CC BY
9Ю.В. Ергин
Ш.С. АБЗАНОВ - ЖЕРТВА ТОТАЛИТАРНОГО СТАЛИНСКОГО РЕЖИМА
Арест 27 июля 1937 года не был неожиданностью для Шамси Садреевича Абзанова, проживавшего в то время в Уфе в одной из квартир дома №2 по улице Зенцова. Первая очередь этого здания по нынешней улице Ленина, известного всем уфимцам как «Дом специалистов», была построена в 1932-1933 годах из кирпичей только что разобранного руками заключенных Воскресенского кафедрального собора, главного храма города, освященного в августе 1841 года и полностью разрушенного в годы советской власти, проповедовавшей «воинствующее безбожие». По всем церковным канонам уничтожение этого удивительно прекрасного памятника прошлого, отражавшего через красоту и символ Веры стремление людей добиться внутреннего сомосовершенствова-ния, а через него и совершенства всей жизни, было крайне выраженным богохульством. По-видимому, совершенно не случайно печальная участь ожидала все, что позднее пытались построить на его фундаменте, который полностью разрушить так и не удалось. Вновь возведенные на этом фундаменте здания по неизвестным причинам либо обрушивались, либо сгорали. Братской могилой оказалось и возведенное из кирпичей разобранного собора здание «Дома специалистов», уфимского аналога хорошо известного московского «Дома на набережной»: большая часть сразу заселившихся в него, так же как и въехавших в освободившиеся после ареста первых его обитателей квартиры оказались жертва-
ми сталинских политических репрессий середины и конца 30-х годов XX века.
Профессор Ш.С. Абзанов с августа 1931 по май 1935 года был директором Башкирского государственного педагогического института, одновременно он занимал должность заведующего кафедрой экономической географии этого вуза, а в момент ареста возглавлял НИИ сельского хозяйства и животноводства.
На печально известном февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года прозвучал тезис И.В. Сталина об обострении классовой борьбы по мере продвижения страны к социализму, окончательно обозначивший курс на политические репрессии. В Башкирии они обернулись сначала против носителей «местного буржуазного национализма», затем «враги народа» и враждебные элементы были обнаружены практически во всех республиканских советских и партийных органах независимо от национальности их руководителей. Одновременно репрессии были распространены на работников культуры, науки и просвещения. Однако уже скоро самые невероятные обвинения были выдвинуты и в адрес часто совсем малограмотных людей, совершенно не имевших никакого отношения к политике. Пик репрессий пришелся на время состоявшегося 4-6 октября 1937 года III Пленума Башкирского обкома ВКП(б), ставшего одним из самых трагических в истории республиканской партийной организации. Достаточно сказать, что только сразу же после этого пленума, в работе которого принял участие секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов, было арестовано более 270 руководителей советских и партийных органов. Всего же по данным УФСБ по Республике Башкортостан и Прокуратуры РБ в Башкирии было репрессировано свыше 50 тысяч человек, подавляющая часть которых, начиная со второй половины 50-х годов XX века, была реабилитирована. Ложные обвинения были сняты и с Ш.С. Абзанова, однако его имя, очищенное от наветов и клеветы, до сих пор остается малоизвестным широкой общественности.
Ш.С. Абзанов родился 8 декабря 1894 года в деревне Иткенее-во Бирского уезда Уфимской губернии в семье служителя культа. Его отец умер в 1911, а мать в 1920 году. Официальная трудовая деятельность Шамси началась с сентября 1912 года, когда он стал работать учителем в деревне Султанаево Осинского уезда Пермской губернии. Однако уже через 10 месяцев судьба забросила Ш.С. Абзанова сначала в Ташкент, где до августа 1914 года он работал сторожем при аптеке, а затем в Бухару. Там Ш.С. Абзанов работал рассыльным у местного купца Баракушева. В сентябре 1917 года он снова оказался в Ташкенте, служил вагоновожатым, а в декабре того же года был призван в ряды Красной гвардии. До конца 1919 года Ш.С. Абзанов был активным участником гражданской войны, с февраля 1920 по июнь 1923 года обучался на рабфаке в Ташкенте, одновременно служил в Туркестанском ЧК и работал инструктором Мусульманских коммунистических курсов.
