CC BY
24
ФИЛОЛОГИЯ
Вестник Омского университета, 2003, №1, с. 87-90. © Омский государственный университет
УДК 801
СЕМАНТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ ВНУТРЕННЕГО МИРА ЧЕЛОВЕКА В СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВОАНТРОПОЛОГИИ
Е.В. Коськина
Омский государственный университет, кафедра русского языка 644077, Омск, пр. Мира, 55а
Получена 12 ноября 2002 г.
The paper considers semantics aspects of study figurative presentation the human feelings and mentality in language.
Несмотря на значительные успехи в реконструкции языковой картины непредметного мира, концепт «внутренний» человек как концентрированное воплощение «языковых образов человека мыслящего и чувствующего... во всем многообразии его психических и психофизиологических состояний, действий, ипостасей» [1, с.11] по-прежнему остается величиной гипотетической. Обобщая опыт отечественной лингвоан-тропологии, выделим три взаимодополняющих подхода к изучению языковой картины внутреннего мира человека. Эта картина может быть представлена: 1) как фрагмент наивной «анатомии» и «физиологии», 2) как микрокосм, 3) как «образная грамматика иносознания» [1].
1. Наивная «анатомия» и «физиология» «внутреннего» человека
В соответствии с постулируемым когнитоло-гами универсальным принципом человеческого мышления о том, что в основе языка и его категорий лежит наглядный, телесный опыт человека, «внутренний» человек изучается «по образу и подобию» человека «внешнего», причем главное здесь не визуальное подобие, а сходство устройства и функционирования целого. «Анатомическую» интерпретацию концептов психики обнаруживают в паремиях типа сердце кровью обливается, напрягать память, стимулировать воображение, где «сердце», «память» и «воображение» представлены в виде органов, функционирующих внутри человека и, подобно обычным органам тела, отвечающих за определенные способности человека (переживать, запоминать и творчески мыслить). Исследователи склонны видеть здесь проявление характерной черты архаического языкового сознания, «для которого
естественно описание абстрактных способностей человека, его поступков через название органов, обеспечивающих эти способности» [2, с. 69]. Поэтому отсутствие/потеря органа может квалифицироваться в языке как утрата/отсутствие закрепленных за ним функций человека: обезножеть (от усталости/болезни лишиться возможности ходить) - обезуметь (утратить способность здраво соображать); потерять пальцы, (о пианисте: утратить подвижность, силу пальцев) - потерять голову (утратить способность понимать, принимать решения). Выделяют органы «душевной» жизни человека, как правило, с опорой на предложенный Е.В. Урысон [3] перечень приписываемых им признаков, типичных для обычных, материальных органов: 1) закрепленность за определенной функцией (примеры см. выше); 2) способность испытывать физические ощущения (душа болит, сердце ноет); 3) возможность мыслиться как вместилище (сидеть в печенках у кого-то, отложиться в памяти, держать в уме что-либо; 4) компактность, которую мы склонны понимать как способность иметь границы, объем и другие связанные с ними измерительные признаки, описанные М.В. Пименовой [4] (захватить чье-либо воображение, безграничная любовь); 5) локализация (сердце не на месте, душа в пятки ушла; жесты, сопровождающие описание душевных состояний: душа болит за него - рука прижата к середине груди; повредиться в уме палец у виска); 6) функционирование независимо от воли субъекта (ср.: Сердцу не прикажешь; Думал увижу его и обрадуюсь, а в душе не осталось ничего, кроме горечи); 7) контролируемость субъектом (напрячь волю, подхлестывать воображение).
88
Е.В. Коськина.
Устройство «внутреннего» человека, таким образом, включает: душу, сердце, ум (разум, рассудок), память, совесть, воображение, фантазию, волю, способности - (Е.В. Урысон [3]), нутро, чутье, нюх, мозг (мозги), инстинкт, интуицию - (М.В. Пименова [4]) и дух, печень (печенку, печенки) и грудь (метонимический заменитель сердца) - (Т.В. Булыгина и А.Д. Шмелев
[5]).
Наиболее распространенная классификация органов «душевной» жизни строится с учетом их природы. Одни концепты, например сердце, печень, мозг, относятся к материальным, реально существующим органам, которым наивное сознание приписывает дополнительные, имеющие отношение к психике человека функции. Другие (душа, ум и др.) - к квазиорганам - нематериальным «представляемым» органам психики. Типология Е.В. Урысон [3] выявляет сходство «представляемого» органа с обычным, материальным.
