CC BY
100
ИСТОРИЯ РОССИИ: ЭКОНОМИКА, ПОЛИТИКА, ЧЕЛОВЕК 2011
Ю. В. Кривошеев, Р. А. Соколов
СЕРГЕЙ ЭЙЗЕНШТЕЙН И ВСЕВОЛОД ВИШНЕВСКИЙ:
ИЗ ИСТОРИИ ТВОРЧЕСКИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ*
В массовом сознании наших современников фигуры двух этих людей — С. М. Эйзенштейна (1898-1948) и Вс. В. Вишневского (1900-1951) — представляются диаметрально противоположными. Один — интеллигент-интеллектуал, смелый творец, сумевший в суровых условиях тоталитарного государства отстоять собственное право на независимое от власти творчество, гений, окончивший дни в опале и избежавший репрессий лишь благодаря безвременной кончине. Второй — из «братков-матросов», истинно «советский» писатель-драматург, автор идеологически выверенных произведений («Первая конная», «Последний решительный», «Оптимистическая трагедия», «Незабываемый 1919-й» и др.), тоже, разумеется, не лишенный таланта, но слишком уж тесно связанный с тем историческим периодом, который получил впоследствии наименование культа личности. Отчасти надо признать, что основания для существования такого взгляда имеются. Однако при этом совершенно не учитывается тот факт, что эти два, на первый взгляд, мало похожие друг на друга человека имели все же немало общего: отнюдь не пролетарское происхождение, отношение к революционным преобразованиям, которые оба горячо поддерживали, да и в творчестве у них имелись точки соприкосновения. Об этом свидетельствует хотя бы то, что Вс. Э. Мейерхольд, учитель С. М. Эйзенштейна, благоговейно почитаемый кинорежиссером до конца дней,
* Исследование выполнено при поддержке гранта Президента Российской Федерации по теме «Государство, общество и церковь в средневековой Руси» (№ гранта МК-1091. 2010.6).
© Ю. В. Кривошеев, Р. А. Соколов, 2011
сотрудничал с Вс. В. Вишневским и осуществил в 1931 г. постановку его пьесы «Последний решительный».
Наверное, не будет сильным преувеличением даже говорить об их дружбе, дружбе, которой суждено было пройти через весьма нелегкие испытания. Неслучайно, когда уже обоих не было на свете, вдова Вс. В. Вишневского вспоминала: «Они понимали друг друга с полувзгляда»1. В рамках настоящей статьи, главным образом на основе материалов РГАЛИ, будет показано, как развивались их отношения в один из наиболее трудных периодов жизни С. М. Эйзенштейна: от запрета картины «Бежин луг» (март 1937 г.) до выхода на экраны фильма-шедевра «Александр Невский» и начала общественного обсуждения ленты (начало 1939 г.).
Подобный выбор хронологического отрезка объясняется тем, что как раз в эти несколько лет жизненные пути этих двух людей оказались особенно близки. После мартовского постановления Политбюро2 многие отвернулись от С. М. Эйзенштейна, глава Главного управления кинематографии (ГУК) Б. З. Шумяцкий и вовсе стремился отлучить его от кино. Совершенно ясно, что в таких условиях «немногочисленные попытки защитить если не “Бежин луг”, то режиссера бросали тень на заступников и грозили им серьезными неприятностями “за близорукость и потерю классовой бдительности”»3. Однако и здесь нашлись те, кто не отвернулся от режиссера, и Вс. В. Вишневский был среди них. Конечно, противостоять общему натиску он не мог, но он не побоялся напомнить в печати о прежних удачных фильмах режиссера4.
Побудительным мотивом для этого могло быть то, что ему самому — убежденному большевику, не допускавшему и мысли о том, что партийный курс может быть неверным, — приходилось не раз сталкиваться с тенденциозной критикой, препятствовавшей «прохождению» даже казалось бы идеальных с точки зрения идеологической выверен-ности текстов5. В частности, серьезные препоны со стороны чиновников от кино встретил снимавшийся по его сценарию фильм «Мы из Кронштадта», впоследствии ставший киноклассикой6.
Впрочем, справедливости ради отметим, что близость драматурга и С. М. Эйзенштейна обозначилась еще раньше. На это указывает текст письма от 8 октября 1935 г., отправленного Вс. В. Вишневским в заразное отделение больницы на 4-й Сокольнической, куда режиссер попал после заражения черной оспой, случившегося с ним во
время съемок «Бежина луга»7. Через некоторое время он вновь писал С. М. Эйзенштейну, проходившему курс реабилитации в кисловодском санатории: «Вашу болезнь переживают многие, хочется Вам сказать, что верим и ждем выздоровления... Экие, действительно, у Вас масштабы, — и болеть — так оспой! Сообщите, не нужно ли чего достать, прислать, узнать»8.
В ту пору Вс. В. Вишневский не сомневался в том, что «Бежин луг» ожидает большой успех. В 1936 г. он сообщал о восторженных впечатлениях от просмотра некоторых отснятых эпизодов: «В фильме (не хотел бы говорить “в кусках”, “в материале”) — я ощутил видел, вдыхал красоту (подчеркнуто Вс. В. Вишневским. — Ю. К., Р. С.)»9.
Он не пересмотрел до конца собственных взглядов и когда шельмование ленты было в полном разгаре: в марте 1937 г. Вс. В. Вишневский, рассуждая о своих «откликах внутренних» на картину, отмечал в непредназначенном для посторонних глаз дневнике, что «у Эйзена (так С. М. Эйзенштейна иногда называли близкие. — Ю. К., Р. С.) много замечат[ельных] кусков». К тому же, по его мнению, было несправедливо, что за все недостатки отвечает лишь один режиссер: «Где были редакторы, ГУК и пр.?»10 Даже два месяца спустя, в мае, когда с печальной судьбой «Бежина луга» оставалось только смириться, эти же мысли, как следует из еще одной дневниковой записи, не давали ему покоя: «Думаю о кусках фильма Эйзенштейна. Жаль, что так страшно получилось с ним. — Шумяцкий лютовал (последнее слово не совсем разборчиво. — Ю. К., Р. С.). А работа в последнем варианте чисто исключительна по качеству»11.
Сам С. М. Эйзенштейн между тем стремился продолжать творчество: как писал близко знакомый с ним Л. В. Кулешов, «Эйзенштейн оставался Эйзенштейном и в дни печали, и в дни мировой известности»12. Он был готов вновь и вновь взять всю вину за неудачу на себя, для этого им была подготовлена к публикации статья «Ошибки “Бежина луга”»13. В ней он рассуждал о возможных новых постановках: «Тема для новой работы может быть лишь одна: героическая по духу, партийная, военнооборонная по содержанию и народная по стилю, — независимо от того, будет ли это материал о 1917 или о 1937 годе, — она будет служить победному шествию социализма»14. Как минимум первая часть этой фразы оказалась пророческой. Но в ту пору главным было пережить сложный период, не погибнуть в творческом, да и в физическом плане.
Тем временем у С. М. Эйзенштейна появилась идея творческого сотрудничества с Вс. В. Вишневским, лояльность которого власти была вне подозрений. В конце марта 1937 г. они обсуждали причины краха «Бежина луга». При этом Вс. В. Вишневский обращал внимание на то, как твердо выглядел режиссер после свалившихся на его голову неприятностей: «Держится достойно (Таиров был жалок, мокр после “Богатырей”, я его сдернул с постели. Таиров “искал”: “кто мне подгадил?”, — и не видел истинных корней дела.)»15. В апреле возник и план для совместной работы над постановкой картины по мотивам романа-фильма «Мы, русский народ», на первую читку которого Вс. В. Вишневский среди прочих пригласил С. М. Эйзенштейна. Тот сразу ухватился за эту «вещь» и настойчиво заявлял о своем желании ее экранизировать. Подробности тех событий мы тоже узнаем из дневника Вс. В. Вишневского: «10 апр[еля] первая читка “Мы рус[ский] народ”. Сильн[ые] впечатления. Отзывы кинематографистов. Эйзен уцепился, хочет ставить. Друж[еские] беседы. Эйзен как-то стал проще: люди после сильных встрясок делаются лучше.». И далее: «Эйзен часто приходит. Хочет работать, просит.»16 О частых встречах с режиссером и общей заинтересованности Вс. В. Вишневского в его делах свидетельствуют многочисленные заметки на перекидном календаре за 1937 г. с рабочего стола писателя. Имя С. М. Эйзенштейна в том или ином контексте упомянуто на нем в этот период множество раз: на листах за 6, 8, 9, 24, 27 марта, 10, 11, 12, 16, 28, 30 апреля17.