После окончания рабфака Ш. С. Абзанов уехал в Москву и стал студентом Института народного хозяйства имени Г.В. Плеханова, который окончил в 1927 году. Обучение в институте он сочетал с работой инструктором в Замоскворецком райкоме партии (с октября 1923 по февраль 1924 года); с сентября 1924 по октябрь 1928 года преподавал в Татарском доме просвещения, а затем в течение года в Московском кооперативном техникуме.
С сентября 1928 года по октябрь 1930 года Ш.С. Абзанов преподавал в Саратовском университете и одновременно был директором Саратовского кооперативного техникума. Осенью 1930 года он возвратился в Москву и стал директором Московского
кооперативного техникума, одновременно работал в Педагогическом институте имени А.С. Бубнова (доцент и заведующий отделом). Однако уже через год по просьбе Башкирского обкома ВКП(б) Ш.С. Абзанов был переведен в Уфу и назначен директором Башкирского государственного педагогического института имени К.А. Тимирязева, созданного весной 1929 года на базе Уфимского института народного образования. Одновременно он стал и заведующим кафедрой экономической географии БГПИ, а в 1932 году профессором. В списке вузов Наркомпроса РСФСР Башкирский гос-пединститут относился к числу национальных вузов межобластного значения, он должен был готовить квалифицированные кадры учителей не только для Башкирии, но и для Западной Сибири, Казахстана, Нижней и Верхней Волги, Уральской области и Татарии. Однако на практике большая часть выпускников БГПИ оставалась все же в пределах Башкирии. Потому местные партийные и советские органы считали пединститут чисто башкирским вузом. Делалось все, чтобы пополнить его педагогический и научный коллектив работниками из лиц местной национальности. Соответствующая работа проводилась и при комплектации вуза студентами. Эта так называемая «проблема коренизации» БГПИ была объявлена Башкирским обкомом партии «ударной» еще в 1931 году, она достигла максимума при директоре Ш.С. Абзанове: он всегда считал ее основной задачей, поставленной Башкирским обкомом ВКП(б) перед вузом и им лично. О том, чем все это окончилось для института в целом и Ш.С. Абзанова, как директора, скажем ниже, а сначала проследим за динамикой развития Пединститута по основным показателям за те годы, когда им руководил Ш.С. Абзанов.
Если в 1929/30 учебном году в БГПИ работали только 2 профессора, в 1930/31 году их уже стало 3, а в 1934/35 году -6: Ш.С. Абзанов (экономическая география), В.Н. Басов (педагогика и педология), Л.Н. Воробьев (русский язык), Е.Н. Грибанов (физика), А.С. Щепотьев (физиология), Х. Мусаев (история). По совместительству в БГПИ на должности профессора работал также заведующий культпропом Башобкома ВКП(б) Х.В. Хасанов (обществоведение).
В 1933 году первыми в БГПИ доцентами стали К.П. Краузе (физика), Н.Д. Чижов (педагогика), П.С. Белорусов (география), Н.З. Андреев (химия), С.А. Баранов (ботаника), А.А. Кийков (история). Уже через полтора года этот список пополнили Д.Г. Ожиганов (геология), В.П. Кипарисов (русский язык), И.Х. Ишмухаметов (химия), М.Я. Соколов (зоология), Н.Н. Лузин (математика), Г.Н. Цветков (история). В этом же году в БГПИ
начали функционировать 5 отделений: физико-математическое (заведующий - Д.Т. Емасов), химико-биологическое (заведующий -И.Х. Ишмухаметов), языка и литературы (сначала заведующим был И.И. Ракипов, а затем - Н.Д. Чижов), историческое (сначала заведующим был А.И. Макаров, а затем - Б.Г. Султанаев) и дошкольно-школьное (заведующий - И.К. Подловченко).
