CC BY
0УДК 94(=512.31):94(510)
DOI https://doi.org/10.38161/2949-6152-2024-3-51 -63
Дятлов В. И. - доктор исторических наук, профессор, Иркутский государственный университет, Иркутск, Россия, vikdyatlov@yandex.ru
Балдано М. Н. - доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник, Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, Улан-Удэ, Россия, histmar@mail.ru
Шэнэхэнские буряты и граница: угрозы, риски и возможности*
Аннотация. Предметом анализа данной статьи является роль границы в судьбе шэнэхэнских бурят - локальной этнокультурной группы беженцев из России в Китай. Подчеркивается, что именно граница создала эту группу, определила её основные параметры, задала направление судьбе. Делается вывод о том, что внешние границы, сформировавшие границы внутренние, сплотили членов группы и отделили их от остального мира. Но модернизационный процесс, неизбежная индивидуализация и глубокая интеграция в китайское общество открывают перспективу ассимиляции и разложения общины. Статья базируется на опубликованных исследовательских работах, материалах полевых экспедиций в Шэнэхэн, серии неформальных интервью с шэнэхэнскими бурятами, опубликованных и неопубликованных воспоминаниях представителей общины, материалах масс-медиа.
Ключевые слова: шэнэхэнские буряты, граница, трансграничность, откочевка, репрессии, репатриация, модернизация
Shenekhen Buryats and the Border: Threats, Risks and Opportunities
Dyatlov V. I. - Doctor of History, Professor, Irkutsk State University, Irkutsk, Russia, vikdyatlov@yandex. ru
Baldano M. N. - Doctor of History, Professor, Chief Scientific Researcher, Institute for Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences, Ulan-Ude, Russia, histmar@mail.ru
Abstract. The subject of this article is the role of the border in the fate of the Shenekhen Buryats, a local ethno-cultural group of refugees from Russia to China. It is emphasised that it was the border that created this group, determined its main parameters and set the direction of its fate. It is concluded that external borders, which formed internal borders, united the members of the group and separated them from the rest world. Nevertheless, the modernisation process, inevitable individualisation and deep integration into Chinese society open up the prospect of assimilation and decomposition of the community. The article based on published research papers, materials of field expeditions to
© Дятлов В. И., Балдано М. Н., 2024
"Статья подготовлена в рамках государственного задания (проект «Россия и Внутренняя Азия: динамика геополитического, социально-экономического и межкультурного взаимодействия (ХУП-ХХ1 вв.)», № 1031000243-5).
Shenehen, series of informal interviews with Shenehen Buryats, published and unpublished memoirs of community representatives, and mass media materials.
Keywords: Shenekhen Buryats, border, cross-border, uprooting, repressions, repatriation, modernisation Введение
Российско-китайская граница - это не только «четыре тысячи километров проблем» в межгосударственных взаимоотношениях, по блестящей метафоре Акихиро Ивасита [19, с. 336]. Это невероятно сложный и динамично меняющийся комплекс взаимоотношений массы людей, их практик поведения и жизненных стратегий, нормативных документов и институций вокруг той линии по карте, где соприкасаются суверенитеты держав. Тем более, что радикальным и драматичным образом менялись сами эти державы, их общества вообще и население приграничных регионов особенно. Менялись функции и характер границы - от относительной рыхлости и прозрачности в имперскую для обеих стран эпоху до «границы на замке» и «железного занавеса», начиная с «великого перелома» в СССР и японской оккупации Маньчжурии, создания там «империи Маньчжоу-Го». Характер границ не только трансформировался под воздействием этих катаклизмов, но и менял, иногда самым радикальным образом, судьбы отдельных людей и целых человеческих сообществ.
Нас интересует то измерение государственной границы, которое является «совокупностью формальных и неформальных институтов, обеспечивающих различные виды и способы экономического, социального, гуманитарного взаимодействия соседних государств и приграничного населения по обе её стороны» [23, с. 117]. Ещё более конкретно - то, как российско-китайская граница сформировала сообщество шэнэхэнских бурят - локальную этнокультурную группу беженцев из России в район реки Шэнэхэн, области Барги Внутренней Монголии Китая. Как она задала важнейшие характеристики жизни и деятельности этой группы.
Не слишком длительная, но чрезвычайно бурная и драматичная история сообщества показывает, в какой степени государственная граница, динамика её характера может стать системообразующим фактором возникновения группы, определения контуров её внутренних границ. Граница стала решающим фактором возникновения, существования, повседневной жизни группы на протяжении большей части ХХ - начала XXI в. Уход в Китай нескольких тысяч бурят от ужасов гражданской войны и политики советской власти создал эту группу, а ситуация «железного занавеса», «границы на замке» её консолидировала. За границей остались родная земля и большая часть народа, что формировало мощное чувство ностальгии и притяжения. Из-за границы периодически приходили реальные беды вместе с советскими войсками в 1929, 1930-х и 1940-х гг. Группа оказалась заложником советско-китайского конфликта 1960-х гг. Когда граница открылась и стала местом контакта, это вновь сыграло определяющую роль в жизни группы и стратегиях её членов.
