CC BY
46DOI 10.26105/PBSSPU.2021.8.4.013 УДК 82.161.1-3.091 ББК 83.3(2=411.2)6-8,4
Ю.А. Дворяшин
СИБИРЬ КАК ПРОСТРАНСТВО БЫТИЯ ЧЕЛОВЕКА В ТВОРЧЕСТВЕ В.Г. РАСПУТИНА
В статье рассматриваются формы художественного и публицистического осмысления В.Г. Распутиным объемного, многозначного образа Сибири. Обосновывается суждение о том, что представление о Сибири, воплотившееся в творчестве писателя, не ограничивается точным, объективно выверенным видением региональных особенностей этого края и его жителей, а простирается до постижения его общечеловеческого смысла и значения. Изображение Сибири в произведениях В.Г. Распутина при всей его самобытности основывается на глубинном осмыслении русской национальной традиции, органически связанной с многовековыми представлениями о мире, которые сформировались в сознании различных народов, населяющих эту землю.
Ключевые слова: В.Г. Распутин, Сибирь, региональное и общечеловеческое, традиции, художественная самобытность, ключевые образы, современность и будущее.
Yu.A. Dvoryashin
SIBERIA AS A SPACE OF HUMAN EXISTENCE IN THE WORKS OF V.G. RASPUTIN
The article examines the forms of artistic and journalistic understanding by V.G. Rasputin of the voluminous, multi-valued image of Siberia. The author substantiates the judgment that the idea of Siberia embodied in the writer's work is not limited to an accurate, objectively verified vision of the regional features of this region and its inhabitants, but extends to the comprehension of its universal meaning and significance. The image of Siberia in the works of V.G. Rasputin, for all his originality, is based on a deep understanding of the Russian national tradition, organically connected with centuries-old ideas about the world that have been formed in the minds of various peoples inhabiting this land.
Keywords: V.G. Rasputin, Siberia, regional and universal, traditions, artistic identity, key images, modernity and the future.
Введение
На рубеже XX-XXI веков мы все - соотечественники и современники -находились и до сих пор находимся в поле притяжения одного из крупнейших русских писателей, художника и мыслителя, тонко чувствующего «гул подземной Руси», В.Г. Распутина. Само присутствие В.Г. Распутина в нашей общей жизни было и остается принципиально важным и значимым. Он давал и дает нам возможность увериться в том, что великие свершения русского народа, высокие проявления русского духа - это не сказка, не миф, а реальность не только в прошлом, но и в нашей сегодняшней жизни.
Не секрет, что в наше время русское общественное сознание вновь, как и много раз прежде, озабочено поисками ответа на вопрос, поставленный в свое время А.С. Пушкиным: «Куда ж нам плыть?» Однако теперь этот вопрос, отражая новый разворот отечественной истории, приобрел иное звучание. Не случайно В.Г. Распутин столь последовательно призывал соотечественников к «поиску берега». В этих словах заключен чрезвычайно важный для писателя смысл, ощущаемый им как обозначение первостепенной для современности национальной задачи. «Мы жаждем надёжного берега» [12, с. 213], - провозгласил писатель, выражая тем самым всеобщую, всенародную устремлённость к заветной цели. Он всегда был уверен, что «где-то этот берег должен быть, иначе чего ради нам поручены эти столь бесценные сокровища!» [12, с. 214].
«География» «поиска берега» у В. Распутина широка: она охватывает различные сферы общественной жизни, в том числе, разумеется, и литературу. Нельзя не заметить, что в его творчестве отчетливо заявляет о себе и еще одна неприступная твердыня духа. Имя ее Сибирь. Писатель открывает перед читателем необыкновенную, прекрасную, заповедную «страну Сибирь», рассказывает об ее истории, о подвигах легендарного Ермака и других первопроходцев, о характере сибиряка, о вкладе первых сибирских городов в развитие торговли и культуры в крае.