В августе 1934 года институт перешел на факультетский принцип структурной организации, когда вместо отделений были созданы 5 факультетов: физико-математический (декан -Е.Н. Грибанов), естествознания (декан - И.Х. Ишмухаметов), географический (декан - Н.Д. Чижов), языка и литературы (декан - Х.Х. Зайни) и исторический (декан - Б.Г. Султанаев).
На 1 января 1934 года в составе БГПИ функционировали: дневной институт, вечерний институт, заочный сектор, педагогический рабфак имени Багу Нуриманова, а также краткосрочные подготовительные курсы. Дневной институт БГПИ в своих стенах в то время имел 295 студентов. Приведем некоторые данные и о других подразделениях института.
В 1930 году при институте был организован сектор (ставший впоследствии отделом) заочного обучения БГПИ, созданный для дополнительного обучения учителей, не имевших высшего педагогического образования и нуждавшихся в повышении квалификации. Он полностью обслуживался профессорско-преподавательским составом дневного института и имел в совеем составе 5 отделений: историческое, биологическое, математическое, физическое, языка и литературы (с башкирским и русским подотделами). На 1 января 1934 года по заочной системе в БГПИ обучались 402 человека.
В 1931 году при БГПИ был открыт Вечерний институт, предоставивший учителям города Уфы и пригородов возможность получать высшее педагогическое образование без отрыва от производства. Он функционировал в составе 5 отделений: химико-биологического, географического, исторического, физического, языка и литературы (с башкирским и русским подотделами). Вечерний институт БГПИ также обслуживался профессорско-преподавательским составом дневного института. В его стенах на 1 января 1934 года обучались 174 человека.
Проблема «коренизации» вуза была тесно связана с улучшением работы Педрабфака БГПИ, созданного еще в 1921 году в стенах Уфимского ИНО для подготовки поступающих в вузы. На 1 января 1934 года он насчитывал 120 человек, по перспективному плану после выпуска в 1935/36 году смешанных татаро-
башкирских групп намечалось превратить его в чисто башкирский рабфак.
Для удовлетворения все возрастающей потребности в педагогах для школ-семилеток в 1934 году при БгПи был открыт Учительский институт с двухгодичной продолжительностью обучения. Правительство Башкирии уделяло развитию этого института большое внимание и предоставило специально для него здание бывшего Уфимского духовного училища по улице Гоголя, 11. Уже первый прием Учительского института составил 158 человек. С небольшим перерывом в годы Великой Отечественной войны Учительский институт при БГПИ просуществовал до 1952 года.
Потребность в быстром увеличении количества выпускаемых педагогов на дневном отделении БГПИ потребовала расширить учебные и научные площади основного здания института по улице Егора Сазонова, 23. В промежутке с 1935 по 1937 год на специально ассигнованные Наркомпросом РСФСР средства была произведена надстройка 3-го этажа главного корпуса БГПИ. Городские власти помогли институту в решении жилищного вопроса преподавателей, предоставив дом с флигелем по ул.Социалистической, 41.
В 1936 году к БГПИ присоединили Научно-исследовательский институт педагогики Башнаркомпроса, созданный еще в сентябре 1931 года для разработки отдельных проблем башкирской национальной школы.
