CC BY
26
УДК 821.161.1
СИБИРЯК ВАСИЛИЙ КОЛОХМАТОВ А.В.Кошелев VASSILY KOLOKHMATOV FROM SIBERIA A.V.Koshelev
Гуманитарный институт НовГУ, Anatoly.Koshelev@yandex.ru
В статье рассмотрен вопрос об авторе книги «Тысячелетие России 862-1862 гг. в Новгороде» (Новгород, 1863). Ключевые слова: Новгород, Тысячелетие России
The question of this article is the problem of the author of the book "Millenium of Russia 862-1862 in Novgorod" (Novgorod,
1863).
Keywords: Novgorod, Millenium of Russia
Торжества, посвященные тысячелетнему юбилею России, проходили в 1862 году по всей России. В некоторых провинциальных городах празднование приобретало особый колорит. «Недавно Государство Российское праздновало тысячелетие своего существования, — сообщал корреспондент «Отечественных записок». — В Новгороде был открыт устроенный по сему случаю памятник и происходили разные торжества. В Петербурге были даровые спектакли и «на-родный» праздник на Царицыном лугу, а вечером город был великолепно иллюминован. В Мышкине пили " доровье тысячелетия"» [1].
Отзываясь на сообщение о «торжествующих мышкинцах», Д.Д.Минаев не без издевки писал: «Ув-
лечение россиян в этот день (8 сентября — А.К.) про -стиралось до того, что переходило даже границы здравого смысла, а за этой границей начинается, сколько мне известно, область самого высокого лиризма. Посмотрите, например, какие вести доносятся из провинции. «Ярославские губернские ведомости» говорят, что они получили письмо из Мышкина, в котором сообщают, что мышкинцы, празднуя день тысячелетия России, в пылу благородного чувства пили... за здоровье тысячелетия. Какой-нибудь завзятый метафизик увидит в этом нелепость, на том основании, что «тысячелетие» есть только идея, а не какое-нибудь существо, или насекомое, за здравие которого можно предлагать тосты, что такой тост так
же возможен, как возможно предположение, что у тысячелетия расстроился желудок или сделался припадок лунатизма. Но кто ж станет делать такие риторические придирки, кто будет винить бессравненных мышкинцев (а такими мышкинцами наполнена вся Россия) за проявление их высокого лиризма?» [2]. Для жителей ярославской глубинки (как и для всей провинциальной России) праздник обернулся лишь очередным поводом для возлияний, при этом обыватели вряд ли задумались об истинном значении события.
Такой взгляд на провинцию оказывается предельно упрощенным. Речь в нашем сообщении пойдет об одной книге, описывающей торжества и изданной в Новгороде год спустя после праздника, в 1863 году.
На одном из заседаний совета по культуре Новгородской области, которое состоялось весной 2012 года, участникам была презентована книга «Тысячелетие России 862-1862 г. в Новгороде», изданная в память о юбилейном торжестве [см.: 3]. Переиздание ее, осуществленное областной научной библиотекой, было связано с празднованием 1150-летнего юбилея России; об этом заявлено и в краткой аннотации: «В преддверии празднования <...> Новгородская областная научная библиотека решила выпустить репринт брошюры, хранящейся в фонде библиотеки. Брошюра давно стала библиографической редкостью, и ее репринтное издание станет символическим подарком к празднику государственности 2012 года». Этот «символический подарок» получился несколько двусмысленным.
Автор брошюры, назвавшийся «сибиряком Василием Колохматовым», в то же время никак не отделяет себя от местных обывателей: «Мы, жители Новгорода, перечитали все, что только было высказываемо о торжестве печатно еще задолго до торжества и после оного, все были так сильно заинтересованы этим событием, что ежедневно спрашивали у получающих и читающих газеты и журналы: нет ли чего-либо о нашем празднике? — Правда, многое высказано, но высказано не нами, вне Новгорода. Мы первые должны были заявить восторг наш перед целою Рос-сиею; мы-то остались последними. Теперь, по пословице, лучше поздно, нежели никогда — принимаемся пополнить те пробелы, которые допущены во многих статьях газет. Мы хотим передать все событие, от приготовления к нему до счастливого окончания, со всеми подробностями, недоступными для поверхностного наблюдателя» (С. 2).