Судьба В.Г. Распутина неразрывно связана с Сибирью: в поселке Усть-Уда Иркутской области он родился, детство прошло в низовьях Ангары, в небольшой деревне Аталанке, в Иркутске прошли его студенческие годы (1954-1959 гг.), началась и, по сути, протекала вся его творческая жизнь. Самому Валентину Григорьевичу было присуще обостренное чувство родного пространства, места жизни, он оставил очень личные, проникновенные строки о месте своего детства, юности, личностного становления. И в Иркутске, и на побережье Байкала были написаны многие его литературные шедевры. Писатель признавался, что его творчество немыслимо без влияния Сибири: «Я верю, что и в моём писательском деле она сыграла не последнюю роль; когда-то в неотъемлемую минуту вышел я к Ангаре и обомлел - и от вошедшей в меня красоты, а также от явившегося из неё сознательного и материального чувства Родины <...> Немало в жизни повидал я всяких красот, рукотворных и нерукотворных, но умирать я буду с этой картиной, дороже и ближе которой для меня нет» [6, с. 9].
Вполне обоснованно поэтому В. Распутин считается истинно сибирским писателем, а его творчество и сама судьба характеризуются «в терминах биологически-нерасторжимого родства с природными объектами» [1, с. 82]. Да и наиболее близкие по убеждениям друзья-писатели подтверждали эту оценку на основе личных впечатлений от общения с Валентином Григорьевичем. В.П. Астафьев, например, свидетельствовал: «Я впервые и с удивлением обнаружил, как точно пишет об Ангаре Валя Распутин, нет, нет, не пейзаж, не внешние приметы, хотя и это он делать мастер, а как бы душу саму этой вкрадчивой и бурной реки. Мне даже показалось сейчас, что и сам Валя чем-то неуловимо, глубинно, колдовски-скрыто похож на свою родную реку, хотя и не подозревает об этом» [2, с. 271].
Литературная критика оправданно называет В.Г. Распутина «художником, в наибольшей степени вдохновленным сибирской проблематикой и внесшим в XX в., пожалуй, наиболее весомый вклад в развитие сибирского текста» [1, с. 80]. Его величают: «писатель земли Сибирской», о предмете его размышлений говорят: «сибирская жизнь» или «Сибирь В. Распутина», а всё творчество называют «Сибириада Валентина Распутина».
Конечно, В. Распутин - не первый русский писатель, запечатлевший на страницах своих произведений обстоятельства жизни, приметы быта, особенности характеров людей, живущих на необъятных просторах Сибирского края. Нам хорошо известны имена многих авторов, отразивших сибирские реалии на страницах литературных произведений. Но среди этого множества русских художников слова вряд ли найдется другой писатель такого масштаба, кроме В. Распутина, который бы столь откровенно и твердо признал жизнь и судьбу Сибири не только темой, но сущностной основой, первородной почвой своего творчества и даже своего мировидения.
Результаты и обсуждение результатов исследования
Общая характеристика и оценка такого явления как Сибирь в наиболее сжатом виде даны В. Распутиным в публицистических очерках и статьях. Здесь выражено то, что идет от души писателя напрямую, без образной и метафорической усложненности. Сразу бросается в глаза то, что это представление имеет, как это ни покажется странным по отношению к столь рационально мыслящему писателю, отчетливый оттенок романтизации. В восприятии В. Распутина Сибирь - это явление не только и не просто уникальное, но загадочное, не имеющее ничего подобного в целом мире. Его очерк «Сибирь без романтики» так и начинается утверждением, которое опровергает смысл названия произведения: «Слово "Сибирь" -и не столько слово, сколько само понятие, давно уже звучит вроде набатного колокола, возвещая что-то неопределенно могучее и предстоящее... Нет ничего в мире, что можно было бы поставить в виде аналога рядом с Сибирью» [14, с. 189-191]. Не странно ли, что автор не замечает, как начальное предложение противоречит заглавию? На наш взгляд, в этой невольной оговорке таится глубокий смысл: восторженно возвышенное отношение автора к Сибири прорывается сквозь его трезво реалистическую установку. И это говорится о том, что действительно может быть просчитано, измерено, сопоставлено, а если вести речь о том, что в явлении Сибири не поддается рациональному определению? Сам очеркист признает бессмысленность такого рода занятия: «А что сказать о сибирской красоте? И разве возможно, к примеру, выразить словом хоть приблизительно что-нибудь достойное его, о Байкале. Любые сравнения, любые слова будут лишь слабой и блеклой тенью. можно было бы решить, что Байкал случайно обронен с какой-то другой планеты, более радостной и богатой, где с тамошним жителем он был в полном согласии» [14, с. 224].
