, ф. 1274 (Панины), д. 181, л. 263).
26 Дубровин И. Ф. Пугачев и его сообщники. Т. 3. С. 286; Котков А. А. Крестьянское движение на территории Мордовии во второй половине XVIII ве-
потому, что он является одним из персонажей «Истории Пугачева», уместно будет привести здесь биографические данные о нем самом и сведения о действиях его отряда, установленные по материалам следственного дела и по другим документам, хранящимся в РГАДА.
Судя по протоколу следственных показаний Фирса Иванова на допросе 4 ноября 1774 г. в походной канцелярии генерал-аншефа графа П. И. Панина в Симбирске, имел он, Фирс, 30 лет от роду, проживал с родителями, братьями и женой в селе Сурали (Ильинское тож) Саранского уезда, являлся крепостным крестьянином помещика, артиллерии поручика В. А. Кин-дякова. В самом начале минувшего лета, — продолжал Фирс, — и в нашем селе появился слух, что «ходит около Оренбурха и в протчих местах» некий человек, «называется царем Петром Федоровичем, и при нем многое число войска», и он-де «делает крестьянам от помещиков волность», и как «от платежа подушных денег, так и от рекруцкой отдачи увольняет на двенатцеть лет», чему как он, Фирс, «так и все вотчины крестьяня поверя, и с радостию ожидали приходу ево (Пугачева) к ним, чтоб чрез него освободиться от платежа подушных денег и не быть в повиновении помещику».27 Вера в законность и справедливость провозглашенных новоявленным «императором Петром- Третьим» — Пугачевым лозунгов, отвечавших самым сокровенным чаяниям крепостного крестьянства, стала идейным лейтмотивом последующих действий Фирса Иванова и многих его земляков, примкнувших к восстанию.
Во второй половине июля 1774 г., вскоре после выхода основных сил повстанческого войска Пугачева на правобережье Волги, один из авангардных его отрядов, возглавлявшийся атаманом из яицких казаков И. Т. Фалковым, вступил в село Сурали. Тут повстанцы, собрав на сельский сход местных крестьян, объявили, что всем им «по повелению государя Петра Федоровича» дарована воля, а потому «помещика своего слушать не велели», сказали, чтобы в течение 12 лет они подушной подати не платили, оброчной подати не исполняли, молодых своих парней в рекруты не отдавали. Услышав столь желанные для них вести, крестьяне тотчас же отказались от повиновения прежней власти и объявили пугачевцам, что обязуются им «быть во всякой верности», а что касается Фирса Иванова, то он одним из первых «самоохотно пошел к ним
ка. Саранск, 1949. С. 117 —118; Крестьянская война в России в 1773 — 1775 годах. Восстание Пугачева. Л., 1970. Т. 3. С. 180, 205, 227, 236.
27 РГАДА, ф. 1274, Д. 181, л. 237.
в службу в казаки». Отряд атамана Фалкова, у которого стал служить Фирс Иванов, разъезжал по окрестным селениям (Мочкажарово, Тазино, Березники и др.)» где «все крестьяне встречали их (повстанцев) с хлебом и солью», а услышав от Фалкова о манифестах «Петра Третьего», освободивших народ от крепостной неволи, кланялись атаману в ноги и некоторые добровольно вступили в его отряд. При одобрении и участии крестьян пугачевцы громили помещичьи усадьбы, захватывали и делили между собой господское имущество, расправлялись с помещиками и приказчиками. Отсюда Фалков повел свой отряд к Саранску, где и нашел повстанческое войско, стоявшее лагерем в лугах под городом. Там, явившись к Пугачеву, Фалков доложил ему о своих действиях, «объявил обо всех произшествиях». Фирсу Иванову удалось увидеть там самого «Петра Третьего», «ходящего по лагерю, токмо он к нему не подходил и ничего с ним не говорил». Ничего царственного во внешнем облике этого человека, он, Фирс, не приметил, а потому и подумал, что это был «не государь», а всего лишь казак. От Саранска отряд Фалкова в составе войска Пугачева проделал поход к Пензе, которая и капитулировала 1 августа 1774 г. Еще до вступления в Пензу Пугачев назначил Фалкова командовать авангардом своего войска, поручив ему выступить к Петровску и далее к Саратову, чтобы подготовить условия для захвата этих городов, а при возможности и овладеть ими с хода, еще до прибытия основных сил. Три дня спустя отряд Фалкова, насчитывавший до семисот русских крестьян, татар и мордвы, приблизился к Петровску и послал к городу группу конных разведчиков.28
