CC BY
37
же. Невербальные средства человеческой коммуникации и их место в преподавании иностранного языка // Роль и место страноведения в практике преподавания русского языка как иностранного. МГУ, 1969; Она же. Структура речевого высказывания и национальная специфика жеста // Актуальные вопросы преподавания русского языка и литературы. М., 1969; Николаева Т.М., Успенский Б.А. Языкознание и паралингвистика // Лингвистич. исследования по общ. и славянск. типологии: Сб. ст. М., 1966. С. 63-74.
[11] Пиз А. Язык жестов. Воронеж, 1992.
[12] Тарасов Е.Ф., Сорокин Ю.А. Национальная и культурная специфика речевого и неречевого поведения // Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1974.
[13] Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. С. 211-212.
[ 14] Аржиль - Argüe М. The psychology of interpersonal behavior. L., 1967.
[15] Барлоу и др. - Barlow D.H., Hayes S.C., Nelson G.O. etc. Sex role motor behavior: A behavior check list // Behavioral assessment, 1, 1979, 119-138.
[16] Белл - Bell A.M. Visible speech: The science of universal alphabetics. L., 1844.
[17] Бирдвистел - Birdwhistell R.L. Introduction to kinesics: An annotation system for analysis of body motion and gesture. Loisville, KY, 1952; Он же. Some body motion elements accompanying spoken American English // Communication: concepts and perspectives. Washington, D.C., 1967, 53-76; Он же. Kinesics and context: Essays on body-motion communication. Philadelphia, 1970.
[ 18] Дарвин - Darwin Ch. The Expression of the Emotions in Man and Animals. N.Y., 1965.
[19] Дэвиц, Уэйтс - Davis M., Weits S. Sex differences in body movements and postures // Gender and nonverbal behavior. N. Y., 1981, 81-92.
[20] Кальбрис - Calbris G. Geste et motivation // Semiótica, 55, № 1/2, 1987, 57-96; Он же. The semiotics of French gestures. Bloomington, 1990; Он же. Deixis representative// The semantics and pragmatics of everyday gestures. Abstracts. Berlin, 1998.
[21] Килбрайд, Ярчовер - Kilbride J.E., Yarczower M. Recognition and imitation of facial expression: A cross-cultural comparison between Zambia and the United States// Journal of cross-cultural psychology, 11, 1980, 141-155.
[22] Клейн - Klein Z. Sitting postures in male and female // Semiótica, 48, № 2, 1984, 119-131.
[23] Коэн - Cohen A. The communicative functions of hand illustrators // Journal of communication, 27, 1977, 54-63.
[24] Кречмер - Kretschmer E. Physique and character: An investigation of the nature of constitution and of the theory of temperament. N. Y., 1925.
[25] Ладо - Lado R. Linguistic across cultures. Michigan, 1957; Он же. How to Test Cross-Cultural Understanding // Studies in Languages and Linguistics. Michigan, 1964.
[26] Перкинс - Perkins R.E. The checklist of sex role motor behavior applied to European population in a natural settings // Behavioral assessment, 8, 1986, 285300.
[27] Райм, Шиаратура - Rime В., Schiaratura L. Gesture and speech // Fundamentals of nonverbal behavior, Cambridge, 1991, 239-281.
[28] Рассел - Russell J. A. Facial expressions of emotions: What lies beyond minimal universality? // Psychological bulletin, vol. 118, № 3, 1995, 379-391; Он же. Is there a universal recognition of emotion from facial expression? A review of the cross-cultural studies // Psychological bulletin, 115, 1994, 102-141.
[29] Раффлер-Энджел - Raffler-Engel W. Von The transfer of gestures // Semiótica, 62, 1/2, 1986, 129145.
[30] Фридман - Friedman N. Hands, words and mind: On the structuralization of body movements during discourse and the capacity for verbal representation // Communicative structures and psychic structures: A psychoanalitic approach. N.Y.; L., 1977, 109-132.
