CC BY
41
Шустрова Е.В.
Екатеринбург
СФЕРА-ИСТОЧНИК «ЧЕЛОВЕК»
В ИДИОСТИЛЕ Р. ЭЛЛИСОНА
Abstract
Shustrova E. Conceptual Domain “Human Being” in Prose of Ralph Ellison. The article in question dwells upon the problem of conceptual metaphor. The sphere of particular interest concerns African American literary discourse and its typical features. The results of analysis in question show how the notion of a human being is conveyed in the style of R. Ellison.
****
Данная статья продолжает цикл публикаций, посвященных проблеме особенностей языковой и образной составляющих различных концептосфер в афроамериканской литературе. Нам предстоит проследить отличительные черты сферы «человек» на материале анализа романа «Invisible Man» Р. Эллисона. Изучение данных сплошной выборки позволяет говорить о следующих составляющих данной концептосферы: 1) ребенок, женщина, воин (оружие, битва); 2) часть тела, состояние (эмоциональное / физи-
ческое); 3) тюрьма (оковы), дом, город (социальный институт), тень (покров, маска), предмет одежды (ткань), кукла (предмет игры), еда, предмет быта.
Образ ребенка развивается в основном тропами метафорической группы с преобладанием метафорических сравнений и эпитетов. Было выделено три основных направления развертывания этого образа. Во-первых, ребенок символизирует прошлое, при этом Р. Эллисон рисует образ плачущего, недовольного, некрасивого малыша [Ср. Ellison, 1992: 78, 97, 227, 328 и др.]. Во-вторых, детьми называется афроамериканская диаспора - это тоже ребенок, требующий утешения и защиты. I see in my mind’s eye the fatal atmosphere of that jam-packed auditorium: The Founder holds the audience within the gentle palm of his eloquence, rocking it, soothing it, instructing it; and there below, the rapt faces blushed by the glow of the big pot- bellied stove now turned cherry-red with its glowing; yes, the spellbound rows caught in the imperious truth of the message. [Ellison, 1992: 122-123, ср. также 79, 127].
Третий денотат - это отдельный человек, преимущественно черный, испытывающий страдания, гибнущий [Ср. Ellison, 1992: 86, 225, 246, 264, 291, 430]. Ни разу Р. Эллисон не вводит описания радости, смеха, детских шалостей.
Наиболее интересные примеры развития образа женщины дает смешанная группа тропов, представленная аллегорией. Подобно ребенку, женщина у Р. Эллисона символизирует либо прошлые и настоящие беды диаспоры (при этом даются описания пожилой негритянки) [Ср. Ellison, 1992: 246, 252, 261, 460], либо это аллегория несчастий черного мужчины (здесь задействуется образ белой женщины) [Ср. Ellison, 1992: 42, 57-59, 111-112, 516]. Женщина предстает либо плачущей, горюющей, либо нежеланной, либо она пытается проявить заботу, милосердие, так как она его понимает. Метафорическая и метонимическая связь в данном случае вполне традиционна и укладывается в рамки стандартных словарных дефиниций.
В метафорической группе концепты воин / оружие / битва имеют несколько основных денотатов: сам человек (афроамериканец), негроидная раса и афроамериканская диаспора, их история, то или иное чувство, звук или слово.
В описаниях негра, расы и диаспоры наиболее часто задействуются понятия бумеранга (boomerang), поражения (defeat), принятого ультиматума (ultimatum accepted), желания вырвать победу (to snatch the victory). I have been boomeranged across my head so much that I now can see the darkness of lightness. [Ellison, 1992: 6]; That is why I fight my battle with Monopolated Light & Power. [Ellison, 1992: 6-7]; On his death bed he called my father to him and said, “Son, after I’m gone I want you to keep up the good fight. I never told you, but our life is a war and I have been a traitor all my born days, a spy in the enemy's country ever since I give up my gun back in the Reconstruction. Live with your head in the lion's mouth. I want you to over-
come ‘em with yeses, undermine ‘em with grins, agree ‘em to death and destruction, let ‘em swoller you till they vomit or bust wide open.” [Ellison, 1992: 15-16]; Around me the students move with faces frozen in solemn masks, and I seem to hear already the voices mechanically raised in the songs the visitors loved. (Loved? Demanded. Sung? An ultimatum accepted and ritualized, an allegiance recited for the peace it imparted, and for that perhaps loved. Loved as the defeated come to love the symbols of their conquerors. A gesture of acceptance, of terms laid down and reluctantly approved.) [Ellison, 1992: 108109]; Thus I have come a long way and returned and boomeranged a long way from the point in society toward which I originally aspired. [Ellison, 1992: 564, ср. также 6, 127, 135, 324, 356, 361-362 и др.]