Граница создала эту группу, определила основные параметры, задала направление её судьбе. Поэтому шэнэхэнских бурят можно назвать «людьми границы», «группой границы». Именно роль границы в их судьбе станет предметом нашего анализа. Антропологическое измерение российско-китайской границы давно привлекает внимание исследователей [2, с. 280; 24, с. 60-74; 4, р. 121-142; 9, с. 27-36; 7, р. 35-53; 5, р. 139-158]. Отдельные аспекты роли границы в судьбе шэнэхэнских бурят
также становились объектом научного исследования [3, р. 406-428; 26, с. 589-604; 14, с. 186-190; 6, с. 76-90; 21, с. 108-120; 13, с. 164-192; 12, с. 282-304].
Однако этим тема не исчерпывается - появляются всё новые проблемы и сюжеты, проводятся в разных форматах полевые исследования, вводятся в научный оборот новые источники. Статья базируется как на опубликованных исследовательских работах, так и на материалах полевых экспедиций одного из авторов во время поездок в Шэнэхэн в 2006, 2007, 2010, 2013 гг., серии неформальных интервью с шэнэхэнскими бурятами в 1997- 2023 гг., опубликованных и неопубликованных воспоминаниях представителей общины, материалах масс-медиа. Теоретические инструменты для анализа дают работы, посвящённые проблеме диаспор, их основных характеристик, роли в формировании межгосударственных взаимоотношений [1, р. 1-19; 16, с. 6-32; 17, с 408; 32, с. 162-184; 25, с. 138-162; 31, с. 961-995].
Исход: от перекочевок к беженству
Хотя образование этой группы связано с катаклизмами гражданской войны и политикой советской власти, здесь есть некоторая предъистория. Издавна исторически сложилась практика сезонных перекочевок, не особенно считающаяся с почти символическими государственными границами. Тем более, что происходили они в пределах рассечённого этими границами огромного и старого монгольского историко-культурного пространства, а также однотипного природного ландшафта. При всей гетерогенности монгольской историко-культурной общности её объединяло сходство языков, общность культуры, историческая память о великом прошлом. Граница её рассекла, но это было неочевидно для кочевников. Кочевое скотоводство веками было не только укладом экономики, но и образом жизни. В представлении кочевников границы были подвижными и динамично изменявшимися под воздействием хозяйственной целесообразности. Вплоть до 20-х гг. ХХ в. буряты кочевали со своим скотом, нередко уходя на монгольские и китайские территории во время смены летних и зимних стойбищ.
Откочёвка на постоянное жительство в Китай планировалась и готовилась ещё до революции в России. К этому подталкивала ликвидация Степных дум и реорганизация права владения землей, а также колонизация Восточной Сибири крестьянами-переселенцами. Ситуацию обострили дополнительные налоговые сборы и мобилизация на тыловые работы во время Первой мировой войны. Революция, интервенция, гражданская война и катаклизмы социалистических преобразований усилили выталкивающие миграционные тенденции на приграничных территориях. Через китайскую границу уходили из Сибири участники и сторонники побеждённых группировок, люди, стремившиеся к мирной жизни и безопасности, те, кто не смог ужиться с советской властью, кого она посчитала своими врагами или сделала объектом революционных экспериментов. Особенно мощным выталкивающим фактором стала коллективизация.
В конце 1917 г. выдающийся представитель бурятской интеллигенции, ученый и общественный деятель М.Н. Богданов и бурятский нойон (князь) Намдак Базаров подали от имени агинских бурят ходатайство о разрешении переселиться в Баргу (Хулун-Буир) и получили на это официальное согласие местных властей. Тогда же прибыли и первые переселенцы. В 1921 г. решением местных властей их пребывание было окончательно узаконено: выделена обширная территория в долине реки Шэнэхэн, где создавалась специальная административная единица -бурятский хошун (уезд), включавший четыре сомона (удела), были назначены администраторы из числа переселенцев. Приток новых мигрантов продолжался до 1933 г., особенно усилившись с
началом коллективизации в СССР. К окончанию этого периода в бурятском хошуне насчитывалось уже свыше 700 семей, или около 3 000 человек.
Переселение шло как небольшими семейными группами, так и большими партиями. Первоначально это напоминало обычные сезонные перекочёвки, затем всё чаще это встречало вооружённый отпор властей. Как констатировалось в секретных сводках и донесениях Бурят-Монгольского ОК ВКП(б), по приблизительным подсчётам на 1929 г., за границу откочевало 1450 хозяйств. В феврале 1929 г. состоялся массовый переход бурят Агинского аймака (27 хозяйств) и Борзинского района Читинского округа (18 хозяйств) в Китай. Было угнано 18 тыс. овец, 300 голов крупного рогатого скота, 2 тыс. лошадей и 650 верблюдов. В Агинском аймаке к эмиграции готовились 78 хозяйств (408 чел.). В ночь с 9 на 10 февраля эта группа совершила массовый переход через границу. Пограничный дозор попытался их остановить: были убиты два крестьянина-скотовода, один захвачен пограничниками раненным, остальные ушли. За границей оказались 45 крестьянских хозяйств: 3 тыс. голов крупного рогатого скота, 2 тыс. голов лошадей, 1800 овец и 650 верблюдов [18, с. 136].
