Сетевая дипломатия, политика памяти и научно-техническое сотрудничество: новые тренды регионостроительства Восточной Азии Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Политика

УДК 327

Соколов В.Н.

к.и.н., доцент кафедры международных отношений ШРМИ ДВФУ

Сетевая дипломатия, политика памяти и научно-техническое сотрудничество: новые тренды регионостроительсгеа Восточной Азии

Экономические, технологические, политические и культурные взаимодействия России со странами АТР существуют не сами по себе, а будучи вложенными в текуче-событийные социальные сети. Они являются важным аспектом трансграничного коммуникативного пространства. Этот фактор имеет большое значение в процессах регионостроительства Восточной Азии. Современная сетевая дипломатия стремится использовать академическую мобильность для обеспечения контроля над коммуникативным пространством, опираясь на ресурс «мягкой силы».

Ключевые слова: сетевая дипломатия, политика памяти, научнотехническое сотрудничество, регионостроительство, метаполитика, дискурс, ноополитика, энергобезопасность, философия юаи, ДВФУ, коммуникативное пространство, академическая мобильность, мягкая сила

Одновременно с началом председательства РФ в АТЭС началось неожиданное расширение Транстихоокеанского партнёрства (ТПП)1. В этой связи особый интерес представляет восточноазиатское регионостроительство. К сожалению, на встрече в верхах 6-го саммита Восточноазиатского сообщества (ВАС) (Индонезия, о. Бали, 19 ноября 2011 г) отсутствовал Президент Российской Федерации, ставшей полноправным членом ВАС с 1 января 2011 г. Россию представлял Министр иностранных дел С.В. Лавров. Ранее, 22-23 июля 2011 г., он уже участвовал в министерском совещании Россия-АСЕАН и 18-й сессии Регионального форума АСЕАН по безопасности.

Накануне летнего визита российской делегации на о. Бали, официальный представитель МИД РФ А.К. Лукашевич заявил, что ВАС, как «многостороннее объединение способно стать востребованной диалоговой

1 Как считает руководитель Центра японских исследований Института Дальнего Востока РАН Валерий Кистанов, создание Транстихоокеанского партнерства отражает недовольство Вашингтона состоянием дел в АТЭС, которое так и не превратилось из дискуссионного форума в торговое объединение. США решили создать более узкую, чем АТЭС, группировку, которая пошла бы по пути тесного торгово-экономического сотрудничества. [3].

платформой для гармонизации интересов стран-участниц. ВАС может объективно претендовать на роль ведущей площадки для стратегического диалога лидеров по проблематике региональной безопасности, ключевым инструментом налаживания партнерских отношений между действующими здесь региональными структурами, развития многосторонней кооперации на базе сетевой дипломатии (курсив мой - В.С.)»[18].

Аналогичное понимание особой роли саммита ВАС предъявил и сам С.В. Лавров в своем выступлении на пленарном заседании 6-го Восточноазиатского саммита 19 ноября 2011 г. Он заявил, что «ВАС занимает уникальное место среди организаций и форумов в регионе. Благодаря тому, что в саммитах участвуют лидеры государств, имеется возможность аккумулировать здесь информацию о деятельности других региональных структур и координировать их работу. Речь идет о том, чтобы повысить результативность многосторонних усилий в Восточной Азии, добиться синергетического эффекта. Мы за то, чтобы заняться отладкой сетевой дипломатии с участием ВАС, различных диалоговых механизмов АСЕАН и других региональных организаций. Например, Россия, принявшая на себя председательство в АТЭС, может поработать над установлением такой связки между АТЭС и ВАС» [12]. Кроме того, министр иностранных дел РФ выразил уверенность в том, что ВАС по силам сформировать «целостную концепцию инклюзивной безопасности1 для Восточной Азии» [12].

В настоящее время дипломатия России обнаруживает готовность прагматического вхождения в существующие и вновь создаваемые союзы, альянсы, а также другие реализации многостороннего сотрудничества. Эта решимость базируется на опыте практических поисков гибкого компромисса между «рамочными» внешнеполитическими целями и реальными возможностями в силу той или иной разметки операционного поля, определенного понимания развития, безопасности и сотрудничества. Деятельность такого рода сопровождается становлением дискурса «сетевой дипломатии»2 или, по-другому, «дипломатии гибких альянсов».

Какими возможностями обладает данный подход для формирования чувства полиэтничной общности и солидарности - важного современного инструмента обеспечения безопасности и стабильности?

Это далеко не праздный вопрос. Ведь сетевая дипломатия как сред-

1 14 ноября 2011 г. официальный представитель МИД РФ А.К. Лукашевич, предваряя участие главы МИД в ВАС, сделал акцент на том, что «Россия рассматривает Восточноазиатский саммит в качестве важного инструмента формирования всеобъемлющей, сбалансированной и открытой архитектуры безопасности в АТР, способной эффективно противостоять общим для всех государств региона вызовам и угрозам. Такая архитектура должна опираться на общепризнанные нормы международного права, коллективные, внеблоковые начала и учитывать законные интересы всех государств. Мы выступаем за утверждение в региональных делах принципов равной и неделимой безопасности, недопустимости попыток укрепить собственную безопасность в ущерб безопасности других» [11].

2 В «Концепции внешней политики РФ» (утверждена Президентом РФ 15 июля 2008 г) заявляется: «На смену блоковым подходам к решению международных проблем приходит сетевая дипломатия, опирающаяся на гибкие формы участия в многосторонних структурах в целях коллективного поиска решений общих задач» [22]. По определению М.М. Лебедевой, сетевая дипломатия есть комплексный и разноуровневый подход к задачам трансформации международной архитектуры в области обеспечения безопасности и стабильности [29].

ство деланья мировой политики обрела особое значение после распада биполярной системы. Она является реакцией на растущую хаотизацию в международных отношениях, снижение качества управляемости политическими и экономическими процессами на глобальном и региональном уровнях - т.е., по сути, является деятельностью переживания кризиса. По убеждению главы МИД России С.В. Лаврова, в этих условиях особенно актуальным стал вопрос об адекватности существующей системы обеспечения международной безопасности. На смену громоздким союзам с фиксированными обязательствами, приходят целевые альянсы по интересам с изменяющейся геометрией, гибкие формы участия в многосторонних структурах [17].

Кстати сказать, в «открытии» указанного формата взаимодействий не последнюю роль сыграл анализ опыта Восточной Азии. Еще в 1990-е гг А.Д. Богатуров - нынешний первый проректор МГИМО(У), сравнивая более «спокойное» развитие этого региона с европейской конфликтностью того времени, поставил вопрос о существовании особой восточноазиатской модели стабильности, которая, «действуя по иной логике, чем европейская, оказалась лучше приспособленной к гашению дестабилизирующих колебаний» [4, с. 9-10]. В публикациях начала 2000-х гг. его взгляд получил развитие, а предложенная им модель, очевидно, оказала влияние на разработку принципов сетевой дипломатии российского МИДа.

Обращение Богатурова к стабильности диктовалось применением системного подхода к изучению международных отношений. Автор исследовал ее как относительно автономный, объективный феномен, который не является только рукотворным плодом политиков, а органически присущ системе. Под стабильностью он подразумевал вид саморегулирующегося движения, оптимальный для обеспечения безопасности, понимаемой как состояние защищенности1.

Выделив восточноазиатский тип стабильности, не укладывающийся в понятия биполярности или многополярности, Богатуров назвал его «пространственным»2 в отличие от «лидерского» - свойственного Западу. Новый тип структуры был также определен им как «динамический» по контрасту со «статической» стабильностью, на которой строились послевоенные межгосударственные отношения в Европе. При этом автор отмечал, что «лидерство» и «пространственность» характеризуют источник движущих импульсов (тип генерирования направляющих и корректирую-

1 «Если безопасность подразумевает искомое состояние государства или системы, -писал Богатуров, - то стабильность - тип смены их реальных состояний, которые могут характеризоваться большей или меньшей безопасностью. Или по-другому: безопасность воплощает отсутствие угроз для выживания, а стабильность - способность компенсировать такие угрозы в случае их возникновения за счет внутренних адаптационных возможностей системы. Наконец, третий вариант: стабильность - это равномерно отклоняющийся тип движения, средней линией которого можно считать отсутствие угрозы выживанию системы, с которым и отождествляется безопасность» [4, с. 35]

2 А.Д. Богатуров считает, что для «пространственного» типа стабильности была «характерна относительно высокая «плотность» регионального пространства, проявляющаяся в способности малых и средних стран выступать в роли, условно говоря, «коллективного лидера» и более или менее эффективно влиять на состояние региональной ситуации как непосредственно, так и через воздействие на отношения между самими лидерами» [5, с. 279].

щих толчков), а «динамичность» и «статичность» - процесс их самопре-образования в конкретные отношения [5, с. 66]. По предположению Бо-гатурова, «динамическая» стабильность более органично сочетается с «пространственными» системами.

Необходимо отметить, что некоторые свойства данного типа сотрудничества ранее были описаны Т. Уилборном под названием «сообщество взаимоотклика» (community of mutual responsiveness). Он рассматривал его как частный вид «сообщества безопасности». В отличие от последнего, существующего на основе жесткого обязательства о взаимопомощи, это сообщество предполагает лишь сочувственное реагирование по отношению к оказавшемуся в беде члену группы1. Вместе с тем, фиксируя существование в восточноазиатской подсистеме механизма «неформализованных, полуофициальных политико-дипломатических связей и отношений, которые во взаимодействии с местными формализованными структурами обеспечения экономического взаимодействия и безопасности продемонстрировали достаточно высокий уровень способности амортизировать перепады в региональной политической обстановке...» [5, с. 53; 6, с. 266-267], важнейшую структурообразующую роль в ней А.Д. Богатуров отводил национализму [5, с. 11].

Хотя страны региона утверждали свое национальное «я» посредством объединённых усилий, логика их действий, отмечал автор, была далека от идеи транснациональности [5, с. 201-202]2. Националистическая «индивидуализация» стран поддерживала состояние «несводимого к единству множества», когда границы укреплялись, а связность могла обеспечиваться преимущественно в лично-сетевом формате или же через «третью» сторону, создавая своего рода «мягкую» трансгранично-полиэтничную «общность риска» как особый социальный субъект, не вполне тождественный плюралистическому «сообществу безопасности» К. Дойтча [56]. Ибо можно предположить, что описанный выше восточноазиатский тип стабильности был проявлением фундаментального механизма самоорганизации азиатских сообществ, выработавших эффективные средства блокирования движущих сил эволюции и способных устойчиво воспроизводить себя в течение многих тысяч лет.