[31] Хьюис - Hewes G.H. World distribution of certain postural habits // American antripologist, 57, № 2, 1955, 231-244; Он же. The antropology of gesture // Scientific American, 196, № 2, 1957, 122-132; Он же. The domain posture // Antropological linguistics, 8, № 8, 1966, 106-112.
[32] Шефлен - Scheflen A.E. The significance of posture in communication systems// Psychiatry, 27, 1964, 316331; Он же. Body language and the social order, Hall, 1972; Он же. How behavior means. N.Y., 1973.
[33] Экман - Ekman P., Friesen W., Tomkins S. Facial Affect Scoring Technique (FAST): A first validity study // Semiótica, 3, № 1, 1971, 37-58; Он же. Facial expression // Nonverbal behavior and communication. N.Y., 1978; Он же. About brows: emotional and conversational signals// Human ethology: Claims and limits of a new discipline. Cambridge, 1979, 169-202; Он же. An argument for basic emotions// Cognition and emotion, 6, № 2, 1992; 169-200.
[34] Эфрон - Efron D. Gesture and Environment. N.Y., 1941.
E.C. Радионова, аспирантка филологического факультета ОмГУ
Образные языковые репрезентации явлений внутреннего мира человека в современной лингвистике (обзор исследований (80-е гг. XX в. — начало XXI в.))
Изучение способов концептуализации внутреннего мира человека становится особенно актуальным в связи с попытками сопоставления языковых картин мира (ЯКМ) в разных языках. Языковой образ человека, будучи частью ЯКМ, отражает систему обыденных взглядов на человека (наивную этику, наивную психологию и анатомию и т. п.), которая присуща народу, говорящему на данном языке. Образы внутреннего человека в языке могут совпадать или различаться в разных языках. Многие исследователи отмечают, что особенно актуальным становится их системное изучение [29; 28; 19]. Как отмечает
М.П. Одинцова, это предполагает интеграцию всех антропологически ориентированных подходов [28, с. 22].
Комплексное изучение языкового образа внутреннего человека как системы является совершенно оправданным и естественным, т. к. и в научной, и в наивной картине мира все сферы внутренней жизни взаимодействуют и тесно переплетаются, что отражается и в их языковом представлении.
В настоящем обзоре специально анализируется проблематика работ, посвященных изучению образных репрезентаций внутреннего мира человека с учетом исследований как отечественных лингвистов 80-х гг. XX - начала XXI вв., так и некоторых зарубежных. Цель обзора - попытаться выделить подходы к изучению данного материала и основные идеи, высказываемые учеными относительно различных аспектов образования и функционирования образных репрезентаций внутреннего человека.
Образные репрезентации явлений внутренней жизни человека занимают особое место в способах представления мира психики в языке. В основе образных репрезентаций психики в большинстве случаев лежит метафорическое переосмысление явлений внутренней жизни человека. Многие исследователи отмечают особую значимость образных репрезентаций как доминирующего способа представления и описания внутреннего мира - неподвластного непосредственному наблюдению («невидимого мира», по выражению В.Н. Телии). Такая особенность «лингвокреативно-го» (по выражению Б.А. Серебренникова) мышления при описании внутреннего мира выражается в высокой степени метафоричности и метонимичности используемых выражений.
«As soon as one gets away from concrete physical experience and starts talking about abstractions or emotions, metaphorical understanding is the norm». (Как только мы отходим от физического опыта и ощущений и начинаем говорить об абстракциях и эмоциях, метафорическое осмысление становится нормой.) [46, с. 15]. Многие отечественные и зарубежные лингвисты говорят об однонаправленном перенесении свойств с внешнего мира на мир психики [33; 8; 3; 29; 50; 55; 46 и др.]. В.Н. Телия отмечает: «Переход именно конкретной лексики в фонд обозначений абстрактных реалий закономерен: метафора... как способ моделирования абстрактного по образу конкретного и как прием переосмысления языковых сущностей всегда имеет образное, т. е. чувственно воспринимаемое, основание» [33, с. 71].