П. М. Аташева — супруга режиссера — вспоминала много позже, что серьезную поддержку оказал в тот трудный момент и И. Э. Бабель, давший несколько важных советов: не увлекаться признанием собственных ошибок, а упирать на необходимость новой работы; написать письмо непосредственно И. В. Сталину, дабы нейтрализовать интриги противников (в частности Б. З. Шумяцкого); и, наконец, постараться временно покинуть Москву, поводом для чего могла стать поездка в кисловодский санаторий, тем более что С. М. Эйзенштейн действительно нуждался в отдыхе и лечении. Последняя мера могла снизить вероятность ареста18.
Тем временем судьба режиссера решалась на самом высшем уровне. Его письмо от 16 апреля 1937 г. с просьбой дать возможность исправить прежние ошибки с помощью создания новой картины Б. З. Шумяцкий препроводил в ЦК ВКП(б) лично И. В. Сталину (помимо прочего в этом
послании, имевшем покаянный характер, режиссер сетовал на то что «одной из ошибок» «прежней работы была недооценка сценария и более тесного контакта в работе с писателем»)19. К этому письму руководитель советской кинематографии приложил собственный весьма лаконичный текст (от 19 апреля 1937 г.), в котором жаловался на Вс. В. Вишневского, пытавшегося защищать режиссера, и на невнимание центральной прессы к ошибкам «Бежина луга». В заключении делалось предложение запретить С. М. Эйзенштейну какие-либо съемки. Более того, Б. З. Шу-мяцкий даже услужливо заготовил и проект соответствующего решения ЦК, состоявший из двух пунктов, предписывающих газетам «осветить на их страницах порочность творческого метода С. Эйзенштейна» и запрещавших последнему работать в кино20. Все было задумано коварно, хитро и расчетливо: воплощение такого плана означало «для крупнейшего из режиссеров страны — запрет на профессию»21. К этому можно добавить и еще одну, более страшную опасность, грозившую С. М. Эйзенштейну — вся эта «возня» вокруг его имени могла закончиться предъявлением обвинения и гибелью, таким образом, Б. З. Шу-мяцкий буквально толкал режиссера на край бездны.
Однако на деле вышло все совсем не так, как планировал глава ГУКа. И. В. Сталин давно следил за творчеством С. М. Эйзенштейна. Еще в 1929 г. он обсуждал с ним, а также с его коллегами Г. В. Александровым и Э. К. Тиссэ результаты работы над фильмом «Старое и новое». И. В. Сталин предлагал собственные суждения, давал советы, которые, разумеется, в большей степени носили характер директив или даже более того, приказов. В частности, именно по его настоянию первоначальное название картины — «Генеральная линия» — было изменено22. Помнил он и то, что в конце 1931 г. именно Б. З. Шумяцкий стал одним из тех, кто активно поддерживал слухи о «дезертирстве» группы С. М. Эйзенштейна, якобы принявшей решение не возвращаться в Советский Союз, что в итоге чуть было не привело к серьезному
23
международному скандалу23.
Потому и состоявшееся 9 мая 1937 г. обсуждение вопроса о дальнейшей судьбе режиссера не могло иметь формального характера. В нем участвовали К. Е. Ворошилов, А. А. Жданов, Л. М. Каганович,
В. М. Молотов. И. В. Сталин дал каждому возможность высказаться. Л. М. Каганович согласился с Б. З. Шумяцким. По его мнению, «нельзя верить Эйзенштейну. Он опять истратит миллионы и ничего не даст,
потому что он против социализма»24. Но перевес оказался у сторонников В. М. Молотова, имевшего другой взгляд: «Думаю, что можно попробовать использовать Эйзенштейна, дав ему задание (тему), предварительно утвердив его сценарий, текст и пр. — надо с ним повозиться (курсив наш. — Ю. К., Р. С.)». К. Е. Ворошилов и А. А. Жданов присоединились в этом вопросе к В. М. Молотову без оговорок, мнение большинства принял и И. В. Сталин. Итоговое постановление Политбюро гласило: «Предложить т. Шумяцкому использовать т. Эйзенштейна, дав ему задание (тему), предварительно утвердив его сценарий (курсив наш. — Ю. К., Р. С.), текст и прочее»25.
Итак, было решено режиссеру дать еще один шанс. Не лишним будет обратить внимание и на то, что принятое Политбюро постановление «переводило удар с режиссера на руководителя кинематографии»26, которому по сути было указано на необходимость более гибкого подхода. Для Б. З. Шумяцкого это должно было стать первым тревожным звонком.
Впрочем, для С. М. Эйзенштейна это все было не столь важно. Главным было то, что он вновь получил возможность творить. «Позади остались десять лет, наполненных борьбой, успехами и неудачами, горькими раздумьями и недоуменьями», он мог «осуществить, наконец, свое право на труд, напомнить о том, что Эйзенштейн периода “Броненосца” и периода “Мексики” жив, что он как художник не капитулирует, не сгибается, не угодничает, не приспосабливается.»27
В мае 1937 г., находясь на лечении в Кисловодском санатории, С. М. Эйзенштейн получил письмо от заместителя директора «Мосфильма» Е. К. Соколовской. В нем речь шла о возможности начать работу над фильмом, посвященным одному из деятелей русской истории (среди прочих был упомянут и Александр Невский, «первый, разбивший немцев на Ладожском озере (так в тексте. — Ю. К., Р. С.) и не пустивший их на Россию»)28. Из этого послания, имевшего весьма неприветливый тон, следовало, что выбор тематики будущей картины вовсе не является прерогативой постановщика, но все же оно было доброй вестью: как справедливо отмечал Н. И. Клейман, то был «реальный знак возможного помилования»29.
В то же время, несмотря на слова Е. К. Соколовской, у режиссера еще оставалась надежда, что ему все же доверят какой-нибудь сюжет, близкий к современности, это казалось более престижным. Он надеялся
в этом на содействие Вс. В. Вишневского, с которым перед отъездом они условились поддерживать связь: на одном из листов принадлежавшего драматургу перекидного календаря (от 11 мая 1937 г.) появляется запись нового адреса: «Кисловодск, санаторий КСУ Проф. С. Эйзенштейну. Секретарь его П. Аташева. Гоголевск[ий] б[ульвар] 17, кв. 48»30. Подчеркнем, что Вс. В. Вишневский действительно хлопотал о том, чтобы сценарий по «Мы, русский народ» экранизировал именно С. М. Эйзен-штейн31. Это произведение (роман-фильм) привлекло внимание высших сановников государства, 19 мая 1937 г. была даже организована специальная читка, на которой присутствовал высший генералитет, а последовавшее по ее окончании обсуждение вел лично С. М. Буденный. Отзывы высказывались самые благожелательные, о чем Вс. В. Вишневский также не замедлил сообщить в Кисловодск32. 21 мая состоялась еще одна читка в ГУКе. На ней также звучали «отзывы весьма высокие», но при этом Е. К. Соколовская четко дала понять автору, что вопрос с окончательным отказом С. М. Эйзенштейну в постановке «Мы, русский народ» — дело «определенно и директивно» решенное33.
Позже к работе над этой лентой приступил режиссер Е. Л. Дзи-ган. Однако в 1938 г. в адрес уже опубликованного многотысячным тиражом произведения обрушилась волна критики, в результате чего киносъемочный процесс был прерван (подчеркнем, что среди авторов разгромных рецензий были А. С. Гурвич и К. Малахов34, фамилии которых можно встретить и в связи с критикой сценария и фильма «Александр Невский»).
Впрочем, и после полученного запрета работать вместе, руки у драматурга и режиссера не опускались. У них появилась новая идея: совместно сделать фильм о героической борьбе республиканской Испании, тем более что Вс. В. Вишневскому как раз предстояла командировка на охваченный гражданской войной Пиренейский полуостров. Это, безусловно, помогло бы при написании сценария. Однако и в данном случае, как увидим ниже, всем хлопотам, во многом благодаря противодействию Б. З. Шумяцкого, суждено было остаться пустыми.
В тот нелегкий период режиссер достаточно часто обращался к Вс. В. Вишневскому с письмами, текст которых очень ярко иллюстрирует его образ мыслей. Так, в послании от 22 мая 1937 г. он, горько посетовав на то, что ему не позволили снимать «Мы, русский народ», замечал: «Ставить вообще мне дают, перечисляют Александра Невского,
Ломоносова, 1812 год, — но Елена Кирилловна [Соколовская] пишет, что на первой постановке я должен доказать “способность” и умение делать картины достойные советской страны. А потом (“если докажете”) можете делать с Вишневским Испанию и вообще, что угодно. Елена Кирилловна ссылается на “директивные” указания, но может быть они не выше Б. З. [Шумяцкого], а остальное “Киршоновский” туман? Если
35
так, то нельзя ли еще понажать»35.