Обобщая опыт Восточной Азии, А.Д. Богатуров сформулировал свое понимание эффективной модели международной стабильности. «В лидерских структурах, - писал он, - основным фактором, придающим отношениям устойчивость, являются, как правило, формализованные межгосударственные обязательства в форме союзов, каолиций и блоков. Отношения между ними и в их рамках представляют собой строго заданные каналы диалога по вопросам стабильности. Как показывает опыт, такой механизм стабилизации эффективен в условиях поляризации сил в мире или регионе, когда роль «фоновых» государств остается очень малой. В случае становления пространственной структуры, с типичной для нее ослабленной фор-мализованностью связей, роль нормативных каналов диалога существенно ниже, а сам диалог менее эффективен. Центр тяжести стабилизирующих

1 Цит. по [5, с. 244-245]. Типология сообществ безопасности с учетом фактора доверия была предложена Э. Адлером и М. Барнеттом [47, с. 38].

2 В настоящее время идея транснациональности примеряется к реалиям Восточной Азии [26].

условий смещается в область «точечных» урегулирований конкретных, субрегионально- или даже локально-специфических проблем» [5, с. 67-68].

По мнению Богатурова, этот подход «.воплощает иную, тактику продвижения к предупреждению «большой войны», не через попытки устранить неустранимое - множественные территориальные, этнические и иные конфликты и противоречия в условиях «запаздывающего» социальнокультурного развития азиатских регионов, - а через постепенное наращивание потенциала позитивных, прагматических, взаимноперекрещи-вающихся интересов, в том числе и интересов конфликтующих сторон в отношении окружающей среды и друг друга. В долгосрочной перспективе (и, возможно, не только в Азии) такой тип стабилизации может быть не менее результативным, чем он оказался в АТР» [6, с. 281]. Структурно неоформленные связи, считает автор, «способны обеспечивать. подчас не меньший амортизирующий эффект, чем тот, который дают отношения, формализованные в блоках типа НАТО, Манильского пакта (СЕАТО) и т.п. Более того, они могут быть более гибкими и адекватными региональной обстановке.»[5, с. 58].

Эта разметка операционного базиса поддержания стабильности вполне согласуется с целевой направленностью дискурса «сетевой дипломатии», ориентированной, как отмечалось выше, на гибкое участие в «альянсах по интересам» с изменяющейся геометрией [17]. Однако, описывая модель эффективной международной стабильности, автор почему-то не использовал термин «сеть», хотя в то время тема сетей буквально захватила воображение обществоведов. Во всем мире интеллектуалы обсуждали нашумевшую неомарксистскую книгу М. Хардта и А. Негри «Империя» [41], а затем ее продолжение - «Множество: война и демократия в эпоху империи» [42]. С учетом этих построений сетевая дипломатия может позиционироваться как эффективная форма власти в современных условиях нестабильности.

Но вернемся к построениям А.Д. Богатурова. В начале кризисных 2000-х гг. к нему пришло понимание ограниченности структурносистемного подхода при рассмотрении теперь уже не только реалий Восточной Азии, а мирополитики в целом. Поэтому он предпринял попытку создания транссистемной «анклавно-конгломератной модели» для конкретизации своего прежнего видения системы восточноазиатских МО путем его дополнения картиной топологии межсоциумных коммуникаций, обычно ускользающих от внимания исследователей, пользующихся системной методологией. Показательно, что одновременно с предъявлением нового образа политического пространства Богатуров выступил с идеей «равнопо-ложенности развития», альтернативного «поглощающей линейности» [7, 8], тем самым поучаствовав в разработке нелинейных моделей социальной эволюции, в ту пору волновавших многих обществоведов [1, 24].

Дискурс-анализ показывает, что главным мотивом этих построений было осознание нарастающего глобального этнополитического кризиса, требующего теоретических и практических поисков нового типа политической организации многоэтничных пространств [9]. При этом Богатуров выступал с критикой как наднационального типа государств (империя), так и многонационального (СССР), продвигая либеральную «национальногосударственную парадигму». Его новая модель, отдавая дань постмо-

дернистским веяниям политической философии, описывала тип обществ, представляющих собой несистемные конгломератные образования (лат. conglomerate - скученный, уплотнённый), в рамках которых архаичное и модернизированное начала образуют отдельные анклавы, сосуществуют друг с другом без опасности взаимного уничтожения. К таковым автор относил, в частности, Россию, Китай, Японию, Индию и Бразилию. В них пост-современное и традиционное сосуществует бок о бок, не вступая в особенно острый конфликт и не поглощая друг друга.

Под «конгломератными образованиями» А.Д. Богатуров понимал «... общества, для которых характерно длительное сосуществование и устойчивое воспроизводство пластов разнородных моделеобразующих элементов и основанных на них отношений. Эти пласты образуют внутри общества отдельные анклавы, эффективность организованности которых позволяет анклавам выживать в рамках обрамляющего общества-конгломерата, сохраняя между собой неизменные или мало изменяющиеся пропорции». Он писал, что в такой постановке вопроса важны четыре момента: 1) конгло-меративные общества - это мегаструктуры, опирающиеся на анклавы; 2) конгломеративность - нейтральная характеристика, обозначающая один из типов организации (обществ и мира); 3) анклавы - не остаточные явления чего-то отжившего (анклавы могут представлять и новации), а устойчивые структурные единицы конгломерата, относительная изолированность которых друг от друга не ведет автоматически ни к расцвету, ни к упадку; 4) конгломеративно-анклавный тип саморганизации может быть и бывает инструментом чрезвычайно успешного приспособления общества к индустриальной и постиндустриальной среде [7, с. 131-132].

«Единство конгломерата, - писал А.Д. Богатуров, - соединение раз-носущностей, а не слитность в однородности; это единство “по внешнему контуру”, через со-развитие разного, а не через слияние в одинаковом. В отличие от системно организованных общностей, когломерат свободен от преобладания единственного типа связей. Для конгломеративного общества типичны “несквозные”, опоясывающие связи. Они отличаются большей мягкостью и не рассчитаны на стимуляцию однородности. Каждый анклав в конгломерате автономно воспроизводит свой тип отношений - в этом они с позиций общества в целом “не-системны”. Но анклавы взаимодействуют между собой, вступают в отношения, которые с позиций всего общества можно назвать “системными” - с чем и связано допущение о комбинированном, “системно-несистемном”, типе организации в конгломерате» [7, с. 133]. Автор подчеркивал, что для «.. .конгламеративных обществ характерна устойчивая востребованность всех типов отношений и специализация каждого анклава на той или иной функции: общество равномерно воспроизводит типы связей, характерные для все анклавов, и прагматично пользуется этим многообразием» [7, с. 135].

Наши исследования показали, что эта модель «мира миров», сконструированная в ходе поиска новых механизмов международной стабильности, оказалась почти изоморфной образу археологических раскопок из дискурса Председателя Правительства РФ В.В. Путина. Его интерес к древности уже стал предметом анализа политологов [45, с. 377-382]. 26 июля 2010 г. в Великом Новгороде, он провел видеоконференцию с руководителями археологических экспедиций в различных регионах страны.

В.В. Путин заявил, что, присутствуя на археологическом раскопе, «.начинаешь чувствовать всю мощь Российского государства. А вся мощь Российского государства складывается из нашего этнического, культурного, конфессионального многообразия. И когда удается бывать на раскопках, это ощущение огромности нашего государства, глубины исторического наследия - оно захватывает» [36]. Ранее, посещая раскопки в Старой Ладоге в 2003 г., он утверждал, что объединяющей идеологией России должен стать патриотизм1, заставив всех российских губернаторов, отечественных и зарубежных аналитиков напряженно гадать: какой форме патриотизма отдает предпочтение сам Путин?

Поэтому высказывания премьера, адресованные археологам, некоторые политологи рассматривали как завуалированное предъявление понимания В.В. Путиным «национальной идеи». «Образ плотно утрамбованного слоеного пирога, - иронизирует И. Калинин, - который представляет собой вертикальное сечение археологического раскопа, имеет все шансы стать основным символом национальной идеи. Время, спрессовав прошлое в отдельные, но диффузные культурные слои, сделало его общим в той степени наглядности, которая и не снилась отвлеченному идеологическому дискурсу многонационального российского единства» [20]. В этом высказывании Путина автор усмотрел признаки нового тренда отечественной политики идентичности. «Перед нами, - заявляет он, - разворачивается последовательно проводимая государством политика нормализации российской истории. Ее принципы просты и общедоступны: национальная культура важнее политической истории, а этос служения отечеству выше идеологических «разногласий». <.> Такой тип истории нуждается в сериях эквивалентностей. Парадигматические соответствия позволяют ей преодолевать синтагматические разрывы. Такой истории необходимы живые цепочки, которые на персональном или событийном уровне организовывали бы растянувшийся на тысячелетие караван» [20].

Вместе с тем, наше обращение к образу прошлого не случайно. Так получилось, что 2012 г. - год проведения Саммита АТЭС во Владивостоке

- будет еще и Годом российской истории. Об этом заявил Президент РФ Д.А. Медведев, выступая 22 июля 2011 г. во Владимире на совместном заседании президиумов Совета по культуре и искусству и Совета по науке, технологиям и образованию, посвящённом подготовке к празднованию 1150-летия зарождения российской государственности. Обращение к прошлому будет происходить в контексте интенсивного продвижения восточноазиатской и тихоокеанской темы. Поэтому важно понять соотношение современной политики памяти и сетевой дипломатии с учетом электорального процесса.

Важно отметить, что, несмотря на понимание относительности фиксации любого «начала», в качестве «точки отсчета» российской государственности определен 862 г., когда, по одной из летописных версий, в Ладогу был призван, возможно, предводитель ютландских викингов Рюрик (Рерик) - родоначальник первой династии русских князей и царей. С XVIII

в. это событие являлось предметом ожесточенного «спора о варягах» между «норманистами» и «антинорманистами», являясь краеугольным камнем

1 Эта фраза оказалась запечатленной на мемориальной доске, установленной в 2009 г в память о визите на здании местного информационно-досугового центра [10].

российского, а затем советского, патриотизма. Хотя за 200 лет до того, в начале XVI вв., «Сказание о князьях владимирских»1 открыто заявляло о происхождении московских великих князей от прусского князя Рюрика «суща от рода римъскаго Августа царя», что делало Рюриковичей в глазах христианского мира легитимными наследниками Римской и Византийской империй, имеющими законное право на царское достоинство. Возвращение к этому сюжету, является, на наш взгляд, демонстрацией изменения нашей идентичности.