Перекочёвка семей со скарбом и скотом была крайне тяжёлой, многие не смогли даже добраться до границы. В беседе с одним из авторов статьи в 2012 г., проживший 75 лет в Шэнэхэне Лхама-Цырен из Баруун сомона вспоминал: «Зимой 1931 г. десятки бурятских семей расположили кочевья в Борзинской степи. Однажды морозной ночью прискакал на лошади мужчина и сказал, что с севера пришли русские солдаты и движутся к китайской границе, и нужно опередить их, срочно перебраться за линию границы. Уже сотни бурят арестованы. В стане поднялась паника, нужно было срочно собирать скот в одно стадо и гнать на юг. Люди разделились на две группы: одна собирала и гнала скот, вторая - грузила скарб на телеги и шла за первой. В другой группе были в основном женщины и дети. На вторые сутки первый обоз пересёк китайскую границу. Но вторая группа так и не прибыла. За год с русской стороны пришло много бурят, но среди них не было наших жён и детей. Только в 1950-е гг. мы узнали, что обоз перехватили, и арестовали всех, посадили на товарняк и увезли сначала в Иркутск, а затем - в Казахстан, где под Семипалатинском находился лагерь жён изменников родины. Многие умерли в первые же дни. И лишь в 1959 г., когда была открыта китайская граница, у нас появилась возможность встретиться с теми, кто выжил».
В классических, наиболее известных и распространённых случаях беженство предполагает уход, бегство в другую страну пострадавшего от природных или социальных катаклизмов населения (или его уцелевших остатков) - людей, лишённых крова, имущества, социального статуса и привычного социального окружения. Это масса деклассированного и атомизированного населения, утерявшего прежние социальные структуры и сети отношений. Пережитые страдания и бедствия обычно ведут к тяжёлым социальным и психологическим травмам беженцев. У них нет правового статуса - значит, крайне затруднены попытки экономической и социальной адаптации в стране приёма. «Паспорта Нансена» Лиги наций - редкое и счастливое исключение. Жизнь в лагерях беженцев (даже самых благоустроенных) ведёт к консервации маргинализированности, аномии, иждивенчеству.
Шэнэхэнским бурятам удалось избежать этого, их беженство проходило в форме традиционной откочёвки. Это позволило сохранить материальную основу экономической жизни -скот, а также перенести на новое место, в другую страну, традиционные социальные структуры, сети отношений и связей, привычный уклад жизни. Несмотря на все тяжёлые испытания и лишения, не произошло атомизации и маргинализации. Этот вариант беженства был более редким, но не
уникальным. Он был доступен для тех общностей, чей уклад жизни определяется кочевым и полукочевым скотоводством [26, с. 589-604].
Приграничность: граница как сплачивающая угроза
Уход за границу совсем не означал ухода от границы. Она сначала не очень плотно, затем всё более жёстко, вплоть до ситуации «железного занавеса» с середины 1930-х гг., отделила беженцев от их родовых мест и основного массива их родовых сообществ. Она стала не только водоразделом между государствами, но и непреодолимой стеной между разными обществами, где укоренялось представление о чётких и неподвижных «границах на замке». В годы сталинизма и «железного занавеса», когда факт наличия за границей родственника угрожал свободе и даже жизни человека, были утеряны и разорваны многие родственные связи.
Граница для шэнэхэнцев была совсем рядом территориально. И «там, за речкой» укреплялся враждебный политический режим, рассматривающий эмигрантов как врага. Причём врага актуального, с которым необходимо вести постоянную борьбу. Это был, с одной стороны, враг классовый, «противник советской власти» и реальная угроза для политического режима. Но это была ещё и «агентура, пособник внешнего врага». Говоря современным языком, даже не потенциальная, а реальная «пятая колонна» при неизбежном в недалёком будущем военном столкновении с внешним врагом. Отсюда взгляд на границу как на линию фронта, а на трансграничье - как на потенциальный театр военных действий.
Приграничье становилось полем интенсивной деятельности спецслужб, местом массовой вербовки агентуры и проведения «острых операций», вплоть до кровопролитных рейдов вооруженных групп по обе стороны границы, что формировало обстановку шпиономании, тотального недоверия и страха. Эта ситуация хорошо описана преимущественно на материале русского казачьего и крестьянского населения Трехречья [24, 60-74; 9, с. 27-36; 3, р. 406-428].
Предметом пристального интереса и активной политики Коминтерна была Барга. В ней виделась перспективная площадка для распространения социалистической революции на Китай. Младший партнёр конкурирующих между собой советских ведомств и Коминтерна - лидеры МНР -стремились создать единое с монголами Внутренней Монголии государство. Находившаяся в тесном сотрудничестве с Коминтерном и властями Внешней Монголии Народно-революционная партия Внутренней Монголии в 1928 г. подняла спровоцированное Коминтерном восстание. Управление Барги во главе с князем Фушаном провело мобилизацию нескольких сот человек из числа баргутов, бурят, солонов и представителей других монгольских народов. Против восставших были выдвинуты отряды во главе с У. Гармаевым и Д. Тапхаевым [20, с. 336; 10, с. 12; 11, с. 59]. Вспыхнувшее ранее намеченных сроков, не имевшее достаточной военно-технической и материальной подготовки, восстание потеряло темпы своего развития, было локализовано и подавлено.
Огромное внутреннее напряжение приграничья вылилось в драматические события и во время конфликта на КВЖД в 1929 г. Как и другие монгольские народы, шэнэхэнцы пережили недолговременный, но пагубный приход советских войск. Представители НКВД, по свидетельствам очевидцев, свободно чувствовали себя на китайской территории, арестовывали и отправляли людей в тюрьмы и лагеря - сначала в Хайлар, затем в Читу, а некоторых - в Ленинград. В ходе допросов широко применялись шантаж (угрозы расправы с близкими родственниками) и пытки, а признательные показания об «антисоветской и шпионско-террористической работе» вырывались
силой. Китайские власти позволяли полицейским не только избивать и подвергать пыткам арестованных, но и допускали казни без суда и следствия [27, с. 9-22].