В организации учебного процесса и научно-исследовательских работ любого вуза огромная роль всегда отводилась работе библиотеки учебного заведения. В основу фундаментальной библиотеки БГПИ была положена библиотека бывшего Уфимского ИНО, которая начала создаваться с начала 1920 года из книг разграбленной в годы гражданской войны библиотеки Уфимского учительского института. Первоначально ее фонд составлял всего 2915 книг, она обслуживала преподавателей ИНО и студентов института, а с 1924 года и учащихся старших классов опытно-показательной школы при институте. Во второй половине 1926/27 учебного года в библиотеке был выделен самостоятельный татаро-башкирский отдел в количестве 808 книг со специальным работником. На 1 января 1934 года в фундаментальной библиотеке БГПИ числилось уже 100704 книги, из них в национальном отделе - 12991 книга. Число читателей с 1920 по 1933 год возросло с 284 до 1466 человек, а выдача книг по годам составила (в экземплярах): 1920 год - 300, 1930 год - 17586, 1931
год - 42627, 1932 год - 102784, 1933 год - 105000. В августе 1932 года библиотека БГПИ добилась у Наркомпроса РСФСР права на получение «обязательного экземпляра» и закупку книг из коллектора научных библиотек Москвы. Ежегодно значительные средства тратились библиотекой на приобретение периодической литературы. Об этом лаконично свидетельствует число названий периодических изданий, выписываемых библиотекой БГПИ по годам: 1925 год - 26,1928 год - 69, 1930 год - 130, 1932 год - 295, 1933 год - 214, 1934 год - 195.
Профессора и преподаватели Башгоспединститута постепенно начали втягиваться в научно-исследовательскую работу. В эти годы научная работа в основном была сконцентрирована в области составления различных учебных программ, написания учебников и учебных пособий для самого педвуза, средних образовательных школ и техникумов. Так, под руководством Ш.С.Абзанова составлялся учебник для педвуза по экономической географии Башкирии. По поручению Госплана республики доцент П.С.Белорусов написал большой обзор «Экономика БАССР». Заведующий кафедрой башкирского языка и литературы доцент Г.Я. Давлетшин координировал работу трех бригад (У.Х. Хуснутдинов, З.Ш. Шакиров, А. Мансуров, Г.С. Сагадеев) по составлению учебников башкирского языка для школ 1 и 2 ступени и для техникумов. Сам Г.Я. Давлетшин успешно разрабатывал орфографию башкирского языка и издал соответствующий словарь, включавший 11 тысяч слов. Под руководством З.Ш. Шакирова работала группа по «разработке письменных знаков башкирского языка». З.Ш. Шакиров, Г.Я. Ягафаров и А.Н. Воробьев занимались составлением лингвистической карты БАССР. Составлением учебников и написанием учебных пособий были заняты преподаватели и других кафедр. Так, на башкирском языке под руководством доцента И.Х. Ишмухаметова был написан учебник по химии для 6 и 7 классов, С.Г.Качкаевым и Ф.З.Асадуллиным -учебник по математике для 7 классов. Доценты С.А. Баранов и З.Ш. Шакиров издали в Башкниге в 1932 году «Названия растений на латинском, русском и башкирском языках».
Естественно, что научные исследования преподавателей и сотрудников БГПИ не ограничивались только написанием учебников и учебных пособий. Так, например, на кафедре физики под руководством профессора Е.Н. Гоибанова успешно развивались исследования в области электроники и ее применения в различных областях. Е.Н. Грибанов предложил новый метод определения работы выхода электронов с поверхности металлического катода, основанный на
его охлаждении при электрической эмиссии. Еще ранее Е.Н. Грибанов предложил оригинальный метод измерения вакуума в электронных лампах по величине их тока накала, способ модуляции на сетку электронной лампы, а также разработал ряд приемов восстановления электронных ламп с активированным катодом с целью продления срока их службы. Он первым в Башкирии начал изучать радиоактивность вод, почв и воздуха. Совместно с профессором Е.М. Губаревым (Уфимский физический институт) Е.Н. Грибанов исследовал действие коротковолновых излучений на процессы окисления парафинов в башкирских нефтях. Эти работы не потеряли своего значения и в наши дни. Он также первым начал систематические исследования пьезоэлектрических свойств кварцев, обнаруженных в 30-е годы XX века в Зауралье. В 1934 году Е.Н. Грибанов написал и издал в Башкниге «Основы радиоэлектроники» (на башкирском языке), что сыграло большую роль для развития радио в отдаленных районах Башкирии.
А теперь вернемся к проблеме «коренизации» БГПИ в подготовке им национальных кадров, ставшей в середине и конце 30-х годов XX века, поистине, болью для Башкирского обкома ВКП(б) и поломавшей жизненные судьбы многих участников этого процесса.