Многими психологами и лингвистами эта особенность объясняется свойством сознания воспринимать мир - как внешний, так и внутренний - через телесный опыт [46; 50; 15; 48], в связи с этим высказывается мнение, что именно универсальность физиологии лежит в основе универсальности многих когнитивных механизмов, в том числе и способов концептуализации мира психики [50; 48]. Эти идеи перекликаются с описанной Ю.Д. Апресяном наивной языковой картиной, в которой человек представлен в языке как иерархия систем, взаимодействующих друг с другом, где сферы духовного связаны с физической и физио-
логической сторонами существования человека [1; 2].
Тем не менее нужно сказать, что образные репрезентации составляют лишь часть языкового образа внутреннего человека, который представлен разными ипостасями и оппозициями, в том числе оппозицией реалистичное - мифопоэтическое [28], что выражается и в оппозиции между прямыми способами номинации ЭС (базовой лексикой) и метафорой [1].
Можно отметить, что образные репрезентации достаточно редко становились предметом отдельных исследований: зачастую их изучение проводилось в рамках более общих работ, посвященных разным аспектам языка - основам несвободной сочетаемости лексики [3; 34], категории эмотивности [5; 40], оце-ночности [12; 22] , лингвокультурологическому анализу отдельных концептов [7; 23; 37; 42]. Образные репрезентации чаще всего попадают в поле зрения исследователей, занимающихся изучением способов представления в языке и тексте эмоций и ментальных действий (напр., [1; 18; 5; 12; 6; 22 и др.]). Таким образом, образные репрезентации выступают в ряде работ и как отдельный предмет, и как средство исследования в пределах более широкой сферы.
Изучение именно образных репрезентаций внутреннего мира приобретает особую актуальность в свете концепции ЯКМ. Многие лингвисты отмечают, что именно образные выражения, будучи неотъемлемой частью ЯКМ, содержат культурно-специфичную (культурно значимую, по выражению Добровольского [16]), информацию [33; 16; 29 и др.]. Поэтому можно предположить, что преимущественно образные компоненты языкового образа внутреннего человека отражают национальную специфику концептуализации внутреннего мира человека. Из работ, посвященных семантическому представлению внутреннего человека как части ЯКМ, нужно назвать работы М.В. Пименовой, М.П. Одинцовой, Е.В. Коськиной.
Многие авторы обращают внимание на неоднозначность и сложность, диалектичность представления мира психики в языке. Н.Д. Арутюнова отмечает, что образная структура разных чувств разная. Сочетаемость имен чувств не моделируется на основе единого образного представления - в структуре одного и того же элемента психики сочетаются ряды несовместимых с точки зрения естественных законов образов. То есть мир души подчинен особой логике -об этом свидетельствует сводный образ чувства, выявляемый в наборе противоречащих друг другу с точки зрения логики предметного мира предикатов [3, с. 108]. В.Н. Телия также подчеркивает «плавающий» характер вещных коннотаций - невозможность всегда четко и однозначно определить вспомогательный субъект метафоры, всплывающий в тех или иных сочетаниях. В противоположность идее, высказанной Б.А. Успенским, о возможности наличия единого образа у отдельных констант психики [38] В.Н. Телия отмечает, что «плавающий характер вещных коннотаций зависит и от того номинативного задания, которое выполняется косвенно-производным значением, определяющим признак опорного наименования, и от способности этого последнего ассоциироваться с предметом или живым существом. Думается,
что какого-то цельного образа у этих семантических предикатов не существует, как не существует такого единого образа и для других опорных наименований, организующих фразеологические парадигмы» [34, с. 241]. 3. Ковечеш, исследуя когнитивные механизмы образности и выделяя концептуальные метафоры и метонимии для концептов отдельных эмоций, отмечает, что в отдельности эти метафоры и метонимии не могут дать общую характеристику концептам эмоций, но только взятые в совокупности они могут дать представление об изучаемом концепте [48].
На основе различий в целях, подходах и методах исследования образных репрезентаций внутреннего человека можно выделить несколько основных направлений: семасиологический, лингвокультуроло-гический, когнитивный - которые нередко оказываются тесно связанными между собой.