С внешнеполитической точки зрения этот акт политики памяти представляет значительный интерес. С некоторыми оговорками его восточноазиатским аналогом можно считать заявление нынешнего императора Японии Акихито о своих корейских корнях, сделанное им на пресс-конференции перед журналистами в 2001 г., за год до чемпионата мира по футболу. Он сказал, что чувствует определенное родство с Кореей, потому что, согласно Сёку Нихонги («Продолжению анналов Японии»), матерью императора Камму (737 - 806 гг.) была Такано но Ниигаса, происходившая от Мурёна

- короля Пэкче [59]. Этот поступок во многом предвосхитил радикальные шаги в области политики памяти, предпринятые в 2009 г. первым премьером Японии, избранным от Демократической партии, Юкио Хатояма. Надо признать, что они явно способствовали не только продвижению идеи Восточноазиатского сообщества, но и оформлению такового. Однако, об этом чуть позже.

Вместе с тем, образ прошлого, присутствующий в мирополитическом анализе, связан с пространственным аспектом построений такого рода. Мы считаем, что описанное А.Д. Богатуровым «анклавно-конгломератное» пространство может быть охарактеризовано с позиций нелинейных моделей социальной эволюции. Его можно рассматривать как «межсоциумную коммуникативную сеть». Нелинейная топология политической эволюции ведет к сосуществованию разнокачественных политий, составляющих внешнюю и внутреннюю среду систем. Поэтому большое значение для учета этого фактора международных отношений имеет историческая типология акторов-политий [15, с. 250-287], дополняющая уже разработанные систематизации [28].

Значительный интерес представляет понятие «мультиполитийные системы» (или «мультполитии»), которые отличают от «политически децентрализованных межсоциумных коммуникативных сетей», состоящих из независимых, суверенных и разнородных политий. Считается, что большинство доиндустриальных империй при более внимательном анализе их реальной внутренней структуры оказываются именно мультиполитиями. Последние представляют магистральный тренд эволюции крупных политических образований доиндустриальной эпохи [23, с. 61-63]. По сути,

1 «Сказание о князьях владимирских» - литературно-публицистический памятник XVI в., использовавшийся в политической борьбе за укрепление авторитета великокняжеской, а затем царской власти. Легенда о происхождении русских великих князей от Августа была привлечена составителями Воскресенской летописи, позднее она была помещена как вступительная статья к «Государеву родословцу» 1555 г., включена в «Степенную книгу». Текст «Сказания» был вновь переработан в связи с подготовкой венчания на царство Ивана IV, в результате чего появилась вторая редакция; рассказ о приобретении Владимиром Мономахом царских регалий был использован как вступительная статья к чину венчания Ивана IV на царство в 1547 г [37].

этот подход лежал и в основе «разминирования» норманской проблемы, еще в 1985 г предпринятого ленинградским археологом ГС. Лебедевым [27], который в 1990-2003 гг. был сначала депутатом Лен/Петро совета, а затем и Законодательного Собрания Санкт-Петербурга, принадлежа кругу А.А. Собчака.

С учетом сказанного, и в логике ментализма, интересующегося представлениями акторов международных отношений, правомерен вопрос об исторических переживаниях сопровождающих современную сетевую дипломатию. Ведь подлинное обеспечение безопасности и стабильности подразумевает еще и обеспечение развития. Последнее же осмысливается в исторической перспективе и требует инструментария для работы с состояниями нестабильности (хаосом) - тем, что, предъявляя свою «структурную неоформленность», может оказаться другим, несистемным, уровнем организации. Кстати сказать, аналогичный вывод был сделан А.Д. Бога-туровым в отношении «динамической стабильности». Он писал, что наблюдение восточноазиатских реалий «.подвигает к постановке вопроса о том, что сама структурная неоформленность в действительности может быть просто иным способом самоорганизации.» [4, с. 58].

Таким образом, обращение к материалу Восточной Азии способствовало разработке теоретической модели не системной целостности и соответствующего формата дипломатии, ориентированной на обеспечение многостороннего взаимодействия «анклавно-конгламеративных акторов» и общей тенденции «конгламерации» политий в условиях становления нового международного (по М. Хардту и А. Негри, «глобального») порядка, что само по себе являлось результатом межкультурного взаимодействия. Сконструированная модель зафиксировала существование своего рода «эфира» международных отношений в виде динамичной демографо-этно-коммуникативной трансграничной среды. В историческом масштабе исследования особенность политического пространства Восточной Азии, заданного склонностью участников взаимодействия к неформальной стратагемно-сетевой сообщительности, обнаружилась как фундаментальная.

В эпоху метаполитики пересборка больших пространств межчело-веческой сообщительности в формате так называемого регионостроитель-ства, высветила, выражаясь философским языком, иное социальности как таковой - «социальный хаос» с привкусом, как минимум феодального средневековья. Взору открылись обычно незаметные разветвленные сети личных связей, формируемых и поддерживаемых событиями. Обнаружилось, что экономические, технологические, политические и культурные взаимодействия России со странами АТР существуют не сами по себе, а будучи вложенными в текуче-событийные социальные сети, несмотря на свою «хаотичность» обладающие личностно-индивидуальной историей (т.е. хранящие память) и регулируемые заданным ритмом встреч-воспоминаний в ареале этого сетевого «братства».

Как известно, отечественная наука международных отношений продолжает оставаться преимущественно общетеоретической дисциплиной, испытывая серьезный дефицит исследований прикладного характера. Вместе с тем, существует практическая необходимость анализа международных отношений (МО) с площадки Владивостока для вписывания

предпринимаемых отсюда действий в общий контекст «сетевой дипломатии» России. Поэтому мы хотим предложить рабочий инструментарий для анализа проблем поддержания региональной стабильности посредством участия Дальневосточного федерального университета в международном научно-техническом сотрудничестве.

Будем исходить из того, что главным инструментом «сетевой дипломатии», оперирующей поверх классического «силового каркаса» МО, является «мягкое» и многоуровневое регионостроительство. Оно базируется на «трех китах»:

• различного рода миграциях, формирующих, на наш взгляд, трансграничное коммуникативное пространство;

• собственно сетях, пронизывающих коммуникативное пространство личными связями, посаженными на «физику» телесного родства, а также инфраструктур (систем расселения, транспортных и телекоммуникационных систем);

• дискурсах (и перформативных образах), поддерживаемых данными сетями и данные сети, обеспечивающих консолидацию участников взаимодействия и достаточную степень полноты их присутствия в сетевом пространстве, связанную с их желанием быть в нем и дальше.

Управление этим прежде скрытым метаполитическим процессом предполагает, прежде всего, три взаимодополнительных аспекта:

1. управление потоками интеллектуальной миграции;

2. конвертацию сети личных институционализированных связей в пространство совместной профессиональной деятельности в целях творческого соразвития;

3. осуществление «политики памяти/идентичности», базирующейся на умении производить энергию привлекательности через переживание Я/ Другой в событиях взаимодействия с людьми и вещами.

Практическая реализация этого подхода должна обеспечить участие России в контроле над коммуникативным пространством Восточной Азии

- потенциальным операционным базисом тихоокеанской «ноополитики» России1. В тоже время теоретическим основанием этого стратегического видения рассматриваем «возвращение» человека в качестве ключевого элемента международных отношений [14].

К сожалению, приходится констатировать, что начавшаяся подготовка «Стратегии развития сотрудничества России со странами АТР и прогноза социально-экономического развития ДВ до 2050 г.» осуществляются с

1 Термин «ноополитика» (поороШк) впервые был использован в работе «Возникновение ноополитики», написанной Дж. Аркиллой и Д. Ронфелдтом из Национального института оборонных исследований РЭНД-корпорейшн. По мнению американских аналитиков, мир снова поворачивается к высоко заряженному полю битвы идей. В формирующемся мире ключ к успеху будет лежать в умелом управлении информационными возможностями и ресурсами - стратегическом планировании и управлении. Такой подход выдвигает на одно из первых мест создание государственной системы поддержки инноваций и управления инновационным процессом. Как считают указанные авторы, на самых высоких уровнях политического руководства разработка информационной стратегии может способствовать появлению новой парадигмы, с одной стороны - основанной на идеях, духовных ценностях, моральных нормах, законах и этике переданных посредством «мягкой силы» - в противоположность политике силы и ее акценту на ресурсы и способности, связанные с традиционной, материальной «грубой силой» [49].

устаревших методологических позиций без учета фактора коммуникативного пространства и практики сетевой дипломатии. Но мир изменился. И это, как нигде, чувствуется во Владивостоке.

* * *

Шесть лет назад, 14 декабря 2005 г, в Куала-Лумпуре (Малайзия) состоялся учредительный саммит ВАС - паназиатского форума, ставшего ежегодным. В нем приняли участие 16 стран - 10 членов АСЕАН, а также Китай, Япония, Республика Корея, Индия, Австралия и Новая Зеландия. Тогда же было принято стратегическое решение о формировании к 2020

г. Восточноазиатского экономического сообщества - ВАЭС (East Asian Economic Community, EAEC), или Восточноазиатского сообщества (East Asian Community, EAC). Разработаны несколько моделей ВАЭС, в том числе по формулам АСЕАН+6, АСЕАН+3, АСЕАН+1+1+1 [25].

Однако у старшего поколения стран региона название «Восточноазиатское сообщество» по-прежнему вызывает тяжелые воспоминания о японском проекте «Великая Восточная Азия», сложившемся в ходе оформления доктрины паназиатизма, а также о жестокостях практического формирования «сферы сопроцветания Великой Восточной Азии» под лозунгом «хакко итиу» («весь мир - [под] один кров»)1.

Этот «груз прошлого», негативный исторический опыт в восприятии государствами друг друга, наряду со значительными различиями в политическом устройстве, социально-общественной структуре и уровне экономического развития, бурные проявления национализма и болезненность территориальных проблем, уже осознаны в качестве влиятельных факторов, препятствующих развитию многостороннего сотрудничества в регионе [48].

Поэтому новая попытка формирования Восточноазиатского сообщества требовала как иного образа прошлого, особой политики идентичности, способной обеспечить изживание «исторических травм», так и учета опыта уже существующих форм институциализации азиатско-тихоокеанского регионализма, дополнения их другими измерениями.

