CC BY
40
несколько улучшить низкое качество системы управления. Важным элементом партийного контроля стало отсутствие общественного контроля над советской политической системой снизу. Выборность органов партийного контроля быстро стало формальной процедурой, которая была под контролем местной партконференции, выдвигавшей кандидатов, не имевших фактически политических конкурентов.
Список литературы
1. Берёзкина О.С. Коммунистическая элита: сущность, технология власти, 1921-1927. дисс. к.п.н. - М., 1997.
Berezkina O.S. Kommunisticheskaya elita: sushchnost', tekhnologiya vlasti, 1921-1927. diss. k.p.n. - M., 1997.
2. Гарнюк С.Д. Московская власть. Городская организация КПСС и её органы, март 1917 - ноябрь 1991. - М., 2012.
Garnyuk S.D. Moskovskaya vlast'. Gorodskaya organizatsiya KPSS i ee organy, mart 1917 - noyabr' 1991. - M., 2012.
3. Девятая конференция РКП(б). Протоколы. - М., 1972. Devyataya konferentsiya RKP (b). Protokoly. - M., 1972.
4. «Известия ЦК РКП(б)». - № 25. - 1920. «Izvestiya TsK RKp(b)». - № 25. - 1920.
5. Ленин В.И. «О двойном» подчинении и законности». ПСС. Т. 45. Lenin V.I. «O dvoynom» podchinenii i zakonnosti». PSS. T. 45.
6. Москаленко И.М. ЦКК в борьбе за единство и чистоту партийных рядов. - М.,
1973.
Moskalenko I.M. TsKK v bor'be za edinstvo i chistotu partiynykh ryadov. - M., 1973. -
S. 133.
7. Орлов Е.Н. Ленинский план создания органов партийного контроля и осуществление его в Москве, 1924-1934. - М., 1987.
Orlov E.N. Leninskiy plan sozdaniya organov partiynogo kontrolya i osushchestvlenie ego v Moskve, 1924-1934. - M., 1987.
8. Трукан Г.А. Путь к тоталитаризму. 1917-1929. - М., 1994. Trukan G.A. Put' k totalitarizmu. 1917-1929. - M., 1994.
9. ЦАОПИМ. Ф.3. Оп.11. Д.91. Л. 94,.202; Ф. П.-2867. Оп. 1. Д. 1. Л. 40. TSAOPIM. F.3.OP.11. D.91. L.94, L.202, F.P.-2867.OP.1. ED. KHR.1.L.40.
Перегудов А.В. (Воронеж)
УДК 94(470): 343.76
САНАТОРИЙ ОТДЕЛЬНОГО КОРПУСА ЖАНДАРМОВ: НЕОБХОДИМОСТЬ УЧРЕЖДЕНИЯ И ОПЫТ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
В центре внимания статьи - два жандармских полковника, служивших в Воронеже. Через призму биографии первого из них, барона В.М. Бельского, прослеживается настоятельная необходимость в создании рекреационной системы для служащих российской жандармерии в конце XIX в. С опытом ее функционирования незадолго до Первой мировой войны нас знакомит М.А. Конисский, пребывавший в ведомственном санатории в Ессентуках два летних месяца 1913 г.
В начале XX в. чиновники самых разных ведомств Российской империи выбирали Кавказские минеральные воды в качестве наиболее подходящего места для проведения отпуска. Здесь можно было поправить пошатнувшееся здоровье и восстановить физические и душевные силы, столь необходимые для государственной службы. Например, московский губернатор В.Ф. Джунковский (1905-1913) по получении в начале ноября 1912 г. четырехнедельного отпуска, крайне утомленный подготовкой и проведением Бородинских торжеств, направился в Кисловодск. В течение двух летних месяцев 1913 г. в Ессентуках проживал начальник Воронежского губернского жандармского управления полковник Михаил Александрович Конисский. Он поправлял здоровье в ведомственном санатории, учрежденным в соответствии с циркуляром штаба Отдельного корпуса жандармов от 30 апреля 1911 г. за № 43. Впечатления от пребывания на юге Европейской России М.А. Конисский изложил в письме, адресованном осенью 1913 г. в Комиссию «по заведыванию санаторией Корпуса жандармов в Ессентуках». Санаторий учреждался руководством политической полиции исключительно для больных офицеров с целью уменьшения их материальных затрат во время лечения на Кавказе.