Из всего спектра чувств в данном случае Р. Эллисон выбирает чувства презрения (contempt), ненависти (hate), страха (fear), усталости (tiredness), а также ощущения затруднительности положения (predicament, fretting over my identity, boomeranging my expectations). [Ср. Ellison, 1992: 15, 47, 97, 238, 345].
Слово, звук, песня описываются в таких понятиях как акт насилия (act of violence), бомбардировка (bombardment), взрывчатка, взрываться (to explode, blast), отступающие войска (to make an orderly retreat), пули (to strike like bullets, to explode like a rifle shot, rifling of bullets), ядра (to hit like a cannon ball), ракеты (to burst forth like a rocket). The song burst forth like a rocket to the marching tempo of clapping hands. [Ellison, 1992: 331]; The words struck like bullets close range, blasting my satisfaction to earth. [Ellison, 1992: 543]; Songs flared between speeches, chants exploded as spontaneously as shouts at a southern revival. [Ellison, 1992: 333]; I listened carefully, trying to snatch a phrase here, a word there, from the arsenal of hard, precise terms. It was becoming a high-keyed evening. [Ellison, 1992: 333; ср. также 110, 114, 162, 274].
Дополнительно отметим такой денотат как автомобиль, при этом активно используется глагол to stab [Ellison, 1992: 4, 293, 522].
В метонимической группе повторяются описания палки, кнута, подневольной драки на потеху (stick, strap, battle royal), как атрибутов рабства, а также пистолета или курка, которые дают примеры синекдохи и связаны либо с властью и безнаказанностью, либо с местью за испытанное насилие [Ellison, 1992: 92, 221, 271-272, 328].
В смешанной группе снова выбирается образ бумеранга, как символа грядущего отмщения, либо образ ножа, как аллегории избавления от иллюзий, потери надежд. Beware of those who speak of the spiral of history; they are preparing a boomerang. Keep a steel helmet handy. [Ellison, 1992: 6; ср. также 559-561].
Понятие части тела соотносится в метафорической группе с довольно разнообразными денотатами. Ассоциативная связь строится как на прямом сходстве объектов, так и на сенсорных и эмоциональных составляющих. Примерами прямого метафорического сравнения и переноса может служить уподобление микрофона черепу (the steel skull of man). В данном случае на первый план выходит сходство формы, хотя не исключено, что задействуются и
потенциальные семы связи со смертью, гибелью, если учесть, что микрофон используется для озвучивания политических речей, которые в конечном итоге приводят к череде погромов [Ellison, 1992: 334]. Другой пример - проведение аналогии между луной и «налитым кровью глазом белого». Полагаем, что и здесь присутствуют потенциальные, скрытые компоненты значения, помогающие передать напряженность, предчувствие беды. And we drifting forward with rigid motions, limbs stiff and voices now silent, as though on exhibit even in the dark, and the moon a white man’s bloodshot eye. [Ellison, 1992: 107]
Достаточно традиционное уподобление биения сердца звуку барабанной дроби дает пример синестезичекого метафорического сравнения [Ellison, 1992: 12].
Примерами метафорической связи, в большей мере построенной на эмоциональных компонентах значения, может служить сравнение потери чего-либо сокровенного с больным зубом, кровавой пены - с прошлым диаспоры, непорядочности, бесчестности
- с гноем [Ellison, 1992: 109, 110, 266, 368, 501]. Примеры эпитета ограничиваются сочетаниями blood-red moon и teethy-eyed excitement [Ellison, 1992: 107, 246].
Довольно многочисленная метонимическая группа представлена, в-основном, синекдохой и реализует модель «часть тела -человек». Наиболее часто повторяется упоминание руки, лица, крови и глаза [Ellison, 1992: 41, 108, 130, 202, 203, 231, 238, 246, 432 и др.]. Последние два денотата являются компонентами метонимического переноса «кровь - беда, гибель» и «глаз (искусственный) - фальшь, неискренность, предательство» [Ellison, 1992: 51, 109, 228, 229, 231, 347, 366, 369, 467 и др.].
Аллегория представлена у Р. Эллисона описанием сна о кастрации - символа болезненного избавления от иллюзий. “Now you’re free of illusions,” Jack said, pointing to my seed wasting upon the air. “How does it feel to be free of one’s illusions?”
And I looked up through a pain so intense now that the air seemed to roar with the clanging of metal, hearing, HOW DOES IT FEEL TO BE FREE OF ILLUSION...