В учредительной декларации ВАС было сказано, что деятельность Саммита нацелена на решение следующих проблем:

• Стимулирование стратегического диалога и продвижение сотрудничества в решении вопросов политики и безопасности, для того, чтобы увериться в том, что страны-члены могут жить в мире друг с другом и остальным миром на принципах справедливости, демократии и гармонии;

• Продвижение развития, финансовой стабильности, энергетической безопасности, экономической интеграции и роста, искоренения бедности и сокращение разрыва в развитии между странами Восточной Азии, посредством передачи технологий и развития инфраструктуры, создания новых мощностей, качественного управления и гуманитарной помощи, развития финансовых связей, расширения и либерализации торговли и инвестиций и т.д.;

1 Термин «сфера сопроцветания Великой Восточной Азии» впервые официально появился 1 августа 1940 г. в декларации министра иностранных дел Мацуока Ёсукэ - бывшего президента компании ЮМЖД (1935-1939). Но сама концепция была разработана раньше в «евразийском» окружении принца Коноэ Фумимаро (1891-1945)

• Продвижение более глубокого межкультурного понимания, увеличение количества непосредственных контактов и усиление сотрудничества в области повышения уровня жизни и благополучия жителей региона с целью стимулирования обоюдного доверия и солидарности; а также продвижение решения иных вопросов, таких как защита окружающей среды, предотвращение инфекционных заболеваний и сокращение последствий природных катастроф [60].

В начале 2000-х гг. Япония с грузом памяти о «Великой Восточной Азии», даже обладая привлекательной экономическо-технологической мощью, не имела шансов на лидерство в процессах строительства «Новой Восточной Азии». Ситуацию усугублял премьер-министр Дзюнъитиро Коидзуми, совершая ежегодные официальные поклонения в синтоистском храме Ясукуни [40, с. 22-23]. Сменивший его в 2006 г. Синдзо Абэ, хотя и перестал посещать храм, принес извинения народам других стран, но допустил ошибку, выдвинув идеологизированную концепцию «дипломатии ценностей», призвав страны региона развивать сотрудничество на базе таких общих ценностей, как «демократия», «права человека» и «рыночная экономика», воспринимаемых в Азии не однозначно [31].

Но в 2009 г. с приходом к власти Демократической партии, бывший тогда премьером, Юкио Хатояма1 выступил с проектом радикального расширения сотрудничества в Восточной Азии, вызвавшим позитивный резонанс. Эта инициатива базировалась на философии «юаи» ШШ) - «братства», представляющей, во-первых, проект новой японской идентичности начала XXI века; во-вторых, новую культурную политику внутри страны; в-третьих, новую стратегию международной имиджевой коммуникации.

Еще в 1996 г. в Швейцарии, выступая на Международном симпозиуме «Задачи движения к согласию и примирению», будущий премьер заявил, что история «прошлой агрессивной войны Японии почти не объясняется честно детям. Теряется решимость правильно воспринимать прошлое. Сейчас с азиатскими странами надо вырабатывать общее понимание истории». Он сказал, что «искренне извиняется за варварские действия Японии в прошлом и считает необходимым осуществить истинное согласие и примирение с пострадавшими азиатскими странами» [33, с. 196].

Впервые в отечественной литературе анализ философии «юаи» был осуществлен в 2010 г. бывшим послом РФ в Японии в 1996-2003 гг. А.Н. Пановым, который писал, что по утверждению Юкио Хатояма, на этой философии основывается вся его политическая деятельность [33, с. 122]. Семантика этого концепта задана двумя иероглифами: ^ (уи) - дружба, Ш (аО

- любовь. Основные постулаты философии «юаи» были заложены дедом Юкио Хатояма - Итиро Хатояма в 1946-1951 гг. в процессе анализа работ австрийского философа, писателя, политика, апологета пан-европейской идеи, основателя Панъевропейского союза, графа Рихарда Куденхове-Калерги (1894-1972), кстати, рожденного в Токио матерью-японкой.

1 С 1999 по 2002 г. Юкио Хатояма занимал пост председателя Демократической партии Японии, являясь лидером оппозиции. В августе мае 2009 г. Демпартия получила абсолютное большинство в нижней палате парламента. Избранный премьером на первой сессии нового парламента, Юкио Хатояма прервал 54-летнее правление либерал-демократов, но менее чем через год его правительство вынуждено было уйти в отставку, не сумев выполнить обещание перенести военную базу США с острова Окинава.

По Куденхове-Калерги, баланс между свободой и равенством может быть обеспечен признанием первостепенной важности уважения к человеку и опорой на понятие братства. При переводе этого слова на японский язык И. Хатояма отказался от ранее применявшегося для этого термина «хакуаи» (М^) - филантропия. Для него без претворения в жизнь философии «юаи» не достичь демократического правления. Он - за «революцию братства», ведь послевоенная Япония забыла о таковом. Юкио Хатояма развил мысли деда. «Если стремиться исключительно к свободе, - пишет он, - то разрушив общество равенства, получим «закон джунглей» - угнетение слабого сильным. Напротив, если будет слишком много равенства, потеряем свободу. Чтобы действовали оба принципа - свобода и равенство, необходим мост, который бы их связывал. Этот мост и есть «юаи»» [33, с. 126].

Направление мысли Хатоямы соответствует современным поискам японской идентичности. С 1990-х гг. глобализация отодвинула на задний план дискуссии о японской уникальности. Начался новый этап интернационализации, который сопровождался почти всеобщей критикой «теорий о японцах». По мнению специалистов, она заложила основы для более равноправного межкультурного общения [44, с. 223]. Хотя, автор проекта «глобальной биоэтики» почетный профессор университета Аояма гакуин Сакамото Хякудай считает, что суть этоса Восточной Азии составляет гармония целого в противоположность европейскому индивидуализму [69, с. 15-16], критики «теорий о японцах» заявляют, будто индивидуализм полностью победил группизм. Но данные опроса общественного мнения свидетельствуют об ином. Японская молодежь склонна ценить общественные ценности (54,7%) даже чуть в большей мере, чем поколение 70-летних. В целом, за индивидуализм выступает меньше половины молодежи.

Важно отметить, что Сакамото в рамках «глобальной биоэтики» предложил концепцию «технологии межкультурной социальной настройки или адаптации» (Intercultural Social Tuning Technology) - инновационную стратегию межкультурной коммуникации в условиях кризиса, изоморфную типу структуры стабильности, описанной А.Д. Богатуровым. По мнению японского профессора, новая глобальная биоэтика не обязательно должна быть универсалистской, так как нужно исходить из признания широкого многообразия ценностных систем в мире. В то же время она не должна быть и партикуляристской. «Чтобы создать постмодернистскую глобальную этику, - пишет Сакамото, - мы должны принимать и гармонизировать каждое проявление антагонистических ценностей в мире. Для этой цели мы должны выработать новую социальную технологию настройки социального беспорядка не только на межнациональном, но и на межэтническом и межкультурном уровнях идеологии, выходящую за рамки современного европейского гуманизма. При этом понятия «прав человека» или «человеческого достоинства» могут потерять то значение, какое они имели в прошлом биоэтическом мышлении западного мира» [69, с.11].

Сакамото утверждает, что в восточноазиатских культурах практически отсутствует почва для идей «универсальности» и «фундаментальных прав человека». Азиаты не склонны верить или стремиться к какой бы то ни было инвариантности или вечности. Доктрины даосизма, конфуцианства и буддизма, превалирующие в восточноазиатском этосе холистичны

- они придают большую ценность природе, обществу, сообществу, соседству и взаимопомощи, нежели индивидуальному эго. В этом кроются возможности для холистической гармонии антагонистов. Находясь под влиянием традиционной этнической морали, представители культур Восточной Азии стараются преодолеть свою бедность, голод и невзгоды не с помощью благородного лозунга «прав человека», а посредством мудрости и благополучия всего сообщества, взаимопомощи и солидарности. Сакамото полагает, что современное внедрение европейской идеи прав человека скорее повлечет за собой морально-этические и политические конфликты в азиатских обществах. Поэтому, как считает профессор, глобальная биоэтика не должна исходить из каких бы то ни было абсолютных принципов, абсолютной справедливости или категорического императива. По его словам, «единственным принципом должно стать достижение консенсуса любым способом, даже если это кажется абсурдным». Он называет эту политику «политикой диалога и согласования». Сакамото убежден, что именно она должна стать «единственно возможным путем реализации азиатского идеала гармонии в условиях глобализма третьего тысячелетия» [69, с.18].

Философия «юаи» также стремится обеспечить сохранение устоев национальной идентичности, в то же время предоставляя языковые средства для более тонкого выражения переживаний, лежащих в основе опыта японской сообщительности и личностной индивидуальности начала XXI века. Свидетельством ее созвучности мировосприятию и самоопределению «постсовременных» японцев является тот факт, что с лозунгом «Создадим Японию «юаи»!» Ю. Хатояма выступил на августовских выборах 2009 г. и победил с рекордным успехом.

За полтора года до этого события, в январе 2008 г., братья Юкио и Кунио Хатояма открыли частную элитарную школу «юаи» (Иа1юуата Yuai-Jyuku), которая продолжает работать и по сей день. Каждый месяц приглашенные профессора из Японии и разных стран мира читают лекции, разъясняя философию «братства» в различных аспектах. Судя по Уставу и другим документам, размещенным на сайте школы, имеется амбиция распространить идеи «юаи» на все человечество. По мнению организаторов школы, это позволит преодолеть расовые, религиозные, межнациональные, межгосударственные, языковые противоречия, отчуждения и противостояния и создать эпоху, устремленную в гармоничное сосуществование человека с человеком и человека с природой [74].

Увлеченность идеей «юаи» вызывала язвительные насмешки политиков старшего поколения. Так, бывший премьер-министр Ясухиро Накасо-нэ, в 1980-е гг. осуществлявший жесткий курс «окончательного подведения итогов войны и приведения роли Японии в соответствие с ее экономической мощью», отмечал, что «в политике такие сладкие слова как любовь и братство отсутствуют. Они сродни мороженной конфетке» [33, с. 130]. Но Ю. Хатояма не романтик, он - технократ новой формации. Его политическая философия испытывает влияние образования, полученного на технологическом факультете Токийского университета и в Стэнфордском университете США. В большую политику в 1984 г. он ушел из стен Токийского промышленного университета с лозунгом: «Превратим политику в науку!». Поэтому для Хотоямы «юаи» - это, прежде всего, культурнофилософское обоснование необходимости развития человеческих ресур-

сов, важное условие технологической и управленческой модернизации страны, повышения ее привлекательности, как новой парадигмы международной конкурентоспособности.