Ключевые слова: жандармерия, Ессентуки, санаторий.
The focus of the article is two gendarmerie Colonel. Both the last place of service was the provincial city of Voronezh. Through the prism of biography of the first of them, Baron V.M. Belsky, observed the urgent need to create a recreation system for employees of the Russian gendarmerie in the late nineteenth century With the experience of its functioning on the eve of the First world war introduces to us M.A. Rodin, held in a departmental sanatorium in Essentuki two months in 1913In the early twentieth century, officials of different departments of the Russian Empire chose the Caucasian mineral waters as the most suitable place for holidays. Here it was possible to improve failing health and restore much-needed public service for the cycle of mental and physical strength. For example, Moscow V.F. Dzhunkovsky, Governor (1905-1913) upon receipt in early November, 1912, four weeks vacation, very tired of preparing for and conducting Borodinsky celebrations, went to Kislovodsk. During two summer months of 1913 in the Philippines, lived the chief of the Voronezh provincial gendarmerie Colonel Mikhail Aleksandrovich Rodin. He restored health in a departmental sanatorium, established in accordance with the circular of the staff of the Separate corps of gendarmes dated April 30, 1911, No. 43. The experience of staying in the South of European Russia M.A. Rodin outlined in a letter in the fall of 1913 to the Commission for management of sanatoria of the gendarmerie in Essentuki. The sanatorium was established by the leadership of the political police solely for sick officers to reduce their material costs during treatment in the group of Caucasian mineral waters.
Key words: gendarme, Essentuki, sanatorium.
Служба в рядах органов политического сыска, главным из которых в России являлась жандармерия, была сопряжена с высокой степенью риска для жизни. Чрезмерные нагрузки, выпадавшие на долю жандармов, при отсутствии системы восстановления душевных и физических сил приводили подчас к трагическим последствиям. Характерным примером может служить ситуация с полковником бароном Виктором Михайловичем Бельским, назначенным начальником Воронежского губернского жандармского управления в мае 1881 г. Его он возглавлял почти до конца календарного 1882 г. Руководство осуществлял формально, т.к. в это время уже был неизлечимо болен. Назначение человека, по болезни не способного исполнять служебные обязанности, на начальствующую должность свидетельствовало о том, что в глазах чиновников политической полиции Центральное Черноземье вообще и Воронежская губерния в частности (глубоко аграрные регионы) находились на далекой периферии российского революционного дви-
жения. Ценные кадры необходимы были в других местностях. Василий Новицкий, бессменно возглавлявший киевскую жандармерию на протяжении четверти века (1878-1903) и дослужившийся до генерал-майора, когда-то начинал жандармскую карьеру в Тамбове. В своих воспоминаниях об этом периоде только и смог что записать: «Выдававшихся политических дел в Тамбовской губернии не было; шли зауряд-дознания по ведению пропаганды в вышеупомянутом направлении в продолжение почти 5-летнего пребывания моего в Тамбове» [1, с. 284].
Барон В.М. Бельский происходил из дворян Херсонской губернии. Состоял в законном браке с Олимпиадой Ивановной - дочерью землевладельца Херсонской губернии, отставного поручика Самохвалова. От нее имел двух сыновей. В Корпус жандармов Бельский был переведен в августе 1869 г. Служил в основном в Юго-Западном крае. В разные годы был помощником начальника Херсонского губернского жандармского управления (ГЖУ), начальником Бессарабского, Волынского и Таврического ГЖУ.