Показательно, что действие почти всех художественных произведений В. Распутина - во всяком случае, наиболее значительных - протекает на просторах Сибири. Уже в ранних его рассказах «Продолжение
песни следует» и «Эх, старуха» отчетливо намечены характерные для старых мудрых сибирских женщин качества, которые столь рельефно развернутся в центральных повестях писателя «Последний срок» (образ Анны Степановны) и «Прощание с Матёрой» (старуха Дарья). Характерно, что даже если события, изображенные в произведении, в какой-то части происходят далеко за пределами Сибири, в конечном итоге они все равно возвращаются в сибирское лоно. Именно здесь они достигают апогея в своем развитии и здесь вершиться нравственный суд над их участниками. Так происходит в повести «Живи и помни», где именно женщина-сибирячка Настёна принимает на себя ответственность за безмерный грех мужа Андрея Гуськова, дезертировавшего с фронта в годы Великой Отечественной войны.
С появлением первых повестей В. Распутина «Деньги для Марии» и «Последний срок» молодого автора стали числить в ряду региональных, так называемых «деревенских писателей». Алла Большакова, автор солидной монографии «Нация и менталитет: феномен «деревенской прозы» ХХ века» (М.: Олимп, 2000) с лишенной намека на сомнение убежденностью констатировала: «Валентин Распутин - один из ярчайших представителей того литературно-философского направления, которое наши критики и литературоведы... называют "деревенской прозой"» [5, с. 89]. На этом основании центральная проблематика творчества писателя зачастую определялась критикой как существенная в жизни современного общества, но все же как локальная, как «одна из».
Однако на всё более увеличивающемся временном расстоянии становилось очевидным, что для автора она была ключевой и не только с точки зрения русского национального сознания, но и для всего человечества. Эта дистанция между видимым, кажущимся простым и даже элементарным и действительным, которое было на самом деле общезначимым, сегодня прочитывается уже в ранних рассказах В. Распутина. Хотя внимательному и мудрому взгляду это было очевидно изначально. С. Залыгин, например, уже в начале 1970-х годов, с некоторой даже долей недоумения, признавал: «Герои Распутина живут как будто бы только сами по себе, думают ограниченно, не касаясь проблем общечеловеческих, а в то же самое время они очень, они как бы даже исключительно общечеловечны... очень просто, .житейски, но и обобщенно речь уже идет о человеке вообще» [7, с. 9].
А спустя три десятилетия искусственная регионализация творчества В. Распутина уже вполне оправданно могла вызвать и весьма жесткое отрицание. Так, критик П. Басинский в 2007 году заявил: «Распутина называли и называют "деревенщиком". Но это такая же глупость, как если бы Платонова назвали "пролетарским писателем". Хотя он считал своей родиной - "рабочий класс". Какой же он "деревенщик", если его "Живи и помни" (1974) буквально перевернуло сознание миллионов городских людей? Это был такой урок любви и милосердия, который не забывается уже никогда» [3, с. 76].
