CC BY
49
Шустрова Е.В.
Екатеринбург
ФИТОМОРФНАЯ И ЗООМОРФНАЯ КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ МЕТАФОРА В ТВОРЧЕСТВЕ Р. ЭЛЛИСОНА
Предметом нашего исследования является метафорическое моделирование различных концептов в произведениях афроамериканских писателей. При этом мы рассматриваем метафору с позиций когнитивного подхода, предполагающего включение в состав концептуальной метафоры и других тропов качества, в частности метонимии и аллегории. В данной статье сделана попытка проследить способы конкретной языковой реализации и выявить функциональную роль каждого из тропов качества
при развертывании фитоморфных и зооморфных образов в идиостиле Р. Эллисона - афро-американского писателя, чье творчество традиционно относится к течению реализма, натурализма и модернизма американской литературы 1940-1960 гг.
В первую очередь интерес представляет авторское смешение «черной» и «белой» трактовок при использовании фитоморфных и зооморфных образов. Отметим, что к данной группе концептов мы относим понятия различных растений, насекомых, птиц, пресмыкающихся и млекопитающих.
Фитообразы используются Р. Эллисоном главным образом при описании физических черт, внешности человека. Встречаются традиционные уподобления, например, красота девушки сравнивается с едва распустившимся цветком (a delicate flower) [Ellison 1992: 42], или же умирающий описывается как «яблоко побитое морозом» (a frost-bit apple) [Ellison 1992: 10]. В эту же группу можно отнести сравнение с дрожанием листа, белизной лилии, плодоносным полем [Ellison 1992: 122, 124, 241, 309, 444, 564 и др.]. С другой стороны, привлекается ряд денотатов, связанных с природой южных штатов и имеющих ряд переносных значений в афро-американском варианте английского языка (ААЕ). В частности, используется уподобление человеческого лица черносливу, при этом описание касается исключительно лживых, неискренних людей, поскольку в ААЕ переносное употребление слова prune указывает на ниггеризм, раболепие и имеет ярко выраженную отрицательную коннотацию. Другой пример связан с употреблением слова walnut.
Returning, he looked at me sharply, his withered face an animated black walnut with shrewd, reddish eyes. [Ellison 1992: 204]
В данном случае необходимо помнить о переносном значении слова nutty - «умный, просвещенный, достойный» в афроамериканском варианте английского языка.
Одной из наиболее частотных связей во всем афроамериканском наследии и творчестве Р. Эллисона, в частности, является связь «афро-американец, диаспора, жизнь - сладкий картофель, ямс».
“I can see you one of these old-fashioned yam eaters.” “They’re my birthmark,” I said. “I yam what I am!” [Ellison 1992: 260]
Еще один пример кодирования информации и наличия скрытых намеков содержится в следующем отрывке:
And just as I caught sight of the glasses I remembered grasping Rinehart’s girl’s hand. I lay there unmoving, and she seemed to
perch on the bed, a bright-eyed bird with her glossy head and ripe breasts, and I was in a wood afraid to frighten the bird away. Then I was fully awake and the bird gone and the girl’s image in my mind. [Ellison 1992: 504]
Это видение сопутствует состоянию тревоги, страха, переживанию неудач, связанных с исключением из колледжа по настоянию декана. Выражение in a wood здесь с одной стороны выполняет метафорическую роль, а с другой призвано служить намеком на афро-американскую единицу bull of the woods, которая означает «ректор или декан колледжа» и имеет отрицательный коннотативный компонент.
Примеры олицетворения фитообразов в основном связаны с жизнью студентов и рисуют образ молодого, неопытного и радостного существа, которому еще неведомы страх и печаль, осознание своей беспомощности и никчемности. Подобное олицетворение служит контрастом для других образов, передающих ощущения главного персонажа, которому уже отказано в чувстве покоя и уверенности.
Фитоолицетворение часто дополняется примерами метонимии, где описание природы юга, растений и запахов являются частью состояния мира, покоя, прошлого, а также ощущений грусти, потери, осознания безвозвратно утраченных возможностей, времени, надежд.