В ЯКМ заложено представление об иерархии органов «внутреннего» человека и их взаимосвязи. Так, в паре голова - сердце (представляющей в языке оппозицию 'рациональное - эмоциональное') 1-му концепту приписывается контролирующая функция. Разум призван управлять сердцем (сердце разуму послушно), хотя в то же время язык и сознание допускают ситуацию, когда чувства берут верх над разумом (кровь бросилась в голову, где голова - квазисиноним разума) [5]. По той же причине сема «сознание как следящее устройство» регулярно входит в структуру значения лексем, обозначающих различные состояния человека [6]: в парах типа паника - страх, потерять голову - растеряться левые элементы в отличие от правых указывают не только на большую интенсивность состояния, но и на его выход из-под контроля разума.
Наивная «анатомия» дополняется наивной «физиологией»: «внутренний» человек представлен в языке не просто как структура - набор особым образом организованных органов «душевной» жизни, но и как сложная система - целостный организм, жизнедеятельность которого обеспечивается согласованной работой и взаимодействием нескольких систем (интеллект, желания, эмоции), локализующихся в определенном органе, приводящем человека в соответствующее состояние или формирующем нужные реакции организма [6]. Функционирование этих систем не является автономным, оно тесно связано с работой систем «внешнего» действия и еще двух особых сил - воли и совести: интеллектуальные действия связаны с восприятием (ср.: Из письма мне стало понятно, что.. .), желания - с волей (ср.: Волен поступать, как хочешь) и т. п.
Итак, в ходе изучения языковых концептов психики под данным углом зрения «внутренний» человек предстает в виде сложной системы органов «душевной» жизни (систем и подсистем), совместно с обычными органами и системами человеческого тела обеспечивающих возникновение, развитие и проявление различных психических реакций и состояний.
2. «Внутренний» человек как микрокосм - ряды образов.
Обратимся к исследованиям, направленным на расшифровку метафоры, при помощи которой, как известно, «мы понимаем абстрактные понятия, представляющие систему внутреннего мира человека, и можем рассуждать о них» [4, с. 24]. В зависимости от того, что положено в качестве интегрирующего компонента в основу семантического анализа образных выражений (представление: 1) о каком-либо конкретном, чувственно воспринимаемом предмете, служащем ассоциативно-образным основанием метафорического обозначения; 2) о некоем метафорически переосмысленном качественном признаке объекта физического мира), определяют тип модели лингвистической интерпретации. В первом случае она представляет внутренний мир человека в виде аналога физической реальности - своего рода микрокосмоса, включающего все, что есть в живой и неживой природе:
- основные стихии мира: воздушная (ветер, ураган), огненная (пожар, огонь), водная (жидкость), ср.: порыв любви, в пылу страсти, вспыхнуть от обиды, прилив чувств и т. п.;
- болезнь, ср.: душевные .муки, сердце ноет;
- животное, растение, ср.: воспарить душой, совесть гложет, расцветающая любовь;
- свет / солнце - тьма / ночь / мрак, ср.: луч надежды, .мрачны,е .мы,ели;
- человек, ср.: сердце заговорило, воспитание чувств;
- текст, знак, ср.: написанное на лице удивление, прочитать в глазах радость;
- пища, питье, ср.: горький стыд, сладкие воспоминания.
Подобные образные ряды представляют большой интерес: они наглядны, достаточно конкретны и действительно позволяют представить воплощенный в языке картинно-образный облик внутреннего мира человека. Однако их составление связано с определенными трудностями: далеко не во всех случаях удается точно идентифицировать явление физической реальности, «по образу и подобию» которого изображен тот или иной компонент психики. Если, например, в метафорических сочетаниях сердце подсказывает, игра воображения очевиден антропоморфизм, то в метафорах молод душой, совесть проснулась осо-
Семантические аспекты изучения языковой картины, внутреннего .мира человека.