Читая сегодня столь жесткие оценки критика по отношению к определению «деревенская литература» нельзя не ощутить их чрезмерной эмоциональности. Ведь в этом термине - хотим мы этого или нет - за-
фиксировано реальное литературное явление, глубинные смыслы которого сложно и весьма неоднозначно связаны с прямым значением термина, который это явление обозначает. Впрочем, это хорошо осознавалось и значительно ранее исследователями современного литературного процесса. Так, известному литературоведу Г.А. Белой, посвятившей ряд литературно критических работ «деревенской» и «военной» прозе, виделось само собой разумеющимся, что «центральное место» в ее научных изысканиях занимает «анализ... литературы, далеко вышедшей за пределы этих условных определений» [4, с. 10].
Рассмотрение произведений В. Распутина в русле «деревенской прозы» дает возможность сопоставления этого тематического подхода к типологической характеристике творчества писателя с ориентацией на его региональное происхождение. В самом деле, если представление о крестьянской сущности принципов, определяющих самобытность творческой индивидуальности В. Распутина, было едва ли не общепринятым, то ее собственно сибирские, так сказать, родовые истоки оставались и остаются до сих пор на периферии внимания критики. Нет, разумеется, никто не забывает о месте рождения, о душевной и интеллектуальной привязанности писателя к родному краю. Однако непосредственное отражение этой, так сказать, родовой укоренённости сознания В. Распутина, запечатлевшиеся не только в поэтике, но и в художественной методологии его творчества мало кого интересует.
Между тем, в самой стилистике его повестей и рассказов, в особом изгибе характеров его персонажей чувствуется своеобразный тип личности сибиряка в том его виде, как он представляется автору. Так, например, показательна манера выражения героями В. Распутина своего отношения к окружающему природному миру. Все коренные жители изображенных писателем мест органичны в своем природном окружении. Однако мы не найдем ни в одном его произведении прямых, восторженных, непосредственных выражений тем или иным персонажем эмоционального состояния, вызванного общением с природой. Эпизодов самих общений с природой немало, однако никаких восторгов или особых душевных волнений они при этом, кажется, не испытывают. Для сравнения вспомним, например, как у Шолохова в самом начале «Тихого Дона» юный Григорий Мелехов, ранним летним утром «долго стоял у воды. На сердце у Григория легкая сладостная пустота. Хорошо и бездумно». «Хорошо и бездумно» это, конечно, слова автора, но они предельно точно, непосредственно передают чувственное восприятие героем состояния природного мира, авторские слова здесь сливаются с невысказанными чувствами и ощущениями героя. В художественных произведениях В. Распутина такой откровенной, распахнутой искренности того или иного персонажа мы не найдем. В чем тут дело? Может быть, герои В. Распутина менее тонко чувствующие люди? Отнюдь. Судя по их поступкам, по действенной реакции на происходящее, они не менее эмоционально чутки, душевно ранимы и впечатлительны, чем герои Шолохова. Однако они не склонны столь откровенно и раскрепощенно представлять свои ощущения окружающим. Героям В. Распутина свойственна значительная доля сдержанности, уравновешенности в проявлении своей реакции
на воздействие окружающего мира. Свидетельство ли это личностной упрощенности? Нет, конечно. Вспомним хотя бы знаменитое суждение Марины Цветаевой: «Сдержанный - значит есть что сдерживать».
Это соображение, думается, имеет прямое отношение и к личности Валентина Григорьевича Распутина. Каждый, кому довелось общаться с писателем хотя бы непродолжительное время, думаю, не может не признаться в том, что первое впечатление, которое при этом возникает: он -именно сдержанный. Внимательный, доброжелательный, уважительный и. сдержанный. Но дело в том, что эта черта Валентина Григорьевича не сугубо личностна, она, можно сказать, производна от настоящего, общего, подлинно сибирского характера, ведь, по признанию писателя, «больше всего на характер сибиряка повлияла сама Сибирь - как земля, как мир, в котором он жил и воздухом которого он дышал, как рождающая и несущая его родина. Подобно тому, как "в народах отражается их отечество" (А.П. Щапов), в человеке отражается его отчий край» [14, с. 216]. Сам В. Распутин отдавал себе в этом отчет, хорошо это понимал и чувствовал. В очерке «Откуда они в Иркутске», посвященном собственно сибирскому культурно-духовному строительству, писатель заметил: «Внешняя угрюмость сибиряка, которую он невольно перенял от духа окружающей его природы, как загар, принималась посторонними людьми, мало знающими его, за полную замкнутость, за неспособность души к художественному отзвуку» [14, с. 404]. «Отнимать у сибиряка. поэтическую струну и возвышенное настроение было бы несправедливо» [14, с. 405].
