CC BY
9
ного пути адаптации», но, как указывалось выше, защита порядка, основанного на неравенстве. Таким образом, и в этом смысле тэтче-ризм, выражавший предпочтение определенным политико-экономическим рецептам, вовсе не был попыткой «впрячься в ярмо просвещенческой утопии» и отступлением от консервативных правил. По мнению Экклшалла, тезис о том, что консерваторы к концу ХХ в. лишились привычной интеллектуальной среды, не соответствует действительности; это — всего лишь иллюзия, в которой повинно стремление консерваторов замаскировать свои истинные приверженности за ширмой второстепенных концептов.
Сэссун Д.
Социализм в ХХ веке: Исторические размышления Sassoon D. Socialism in the twentieth century: a historical reflection // J. of polit. ideologies. — Oxford, 2000. — Vol. 5, № 1.
- Р. 17-34
Возможны два подхода к обсуждению опыта социализма: первый из них Д.Сэссун называет эссенциалистским, второй — историческим. В рамках первого социализм рассматривается как идеальный тип, который может быть выведен эмпирическим путем на основе идей и деятельности тех, кого обычно считают социалистами. Сконструировав такой идеальный тип, мы можем использовать его как критерий для оценки конкретных политических организаций. Трудности сопряжены с тем, что содержание идеального типа зависит от произвольного отбора «социалистов», проделанного нами на начальном этапе. Кроме того, работая с идеальными моделями, нам трудно учитывать исторические изменения. Послед-нее обстоятельство заставляет автора статьи отдать предпочтение историческому подходу, предполагающему выделение теорий и организаций, которые могут быть идентифицированы как социалистические, и анализ их историй на предмет выявления сходств и отличий. Однако здесь нам не требуется определений: социализм — это то, что понимают под ним социалисты. Этот подход сосредоточен не на определениях, а на изменениях и причинах (почему социалисты ведут себя именно таким образом?), он рассматривает идеологию как составную часть истории
движения. Особый интерес представляет связь между этическим взглядом на мир, защищаемым социалистами, и их поведением в сфере практической политики. Главная задача исторического подхода — проследить, как эта теория и практика изменялись с течением времени. Разумеется, как и все историцистские нарративы, этот подход чреват детерминизмом: случилось так, как должно было случиться. Поэтому «стоит, — по словам Сэссуна, — напоминать себе, что, хотя социалистическое движение и впрямь возникло на заре индустриального общества и сопровождало развитие последнего, оно ни в коей мере не является его необходимым компонентом» (с.19).
Д.Сэссун предлагает различать два типа социализма. Первый — развивающий — можно рассматривать как идеологию модернизации. Хотя его конечной целью и был социализм, но практическая задача состояла в развитии индустриального общества в условиях, когда эту задачу некому было решать, кроме социалистов или иностранных завоевателей-колонизаторов. Этот тип социализма более или менее совпадает с коммунизмом. Второй тип социализма — социал-демократия — это, в сущности, форма регуляции капитализма. Здесь ставится задача не развития индустриального общества, но его корректировки. Первый тип авторитарен и нетерпим к инакомыслию и плюрализму, второй же сосуществует с демократией, плюрализмом и правами человека. Социал-демократия долгое время оставалась в оппозиции и к власти приходила, лишь когда первая фаза модернизации уже была пройдена, — в отличие от коммунистов, вынужденных использовать свою власть для решения задач модернизации (известное исключение составляли Восточная Германия и Чехословакия). В силу этих различий, «две формы социализма, характерные для ХХ века, — по мнению Сэссуна, — невозможно сравнивать. Идеологии формируются типом общества, в которых они функционируют, а также отношением к политической власти, т.е. к государству» (с.21). Таким образом, коммунизм и социал-демократия — это две разные идеологии, и дальнейшие размышления автора статьи относятся лишь ко второму типу социализма.
Идеи об управлении рыночным обществом никогда не были составной частью идеологического арсенала социалистов, однако в конце концов именно к этому свелась их деятельность. На рубеже веков социалисты различали конечные, краткосрочные и среднесрочные цели. Конечной целью было социалистическое общество,
которое огрубленно определялось как общество, в котором упразднена частная собственность. Краткосрочные цели варьировались, но сводились преимущественно к трем: демократизации капиталистического общества, регулированию рынка труда и обобществлению затрат на воспроизводство труда (бесплатная медицина, пенсии, социальное страхование и др.).
В решении первой задачи социалисты, по мнению Сэссуна, были гораздо более последовательны, чем либералы или консерваторы, ибо те защищали классовую и сексистскую концепцию демократии, социалисты же выступали как «стойкие индивидуалисты», буквально следуя принципу всеобщего избирательного права: голоса всех индивидов имеют одинаковый вес. Однако в том, что касалось второй задачи — регулирования продолжительности рабочего дня и условий труда, — социалисты занимали явно коллективистскую позицию: для обеспечения минимальных стандартов требовалась помощь государства. Третья задача — создание того, что позже было названо социальным государством, — предполагала обобществление некоторых расходов на воспроизводство рабочей силы. Успехи в решении этих задач варьировались от страны к стране, и не везде были заслугой социалистов.