Поскольку научное творчество по своей природе коллективно, как о том свидетельствуют работы Р Коллинза, и не может реализовываться вне интеллектуальных сетей [21, с. 52], мы считаем, что хатоямовскую философию «юаи» - дискурс «умного класса» (или «нетократии») Японии

- необходимо рассматривать, прежде всего, в контексте японской стратегии трансграничного научно-технического и культурного сотрудничества в Восточной Азии. Есть основания утверждать, что японская элита, опираясь на «мобилистическую традицию» [2, с. 160] взяла на себя роль инициатора и координатора в деле сборки общего научно-технического пространства региона. И на то есть побудительные причины.

Свое видение Восточноазиатского сообщества Ю. Хатояма предъявил в ряде публичных выступлений перед парламентом, а также во время международных встреч. В его дискурсе вычитывается несколько пластов. Главную цель создания ВАС бывший премьер-министр видел в том, чтобы помочь Японии обеспечить ее политическую и экономическую независимость и защитить интересы страны, зажатой между Соединенными Штатами, которые пытаются сохранить свое доминирующее положение в мире, и стремящимся занять это положение Китаем [62]. С точки зрения китайских экспертов, особый интерес Японии к участию в создании ВАС объясняется ее стремлением добиться более независимых отношений с США и упрочить свои национальные интересы и влияние в регионе [43]. Западные же издания, комментируя перспективы Восточноазиатского сообщества, акцентировали внимание на факторе мирового финансового кризиса: Токио в значительной степени пострадал из-за обвала экспорта в США. В этой связи, руководители крупнейших компаний настойчиво требовали смены экономического вектора. Прежде всего - ориентирования экспортной политики Японии на Китай [13]. Немаловажным, на наш взгляд, является и близость Хатоямы к крупным предпринимательским кругам: родной брат бывшего премьер-министра - Кунио Хатояма - является совладельцем Японской национальной корпорации по нефти, газу и металлургии (JOGMEC), и оба они - собственники акций компании Bridgestone Co.

В качестве еще одного и, может быть, самого главного прагматического мотива японских инициатив относительно ВАС следует рассматривать проблему энергобезопасности. Дело в том, что в Восточной Азии, в силу особых географических условий (наличия ее «континентальной» и «островной» частей), решение таковой возможно лишь на основе особой, «наукоемкой» интеграции национальных энергосистем в многосторонний трансграничный сетевой комплекс, осуществляющий преобразование, распределение и использование энергетических ресурсов всех видов с учетом интересов экономик стран-участников этого процесса.

Уже признано, что внешняя политика ведущих государств обрела энергетическую направленность. Энергетическая безопасность, энергетическая дипломатия и энергетическая геополитика стали неотъемлемой частью международных отношений. Это касается и стран Восточной Азии [46]. Еще на втором саммите ВАС в 2007 г. на филиппинском острове Себу была принята Декларация по энергетической безопасности в Восточной

Азии [54]. Этому предшествовало обсуждение возможности создания регионального топливного резерва, проблемы более широкого применения альтернативных видов энергии, в том числе более свободной торговли биотопливом и унификации его стандартов. Говорилось о необходимости инвестирования в инфраструктуру энергетики, в частности, в создание региональной энергетической сети и строительство газопровода, который связал бы всю Юго-Восточную Азию.

Сам факт принятия России в члены ВАС с 1 января 2011 г., аналитики также связывают с выдвижением на первый план задач широкого сотрудничества в энергетической сфере. Как отмечает А.Д. Богатуров, Россия обладает статусом «энергетической сверхдержавы», который обеспечен не только взаимодополняющим эффектом ее возможностей по добыче нефти и природного газа, но и наличием атомной энергетики, развитой системы производства и передачи на большие расстояния электроэнергии в целом [32]. Прокладка трубопроводов в Приморье (и напрямую в Китай), строительство нефтехимического комплекса в городе Находке, а в Хасанском районе - завода по сжижению природного газа (СПГ) и газохимического комплекса, радикально меняет конфигурацию региональной энергетической системы, значительно усиливая позиции России.

По мнению японских исследователей А. Сагава и К. Коидзуми, конкуренция за энергоресурсы в АТР будет усиливаться [70]. Их выводы подтверждают опубликованные в марте 2011 г. результаты исследования перспектив азиатского энергорынка, выполненного Институтом экономики энергетики Японии (ШЕД) по заказу Агентства природных ресурсов и энергетики Министерства экономики, торговли и промышленности[73].

Однако усиление конкуренции за энергоресурсы сопровождается еще и усилением конкуренцией за «энергию привлекательности». Анализ текста под названием «Стратегия и подходы японской энергетической дипломатии», утвержденного Министерством иностранных дел Японии в апреле 2004 г., показывает, что в своей внешней политике Япония парадоксальным образом переключается с конкуренции за энергоресурсы на энергетическое сотрудничество, в первую очередь со странами АТР [72], Причем не только со странами, формирующими предложение на рынках энергоресурсов, но и теми, кто формирует спрос.

Чем вызван этот радикальный поворот?

По мнению специалистов, ориентация Японии на сотрудничество детерминирована особыми обстоятельствами развития энергетического сектора в регионе. Энергетическую интеграцию невозможно организовать по известным образцам, характерным для Европы и Северной Америке. Географическую разобщенность и изолированность стран региона может преодолеть объединительный процесс, построенный на новых принципах. Единственно возможный вариант - это «.интеграция, основанная на активном применении технологических инноваций» [38, с. 209].

С точки зрения Японии, в условиях региона предпочтение должно отдаваться не только строительству высоковольтных линий электропередач, газо- и нефтепроводов, но и заводов по сжижению природного газа (СПГ) и соответствующих терминалов. Уже сейчас объем высокотехнологичного рынка СПГ в АТР почти в два раза больше объема Атлантического рынка. 18 февраля 2009 г. и Россия открыла первую линию завода по производству

СПГ на Сахалине. Аналогичный завод, как отмечалось выше, будет строиться в районе Большого Владивостока, на западном берегу Амурского залива (мыс Ломоносова).

Однако, не стоит преувеличивать степень изолированности Японии от энергосистем материка. Так, 27 октября 2011 г на встрече полномочного представителя президента РФ по ДВФО В.И. Ишаева с управляющим исполнительным директором японской компании Marubeni Co. затрагивался вопрос об ее опыте прокладки кабеля до острова Русский, который может понадобиться при строительстве «энергомостов», если будет достигнуто соглашение об экспорте электроэнергии с Сахалина в Японию [19]. В силу специфики своего географического положения и очевидного лидерства в научно-технологической сфере Япония делает ставку на инновационное развитие энергетики, гарантирующее создание более менее предсказуемой системы коллективной энергобезопасности в регионе. Но для этого нужен контекст многостороннего научно-технического сотрудничества.

Не удивительно, что вскоре после учреждения ВАС, в 2006 г., Японией был инициирован процесс построения единого регионального научнотехнического пространства. В утвержденном Министерством Образования, Культуры, Спорта, Науки и Техники Японии (MEXT) «Третьем базовом плане по науке и технике на 2016-2010 фин. гг.» подчеркивалась исключительная важность научно-технических связей со странами Азии, а Японии отводилась роль координатора. Субъектом этой деятельности стало Японское общество по развитию науки и техники (Japan Society for the Promotion of Science - JSPS) [63], которое поддержали Фонд науки и инжиниринга Республики Корея (Korea Science and Engineering Foundation - KOSEF) [64], а также Национальный фонд естественных наук КНР (National Natural Science Foundation of China - NSFc) [65].

Как уже отмечалось, формирование трансграничных интеллектуальных сетей является важным условием развития научного творчества, а, значит, и инноваций. В 2006 г. Япония, Республика Корея, КНР присоединились к существующему в рамках АСЕАН Комитету по науке и технике (ASEAN Committee of Science & Technology - ASEAN COST), положив начало сотрудничеству в формате «ASEAN COST+3». С 2006 г. стала реализовываться «Стратегическая программа построения научно-технического сообщества Азии» Японского общества по развитию науки и техники (JSPS), бюджет которой формируется за счет средств, выделяемых MEXT [71].

В 2007 г. в Сеуле состоялась первая встреча министров по вопросам науки техники Японии, КНР, Республики Корея. В том же году начал действовать такой формат научно-технического сотрудничества как «совещание руководителей ведомств стран Азии, ответственных за национальную политику в области науки и техники (Asian Heads of Research Councils

- ASIAHORCs): КНР, Индонезия, Япония, Республика Корея, Малайзия, Филиппины, Сингапур, Таиланд и Вьетнам. В 2010 г. в Куала Лумпуре (Малайзия) состоялась уже 4-я встреча.

Высветив это пространство связей, целесообразно снова вернуться к японским инициативам относительно Восточноазиатского Сообщества. Для лучшего понимания характера дискурса Ю. Хатоямы следует обратиться к сетевым обстоятельствам его производства. Это действие поможет также проанализировать тот интеллектуальный ресурс, на который опи-

рался бывший премьер, предлагая со стороны Японии наукоемкие услуги в качестве «моста» для обеспечения региональной интеграции. Какие интеллектуальные сети, поддерживали и продвигали новый образ региона и образ «новой Японии»? Какая роль в этом процессе отводилась политике идентичности?

Хотя проект Хатоямы-2009 носил расплывчатый характер, планировалось, что до конца 2010 года Совет по вопросам обороны и безопасности, созданный в феврале того же года при его правительстве, подготовит согласованные рекомендации японского экспертного сообщества по поводу ВАС [58]. Но еще с 2003 г. вопросами стратегии формирования Восточноазиатского сообщества занималась международная Сеть восточноазиатских «фабрик мысли» (Network of East Asian Think-tanks - NEAT) - «вторая дипломатическая дорожка» регионального сотрудничества в формате АСЕАН+3 [61]. Ранее эту роль исполняла Восточноазиатская исследовательская группа (East Asian Studies Group - EASG), которая, собственно, и предложила создать указанную сеть в 2002 г. 18 мая 2004 г. был учрежден японский Совет по Восточноазиатскому сообществу - СВАС (Council on East Asian Community - CEAC). В 2005 г. на 3-й Ежегодной конференции NEAT в Токио был представлен первый доклад, подготовленный рабочей группой. Он назывался «Overall Architecture of Community Building in East Asia»[67]. Важно, что в нем была подчеркнута необходимость формирования региональной идентичности Восточной Азии.