Из еще одного письма С. М. Эйзенштейна, датированного 6 июня 1937 г., узнаем некоторые подробности того, как именно планировалось раскрыть тему борьбы республиканской Испании: «М[ожет] б[ыть] это должно быть в основном фильм[ом] о предательстве троцкистов в обстановке последнего и решительного боя с фашизмом»36. Там же сказано и еще об одном возможном «остроактуальном» сюжете — борьбе с диверсиями, теме, которая, по понятным причинам, в ту пору получила в кинематографе достаточно широкое освещение. «О диверсантах писал ей (Е. К. Соколовской. — Ю. К., Р. С.) сразу же, ибо еще до Вашего письма об этом думал и в свое время (давно) ей предлагал это. Не знаю, в какой мере современность для меня “табу”»37. Но главным для режиссера было работать с Вс. В. Вишневским, вероятно, в этом ему виделся залог успеха. О необходимости сотрудничества речь идет как в письмах, о которых говорилось выше, так и в написанных позже: 14 июня, 19 июня, между 6 и 15 июня38.
Вс. В. Вишневский аккуратно отвечал на эти послания. Его действительно заботила судьба режиссера, свидетельством тому служат опять-таки многочисленные заметки на принадлежавшем ему перекидном календаре. В некоторых из них чувствуется серьезное беспокойство: 25 мая — «Письмо от Эйзенштейна. Ему трудно»; 6 июня — «Эйзенштейн “хандрит” в Кисловодске — Не годится!»39 Он стремился ободрить товарища, старался, как мог, объяснить его неудачи, поддерживал мысль о совместном творчестве, и, наконец, убежденно заявлял: «Мы сделаем еще мировые вещи!», имея в виду, разумеется, тематику, связанную с современностью40. Супруга Вс. В. Вишневского — С. К. Вишневецкая — в свою очередь, на полях писем, отправляемых мужем в Кисловодск, добавляла несколько теплых слов от себя41, а иногда даже писала сама. Некоторые из ее заметок носили весьма трогательный, можно сказать душевный характер: «Вы пишете, что Вам важна не только работа со Вс[еволодом], но и человеческие отношения. А кто
ж их у Вас заберет. И Всеволод, и я ведь очень туги на настоящую дружбу, а раз она есть, то и рвать ее трудно. А сей раз об этом и речи не может быть, если Вы будете таким как последнее время, ибо Эйзенштейн прежний был ужасно далекий и “страшноватый”»42. У них в доме в те дни находила самый радушный прием П. М. Аташева — жена режиссера. Об этом С. К. Вишневецкая также сообщала в Кисловодск: «Пера очень часто у нас бывает. Я ее прозвала “веселый трагик”. Ей нравится — говорит: в точку попала»; «С Перой мне и Всеволоду приятно. Хорошая она»43.
Именно Вс. В. Вишневский предложил С. М. Эйзенштейну поразмышлять над возможным сюжетом будущей картины о борьбе со шпионами. Приведем соответствующий отрывок из его письма от 22 мая 1937 г.: «Одной из нужнейших тем является, я думаю, тема борьбы СССР против шпионов, диверсантов и пр[очих]. [...] Думаю, что нужно создать острейший международный фильм: показать — вот как СССР ведет оборону против предателей и врагов. Показать, как наши спец[иальные] органы и весь народ излавливают и уничтожают фашистскую агентуру. Ударить по слюнявым разговорам из 2-го Интернационала. Такой фильм мог бы дать и сюж[етные] линии, и ряд крупных картин: м[ожет] б[ыть] крушение скорого поезда, его удар по наливному составу (дело на Сев[ерном] Кавказе), или по эшелону бойцов или рабочих, галерею врагов народа разн[ой] окраски. И в центре — наших людей, героев долга, людей пытливых, умных. Возможны различные перипетии. Фильм мог бы ответить на американские и пр[очие] детективы, показав идейно и широко целый пласт нашей жизни и борьбы. Вполне возможно дать размах: враги идут от Негорелого через страну до Владивостока. Размах, масштаб, и включение темы врагов: Берлин—Токио. Различные пейзажи, среда, типаж. Движение через страну позволит дать и пейзажи непрерывной стройки по всему пути. Это, в сущности, фильм о настороженном, трудовом СССР, о народе. Сюжет, конечно, надо строить не на “погонях” и пр[очем], а на развороте ряда широких событий»44.
Не будем комментировать эти весьма пространные рассуждения. Скажем лишь, что к счастью, желание С. М. Эйзенштейна так и не исполнилось: становилось ясно, что «современную» тему ему не доверят, и в итоге придется остановиться на наиболее предпочтительной из исторических. (Примечательно, что после окончания работы над «Александром Невским» режиссер предполагал вновь вернуться к тематике
более «современной» и взяться за ленту о Гражданской войне под названием «Перекоп», однако обстоятельства не позволили реализовать и этот проект).
Через некоторое время С. М. Эйзенштейн получил от Е. К. Соколовской сообщение, о том, что над сценарием картины об Александре Невском работает в это время очень известный писатель П. А. Павленко «и через 10 дней даст первый эскиз»45. А 21 июня 1938 г. в ГУКе произошло решительно объяснение Вс. В. Вишневского с Б. З. Шумяцким и его подчиненными по поводу перспектив дальнейшего творчества С. М. Эйзенштейна. Вечером того же дня он сообщил о состоявшейся встрече в Кисловодск.
«С. Эйзенштейну.
Привет, Сергей Михайлович.
После моих писем и звонков на 21-е июня в ГУКе был назначен разговор относительно Вас и Вашей работы. Разговор состоялся в 2 часа дня. Были: Шумяцкий, Усиевич, Соколовская и я.
Я изложил все свои соображения относительно обстановки, сложившейся вокруг Вас и Ваших работ, сообщил свои взгляды и поставил прямо вопрос о фильме “ИСПАНИЯ”.
Отвечал Шумяцкий. Он говорил осторожно, мягко. Вопрос о фильме крайне важен. У Эйзенштейна подряд тяжелые срывы. Они проистекают из-за отсутствия образов. Я сказал свои впечатления о “МЕКСИКЕ”. Шумяцкий ответил, что этот фильм плох. У Эйзенштейна, — сказал он, — замечательное панно, пейзажи и пр. Хоть на выставку. Но актеров, людей он не знает, с ними работать не умеет. Помимо этого вопрос осложняется всем комплексом его деятельности. Есть серьезные соображения. Работать “ИСПАНИЮ” ему нельзя. Вопрос об Эйзенштейне он, Шумяцкий, ставил в инстанциях. Было два варианта предложенных Шумяцким: 1) Эйзенштейн уходит из кино в театр или 2) ставит игровую, сюжетную, актерскую, относительно небольшую вещь. Тематика может быть найдена. В помощь ему, Эйзенштейну, нужно дать помощника, молодого ассистента, который мог бы и поспорить.
Я коснулся тематики возможного фильма. Я видел непреклонность выводов. Тематика: классика или русская история. Речь шла об Александре Невском, Ледовом побоище. Слово о полку Игореве было отвергнуто. Соколовская пробовала улучшить позиции. Это было почти безнадежно. — Кто бы мог писать для Сергея Михайловича? Какую
бы тему ему наметить? Я говорил прямо, от души о Вас и абсолютной необходимости дать Вам работу. Шумяцкий тихо и мягко возражал. Разговор постепенно иссяк. [.]
Не знаю толком: что и как Вам сейчас посоветовать? Взять работу на год, и дать игровой приемлемый фильм: по Бальзаку, по Гюго, по Золя и пр. Или брать русскую историю. Последнее меня привлекало бы больше.
Я думаю вернуться [из Испании] в августе. Я буду говорить, добиваться ответа и дальше.
Привет. Лучшие пожелания!
Работайте во что бы то ни стало.
Вс. Вишневский»46.
Таким образом, С. М. Эйзенштейну стало окончательно ясно, что нужно браться за предложенную тему, альтернативой чему начальство ставило уход из кино. На дальнейшие раздумья времени не было, тем более что все острее становилась еще одна, сугубо житейская проблема — возможная угроза безденежья вследствие отсутствия заработка47. Потому, вернувшись в столицу, он приступил к внимательному изучению подготовленного П. А. Павленко материала48. Наконец, 12 августа 1937 г. режиссер официально подтвердил согласие снимать фильм на основе именно этого сценария. На клочке бумаге, вероятно, для памяти, он записал карандашом: «Окончательно решил ставить Ал[ексан] дра Невского послал об этом записку в дирекцию»49.
Работа над новым проектом оказалась увлекательной. Именно об этом С. М. Эйзенштейн сообщал в очередном письме к Вс. В. Вишневскому от 6 сентября 1937 г.: «.я в основном занят небезызвестным, модным сейчас героем — Александром Невским и окрестностями, вплоть до “Крестоносцев” Сенкевича, свежезапрещенного в Польше за антигерманские установки. Чрезвычайно я также оказался довольным Павленкой — и как автором и как человеком. Скоро собираемся с ним в маршрут Новгород—Псков—Чудское Озеро—Владимир. Контура вещи рисуются в высшей степени приятными»50.