And now I answered, “Painful and empty,” as I saw a glittering butterfly circle three times around my blood-red parts, up there beneath the bridge’s high arch. [Ellison, 1992: 559 - 561]
Описывая различные состояния, как нигде более, Р. Эллисон прибегает к приему метафорического олицетворения. Антропоморфными характеристиками наделяются, в-основном, негативные, тяжелые эмоции, ощущения (sickness, fear, sorrow, pain, terror, turmoil). And seeing him I felt the fear balled coldly within me unfold. [Ellison, 1992: 96]; And at our throats already we felt the cold hands of sorrow. [Ellison, 1992: 126]; Whatever my responsibility was for what had occurred, I knew that I would pay for it, knew that I would be expelled, and the very idea stabbed my insides again. [Ellison, 1992: 144]
Олицетворение надежды и силы у Р. Эллисона очень близко к европейским примерам. Это неслучайно - дальнейшее развитие сюжета ([Ellison, 1992: 124, 140]) и подбор языковых средств (my young friends, a purple picture, a soaring vulture, noble eagle, moaning dove, confident, self-assuring, self-starting and self-stopping, self-warming, self-justifying) позволяют в этом убедиться.
В метонимической группе описания изумления, боли, агонии, ярости и других негативных эмоций являются синекдохой испытаний, лишений [Ср. Ellison, 1992: 123, 236, 500].
Смешанная группа тропов для данного концепта эксплицитно не представлена, но описания различного рода эмоциональных и физических состояний сливается с аллегоричным развитием сюжетной линии в целом, и познанием себя, избавлением от иллюзий, обретением Бога, в частности.
В метафорической группе концепт тюрьмы, цепей, кандалов, пленения связаны в первую очередь с реалиями существования афроамериканской диаспоры и настоящим рабством, поэтому неудивительно, что наиболее частотной моделью становится метафорическая связь «каторжанин, заключенный - негр, афроамериканец». В данном случае, Р. Эллисон задействует тропы метафорической группы: метафорическое сравнение, прямую метафору, инвертированный и метафорический эпитет, а так же смешанную группу, представленную аллегорией. Отметим, что если при использовании тропов метафорической группы, Р. Эллисон рисует образ человека, реально зависящего от тех или иных обстоятельств, людей, то в аллегорической связи акцент смещается на внутреннюю несвободу, зависимость от своих собственных иллюзий.
Ahead of the radiator’s gleaming curve they looked like a chain gang on its way to make a road. [Ellison, 1992: 70]; And here and there I saw Negroes who hurried along with leather pouches strapped to their wrists. They reminded me fleetingly of prisoners carrying their leg irons as they escaped from a chain gang. [Ellison, 1992: 161]; They fell in line like prisoners: preachers, politicians, various professionals, proving Clifton correct. [Ellison, 1992: 372; ср. 559-561]
Другая частотная связь - «оковы, тюрьма - затруднительное положение, обязательства (в основном, морального плана), память». Эта модель представлена, в основном, прямой метафорой. Then just the very thought of the fix I’m in puts the iron back in me. [Ellison, 1992: 60]; “I wouldn’t mind, but my father would consider my revelation the most extreme treason... You’re free of him now. I’m still his prisoner. You have been freed, don’t you understand? I’ve still my battle.”He seemed near tears. [Ellison, 1992: 188-189]; But the cop would be Clifton’s historian, his judge, his witness, and his executioner, and I was the only brother in the watching crowd. And I, the only witness for the defence, knew neither the extent of his guilt nor the nature of his crime. [Ellison, 1992: 432]; My kid died from the t-bees in that deathtrap, but I bet a man ain’t more go’n be born in there. [Ellison, 1992: 537];
Until some gang succeeds in putting the world in a strait jacket, its definition is possibility. [Ellison, 1992: 567]
Стоит отметить реализацию еще одной модели «свет, луч (электрический, искусственный) - клетка, оковы». В данном случае, нам представлена трактовка, совпадающая с традиционными афроамериканскими представлениями о свете, как о вестнике беды, части враждебного мира белых. У Р. Эллисона эта модель развивается при помощи сравнения и эпитета. I went toward the microphone where Brother Jack himself waited, entering the spot of light that surrounded me like a seamless cage of stainless steel. [Ellison, 1992: 333]; Far ahead in the dark I saw the monumental bridge, ropes of lights across the dark river. [Ellison, 1992: 524]
Развитие концепта тюрьмы и оков при помощи метонимии позволяет выделить два основных образа, два афроамериканских человеческих типа, противопоставленных друг другу. Один из них