В русле наиболее распространенного - семасиологического - направления образные выражения исследуются с целью выявления основных закономерностей образования и правил функционирования выражений, описывающих внутренний мир человека. Семасиологические исследования ставят своей задачей выявление содержательных характеристик языкового образа внутреннего человека на всех уровнях его системной организации - как на лексико-семантическом и фразеосемантическом, так и семан-тико-синтаксическом. Если первый уровень предполагает анализ основных закономерностей возникновения образных выражений, то второй - анализ с точки зрения их синтаксических связей и функционирования как частей пропозиции, при этом большинство исследований выходят на изучение функционирования образных выражений на уровне высказывания и текста. Хотелось бы отметить, что именно семасиологический подход позволяет наиболее полно изучить и отразить специфику представления языкового образа внутреннего человека, так как сам предмет представляет собой семантическую категорию, предполагающую внимание прежде всего к его содержательной стороне.
Внутри семасиологического подхода исследуется несколько аспектов.
Первый аспект - выделение основы, регулирующей образование выражений, описывающих внутренний мир. Такой основой называются:
- образные представления, или общий образный ряд, на базе которого воссоздается духовная жизнь людей [3[;
- коннотативные признаки семантических предикатов мышления, возникающие на основе адгерент-ных ассоциаций [34[;
- способы концептуализации, основанные на оценке разных сторон явлений внутреннего мира [1; 6];
- способы концептуализации, в основе которой выделяются семантические признаки разных классов явлений внутреннего мира [8].
Н.Д. Арутюнова выделяет как более распространенные и всеобъемлющие образы, следы которых можно найти во многих сочетаниях, так и частные образы, влияние которых на сочетаемость имен чувств с различными предикатами менее значима. Первые ос-
нованы на определенных свойствах описываемых явлений, таких, как стихийность, неконтролируемость, изменчивость. Среди наиболее общих и распространенных образов доминирующим в сфере репрезентации эмоций можно назвать представление о них как о жидкости. Возможно, это связано с тем, что жидкое состояние наиболее подвижно, легко попадает во власть стихии, имеет многобалльную шкалу состояний и температур. Интенсивные эмоции чаще предстают в образах вспыхнувшего пламени, пожара. Неконтролируемая сила эмоции, их стихийность, разрушительность, независимость от воли и сознания человека находит отражение в образе стихии. Более сложны и многообразны в своих индивидуальных проявлениях персонифицированные образы чувств.
Более частные и индивидуальные образы, находящиеся в большей зависимости от контекста, включают образы яда, отравы, недуга, метеора, звезды, лавы.
Сравнивая образы, выделенные Н.Д. Арутюновой для эмоциональных состояний, В.Н. Телия называет следующие основные свойства имен мыслительной деятельности, проявляющиеся в несвободной сочетаемости: представление о них как о живых существах (разная степень контролируемости или независимости от воли субъекта, физические свойства, движение, наличие места обитания - голова, сознание, душа, сердце); представление о них как о неких предметах, которыми можно оперировать или которые можно разбивать; их горючесть; процессуальные свойства (часто выражается в наличии признаков, присущих растительному миру); связь со сферой чувств-переживаний. Эти свойства проявляются как в глагольных сочетаниях, так и в сочетаниях с оценочными определениями.
В.Н. Телия высказывает мнение, что несвободная сочетаемость подчинена коннотативно-смысловым правилам выбора и комбинации. С одной стороны, сочетаемость семантических предикатов мышления регулируется их коннотативными признаками, на которые влияет «опредмеченность» этих имен для нашего мышления. Коннотативные признаки возникают на основе адгерентных ассоциаций, сопряженных с мышлением по аналогии. С другой стороны, связанные значения слов группируются относительно того смысла, который они способны выражать при определенном опорном наименовании. Она выделяет ряд стандартных смыслов, которые возбуждают те или иные ассоциативные связи, на основе которых и возникает образное представление непредметных сущностей. Среди таких смыслов и способов их реализации наиболее общими являются следующие: проявление мыслей, дум, фантазий «самих по себе» реализуется с помощью глаголов перемещения (для активных констант мышления, сближенных с интеллектуально-логическими акциями) или физического состояния (для пассивных процессов, связанных с эмоциональным переживанием). Кроме этого, автор выделяет более частные смыслы (например, начальная фаза, конечная фаза, прекращение проявления само по себе, создание или ликвидация мыслительных результатов), которые имеют различные
конкретные реализации в зависимости от субъектно-или объектно-ориентированных проявлений, зависимости/независимости от субъекта, степени целенаправленности и контролируемости, связи с памятью и других факторов.