В 1929/30 учебном году в составе преподавателей института был только один башкир - преподаватель башкирского языка З.Ш. Шакиров. С 1932 года число преподавателей из лиц коренной национальности сильно возросло и достигло 17% для башкир и 15% для татар (против 2% башкир и 2% татар в 1929/30 учебном году). В 1934/35 учебном году преподаватели-башкиры уже составляли 21%, а татары - 28%. Вместе преподаватели татары и башкиры, таким образом, стали половиной состава всех преподавателей института, что, по мнению его руководства, полностью обеспечивало преподавание в башкирских группах на родном языке.
Вместе с быстрым ростом общего количества студентов в институте значительно увеличивалась прослойка студентов из башкир и татар, о чем свидетельствуют данные об изменении количества студентов по годам. В 1929/30 учебном году в институте обучались 475 студентов, в 1934/35 - 868, а в 1938/39 -1220 человек (без студентов-заочников). В 1929/30 учебном году количество студентов-башкир составляло 7%, татар - 20%, русских - 66% от общего числа студентов. Но уже в 1930/31 учебном году доля студентов-башкир увеличилась до 16,5%, татар - до 25%, а в 1933/34 учебном году башкир было уже 60%, татар -26%, а русских - всего около 10%.
В пояснительном тексте к статистическим данным отчета о работе БГПИ в 1933/34 учебном году прямо говорилось: «С набором в 1934/35 учебном году 240 человек, среди которых башкирам будет предоставлено 75% всех мест, и с выпуском в 1934/35 году смешанных татаро-башкирских групп Пединститут превратится в чисто национальный вуз. По заочному сектору количество заочников-башкир с 10% в 1930/31 учебном году поднимется до 15% в 1933/34 учебном году, а соответствующие цифры для студентов-татар составляют 11% и 24%».
Такие впечатляющие «успехи» в деле коренизации состава студентов институт смог достичь широким привлечением башкир с Педрабфака, с 1935 года полностью прикрепленного к БГПИ, и специальных подготовительных курсов, на которых, например, в 1934 году, за исключением трех человек, обучались только башкиры. Естественно, что при такой форсированной подготовке национальных кадров дирекция БГПИ допускала многочисленные перегибы, проявившиеся, прежде всего, в значительном снижении требований к поступающим-башкирам. В результате этого в институте в большом количестве оказались студенты, фактически, не подготовленные к тому, чтобы осилить вузовские программы. Указанные перегибы, по существу, только повредили делу подготовки настоящих национальных кадров, порождая у поступающих в БГПИ башкир мысль о том, что для них знания совершенно необязательны и что уже одно их башкирское происхождение достаточно для зачисления в институт.
Оборотная сторона такой башкирской «коренизации» не заставила долго себя ждать: резко сократился культурный уровень студентов, а преподаватели были поделены на «своих» и «не своих», в различные инстанции посыпались многочисленные жалобы. В конечном итоге качество подготовки национальных кадров сильно ухудшилось. Поэтому уже во второй половине 30-х годов институт был вынужден отказаться от практики приема студентов только по четко выраженному национальному признаку, и процентное соотношение студентов-башкир стало резко уменьшаться. Это ни в коей мере не уменьшило заслуги БГПИ в организации подготовки национальных педагогических кадров, которые в дальнейшем успешно работали как в средних школах, так и в самом институте. Среди выпускников указанных периодов было немало лиц, с именем которых связано становление и развитие образования, науки и культуры в республике:
географ 3.3. Валеев (выпуск 1936г.), физики Ф.Г. Газизов (1930г.) и Д.Т. Емасов (1932г.), Г .Т. Валиев (1934г.), математики А.Х. Хашаев (1933г.), Ш.М. Назаров (1936г.), литераторы и языковеды Г.М. Магасумова (1935г.), Х.Ш. Зинатуллина (1937г.), историк З.И. Сираев (1938г.) и многие другие. Многие выпускники факультета языка и литературы тех предвоенных лет в дальнейшем стали известными башкирскими писателями и поэтами. Среди них: А. Вали (1932г.), К. Даян (1934г.), Г. Амири (1937г.), Г. Хайри (1936г.), Ч. Ханов (1936г.), Х. Кунакбай (1936г.), Г. Салям (1937г.), Мустай Карим (1941г.) и другие.