В последующем режиссер существенно доработал сценарий, у него появлялись новые идеи, и П. А. Павленко с готовностью к ним прислушивался51. В результате появляется новый вариант, написанный уже в соавторстве. 15 ноября 1937 г. он был передан в сценарный отдел ГУКа52. Как явствует из заметки на перекидном календаре
Вс. В. Вишневского, 21 ноября состоялась читка сценария53, после чего он был опубликован под заглавием «Русь» в журнале «Знамя»54 для последующего широкого обсуждения55. Немаловажно подчеркнуть и то, что редколлегия журнала (в т. ч. главный редактор — Вс. В. Вишневский) достаточно быстро напечатала текст, способствуя тем самым скорейшего запуску фильма в производство56.
Примерно в этот же период, перед отъездом в Испанию, Вс. В. Вишневский под влиянием С. М. Эйзенштейна и своей супруги принимает решение примириться с Вс. Э. Мейерхольдом, с которым его разделяла давняя размолвка. Они втроем отправились к нему в театр, побеседовали, условились встретиться вновь, и через несколько дней драматург, действительно, нанес визит в дом Всеволоду Эмильевичу57.
Вернемся, впрочем, к сценарию «Русь». Вс. В. Вишневский вообще самым внимательным образом отнесся к его публикации. В этом смысле очень примечательно письмо, написанное им 1 декабря 1937 г. С. М. Эйзенштейну под впечатлением от прочитанной корректуры «Руси». В нем содержались не только указания на возможность дальнейшего совершенствования текста с точки зрения художественности изложения, но и некоторые замечания сугубо исторического характера, связанные с необходимостью уделить большее внимание экономической ситуации той эпохи и особенно исторической географии, в частности показать, каким образом развивался процесс колонизации неосвоенных земель, исходивший с Северо-Западной Руси, и как эта колонизация пересекалась с экспансионистскими устремлениями соседей. Приведем некоторые выдержки из этого послания.
«Мне кажется, что в фильме о Руси нужно глубже проникнуть в политическое, экономическое, нравственное бытие народа. Нужно глубже дать характер новгородцев. Славянская, русская колонизация в затронутую Вами эпоху была на редкость активна. Новгородцы с Ильменя к Балтике, бились с финнами, достигали Сев[ерного] Ледовитого океана (очертания будущих наших сев[ерных] путей), шли в сев[еро]-восточном направлении к Уралу. И переваливали его. На западе новгородцы столкнулись с постепенно выраставшей коалицией: финны, шведы, затем ливонцы с чудью. Порой в дела совались и датчане. Размах операций весьма обширный. Нужно учесть, что все сдвиги, тяжбы и пр. были сплетены и Русью в целом. Это значит: Киев, Владимир, Суздаль, и пр. и пр. Это значит и юг и юго-запад.
Фильм, казалось бы мне, должен затронуть экономический быт народа. Дворища, леса, реки. Пахари той поры. Верования: сплетения язычества и христианства. От земли, от крестьян, от народа — естественный ход к торгу, к обмену: путь в Новгород.»58
«Уже существовала Рига (12G1). Рига начинала конкурировать с Новгородом. Ливонский орден осуществлял свой “Drang”. Орден был филиалом германской системы. Над ней был Рим, папа.
Если Вы проследите перипетии европ[ейских] дел, Вы уловите, что Рим и его филиалы отлично учли татарское нашествие. Батый жег Русь. Сгорел Суздаль (1237 г.). Давление татар незамедлительно вызвало оживление активности Ливонского ордена»59.
«. Александр устанавливает тактику уступок на востоке. Выигрыш времени. Соображения экономики и пр. Важнее были пути на запад, обмен с западом: экспорт и импорт. Затем: немцы по папской булле жгли Русь начисто, а татары делали скидку. Церковный центр ливонцев в Ик-скуле крестил огнем и мечом. Я думаю, что эти моменты немецкой колонизации было бы полезно показать. Здесь осветить можно проблематику Прибалтики: чудь по сути это латыши, литовцы и эсты...»6G
Таким образом, еще до выхода в свет журнального варианта сценария началось его обсуждение, в том числе, с точки зрения соответствия сюжета историческим реалиям XIII в. Особенно интересной данная дискуссия станет, когда в ней примут участие специалисты-историки, приглашенные в феврале 1938 г. на специально организованное «Мосфильмом» совещание61.
Выход в свет сценария был, разумеется, событием крайне приятным. Но он же содержал в себе и определенный риск: текст неминуемо должен был подвергнуться массированной атаке критиков, которая действительно не замедлила начаться. Но все же к счастью, говоря словами Вс. В. Вишневского, «на этот раз работу не зашибли» и «производственный процесс начался»62. Этому способствовало и то, что в январе 1938 г. был снят со своего поста, а затем и арестован Б. З. Шумяцкий.
Через год после этих событий (1939 г.) Вс. В. Вишневский опубликовал биографию С. М. Эйзенштейна, в которой вполне справедливо подчеркивал, что в бытность Б. З. Шумяцкого зачастую создавались искусственные препятствия для творчества режиссера, и что лишь вмешательство власти позволило переломить ситуацию. Другое дело, что форма этого утверждения вполне в духе времени содержала слова
о происках скрытых врагов и вредителей, «орудовавших в кинематографии». Этим объяснялась теперь отчасти даже неудача «Бежина луга»63. Приведем некоторые выдержки из рассуждений Вс. В. Вишневского: «Были планы создать фильм об Испании, были планы создать фильм о 1917 годе, о зарождении Красной Армии. Вредители расстроили эти планы. Партия и правительство, лично товарищ Сталин пришли на помощь мастеру кинематографии. [...] Я рассказываю здесь это так подробно для того, чтобы десятки и сотни тысяч советских читателей и зрителей на конкретном примере видели бы, какие мерзости, какие преступления вытворяли враги на фронте искусства. Прикинем на минуту, что если бы для Эйзенштейна и ряда других мастеров не было бы помех! Сколько крепких фильмов, сколько крепких произведений сумели бы они сделать!» 64
Конечно, у автора приведенных выше строк — Вс. В. Вишневского — имелись мотивы для личной неприязни к Б. З. Шумяцкому, который некогда жаловался на него в Политбюро за поддержку С. М. Эйзенштейна. К тому же он был несомненно искренне убежден в том, что Б. З. Шумяцкий — преступник. Об этом свидетельствуют строки одного из личных писем Вс. В. Вишневского к С. М. Эйзенштейну: «Я размышлял много о наших общих судьбах. Это поразительно, что десять лет подряд наши злобные хулители, все те, кто уничтожал под флагом “эстетической критики” и т[ому] п[одобными] флагами наши работы, — регулярно оказываются врагами народа, троцкистско-бухаринско-немецкими наймитами, отребьем. Мы живем в условиях беспощадной политической борьбы. Вы и я, как и многие другие писатели и кинематографисты выбрали этот путь раз навсегда: это путь Октября, путь Ленина и Сталина, путь великой нашей страны, путь родимой и гениальной нашей России. За это нам мстили и мстят, годами, скрыто и явно.»65 Сходным образом Вс. В. Вишневский рассуждал и на обсуждении фильма «Александр Невский», состоявшемся в конце ноября 1938 г. в Доме кино66.
Э. К. Тиссэ, еще один друг и соратник С. М. Эйзенштейна, с которым его связывало многолетнее совместное творчество, также высказывал подобные мысли, заявляя с газетных страниц о том, что «в течение ряда лет старое вредительское руководство (т. е. в том числе Б. З. Шумяцкий. — Ю. К., Р. С.) делало все, чтобы подорвать творческую энергию художника (С. М. Эйзенштейна. — Ю. К., Р. С.)»67. Вообще, после
окончания съемок «Александра Невского» утверждения, согласно которым «вредители», дабы нанести урон стране, якобы целенаправленно тормозили процесс кинопроизводства и мешали режиссеру заниматься творчеством, еще не однажды будут высказаны в печати68.
Сейчас, разумеется, совершенно ясно, что обвинения, выдвинутые прежнему «управителю» советским киноискусством, — участие в заговоре и сотрудничество с иностранными разведками — были сфабрикованными. Но в то же время, как это ни парадоксально прозвучит, в значительной мере слова Вс. В. Вишневского и Э. К. Тиссэ справедливы. Ведь Б. З. Шумяцкий действительно был «вредителем» в прямом смысле слова, но только «вредил», он не государству, а лично С. М. Эйзенштейну. В чем была природа этой вражды — едва ли когда-нибудь станет известно достоверно. Возможно, что причиной тому была излишняя дерзость, даже можно сказать хамство по отношению к начальству, что иногда позволял себе режиссер. (Чего стоит одна только его реакция на предложение Б. З. Шумяцкого взяться за фильм о Степане Разине, в ответ на которое он пообещал экранизировать скандально известную поэму Баркова «Лука М.»69). Понятно одно: выдержать этот натиск, не погибнуть постановщику помогло только вмешательство «партии, правительства и лично товарища Сталина». Но ценой за это спасение стала гибель другого — Б. З. Шумяцкого, со всего маху угодившего в яму, столь тщательно приготовленную им
7G
для своего соперника .