Анализируя признаки «внутреннего» человека, М.В. Пименова отмечает, что материальные признаки внутреннего человека описываются согласно определенной модели метафоризации, причем основой этих переносов она, вслед за В.Н. Телией, считает адгерентные ассоциации, заимствованные из предметного мира [29, с. 99]. Сходная идея стоит и за высказыванием Л.Г. Бабенко относительно правил образования образных сравнений, описывающих внутренний мир человека. Анализируя закономерности сочетаемости глаголов и слов в позиции объекта сравнения, Л.Г. Бабенко говорит о необходимости наличия в последних семантических признаков, согласующихся со смыслом метафорического глагола и усиливающих его образный смысл через повтор ассоциативной семы [5, с. 95].
Внутри семасиологического подхода можно выделить ряд исследований, направленных на выявление способов концептуализации явлений внутреннего мира и их оснований.
Как отмечают Т.В. Булыгина и А.Д. Шмелёв, есть несколько мнений относительно степени значимости языковых выражений для расшифровки концептуализации явлений внутреннего мира в языке - от признания абсолютной стертости «внутренней формы» языковых выражений (напр., [57]) до буквального прочтения метафорических выражений при определении способа концептуализации эмоций [50]. Последний подход критикуется Т.В. Булыгиной и АД. Шмелёвым на том основании, что он не учитывает так называемый отрицательный языковой материал, который противоречит основным выводам сторонников этой теории. Однако теми же авторами высказывается мнение, что критикуемый ими подход не лишен смысла, так как позволяет более или менее определенно предсказать те индивидуальные метафорические употребления, которые порождаются на основе инвариантного представления. Тем не менее найденные исходные образные основания не отвечают на все вопросы, связанные с порождением и функционированием метафорических выражений.
Т.В. Булыгина и АД. Шмелев высказывают мнение, что выбор выражения в большинстве случаев семантически мотивирован [8]. Однако выявить мотивировку можно не на основе буквального прочтения метафорического выражения, а на основе семантического анализа.
Они рассматривают природу образности языковых глагольных метафор и основы сочетаемости определенных метафорических значений разных глаголов с именами чувств в рамках пространственно-двигательной метафоры. Это делается через анализ семантических признаков и семантических классов эмоций на основе того, как они концептуализируются русским языком.
В результате такого анализа они выделяют три основных семантических класса имен внутренних пе-
реживаний и состояний - впечатления, эмоциональные состояния и стихийные чувства. Каждый из данных семантических классов имеет свою сочетаемость с определенными предикатами, т. е. для эмоций разных классов пригодными оказываются разные метафорические образы. Так, впечатления - то, что человеку приносит, доставляет окружающий мир; в эмоциональные состояния он приходит, впадает или погружается; а стихийные чувства охватывают человека. В основе различий концептуализации отдельных явлений внутреннего мира зачастую лежит оценка субъектом разных аспектов этих явлений.
Пытаясь выявить системный характер способов концептуализации эмоций в русском языке, Ю.Д. Апресян анализирует связь концептуализации эмоций с идеей света, цвета и блеска в метафорических обозначениях эмоций, в частности в метафорах, обозначающих определенный физический симптом чувства [1]. Исследователь приходит к выводу, что язык очень последовательно проводит различие между светлым и темным: с одной стороны, положительные эмоции, такие, как любовь, радость, счастье, восторг, концептуализируются как светлые, а отрицательные эмоции, такие, как ненависть, тоска, отчаяние, гнев, бешенство, ярость, страх, ужас, - как темные. С другой стороны, в русском языке имеется большая группа глаголов, в которых идея света сочетается с идеей блеска: гореть, сверкать, блестеть, вспыхивать и т. п. Такие глаголы вполне нейтральны к противопоставлению светлых и темных эмоций. Автор отмечает, что во всех рассмотренных случаях имеет место чистая концептуализация, за которой не стоит никакой ощутимой физической реальности, в отличие от «симптоматических» выражений, отражающих вполне объективные изменения внешности под влиянием эмоции.