Указанные тенденции в подготовке национальных кадров хорошо иллюстрируются данными статистического анализа выпускников БГПИ в предвоенное время: в 1929/30 учебном году БГПИ выпустил 61 человека, в том числе 3 башкир и 13 татар; в 1933 году институт окончил 161 человек, из них башкир - 39, татар - 48; в 1936 году - 287 человек, из них башкир - 86, татар - 84.
В мае 1935 года Ш.С. Абзанов был объявлен больным и поскольку институт не мог долгое время оставаться без директора, «партийные и советские органы сочли необходимым произвести смену руководства»: временно исполнявшим обязанности директора БГПИ стал Г.К. Давлетшин, через год занявший пост наркома просвещения БАССР. Выступая на Совете БГПИ, новый директор специально подчеркнул, что «смена руководства повлекла за собой массу кривотолков и нежелательных разговоров, каждый преподаватель должен препятствовать распространению слухов, а мы создадим для Абза-нова все необходимые условия для спокойной работы его в институте, памятуя о том, что в данный момент Абзанов является единственным профессором-националом и что партийное руководство Башкирии предложило ему продолжить научную работу в БГПИ...». Выступая на том же заседании Совета, сам Ш.С. Абзанов заявил, что слухи о его снятии не по болезни не соответствуют действительности, ему дороги интересы БГПИ и он отказался перейти на работу в другой вуз. Говоря о новом директоре института, он сказал: «Назначение директором института Давлетшина отразится на работе всего коллектива благотворно, так как он является человеком, безусловно, знающим и вполне подготовленным для такой работы». Однако выступивший вслед за ним профессор И.И. Солосин заявил, что «Абзанов снят с работы не
только по болезни, но и за притупление классовой бдительности и неумение сработаться с коллективом».
После убийства СИ. Кирова 1 декабря 1934 года в стране постепенно начал раскручиваться виток сталинских репрессий, который достиг своего максимума в 1936-1938 годах. Уже в феврале 1936 года дирекция БГПИ известила Наркомпрос РСФСР об освобождении от работы в БГПИ в связи с общей политической ситуацией в стране ранее административно высланных в Башкирию профессоров И.И. Соколова (литература) и С.А. Покровского (история). Доценты А.Г. Бельковский (история) и А.И. Чанышев (литература) были освобождены от работы в институте формально за необеспечение научности читаемых ими курсов.
На пороге уже маячили 1936 и 1937 годы, когда в стране на полную мощность была запущена практика написания доносов, подхваченная советской прессой как «священный долг каждого большевика, партийного и беспартийного». Этот сюрреалистический бред, охвативший часть всего населения страны, не миновал и нашу республику. Он предполагал, что каждый взрослый человек не просто был должен, а обязан донести на ближнего хотя бы из страха, что тот, в свою очередь, может донести на него самого. Даже над тем, кто имел возможность помешать доносительству, всегда висела реальная угроза поступления доноса за препятствие доносительству, что было еще более страшной опасностью и серьезно наказывалось.
В начале 1937 года третьим отделом Управления государственной безопасности НКВД Башкирской АССР была «вскрыта контрреволюционная буржуазно-националистическая повстанческая, террористическая организация, поставившая своей задачей свержение Советской власти и создание пантюрксистского государства буржуазного типа под протекторатом японогерманского фашизма». Эта организация, якобы, «проводила широкую подрывную работу, создавала террористические группы и повстанческие отряды, подготавливала совершение террористических актов над руководителями ВКП(б) и советского правительства», а также «занималась шпионской деятельностью по сбору и передаче сведений о военно-экономическом состоянии страны для японской и германской разведок».