К началу ХХ в. три основные задачи среднесрочной программы социалистов стали фигурировать и в программах других партий. В области политической практики сложно проводить четкие демаркационные линии между социалистами и несоциалистами. В других отношениях различия, разумеется, сохранялись: социалисты по-прежнему оставались привержены долгосрочной цели построения посткапиталистического общества, у них была своя символика, они выражали свои требования более радикально, использовали собственные методы борьбы (такие, как политическая забастовка), противились открытому сотрудничеству с другими партиями и везде, кроме Великобритании, стояли на антиклерикальных позициях. Иными словами, социалисты пытались, как могли, отделить себя от блока «буржуазных партий». Тем не менее по мере реализации среднесрочной программы проблема самоидентификации все более осложнялась. Социализм столкнулся с общей проблемой всех успешных идеологий в условиях демократии. По словам Сэссуна, «основой успехов реформистского социализма, как и всякой иной политической идеологии, было то, что он не обладал монополией на то, что отстаи-
вал. Успех в политике возможен тогда, когда то, что мы считаем нормальным, желательным и возможным, начинает так же восприниматься всеми. Чтобы этого достичь, нужно формулировать требования, которые можно отделять от сопровождающего их идеологического пакета (т.е. символов и языка). А это возможно лишь при условии, что связь между идеологическими ценностями и практической политикой туманна и неопределенна, а потому может быть предметом бесконечных переговоров» (с.25). В результате социалистические партии, с одной стороны, выдвигают реалистические программы, способные привлечь многих, с другой, — подчеркивая собственную идентичность, представляют эти программы в качестве ситуативных шагов, а не конечных целей.
Борьба за демократию, государство благосостояния и регулирование условий труда обусловила отличительную черту социализма ХХ в. — его этатизм. Примечательно, что в XIX в., когда социалисты были в оппозиции, они выступали против государства: и для марксистов, и для немарксистов оно было орудием буржуазии, аристократии и средних классов. Лишь в ХХ в. социализм «принял» государство, причем его «реабилитация» «не выступала, — по словам Сэссу-на, — частью идеологии социалистов: государство стало инструментом для реализации среднесрочных и краткосрочных задач. Приверженность социалистов государству росла по мере того, как возрастало значение этих задач, а конечная цель построения посткапиталистического государства отодвигалась в неопределенное будущее». Парадоксально, но основные постулаты идеологической практики современных социалистов отнюдь не вытекают из их формальных доктрин!
По мнению Сэссуна, победа ревизионизма в современном социалистическом движении практически неизбежна. Конечная цель — свержение капитализма — имеет уже чисто символическое значение. По словам автора статьи, «она призвана напоминать, что, сколь ни важна для реализации промежуточных целей социалистов бурно развивающаяся экономика и сколь ни отдаленной является перспектива посткапиталистического общества, отношение социалистов к капитализму тем не менее по-прежнему остается антагонистическим» (с.32). Приверженность этой цели дает социалистам возможность вести борьбу на два фронта; и достижение социалистов Сэссун видит в том, что «свободный неограниченный рыночный капитализм не смог утвердиться в качестве господствующей идеологии в европей-
ской политике» (с.33). Однако здесь же, по мнению автора, и корни их возможных неудач: по мере того, как различные составляющие капитализма приобретают глобальный масштаб, стратегия, ориентированная на государство, становится неудовлетворительной.
Помбени П. Идеология христианской демократии Pombeni P. The ideology of Christian democracy // J. of polit. ideologies. - Oxford, 2000. - Vol. 5, № 3. - P.289-300
Оглядываясь на опыт христианской демократии в ХХ в., Паоло Помбени приходит к выводу, что формирование этого направления было результатом далеко не линейного процесса, а его идеология была типичной «идеологией транзита», поскольку она выполняла функцию адаптации сообщества верующих к новой организации публичной сферы, которая была для него враждебной. По мысли Помбени, положение христианской демократии на идеологическом небосклоне Европы, а также история ее подъема и неизбежного упадка могут быть поняты лишь с учетом этого контекста.
Хотя название «христианская демократия» теоретически может относиться ко всему христианству, однако в строгом смысле слова развитие движения связано именно с католицизмом1. И истоки проблемы, несомненно, лежат в сложной истории отношения Римской католической церкви к современной политической организации. Поначалу оно было откровенно враждебным. Великая либеральная конституционная революция разрушила «коммунитаристскую» ткань европейской политики. На смену средневековым представлениям об обществе как о communitas communitatum пришло знаменитое определение закона ле Шапелье (1791 г.), упразднявшего все формы корпорации: «нет ничего между государством и гражданином» и кардинально менявшее положение церкви. Для католической церкви существование в мире, возникшем в результате либеральных революций, было гораздо более сложным, чем для реформатских церквей: Рим-
1 Впрочем, в Германии в послевоенный период возникла «межконфессиональная» форма христианской демократии, апеллировавшая не только к католическому миру, но и к реформатским конфессиям.