С установлением марионеточной «империи Маньчжоу-Го» граница с СССР была наглухо закрыта, все и без того редкие и случайные возможности контактов с родственниками прекращены. Были внесены существенные изменения в политическое, административное устройство региона. Бурятский хошун как самостоятельная единица с правами регулирования основных вопросов внутренней жизни был ликвидирован и стал частью Солон хошуна. Из интервью 2007 г. с жителем Шэнэхэна Дамбын Дамби, 1933 г.: «Японцы наводили свои порядки очень скрупулезно. Молодые люди должны были служить в японской армии, а дети - учить японский язык, и мы учили его, хотя при маньчжурах мы говорили исключительно по-бурятски».
Японская политика объединения всех неханьских народов северо-восточного и западного Китая под знаменем строительства «Великой Восточной Азии» не обошла стороной шэнэхэнских бурят. Были организованы две монгольские конные армии, командиром одной в чине генерал-майора был назначен глава шэнэхэнской общины Уржин Гармаев, фигура которого является знаковой для понимания характера взаимоотношений шэнэхэнских бурят и японских властей. К этому времени он уже входил в узкий состав руководства Барги [20, с. 365, 369]. Во времена гражданской войны в России он играл заметную военную и политическую роль в режиме атамана Г. М. Семенова. В 1921 г. откочевал в Маньчжурию, осел в Шэнэхэне, занялся скотоводством, разбогател. Стал заместителем, а с 1926 г. - начальником хошуна. В Маньчжоу-Го сделал стремительную военную карьеру, став генерал-лейтенантом, начальником охранных войск провинции, затем - командующим военным округом, начальником военного училища. Воевал на Халхин-Голе. В 1945 г. сдался советским войскам и в 1947 г. был казнён по приговору военного трибунала [10, с. 37; 29, с. 151-152].
Обязательная служба в войсках Маньчжоу-Го, тесное сотрудничество лидеров общины с японскими властями, их видное место в государственных структурах вкупе со старыми обвинениями в «антисоветской контрреволюционной деятельности» стали поводом к массовым репрессиям после разгрома Квантунской армии и прихода в Баргу подразделений советских войск в 1945 г. Буряты были обвинены в пособничестве врагу. Около 400 человек, в основном молодых мужчин, были принудительно депортированы в СССР и частью репрессированы.
Община пережила немалые лишения во время гражданской войны 1946-1949 гг. между националистами и коммунистами. И хотя напрямую фактор границы здесь не фигурировал, но сама стратегическая важность их приграничной территории провоцировала пристальное внимание противоборствующих сил и силовые методы обеспечения их лояльности или сотрудничества. Беспощадным репрессиям со стороны коммунистов подверглись несколько групп шэнэхэнских бурят, связавших свою судьбу с гоминьданом.
Риски и угрозы, исходящие от близости границы, были довольно рано осознаны. Поэтому, несмотря на все преимущества предоставленной для оседания территории, в 1930-х гг. часть шэнэхэнских бурят пыталась откочевать в более безопасные места. Однако, возникшие конфликтные ситуации из-за пастбищ, для разрешения которых однажды пришлось прибегнуть к посредничеству буддистского иерарха Панчен-ламы, заставляли их вернуться. С 1940 по 1945 гг. вновь было три перекочевки, когда люди, преодолев Хинганский хребет, уходили в хошуны Тушээтэ и Жарууд в аймаке Жэрэм. Это были самыми крупные в истории общины перекочевки, причем они проходили под присмотром японских спецслужб во главе с Тира Ути [28, х. 29-30]. Японцы были заинтересованы в том, чтобы переместить как можно большее количество голов скота подальше от фронта. Миграция части шэнэхэнцев в пределах Внутренней Монголии продолжалась вплоть до
1947 г. и была пресечена коммунистами. Сама жизнь бурят в Китае была определена границей: даже попытки уйти подальше от неё оканчивались тем, что их возвращали назад.
Победа в гражданской войне коммунистов и провозглашение КНР не привели к радикальной перемене роли границы в жизни общины. Конечно, ушло в прошлое опасное лавирование между противоборствующими силами, каждая из которых требовала лояльного сотрудничества. В соответствии с национальной политикой КПК шэнэхэнские буряты как часть монгольской общности получили право на территориальную автономию и возврат к прежнему образу жизни. Однако закрытая граница продолжала нести в себе угрозу.
Радикально ухудшилась ситуация в годы советско-китайского противостояния, «большого скачка» и «культурной революции». Граница вновь стала прифронтовой зоной, а шэнэхэнские буряты - потенциальной советской «пятой колонной». Многие были арестованы по обвинению в шпионаже в пользу СССР и панмонголизме. По словам респондентов, «в СССР, на родине, мы считались предателями и японскими шпионами, а во времена "культурной революции " - советскими шпионами и панмонголистами».