Ш.С. Абзанов был назван в числе «активных участников» этой «организации». Впервые его имя появилось в показаниях М., одного из бывших секретарей БашЦИКа, в момент ареста рабо-
тавшего преподавателем БГПИ, 20 марта 1937 года, то есть за 3 месяца до ареста Ш.С. Абзанова. Полностью фамилию М., как и других лиц, давших впоследствии показания на Ш.С. Абзанова (из них четверо в разное время занимали руководящие должности в правительстве Башкирии), мы не назовем. Одни из них в своих последних словах перед вынесением смертных приговоров Выездной сессией Военной Коллегии Верховного суда СССР от части или всех своих показаний, данных на предварительном следствии, отказались, другие относительно себя и оговоренных ими ранее данные показания снова подтвердили.
До сих пор остается загадкой, почему эти люди, в данных ими на этапе предварительно следствия «показаниях» в деталях заботились о достоверности и логичности собственных «признаний». Видимо, эта роль была навязана им следователями, и она отрабатывалась арестованными настолько формально, насколько это вообще было возможно. В свою очередь и следователи всячески старались, чтобы добытые ими «сведения» выглядели достаточно достоверно. Нельзя отрицать и того, что к подследственным в то время применялись и недозволенные методы, официальный запрет на которые был введен лишь в апреле 1953 года после смерти Сталина. Примечательно и то, что на судебном процессе оглашались лишь те сведения, которые заведомо не противоречили окончательно выработанной следствием схеме, все остальное оставалось в тени. Только впоследствии выяснилось, что большинство показаний подсудимых было банальной выдумкой, многие из них просто занимались самооговором или оговором других.
Начиная с середины 50-х и до конца 80-х годов XX века все незаконно репрессированные внесудебными органами (различными «тройками», «особыми совещаниями» и др.) юридически были полностью реабилитированы. Однако это не означает их моральную реабилитацию перед теми невинными людьми, которых своими ложными, зачастую просто фантастическими показаниями они свели в могилы.
Из показаний обвиняемого М.: «...Мне известно, что Абза-нов находится в близких отношениях с Гай-Гаем, бывшим начальником кафедры военно-воздушной академии имени Жуковского, входившим в Московский центр нашей организации, и имевшим задание совершить террористические акты над руководителями ВКП(б)... Беседы на квартире Гай-Гая носили
прямо контрреволюционный, активный характер, культивирующий враждебное отношение к ЦК и лично Сталину...
Директор Пединститута Абзанов на 90% укомплектовал его башкирами и вел среди студентов националистическую работу при помощи подобранных им преподавателей из националистов.
... Я сам контрабандным путем участвовал в протаскивании в печать контрреволюционных идей, в частности способствовал в издании Абзановым его книги «К вопросу об истории народного образования в Башкирии», в которых в завуалированном виде популяризовались националистические идеи...»
По-видимому, именно эти показания М., из которых мы привели лишь ту часть, которая относится непосредственно к Ш.С. Абзанову, вывели органы НКВД на группу из бывших башкирских партийных и советских работников, перешедших в 1920-1930 годах на работу в Москву и, якобы, образовавших там Московский центр упомянутой выше буржуазно-националистической организации, действующей на территории Башкирии, Татарии, Казахстана и Оренбургской области. Одной из ее задач было совершение террористических актов над руководителями партии и правительства, в частности, физическое устранение Сталина и Молотова.
Уже в мае 1937 года руководители Московского центра были арестованы и большинство из них дали соответствующие показания о своей деятельности.
Из показаний обвиняемого М. (даны в Москве): «... Гай-Гай, бывший начальник кафедры истории гражданской войны Военно-воздушной академии имени Жуковского, ныне арестованный органами НКВД, имел задачу совершить террористический акт над руководителями ВКП(б). В его боевую террористическую группу входило 56 человек, в том числе ... 49. Абзанов - зав. башкирским техникумом в Уфе...»