Еще одним важным аспектом, который, по мнению Ю.Д. Апресяна, лежит в основе различий концептуализации эмоций языком, является оценка эмоций как более стихийных (где преобладают чувства) и менее стихийных (с преобладанием интеллектуальной оценки). Именно первые концептуализируются как враждебная сила, что отражается в образных выражениях типа «Зависть пожирает (снедает) человека», «Ревность его грызет и подобных» [1].
И.С. Баженова отмечает, что образные представления эмоций свидетельствуют о том, что отрицательные эмоции концептуализируются русским языком как более активные и динамичные, по сравнению с положительными эмоциями [6, с. 110].
Таким образом, характер оценки влияет на перенос признаков внешнего мира на явления внутреннего мира.
Семантические особенности имен внутренних состояний обусловливают своеобразие их парадигматических отношений. В частности, стандартизованные представления о феноменах внутренней жизни являются источником синонимии имен этих состояний [3; 1]. В то же время внимания заслуживают сходства и различия между языковыми стереотипическими выражениями и индивидуальными авторскими реализациями. НД. Арутюнова считает, что и те, и другие оказываются под влиянием одних и тех же представ-
лений о мире психики человека.
[1] Апресян Ю.Д. Избранные труды. М., 1995.
[2] Апресян В.Ю, Апресян Ю.Д. Метафора в семантическом представлении эмоций // ВЯ. 1993. № 3. С. 27-35.
[3] Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. М.: Наука, 1976. 383 с.
[4] Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999.
[5] Бабенко Л.Г. Лексические средства обозначения эмоций в русском языке Свердловск: Изд-во Урал, ун-та, 1989. 184 с.
[6] Баженова И.С. Эмоции. Прагматика. Текст. М., 2003. 392 с.
[7] Будянская О. О., Мягкова, Е.Ю. Сопоставление средств описания эмоций в английском и русском языках (на примере страха)// Язык, коммуникация и социальная среда. 2002. Вып. 2.
[8] Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Перемещение в пространстве как метафора эмоций // Логический анализ языка. Языки пространств. М., 2000. С. 277288.
[9] Васильев Л.М. Семантические классы глаголов чувства, мысли и речи // Очерки по семантике русского глагола. Уфа, 1971.
[ 10] Виноградов В.В. О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980. 358 с.
[11] Вознесенская М.М., Дмитровская М.А. О соотношении ratio и чувства в мышлении героев А. Платонова // Логический анализ языка. Ментальные действия. С. 140-146.
[12] Вольф Е.М. Эмоциональные состояния и их представление в языке // Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. М.: Наука, 1989. С. 55-75.
[13] Гершензон М.О. Гольфстрем // Лики культуры: Альманах. Т. 1. 1995. С. 5-117.
[14] Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л., 1977.
[15] Гостев A.A. Образная сфера человека. М., 1992.
[16] Добровольский Д. О. Национально-культурная специфика во фразеологии // ВЯ. 1997. № 7.
[17] Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы. М., 2003.
[18] Кобозева И.М. Мысль и идея на фоне категоризации ментальных имен // Логический анализ языка: Ментальные действия / РАН. Ин-т языковедения; Отв. ред.: Н.Д. Арутюнова, Н.К. Рябцева. М.: Наука, 1993. С. 95-105.
[19] Коськина Е.В. «Внутренний человек» в русской языковой картине мира: образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал семантических категорий «пространство», «субъект», «объект», «инструмент»: Дне. ... канд. филол. наук. Омск, 2004.
[20] Кубрякова Е.С. Семантика в когнитивной лингвистике // Известия АН. Сер. лит. и яз. 1999. Т. 58. № 5-6.