В.М. Бельский являлся участником Крымской войны (1853-1856). В ночь с 7 на 8 июля 1854 г. «во время нахождения в цепи боевого резерва при крепости Силистрии1, будучи юнкером Люблинского Егерского полка 9 Егерской роты», был ранен осколком гранаты в левую часть головы «без повреждения костей и глаза, почему в 1877 г. принят под покровительство Александровского комитета о раненых с причислением к 2 классу раненых» [2, л. 18]. Несмотря на полученную в годы войны контузию, обладал хорошим здоровьем, был человеком с крепко развитой мускулатурой и скелетом.
С назначением В.М. Бельского в 1878 г. в Таврическую губернию началась болезнь от которой жандармский полковник скончается через несколько лет - паралитическое умопомешательство. В эти годы Бельский проходил курс лечения в Москве в Голицынской больнице у врача-консультанта по нервным болезням во всех учреждениях ведомства императрицы Марии коллежского советника А.А. Каспари. Из истории болезни мы узнаем: «По характеру своему деятельный и энергичный, [Бельский] душой и телом отдался крайне утомительной службе, требовавшей постоянного напряжения физических и психологических сил, особенно в те времена, когда на нем лежала тяжелая ответственность за охрану покойного ныне императора [Александра II] во время его пребывания на южном берегу Крыма. <...> Постоянные разъезды верхом, в экипаже, по железной дороге, борьба с преступностью - все это в совокупности не способствовало должному отдыху и здоровому сну и сказывалось на его нервной системе. С другой стороны, - писал врач, - усиленно и однообразно напряженная мозговая деятельность, направленная постоянно к предупреждению преступлений, к устранению всего того, что могло по его соображениям нарушить спокойствие находящихся в его ведении местностей, не могла не повлиять вредно и на психическую сторону его жизни: нервная раздражительность и потеря сна были первыми неизбежными последствиями такого образа жизни» [2, л. 55 об. - 56]. По утверждению А.А. Каспари, в течение года (до лета 1879 г.) болезнь развивалась исподволь, поэтому ни сам жандарм, ни окружавшие его люди не придавали значения ее симптомам.
Ситуация усугубилась в мае 1879 г. Отправляясь из своей ялтинской квартиры в Ливадию для доклада экстренной депеши товарищу шефа жандармов, с Бельским приключилось несчастье: лошадь споткнулась, и он перелетел через ее голову, ударившись лбом о неровный каменистый грунт дороги. В бессознательном состоянии был доставлен домой. Вследствие полученного от сильного ушиба головы сотрясения мозга полковник стал страдать усиливающимися со временем головными болями, головокружением и расстройством речи. По мнению лечившего Бельского врача, «ужасное преступление 1 марта вызвало сильное психическое потрясение», окончательно подорвавшее здоровье жандарма. Вскоре последовал перевод в спокойную в политическом отношении Воронежскую губернию. В течение полутора месяцев, предшествовавших переезду в Воронеж (с 18 апреля по 3 июня), Бельский отдыхал в деревне, где «немного окреп физически, но не психически». В октябре 1882 г.
1 Силистрия - некогда турецкая крепость на северо-востоке Болгарии.
19
жандармский полковник окончательно слег: открылось психическое расстройство. Супруга повезла его для излечения в Петербург, но до столицы Бельские добраться не успели. В Москве случился очередной припадок, после которого жандарм впал в бессознательное состояние.