Оставив лагерь под Петровском, Фирс Иванов с тремя крестьянами-земляками направился в родные края, «к своим вотчинам». С его стороны это не было дезертирством из рядов восставших. Будучи человеком инициативным и властным, он стал тяготиться ролью рядового казака и ушел из отряда Фалкова «с тем намерением, чтоб, собрав шайку, быть самому атаманом». В последующих своих действиях Фирс Иванов руководствовался опытом, приобретенным им в дни пребывания в отряде Фалкова. В ходе двухмесячных скитаний по приволжским уездам Фирс Иванов, вступая в какое-либо селение со своим отрядом, созывал народ на сход, где, назвавшись казачьим атаманом и выдавая себя за посланца от «государя Петра Федоровича», объявлял крестьянам свободу от подданства помещикам и «льготу от государственных податей и по-
28 Там же, л 237 об —238 об
винностей», пропагандируя тем самым важнейшие лозунги пугачевских манифестов. После таких выступлений в каждом селении находились добровольцы, пополнявшие отряд Фирса Иванова. Исполняя требования и просьбы крестьян, а часто и по собственному почину пугачевцы громили помещичьи дома, захватывали господские пожитки и деньги, чинили расправу над неуспевшими сбежать дворянами. Основной зоной действий отряда Фирса Иванова являлся район так называемого Присурья, земли и селения Пензенского, Саранского, Алатыр-ского и Симбирского уездов вдоль верхнего и среднего течения реки Суры. При допросе Фирс Иванов назвал десятки при-сурских сел и деревень (Шерчис, Труево, Садом, Тазино, Бузаево, Дубровки, Березники, Алмас, Челдаево, Шуватово, Коржевки, Вешкайма, Зименки, Коноплянки, Чумакино, Сур-чаки, Серман, Лопуховка, Тюнар, Шкафт, Садовка и др.), в которых побывал его отряд в августе—начале октября 1774 г.29 Первое время он был хозяином положения в этом краю: главные силы карательной армии генерала П. И. Панина, преследующие войско Пугачева, ушли в погоню за ним на юг, к низовьям Волги, где и нанесли ему сокрушительное поражение в битве 25 августа под Черным Яром; что же касается находившихся в уездных и провинциальных городах Среднего Поволжья воинских гарнизонов, они были малолюдны и редко решались на дальние карательные экспедиции для усмирения мятежных очагов сопротивления. Да и не столь уж и опасался этих гарнизонных команд Фирс Иванов: будучи человеком неробкого десятка, он смело шел навстречу неприятелю и вступал с ним в бой. В первой половине августа он, получив весть о движении к селу Дубровки гарнизонной команды из Алатыря, отважился с сотней плохо вооруженных крестьян преградить ей дорогу и ввязался в бой, но его сопротивление было подавлено интенсивным ружейным огнем: «как оная команда стала по ним палить из ружей, то они, не устояв, побежали в лес». Это поражение не сломило решимости Фирса Иванова к продолжению борьбы. Обосновавшись в селе Березники, он собрал здесь своих людей, возвратившихся из лесов, пополнил отряд местными крестьянами, вооружил всех железными рогатинами, изготовленными кузнецами здешнего села. Отсюда он вознамерился отправиться на соединение к Пугачеву, узнав о том, что тот овладел Саратовом.30 От этого похода пришлось
29 Там же, л. 239—240 об.
Войско Пугачева штурмом взяло Саратов 6 августа 1774 г. и находилось в нем в течение четырех дней.
отказаться после неудачного исхода боя против неприятельской казачьей команды у деревни Аловой. Пару дней укрывался Фирс Иванов со своими людьми в окрестных лесах, а затем снова возобновил действия: укрепил отряд десятками крестьян, набранными в присурских деревнях, сумел обеспечить свое воинство не только холодным оружием, но и некоторым числом ружей, обзавелся даже двумя пушками. С этими силами он 21 августа подошел к городу Карсуну, в предместье которого посадские люди встретили его с хлебом и солью. По словам Фирса Иванова, казаки его отряда, «разбив питейный дом, вино брали безденежно», а содержавший этот кабак целовальник «пошел к нему добровольно в казаки». Здесь же повстанцы забрали у целовальника соляной лавки («соляной продажи») 400 рублей из казенной соляной суммы. Почти неделю удерживали повстанцы Карсун в своих руках.31
Известия об активизации действий повстанческих отрядов вблизи Симбирска, под Пензой и Саранском крайне тревожили генерал-майора князя П. М. Голицына, командира авангардных соединений карательной армии П. И. Панина.32 В самом конце августа Голицын рапортовал Панину, что им уже отданы распоряжения о спешной переброске из Казани в Симбирск армейских батальонов подполковника С. В. Неклюдова и полковника А. Ф. Обернибесова, которые должны обезопасить эти города Среднего Поволжья от покушений со стороны пугачевцев, а в случае необходимости оказать содействие симбирскому коменданту полковнику А. П. Рычкову,33 выступившему в поход против мятежников, захвативших город Карсун.34 Отправляя эти свои рапорты Панину, Голицын еще не знал того, что батальон Рычкова потерпел поражение в бою 27 августа 1774 г. под Карсуном.