В годы «культурной революции» шэнэхэнские буряты подверглись коллективизации и массовым репрессиям [22, с. 334]. Как аккуратно пишут авторы из Китая, они пережили образование колхозов, «борьбу со старыми устоями», в результате чего «100 % населения стало трудовым, а передовики и активисты стали членами партии». «Однако в результате «левой» политики, культурной революции и уничтожения капиталистов, советских, монгольских и японских шпионов пострадало много людей. Многие продолжали работать, некоторые стали нетрудоспособными» [8, с. 23-28]. Устойчивость общины подверглась серьёзным потрясениям. Закрытие школ, репрессии против образованной элиты, знающей китайский язык, аресты «советских шпионов», прифронтовой статус границы с СССР, коллективизация - всё это расшатывало привычный уклад жизни.
Таким образом, граница, от которой исходила опасность, была постоянным системообразующим фактором в жизни общины на протяжении первых десятилетий её существования. Вкупе с оторванностью от основного родового и этнического массива это стало фактором сплочения, консолидации, выстраивания единой общности из раннего конгломерата родовых групп.
Трансграничность: граница как ресурс
Распад СССР и рыночные преобразования в России, политика «социалистической модернизации» в Китае, восстановление добрососедских межгосударственных взаимоотношений -всё это радикально изменило роль границы в жизни шэнэхэнских бурят. Парадоксальным образом её значение не уменьшилось, а, возможно, даже выросло. Но теперь на место разделяющей и угрожающей функции пришла функция контактная, ресурсная. Произошёл стремительный переход от «границы-стены», «границы-барьера» к месту интенсивного стыка, контакта, взаимодействия. Открытие границы, максимально облегчённые условия её пересечения позволили возобновить, а фактически наладить заново, семейные и родовые связи. Сформировался устойчивый поток родственников, туристов, журналистов, исследователей.
В начале 1990-х гг. начался процесс репатриации шэнэхэнских бурят. Тогда в Россию приехало («вернулось») около 300 человек. Сегодня их численность возросла почти до 500, из них в Бурятии - более 350, в Агинском округе - чуть менее 150 человек. Мотивы были разными: ностальгическими («родина предков»), экономическими (поиск новых возможностей),
образовательными (в рамках существующих льготных программ). По словам респондентов в Шэнэхэне, иногда молодых людей отправляли и для расширения круга брачных партнёров (небольшому замкнутому сообществу требовалась «свежая кровь»).
При этом возлагались большие надежды на возможность использования их опыта, навыков и стремления заняться полукочевым скотоводством, пришедшем в Бурятии в явный упадок. В Шэнэхэне же остро ощущался дефицит пастбищ. Однако при заинтересованности многих шэнэхэнцев, при доброжелательном отношении местных властей и населения, при наличии значительного массива пустующих пастбищ, этот проект оказался тупиковым. Между тем, это была привычная сфера занятий, накопленный веками профессионализм, традиционный образ жизни, минимальные потребности в контактах и знании русского языка. Отсутствие российского гражданства и трудности с его получением стали препятствием для приобретения или взятия в аренду пастбищных угодий. Лишь отдельные семьи смогли арендовать земельные участки и заняться скотоводством.
Поэтому большая часть переселенцев осела в городах. Родственные связи по обе стороны границы, опыт жизни в китайском и российском мирах, свободное владение китайским, бурятским, а затем и русским языками, стали ценным ресурсом для активного участия в трансграничной торговле и посредничестве. Некоторые активно занялись «челночной» торговлей в период её расцвета. Кто-то помогал русским и бурятам из России при покупке дешёвых китайских товаров в городах Маньчжурия и Хайлар для торговли или личного потребления. Появились овладевшие русским языком посредники и переводчики для китайских торговцев в Бурятии. После упадка «челночной» торговли в нулевые годы они быстро переключились на другие занятия.
Бурно развивающийся в Бурятии процесс, который часто называют «национальным возрождением», вызвал острый интерес к традиции предков. Считалось, что она во многом утрачена в результате модернизационного процесса, урбанизации и русификации. Шэнэхэнцы стали рассматриваться как естественные хранители традиции, её некий консервант, сохранившийся в неприкосновенности в изоляции и чужеродном культурном окружении. Выяснилось, что это вполне товарный ресурс. Важной экономической нишей стало удовлетворение постоянно растущего спроса на услуги носителей, хранителей и знатоков традиционной бурятской культуры, обычаев, знаний, т.е. всего, что считалось частично или полностью утерянным в процессе модернизации. Сложился широкий диапазон такого спроса - от высокой культуры до традиционной кухни. Большой популярностью пользуются предприятия традиционного общепита - «шэнэхэнские буузные». Успешно функционируют мастерские по пошиву традиционной одежды.
В 2003 г. Бурятский театр драмы поставил спектакль «Легенды шэнэхэнских бурят», в 2015 г. - «Ветер ушедших времён». На канале «Россия 24» в 2017 г. была показана трилогия фильмов «Планета Шэнэхэн», выпущенная творческим объединением «Сансар» [30]. Большой популярностью пользуются солисты театра песни и танца «Байкал» - певцы Бадма-Ханда Аюшеева, Бутидэй Дондок, Галсан-Нимын Гандик. В 1990-х гг. шэнэхэнцы проводили публичные показы традиционной бурятской одежды и украшений, давали концерты. Они активные участники и эксперты празднования традиционного нового года Сагаалгана, конкурсов «Белый месяц», международного бурятского национального фестиваля «Алтаргана». Этническая культура стала продуктом туристической индустрии и «важным, оригинальным товаром на внутреннем рынке идентичности»
[5, р.153].