Врач Московского комендантского управления доктор медицины С. Захаров, освидетельствовавший в ноябре 1882 г. вследствие предписания московского коменданта состояние здоровья Бельского, установил диагноз и сделал неблагоприятный прогноз, указывая, что на лечение понадобится не менее 2-3 месяцев. В соответствии со ст. 1833 ч. 2 кн. 1 Свода военных постановлений издания 1859 г. «чиновники, которые подвергнутся сумасшествию и будут пользоваться в учрежденных для лишенных ума общественных или казенных заведениях, в течение первого года их пользования не увольняются от занимаемых ими должностей и, буде они иметь жену или детей, то продолжается производство им окладов, какие получали до болезни их мужья или отцы. Если через год, - гласил закон, - чиновник не выздоровеет и в должность не вступит, то будет уволен от службы по общим правилам» [2, л. 15]. В штабе Отдельного корпуса жандармов в случае с начальником Воронежского ГЖУ руководствовались буквой закона. 4 декабря 1882 г. барон В.М. Бельский был отчислен от занимаемой должности с оставлением в Корпусе жандармов. Его ежегодный доход на службе составлял почти 3 тыс. рублей. Супруга изъявила желание получать деньги из Московского губернского казначейства. Этой суммы, без сомнения должно было хватить для обеспечения ее и сыновей в возрасте девяти и двух лет. В начале января 1883 г., ровно через месяц после официального отчисления от должности, 45-летний жандармский полковник В.М. Бельский скончался от размягчения головного мозга. Был погребен на Ваганьковском кладбище в Москве. «За ближайшую причину его болезни, - заключал врач-консультант по нервным болезням А.А. Каспари, - я считаю его служебную деятельность, требовавшую чрезмерного расхода физических и душевных сил без соответствующего отдыха» [2, л. 57 об. - 58]. Еще в начале 1881 г. комиссия таврических губернских врачей «признала полезным для полковника Бель-ского лечение заграничными водами у самих источников (Карлсбад, Мариенбад) и другими соответствующими водами в виде ванн» [2, л. 72].
В Корпусе жандармов до случая с В.М. Бельским были известны уже три факта душевной болезни среди офицеров, причем все в западных губерниях. В 1880 г. заболел бывший начальник Себежского и Невельского уездов капитан Ордин. В 1881 г. - бывший помощник Лифляндского ГЖУ майор Шкоде и бывший адъютант Калишского ГЖУ штабс-капитан Аргунов. Ни один из них в дальнейшем к службе не вернулся.
В завершении сюжета отметим, что все случаи душевного заболевания у жандармских офицеров хронологически приходились на время широчайшего размаха революционного террора в России.
* * *
В начале XX в. чиновники самых разных ведомств Российской империи выбирали Кавказские минеральные воды в качестве наиболее подходящего места для проведения отпуска. Здесь можно было поправить пошатнувшееся здоровье и восстановить столь необходимые для государственной службы душевные и физические силы. Например, московский губернатор В.Ф. Джунковский (1905-1913) по получении в начале ноября 1912 г. четырехнедельного отпуска, крайне утомленный подготовкой и проведением Бородинских торжеств, направился в Кисловодск. «На Кавказе было очень хорошо, я прекрасно отдохнул вдали от всякой работы, - пишет Джунковский в своих воспоминаниях, - и чудный кисловодский воздух меня совершенно оживил, а углекислые нарзанные ванны подлечили мое больное сердце. Я вернулся к 1 декабря вполне отдохнувшим и мог снова приняться за работу» [3, л. 84].
В 1911 г. на юге Европейской России, в станице Ессентукской Терской области, был учрежден санаторий Отдельного корпуса жандармов (ОКЖ). О начале его работы извещал циркуляр штаба ОКЖ от 30 апреля 1911 г. за № 43. Впервые мысль об особом доме в рекреационной зоне документально прослеживается в 1909 г., когда на новых основаниях учреждался Офицерский заемный капитал. Из сумм запасного фонда этого капитала предполагалось выделить деньги на покупку такого дома. Санаторий1 учреждался руководством политической полиции исключительно для больных офицеров с целью уменьшения их материальных затрат во время лечения на группе на Кавказе.