С. М. Эйзенштейн, разумеется, видел, как вокруг него плетется сеть интриг, это не могло не вызывать серьезнейшего раздражения. Именно поэтому в частных письмах Вс. В. Вишневскому он очень резко, можно сказать, бранно, подчас используя непечатную лексику, высказывался в адрес Б. З. Шумяцкого, употребляя в его отношении выражения «уголовник, да еще международного масштаба», «тупое животное»71 и сравнивая чиновника одновременно с Аракчеевым, Бенкендорфом и Гапоном72. Содержатся отрицательные отзывы о бывшем начальнике и в мемуарах режиссера73. Потому уход прежнего руководителя советской кинематографии означал для С. М. Эйзенштейна окончание многих неприятностей.
Заканчивая сюжет о нелегком противостоянии с Б. З. Шумяцким, хотелось бы обратить внимание читателя на то, что при всей нелюбви, может быть, даже ненависти к нему С. М. Эйзенштейн ни разу после
его ареста не высказался в печати о прежнем оппоненте, как о «враге народа». Во всяком случае, авторам настоящей статьи не удалось найти хоть какое-нибудь указание на это в газетах тех лет. Что ж, «гений и злодейство — две вещи несовместные», вероятно поэтому мстить поверженному противнику было не в правилах режиссера.
Впрочем, рассуждая о превратностях судьбы Б. З. Шумяцкого, мы несколько забежали вперед. 5 июня 1938 г., наконец, начались съемки «Александра Невского»74, проводившиеся в основном на Потылихе. С. М. Эйзенштейн сознательно отказался от съемок на натуре — в Новгороде. Осмотр сохранившихся в этом городе древних храмов совершенно не удовлетворил его: «Почти ничего не осталось, — сказал он Вс. В. Вишневскому после возвращения с берегов Волхова, — снимать там нельзя. Остатки старой архитектуры, да и то здания глубоко ушли в землю, пропорции искажены.»75. Потому новгородские соборы были заново «возведены» на Потылихе, там же была найдена пригодная для создания искусственного льда «Чудского озера» площадка. Не однажды Вс. В. Вишневский побывал и на съемочной площадке, иногда фиксируя увиденное в дневнике. Например, однажды после команды «Мотор!» вдруг раздался громкий смех собравшихся детей, которых очень развеселило происходящее: на их глазах взрослые люди, почему-то забыв снять свои весьма странные одежды, барахтались в по-летнему теплой воде76. Свои мысли он излагал и в адресованных режиссеру ободряющих кратких посланиях: «Это все крепко, крупно, глубоко. Волнует воскрешение истории. Найден дух, стиль. Радует острота, выразительность, пластичность»77.
А поддержка С. М. Эйзенштейну была как раз необходима. Ведь хотя работа над фильмом шла четко и слаженно, а постановщик старался выглядеть спокойным, у него все же было очень сильное волнение за качество будущей работы. Это не оставалось тайной для близких ему людей. 26 июня 1938 г. Вс. В. Вишневский оставил в своем дневнике заметку: «На днях говорил с Эйзеном. Он позвонил. К январю Эйзен кончит фильм. Работает напряженно. Сделаны отл[ичные] костюмы. Историки, портные, академики. все консультируют. Куплены кольчуги. “Хотел бы призанять еще одну голову для этого фильма”. Эйзен нервничает, волнуется. Либо выйдет опять в первый ряд, либо . Фильм исторический. У нас строги сейчас в этой области неимоверно. Сцены сложные. Битва, кони. Тут напрашивается картон Леонардо да Винчи.
Эйзен отмонтировал эпизод в Переяславле, но. боится смотреть, как признался Шуб. Понятное дело»78. Что ж, поводы для беспокойства у режиссера действительно имелись: слишком много было поставлено на карту, и слишком много значил успех работы над лентой. Повторения судьбы «Бежина луга» просто невозможно было допустить, ибо цена провала могла оказаться слишком высокой.
Иногда возникали и творческие противоречия внутри самой съемочной группы. Уже после того как фильм вышел на экраны, Э. К. Тиссэ рассказывал об этом Вс. В. Вишневскому в частном разговоре. По его словам, «они четыре раза сталкивались» с режиссером. Одним из поводов для этого стала излишняя натуральность батальных сцен («Эйзен начал развертывать кровавые штуки в бою, трупы на копьях, ведра крови из шлемов и пр. и пр.»). Причем Э. К. Тиссэ был даже вынужден не только заявить о своем категорическом несогласии, но и вовсе отказаться снимать. Так же произошло во время работы над эпизодами новгородского веча, поля после битвы и финальными сценами общего праздника, «где начался разворот бочек вина и пр.». Такие споры однажды даже привели к тому, что режиссер вовсе отказался выходить на площадку и целый день съемки шли под руководством Э. К. Тиссэ. Но общее дело было важнее всего: «установка была ясная: пробиться. Шло дело о творч[еской] жизни». Потому и ссоры не могли быть долгими. Что же касается того конфликта, о котором только что было упомянуто, то он был исчерпан, когда после окончания съемочного дня режиссер ознакомился с материалом, отснятым оператором, и согласился его принять79. Тем не менее, все происходившее влекло за собой душевные переживания всех участников тех событий. Неслучайно пересказ той беседы в дневнике Вс. В. Вишневского сопровождает следующая сентенция: «Все эти внутренние дела, отношения весьма сложны, интимны. Тиссе рассказывал горячо. Видимо, у него что-то накипело. Из всех работ Эйзен выходит, видимо, чрезмерно на первый план, и Тиссе это чувствует. А оба за 15 лет привыкли друг к другу. Понимают, что разойтись нельзя».
Наконец, 1 декабря 1938 г. кинофильм «Александр Невский» вышел на экраны страны. Отзывы со стороны зрителей и критиков были в массе своей положительными, но все же не замедлила появиться и критика, причем подчас, мягко говоря, недоброжелательная. Первые реплики оппонентов раздались в адрес режиссера сразу после начала
демонстрации «Александра Невского», хотя до поры их высказывали лишь частным порядком. На отдельные недостатки пеняли даже некоторые из занятых в картине актеров. Так, Н. П. Охлопков в строго личном письме от 11 ноября 1938 г. говорил в весьма резком тоне о некачественно проведенном монтаже80. Очень скоро появились и те, кто высказывал свои мысли более открыто. Об этом свидетельствует то, что уже в конце ноября 1938 г., еще до начала официального проката картины, Вс. В. Вишневский, выступая на ее обсуждении в Доме кино, упоминал об «отсутствующей оппозиции, об отсутствующей критике, отсутствующих оппонентах», «которые ходят по коридорам и кулуарам, лазят по подворотням и говорят все эти вещи (т. е. критикуют фильм. — Ю. К., Р. С.)»81.
Подобного рода замечания не могли принести серьезных хлопот С. М. Эйзенштейну, и он их иногда без труда парировал шуткой82. Впрочем, некоторые из сентенций носили конструктивный характер, ведь, справедливости ради отметим, что недостатки в картине, вероятно, действительно имелись. На них указывал даже очень благожелательно настроенный по отношению к фильму Вс. В. Вишневский. В частности, он писал о том, что «несколько маловато даны женские образы. Вот этот огромный, живой мужской поток, как-то затопил женщин, даже эту женщину, которая там дралась рядом с ними (Ольгу. — Ю. К., Р. С.), хотя там и есть превосходные моменты»83. Скепсис у Вс. В. Вишневского вызвала и серия кадров с вмерзшими в лед челнами: «Это скверный павильон, бутафория»84. Но при этом важно подчеркнуть: из слов драматурга следовало, что все это не более чем недочеты, вовсе не перечеркивающие высочайшего уровня работы. Вообще, в двух статьях он очень решительно выступил в поддержку картины85, а в дневнике по этому поводу записал: «Я рывком снял с себя внутренние тормоза и широко выступил о фильме “Александр Невский”. Надо всегда переступать личное, вкусовое. Все идет в фонд дел народа»86.
Тем не менее, с течением времени нападки против С. М. Эйзенштейна становились все более агрессивными и нечистоплотными, они проникли в прессу; дело дошло даже до навешивания ярлыков: режиссера обвинили в «кузьма-крючковщине». В результате потихоньку «по уголкам начались “шепоты”, “проработки” и т. п.»87. Впрочем, как замечал Вс. В. Вишневский, «обстановка уже изменилась»88, и в этом
смысле достаточно скоро все встало на свои места: власть, оценившая картину С. М. Эйзенштейна как удачное произведение, вовсе не желала в этом смысле какой-либо «ревизии». Потому выпады подобного рода были дезавуированы через печать89.