Показание об этом бое содержится в протоколе допроса Фирса Иванова, сообщившего, что, узнав о приближении неприятеля к Карсуну, он, Фирс, вывел свой отряд, насчитывавший до трехсот крестьян и посадских людей-карсунцев, из города «в поле против оной команды, где и зделали сражение», на котором ту команду разбили, «и самого коменданта убили
31РГАДА, ф 1274, д 181, л 239—240 об
32 Рапорт П М Голицына П И Панину от 9 августа 1774 г // Пугачевщина М , Л , 1931 Т 3 С 286
33 Андрей Петрович Рынков (1740—1774), в мае 1774 г он по указу Военной коллегии был произведен в полковники и назначен комендантом гарнизона в Симбирске
34 Рапорты П М Голицына П И Панину от 29 и 30 августа 1774 г // Пугачевщина Т 3 С 306, РГАДА, ф 1274, д 174, л 365—366
досмерти, да и солдат человек с тридцать, а достальных пятьдесят человек взяли в полон, и все у них ружья, тесаки, также и порох отобрали, которых и держали под караулом».35
Сохранилось документальное свидетельство еще одного участника этого боя, прапорщика Андрея Федотьева. В рапорте, поданном 3 сентября 1774 г. в Симбирскую комендантскую канцелярию, он сообщил, что батальон Рычкова (свыше ста солдат-пехотинцев и до 150 кавалеристов-уланов, с одной пушкой) при подходе к Карсуну встретил выступивший против него из города многолюдный отряд мятежников. Рычков успел построить свою команду в батальон-каре, поставив в центре пехоту с пушкой, а с фронта и флангов — конницу. В самом начале боя, при первых ружейных выстрелах эта конница дрогнула, «пришла от страху в замешательство», и пугачевцы, воспользовавшись этим, «кинулися с немалым криком на оную» и обратили ее в бегство. Оставшаяся на месте пехота мужественно сопротивлялась, отбиваясь пушечными выстрелами и беглым ружейным огнем. Вскоре пугачевцы окружили оборонявшихся и усилили свой натиск. Солдаты попытались прорваться, бросившись в штыковую атаку, но были опрокинуты. В этой последней схватке на поле боя пали многие солдаты, в числе погибших были полковник Рычков и капитан Крыжин.36
О гибели полковника Андрея Рычкова Пушкин знал по воспоминанию его отца Петра Ивановича Рычкова. Рассказывая в рукописной хронике о своей встрече с Пугачевым в тюремной камере в Симбирске в октябре 1774 г., мемуарист поведал о том, как он попрекнул узника тем, что «я от него и от его сообщников совсем разорен, а тягчее всего, что лишился моего сына, бывшего в Симбирске комендантом и полковником, который убит недавно под пригородом37 на сражении с его сообщниками, то он ответствовал на сие, якобы все то делано без его ведома, ибо-де сообщники его, что ни похотели, то, не спрашиваясь его, сами делали» (IX, 355).
Фирсу Иванову недолго довелось торжествовать по поводу победы над симбирским гарнизоном. Уже на другой день, 28 августа 1774 г., подошедший к Карсуну батальон подполковника С. В. Неклюдова атаковал отряд Фирса Иванова,
35 РГАДА, ф. 1274, д. 181, л. 241.
36 Пугачевщина. Т. 3. С. 62—63. Аналогичные сведения о разгроме симбирского гарнизонного батальона и обстоятельствах гибели полковника А. П. Рычкова в бою под Карсуном содержатся в протоколе следственных показаний каптенармуса И. Саврасова (Дубровин Н. Ф. Пугачев и его сообщники. Т. 3. С. 286).
37 Речь идет о Карсуне, который имел статус пригорода, приписанного к Симбирску, хотя и находился от него в 95 верстах.