At the sound of vespers I moved across the campus with groups of students, walking slowly, their voices soft in the mellow dusk. I remember the yellowed globes of frosted glass making lacy silhouettes on the gravel and the walk of the leaves and branches above us as we moved slow through the dusk so restless with scents of lilac, honeysuckle and verbena, and the feel of spring greenness; and I recall the sudden arpeggios of laughter lilting across the tender, springtime grass - gay-welling, far-floating, fluent, spontaneous, a bell-like feminine fluting, then suppressed; as though snuffed swiftly and irrevocably beneath the quiet solemnity of the vespered air now vibrant with somber chapel bells. [Ellison 1992: 107]
[Ср. Ellison 1992: 36, 108, 197, 229-230].
Фитоаллегории построены на образе ямса, как символа жизни диаспоры.
Continue on the yam level and life would be sweet - though somewhat yellowish. [Ellison 1992: 260]
Присутствует ряд ссылок на уже упоминавшееся выражение bull of the woods.
I didn’t know whether I was awake or dreaming. It was dead quiet, yet I was certain that there had been a noise and that it had come from across the room as she beside me made a soft sighing sound. It was strange. My mind revolved. I was chased out of a chinkapin woods by a bull. I ran up a hill; the whole hill heaved. I heard the sound and looked up to see the man looking straight at me from where he stood in the dim light of the hall, looking in with neither interest nor surprise. [Ellison 1992: 410]
Кроме «черных» аллегорий в идиостиле Р. Эллисона присутствуют и традиционные «белые» образы плодов, фруктов, семян, связанных с результатами труда [Ср. Ellison 1992: 45, 110, 130 и др.].
Образ насекомого используется Р. Эллисоном в метафорической группе как для описания самого человека (афроамериканца) [Ellison 1992: 296, 407, 529], так и его эмоций, состояний.
My mind fluttered like the moths that veiled the street lamp which cast shadows upon the bank of grass below me. [Ellison 1992: 133] Gradually she increased its volume, until at times the voice seemed to become a disembodied force that sought to enter her, to violate her, shaking her, rocking her rhythmically, as though it had become the source of her being, rather than the fluid web of her own creation. [Ellison 1992: 114]
Метонимическая группа дает примеры традиционных сло-варно зафиксированных метонимических связей. Что касается смешанной группы, то в данном случае используется аллегоричный образ сверчков и бабочек, призванный символизировать преступную беспечность, приводящую к потерям, беде.
I’m convinced it was the product of a subtle magic, the alchemy of moonlight; the school a flower-studded wasteland, the rocks sunken, the dry winds hidden, the lost crickets chirping to yellow butterflies. And, oh, oh, oh, those multimillionaires! [Ellison 1992: 36-37] Образ яркой бабочки сливается с аллегоричными описаниями слепоты, тьмы, водных глубин, крови и символизирует спекулирование бедами афро-американской диаспоры, неспособность осознать всю тяжесть своего положения.
And I looked up through a pain so intense now that the air seemed to roar with the clanging of metal, hearing, HOW DOES IT FEEL TO BE FREE OF ILLUSION...
And now I answered, “Painful and empty,” as I saw a glittering butterfly circle three times around my blood-red parts, up there be-
neath the bridge’s high arch. [Ellison 1992: 51]
Другим символом лжи, неискренности является демонстрация своих увечий, ран с вьющимися вокруг насекомыми.
He cleared his throat, his eyes gleaming and his voice taking on a deep, incantatory quality, as though he had told the story many, many times. Flies and fine white gnats swarmed about his wound. [Ellison 1992: 53]
Описания птицы присутствуют у Р. Эллисона в следующих контекстах. Во-первых, это ряд тропов метафорической группы, где проводится параллель между человеком и петухом (цыпленком), чайкой и пингвином. Последние два уподобления основаны на прямом сходстве объектов, где толпа и ее крики напоминают крики охотящихся чаек, а манера поведения и внешние черты исполнителя позволяют сравнить его с пингвином, дополнительно задействуются и потенциальные семы жадности, глупости и т. д.
“Ah went to Atlanta - nevah been there befo’,” he sang, his arms held out from his body like a penguin’s wings, glass in one hand, cigar in the other. [Ellison 1992: 305]
And my heart tightened as the first crowd swung imperturbably back to their looting with derisive cries, like sandpipers swinging around to glean the shore after a furious wave’s recession. [Ellison, 1992: 545]
При сравнении с петухом в контексте романа возможно «черное» и «белое» употребление самого существительного rooster. Таким образом, Р. Эллисон задействует потенциальные семы слова, присущие ему в двух вариантах английского языка. Так, в нижеприведенном контексте речь идет об афроамериканском политическом деятеле, имеющем белых спонсоров и пытающемся использовать в корыстных целях афроамериканскую культуру и свою расовую принадлежность.