Использование ситуации трансграничности стало серьёзным дополнительным ресурсом для становления шэнэхэнских бурят как одной из экономически процветающих общин Внутренней
Монголии. Одновременно это и важный инструмент модернизации. Городской стиль жизни большинства из них в России, занятие городскими профессиями, возможность получения качественного среднего и высшего образования способствуют формированию соответствующего уклада и образа жизни, но могут вести к эрозии общинной замкнутости. Важное свидетельство этих перемен - появление смешанных браков.
Границы внешние и границы внутренние: миграция «исторической родины»
Граница и ситуация трансграничности стали факторами консолидации и формирования из совокупности родовых групп и отдельных семей беженцев новой общности - шэнэхэнских бурят. Острая и осознаваемая зависимость существования группы от государственной границы (очевидной, реализуемой в субъектах силы и насилия, в материальных, политических и символических ресурсах) породила границы менее материальные и заметные, но от этого не менее значимые.
Внутренние границы органически увязывались с новыми локальностями, которым было суждено стать не просто жизненно необходимыми пастбищами, но родовыми местами. Были проведены ритуалы по их сакрализации. Шэнэхэн получил сакральные места не отдельных родовых групп беженцев, а новой общности, объединённой внутренней границей. Ритуалы провёл инициатор переселения, человек, сыгравший решающую роль в его практической реализации, известный теоретик и практик переселенческого дела в России М. Н. Богданов [15, с. 258-262].
С самого начала переселения не возникло проблемы взаимоотношений с новыми соседями -родственными по культуре, языку, истории баргутами, с которыми и до этого существовали довольно тесные связи. Беженцев они встретили доброжелательно, иногда помогали, хотя бы и потому, что не возникло классического конфликта из-за ресурсов. В данном случае - из-за пастбищ, т. к. беженцам выделили выморочные, заброшенные из-за эпидемии угодья. Из-за натурального характера скотоводческого хозяйства не возникло и стимулов к повседневным контактам и связям. Большой редкостью были смешанные браки. Отношения сложились вполне добрососедские - буряты делились знаниями по утеплению домов, заготовке сена на зиму. О том, что всё могло сложиться не так благополучно, свидетельствует опыт откочёвок подальше от опасной границы, когда шэнэхэнские буряты вступали в острые конфликты из-за пастбищ с не менее родственными сообществами. Не произошло растворения беженцев в культурно родственной группе баргутов, которые были восприняты как близкие, но «чужие». Формирующаяся новая общность отгородилась от них невидимой, но вполне реальной границей.
Внешние границы формируют границу внутреннюю. Первоначально беженцы из России в Баргу были довольно рыхлым конгломератом откочевавших через границу родовых и семейных групп, хотя и объединённых общим укладом жизни и традицией. Чрезвычайно быстро из них синтезировалась новая общность - собственно «шэнэхэнские буряты». Перед лицом внешнего, небурятского окружения деление на родовые и племенные группы (которое и сейчас актуально в Бурятии) отошло на задний план. Важнее оказалась бурятская самоидентификация как таковая. Память о родовом происхождении жива, но во взаимоотношениях с соседями в Барге и с бурятами Бурятии они выступают именно как «шэнэхэнские буряты».
В эпоху «социалистической модернизации» в Китае они вошли как структурированная община с чёткой внутренней организацией, системой власти, контроля, санкций, с минимальной открытостью принимающему обществу. Самодостаточная с точки зрения экономической специализации. Культурно отъединённая от принимающего общества бурятским языком, системой
родовых связей, обычаями, праздниками и традициями. Община, достаточно крупная для того, чтобы поддерживать структуру социальности - от внутренних браков до языка, образования и власти. Она опиралась на память об «исторической родине» и осознание себя её «сколком», оторвавшейся частью бурятского народа, о чём свидетельствуют тщательно сохраняемые мифы и фольклорные произведения.
Активное и успешное участие в рыночных процессах, преобразование натурального скотоводческого хозяйства в товарное, тенденция к урбанизированному образу жизни и современной потребительской культуре, массовое среднее образование и доступное высшее, городской уклад жизни репатриантов в России - всё это заставляет ставить вопрос о сохранении общинной замкнутости и самодостаточности в их прежнем виде. Соответственно, это вопрос о сохранении или трансформации внутренней границы.
Пока этот процесс начинается, поэтому можно говорить о наметившихся тенденциях. Несомненна тенденция к индивидуализации в экономической и общественной жизни. С другой стороны, многие вполне современные рыночные практики предполагают использование общинных связей в качестве важного ресурса. На этом основывается трансграничное посредничество и торговля, производство и сбыт «аутентичного этнического продукта» как в России, так и в Китае. Поэтому можно лишь предполагать, каковы будут последствия начинающейся эрозии внутренней границы - исчезнет она или перейдет в новое качество.
Во многом это зависит от того, что сделало эту этнолокальную группу диаспоральной - от фактора «исторической родины». Несмотря на то, что несколько десятилетий страну исхода представлял враждебный политический режим, воспоминания, привязанность и мечта о возвращении были одной из несущих конструкций формирования группы и её жизни. Многие респонденты подчеркивали, что из-за этого сознательно не учили китайский язык. При этом важно, что понималось под «исторической родиной» - государство, культурная среда, родные места, родовые и племенные сообщества, родственники, миф о «потерянном рае». Скорее всего, всё вместе, и вряд ли возможно разделить это на практике, а не на уровне абстракции.