Нет сомнения в том, что эта особенность личностного отношения к жизненным ценностям - сдержанность, - нашла отражение и в особенностях образной системы в художественных произведениях В. Распутина. Окидывая мысленным взором творчество писателя, нельзя не обратить внимание на бросающуюся в глаза предпочтительность, проявляемую им в выборе центральных героев своих повестей и рассказов. А.В. Игнатьева в своей монографии «"Вечный женский вопрос" в творчестве В.Г. Распутина» справедливо констатировала «совершенно особое, главенствующее положение женского образа в художественном мире писателя» [9, с. 31]. Действительно, не может не показаться странным, что на первом плане в произведениях В. Распутина нет образов крепких, сильных, настоящих мужчин. В самом деле, скажет возмущенный читатель, как же так, именно мужики в первую очередь покоряли и осваивали этот край! Там были, конечно же, мужчины-богатыри! Справедливо недоуменно воскликнуть: как же можно изображать Сибирь без этого мощного мужского начала? Но нельзя забывать, что В. Распутин по природе своего дарования -современный писатель. Его художественные произведения основаны на тонком и точном ощущении текущего мгновения. Поэтому роль и значимость мужского начала представлена в его рассказах и повестях в его сегодняшнем проявлении, таким, каким оно выглядит в восприятии художника в наше время.
Не вызывает сомнения, что осмысление не только сущностных особенностей «сибирской вселенной» В. Распутина, но и ее конкретных проявлений является необходимым условием постижения художественного мира писателя во всей его полноте и самобытности. Там, где этого нет,
неизбежны смысловые лакуны и противоречия. В этом нетрудно убедиться, обратившись к немногим существующим сегодня исследованиям, которые намечают подходы к осмыслению этой темы. Ну, например, вот конкретный вопрос: что представляет собой духовный потенциал Сибири с точки зрения его национального состава? Суждений общего характера на сей счет немало. Но стоит исследователю погрузиться в саму, так сказать, жизненную плоть проблемы, как возникают вопросы и противоречия. Так, определяя роль и значение русских и инокультурных концептов в художественном мире В. Распутина, И.М. Куликова заявляет: «Эстетическая концептуализация мира в литературно художественном тексте базируется на концептосфере определенной культуры, но может содержать инокультурные маркеры либо элементы, созданные в рамках оригинальной авторской идеи» [11, с. 265]. Вряд ли есть основания с чем-то не соглашаться в такого рода общей констатации. Однако иллюстрируя конкретные проявления этой закономерности в творчестве В. Распутина, в частности, в повести «Прощание с Матерой», исследователь неожиданно и несколько беспечно резюмирует: «В. Распутин логично вводит в текст еще один образ, идущий от древнейших представлений, - образ Хозяина. С нашей точки зрения, данный персонаж навеян не столько низшей славянской мифологией (домовые и т.п.), сколько связан с верованиями северных и сибирских малых этносов» [11, с. 265]. Почему «неожиданно и беспечно»? Да потому, что это суждение представляется слишком локальным без какой-либо аргументации, как нечто само собой разумеющееся.