по словам которого, его люди, «хотя и чинили супротивле-ние» неприятелю, однако были наголову разбиты, «частию погибли в бою, а частию разбежались». Самому Фирсу с четырьмя верными сотоварищами удалось уйти от преследования. На время он затаился с ними в глухих лесах в низовьях Суры, но вскоре к нему стали сходиться беглецы из его отряда, разгромленного в бою под Карсуном, а также крестьяне из окрестных деревень, и он снова развернул партизанские действия в Присурье.38 На борьбу с ним командование карательных войск отрядило конные команды донских казаков, армейских гусар и драгун из Нарвского полка полковника И. А. Татищева, расквартированного в Саранске, и из батальона полковника А. Ф. Обернибесова, охранявшего Симбирск. В целях воздействия на Фирса Иванова по предписанию властей были репрессированы его родственники: арестованы и отконвоированы в Симбирск его мать, братья, дяди, тетки, двоюродные братья и другие свойственники, всего 15 человек, которые содержались в тюремном остроге в качестве заложников и использовались на тяжелых городских работах.39
В самом начале октября 1774 г. Фирс Иванов с отрядом из сорока крестьян направился к селу Шкафты, чтобы напасть на находившийся там винокуренный завод графа А. П. Шувалова, перебить заводских приказчиков, завладеть казной и съестными припасами. Но в пяти верстах от этого села он натолкнулся на донскую казачью команду сотника Д. Птахина, вступил с ним в бой и потерпел неудачу. Отряд Фирса Иванова был рассеян, сам он с полутора десятком оставшихся с ним людей бежал к низовьям Суры, где в течение недели бродил по лесам, получая пропитание от крестьян ближних деревень.40 В рапорте, посланном к генералу П. И. Панину 14 октября 1774 г., сотник Д.Птахин доносил, что он усиленно вел преследование и розыск отряда Фирса Иванова «по всей окружности здесь в лесах и в разных жительствах денно и ночно, почти без отдыху», и наконец настиг его 10 октября у села Чумакина (в низовьях Суры, в 200 верстах от села Шкафты), где, окружив его, «хотя и немалое время руженою пальбою с ним дрался», но, сломив отчаянное сопротивление, «как самого атамана, так и протчих партизанов, всего девять человек, взял в плен и отконвоировал их на винокуренный завод в село Шкафты, откуда и намерен доставить их в Сим-
38 РГАДА, ф 1274, д 181, л 241—241 об
39 Там же, л 52—53 об
40Там же, л 241 об —242
бирск».41 Рапорт такого же содержания Птахин направил и генерал-поручику А. В. Суворову,42 который с начала сентября 1774 г. вступил в командование авангардными соединениями карательной армии Панина.
Первым узнав об аресте Фирса Иванова и его соратников, полковник И. А. Татищев отрядил из своего полка прапорщика Д. Брунова с командой из 30 улан и драгун, предписав ему забрать этих пленников у сотника Птахина и доставить их в Саранск, в местную воеводскую канцелярию. Исполняя ордер Татищева, прапорщик Брунов 16 октября забрал пленников и в тот же день отправился с ними в Саранск.43 А тем временем Птахин послал Панину новый рапорт, в котором пожаловался на Брунова: он «почти силою» забрал у него Фирса Иванова и других пленных и не дал возможности ему, Птахину, отконвоировать этих пугачевцев в Симбирск, в штаб-квартиру Панина. Жалоба Птахина вызвала немедленную реакцию Панина: ордером от 25 октября он сделал выговор полковнику Татищеву и предписал ему «с поспешением и за надлежащим конвоем отправить сюда, ко мне» в Симбирск Фирса Иванова и его сообщников, включив в состав конвойной команды сотника Птахина и его казаков.44 Рапортом от 29 октября Татищев известил Панина, что начавшееся было следствие в Саранской воеводской канцелярии над Фирсом Ивановым и девятью его сообщниками прервано и они под конвоем сводной команды прапорщика Брунова и сотника Птахина отправлены в Симбирск.45 Их доставили в Симбирск 4 ноября, где они в тот же день были допрошены в штаб-квартире Панина чиновниками походной его канцелярии, надворным советником Т. И. Чонжиным и секретарем А. Логиновым. Руководствуясь указанием Панина, следователи при допросе Фирса Иванова пытались добиться от него откровенных показаний по двум пунктам: 1) «Имел ли он кого себе сообщников из чиновных людей?»; 2) «Где и у кого именно оставлены им на збережение знатная сумма денег и вещей, захваченных им при разбоях и грабежах?». На это он ответил, что «никогда и ни в каком сообществе из чиновных людей никого не имел», а что касается добытых им денежных сумм, то 500 рублей из них он отдал на сохранение какому-то писарю из Карсуна, о чем знает
41 Пугачевщина. М.; Л., 1929. Т. 2. С. 366—367.