89
знается более широкий спектр «-морфности», ибо физиологические признаки 'возраст', 'сон', приписываемые явлениям внутреннего мира, свойственны любому живому существу. В подобных случаях действенна 2-я модель описания образной лексики: она лишь намекает на области физического мира, втянутые в процесс метафориза-ции, указывая не на предметы и явления, а на их характерные признаки и свойства, положенные в основу универсальной или национально-специфической образной репрезентации психики. Так, воображение, моделируемое «по образу и подобию» живого существа, в английской ЯКМ может наделяться такими свойствами, как 'витальность', 'болезнь', 'сила', 'слабость' и 'бодрость'. Ограничения, накладываемые на сочетаемость лексемы « воображение» в русском языке, показывают, что в нем данному концепту присущи 'сила', 'болезнь', 'витальность' (ср.: сила воображения, больное воображение, живое воображение), а 'бодрость' и 'слабость' ему чужды (* бодрое воображение, * слабость воображения)
[4].
Диапазон подобных образов широк настолько же, насколько сложна и многолика физическая реальность - источник интерпретаций «внутренней вселенной». Особенно интересен и значим в в этом случае поиск так называемых архетипиче-ских образов. Однако на пути исследователя при расшифровке метафоры неизбежно вырастает и другая проблема, очевидная прежде всего для тех, кто пытается использовать результаты реконструкции ЯКМ в лексикографии: трудно, а то и практически невозможно связать воедино известные в литературе концептуальные метафоры эмоций типа «любовь - путешествие», «радость - легкая жидкость», «страх - спрут», так как мотивирующие их образы «относятся к чересчур различным областям природы и деятельности человека» [7, с. 33]. Эта трудность преодолевается в том случае, если расшифровку метафоры осуществляют, исходя из приписываемого наивной антропологии принципа единства человека «внешнего» (тела) и человека «внутреннего» (души). Известный тезис A.A. Потебни о том, что язык является вполне убедительным доказательством общечеловеческой наклонности «находить общее между впечатлениями различных чувств» [8, с. 95], развивается современными исследователями. Стало очевидным, что «телесная метафора души» [7, с. 33] является продуктивной моделью в русском языке и обладает при этом значительной объяснительной силой. Предложенные для эмоций аналоги (страх - холод, жалость - физическая, боль, страсть - жар и т. д.) позволяют интерпретировать значение целого круга выражений типа трястись от страха, до боли жал-
ко, кипеть от ярости. Образцы, представляющие «телесную метафору души», складываются в последовательную систему концептуализации внутреннего мира человека.
3. «Образная грамматика иносознания».
Образ-концепт «внутренний» человек изучается как система его более конкретных (частных) «суб-категорий-ипостасей» [1, с.16], в основе каждой из которых наглядный, телесный опыт человека, вернее, обобщающие этот опыт повторяющиеся динамические образцы нашего восприятия. Так, все многообразие лексико-граммати-ческого представления психики может быть сведено к двум основным способам (называющихся в литературе целостно-субъектным и частично-субъектным), реализующим одну и ту же когнитивную схему «часть - целое». В одних случаях человек мыслится мельчайшей неделимой частью мира, психическое осознается как неотъемлемое от него (ср.: Человеку страшно; Она очень расстроится), в других - человек представлен как сложное целое, состоящее из множества частей (Душа радуется; На сердце тревога; Убить в себе человека). Отчужденные от человека «части», будь то органы или квазиорганы (сердце, мозг, душа и пр.), состояния или чувства (любовь, сомнение), плоды духовной деятельности человека (мысль, идея) или его alter ego, выступают в роли одного из персонажей сообщения наряду с реальным субъектом состояния или в роли его метонимического заменителя. «Внутренний» человек, представленный одной из указанных ипостасей (целостный / частичный), включен в систему более конкретных семантических категорий интерпретации, формирующих «грамматику» образов-метаморфоз сознания (в широком смысле), «как бы наблюдаемого со стороны... подлинного (физически реального) Я-субъекта» . Каждая из них объединяет все многообразие лексической и семантико-синтаксической репрезентации психики (метафоры, сравнения, конструкции из слов с прямым и переносным значением) и представляет особую точку зрения на «внутреннего» человека в целом или его «часть», отводя им определенное, прагматически значимое аргументное место в структуре моделируемой ситуации.
а. Категория субъекта (агенса) внутреннего мира.