Итог полемике по данному поводу подвела редакционная статья партийного журнала «Большевик» (№ 17 за 1939 г.). В ней, в частности, были обличены «вредные тенденции огульного охаивания патриотических произведений», при этом особенно подчеркивалось то, что «развенчивание и охаивание патриотических произведений» ведется «под флагом борьбы с пресловутой “кузьма-крючковщиной”». Там же давалась резкая отповедь особо рьяному критику — А. С. Гурвичу, и содержалось предупреждение его возможным последователям90. Помимо этого, в статье из «Большевика» был упомянут «некий “критик” М.», позже оказавшийся «разоблаченным как враг народа». Этот человек «в течение длительного времени “специализировался” исключительно на травле патриотических произведений» и лишь после его ареста «редакторы спохватились и поняли, что такая “специализация” по части травли патриотических произведений была не случайна»91.
Представляется, что эта «поучительная история» должна была послужить своего рода предостережением. Что же касается личности упомянутого в ней «“критика” М.», то вполне вероятно, что это был К. Малахов, об аресте которого 29 апреля 1939 г. сообщалось в одном из писем Вс. В. Вишневского к С. М. Эйзенштейну92. В апреле 1938 г. этот автор резко отрицательно отозвался в «Литературной газете» о произведении «Мы, русский народ», что, безусловно, способствовало прекращению работы над его экранизацией; а в июне того же года он поместил в «Правде» статью «По проторенной дорожке Иловайских», в которой среди прочего содержалась критика в адрес авторов сценария «Русь» и редакционной политики журнала «Знамя» в целом93. В дневнике по поводу ареста этого человека Вс. В. Вишневский оставил запись: «Позади ошеломительный удар, уничтоживший два года моего труда, надежд — “Мы, русский народ”. Человек, сделавший этот удар, недавно арестован. Я не сомневаюсь что это озлобленный враг, троцкистского порядка. Это б[ывший] офицер К. Малахов»94. Данное «разоблачение» дало еще один повод Вс. В. Вишневскому говорить о кознях, которые в его отношении и в отношении С. М. Эйзенштейна строили «враги народа»95.
Вообще, критика в адрес фильма «Александр Невский» — проблема малоизученная, а потому заслуживающая отдельного и очень тщательного рассмотрения. Не претендуя на ее всестороннее освещение в рамках настоящей статьи, обратим внимание лишь на один сюжет, связанный с отношением к ленте А. П. Довженко. Исследователи, рассуждая на эту тему, как правило, ссылаются на известную стенограмму его выступления в феврале 1940 г. на созванной Комитетом по делам кинематографии конференции, посвященной советскому историческому кино. В нем, в частности, было указано на ряд недостатков, содержащихся в картине96. Однако как будет показано ниже, анализ до сих пор не привлекавших должного внимания историков дневниковых записей Вс. В. Вишневского, находившегося с А. П. Довженко в дружеских отношениях, позволяет взглянуть на этот вопрос несколько под иным ракурсом. Более того, основываясь на данных материалах можно сделать вывод о том, что последний в этом вопросе наряду с соображениями профессионального, творческого порядка, оказался под некоторым воздействием личного негативного отношения к С. М. Эйзенштейну и его громкому успеху. С другой стороны, необходимо подчеркнуть и то, что делая заявления в частных беседах сразу после выхода «Александра Невского» на экраны страны о его полном неприятии, А. П. Довженко, разумеется, не принимал никакого участия в попытках организовать новую травлю в отношении С. М. Эйзенштейна, и лишь высказывал свою, пусть даже субъективную, точку зрения.
Обратимся к текстам заметок Вс. В. Вишневского. В записи от 4 марта 1939 г. он изложил суть высказанных А. П. Довженко претензий: «Говорил с Сашко (А. П. Довженко. — Ю. К., Р. С.) об “Ал[ександре] Невском”, — начисто отрицает фильм. Ждал его, просмотр сделал у себя. Отрицает. Влияние и Рерих, и Серов, и Васнецов. Всего понапихано. Веревочные кольчуги, из них пыль. Мечи деревянные. История грубо смята. Анахронизмы. Буслай и князь. Перекарежило от похабного анекдота. А в нем ключ к битве, ключ к решению всего фильма. Это безвкусно, грубо. Бой как забава, условный. И лед фанерный. Коршуны — невозможны... Это же перелетная птица, как она может быть на льду, зимой. И пр[очее] и пр[очее]. Мать [Буслая] — “бандерша”»97.
3 июня 1939 г., после еще одной беседы, состоявшейся по тому же поводу, Вс. В. Вишневский занес в дневник строки, которые приот-
крывают потаенную причину столь обостренного отношения А. П. Довженко к картине. «Он болен, глубоко, таит желчь. Видимо неприятие массами “Щорса” на него подействовало сквернейше. То он хочет умереть, то злобствует и полосует все кругом: ему завидно, что Кок-кинаки едет под окнами осыпаемый цветами и конфетти (“Встретили бы так Пушкина или Толстого” И добавил[а] Шуб: “И Довженко”.) То уничтожает Толстого . То мечется. То говорит мне хитрую ерунду: не делайте масштабных сцен в “Первой конной” и пр[очее] и пр[очее]». «Но печаль в том, что ничьей работе он сам, искатель добра, не радуется. Злобно, уничтожающе говорил об Эйзенштейне, о похабных вещах в “Ал[ександре] Невском”, отрицал все и вся. Этот его соперник, как я внутренне чую, знаю, жить ему не дает. Пишу это так прямо, ибо много умолчаний, вранья, во всех этих искусствоведческих опусах. Да
98
и опусов то нет, — статейки в периодике»98.
Заметим, что заочная полемика между двумя мэтрами кинематографии шла уже давно. Еще в 1935 г. на Всесоюзном творческом совещании работников советской кинематографии, приуроченном к 15-летнему юбилею советского кино, А. П. Довженко неосторожно признался, что он умер бы, если бы знал столько, сколько знает С. М. Эйзенштейн. На что Л. В. Кулешов, вызвав аплодисменты в зале, отпарировал в том
99
смысле, что умирают не от знаний, а от зависти99.
Впрочем, объяснить все возражения А. П. Довженко по отношению к «Александру Невскому» лишь банальной завистью было бы слишком очевидным упрощением, кроме того, нужно подчеркнуть, что резкие замечания (пусть несправедливые) он высказывал в 1939 г. частным порядком, по существу, и уж тем более не прибегал к «запрещенным приемам» (навешивание ярлыков и т. д.). Его искреннюю убежденность в том, что фильм содержит недостатки подтверждает и то, что даже спустя почти год, в феврале 1940 г., т. е. когда никакая критика уже не могла как-то пошатнуть укрепившееся положение С. М. Эйзенштейна, на конференции о советском историческом кино он произнес собственные претензии вслух100. Еще через пару месяцев, выступая на активе работников Комитета по делам кинематографии СССР, А. П. Довженко вновь высказал схожие мысли, хотя уже и несколько миролюбивее по отношению к коллеге101. Что ж, А. П. Довженко, без сомнения, имел право на собственное мнение. Хотя на наш взгляд, эти упреки едва ли могут быть признаны достаточно обоснованными. Скорее, здесь все же,
как следует из записей Вс. В. Вишневского, имела место определенная тенденциозность, вызванная неравнодушным отношением очень талантливого художника к успехам своего гениального коллеги.
Вообще, Вс. В. Вишневский в этот период воспринимал близко к сердцу происходившее с С. М. Эйзенштейном. Их связывали и «вне творческие» отношения. Например, они в одной компании весело, можно сказать, озорно, отпраздновали вечером 1 января наступивший Новый 1939-й год. Хотя тогда же между ними наметилось некоторое охлаждение, и в дневнике драматурга в тот же день, среди описания праздничных разудалых проказ, появляется следующая характеристика в адрес режиссера: «Он любит разнообразие, плавает в разл[ичных] слоях, обожает почитание и пр[очее]»102.
Впрочем, до поры их отношения оставались прежними. В конце января - начале февраля 1939 г. Вс. В. Вишневский и С. М. Эйзенштейн получили государственные награды: первый — Знак почета, второй — Орден Ленина103. А в конце марта в дневнике Вс. В. Вишневского появляется запись о том, что ими одновременно овладело желание подвести некоторые итоги, разобрать материалы прежних, в том числе нереализованных работ. Они делились друг с другом впечатлениями об этом: «Звонил Эйзен: и у него почти такие же настроения (имеются ввиду воспоминания о прежних широких планах, которые не успел воплотить. — Ю. К., Р. С.): хочется осмотреться, подвести итоги. Он собирает свои записки, заметки. Систематизирует. “Как я вгрызался во все проблемы!... Даже по остывшей лаве работ это видно.” Бывало у каждого из нас»104.