- это профессор Бледсоу (Bledsoe), директор колледжа, который покинул Человек-невидимка. С именем профессора связаны все благие начинания в области образования диаспоры. У него много белых покровителей, готовых поддерживать его проекты. Но его забота о черной молодежи - только видимость, маска, удобная белой Америке, и символом его неискренности и откровенного лицемерия становится звено от кандальной цепи, которое он держит на столе вместо пресс-папье. Дело в том, что это звено абсолютно новое, связанное с тяготами прошлой жизни лишь условно. Глядя на него, невозможно представить, что подобные случаи действительно имели место. От прошлого можно легко отмахнуться, сделать из него затейливую игрушку, с одной стороны, и в тоже время умело им пользоваться в случае необходимости. Suddenly he reached for something beneath a pile of papers, an old leg shackle from slavery which he proudly called a “Symbol of our progress.” [Ellison, 1992: 138]
Другой образ - это один из рядовых участников подпольной организации по имени Тарп (Tarp). В отличие от профессора, Тарп никогда не произносит речей о попрании чувств диаспоры. Он вообще сдержан, никогда не выражает какой-либо неприязни, примирен со своим прошлым, но его самый заветный талисман - звено кандальной цепи, только на этот раз реальной, со следами взлома, оставленными, когда Тарп бежал из плена нечеловеческого существования. Это талисман он дарит Человеку-невидимке, как самый дорогой символ доверия. I took it in my hand, a thick dark, oily piece of field steel that had been twisted open and forced partly back into place, on which I saw marks that might have been made by the blade of a hatchet. It was such a link as I had seen on Bledsoe’s desk, only while that one had been smooth., Tarp’s bore the marks of haste and violence, looking as though it had been attacked and conquered before it stubbornly yielded. [Ellison, 1992: 381] Следующий концепт - это концепт дома, жилища. У Р. Эллисона три основных и наиболее значимых трактовки этого понятия.
Во-первых, это мелодия, музыка, обычно джазовая, соул или в стиле спиричуэл, т.е. типично афроамериканская. I not only entered the music but descended, like Dante, into its depths. [Ellison, 1992: 8-9]; Then somehow I came out of it, ascending hastily from this underworld of sound to hear Louis Armstrong innocently asking, What did I do | To be so black | And blue? [Ellison, 1992: 12]
Во-вторых, это обретение своей истории, расового братства, духовной семьи, единение с диаспорой. I feel that here, after a long and desperate and uncommonly blind journey, I have come home... Home! With your eyes upon me I feel that I’ve found my true family! My true people! My true country! I am a new citizen of the country of your vision, a native of your fraternal land. [Ellison, 1992: 339]
Эти модели развиваются при помощи тропов метафорической группы. В метонимической группе Р. Эллисон дает примеры другой модели, где реальное жилище связывается с ежедневной молитвой, и это обращение к Богу становится синекдохой самого Божественного образа [Ellison, 1992: 264-265, 266, 272].
Наконец, все три модели сливаются воедино при помощи аллегории, где обретение покоя, песни и дома становится символом обретения Господа. Так, Р. Эллисон замыкает круг тропеического развертывания и возвращает читателя к первой группе концептов, символизирующих Высшее начало. These old ones are out in the snow, but we’re here with them. Look at their stuff, not a pit to hiss in, nor a window to shout the news and us right with them. Look at them, not a shack to pray in or an alley to sing the blues! They’re facing a gun and we’re facing it with them. They don’t want the world, but only Jesus. They only want Jesus, just fifteen minutes of Jesus on the rug-bare floor. How about it, Mr. Law? Do we get our fifteen minutes’ worth of Jesus? You got the world, can we have our Jesus? [Ellison, 1992: 272]
Из одиночных денотатов концепта «дом» отметим достаточно развернутую трактовку «гроб - дом», которая, впрочем, посредством ряда дальнейших контекстов примыкает к моделям «музыка -дом», «молитва - дом», «Бог - дом», в частности через описания звуков похоронного марша, погребальной песни-молитвы, заупокойной службы и упоминание имени Божьего [Ellison, 1992: 451 -453].
Образ дверей, ворот представлен в романе метонимической и аллегорической связью в ограниченном ряде контекстов. Данный образ служит символом мук, бессилия, ожидания беды [Ср. Ellison, 1992: 108]. Подобная трактовка встречается в автобиографиях Ф.Дугласса - представителя ранней афроамериканской литературы. Нужно отметить, что подобное прочтение ворот, как символа лишений, страданий, нетипична для европейской традиции, согласно которой ворота являются частью возвышения, перехода в другие (лучшие) жизненные условия, а также символизируют единение с Богом.
Основными моделями тропеического развертывания концепта город / социальный институт стали метафорическая модель «обретение братства, истории - обретение родины, страны» [Ellison, 1992: 339] и модель «часть города, социального института (колледжа, приюта, бара) - целое (город, социальный институт)», представленная рядом метонимических контекстов [Ellison, 1992: 78, 81, 94, 130, 218, 328, 471, 569 и др.].