[21] Левина O.A. Репрезентация эмоциональных состояний персонажей в художественном тексте: Дне. ... канд. филол. наук. М.: МГЛУ, 2001.
[22] Никитина. Л. Б. Образ HOMO SAPIENS в русской языковой картине мира. Омск, 2003. 188 с.
[23] Никитина С.Е. Сердце и душа фольклорного человека // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. М.: Индрик, 1999. 424 с.
[24] Новоселова A.A. Метафорическая концептуализация сознания в английском и русском языках: Дис. ... канд. филол. наук, Уфа, 2003.
[25] Одинцова М.П. Образные семантические категории субъекта, объекта, инструмента, пространства в грамматике «внутреннего человека» (на материале русского языка) // Русский язык: исторические судьбы и современность: Международный конгресс русистов-исследователей. М., 2001. С. 77-78.
[26] Одинцова М.П. Вместо введения: к теории образа человека в языковой картине мира // Язык. Человек. Картина мира. Лингвоантропологические и философские очерки. Ч. 1. Омск, 2000. С. 8-11.
[27] Одинцова М.П. Обитатели «духовной вселенной» в русской языковой картине мира // Филологический ежегодник. 2002. Вып. 4.
[28] Одинцова М.П. Языковые образы «внутреннего человека» // Язык. Человек. Картина мира. Лингвоантропологические и философские очерки. Ч. 1. Омск, 2000. С. 11-28.
[29] Пименова М.В. Этногерменевтика языковой наивной картины внутреннего мира человека. Кемерово, 1999.
[30] Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Б.А. Серебренников, Е.С. Кубрякова, В.И. Постовалова и др.; Отв. ред. Б.А. Серебренников; АН СССР. Ин-т языкознания. М.: Наука, 1988. 215 с.
[31] Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Б.А. Серебренников, Е.С. Кубрякова, В.И. Постовалова и др.; Отв. ред. Б.А. Серебренников; АН СССР. Ин-т языкознания. М.: Наука, 1988. 215 с.
[32] Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке: Язык и мышление / АН СССР. Ин-т языкознания; Отв. ред. В.М. Солнцев. М.: Наука, 1988. 247 с.
[33] Телия В. П. О специфике отображения мира психики и знания в языке // Сущность, развитие и функционирование языка. М., 1987.
[34] Телия В. П. Типы языковых значений. Связанное значение слова в языке. М.: Наука, 1981. 269 с.
[35] Урысон Е.В. Фундаментальные способности человека и наивная «анатомия» // Вопросы языкознания. 1995. № 3.
[36] Урысон Е.В. Дух и Душа: к реконструкции архаичных представлений о человеке // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. М.: Индрик, 1999. 424 с.
[37] Урысон Е.В. Душа, сердце и ум в языковой картине мира // Путь. 1994. № 5.
[38] Успенский Б.А. О вещных коннотациях абстрактных существительных // Семиотика и информатика. М., 1997. Вып. 35. С. 146-152.
[39] Фоменко Ю.В. Глаголы психического воздействия в русском языке // Научные труды. Новосибирск, 1975. Вып. 119.
[40] Шаховский В. И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. Воронеж, 1987.
[41] Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы XVIII-XIX вв. М.: «Языки русской культуры», 1998. 448 с.
[42] Яковенко Е.В. Сердце, Душа, Дух в английской и немецкой ЯКМ (опыт реконструкции концептов) // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред.: Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонти-на. М.: Индрик, 1999. 424 с.
[43] D' Andrade, R. «А folk model of the mind», in: Dorothy Holland- Naomi Quinn (eds.), Cultural models in language and thought. Cambridge: Cambridge University Press, 1987. 112-148.
[44] Fainsilber, L., Ortony, A. Metaphorical uses of language in the expression of emotions. Metaphor and Symbolic Activity, 1987. 2, 239-250.
[45] Jiikel, O. The metaphorical concept of mind: «Mental activity is manipulation» // Language and the cognitive construal of the world. 1995.
[46] Johnson, M. The body in the mind. Chicago: University of Chicago Press, 1987.