Жандармский санаторий располагался в курортной зоне Ессентуков на углу Баталин-ской и Муравьевской улиц. Состоял из каменного дома постройки 1903 г., деревянного флигеля и надворных построек. Все это имущество вместе с инвентарем, оцененным в 1700 руб., было куплено у царицынского купца Артамонова за 23 545 руб. Участок земли площадью 650 кв. сажен, на котором располагалась новоприобретенная недвижимость, также перешел в полную собственность штаба ОКЖ. В течение первых двух лет на содержание санатория израсходовали 4183 руб. 67 коп. [6, л. 71, 94]. Так как здравница функционировала на деньги офицерского заемного капитала, нижние чины к проживанию в ней не допускались.
Дом санатория состоял из 15 комнат с порядковыми номерами от одного до 16-ти (вероятно, из-за суеверности, комнаты с № 13 не было). В них одновременно могли проживать 30 человек (по 2 в комнате). Проживание для офицеров и членов их семей было бесплатным. Для тех, кто приезжал с семьями, отводилась отдельная комната. В течение сезона «для пользования помещениями санатория» устанавливались две очереди: с 15 мая по 7 июля и с 10 июля по 31 августа. Таким образом, в год его могли посещать до 60-ти человек (при учете членов семейств, это количество было больше). Содержание каждого из них обходилось в 35 руб. Наряду с бесплатным проживанием существовал комплекс платных услуг, закрепленных в специально разработанных «Правилах, обязательных для лиц, проживающих в санатории Отдельного Корпуса жандармов в станице Ессентукской». За каждый поданный самовар взималось 10 коп., за чайник кипятка - 2 коп., за пользование ванной - 30 коп. [6, л. 1].
Для того, чтобы оказаться в стенах ведомственного санатория, офицеру требовалось подать рапорт в штаб ОКЖ с ходатайством о предоставлении ему комнаты (или помещения, если он ехал один без семьи). В дополнение представить медицинское свидетельство, удостоверявшее необходимость лечения кавказскими минеральными водами. «Ходатайства должны были возбуждаться с таким расчетом, чтобы они могли поступать в штаб не позже, как за месяц до начала каждой очереди», - говорилось в циркуляре. Рапорты, поданные позже этого срока, к рассмотрению не принимались.
Каких бы то ни было ограничений по возрасту не существовало. На Кавказе местными водами лечились как возрастные офицеры, так и относительно молодые. Например, дважды (в 1911 и 1912 гг.) сюда приезжал помощник начальника Воронежского ГЖУ 32-летний ротмистр Владимир Панфилов. В своем рапорте он заявлял «о крайней необходимости пользования лечением в Ессентуках» [7, л. 60].
Наблюдение за санаторием было поручено подполковнику Владимиру Кейзеру, занимавшему должность начальника Минераловодского отделения Владикавказского жандарм-ско-полицейского управления железных дорог (ЖПУ ж.д.). Квартира его находилась в Пятигорске. О своих обязанностях он писал в таком духе: «На наблюдающего за санаторией возложены только хозяйственные обязанности. <...> За внешним порядком и благочинием вменено в обязанность следить старшему из живущих в санатории, что всегда и практиковалось. <...> Санаторию я посещаю обыкновенно перед началом каждой очереди ежедневно, а потом по приезде офицеров через день-два. Утром и вечером во время сезона я занят службой в отделении и поэтому посещаю санаторию обыкновенно среди дня, т.е. в те часы, в которые другие начальники отделения могут отдыхать. <...> В течение летнего сезона из района отделения я не отлучаюсь, со всех станций Минераловодской ветки можно со мной говорить
1 В русском дореволюционном языке слово имело женский род: «санатория».
21
по телефону и фонопору» [8, л. 68 об.]. По распоряжению штаба ОКЖ в мае 1911 г. в помощь В.В. Кейзеру был назначен унтер-офицер Терского областного жандармского управления Сергей Колодько, проживавший непосредственно на территории здравницы - в деревянном флигеле вблизи основного здания. В его обязанности входило постоянное наблюдение за имуществом и лицами, служащими в санатории. В зимний период времени прислуга состояла из одного дворника, в летний же ее штат существенно увеличивался. Наряду с дворником, в санатории служили лакей, две горничные, мальчик для поручений. Супруга Колодько исполняла должность кастелянши.