Тень /покров / маска - один из наиболее развернутых и частотных образов в романе Р. Эллисона. С помощью тропов метафорической группы развиваются следующие модели: «дымка, туман - покров», «одежда - занавес», «лицо - маска», «существование - тень» [Ср. Ellison, 1992: 13, 19, 100, 109, 134, 182, 267, 274, 394, 409, 551 и др.]
В метонимической группе тень является частью смерти, маска
- символом покорности, подчинения, принятия своих обязанностей. Around me the students move with faces frozen in solemn masks, and I seem to hear already the voices mechanically raised in the songs the visitors loved. (Loved? Demanded. Sung? An ultimatum accepted and ritualized, an allegiance recited for the peace it imparted, and for that perhaps loved. Loved as the defeated come to love the symbols of their conquerors. A gesture of acceptance, of terms laid down and reluctantly approved.); Here upon this stage the black rite of Horatio Alger was performed to God’s own acting script, with millionaires come down to portray themselves; not merely acting out the myth of their goodness, and wealth and success and power and benevolence and authority in cardboard masks, but themselves, these virtues concretely! Not the wafer and the wine, but the flesh and the blood, vibrant and alive, and vibrant even when stopped, ancient and withered. (And who, in face of this, would not believe? Could even doubt?) [Ellison, 1992: 108 - 109].
Аллегория связывает воедино тьму и невидимость с утраченным прошлым, былыми иллюзиями, несбывшимися надеждами. I remember that I am invisible and walk softly so as not to awaken the sleeping ones. Sometimes it is best not to awaken them; there are few things in the world as dangerous as sleepwalkers. [Ellison, 1992: 5]; Without light I am not only invisible, but formless as well; and to be unaware of one’s form is to live a death. [Ellison, 1992: 6]; Before that I lived in the darkness into which I was chased, but now I see. [Ellison, 1992: 13]
Концепт маски и покрова тесно связан у Р. Эллисона с ощущением слепоты, лишением зрения, очками, глазами, глазными протезами. Так, все персонажи (черные или белые), претендующие на роль лидеров, способных объединить афроамериканскую диаспору, в конечном итоге оказываются либо совсем слепыми (Homer A/Barbee), либо частично лишенными способности видеть (Brother Jack). Неискренность намерений проявляется через аллегорическую связь с очками или фальшивыми глазами, пугающими и отталкивающими в своей искусственности. Only in the Brotherhood had there seemed a chance for such as us, the mere glimmer of a light, but behind the polished and humane facade of Jack's eye I’d found an amorphous form
and a harsh red rawness. [Ellison, 1992: 499]; Discipline is sacrifice. Yes, and blindness. Yes. And me sitting here while he tries to intimidate me. That’s it, with his goddam blind glass eye... Should you show him you get it? Shouldn’t you? Shouldn’t he know it? Hurry! Shouldn’t you? Look at it there, a good job, an almost perfect imitation that seemed alive. [Ellison, 1992: 467]; I looked at his eye. So he knows how I feel. Which eye is really the blind one? [Ellison, 1992: 470][Ср. Ellison, 1992: 130, 326 - 327 и др.]
Сами афроамериканцы не раз описываются как «нация слепых (мышей)» (a nation of one eyed (blind) mice), «слепцы» (dumb oneeyed brothers, totally blind men, the blind, bat blind), «люди со слепым умом» (blind minds) и т.д. Сначала они не видят страданий Челове-ка-невидимки (в данном контексте синекдоха диаспоры), не замечают его попытки изменить себя и мир, а затем невидимым становится и он сам. С другой стороны, желая затеряться в толпе, главный персонаж (пока еще видимый) надевает черные очки и, в зависимости от желания, становится либо праздным повесой, либо служащим, клерком, либо священником традиционной церкви, либо врачом. Все эти люди носят не только черные очки, но и одно имя (Rinehart), что в данном случае является синекдохой начавшегося формироваться в Гарлеме того времени круга черной буржуазии, желавшей во чтобы-то ни стало стать частью белой Америки. Черные очки, слепота - плата за престижную работу, стабильное положение. Then three men in natty cream-colored summer suits came to stand near me at the curb, and something about them struck me like a hammer. They were all wearing dark glasses. I had seen it thousands of times, but suddenly what I had considered an empty imitation of a Hollywood fad was flooded with personal significance. [Ellison, 1992: 474] [Ср. Ellison, 1992: 504, 547 и др.]