Подобно реальному субъекту состояния, компоненты внутреннего мира человека могут наделяться признаками самостоятельно действующих субстанций и моделироваться в речи как некие активные существа, изнутри управляющее человеком. [В литературе известны и другие названия этой категории - «внутренний» человек (М.В. Пименова), обитатель «внутренней вселенной» (М.П. Одинцова)]. В роли метафорического
90
E.B. Коськина.
субъекта внутреннего мира, как правило, выступает персонифицированный партитив (условный орган психики, чувство, черта характера, alter ego человека и т. д. ). Например: Покуда .мозг страдал и сомневался, синела и ослабевала ночь (Б. Ахмадулина); Животное и человеческое ежеминутно сражаются в человеке, и слово.. . «любить » ничего не значит, если первое побеждает второе (В. Каверин. Наука расставания).
б. Категория вместилища, или контейнера (2, 5, 7).
В русской ЯКМ вместилищем субъектов и объектов внутреннего мира выступает как человек в целом, так и отдельные его «части». Например: Он завсегдатай сердца моего (Б. Ахмадулина. Сны о Грузии); Сладкая струна вдохно-eGHUfl вибрировала в желудке (М. Веллер. Ноль часов). Категория вместилища помогает также представить событие внутреннего мира и как направленное движение одного его элемента внутрь другого (врезаться в память, вбить .мысль себе в голову).
с. Категория объекта (пациенса) (2, 7).
Она позволяет интерпретировать явления внутреннего мира в аспекте способности служить объектом воздействия со стороны реального субъекта состояния. «Предмет» психики может быть объектом обожания: Все обожают Пушкина и свою любовь к Пушкину (С. Довлатов. Заповедник) ;намеренного истребления: И в конце концов после одного разговора, помолчав, прямо спросила, как Таля думает, может ли Вадим Андреевич жить без нее? И сама ответила. Конечно, .может, но постепенно уничтожая в себе доброго, любящего человека (В. Каверин. Наука расставания).
г. Категория инструмента (2, 4).
Она позволяет представить «предмет» психики со стороны его способности служить пассивным передатчиком действия на объект. Например: Это голое давление не поддавалось ни анализу, ни логике: никак не .мог Лева расположить его [Мишатьего], поняв, в своей системе, то есть победить, перешагнув разумом (А. Битов. Пушкинский дом); .. .после того как он работал головой - все по учебе оказалось так примитивно.. . (Он же).
Плюсы представленного здесь аспекта исследований: гарантия от фрагментарности, асси-стемности в интерпретации языкового материала (чего не избежать при составлении образных рядов путем расшифровки метафоры), большая объяснительная сила (по сравнению с «анатомическим»); минус: недостаточная иллюстративная полнота результатов исследования. Безусловным достоинством этого подхода, как, впрочем, и двух предыдущих, является то, что в его рамках
можно выстроить целостную языковую модель «внутреннего» человека. На наш взгляд, «образную грамматику иносознания» следует рассматривать в расширенном виде, включая в нее и категории низшего уровня (указывающие на сферы - источники концептуализации психики: человеческое, животное, растительное и т. п.), рассматривая органы внутренней жизни как разновидность категории инструмента.
Таким образом, полное, системное описание словесных образов «внутреннего» человека может быть получено только в результате интеграции (не сводящейся, естественно, к простому суммированию) принципов исследований, выполненных на основе рассмотренных нами подходов к языковому материалу.
1. Одинцова М.П. Языковые образы «внутреннего человека» // Язык. Человек. Картина мира: Лин-гвоантропологические, философские очерки (на материале русского языка). Омск, 2000. Ч. 1. С. 11-28.
2. Виноградов В. В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. М., 1977.
3. Урысон Е.В. Фундаментальные способности человека и наивная «анатомия» // ВЯ. 1995. № 3. С. 312.
4. Пименова М.В. Этногерменевтика языковой наивной картины внутреннего мира человека. Кемерово, 1999.
5. Булыгина Т.В., Шмелев А. Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997.
6. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка. Попытка системного исследования // ВЯ. 1995. № 1. С. 37-68.
7. Апресян В.Ю., Апресян Ю.Д. Метафора в семантическом представлении эмоций // ВЯ. 1993. № 3. С. 27-35.
8. Потебня A.A. Собрание трудов. Мысль и язык. М., 1999.