42 РГАДА, ф. 1274, Д. 181, л. 230—230 об.
43 Там же, л. 231—231 об., 233—233 об.
44 Там же, л. 232—232 об.
45 Там же, л. 236—236 об.
сотский староста того города С. Герасимов; 150 рублей отдал он, Фирс, своему отцу; 50 рублей серебром и полуимпериал46 отобрал у него при аресте сотник Потехин; помимо того, большое количество денег в медной монете он раздавал крестьянам «в рассуждении того, чтоб они охотнее шли» в службу к нему и всем бы его «делам последовали».47
Ордером от 5 ноября Панин возложил последующее производство следствия над Фирсом Ивановым на Симбирскую провинциальную канцелярию, предписав ей установить: «самая ль истина» содержалась в его показаниях на допросе 4 ноября и «не откроится ль чего важного» при новых допросах и в особенности по части выявления каких-либо его сообщников «из числа чиновных людей»; следует также выпытать показания о тайных его пособниках, укрывающих захваченные им деньги и иные ценности. При производстве допросов Панин разрешил применять пытки. По завершении следствия провинциальная канцелярия должна была представить Панину обобщенный экстракт из протоколов допросов, включив в него свое мнение относительно меры наказания подследственного. Не забыл Панин коснуться в своем ордере и условий содержания Фирса Иванова в тюремном остроге: «сверх наложенных на него оков, при-
О АО
ковать его цепью к стене и иметь за ним крепкии присмотр».
Рассматривая захват в плен Фирса Иванова как крупный успех своего войска, Панин решил поделиться этой новостью с Екатериной II. Во всеподданнейшем донесении от 10 ноября 1774 г. он поведал императрице, что атаман Фирс Иванов, тот самый, который захватил город Карсун, в бою под этим городом нанес поражение симбирскому гарнизонному батальону, убив при этом полковника Андрея Рычкова, и в течение нескольких месяцев «здешний край в ужас приводил», наконец-то «на сих днях с девятью оставшихся своих разбойников пойман» и передан в здешнюю Симбирскую провинциальную канцелярию, где будут произведены ему «окончательные расспросы». Но еще до завершения этого дознания Панин вынес смертный приговор Фирсу Иванову: «по окончании следствия и получит он по государственным законам заслуженную себе/ кару на карсунской площади, а (отрубленная) голова отошлет-
49
ся на место его рождения».
46 Полуимпериал — золотая монета, ценою примерно в 5 рублей серебром (в зависимости от текущего курса)
4? РГАДА, ф 1274, д 181, л 242 об
48Там же, л 243
49 Сборник Имп Русского исторического общества Т 6 С 187
20 ноября 1774 г. Симбирская провинциальная канцелярия представила Панину экстракт следствия по делу Фирса Иванова. В нем сообщалось, что подследственный допрашивался дважды, 6 и 12 ноября, и оба раза с применением пыток, но ничего нового, сверх того, что он ранее поведал на допросе 4 ноября, не показал. Производить еще один допрос следователи не сочли возможным «за слабостию ево, Иванова», опасаясь того, что во время пристрастного допроса он может и умереть, избегнув тем самым ожидавшей его публичной казни. А по мнению провинциальной канцелярии, опирающемуся на соответствующие статьи Соборного Уложения 1649 г. и артикулы Воинского устава 1716 г., его надлежало наказать смертной казнью: «четвертовать, а тело его положить на колесо».30
Свою «окончательную резолюцию» относительно приговора Фирсу Иванову Панин изложил в так называемом «предложении» Симбирской провинциальной канцелярии от 29 ноября 1774 г., предписав публично казнить его на городской площади в Карсуне, «где главное злодейство его оказано», и там, на плахе, «отрубить прежде руку и ногу, а потом голову, и мерской ево труп положить на колесо, а голову, руку и ногу взоткнуть на колья; куда на сию кару ево из Синбирска и отправить». Распорядился Панин и об отправлении останков казненного Фирса Иванова на его родину, в село Сурали Саранского уезда, и там установить колья с взоткнутыми на них останками Фирса, головой, рукой и ногой, возле сооруженных там знаков кары (виселица, глаголь, колесо), которыми по предписаниям Панина были отмечены мятежные селения.51 Фирс Иванов был казнен в начале декабря 1774 г., тогда же подверглись жестокой телесной экзекуции другие пленные пугачевцы — соратники казненного атамана.