Концепт предмет одежды /ткань, и это вполне оправданно, связан в первую очередь с самим человеком. Так, с помощью метафорического сравнения обмякшее тело уподобляется мешки тряпок (a sack of old clothes), волосы белого приравниваются к шелку (silk floss), голос и чувства связываются с образом нити, пряжи, сплетаемой в полотно (emotions woven into his words, voices...weaving, embroidering). Модель «чувства, эмоции - нить, соединение» получает дальнейшее развитие и при помощи прямой метафоры. No more flying apart at the seams, no more remembering forgotten pains. [Ellison, 1992: 328; ср. 505, 509]
Путем метафорического развертывания получает языковую реализацию модель «ум, возможность самостоятельно мыслить -туго зашнурованный предмет одежды» (minds laced up), а также модель «обноски раба - прошлое». Последняя модель усиливается включением в контекст инвертированного эпитета. Smiled warmly at his old campaigner, his loyal champion, his adjunct, that marvelous singer of the old songs, who had rallied his spirit during times of distress and discouragement, who with his singing of the old familiar melodies soothed the doubts
and fears of the multitude; he who had rallied the ignorant, the fearful and suspicious, those still wrapped in the rags of slavery; him, your leader, who calmed the children of the storm. [Ellison, 1992: 127]
При описании типично афроамериканских черт Р. Эллисон привлекает метафорический эпитет, развивающий модель «кожа -ткань (бархат)». And now close up, leaning tall and relaxed, his arms outstretched stiffly upon the table, I saw the broad, taut span of his knuckles upon the dark grain of the wood, the muscular, sweatered arms, the curving line of the chest rising to the easy pulsing of his throat, to the square, smooth chin, and saw a small X-shaped patch of adhesive upon the subtly blended, velvet-over-stone, granite-over-bone, Afro-Anglo-Saxon contour of his cheek. [Ellison, 1992: 356]
Из примеров метафорической связи дополнительно отметим модель «пестрые тряпки, обноски роскошной одежды - увядающие цветы». Stale and wilted flowers, rejected downtown, blazed feverishly on a cart, like glamorous rags festering beneath a futile spray from a punctured fruit juice can. [Ellison, 1992: 453]
Метонимическая группа изобилует примерами стандартной синекдохальной связи «предмет одежды - человек». Отметим, что наиболее частотной является модель «обувь - афроамериканец». Единственным примером метонимии, несущей символическое значение и подкрепленной примерами аллегорической и метафорической связи, можно считать упоминание (темных) очков (dark glasses, Rineharts), связанных с понятием слепоты, тьмы, невидимости для других, невозможности адекватно оценивать ситуацию, преследования корыстных целей.
В целом, помимо последней упомянутой модели и описания афроамериканских черт, концепт предмета одежды, ткани получает у Р. Эллисона прочтение, близкое к стандартной европейской трактовке.
Образ куклы и игры имеет у Р. Эллисона три основных прочтения. Во-первых, это становление человека (молодого афроамериканца), его будущее, которое предстает как азартная игра, обычно карточная, реже рулетка. Сам афроамериканец, в данном случае, является синекдохой коллективного понятия диаспоры. Наиболее частотными являются примеры метафорического сравнения, прямой метафоры, реже встречается олицетворение истории, которая предстает в образе одержимого картежника. Finally, I went to the mirror and gave myself an admiring smile as I spread the letters upon the dresser like a hand of high trump cards. [Ellison, 1992: 160]; The world moves in a circle like a roulette wheel. In the beginning black is on top, in the middle epochs, white holds the odds, but soon Ethiopia shall stretch forth her noble wings! Then place your money on the black! [Ellison, 1992: 80]; What if history was a gambler, instead of a force in a laboratory experiment, and the boys his age in the hole? What if history was not a reasonable citizen, but a madman full of paranoid guile and these boys his agents, his big surprise! [ Ellison, 1992: 434; ср. 93, 141, 151, 193, 251, 345, 408]
Вторая линия - это образ Смоляного Чучелка (Tar Baby), персонажа афроамериканского фольклора. Этот образ получает разную трактовку в афроамериканской литературе XX в. Так, если для Т. Моррисон это символ афроамериканской культуры, то для Р. Эллисона это метонимия рабства и унижений. В качестве прямой метафоры, Смоляное Чучелко обозначает пожилого афроамериканца, идущего на поводу у белого и противостоящего интересам собрата. Подобное прочтение образа Смоляного Чучелка близко к исходной сказке, в которой Братец Лис (белый) использовал этот персонаж, чтобы поймать Братца Кролика (афроамериканца). Подтверждает эту трактовку и частая замена главным героем Человеком-невидимкой своего (так и оставшегося тайной) реального имени эпитетом Братец Кролик, Молоденький Кролик (Brer Rabbit, Buckeye the Rabbit) [Ср. Ellison, 1992: 222, 235-239].