В течение двух летних месяцев 1913 г. в Ессентуках поправлял здоровье начальник Воронежского ГЖУ полковник Михаил Александрович Конисский. Свои впечатления от пребывания в ведомственном учреждении он изложил в письме, адресованном осенью 1913 г. в Комиссию «по заведыванию санаторией Корпуса жандармов в Ессентуках». «Так как из правил о санатории, установленных комиссией, - писал Конисский, - видно, что комиссия интересуется заявлениями офицеров корпуса, могущими послужить улучшению санатории, то при сем препровождаю свое заявление» [4, л. 31].
50-летний М.А. Конисский подал ходатайство о поездке в Ессентуки в марте 1913 г., будучи еще в должности начальника Вологодского ГЖУ, незадолго до перевода в Воронеж. По заключению врача штаб-офицер лечился (у него) от расширения аорты, начинающегося артериосклероза, малокровия и хронического аппендицита. «Мною признается необходимым, - писал врач, - лечение, отдых и летнее пребывание на Кавказских минеральных водах, что, безусловно, принесет серьезную пользу полковнику Конисскому, устранив многие болезненные признаки, и, несомненно, улучшив состояние его здоровья, какового улучшения нельзя достигнуть при менее благоприятных условиях повседневной жизни» [9, л. 67].
Забегая несколько вперед, отметим, что в целом Конисский остался недоволен пребыванием в Ессентуках. Причин тому было множество. Приобретенное под санаторий одноэтажное здание совершенно не подходило для этой цели. Дом находился на почтительном расстоянии от центра города (около двух верст), где сосредотачивались источники и ванны. «Так как лицам, - писал М.А. Конисский, - лечащимся водами, следует обыкновенно посещать ванны и источники по 2-3 раза в день, то больным, живущим в санатории, приходится делать ежедневно по 7-10 верст, с добавочными же прогулками (к докторам, на почту и в лавки, находящиеся на другой стороне Ессентуков) до 10-13 верст, каковое расстояние для больных сердцем, ногами, поправляющихся после операции и т.п., является непосильным» [4, л. 32 - 32 об.]. Подобной категории больных приходилось либо отказываться от лечения на водах, либо в качестве альтернативы выбирать извозчиков, что, в свою очередь, резко уменьшало материальные выгоды от нахождения в санатории. К тому же неоднократная в течение дня тряска на извозчиках представлялась сомнительной для пользы здоровья.
Дом, в котором разместился жандармский санаторий, находился в отдалении не только от центра города, но и от железнодорожной станции. Это являлось крайне невыгодным для лиц, живших в нем, но лечившихся на других курортах.
Помимо транспортной удаленности от жизненно важных пунктов возникли претензии к самому дому, в котором разместилось учреждение. «Этот дом имеет 15 номеров, из коих только 7 хороши для жилья, остальные же мрачны, некоторые же из них и сырые. Кроме того, номера выходят окнами и дверями на общие веранды, служащие за неимением общей залы местами для собраний и развлечений, проживающих в санатории. С раннего утра и до позднего вечера на верандах народ, в номерах же от этого шумно, приходится также от взоров находящихся на верандах завешивать окна, что увеличивает мрак в комнатах» [4, л. 32 -32 об.]. Отдыхающая публика, судя по всему, развлечений отнюдь не чуждалась, засиживаясь до 11 вечера и позже, при этом громко крича, иногда с пением и частыми играми в карты.