Упоминание о Фирсе Иванове имеется в эпистолярном наследии Пушкина. При его встрече в Москве осенью 1834 г. с Александром Ивановичем Тургеневым речь зашла о прошлом Симбирска, о Разине и Пугачеве. Тургенев, принадлежавший, кстати говоря, к симбирскому дворянству и владевший в том краю старинным родовым поместьем под Алатырем, запечатлел тему беседы с Пушкиным в дневниковой записи от 9 сентября: «Слушал несколько страниц (из) Пугачева.52 Много любопытного и оригинального. (Я доставил ему удовольствие), сказав, что П(ушкин) расшевелил душу мою, за-
50 РГАДА, ф 1274, д 181, л 258—262 об
51 Там же, л 263—263 об
52 Речь идет о рукописи «Истории Пугачева»
снувшую в степях Башкирии. (Симбирск) всегда имел для меня историческую прелесть. (Он устоял) против Пуг(ачева) и Разина».'3 Вернувшись к себе, Пушкин в тот же день отправил Тургеневу письмо, в котором указал на высказанное тем неверное утверждение, что Симбирск будто бы осаждался Пугачевым. «Симбирск осажден был не им, а одним из его сообщников, по прозвищу Фирска» (XV, 189). Нельзя не сказать о неточности, допущенной в данном случае самим Пушкиным. Симбирск в действительности не был осажден Фирсом Ивановым, этот атаман действовал в Карсуне, который находился, как было сказано выше, в 95 верстах от Симбирска.
В бумагах Пушкина хранится запись предания, несомненно симбирского происхождения: «Когда Пугачев сидел на Монетном дворе, праздные москвичи между обедом и вечером заезжали на него поглядеть, подхватить какое-нибудь от него слово, которое спешили потом развозить по городу. Однажды сидел он задумавшись. Посетители молча окружали его, ожидая, чтобы он заговорил. Пугачев сказал: „Известно по преданиям, что Петр I, во время Персидского похода услыша, что могила Стеньки Разина находилась невдалеке, нарочно к ней поехал и велел разметать курган, дабы увидеть хоть кости славного бунтовщика! — Вот какова наша слава!". Всем известно, что Разин был четвертован и сожжен в Москве. Тем не менее сказка замечательна, особенно в устах Пугачева.
В другой раз некто симбирский дворянин, бежавший от него (Пугачева), приехал на него посмотреть и, видя его крепко привинченного на цепи, стал осыпать его укоризнами. ** был очень дурен лицом, к тому же и без носу. Пугачев, на него посмотрев, сказал: „Правда, много я перевешал вашей братии, но такой гнусной образины, признаюсь, не видывал"». Под текстом этой записи проставлена дата: «6 октября
1834 г.»."
53 Гил асльсон М И Пушкин в дневниках А И Тургенева 1831—1834 годов // Русская литература 1964 № 1 С 129
54 Двумя звездочками Пушкин обозначил некоего дворянина, не решившись из деликатности, может быть, назвать его фамилию
ээ В «большом» академическом 17-томном издании сочинений Пушкина это предание напечатано в сокращенной редакции (XII, 164), в нем не воспроизведены имеющиеся в черновом автографе слова, вычеркнутые по цензурным соображениям самим Пушкиным в тексте, где речь идет о том, как Петр I, подъехав к месту захоронения Степана Разина, велел разметать курган, Пушкин вычеркнул слова «дабы увидеть хоть кости славного бунтовщика' — Вот какова наша слава» (Оксман Ю Г От «Капитанской дочки» к «Запискам охотника» С 127)
Литературовед Ю. Г. Оксман, впервые опубликовавший полный текст этой записи, высказал предположение, что данное предание о Пугачеве Пушкин услыхал, возможно, от поэта Ивана Ивановича Дмитриева (1760—1837) в дни его пребывания в Петербурге летом 1833 г., «но записал только год или полтора спустя».56 Следует, однако, в порядке уточнения сказать, что предание это Пушкин мог услышать от Дмитриева в Москве (где тот постоянно проживал) осенью 1834 г. Точно известно, что в том году Пушкин при возвращении из Болдина в Петербург останавливался в Москве, где и пробыл полную неделю, с 4 по И октября.57 В хронологические рамки этой недели как раз и укладывается указанная Пушкиным дата записи предания — 6 октября 1834 г.! Будучи современником пугачевского восстания, Дмитриев поделился с Пушкиным своими устными воспоминаниями о людях и событиях того времени; рассказы эти нашли отображение в рукописных заготовках Пушкина к «Истории Пугачева» и к «Замечаниям о бунте» (IX, 410, 460, 476—477, 497—498). Дмитриев был очевидцем казни Пугачева и ближайших его сподвижников на Болотной площади в Москве 10 января 1775 г. и подробно описал это событие в своих воспоминаниях. С разрешения мемуариста Пушкин воспользовался этими страницами его неизданных записок,58 положив их в основу рассказа о казни вожаков восстания в восьмой главе «Истории Пугачева», и полностью воспроизвел в примечаниях к ней соответствующий отрывок из рукописи воспоминаний Дмитриева (IX, 79—80, 147— 148). Вполне вероятно, что Дмитриев и был именно тем собеседником, со слов которого Пушкин записал красочное предание о пребывании Пугачева в тюремном заключении в здании Монетного двора в Москве, а также об убийственно-саркастической реплике Емельяна Ивановича в ответ на укоризны со стороны некоего обезображенного симбирского дворянина. (Следует, кстати, сказать, что молва об этом дворянине могла быть известна Дмитриеву, поскольку сам он был уроженцем Симбирского края, хорошо знал своих земляков-дворян и примечательные события местной истории и современной ему жизни).