Близко примыкает к образу Tar Baby и третья линия, представленная у Р. Эллисона тремя основными персонажами: картонной куклой-марионеткой Самбо, куклой-копилкой в виде широко улыбающегося негра с протянутой рукой и железным роботом. Все три символизируют либо беспомощность и зависимость диаспоры, либо (робот) неизбежность, неотвратимость грядущих бед. Эти образы развиваются при помощи прямого метафорического переноса, метонимии и синекдохи, аллегории. But he knew that only in the Brotherhood could we make ourselves known, could we avoid being empty Sambo dolls. [Ellison, 1992: 427]; ... they (black boys - Е.Ш.) were outside, in the dark with Sambo, the dancing paper doll; taking it on the lambo with my fallen brother, Tod Clifton (Tod, Tod) running and dodging the forces of history instead of making a dominating stand. [Ellison, 1992: 434]; Then near the door I saw something which I’d never noticed there before: the cast-iron figure of a very black, red-lipped and wide-mouthed Negro, whose white eyes stared up at me from the floor, his face enormous grin, his single large black hand held palm up before his chest. It was a bank, a piece of early Americana, the kind of bank which, if a coin is placed in the hand and a lever pressed upon the back, will raise its arm and flip the coin into the grinning mouth. For a second I stopped, feeling hate charging within me, then dashed over and grabbed it, suddenly as enraged by the tolerance or lack of discrimination, or whatever, that allowed Mary to keep such a self-mocking image around, as by the knocking. (...); My brief case with the broken image lay on the table. I would get rid of the package later; right now I had to think about tonight’s rally. [Ellison, 1992: 312, 325]; And high above me now the bridge seemed to move off to where I could not see, striding like a robot, an iron man, whose iron legs clanged doomfully as it moved. And then I struggled up, full of sorrow and pain, shouting, “No, no, we must stop him!” [Ellison, 1992: 559 - 561]
В группе сравнения к ним добавляется образ чертенка из табакерки, при этом игрушка часто неисправна. Yes, I thought, what about those of us, who shoot up from the South into the busy city like wild jacks-in-the-box broken loose from our springs - so sudden that our gait becomes like that of deep-sea divers suffering from the bends? [Ellison, 1992: 433; ср. 23]
В группе сравнения отметим еще один частотный образ, а именно уподобление человека (его тела или части тела) и звука (музыки) мячу или шару. Seeing their fingers coming toward me I rolled away as a fumbled football rolls off the receiver’s fingertips, back into the coals. [Ellison, 1992: 28]; I heard the sharp intake of breath, like a toy-balloon suddenly deflated. [Ellison, 1992: 49]; Mr. Norton’s head jerked like a jabbed punching bag. Five pale red lines bloomed on the white cheek, glowing like fire beneath translucent stone. [Ellison, 1992: 77]; I toss the word sounds in my breath, my bellows, my fountain, like bright-colored balls in a water spout. [Ellison, 1992: 111-112]
В группе еды, пищи Р. Эллисон намеренно выбирает типично афроамериканские понятия, такие как сладкий картофель (ямс) и свиные рубцы, давно ставшие в США частью афроамериканской национальной кухни. Но если ямс у Р. Эллисона - символ юга США, безмятежной жизни, семьи, лучшего в афроамериканской традиции, истинное наследие Африки, то свиные рубцы появляются только в негативно окрашенных контекстах и сама лексема имеет исключительно отрицательный коннотативный компонент. В языковой реализации этих образов задействованы метафорическое сравнение, метонимия и аллегория. To hell with all that, and as sweet as the yam actually was, it became like nectar with the thought. [Ellison, 1992: 258]; Yes, and we’d loved them candied, or baked in a cobbler, deep-fat fried in a pocket of dough, or roasted with pork and glazed with the well-browned fat; had chewed them raw - yams and years ago. More yams than years ago, though the time seemed endlessly expanded, stretched thin as the spiraling smoke beyond all recall. [Ellison, 1992: 256]; I saw myself advancing upon Bledsoe, standing bare of his false humility in the crowded lobby of Men’s House, and seeing him there and him seeing me and ignoring me and me enraged and suddenly whipping out a foot or two of chitterlings, raw, uncleaned and dripping sticky circles on the floor as I shake them in his face. [Ellison, 1992: 258]; And he lugs chitterlings of them, with mustard greens, and racks of pigs' ears, and pork chops and black-eyed peas with dull accusing eyes. [Ellison, 1992: 259]; “He threw a hog maw,” I cried, but no one seemed to understand. [Ellison, 1992: 306]
В метафорической группе Р. Эллисон также использует понятия сахара, испорченной, несъедобной пищи, черная раса предстает как нечто ненужное, пережеванное и т.д. [Ellison, 1992: 230, 296, 358, 500, 501].