Можно было бы принять это утверждение за оговорку, если бы подобного рода представления не подхватывались и конкретизировались другими исследователями. Вот, например, в работе молодого литературоведа Елены Крыловой «Деревня как духовно-нравственный центр сибирской картины мира в прозе Валентина Распутина» встречаем близкие по смыслу к цитированным утверждениям И.М. Куликовой. Прежде всего констатируется принципиальная, основополагающая значимость для художественного мира В. Распутина соотношения национальных традиций в восприятии мира. При этом отчетливо обозначаются центральные составляющие этого органического синтеза. В понимании исследователя это «русское» и «сибирское». Е. Крылова убеждена, что «в повести "Прощание с Матёрой" писатель обращается к языческой мифологии, как русской, так и сибирской, и в этом переплетении заключается самобытность распутинского миропонимания и его психологизма» [10, с. 1]. Нельзя не заметить, что при этом русское начало выводится автором за пределы категории «сибирское», а в дальнейших рассуждениях эта локализованная независимость еще более подчеркивается и углубляется. Крылова Е. заявляет, что В. Распутин, «создавая образ Сибири 80-х годов ХХ века, ... использует уникальный опыт шаманского мирочувствования с опорой на культ предков и глубины родового сознания» [10, с. 3]. По ее мнению, автор «Прощания с Матёрой» «выражает свои сокровенные чувства и мысли» в образе доброго духа земли, нарекаемого Хозяином. Более того, она убеждена, что «этот образ автор берет из тунгусской мифологии. Он не похож на русского домового» [10, с. 3]. К сожалению, аргументация
этого ключевого суждения остается за пределами работы. Поэтому читатель пребывает в неведении о том, почему же, с точки зрения автора статьи, Хозяин в «Прощании с Матёрой», оказывается, не похож на русского домового? Ведь, судя по общепринятым представлениям, домовой как персонаж восточнославянской мифологии, являющийся олицетворением духа дома, обладает целым рядом качеств, которые вполне органичны для образа распутинского Хозяина. Он «тесно связан с благополучием дома», он «доможил... (называется также доброжилом, доброхотом, кормильцем, соседушкой)» [8, с. 392]. Даже его внешний вид вполне соответствует восточнославянским представлениям о домовом. В повести В. Распутина он выглядит вполне определенно: «из-под берега на мельничной протоке выскочил маленький, чуть больше кошки, ни на какого другого зверя не похожий зверек - Хозяин острова» [13, с. 247]. Исследования славянской мифологии свидетельствуют о том, что и в этом отношении персонаж «Прощания с Матёрой» вполне созвучен русским представлениям о домовом. В энциклопедии «Мифы народов мира» читаем: «По поверьям, домовой мог превращаться в кошку, собаку, корову, иногда в змею, крысу или лягушку» [8, с. 392]. Да и в поведении Хозяина в повести В. Распутина без труда можно обнаружить мотивы, перекликающиеся с мифологическими представлениями восточных славян. Так, например, в восточнославянской культуре образ домового «тесно связан с культом предков. домового переносят с собой при переходе на новоселье, он предчувствует будущее дома и плачет перед пожаром» [15, с. 168].
Выводы
Приведенные примеры с очевидностью свидетельствуют о том, что только нестандартное, лишенное стереотипности постижение природы интегрированного образа Сибири, каким он предстает перед читателем в творчестве В.Г. Распутина, позволяет приблизиться к пониманию самобытности этого явления в его социально-историческом отражении, но одновременно создает возможность осознания глубинной сущности творческой индивидуальности писателя. Думаю, что точнее всего о смысле этой всеобщей задачи сказал сам Валентин Григорьевич: «Так что же такое сегодня Сибирь? Речь не об огромных расстояниях и площадях, не о суровых природных условиях, суровость которых сильно преувеличена, не обо всём том, что прежде всего приходит на ум и стало первыми и расхожими представлениями об этом крае. Нужно заглянуть вглубь вопроса и понять место Сибири в очертаниях некоего единого отечественного здания, в одном из многочисленных пристроек которого, в самом большом, непропорционально вытянутом и малозаселенном, и разместилась эта величина» [14, с. 216].
Литература
1. Анисимов К.В., Разувалова А.И. Два века - две грани сибирского текста: областники vs деревенщики // Вестник Томского государственного университета. Филология. 2014. № 1. С. 75-101.