Нельзя не обратить внимания на неправильное указание должности Ш.С. Абзанова. Показавший на него с конца 20-х годов работал постоянно в Москве, приезжая в Уфу лишь в отпуск. По-видимому, он был даже плохо знаком с Ш. С. Абзановым, являвшимся с 1931 по 1935 год директором Башпедвуза, а в момент дачи показаний против него со стороны М. - уже 2 года директором Башкирского НИИ сельского хозяйства и животноводства.
Из показаний обвиняемого А.: «... После приезда в Уфу в 1930 году я восстановил связь с моим другом [выделено нами - Ю.Е.] -директором Башпединститута Абзановым Шамси, который оказал на меня очень сильное влияние в укреплении моих националистических взглядов. Сам Абзанов - законченный националист, ярый защитник пантюркского движения.».
Именно так «друг Абзанова» связал его имя с деятелями за полгода до этого (в октябре 1936 года) ликвидированной «контрреволюционной диверсионно-шпионской организации среди татар СССР, созданной иностранными разведками и возглавляемой руководством Центрального Духовного Управления Мусульман в Уфе», в частности незадолго умершим до этого муфтием ЦДУМ Ризой Фахретдиновым. По этому делу особым отделом УГБ УНКВД по БАССР в октябре 1936 года были арестованы и к тому времени уже осуждены на срок от трех до пяти лет Карим Идель-гужин (В 1928-1930 годах - нарком просвещения БАССР, в момент ареста - преподаватель БГПИ); Муса Смаков и ряд других лиц, работавших в 1917-1920 годах с Заки Валидовым.
Из показаний обвиняемого Г.: «Абзанов считает себя партизаном, старым большевиком и первым профессором -башкиром, он часто высказывает свою обиду, что ему достаточного внимания не оказывается со стороны руководства Обкома...
. По духу разговоров я считаю, что Абзанов с националистическими настроениями, хотя на это конкретных данных не имею...»
На предварительном следствии, а также на очной ставке с подсудимым М., состоявшейся 1 декабря 1937 года, Ш.С. Абзанов себя виноватым не признал. В ходе следствия он не дал ни одного показания о принадлежности кого-либо к так называемой контрреволюционной деятельности, на что его неоднократно пытались спровоцировать.
На закрытом судебном заседании выездной сессии Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР, состоявшемся в Уфе 10 июля 1938 года, Ш.С. Абзанову было предъявлено обвинение в преступлениях, предусмотренных статьями 58-8 (совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти) и 58-11 (всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению террористи-
ческих актов) Уголовного Кодекса РСФСР. Свидетели в суд не вызывались, подсудимый никаких ходатайств не имел и отводов составу суда не предъявил.
После оглашения секретарем суда обвинительного заключения и вопроса председательствующего о том, признает ли Ш.С. Абзанов себя виновным, подсудимый ответил, что виновным себя не признает.
После оглашения выдержек из показаний на Ш.С. Абзанова (часть из них приведена выше) подсудимый заявил, что всех перечисленных лиц, он лично знает, ни с одним из них у него никогда враждебных отношений не было и, тем не менее, все данные ими показания он полностью отрицает. В предоставленном ему последнем слове Ш.С. Абзанов еще раз заявил, что он не виновен.
В 13 часов 55 минут (все заседание продолжалось 15 минут) был оглашен приговор Ш.С. Абзанову - расстрел, в тот же день приговор был приведен в исполнение.
26 июня 1957 года Ш.С. Абзанов был полностью реабилитирован, но только через 33 года (30 января 1990 года) официально была зарегистрирована его смерть, свидетельство о которой было выдано дочери - Джуматовой Азаду Шамсиевне, проживавшей в то время в Башкирии в городе Янаул. Она хорошо помнила момент ареста отца: тогда ей было 14 лет.
«Педагогический журнал Башкортостана» предлагает вниманию читателей сокращенную монографию Ш.С. Абзанова «К вопросу о народном образовании в Башкирии» (Уфа, 1934) и факсимиле его статьи «Башкирский педагогический институт», опубликованной в №3 журнала «Просвещение национальностей» (1934).