Вместе с тем, формирующиеся сетевые структуры становятся платформами не только взаимопонимания, но и согласования интересов: на них происходит своего рода «сценирование» проектов, представляющих особую ценность для стран их продвигающих. За счет специальной организации коммуникативного пространства новых площадок возникают «синергийные» эффекты. Это хорошо наблюдается на примере Республике Корея.

В 2003 г. Республика Корея вошла в NEAT с «Политикой мира и процветания» президента Но Му Хёна, ориентированной на построение «сообщества Северо-Восточной Азии» [34]. Это был проект нового внешнеэкономического курса, во многом инициированного кризисом 1997-98 гг. и потребностью в модернизации [39, с. 61]. Ярким событием 2003 г. было открытие Инчхонского международного аэропорта, сопровождавшееся учреждением «Движения интеллектуалов Северо-Восточной Азии». Но вскоре усилия корейского внешнего имиджмэкинга свелись на нет корейско-китайской «войной историков», развернувшейся вокруг образа «государства Когурё» (37 г. до н.э. - 668 г.) [57]. В очередной раз стремления к сотрудничеству наткнулись на серьезное препятствие в виде национализма.

До недавнего времени, многие исследователи в Корее и за рубежом полагали, что традиционный корейский национализм, характерный как для юга, так и для севера, выступает основой для сближения позиций в переговорах о политическом и экономическом объединении двух корейских государств. Но на исходе первого десятилетия XXI в. произошел новый «культурный разрыв»: в Республике Корея официально был взят курс на «превращение в мультикультурное общество» [16, с. 286-290]. Пересмотренный Закон о гражданстве, вступивший в силу 1 января 2011 г. суще-

ственно облегчил процесс получения иностранцами южнокорейского гражданства[35]. Смеем предположить, что разработка нового этнополи-тического курса во многом происходила не без участия площадки NEAT с ее ежегодными конференциями.

С 2006 г. при спонсорской поддержке РК была создана специальная «Рабочая группа по повышению культурного обмена» в Восточной Азии (Working Group on Enhancement of Cultural Exchange - WGECE),. Ее первое заседание состоялось 8 июня 2007 года в г. Чонджу Республики Корея. Оно было организовано Корейским институтом исследований Юго-Восточной Азии (Korean Institute of Southeast Asian Studies - KISEAS). В нем приняли участие 18 участников из 13 стран «АСЕАН + 3» (ASEAN Plus Three - APT, или «10+3»). Был согласован график обсуждения актуальных тем.

Свой первый доклад WGECE представила на 5-й Ежегодной конференции в 2007 г., а к 9-й ежегодной конференции NEAT (Данан, Вьетнам, 10-12 августа 2011 г.), в соответствии с ранее согласованным графиком, 18-20 июня 2010 г. в Сеуле по результатам заседаний, организованных KISEAS и MOFAT (Ministry of Foreign Affairs and Trade) Республики Корея, был подоготовлен доклад, посвященный «культурному обмену в области образования». В нем указывалось, что поскольку «Восточная Азия состоит из различных культур, традиций и народов, культурный обмен имеет решающее значение для укрепления взаимопонимания, солидарности и процветания региона». Участники WGECE снова подтвердили, что «образование» может быть отличным средством продвижения «региональной идентичности» восточноазиатских народов.

Для содействия «культурному обмену через образование » в Восточной Азии авторы доклада предложили: 1) включить в учебные программы образования всех уровней курсы о Восточной Азии; 2) поскольку для повышения эффективности взаимопонимания не достаточно лишь обучения за границей, ввести специальные программы, обучающие мульткуль-туральной и межкультурной грамотности; 3) сформировать базы данных

о лучшем опыте культурных обменов в области образования, поскольку существуют успешные проекты той же направленности, например, «ASEAN Logics» (ASEAN Students Engaging Action for Local and Regional Contribution to Society) [51], охватывающий студентов из 44 университетов стран АСЕАН; 4) приступить к формированию «исследовательских сетей», включающих как отдельных исследователей, так и организации, для содействия исследованию условий и политики восточноазиатских культурных обменов в области образования.

Кроме того, для поощрения «культурного обмена через образование» было предложено создать Программу обмена студентов и преподавателей стран «АСЕАН+3», аналогичную европейской программе Erasmus, а также Восточноазиатский совет по образованию (East Asian Education Council) и сеть Центров исследований Восточной Азии (Center for East Asia Studies), учреждаемых в каждом из ведущих университетов региона. Еще одна инициатива нацеливала страны на создание Восточноазиатского киберуниверситета (East Asian cyber-university), аналогичного Asia E-University (AeU) со штаб-квартирой в Куала-Лумпуре и учебными центрами в странах

- участниках «Диалога по сотрудничеству в Азии» (ДСА) (Asia Cooperation Dialoque - ACD).

Важно отметить, что в декларации 7-й встречи министров иностранных дел ДСА (ACD) (Астана, 2009 г.), указывалось на важную роль AeU и объявлялось о договоренности изучить пути и средства для создания на добровольной основе «Азиатской системы перезачета кредитов» (Asian Credit Transfer System - ACTS). На встрече в Астане определилось 20-е направление сотрудничества - диалог культур1. Известно также, что в ДСА для налаживания партнерских связей между академическими кругами стран-участниц на постоянной основе создается Сеть научно-исследовательских учреждений (СНИУ). От России в нее приглашены: ИМЭМО, РИСИ, ДА МИД России, МГИМО (У), ИВ РАН, Высшая школа экономики, ИДВ РаН, фонд «Единство во имя России», Совет по внешней и оборонной политике.

Инициатива относительно создания «Азиатской системы перезачета кредитов» получила развитие. 13 сентября 2011 г. в Куала-Лумпуре состоялся уже 4-й Круглый стол по теме ACTS [52]. В этом же году Секретариат по образованию Форума «Азия - Европа» (Asia-Europe Meeting - ASEm), учрежденный на 2-ой Конференции Министров образования стран-участников ASEM в Ханое в 2009 г. и размещенный на 4-е года в Германской Службе Академических обменов (DAAD), опубликовал результаты сравнительного исследования систем кредитов и учета результатов обучения стран-членов АСЕМ [55]. Эта проделанная работа значительно облегчает усилия по конвертации систем образования в Восточной Азии, организации качественно новой академической мобильности, соответствующей задачам формирования общего научно-технологического пространства.

Но вернемся к докладу WGECE NEAT - 2010. Для нас важно, что его подготовка происходила уже после первого заседания Японо-Китайско-Корейского комитета по содействию обменам и сотрудничеству между университетами, прошедшего 16 апреля 2010 г. в Токио. На нем был дан старт программе «Collective Action for Mobility Program of University Students Asia» (CAMPUS Asia). Этому событию предшествовал 2-й трехсторонний саммит Япония-КНР-РК в Пекине 10 октября 2009 г., на котором все тот же бывший японский премьер-министр Ю. Хатояма предложил провести межправительственное совещание экспертов с целью обсудить академические обмены с гарантированным качеством [53].

Тогда страны договорились создать экспертный комитет для обсуждения этих проблем и подготовить проведение «Международного симпозиума по восточноазиатским межуниверситетским обменам с гарантированным качеством» (The International Symposium on Exchange among Universities with Quality Assurance in the East Asian Region). На саммите «АСЕАН +3» и саммите Восточной Азии, проходивших в октябре 2009 г., предложение Японии провести указанный симпозиум у себя было поддержано. Второе совещание экспертов прошло в Китае осенью 2010 г., а третье - состоялось в Корее в течение первого квартала 2011 г. «Международный симпозиум по восточноазиатским межуниверситетским обменам с гарантированным качеством» планировался в Токио на март 2011 г., но по причине известных событий, состоялся лишь 29-30 сентября [66].

1 Куратором направления стали Иран и Индия. Первая встреча СДЛ ДСА по культурному сотрудничеству состоялась в Тегеране 9-10 мая 2011 года (Минкультуры РФ не смогло обеспечить своего участия в мероприятии).

Этому предшествовало назначение нового премьер-министра Японии. 2 сентября 2011 г. император Японии Акихито в своем дворце официально утвердил Есихико Ноду, ранее избранного двумя палатами парламента главой правительства. В своем выступлении Нода пообещал, что ни он, ни министры его кабинета не будут посещать храм Ясукуни в Токио, где символически покоятся души всех павших японцев, начиная с гражданской войны 60-х гг. XIX в. и заканчивая войной на Тихом океане, и где на территории храма находится Военный Музей Юсюкан (Yasukuni Jinja Yushukan), в залах которого выставлены фотографии павших, кого удалось найти к настоящему времени. Предшественник Ноду на этом посту от Демократической партии Наото Кан также воздерживался от таких визитов. Однако, известно, что ранее Нода все-таки ходил в Ясукуни. Но с вступлением в должность, на этот счет он решил исходить «из общих соображений мировой политики». «С Китайской Народной Республикой нас связывают отношения стратегического взаимного благоприятствования. Наша основная позиция заключается в том, что (эти отношения) необходимо развивать. Я приложу все силы для создания дружественных отношений не только с Китаем, но и с Южной Кореей, Россией и другими соседями», - заявил Нода. Вместе с тем, «залогом мира и стабильности в АТР» новый премьер назвал отношения с США.

Важность темы академической мобильности и сюжета регионального научно-технического сотрудничества не осталась без внимания и со стороны МИД России. 19 ноября 2011 г. в своем выступлении на пленарном заседании 6-го Восточноазиатского С.В. Лавров заявил, что «Россия готова подключиться к взаимодействию в сфере образования, задействовав в этих целях, например, потенциал недавно созданного Дальневосточного федерального университета во Владивостоке. <.> Кроме того, Россия открыта для кооперации в области высоких технологий» [12]. Тем самым, планы ДВФУ относительно создания «Сетевого университета АТЭС» являются уже не только решением задач интернационализации образования на основе развития мобильности студентов и преподавателей, но обретают статус инструмента сетевой дипломатии России, вынужденной участвовать в новой политике региональной идентичности, опираясь на ресурс международных имиджевых коммуникаций (или “мягкой силы”).