Who - he halted to crouch with one foot on the curb like a country preacher about to pound his Bible - “got...the...dog”, his head snapping with each word like an angry rooster’s. [Ellison 1992: 170] Сравнение с петухом неслучайно, поскольку одно из значений rooster в афро-американском английском - «(джазовый) музыкант (часто белый), намеренно использующий афроамериканскую технику исполнения» и в качестве потенциальных сем имеет семы «хладнокровие», «безжалостность», «нахальство» - черты, которые впоследствии проявятся в сюжете романа. Потенциальные семы, присущие rooster в стандартном анг-
лийском, такие как «важный», «склочный», «задиристый» проявляются и в контекстах Р. Эллисона. Сравнение и метафора дополняются инвертированным эпитетом.
The pathetic ones who possessed nothing beyond their dreams of being gentlemen, (...), who affected the pseudo-courtly manners of certain southern congressmen and bowed and nodded as they passed like senile old roosters in a barnyard. [Ellison 1992: 251]
I looked at him again as for the first time, seeing a little bantam rooster of a man with a high-domed forehead and a raw eye-socket that wouldn’t quite accept its lid. I looked at him carefully now with some of the red spots fading and with the feeling that I was just awakening from a dream. I had boomeranged around. [Ellison 1992: 468]
Если с взрослой птицей сравнивается белый или афроамериканец, презираемый диаспорой, то сравнение с цыпленком всегда связано с беззащитностью негра [Ср. Ellison 1992: 6, 155, 270 и др.].
Уподобление молодой девушки маленькой птичке также связано с рядом значений существительных bird, biddy, bantam, pigeon в ААЕ. Если в стандартном английском bird может употребляться в значении «легкомысленная девчонка» и имеет кон-нотативный компонент близкий к отрицательному, то в ААЕ это существительное и его синонимы по отношению к молодой девушке, женщине имеют исключительно положительную коннотацию и потенциальные семы «беззащитность», «хрупкость», «привлекательность». Именно эти составляющие и задействуются в контекстах Р. Эллисона [Ср. Ellison 1992: 19, 504].
Еще одним полюсом для употребления тропов метафорической группы для Р. Эллисона становится песня или мелодичный голос.
Then somewhere in the procession an old, plaintive, masculine voice arose in a song, wavering, stumbling in the silence at first alone, until in the band a euphonium horn fumbled for the key and took up the air, one catching and rising above the other and the other pursuing, two black pigeons rising above a skull-white barn to tumble and rise through still, blue air. [Ellison 1992: 445]
Hey, Miss Suise! The sound of words that were no words, counterfeit notes singing achievements yet unachieved, riding upon the wings of my voice out to you. [Ellison 1992: 111-112]
В метонимической группе птица выступает частью картины мирной жизни, спокойного, безбедного существования, счастли-
вого прошлого, а также грусти, осознания утраты.
And in my mind I could see the brightly trimmed and freshly decorated campus buildings as they appeared on spring mornings -after the fall painting and the light winter snows, with a cloud riding over and a darting bird above - framed by the trees and encircling vines. [Ellison 1992: 197]
Green hedges, dazzling with red wild roses appeared behind my eyes, stretching with a gentle curving to an infinity empty of objects, a limpid blue space. Scenes of a shaded lawn in summer drifted past; I saw a uniformed military band arrayed decorously in concert, each musician with well-oiled hair, heard a sweet-voiced trumpet rendering “The Holy City” as from an echoing distance, buoyed by a choir of muted horns; and above, the mocking obligato of a mocking bird. I felt giddy. [Ellison 1992: 229-230]
В аллегоричном образе птицы снова наблюдается смешение «черной» и «белой» трактовок. Так, с одной стороны в ряде контекстов применяется образ парящего стервятника, благородного орла или стонущего голубя (a soaring vulture, a noble eagle, a moaning dove). Настойчиво вводится традиционный для детской английской поэзии образ Робина-красношейки (в другом варианте Робин-Воробин) (Robin Redbreast). В контекстах Р. Эллисона это аллегория обманутого, искалеченного афро-американца.
Suddenly the bus jerked to a stop and I heard myself humming the same tune that the man ahead was whistling, and the words came back: well they picked poor Robin clean | well they picked poor Robin clean | Well they tied poor Robin to a stump | Lawd, they picked all the feathers round | From Robin’s rump |Well they picked poor Robin clean. [Ellison 1992: 190]
Введение аллегории с использованием образа стаи гусей при описании негров построено на производном значении «простофиля», «дурачок», существующем в «белом» варианте английского.