Открытие границы и возможность свободного передвижения стало испытанием этого конструкта на прочность. Те, кто «вернулся» (приехал в Россию навсегда или надолго), убедились, что между ними и бурятами «исторической родины» сформировались за эти десятилетия немалые культурные различия. Оказалось, что бурятская культура в Бурятии и бурятская культура в Шэнэхэне радикально отличаются. Почти век раздельного существования и развития не прошёл даром. Предоставленные себе репатрианты столкнулись с типичным для мигрантов набором адаптационных проблем. Остро стояли и стоят проблемы натурализации. Неожиданно сложной оказалась проблема аккультурации. Фактически произошел контакт двух бурятских культур. Общая этничность не стала гарантом автоматической и безболезненной интеграции. Экономические возможности рыночного скотоводства в Шэнэхэне, довольно высокий уровень жизни и стабильность делают «мечту о возвращении» реликтом.
По словам Даримы Бороноевой, «для многих шэнэхэнских бурят, включая и тех, кто вернулся в Россию и получил российское гражданство, местность Шэнэхэн остаётся местом рождения, «породнённым» местом... Цоктын Жамсо, известный шэнэхэнский летописец... на вопрос-замечание «Вот вы всё кочуете и кочуете. Где место вашей следующей кочевки? Куда вы собираетесь ещё кочевать?», дал ответ примерно такого содержания: «Никуда. Мы будем жить в Шэнэхэне. Эта местность, которая приняла, приютила нас, подарила нам и нашим детям Жизнь» [14, с. 189].
Фактически сложилась диаспоральная группа шэнэхэнских бурят в Бурятии, для которых «исторической родиной» уже стал Шэнэхэн. В каком-то смысле можно говорить о двух «исторических родинах» или даже о метафоре «кочующей исторической родины». Это означает, в частности, возникновение ещё одной границы - с бурятами Бурятии.
Заключение
История шэнэхэнских бурят - это история успеха. Беженцы от ужасов гражданской войны и социалистических преобразований в России в потрясаемый катаклизмами Китай, они сумели не просто выжить, но состояться в качестве жизнеспособной и успешной общины. Это чрезвычайно редкий для ситуации беженства случай. Важно то, что это достижение группы, общины, а не индивидуальные успехи, достигнутые благодаря собственной энергии, способностям, талантам или принесённым с утерянной родины знаниям, квалификации или иным ресурсам. Здесь достаточно вспомнить массу талантливых и успешных эмигрантов от советской власти.
Шэнэхэнские буряты сформировались и существуют как «народ границы», причем границы между двумя потрясаемыми катаклизмами государств. Успех был достигнут в условиях постоянных опасностей, без всякого политического или иного ресурса, значимого для окружающего общества. Они не принесли с собой капиталов (в значимых масштабах), передовых технологий и знаний. Какое -то время они просто никому не мешали и получили редкую возможность выстраивать свою жизнь по привычному укладу и образу жизни.
Приграничное положение накладывало на группу тяжёлые политические обременения: подозрения и обвинения в политической нелояльности, репрессии, необходимость лавирования между враждующими силами. Это внешнее давление стало важным фактором формирования группы из первоначального конгломерата отдельных родовых групп и семей. Рыночные преобразования в Китае и России, добрососедские отношения между ними, выход на первый план контактной функции границы - всё это эффективно используется шэнэхэнскими бурятами в качестве важного ресурса модернизационных преобразований.
Группу породила и сформировала ситуация внешней границы, которая определила многие её параметры и характеристики. В каком-то смысле граница стала образом жизни. Внешние границы сформировали границы внутренние, сплачивающие членов группы и отделяющие их от остального мира. Модернизационный процесс, неизбежная индивидуализация и глубокая интеграция в китайское общество открывают перспективу ассимиляции, разложения общины. Ситуация «двух исторических родин» в условиях неопределенных перспектив двух держав также вносит большой элемент непредсказуемости. Однако «шэнэхэнские буряты» в своём историческом развитии наработали огромный потенциал адаптивности, что позволяет им быть готовыми к самым неожиданным поворотам развития.
Список литературы
1. Brubaker R. The «Diaspora» Diaspora // Ethnic and Racial Studies. 2005.Vol. 28, № 1. P. 1-19.
2. Frontier Encounters: Knowledge and Practice at the Russian, Chinese and Mongolian Border / ed. by F. Bille, G. Delaplace, Humphrey. Cambridge : Open Book Publishers, 2012. 280 p.
3. Namsaraeva S. Caught between states: Urjin Garmaev and the conflicting loyalties of trans-border Buryats // History and Anthropology, 2017. T. 28, № 4. P. 406-428.
4. Peshkov I. The Trade Town of Manzhouli. Trust Created and Undermined // Trust and Mistrust in the Economies of the China-Russia Borderlands / C. Humphrey (ed.). Amsterdam : Amsterdam University Press, 2018. Р. 121-142.
5. Szmyt Z. Granica jako zasób, granica jako wehikul czasu. Spoleczne reprezentacje diaspor na pograniczu rosyjsko-chinskim // Studia Migracyjne - Przegl^d Polonijny, 2023. № 2. S. 139-158.
6. Szmyt Z. Lunch with the Ancestors. Shenehen Repatriates in Buryatia // Вестник Бурятского государственного университета. 2012. № 1. С. 76-90.
7. Urbansky S. A. Very Orderly Friendship: The Sino-Soviet Border under the Alliance Regime, 1950-1960 // Eurasia Border Review. Special Issue on China's Post-Revolutionary Borders, 1940s-1960s. 2012. Vol. 3. P. 35-53.