* * *

Подведем некоторые итоги. Опыт восточноазиатского регионострои-тельства 2006-2011 гг. значительно отличается от прежних интеграционных взаимодействий, описанных, например, Г. Розманом [68]. Новая волна регионализма питается как энергией мобилизации пред лицом мирового кризиса, так и надеждой на возможность все-таки преодолеть взаимные неприязнь и недоверие, унаследованные от конфликтов ХХ в. путем сокращение разрыва в развитии между странами, посредством передачи технологий и развития инфраструктуры. Предметом общей заботы становится не только стабильность и нетрадиционные форматы безопасности (например, энергетическая), но и политика региональной памяти/идентичности, опирающаяся на идею инклюзивного инновационного со-развития

- полноценного трансграничного партнерства в деле формирования нового технико-промышленного и социокультурного уклада.

В настоящее время в Восточной Азии в рамках «сетевой дипломатии» стран региона создается система академической мобильности, обеспечивающая процесс построения единого научно-технического пространства и формирования трансграничной региональной идентичности посредством «культурных обменов через образование». Этот процесс испытывает влияние трендов региональных группировок разных уровней, в первую очередь, АСЕАН, АТЭС, ДСА, ФАЕ и др.

Для реализации позитивных возможностей особенно актуальным видится теоретическо-практическое осмысление феномена коммуникативного пространства, впервые описанного в работах московско-тартутской культурно-семотической школы в 1990-е гг. [30] и успешно продвигаемого рядом исследователей в качестве нового подхода к изучению политических реалий. Подготавливаемая «Стратегия развития сотрудничества Российской Федерации со странами АТР и прогноз социально-экономического развития Дальнего Востока до 2050 года» должна учесть существование этого мирополитического измерения.

ЛИТЕРАТУРА

1. Альтернативные пути к ранней государственности. Международный симпозиум.- Владивосток: Дальнаука, i995. 2i6 с.

2. Бард А., Зодервист Я. Netократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма. / авт.предисл. А. Лебедев ; пер. В. Мишучков ; ред. Г. Ивашев-ская. - 2-е изд., испр. - СПб. : Стокгольмская школа экономики, 2004. 252 с.

3. Блинов А. Новое партнерство на Тихом океане - соперник ЕС и КНР. Вашингтон усиливает свою торговую и военную роль в регионе // Независимая газета + наука. i6 ноября 20ii г. [Электронный ресурс]. URL: http://www.ng.ru/ world/20ii-ii-i6/8_partnership.html [Дата обращения: 20.ii.20ii г.].

4. Богатуров А.Д. Великие державы на Тихом океане. История и теория международных отношений в Восточной Азии после второй мировой войны (i945-i995). М.: Конверт - МОНФ, i997. 353 с.

5. Богатуров А.Д., Косолапов Н.А., Хрусталев М.А. Очерки теории и методологии политического анализа международных отношений. М.: Научнообразовательный форум по международным отношениям, 2002. 390 с.

6. Богатуров А.Д. Среда против лидеров. «Пространственная структура» самоорганизации международных отношений в Восточной Азии // Богатуров А.Д., Косолапов Н.А., Хрусталев М.А. Очерки теории и методологии политического анализа международных отношений. М.: Научно-образовательный форум по международным отношениям, 2002. С. 266-282.

7. Богатуров А.Д. Современный мир: система или конгломерат? Опыт транссистемного подхода // Богатуров А.Д., Косолапов Н.А., Хрусталев М.А. Очерки теории и методологии политического анализа международных отношений. М.: Научно-образовательный форум по международным отношениям, 2002. С. i29-i44

8. Богатуров А.Д., Виноградов А.В. Анклавно-конгломератный тип развития. Опыт транссистемной теории // Восток - Запад - Россия. Сборник статей. М.: Прогресс-Традиция, 2002. [Электронный ресурс]. URL: www.obraforum.ru/ pdf/MIROC-sim.pdf [Дата обращения: i8.i0.20ii г.]

9. Богатуров А.Д. Мир вертикальных империй. Демократические страны недооценили коварство глобализации [Электронный ресурс]. URL: http://www.

га

centrasia.ru/newsA.php?st=1145941200 [Цата обращения: 18.10.2011 г.].

10. В Старой Ладоге объяснили появление доски Путина// TazeTa.CTO. 17.8.2009 г. [Электронный ресурс]. URL: http://www.gazeta.spb.ru/184843-0/ [Цата обращения: 9.09.2011 г.]

11. Восточноазиатский саммит - инструмент архитектуры безопасности в АТР // Сайт РИА-Новости. 14.11.2011 г. [Электронный ресурс]. http://ria.ru/ interview/20111114/488464530.html [Цата обращения: 21.11.2011 г.].

12. Выступление Министра иностранных дел Российской Федерации

С.В.Лаврова на пленарном заседании 6-го Восточноазиатского саммита. о.Бали, Индонезия, 19 ноября 2011 г. // Сайт МИД РФ [Электронный ресурс]. URL: http://www.mid.rU/brp_4.nsf/0/53124FE2A43FAEAD4425794D00328E92

[Цата обращения: 21.11.2011 г.]

13. Гаспарян А. Китай и Япония создают Восточноазиатское сообщество // Сайт радио «Голос России». 6.10.2009 г. [Электронный ресурс]. URL: http://rus. ruvr.rU/2009/10/06/1849547.html [Дата обращения: 10.09.2011 г.]

14. Гизен К.Г. Между теорией принятия решений и структурализмом: слабая роль индивидуальной этики в теориях международных отношений // Индивиды в международной политике. М.: Международная педагогическая академия, 1996. С. 36-52.

15. Гринин Л.Е. Государство и исторический процесс: Эпоха формирования государства: Общий контекст социальной эволюции при образовании государства. Изд. 2-е, перераб. и доп. М.: Изд-во ЛКИ, 2011. 368 с.

16. Дмитриева В.Н. Глобализация и особенности мультикультурного общества в РК // Корейский полуостров: время вызовов. Цоклады, представленные на XIII научной конференции корееведов России и стран СНГ. Москва, 30 -31 марта 2009 г. М.: ИДВ РАН, 2009. С. 282-291.

17. Интервью Министра иностранных дел России С.В. Лаврова газете «Известия» 28 декабря 2006 г. // Сайт МИД РФ. [Электронный ресурс] URL: http:// www.mid.ru/bdomp/brp_4.nsf/2fee282eb6df40e643256999005e6e8c/09034e0538 79ea79c325725300249c91!OpenDocument [Дата обращения: 15.08.2011 г.]

18. Интервью официального представителя МИД России А.К. Лукашевича РИА «Новости» в связи с участием С.В.Лаврова в министерском совещании Россия-АСЕАН, встрече министров иностранных дел стран-участниц ВАС и Региональном форуме АСЕАН по безопасности // Сайт МИД РФ [Электронный ресурс]: URL: http://www.mid.ru/brp_4.nsf/0/AF0110342FC093E9C32578D 3003594A1 [Дата обращения: 9.08.2011 г.]

19. Полномочный представитель Президента Российской Федерации в Дальневосточном федеральном округе Виктор Ишаев встретился сегодня в Хабаровске с управляющим исполнительным директором, членом совета директоров компании «Марубени корпорэйшн» господином Синдзи Каваи // Сайт полномочного представителя Президента Российской Федерации в ДВФО. 27.10.2011 г. [Электронный ресурс]. URL: http://www.dfo.gov.ru/index. php?id=11&oid=2139 [Дата обращения: 30.10.2011 г.]

20. Калинин И. Историческое воображение: глубины и скорости // Неприкосновенный запас №73 (5/2010). [Электронный ресурс]. URL: http://www. nlobooks.ru/rus/nz-online/619/2051/2067/ [Дата обращения: 10.09.2011 г.]

21. Коллинз Р. Социология философий: глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. 1280 с.

22. Концепция внешней политики РФ (утверждена Президентом РФ 15 июля 2008 г.)// Сайт Президента России. [Электронный ресурс]. URL: http://kremlin. ru/acts/785 [Дата обращения: 10.10.2011 г.]

23. Коротаев А.В. Социальная эволюция: факторы, закономерности, тенденции. М.: Вост. лит., 2003. 278 с.

24. Коротаев А.В., Крадин Н.Н., Лынша В.А. Альтернативы социальной эволюции (вводные замечания) // Альтернативные пути к цивилизации. М.: Логос. 2000. С. 24-83;

25. Костюнина Г. Регионализация Восточной Азии: истоки и основные модели // Вестник МГИМО. №1. 2011.С. 34-42.

26. Ламашева Ю.А. Транснациональная идентичность и региональная интеграция (сравнительный политологический анализ стран Скандинавии и Северо-Восточной Азии). Дисс. на соискание уч. ст. канд. полит, наук. Владивосток. 2011 (рукопись). 184 с.

27. Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Историкоархеологические очерки. Л.: Изд-во Лен. ун-та. 1985. 286 с.

28. Лебедева М.М. Акторы современной мировой политики: локальные действия - глобальные последствия // Пространство и время в мировой политике и международных отношениях. Материалы 4-го Конвента РАМИ. В 10 т. Т. 1 : Акторы в пространстве и времени мировой политики / МГИМО(У) МИД России. Рос. ассоциация междунар. исследований; под общ. ред. А.Ю. Мельвиля; ред. тома М.М. Лебедева. М.: МГИМО-Университет. 2007. С.43-54.

29. Лебедева М.М. Мировая политика: тенденции развития // Политические исследования. 2009. N 4. С. 72-83.

30. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПБ». 2001. 704 с.

31. Лукин А.В.. Иванов А.В. Россия и АТР: перспективы сотрудничества // Вестник МГИМО. №4. 2010. С. 15-23.

32. Мировая политика: теория. методология. прикладной анализ / Отв. ред. А.А.Кокошин. А.Д. Богатуров. - M.: КомКнига. 2005. 432 с.

33. Панов А.Н. Клан Хатояма. Портрет семьи на фоне истории Японии. М.: ЗАО Олма Медиа Групп. 2010. 224 с.

34. Политика мира и процветания Республики Корея. Сеул: Издательство журнала «Когук Сощик». 2004. 32 с.

35. Республика Корея вступила в 2011 год // Сайт KBS WORLD. 3.01.2011 г. [Электронный ресурс]. URL: http://rki.kbs.co.kr/russian/news/news_issue_detail. htm?No=20614 [Дата обращения: 10.08.2011 г.]

36. Сайт Председателя Правительства Российской Федерации В.В. Путина. [Электронный ресурс]. URL: http://premier.gov.ru/visits/ru/11492/events/11505/ [Дата обращения: 9.09.2001 г.]