В метонимической и смешанной группах тропеическое развертывание получают понятия хлеба или его запаха - символа мира и защищенности, уверенности в завтрашнем дне, и свернувшееся молоко черных женщин, как часть или аллегория тягот прошлого, попрания прав диаспоры и т.д. [Ellison, 1992: 109 - 110, 134, 172].
Основными денотатами для построения аналогии на основе концепта предмет быта является либо сам человек, либо его чувства. У Р. Эллисона напряженный, взвинченный человек сравнивается с будильником, готовым зазвонить, пристально следящий
за чем-либо - с объективом камеры [Ellison, 1992: 182, 333]. Метафорический перенос дает примеры традиционных моделей «человек - машина, винтик», «красота женщины - творение искусства». Чувство негодования, неприятия уподобляется неудобному матрасу или одежде [Ellison, 1992: 42, 44, 79, 92, 212-213, 389, 496-497].
В метонимической группе примеры связаны с моделью «предмет профессиональной деятельности - специальность, профессия, призвание» [Ellison, 1992: 92, 108].
Одним из наиболее развернутых является описание выселения стариков, где целый ряд разнообразных, довольно убогих, но собранных и хранимых с большой любовью, предметов обихода является метонимией прошлой жизни, былых надежд, семейных уз (Ср. pots of green plants, a straightening comb, switches of false hair, a curling iron, a card, the lucky stone, a whiskey bottle filled with rock candy and camphor, a small Ethiopian flag, a faded tintype of Abraham Lincoln, and the smiling image of a Hollywood star, on a pillow several badly cracked pieces of delicate china, a commemorative plate celebrating the St. Louis World's Fair, old folded lace fan studded with jet and mother-of-pearl, a banjo beneath a bar of music and the lyric “Going back to my old cabin home"; a useless inhalant, a string of bright glass beads with a tarnished clasp, a rabbit foot, a celluloid baseball scoring card, an old breast pump with rubber bulb yellowed with age, a worn baby shoe and a dusty lock of infant hair tied with faded and crumpled blue ribbon, free papers...). Следует отметить, что в данном случае Р. Эллисон описывает предметы, традиционно связанные с бытом афроамериканцев, жизнью на плантации и в городском гетто [Ellison, 1992: 264-265, 266, 272]. Другим примером подобных метонимических отношений служит соотнесение кровати с процветанием и постели на полу с бедностью, нищетой [Ellison, 1992: 305].
В смешанной группе тропов Р. Эллисон задействует образ напольных старомодных часов (one of them tall grandfather clocks), являющихся символом истории, прошлого, как диаспоры, так и всей страны [Ellison, 1992: 57-59].
Итак, сфера-источник «человек» представлена у Р. Эллисона тремя основными группами концептов, соотносимых с социальной, физиологической и личностной составляющими. Сферами-мишенями наиболее часто выступают: афроамериканская диаспора, негроидная раса, отдельный афроамериканец, эмоциональные состояния, время (прошлое, настоящее, будущее), испытания, звук, музыка и слово.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Метафора в языке и тексте / Отв. ред. В. Н. Телия. М., 1988.
2. Общая риторика: Пер. с фр. / Ж. Дюбуа, Ф. Эделин, Ж. М. Клин-кенберг и др.; общ. ред. А. К. Авеличева. М., 1986.
3. Очерки истории языка русской поэзии 20 века: Тропы в индивидуальном стиле и поэтическом языке. М.: Наука, 1994.
4. Теория метафоры. М. : Прогресс, 1990.
5. Чудинов А. П. Россия в метафорическом зеркале : Когнитивное исследование политической метафоры. (1991 - 2000). Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 2001.
6. Чудинов А. П. Методика сопоставительного исследования метафорических моделей // Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 2003. Т. 9. С. 47 - 57.
7. Шанский Н.М., Махмудов Ш.А. Филологический анализ художественного текста. СПб: Специальная литература, 1999.
8. Galperin I. R. Stylistics. Moscow, 1971.
9. Gates H.L., Jr. Figures in Black: Words, Signs and the “Racial” Self. N. Y.: Oxford University Press, 1987.
10. Ellison R. Shadow and Act. N. Y. : Random House, 1964.
11. Ellison R. Invisible Man. N. Y. : The Modern Library, 1992.
12. Ellison R. The Collected Essays. N. Y. : Modern Library, 1995.
13. Ellison R. Flying Home and Other Stories. N. Y. : Random House, 1996.
© Шустрова Е.В., 2006