Но все же временный разрыв между ними произошел. В мае 1939 г. в одном из писем Вс. В. Вишневский прямо обращался к режиссеру с просьбой выступить в прессе в поддержку снятого по его сценарию документального кинофильма «Испания»: «Вы писали в своей статье, что мы с Вами немало дрались бок о бок. Сейчас надо драться с еще большей яростью. Надо выступить в печати со все силой, со всем гневом. Время для Вашего выступления по поводу жизни, работы и написанного Вишневским пришло»105. По всей видимости, он рассчитывал на то, что
С. М. Эйзенштейн с готовностью откликнется на его просьбу. Этого не произошло, и уже 4 июня в дневнике драматурга появляется запись: «Ужасно подействовали на меня Довженко и Эйзенштейн. Они бешено честолюбивы, нетерпимы, не скажут о других ни слова доброго. И даже
годы какой-то порывисто творческой близости, интимных дружеских отношений — все летит, как только речь коснется личных работ. Эйзен изощрился в молчаниях, умолчаниях, дипломатии. Больно, жаль»106.
Впрочем, размолвка не была долгой. 13 июня они встретились на одном из совещаний («С Эйзеном ни слова, — он неск[олько] деловых реплик.»107), а 17-го, наконец, наступил час примирения, первый решительный шаг к которому сделал С. М. Эйзенштейн, приехав к драматургу в гости. Вот как описал происходившее в тот день Вс. В. Вишневский: «Днем приехал Эйзен. Оживленный, сначала присматривался ко мне: как я сержусь ли. Он хотел еще прошлый раз поговорить, но я был очень мрачен. Сегодня отошел, и любезен как хозяин. Обедали, шутили, говорили о настроениях в искусстве (чего там “мешают комитеты” когда дело в нас). Говорили о Ср[едней] Азии, о ее нравах, пейзажах, о людях и пр[очем]. Подарил Эйзену летние белые полуботинки. “Таня, принесите летние мои полуботинки, все” и вывалил пять пар. Отобрали, написал “С. Эйзенштейну от Вс. В.” Он шутил: “экс либрис”. Говорили о посл[едних] постановках. Вспомнили о Дзигане. Эйзен с ним поцапался в посл[едние] дни. “А пусть он идет к такой-то матери”. Спор о методах работы на съемках.»108 Таким образом, конфликт был исчерпан.
Завершая тему отношений С. М. Эйзенштейна и Вс. В. Вишневского конца 30-х гг., необходимо подчеркнуть, что как было видно из вышеизложенного, Вс. В. Вишневский с его активной позицией, неравнодушием и прямым участием немало способствовал С. М. Эйзенштейну в очень сложный период жизни. В том числе с его помощью режиссеру удалось выстоять, вернуться к творческой работе и добиться нового очень крупного успеха. Более того, наверное, не будет слишком большим преувеличением сказать, что без этой решительной и подчас по-настоящему смелой поддержки С. М. Эйзенштейн и вовсе мог бы погибнуть под сетью интриг, которые плелись против него противниками и завистниками.
1 О данном высказывании С. К. Вишневецкой Н. И. Клейман любезно сообщил Р. А. Соколову в устной беседе, состоявшейся в декабре 2010 г.
2 См.: Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о кинофильме «Бежин луг» // Кремлевский кинотеатр. 1928-1953: Документы / Сост. К. М. Андерсон, Л. В. Максименков (отв. Сост.), Л. П. Кошевая, Л. А. Роговая. М., 2005. С. 406.
3 Клейман Н. И. Эффект Эйзенштейна // Клейман Н. И. Формула финала: Статьи, выступления, беседы. М., 2004. С. 189.
4 Подробно см.: Юренев Р. Н. Сергей Эйзенштейн: Замыслы. Фильмы. Метод. Ч. 2: 1930-1948. М., 1988. С. 122-125.
5 См.: ХелемендикВ. С. Всеволод Вишневский. М., 1983. С. 167, 171-172, 198-199, 202-204, 216 и др.
6 Там же. С. 240-241.
7 РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1711. Письма и телеграмма Вишневского Всеволода Витальевича Эйзенштейну С. М. Л. 2.
8 Там же. Л. 4.
9 Там же. Л. 9.
10 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2074. Вс. В. Вишневский. Дневниковые записи. С правкой и пометками 1937-1949 гг. Л. 42.
11 Там же. Л. 3 об.
12 Кулешов Л. В. Великий и добрый человек // Эйзенштейн в воспоминаниях современников. М., 1974. С. 167.
13 Эйзенштейн С. М. Ошибки «Бежина луга» // Эйзенштейн С. М. Избранные статьи. М., 1956. С. 383-388.
14 Там же. С. 388.
15 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2074. Л. 2. — Вс. В. Вишневский имеет в виду запрет постановки пьесы Демьяна Бедного «Богатыри», поставленной осенью 1936 г. в Камерном театре А. Я. Таирова. Об этом см. подробно: Максименков Л. В. Сумбур вместо музыки. (Сталинская культурная революция 1936-1938). М., 1997. С. 212-222.
16 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2074. Л. 42. См. также: Вишневский Вс. В. Собр. соч.: В 5 т. Т. VI. (Дополнительный.) М., 1961. С. 262, 251-252.
17 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2175. Вс. В. Вишневский. Перекидной календарь с дневниковыми записями и заметками для памяти. Л. 35 об., 36 об., 37, 44 об., 46, 53 об., 54,
54 об., 56 об., 62 об., 63 об.
18 См.: КлейманН. И. Эффект Эйзенштейна. С. 187-191.
19 Письмо С. М. Эйзенштейна Б. З. Шумяцкому о своей дальнейшей работе в кино // Кремлевский кинотеатр. С. 417-418.
20 Докладная записка Б. З. Шумяцкого И. В. Сталину о дальнейшей работе С. М. Эйзенштейна // Там же. С. 419-420.
21 Туровская М. И. «Мосфильм»-1937 // Киноведческие записки. 2001. Вып. 50. С. 203.
22 Очерк Б. З. Шумяцкого «Сталин о кино» // Кремлевский кинотеатр. С. 82-83. Примеч. 9, 90-91.
23 См.: Записка Б. З. Шумяцкого И. В. Сталину об С. М. Эйзенштейне // Там же. С.161.
24 Примечательно, что Л. М. Каганович, как и Б. З. Шумяцкий, на рубеже 19311932 гг. был убежден в том, что С. М. Эйзенштейн не вернется из Мексики в Советский Союз и предпочтет статус эмигранта, поддерживая тем самым слух о нем, как о «невозвращенце» (см.: Письмо Л. М. Кагановича П. А. Богданову об С. М. Эйзенштейне // Там же. С. 162).
25 Цит. по: Максименков Л. В. Сумбур вместо музыки. С. 248-249.
26 КлейманН. И. Эффект Эйзенштейна. С. 210.
27 Вишневский Вс. В. Эйзенштейн. М., 1939. С. 21.
28 «Прейскурант мыслей», или «“Народ вам не дадут”» [Письмо Е. К. Соколовской С. М. Эйзенштейну после 18.05.1937 до 26.06.1937] // Киноведческие записки. 2004. № 67. С. 222.
29 Клейман Н. И. Эффект Эйзенштейна. С. 210.
30 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1038. Д. 2175. Л. 70.
31 Докладная записка зам. зав. Отделом культурно-просветительной работы ЦК ВКП(б) А. И. Ангарова И. В. Сталину и А. А. Андрееву с предложением поручить С. М. Эйзенштейну постановку новой кинокартины // Кремлевский кинотеатр. С.424-425.
32 См.: РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1711. 19-20.
33 Там же. Л. 21.
34Хелемендик В. С. Всеволод Вишневский. С. 256-265. — Роман-фильм был экранизирован В. Строевой только лишь в 60-е гг. (Там же. С. 265).
35 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1470. Письма Эйзенштейна С. М. Вишневскому Всеволоду Витальевичу и Вишневской Софье Касьяновне. Л. 1, 2. — См. текст письма Е. К. Соколовской: Прейскурант мыслей», или «“Народ вам не дадут”». С. 222-223.
36 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1470. Л. 5.
37 Там же. — Отметим, что у С. М. Эйзенштейна в этот период имелись и другие довольно смелые идеи — экранизировать «Слово о полку Игореве» (см.: Там же) или сделать фильм по произведению А. С. Пушкина «Арап Петра Великого» (см.: Там же; РГАЛИ. Оп. 1. Д. 1517. Письмо С. М. Эйзенштейна Соколовской Елене Кирилловне. Черновик. Л. 1 об.).
38 См.: РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1470. Л. 1-13.
39 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1038. Д. 2175. Л. 77, 83 об.
40 См. письма Вс. В. Вишневского к С. М. Эйзенштейну за май-июнь 1937 г. // Вишневский Вс. В. Собр. соч. Т. VI. С. 408-422.
41 См.: РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1711. Л. 21.
42 РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1709. Письма и телеграммы Вишневецкой Софьи Касьяновны Эйзенштейну С. М. Л. 1.
43 Там же. Л. 1-2.
44 РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1711. 21-21 об.
45 «Прейскурант мыслей», или «“Народ вам не дадут”». С. 224.