37. Сказание о князьях владимирских// Электронная библиотека ИРЛИ

РАН. [Электронный ресурс].и^: http://www.pushkinskijdom.ru/Default.

aspx?tabid=5103 [Дата обращения: 9.08.2011 г.]

38. Тимонина И.Л.. Полищук А.В. Япония и АТР: конкуренция за энергоресурсы и энергетическая интеграция // Япония в Азиатско-Тихоокеанском регионе: политические. экономические и культурные аспекты. М.: Вост. лит-ра. 2009. С. 200-217.

39. Федоровский А.Н. Внешнеэкономические приоритеты Южной Кореи в Восточной Азии // Восточная Азия: Между регионализмом и глобализмом. М.: Наука. 2004. С. 61-73.

40. Федотов В.П. Становление и развитие Восточноазиатского Сообщества как интеграционного объединения в АТР // Аналитические обзоры РИСИ. №

1 (10). 2006. С. 22-23.

41. Хардт М.. Негри А. Империя / Пер. с англ.. под ред. Г.В. Каменской. М.С. Фетисова. М.: Праксис. 2004. 440 с.

42. Хардт М.. Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи / Пер. с англ. Под ред. В.Л. Иноземцева. М.: Культурная революция. 2006. 559 с.

43. Цзянь Цзюньбо. Почему Восточно-Азиатское Сообщество заслуживает

внимания // Asia Times. 22.10.2009. [Электронный ресурс]. URL: http://inoforum. ru/inostrannaya_pressa/pochemu_vostochno-aziatskoe_soobwestvo_zasluzhivaet_ vnimaniya/ [Дата обращения: 9.09.2011 г.]

44. Чугуров С.В. Анти-«нихондзин рон», или новые мифы об уникальности японской политической культуры // Япония в Азиатско-Тихоокеанском регионе: политические, экономические и социально-культурные аспекты. М.: Вост. лит., 2009. С. 218-244.

45. Шнирельман В. Президенты и археология, или что ищут политики в древности: далекое прошлое и его политическая роль в СССР и в постсоветское время // Империя и нация в зеркале исторической памяти: Сборник статей. М.; Новое издательство, 2011. С. 357-405.

46. Энергетические измерения международных отношений и безопасности в Восточной Азии/ Под руковод. и с предисл. А.В. Торкунова, научн. ред.-сост. А.Д. Воскресенский. М.: МГИМО, 2007. 1040 с.

47. Adler, E., Barnett М. Security Communities, edited by Emanuel Adler, and Michael Barnett. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. 482 р.

48. Akaha T. Non-Traditional Security Cooperation in Northeast Asia. Research Paper. Center of Excellence-Contemporary Asian Studies. 16-Nov-2005. 17 р. // DSpace@Waseda University [Электронный ресурс]. URL: http://hdl.handle. net/2065/791 [Дата обращения: 12.06.2011 г.]

49. Arquilla, J. and Ronfeldt, D. The Emergence ofNoopolitik: Toward an American Information Strategy. Santa Monica: RAND Corporation, 1999// Questia. [Электронный ресурс]. URL: http://www.questia.com/PM.qst?a=o&d=103995568). [Дата обращения: 5.06.2011 г.]

50. The Asia Credit Transfer System (ACTS) // The Official Website of the 4th Asia Cooperation Dialogue Roundtable Meeting on Asian Credit Transfer System (ACTS). [Электронный ресурс]. URL: http://acts.aeu.edu.my/ [Дата обращения:

9.10.2011 г.]

51. Asean LOGICS Conference // Блог «Asean LOGICS Kuala Lumpur 2010» [Электронный ресурс]. URL: http://aseanlogics2010.blogspot.com/2010/02/asean-logics-conference.html [Дата обращения: 25.10.2011 г.]

52. A Base Paper on Asian Credit Transfer Systems (ACTS). 13 September 2011. Le Meridien, Kuala Lumpur, Malaysia. 37 р. // The Official Website of the 4th Asia Cooperation Dialogue Roundtable Meeting on Asian Credit Transfer System (ACTS). [Электронный ресурс]. URL: http://acts.aeu.edu.my/?q=base%20paper [Дата обращения: 9.10.2011 г.]

53. «CAMPUS Asia» launched: the first Japan-China-Korea Committee for Promoting Exchange and Cooperation among Universities // Блог «International Education and Japan». 22.04.2010 г. [Электронный ресурс]. URL: http://studylink-japan.blogspot.com/2010/04/campus-asia-launched-first-japan-china.html [Дата обращения: 3.10.2011 г.]

54. Cebu Declaration on East Asian Energy Security. Cebu, Philippines, 15 January 2007 // The Official Website ASEAN. [Электронный ресурс]. URL: http://www. aseansec.org/23313.htm [Дата обращения: 9.10.2011 г.]

55. Credit Systems and Learning Outcomes in ASEM Member Countries // The ASEM education secretariat. [Электронный ресурс]. URL: http://www.asem-education-secretariat.org/imperia/md/content/asem2/events/2010berlin/2010_ berlin_seminar_reader.pdf [Дата обращения: 13.10.2011 г.]

56. Deutsch, Karl W. Nationalism and Social Communication. An Inquiry into the Foundations of Nationality. New York: John Wiley & Sons, 1953. 292 pp. // Questia. [Электронный ресурс]. URL: http://www.questia.com/PM.qst?a=o&d=89049029 [Дата обращения: 5.06.2011 г.]

57. Goguryeo's relationship with China // The Website of the VANK. [Элек-

тронный ресурс]. URL: http://www.prkorea.com/estart.html [Дата обращения: 30.03.2008 г.]

58. Hisashi I. Defense advisory group focuses on Asia // The Website of the Asahi Shimbun. 26.02.2010. [Электронный ресурс]. URL: http://www.asahi.com/ english/TKY201002250448.html [Дата обращения: 3.10.2011 г.]

59. Jonathan Watts. The emperor’s new roots: The Japanese emperor has finally laid to rest rumours that he has Korean blood, by admitting that it is true // The Guardian. 28.12. 2001. [Электронный ресурс]. URL: http://www.guardian.co.uk/ world/2001/dec/28/japan.worlddispatch [Дата обращения: 10.07.2011 г.].

60. Kuala Lumpur Declaration on the East Asia Summit, Kuala Lumpur, 14 December 2005 // The Official Website ASEAN. [Электронный ресурс]. URL: http://www.aseansec.org/23298.htm [Дата обращения: 13.10.2011 г.]

61. Network of East Asian Think-tanks // The Official Website NEAT [Электронный ресурс]. URL: http://www.neat.org.cn/english/zjdyen/index.php?topic_ id=001001 [Дата обращения: 3.10.2011 г.]

62. A New Path for Japan By Yukio Hatoyama // The New York Times. August

27, 2009. [Электронный ресурс]. URL: http://www.nytimes.com/2009/08/27/ opinion/27iht-edhatoyama.html?pagewanted=print [Дата обращения:

12.08.2011 г.]

63. The Official Website of the Japan Society for the Promotion of Science [Электронный ресурс]. URL: http://www.jsps.go.jp/english/ [Дата обращения:

10.10.2011 г.]

64. The Official Website of the Korea Science and Engineering Foundation [Электронный ресурс]. URL: http://www.kosef.re.kr/english/index.html [Дата обращения: 10.10.2011 г.]

65. The Official Website of the National Natural Science Foundation of China [Электронный ресурс]. URL: http://www.nsfc.gov.cn/e_nsfc/desktop/zn/0101.htm [Дата обращения: 10.10.2011 г.]

66. Outcome of International Symposium on Exchange among Universities with Quality Assurance in East Asian Region // The Official Website of the Ministry of Education,Culture,Sports,Science & Technology in Japan [Электронный ресурс]. URL: http://www.mext.go.jp/a_menu/kagaku/kihon/06032816/001/001.htm [Дата обращения: 10.10.2011 г.]

67. Overall Architecture of Community Building in East Asia // The Official Website of the Council on East Asian Community [Электронный ресурс]. URL: http://www.ceac.jp/e/pdf/neat_wg1.pdf [Дата обращения: 3.10.2011 г.]

68. Rozman G. Northeast Asia’s Stunted Regionalism: Bilateral Distrust in the Shadow of Globalization. Cambridge University Press. 2004. 412 р.

69. Sakamoto H. Globalization of Bioethics as an Intercultural Social Tuning Technology// East Asian Culture Seminar “Globalization and East Asian Culture”. East-West Center, Honolulu, Hawaii December 5-6, 2003. Tokyo: University Research Center, Nihon University, 2003. рр. 11-18.

70. Sagawa A., Koizumi K. Trends of exports and imports of coal by China and its influence on Asian markets. IEEJ, November, 1-19, 2008// Website Earth Resources Research. [Электронный ресурс]. URL: http://home.hiroshima-u.ac.jp/ er/ZR20_E_13.html [Дата обращения: 12.05.2011 г.]

71. Strategic Program for Building an Asian Science and Technology Community // The Official Website of the Japan Society for the Promotion of Science [Электронный ресурс]. URL: http://www.jsps.go.jp/english/e-astrategy/index.html [Дата обращения: 10.10.2011 г.]

72. Strategy and Approaches of Japan's Energy Diplomacy // The Official Website MOFA of the Japan. April 2004 [Электронный ресурс]. URL: http://mofa.go.jp/ policy/energy/diplomacy.html [Дата обращения: 12.08.2011 г.].

73. Study for Asian Energy Demand and Supply Outlook II The Official Website Institute of Energy Economics [Электронный ресурс]. URL: http:IIeneken.ieej. or.jpIenIwhatsnewI4thAEMR.htm [Дата обращения: 12.08.2011 г.]

74. Устав школы Хатояма «юаи» II Сайт «Hatoyama Yuai-Jyuku» [Электронный ресурс]. URL: http:IIhatoyama-yuai-jyuku.comIsyuisho.html [Дата обращения: 10.08.2011 г.]

Sokolov V.N.

Network diplomacy, politics of memory and scientific and technical cooperation: New trends of regional building of the East Asia

Economic, technological, political and cultural interactions of Russia with Asia Pacific countries are not in themselves but being embedded in a fluid-eventbased social networks. They are an important aspect of cross-border communication space. This factor is important in the processes of regional building of the East Asia. Modern network diplomacy is seeking to use the academic mobility for the control of the communicative space, based on the resource of «soft power».

Key words: network diplomacy, politics of memory, scientific and technical cooperation, regional building, metapolitics, discourse, noopolitik, energy security, philosophy yuai, FEFU, communicative space, academic mobility, soft power