56 Оксман Ю. Г. 1) Пушкин в работе над «Историей Пугачева» // Литературное наследство М , Л , 1934 Т 16/18 С 435, 2) От «Капитанской дочки» к «Запискам охотника» С 85
57 См комментарий Н Н Петруниной к изданию Пушкин Письма последних лет 1834—1837 Л, 1969 С 246—247
58 Эти записки впервые были опубликованы в 1866 г Дмитриев И И Взгляд на мою жизнь М , 1866
Стоит, пожалуй, сказать еще об одном симбирянине, который мог бы, встретившись и беседуя с Пушкиным осенью 1834 г., сообщить ему предание о Пугачеве в дни его тюремного заточения на Монетном дворе. Имеется в виду уже знакомый читателю Александр Михайлович Языков. Это он 26 сентября 1834 г. заехал в село Болдино к Пушкину, о чем тот сообщил в письме от того дня поэту Н. М. Языкову: «Я был обрадован в моем уединении приездом Александра Михайловича, который, к сожалению, пробыл у меня (всего лишь) несколько часов». Они провели их, «разговаривая о различных предметах» (XV, 194—195). В ходе беседы затрагивалась и «пугачевская» тема. В письме к В. Д. Комовскому Александр Языков сообщил, что при встрече в Болдине Пушкин показывал ему «Историю Пугачева»,59 «несколько сказок в стихах, в роде Ершова, и историю рода Пушкиных».60 Как знать, может быть, Александр Языков и вспомнил при этой встрече старинное симбирское предание о Пугачеве и поведал о нем Пушкину, а тот несколько дней спустя записал его в своей рабочей тетради?
В рассматриваемом предании примечательна фигура безымянного симбирского дворянина, которого Пугачев обозвал «гнусною образиной». В поисках параллельных свидетельств о таком именно симбирском дворянине (допуская, что он существовал в действительности) были просмотрены другие мемуарные и документальные источники, однако ничего подобного в них не обнаружилось. Нельзя не сказать, впрочем, о некоем весьма отдаленном подобии такого же персонажа и, кстати говоря, симбирского дворянина, фигурирующего в воспоминаниях Констанции Ивановны Коротковой (1820—1900). В юные ее годы Короткова (урожденная Габленц) была очевидицей пребывания Пушкина в Симбирске и даже танцевала с ним в губернаторском доме. Вспоминая эти события, она поведала, что Пушкин, приезжавший в Симбирск «за разысканием материалов для своей „Истории Пугачевского бунта", конечно, к своему удовольствию, мог их найти немало, потому что и я помню в Симбирске еще живых свидетелей этого бунта: в самом Симбирске жил 80-83-летний маленький, невзрачный старичок Шувалов (имевший тогда восемь дочерей и одного сына), в доме которого я часто бывала. Я помню
39 Речь идет о черновой рукописи «Истории Пугачева», в то время как переписанный писарем беловой ее экземпляр находился с 3 июля 1834 г. на печатании в типографии.
60 Садовников Д. Н. Отзывы современников о Пушкине. С. 539.