Большая часть книги посвящена не трем дням (8-10 сентября), когда Новгород посетил Александр II; в это время произошли основные события праздника (апофеозом его стало открытие микешинского памятника). События этих дней были неоднократно описаны до Колохматова. Автор остановился на «приготовлениях» к празднику (главное внимание в этом разделе книги уделено масштабным ремонтным работам в городе). Следующий за ним раздел посвящен «предпразднованию»: в нем описаны события первых сентябрьских дней, когда в Софийском Соборе был открыт новый придел во имя князя Владимира
Ярославовича, который заложил храм (2 сентября), приезд некоторых представителей царской фамилии (3 сентября) и их знакомство с городом. Заключительная часть книги посвящена описанию событий, которые произошли в Новгороде после отъезда Александра II, когда в городе осталась семья его брата, великого князя Николая Николаевича.
На первый взгляд, брошюра новгородского автора укладывается в традицию составления провинциальных приветственных произведений, посвященных визитам в глубинку царственных особ. Автором книги был именно новгородец, не скрывающим, на первый взгляд, своих патриотических чувств. В этом отношении странным оказывается указание — «Сибиряк Василий Колохматов». Современная исследовательница, отметив это явное несоответствие, склонна характеризовать это обозначение принадлежности автора к Зауралью не более как редакторскую ошибку: «Брошюра явно носила заказной характер, и в исполнении ее видны следы поспешности: на обложке книги автор назван сибиряком, тогда как в тексте он идентифицировал себя с новгородцами.» [4].
Имя Колохматова не упоминается ни в словарях русских писателей XIX века, ни в «Памятных книжках Новгородской губернии» годов, близких к составлению книги. Это тем более странно, поскольку из содержания книги (в ней прослежен каждый шаг Александра II в Новгороде и окрестностях) очевидно, что этот Колохматов был, по всей видимости, членом делегации местных жителей, которые занимались приемом высоких гостей. Причем принадлежал к привилегированному классу: не случайно он во время праздника разместился, по собственным словам, на трибунах, специально построенных в кремле, а туда допускались только дворяне.
Вопрос о личности автора, который, кажется, скрылся под псевдонимом, нуждается в дальнейшем изучении. В данном случае важнее другое: почему составитель счел возможным сначала отвергнуть свое новгородское происхождение, а потом — подчеркнуть его?
Говоря о «нас» («Мы, жители Новгорода» и т.д.), Колохматов избегал употребления слова «новгородцы» (заменяя его «жителями», «гражданами», «населением Новгорода» и т.д.). О «новгородцах» он написал только однажды (если не считать употребление этого слова в речах героев книги), когда попытался осмыслить значение этого праздника для России. «Богоугодные приюты сирых-юных и престарелых; везде является (Александр II — А.К.) просто, отечески, без подобающих встреч и приемов. Засим угощает<ся> хлебом-солью собственно новгородцев, купцов.» (С. 68). Важно, кажется, не то, что новгородцами названы местные купцы, а общий контекст отрывка: «... это пребывание царя-семьянина в своей семье русской — Новгороде, это благоговейное христианское поклонение Его и всего августейшего семейства — святыне новгородской, имело нравственное влияние и оставило глубоко религиозное воспоминание, которое и теперь без благоговейного восторга никто вспомнить не может; оно долго, долго —
может быть, несколько поколений будет изустно переходить к потомству, пока сделается достоянием истории» (там же). Именно в единении народа видит значение праздника автор. В «семейном» (т.е. основанном на кровном родстве) смысле им употреблены и «новгородцы». Заслуга Александра II, устроителя праздника, в том и состоит, что он попытался в новгородцах и — шире — в русских людях разбудить их национальную основу, основанную на православной вере и убеждении в монархической природе государства. Но это кровное единение было только моментом, который совпал со временем приезда императора в Новгород.
Характерны воспоминания Д.Н.Толстого, который в 1862 г. занимал пост директора Департамента полиции исполнительной. Толстой был командирован в Новгород для подготовки встречи Александра II. В своих воспоминаниях он писал о внезапной смене настроения новгородских чиновников, увидевших корабль, на котором находился император: «Валуев опасался, что прием государя от дворянства будет несимпатичен; ему хотелось, напротив, при всяком случае примирять сословия с правительством. Он поручил мне действовать в этом смысле и по возможности направить новгородское общественное мнение.