8. Современный исторический очерк бурят Шэнэхэна (пер. со старомонг. яз. Е. Санжанова). Хайлар, 1985 / Абида Ц., Болод З., Димчиг Б., Лхамсурэн С. // Локальные особенности бурятской этнической общины Внутренней Монголии Китайской Народной Республики : материалы 1-й науч. экспедиции НГИ 2004 г. Улан-Удэ : Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2005. С. 23-28.
9. Аргудяева Ю. В. Из России в маньчжурское Трёхречье: исход русских казаков и крестьян после Гражданской войны // Ойкумена. Регионоведческие исследования. 2019. № 2. С. 27-36.
10. Базаров Б. В. Генерал-лейтенант Маньчжоу-Го Уржин Гармаев. Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2001. 37 с.
11. Базаров Б. В. Неизвестное из истории панмонголизма. Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2002. 67 с.
12. Балдано М. Н. Процесс национального строительства в современной Бурятии: трансграничные вызовы -риски и возможности // Трансграничные вызовы национальному государству. СПб. : Интерсоцис, 2015. С. 282-304.
13. Балдано М., Дятлов В. Шэнэхэнские буряты: из диаспоры в диаспору? // Диаспоры. 2008. № 1. С. 164-192.
14. Бороноева Д. Ц. Концепт «Родина» в идеологии и практике бурятских диаспор // Известия Томского политехн. ун-та. 2011. Т. 319. № 6. С. 186-190.
15. Бороноева Д. Ц. Миграция и сакрализация нового жизненного пространства в традиционной культуре: опыт бурят Внутренней Монголии КНР // Вестник Бурятского государственного университета. 2011. № 6. С. 258-262.
16. Брубейкер Р. «Диаспоры катаклизма» в Центральной и Восточной Европе и их отношения с родинами (на примере Веймарской Германии и постсоветской России) // Диаспоры. 2000. № 3. С. 6-32.
17. Брубейкер Р. Этничность без групп / пер. с англ. И. Борисовой ; под науч. ред. Я. Охонько. М.: Издат. дом ВШЭ, 2012. 408 с.
18. Доржиев Д. Л. Социально-политический протест и вооруженные выступления крестьянства в Бурятии на рубеже 1920-1930 гг. Улан-Удэ, 1996. 180 с.
19. Ивасита А. 4000 километров проблем. Российско-китайская граница / пер. с яп. М. Г. Горфункель. М. : ACT : Восток - Запад, 2006. 336 с.
20. Кузьмин С. Л. Баргинский и харачинский вопросы в истории Восточной Азии (первая половина ХХ века). М. : Товарищество науч. изд-й КМК, 2021. Т. 1. 407 с.
21. Михалев М. С. Искусство быть неассимилированным. Стратегии шэнэхэнских бурят в контексте российско-китайской границы // Известия Лаборатории древних технологий. 2017. Т. 13, № 4. С. 108-120.
22. О «культурной революции» во Внутренней Монголии// Цогту О. (Акира Оно). Трагедия степи: Внутренняя Монголия под властью Мао Цзэдуна. Свидетельства очевидцев / пер. на рус. С. Л. Кузьмин ; отв. ред. С. Л. Кузьмин, С. В. Дмитриев. СПб. : ИП А. А. Терентьев, 2020. 334 с.
23. Панарин С. А. От каких трансграничных угроз не может защитить государственная граница // Российское пограничье: социально-экономические и инфраструктурные проблемы / под ред. В. А. Колосова и А. Б. Володина. М., 2016. С. 115-126.
24. Пешков И. О. Семантика фронтирной нелояльности в приграничных районах Внутренней Азии // Известия Восточного института. 2023. № 3. С. 60-74.
25. Сафран У. Сравнительный анализ диаспор. Размышления о книге Робина Коэна «Мировые диаспоры» // Диаспоры. 2004. № 4. С. 138-162.
26. Синицын Ф. Л. Трансграничное кочевье в СССР в 1920-е годы // Вестник Российского ун-та дружбы народов. Сер.: История России. 2019. Т. 18, № 3. С. 589-604.
27. Смирнов С. В. Советско-китайский конфликт 1929 г. и русская военная эмиграция // Известия Уральского федер. ун-та. Сер. 2: гуманитар. науки. 2018. Т. 20, № 2. С. 9-22.
28. Согтын Ж. Шэнэхэн буриад монголчууд. Убэр Монголун хэблэлийн булуглэл, 2011. 215 х. (Шэнэхэнские бурят-монголы). (на старомонгольском языке)
29. Соловьев А. В., Тарасов А. П. Гармаев Уржин // Малая энциклопедия Забайкалья. Международные связи / гл. ред. Р. Ф. Гениатулин. Новосибирск : Наука, 2012. С. 151-152.
30. Фильм о шэнэхэнских бурятах // Region. Информационный портал Бурятии. 02.11.2017 // URL: http//region03.ru/14844- film-o-shyenyexyenskix-buryatax.htmlr (дата обращения: 02.04.2024).
31. Шайн Й., Барт А. Диаспоры и теория международных отношений // Современная наука о международных отношениях за рубежом : хрестоматия в 3 т. Т. 2 / под общ. ред. И.С. Иванова. М. : НП РСМД, 2015. С. 961-995.
32. Шеффер Г. Диаспоры в мировой политике // Диаспоры. 2003. № 1. С. 162-184.