хорошо, что он дома всегда был одет в красный халат, подпоясанный шнурком или просто веревочкой. Мы, бывало, усядемся на скамеечке у его ног и слушаем его рассказы про старое время, про Пугачева, у которого он был форейтором. Шувалов удостоился такой чести, вместо того, чтобы быть убитым с прочими помещиками, за то только, что показался Пугачеву чрез меру плюгавым. Шувалову тогда было всего шестнадцать лет от роду. К этому-то пугачевскому форейтору, как я тогда слышала, сделал свой визит Пушкин, очевидно желая послушать его рассказы о Пугачеве».61
Наблюдаются, как видно, некоторые черты сходства между двумя персонажами рассматриваемых преданий: тем, что назван в пушкинской записи, и тем, о котором идет речь в рассказе Коротковой, — оба этих персонажа по их сословному статусу и землячеству — симбирские дворяне; оба имели неприглядные, отталкивающие обличья (один из них выглядел как «гнусная образина», другой и в юные его годы был «чрез меру плюгавым»); оба они в той или иной степени пострадали от нашествия отрядов Пугачева на Симбирский край. Но отмеченные черты сходства явно недостаточны для бесспорной идентификации этих персонажей. Следует указать на неточности и спорные моменты, содержащиеся в воспоминаниях Коротковой. Сомнительно ее утверждение о том, что дворянин Шувалов был форейтором у Пугачева. В таких должностях при нем состояли отборные и преданные ему яицкие казаки, служившие в рядах его личной охраны, известной под названием «гвардия». Вряд ли соответствует действительности показание Коротковой, будто бы Пушкин нанес визит Шувалову, чтобы «послушать его рассказы о Пугачеве». Известно, что Пушкин проявлял большой интерес к сведениям о тех немногих представителях дворянства, которые по собственной ли их воле, либо же по принуждению оказывались в повстанческом лагере и служили у Пугачева (на этом, кстати говоря, построена одна из сюжетных линий «Капитанской дочки»). Если бы Пушкин и на самом деле встречался и беседовал с Шуваловым (если такой человек существовал в действительности), это наверняка оставило бы след в путевых заметках поэта, в его дорожной записной книжке, но такого рода записей там не имеется.
61 Воспоминания К И Коротковой цитируются по комментариям к изданию А С Пушкин Письма к жене Л , 1986 С 143 Впервые эти воспоминания были опубликованы в 1901 г Лебедев Д А С Пушкин и симбирские старожилы // Московские ведомости 1901 3 сеит
7 Временник Пушкинской комиссии 193
Предания о «пугачевщине», услышанные Пушкиным от И. И. Дмитриева, братьев А. М., Н. М. и П. М. Языковых, А. И. Тургенева и других, оставшихся неизвестными нам собеседников в дни поездки осенью 1833 г. по Симбирской губернии, были использованы наряду с документальными и мемуарными источниками в тексте заключительной главы «Истории Пугачева». Как художник Пушкин высоко ценил предания за своеобразие их содержания: отступая Только в отдельных частностях от достоверного изображения* йсторических событий и деятелей, предания в то же время отображали эти реалии прошлого в поэтической интерпретации (порою в виде легенд). Эту особенность содержания преданий (симбирских в том числе) Пушкин творчески использовал в «Капитанской дочке» при построении образа Пугачева, изобразив его человеком неиссякаемой энергии, бесстрашия, находчивости и удали, с ясным, острым и хитрым умом, с выразительно-емкой и острой речью, украшенной пословицами, прибаутками, лукавыми намеками и иносказаниями.
Р. В. Овчинников
ДВЕ ВСТРЕЧИ В ЦАРСКОСЕЛЬСКОМ ПАРКЕ
К истолкованию финала романа А. С. Пушкина «Капитанская дочка»
1
Последняя, XIV глава «Капитанской дочки» носит название «Суд» и по своему содержанию, как известно, делится на две неравные части. Главный герой романа, привлекаемый к суду офицер Петр Гринев, повествует о ходе допросов в казанской следственной комиссии и прерывает свой рассказ в момент нерадостный: ему не удалось опровергнуть лживые показания своего соперника Швабрина. Герой-рассказчик отведен в тюрьму и более к допросу не требуется. Читатель должен понять, что следствие завершено, Гринев не оправдался; его ждут суд и наказание.
Этим, собственно, заканчивается не только первая, меньшая часть XIV главы, но и весь роман в форме повествования от первого лица. До сих пор читатель видел героев, события, пейзажи и т. д. только глазами рассказчика, т. е. Петра Гринева. Теперь же Гринев из очевидца превращается в носителя семейного предания.
194
© В. С. Листов. 2002