Новгородское дворянство, как известно, приняло Государя с восторгом, дало в честь его велико -лепный бал и поднесло адрес, дышущий самыми верноподданническими чувствами. Нужно знать, однако же, что накануне приезда Государя это самое дворянство, собравшись в зале благородного клуба, положило не давать бала; но я не припишу себе последовавшей перемены, нет; она произошла, во-первых, от того глубокого чувства любви и преданности к монарху, которое, благодаря Бога, еще доселе твердо коренится в душе всего русского дворянства, и, во-вторых, от той обаятельной симпатичности, которою обладает Государь. О нем можно сказать словами Цезаря: Пришел, увидел, победил!
Я не забуду самой первой встречи Государя на пристани Волхова, куда должен был пристать пароход высокого гостя. <...> Дворяне, по-видимому, были верны одушевлявшему их накануне чувству; по крайней мере, многие сверх мундиров были задрапированы фантастическими плащами и вместо форменных шляп имели на головах какие-то диковинные шапки. Их телодвижения, позы, словом, все выражало недовольных и как бы сознающих свою самостоятельность <...> По мере приближения парохода лица их оживлялись; на них выражалось не одно простое любопытство; нет, в глазах виднелась любовь. Многие, смотря на пароход, крестились, и крестились не из трусости; всеми овладело чувство любви, радости, восторга!» [5]. Кажется, нельзя переоценивать чувство, которое вдруг поразило провинциальных чиновников. В своей книге Колохматов попытался уточнить природу этого восторга.
По ходу повествования автор трижды возвращается к новгородскому мещанину Ивану Михайловичу Бархоткину. В первый раз он обратил на себя внимание 5 сентября, когда великая княгиня Алек-
сандра Петровна, жена Николая Николаевича, посетила новгородские торговые ряды. К ней подошел Бархоткин, и, поднесши букет, «был допущен к руке» (С. 12). Во второй раз, 8 сентября, он подошел к Александру II в тот момент, когда тот «отведал» щей на обеде, устроенном новгородским купечеством для солдат в Кремле. «Тут один из наблюдателей при столах, гражданин, высказал неожиданно экспромтом чистосердечную, задушевно русскую преданность и увлечение — тогда, когда Государь к столу, где этот оригинальный гражданин стоял, попробовал щи и спросил солдат: «Хороши ли щи?» — очень хороши, Ваше Величество, был ответ, — в это время он вынимает новый шелковый платок и подает Его Величеству: «Удостой, пресветлый великий Государь, моим платочком утереться!» Государь милостиво взглянул, улыбнулся, принял платок, утерся и отдал обратно. <...> Их Величества милостиво допустили его оба к руке; а Государь изволил спросить: «Чего ты хочешь?» — Ничего не желаю! — был ответ, — я совершенно счастлив! Мне ничего не надо, — на что Его Величество весьма приветливо изволил сказать: "Благодарю, благодарю тебя, братец!" и пошел далее» (С. 37).
В обширном примечании о «гражданине» Бар-хоткине автор, со слов последнего, сообщил о «неизреченной духовной радости», в которой тот находился «пред Их Пресветлые Царские очи». Он несколько раз пытался проникнуть к царю, чтобы лично вручить ему подарки, но всякий раз неудачно. «Не живой ли это пример истинно русской, бескорыстной и беспредельной преданности русского человека своему Государю? И этими примерами, и этими Бархоткиными богата еще русская православная земля. Вот где сила и могущество несокрушимые!» (С. 39, примечание) — воскликнул Колохматов, описывая столь глубокие чувства новгородского мещанина.
Преувеличенный пафос окончательно пропал после следующего фрагмента, когда Бархоткин 12 сентября встретился с великим князем Николаем Николаевичем и его женой в часовне Чудного Креста (она находилась у моста через Волхов со стороны Детинца). «"Он поклонился им в ноги, но Великий Князь изволил заметить: «не кланяйся, это грех, братец!"». Бархоткин встал и попросил приложиться к руке Николая Николаевича и его жены: «Великая Княгиня милостиво допустила его к руке, а Великий Князь не дал руки, но сказал очень приветливо: "не следует"» (С. 75).