2. Астафьев В.П. Нет мне ответа.: эпистолярный дневник, 1952-2001. Иркутск: Изд. Сапронов, 2009. 717 с.
3. Басинский П. Валентин Распутин: уроки русского // Творческая личность Валентина Распутина: живопись - чувство - мысль - воображение - откровение: [сб. науч. тр.] / под ред. И.И. Плехановой. Иркутск: ИГУ, 2015. С. 75-76.
4. Белая Г.А. Художественный мир современной прозы. М.: Наука, 1983. 191 с.
5. Большакова А.Ю. Духовная география России: поэтика В.Г. Распутина // Писатели русской традиционной школы второй половины ХХ века в контексте современности: сб. статей / отв. ред. В.П. Муромский, Ю.А. Дворяшин. Сургут: РИО СурГПУ, 2009. С. 89-94 с.
6. Гореславская Н., Чернов В. Валентин Распутин. Русский гений. М.: Книжный мир, 2013. 255 с.
7. Залыгин С. Повести Валентина Распутина // Распутин В.Г. Повести. М.: Молодая гвардия, 1976. 654 с.
8. Иванов В.В., Топоров В.Н. Домовой // Мифы народов мира: в 2 т. Т. 1. М.: Советская энциклопедия, 1980. С. 391-392.
9. Игнатьева А.В. Вечный женский вопрос в творчестве В.Г. Распутина. СПб: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2021. 183 с.
10. Крылова Е.В. Деревня как духовно-нравственный центр сибирской картины мира в прозе Валентина Распутина. URL: http://view.officeapps.live.com/op/view.aspx?src= Ы^р%3А% 2P/o2Frepository.nkzu.kz%2E71%2F1%2FKrilova%2520E.V/ dok&wdOrigin= BROWZELINK/ (дата обращения 06.10.2021).
11. Куликова И.М. Смысловая структура инокультурных концептов в художественном мире В. Распутина // Творческая личность Валентина Распутина: живопись - чувство -мысль - воображение - откровение: [сб. науч. тр.] / под ред. И.И. Плехановой. Иркутск: Изд-во ИГУ, 2015. С. 261-266.
12. Распутин В.Г. В поисках берега: повесть, очерки, статьи, выступления, эссе. Иркутск: Изд-во Сапронов, 2007. 528 с.
13. Распутин В. Избранные произведения: в 2 т. Т. 2: Живи и помни; Прощание с Матерой; Рассказы. М.: Молодая гвардия, 1984. 444 с.
14. Распутин В.Г. У нас остается Россия: Очерки, эссе, статьи, выступления, беседы / сост. Т.И. Маршковой, предисл. В.Я. Курбатова. М.: Ин-т русской цивилизации, 2015. 1190 с.
15. Топорков А.Л. Дом // Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М.: Эллис Лак, 1995. С. 168-169.
References
1. Anisimov, K.V., Razuvalova, A.I. Dva veka - dve grani sibirskogo teksta: oblastniki vs derevenshhiki [Two centuries - two facets of the Siberian text: regionalists vs villagers]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filologiya [Tomsk State University Journal of Philology], 2014, no. 1, pp. 75-101. (In Russian).
2. Astaf ev, V.P Net mne otveta...: epistolyarny*j dnevnik, 1952-2001 [I have no answer ...: epistolary diary, 1952-2001], Irkutsk, izd. Sapronov, 2009, 717 p. (In Russian).
3. Basinskij, P Valentin Rasputin: uroki russkogo [Valentin Rasputin: Russian lessons]. Plexanova, I.I. (ed.) Tvorcheskaya lichnosV Valentina Rasputina: zhivopis' - chuvstvo - my'sV - voobra-zhenie - otkrovenie [Creative personality of Valentin Rasputin: painting - feeling - thought -imagination - revelation], collection of scientific works, Irkutsk, IGU, 2015, pp. 75-76. (In Russian).