46 РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1711. Л. 35-35 об.
47 Клейман Н. И. Эффект Эйзенштейна. С. 210.
48 См.: РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Ед. хр. 410. Литературный сценарий П. А. Павленко и С. М. Эйзенштейна «Русь». I вариант.
49 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 428. Режиссерские заметки С. М. Эйзенштейна к сценарию и съемкам фильма «Александр Невский». Эпизод: «Ледовое побоище». Л. 2.
50 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1470. Л. 14.
51 Вс. В. Вишневский полагал, что вклад П. А. Павленко в успех картины был весьма значительным (ВишневскийВс. В. Эйзенштейн. М., 1939. С. 21).
52 РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 412. Литературный сценарий П. А. Павленко и С. М. Эйзенштейна «Русь» и примечания С. М. Эйзенштейна к сценарию. III вариант.
53 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1038. Д. 2175. Л. 173. — Беседа о сценарии затянулась до глубокой ночи (Там же).
54 Павленко П. А., Эйзенштейн С. М. Русь. Литературный сценарий // Знамя. 1937. № 12. — Заметим, что нумерация вариантов сценария носит условный характер. Текст его, как мы видели, постоянно дорабатывался, о чем осведомлены были лишь заинтересованные лица. Потому та же публикация в «Знамени» содержала подстрочное примечание «1-й вариант», что указывало на возможность внесения изменений в уже изданный текст.
55 Коршунова В. П. Комментарии. Александр Невский // Эйзенштейн С. М. Избр. произведения: В 6 т. Т. VI. М., 1971. — О работе над сценарием подробно см.: ЮреневР. Н. Сергей Эйзенштейн. Ч. 2. С. 136-143.
56Юренев Р. Н. Сергей Эйзенштейн. Ч. 2. С. 144.
57 Вишневский Вс. В. Собр. соч. Т. VI. С. 260, 263.
58 РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1711. Л. 38.
59 Там же. Л. 39.
60 Там же. Л. 40.
61 См.: КривошеевЮ. В., Соколов Р. А. 1) Из истории создания кинофильма «Александр Невский». Отзыв В. Б. Шкловского на первоначальный сценарий // Государство, общество, архивы в истории России. СПб., 2009. С. 181-188; 2) К истории создания кинофильма «Александр Невский» // Новейшая история России: Время, события, люди: (К 75-летию почетного профессора СПбГУ Г. Л. Соболева). СПб., 2010. С. 281-295.
62 Вишневский Вс. В. Эйзенштейн. С. 21.
63 Там же. С. 19.
64 Там же. С. 20.
65 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1712. Письма и телеграмма Вишневского Всеволода Витальевича Эйзенштейну С. М. Л. 11 об.
66 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1235. Вс. В. Вишневский. Выступление на обсуждении фильма С. М. Эйзенштейна «Александр Невский» в Доме кино. Тезисы и стенограмма. Л. 3, 6.
67 Тиссэ Э. К. «Александр Невский» // За большевистский фильм. 1938. 7 ноября. (Также см.: РГАЛИ. Ф. 1923. Д. 482. Статьи, заметки и упоминания прессы СССР о фильме С. М. Эйзенштейна «Александр Невский». Л. 8).
68 См., например: Дукельский С. Кинематография на подъеме // Кино-газета. 1938. 7 декабря; Сазонов А. Не сдавать темпов работы // За большевистский фильм. 1938.
7 ноября; [Б. а.] Привет нашим краснознаменцам! // За большевистский фильм. 1938.
11 ноября. (Также см.: РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 482. Л. 6, 8 об., 13).
69 См.: Эйзенштейн С. М. Мемуары. Т. II. М., 1997. С. 438-439, 500. Примеч. 4.
70 Г. Марьямов намекал на возможную причастность И. В. Сталина к интригам руководителя ГУКа: «Практически С. Эйзенштейн был лишен возможности снимать. Все его творческие предложения наталкивались на неодолимую преграду. К сожалению, за ней стоял руководитель Кинокомитета Шумяцкий. Не трудно понять, чья злая воля руководила Шумяцким (курсив наш. — Ю. К., Р. С.)» (Марьямов Г. Кремлевский цензор.
Сталин смотрит кино. М., 1992. С. 21). Как было показано выше, подобный взгляд едва ли является в полной мере обоснованным.
71 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1470. Л. 13.
72 Там же. Л. 11. — Лексика, использованная в последнем случае С. М. Эйзенштейном, не позволяет воспроизвести данную цитату в печатном издании.
73 Эйзенштейн С. М. Мемуары. Т. II. С. 438-439.
74 Тиссэ Э. К. «Александр Невский».
75 Цит. по: Вишневский Вс. В. Эйзенштейн. С. 22.
76 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2075. Вс. В. Вишневский. Дневниковые записи. С правкой и пометками 1949 г. Л. 38.
77 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1712. Л. 2.
78 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2075. Л. 36 (цитата приведена нами со значительными сокращениями).
79 См. изложение рассказа Э. К. Тиссэ Вс. В. Вишневскому: Там же. Л. 56.
80 См.: РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 2025. Письма и телеграммы Охлопкова Никола Павловича Эйзенштейну С. М. Л. 1-6.
81 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 1235. Л. 6, 11.
82 См., например: Козинцев Г. М. Собрание сочинений: В 5 т. Т. II. Критикопублицистические статьи и выступления. Заметки об искусстве и людях искусства. Л., 1983. С. 407.
83 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 1235. Л. 10. — См. также: Вишневский Вс. В. Картина о Руси // Вишневский Вс. В. Собр. соч.: В 5 т. Т. V. М., 1960. С. 425 (впервые данная статья была опубликована в газете «Кино» (1938. 11 декаб.)).
84 Вишневский Вс. В. О фильме «Александр Невский» // Знамя. 1939. № 1. С. 292.
85 Вишневский Вс. В. 1) Картина о Руси. С. 422-425; 2) О фильме «Александр Невский». С.284-295.
86 Вишневский Вс. В. Собр. соч. Т. VI. С. 278.
87 РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1712. Л. 11 об.
88 Там же.
89 См., например: [Б. а.] Великая сила // Литературная газета. 1939. 20 мая; Шкловский В. Б. Об историческом сценарии // Советский исторический фильм. М., 1939. С. 78-81.
90 [Б. а.] О некоторых литературно-художественных журналах // Большевик. 1939. № 17. С. 54. С. 53-54.
91 Там же. С. 53.
92 В декабре 1963 г. А. Н. Поскребышев сообщил в личной беседе А. Т. Твардовскому, находившемуся в дружеских отношениях с Кронидом Малаховым и даже в какой-то степени под его влиянием (см.: Твардовский А. Т. Рабочие тетради 60-х годов // Знамя.
2000. № 9. С. 189. Примеч. 2; Бек А. А. Встречи с Твардовским в 1940 году // Знамя.
2001. № 10. С. 135; Лакшин В. Не пряча глаз // Юность. 1989. № 2. С. 90), о некоторых обстоятельствах ареста последнего: «Я брал его. Это трудное и загадочное дело. Он был взят по фонозаписи, где были зафиксированы его слова о том, что он собирается убить Сталина. И хуже всего, что он ничего сперва не хотел признавать». Намечался данный теракт якобы на 1 мая 1939 г. (Твардовский А. Т. Рабочие тетради 60-х годов. С. 172-173).
93 Малахов К. По проторенной дорожке Иловайских // Правда. 1938. 7 июня.
94 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2076. Вс. В. Вишневский. Дневниковые записи. С правкой и пометками 1949 г. Л. 23.
95 РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1712. Л. 11-11 об. — Схожие мысли были высказаны Вс. В. Вишневским в письме к В. Б. Шкловскому, в адрес которого К. Малахов также метал критические стрелы (РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2483. Вс. В. Вишневский. Письма Вишневского Шкловскому Виктору Борисовичу. Л. 13).
96 Довженко А. П. Глядя в глаза // Искусство кино. 1965. № 3.
97 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2076. Л. 5.
98 Там же. Л. 23 об.-24.
99 Клейман Н. И. Проблема Эйзенштейна // Клейман Н. И. Формула финала. Статьи, выступления, беседы. М., 2004. С. 231; Довженко А. П. [Задачи нашего киноискусства] // Довженко А. П. Собр. соч.: В 4 т. Т. IV. М., 1969. С. 65.
100 Довженко А. П. Глядя в глаза.
101 Довженко А. П. [Доверие и взаимное уважение] // Довженко А. П. Собр. соч.: В 4 т. Т. IV. М., 1969. С. 139-140.
102 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2076. Л. 1.
103 Летопись российского кино. 1930-1945. М., 2007. С. 604-605.
104 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2076. Л. 14 об.
105 РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1712. Л. 11 об.
106 РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2076. Л. 28-28 об.
107 Там же. Л. 32.
108 Там же. Л. 33.