Этот герой появился в «праздничной» литературе не в первый раз. Ср., например, эпизод о новгородском мещанине в официальных «Санкт-Петербургских ведомостях»: «. несмотря на цепь часовых, не допускавших народ тесниться к столам, каким-то образом прорвался один парень в синем кафтане и упал на колени перед Государем. Государь остановился. Парень упал ниц и поцеловал ноги Императору, потом также поцеловал ноги Государыне Императрице.
— Теперь мне больше ничего не надо! — сказал он, поднимаясь и отходя в сторону в каком-то встревоженном состоянии.
Это небольшое происшествие, однако, не нарушило порядка, а напротив, придало празднику особый оттенок: оно только подтвердило слова, сказанные Государем дворянству, что знаменательный день этот будет новым залогом неразрывной связи всех сословий земли русской с правительством...
Тут комментариев не нужно: когда видишь царя среди народа, когда видишь эти восторженные и благоговейные взоры толпы, когда слышишь эти оглушительные крики, когда народ встречает Государя, наконец, когда присутствуешь при сцене, в роде только что описанной, тогда. тогда комментариев не нужно» [6].
Так отозвался приезжий петербургский корреспондент о проявлении верноподданнических чувств, охвативших мещанина и остальных гостей праздника. Колохматов же показал наигранность его поведения, которая, между прочим, была очевидной и великому князю. Бархоткин во многом противоположен тому пониманию «новгородца», которое пытался подчеркнуть автор брошюры.
Вряд ли случайно указание на сибирское происхождение Колохматова.
В 1862 году в петербургской прессе возникла полемика по вопросу самостоятельного развития Сибири; главной трибуной явился журнал «Век». Эта полемика «подогрела» фантазии сибирских мечтателей-сепаратистов, учившихся в Петербурге. Позднее, в 1865 году, был раскрыт заговор (во многом надуманный) о сибирском сепаратизме [см.: 7]. «Новгородская тема» проскальзывает как в публикациях упомянутого журнала, так и позднее, когда осужденные обратились к воспоминаниям.
В 1862 году было опубликовано несколько статей историка А.П.Щапова (привлеченному к делу о сибирских сепаратистах). В них обсуждались проблемы, связанные с местным самоуправлением населения (в основном деревенского), недавно получившего свободу [см.: 8]. В каждой из этих статей автор рассматривает новгородское вече как идеальную структуру организации общества, которая в общих чертах сохранилась и в современной ему деревне.
Актуальные «сибирские» вопросы не обсуждались в этих статьях прямо, но, насколько можно судить по позднейшим воспоминаниям, имели живой отклик у читателей, причем именно в связи с Новгородом. В 1865 году отрывок из статьи «Сельская община» процитировал известный историк С.С.Шашков, который прославился своими публичными лекциями по истории Сибири (последние годы своей жизни он провел в Новгороде). Г.Н.Потанин, пригласивший Шашкова с курсом в Томск в начале 1865 года, вспоминал позднее: «Шашков закончил свою последнюю речь огненной цитатой из статьи Щапова <...>: "Про новгородцев летопись постоянно говорит: взвониша вече, вста-ша и идоша. Да, нам нужно снова возбудить, развить в себе посредством мирской сходчивости, совещатель-ности и инициативы тот энергический, деятельный, живой дух любви, света и соединенья, с которым в смутное время междуцарствия предки наши, живя миром, сходились единодушно, решительно, энергически на мирские сходы..."
<...> В наших сердцах, в сердцах потомков новгородцев, принесших в Сибирь культ святой Софии, как будто вновь раздался призывной звон вечевого колокола. Я слышал, как сзади меня какой-то поляк, уже в шубе и шапке, громко сказал: «Барзо закончал». <...> Лекции Шашкова были первое событие, которое так сильно встряхнуло томское общество» [9; «хорошо закончил» — польск.]. Сибиряки, а вместе с ними и поляки, сосланные в Томск после восстания 1863 г., названы новгородцами. Сама же Сибирь оказалась единственной областью в современной России, в сердцах жителей которой остался их особый дух. Именно этого чувства не видел Ко-лохматов ни у Бархоткина, ни у остальных жителей Новгорода 1862 года. Новгородский автор-«сибиряк», по всей видимости, понимал подоплеку журнальных выступлений Щапова.