4. Belaya, G.A. Xudozhestvenny^j mir sovremennoj prozy' [The artistic world of contemporary prose], Moscow, Nauka, 1983, 191 p. (In Russian).
5. BoFshakova, A.Yu. Duxovnaya geografiya Rossii: poe'tika V.G. Rasputina [Spiritual geography of Russia: poetics of V.G. Rasputin]. Muromskij, V.P, Dvoryashin, Yu.A. (ed.) Pisateli russkoj tradicionnoj shkoly' vtoroj poloviny'XXveka v kontekste sovremennosti [Writers of the Russian traditional school of the second half of the twentieth century in the context of modernity], collected articles, Surgut, RIO SurGPU, 2009, pp. 89-94 s. (In Russian).
6. Goreslavskaya, N., Chernov, V. Valentin Rasputin. Russkij genij [Valentin Rasputin. Russian genius], Moscow, Knizhny'j mir, 2013, 255 p. (In Russian).
7. Zaly'gin, S. Povesti Valentina Rasputina [The story of Valentin Rasputin]. Rasputin V.G. Povesti [Stories], Moscow, Molodaya gvardiya, 1976, 654 p. (In Russian).
8. Ivanov, V.V., Toporov, V.N. Domovoj [Master of the house]. Mify' narodov mira: v 2 t. T. 1 [Myths of the peoples of the world: in 2 vols, vol. 1], Moscow, Sovetskaya e'ncikbpediya, 1980, pp. 391-392. (In Russian).
9. Ignafeva, A.V. Vechny'j zhenskij vopros v tvorchestve V.G Rasputina [The eternal female question in the works of V.G. Rasputin], Saint-Petersburg, RGPU im. A.I. Gercena, 2021, 183 p. (In Russian).
10. Krybva, E.V. Derevnya kak duxovno-nravstvennyj centr sibirskoj kartiny" mira v proze Valentina Rasputina [The village as a spiritual and moral center of the Siberian picture of the world in the prose of Valentin Rasputin]. Available at: http://view.officeapps.live.com/op/view.aspx? src=http%3A%2F%2Frepository.nkzu.kz%2E71%2F1%2FKrilova%2520E.V/dok&wdOrigin= BROWZELINK/ (accessed 06. 10. 2021) (In Russian).
11. Kulikova, I.M. Smy'slovaya struktura inokuFturny'x konceptov v xudozhestvennom mire V. Rasputina [The semantic structure of foreign cultural concepts in the artistic world of V. Rasputin]. Plexanova, I.I. (ed.) Tvorcheskaya lichnosV Valentina Rasputina: zhivopis' -chuvstvo - my^sF - voobrazhenie - otkrovenie [Creative personality of Valentin Rasputin: painting - feeling - thought - imagination - revelation], collection of scientific works, Irkutsk, IGU, 2015, pp. 261-266. (In Russian).
12. Rasputin, V.G. V poiskax berega: povest\ ocherki, stati vy'stupleniya, e'sse [In search of the shore: story, essays, articles, speeches, essays], Irkutsk, izd Sapronov, 2007, 528 p. (In Russian).
13. Rasputin, V. Izbranny^e proizvedeniya: v 2 t. T. 2: Zhivi i pomni; Proshhanie s Materoj; Rasskazy' [Selected works: in 2 volumes, vol. 2: Live and Remember; Farewell to Matera; Stories], Moscow, Molodaya gvardiya, 1984, 444 p. (In Russian).
14. Rasputin, V.G. U nas ostaetsya Rossiya: Ocherki, e^sse, stati vy'stiupleniya, besedy' [We Remain with Russia: Essays, Essays, Articles, Speeches, Conversations], Moscow, In-t russkoj civili-zacii, 2015, 1190 p. (In Russian).
15. Toporkov, A.L. Dom [Home]. Slavyanskaya mifologiya: E'nciklopedicheskij slovar [Slavic mythology: An Encyclopedic Dictionary], Moscow, E'llis Lak, 1995, pp. 168-169. (In Russian).