[47] Kovecses Z. Emotional concepts. Chicago, 1990.
[48] Kovecses Z. Metaphor and Emotion. Chicago, 2001.
[49] Lakoff G., Kovecses, Z. «The cognitive model of anger inherent in American English», in: Dorothy Holland- Naomi Quinn (eds.), Cultural models in language and thought. Cambridge: Cambridge University Press, 1987. 195-221.
[50] Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. Chicago: University of Chicago Press, 1980.
[51] Lutz, Catherine. Goals and understanding in Ifaluk emotion theory, in: Dorothy Holland- Naomi Quinn (eds.), Language and cultural knowledge. Cambridge: Cambridge University Press, 1987.
[52] Matsuki K. Metaphors of anger in Japanese// Language and the cognitive construal of the world. 1995.
[53] Quinn N. and Holland D. Culture and Cognition // Cultural models in Language and Thought, ed. by Dorothy Holland, Naomi Quinn, 3-43. Cambridge: Cambridge University Press, 1987.
[54] Sternberg Robert J. Metaphors of mind: Conceptions of the nature of intelligence. Cambridge: Cambridge University Press, 1990.
[55] Siueetser E. The Definition of lie: An Examination of the Folk Models Underlying A Semantic Prototype Cultural models in Language and Thought, ed. by Dorothy Holland, Naomi Quinn, 43-66. Cambridge: Cambridge University Press, 1987.
[56] Wierzbicka A. Emotions across Languages and Cultures. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.
[57] Мельчук И.А., Жолковский А.К. Толково-комбинаторный словарь современного русского языка. Вена, 1984.
Н.Р. Афанасьева,
аспирантка ОмГУ.
О некоторых направлениях книговедческих исследований в ГПНТБ СО РАН
Книга - произведение не только интеллектуальной, но и материальной культуры, созидаемое в процессе эволюции человечества [1]. Это известное положение видного отечественного ученого М.Н. Куфаева неоднократно использовалось в том или ином варианте в Москве в апреле 2004 г. на XI Международной научной конференции по книговедению «Книга и мировая цивилизация».
Рассматривая тему, обозначенную в заглавии статьи, нельзя не сказать несколько подробнее и об упомянутой конференции, ибо ее итоги не только свидетельствуют о современном состоянии науки о книге и книжном деле в России, но и являются доказательством роста авторитета сибирской школы книговедения. История московских книговедческих конференций - это фактически история развития советского и российского книговедения нескольких последних десятилетий XX и начала XXI вв. По изданным материалам конференций можно проследить основные направления развития науки о книге и книжном деле. Интерес представляют также данные о росте числа ученых, изучающих различные аспекты книжного дела, расширении географии их проживания [2]. XI Международная конференция по проблемам книговедения являлась самой представительной за всю историю проведения таких конференций. На ней было представлено 414 докладов, авторами которых являются 409 ученых и практиков книжного дела. Необычайно высок уровень научной квалификации участников конференции. Среди них значился 61 доктор и 170 кандидатов наук.
XI конференция по проблемам книговедения действительно имела международный характер, поскольку в числе ее участников насчитывалось 60 представителей из 8 стран ближнего и дальнего зарубежья. Среди докладчиков были 4 научных работника из США, 3 ученых из ФРГ, 10 специалистов из Болгарии, а также один представитель Израиля. Особо следует подчеркнуть активность представителей Украины, опубликовавших в материалах конференции 26 докладов. Сегодня все шире становится география проживания ученых, изучающих разные аспекты книжного дела в российских регионах. Несмотря на то что москвичи составляли более половины участников конференции, в ней принимали участие ученые из 38 городов Российской Федерации. Крупнейшими центрами отечественного книговедения остаются, как отмечалось, Санкт-Петербург (24 участника) и Новосибирск (17 участников) [3].
Последний факт неоднократно подчеркивался и в устных выступлениях участников конференции. Следует учесть, что наряду с работами новосибирцев на конференции были представлены доклады и сообщения из других городов, расположенных за Уралом. В общей сложности их число превысило 40. Большинство этих публикаций принадлежит специали-