Конечно, такая трактовка может показаться излишне смелой. Тем не менее, странное указание на происхождение автора дает основание для такого сближения. А в самой брошюре за подробным описанием праздника скрываются крамольные мысли о сибиряках — потомках древних новгородцев и о современных жителях города, которые не могут сравниться со своими благородными предками.
1. Эфиров А. Литература новгородского тысячелетия // Отечественные записки. 1862. № 12. Современная хроника России. С. 195-196.
2. <Минаев Д.Д.> Заметки Дон-Кихота Петербургского // Гудок. Сатирический листок с каррикатурами. 1862. N° 37. C. 27.
3. Тысячелетие России 862-1862 гг. в Новгороде. Составил Сибиряк Василий Колохматов. Новгород, 1863. Републ.: Великий Новгород, 2012. Цитаты из книги оформлены в скобках внутри текста.
4. Майорова Ольга. Бессмертный Рюрик. Празднование Тысячелетия России в 1862 году // Новое литературное обозрение. 2000. № 43. С. 142 (примечание).
5. Записки графа Дмитрия Николаевича Толстого // Русский архив. 1885. № 5. С. 56-57.
6. Эвальд А.В. Праздник тысячелетия России (от нашего корреспондента) // Санкт-Петербургские ведомости. 1862. № 212. 29 сентября.
7. Дело об отделении Сибири от России. Архивная публикация А.Т.Топчия и Р.А.Топчия. Составление и комментарии Н.В.Серебренникова. Томск, 2002.
8. Сельская община // Век. 1862. №1-6. Сельский мир и мирской сход // Век. 1862. № 13-14. Городские мирские сходы // Век. 1862. № 12.
9. Потанин Г.Н. Воспоминания (отрывки) // Дело об отделении Сибири от России. Томск, 2002. С. 40.
References
1. Efirov A. Literatura novgorodskogo tysiacheletija [Literature of the novgorodian millenium]. Otechestvennye zapiski. — Motherland's memoirs, 1862, no. 12, pp. 195-196.
2. <Minaev D.D.> Zametki Don-Kikhota peterburgskogo [Notes of Petersburg's Don Quixote]. Gudok. — Hooter,
1862, no. 37. pp. 27.
3. Tysjacheletie Rossii 862-1862 v Novgorode. Sostavil sibiriak Vassiliy Kolokhmatov [Millenium of Russia 862-1862 in Novgorod. Composed by Vassiliy Kolokhmatov]. Novgorod,
1863.
4. Majorova O. Bessmertnyj Rurik. Prazdnovanie tysjacheletija Rossii v 1862 g. [Immortal Rurik. Holiday of the Millenium of Russia in 1862]. Novoe literaturnoe obozrenie. — Modern literary review, 2000, no. 43, p. 142.
5. Zapiski grafa Dmitrija Nikolaevicha Tolstogo [Notes of count
Dmitry Tolstoy]. Russkij archiv. — Russian archives, 1885, no. 5, pp. 56-57.
6. Eval'd A.V. Prazdnik tysjacheletija Rossii [Holiday of the Millenium of Russia]. Sankt-Peterburgskie vedomosti. — List of St.-Petersburg, 1862, no. 212.
7. Delo ob otdelenii Sibiri ot Rossii [The file about separating Siberia from Russia]. Tomsk, 2002.
8. Sel'skaja obschina [Village community]. Vek. — Century,
1862, no. 1-6. Sel'skij mir i mirskoj skhod [Village world and people's meeting]. Vek. — Century, 1862, no. 13-14. Gorodskie mirskie skhody [Town people's meetings], Vek. — Century, 1862, no. 12. 9. Potanin G.N. Vospominanija [Memoires]. Delo ob otdelenii Sibiri ot Rossii [The file about separating Siberia from Russia]. Tomsk, 2002, p. 40.