С другой стороны, «черные» описания пересмешника намекают на ласковое, бережное отношение к этой птице, как символу диаспоры, и одновременно на тиражирование этого образа, использование его в корыстных целях. Неслучайно образ появляется в одном контексте с выражением «коленопреклоненный раб» (eternally kneeling slave).
A mockingbird trilled a note from where it perched upon the hand of the moonlit Founder, flipping its moon-mad tail above the head of the eternally kneeling slave. I went up the shadowy drive, heard it trill
behind me. The street lamps glowed brilliant in the moonlit dream of the campus, each light serene in its cage of shadows. [Ellison 1992: 132]
Подобные трактовки наблюдаются и при использовании образа змеи и других пресмыкающихся. С одной стороны, это описания беды, отравы, болезни, испуга, наиболее традиционные для европейского понимания этого символа [Ср. Ellison, 1992: 266, 366, 369, 386 и др.]. Здесь задействуются все три группы тропов качества. В то же время, образ змеи в его африканской трактовке используется Р. Эллисоном в контекстах, повествующих о возрождении, обретении сил, здоровья, мудрости, словом, всего того, с чем божественный змей связывался в африканских верованиях. В данном случае преимущественно используется метафора и аллегория.
Perhaps you were, but that’s all past, dead. You might not recognize it just now, but that part of you is dead! You have not completely shed that self, that old agrarian self, but it’s dead and you will throw it off completely and emerge something new. [Ellison 1992: 285]. [Ср. также Ellison 1992: 571, 572].
Зооморфизмы в идиостиле Р. Эллисона рисуют образ некрасивого, искалеченного животного, зверя, загнанного в угол, в боли, агонии. Наиболее частотными являются описания собаки, кошки (льва, львицы), обезьяны, лошади, быка, медведя, кролика [Ср. Ellison 1992: 6, 15-16, 165, 86, 171, 215, 237, 293, 330-331, 410, 552 и др.]. Также встречаются уподобления кроту, мыши, гиене, оленю [Ср. Ellison 1992: 107, 270, 336, 338, 516, 537 и др.]. У денотатов «крот» и «мышь» подчеркивается слепота животного, что переплетается с темой физической и духовной слепоты действующих лиц. При реализации зооморфных образов Р. Эллисон активно использует тропы метафорической группы и аллегорию. Метонимическая группа представлена традиционными и словарно зафиксированными зооморфными значениями.
Подобно афро-американскому варианту английского языка, афро-американское литературное наследие с одной стороны дает примеры образных связей, близких к европейским моделям, и в то же время выражает многие позиции, характерные для африканской культуры и резко контрастирующие с «белой» традицией. Это мы попытались показать на примере фито- и зооморфизмов в художественной картине мира Р. Эллисона.
ЛИТЕРАТУРА
1. Метафора в языке и тексте / Отв. ред. В.Н. Телия. М., 1988.
2. Общая риторика: Пер. с фр. / Ж. Дюбуа, Ф. Эделин, Ж. М. Клинкенберг и др.; общ. ред. А.К. Авеличева. М., 1986.
3. Очерки истории языка русской поэзии 20 века: Тропы в индивидуальном стиле и поэтическом языке. / Григорьев В.П., Иванова Н.Н., Некрасова Е.А., Северская О.И. - М.: Наука, 1994.
4. Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990.
5. Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: Когнитивное исследование политической метафоры. (1991-2000). Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 2001.
6. Чудинов А.П. Методика сопоставительного исследования метафорических моделей // Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 2003. Т. 9. С. 47-57.
7. Шанский Н.М., Махмудов Ш.А. Филологический анализ художественного текста. СПб: Специальная литература, 1999.
8. Galperin I.R. Stylistics. Moscow, 1971.
9. Gates H.L., Jr. Figures in Black: Words, Signs and the “Racial” Self. N. Y.: Oxford University Press, 1987.
10. Ellison R. Shadow and Act. N. Y.: Random House, 1964.
11. Ellison R. Invisible Man. N. Y.: The Modern Library, 1992.
12. Ellison R. The Collected Essays. N. Y.: Modern Library, 1995.
13. Ellison R. Flying Home and Other Stories. N.Y.: Random House, 1996.
© Шустрова Е.В, 2006