Подытоживая свои наблюдения, М.А. Конисский пришел к выводу, что «для больных, нуждающихся в мало-мальски серьезном лечении, ищущих спокойного, тихого и здорового приюта, близкого к ванным и источникам, санатория вряд ли является соответствующим уч-
реждением. По-настоящему ныне это жандармское общежитие (курсив мой. - А.П.), обслуживающее интересы вполне здоровых лиц или же только таких больных, для которых дальние прогулки и шумный образ жизни не вредны» [4, л. 32 - 32 об.].
Несмотря на серьезные замечания и бытовые неудобства, с которыми приходилось мириться М.А. Конисскому, он тем не менее отмечал значение здравницы, быть может, более важное, нежели, чем все остальное: «Если она [санатория] и не для больных, то все же для Корпуса [жандармов] это учреждение является в высшей степени полезным. Там знакомятся и сближаются между собою чины Корпуса, не знавшие до этого друг друга, и в большинстве между ними возникают прочные, хорошие отношения, полезные впоследствии для служебных интересов. Офицерам и их семьям приятно жить вместе в тесном товарищеском кругу и это обстоятельство является, можно сказать, главной притягательной силой санатории» [4, л. 32 - 32 об.].
Отдадим должное жандармскому полковнику - его письмо-заявление, помимо критики санатория, содержало конструктивные предложения по улучшению как самого учреждения, так и быта отдыхающих в нем.
Так, дом санатория следовало бы перенести в более подходящее место, расположенное вблизи источников, ванн и вокзала, купив или выстроив для этого в Ессентуках соответствующее здание. Если же в другое здание переехать не получится, то в нынешнем доме следовало бы осуществить в качестве переделки следующий перечень работ. Во-первых, превратить мрачные и сырые номера санатория в сухие и светлые комнаты. В некоторых помещениях сырость была настолько высокой, что у офицеров ржавели (иногда плесневели) предметы вооружения и обмундирования, такие как сабля, сапоги. У самого М.А. Конисско-го, проживавшего в № 7, заржавели ножницы. Для оздоровления номеров, а также облегчения доступа света и солнца необходимо, как утверждал полковник, как можно больше сделать окон в крышах веранд, в сплошных деревянных дверях из комнат, выходящих на веранды, и др. местах. Помимо этого, настоятельно рекомендовалось вырубить обвивший весь дом виноград или же не допускать его рост выше балюстрад веранд.
Во-вторых, «в отношении внутреннего порядка желательно, чтобы в комнаты было проведено электричество (кабель проходит около дома), - продолжал автор письма, - и чтобы полы были покрыты линолеумом, это гораздо дешевле, чем ежегодно красить полы краской. Следует также обратить внимание на содержание в должном порядке ночных и умывальных столиков, шкафов и ночной посуды» [4, л. 33].
В-третьих, здание санатория было очень тесным1. Полковник предлагал надстроить второй этаж, а на первом поднять полы. Цоколь использовать для хозяйственных нужд. Настоятельной была необходимость пристройки отдельной комнаты сбоку дома для дневного пребывания прислуги. Прислуга же с утра толпится в буфетной - крошечной комнатке около ванной. Шум, возня, крики и ругань обслуживающего персонала слышны в номерах. Обеспокоенность вызывали внешний вид - одеты бедно, грязно и неряшливо - и условия размещения прислуги: «горничные спят в сарае на досках, положенных на кирпичи». Слуга получает в месяц 20 руб., горничные по 15, мальчик по 5. Такой достаток крайне мал, чтобы прожить на курорте. Обращало на себя внимание грубое обращение жандарма с прислугой. «Следовало бы также еще, - продолжал М.А. Конисский, - чтобы жандарм вносил свой труд на благо санатория, а не являлся бы барином, абсолютно ничего не делающим и только покрикивающим на прислугу, не стесняясь даже присутствием офицеров, и совершенно несоответственно, чтобы жандарм занимался для проживающих в санатории антрепризою по части стирки белья и доставки молока с извлечением из этого для себя денежных выгод» [4, л. 33]. В общем, картина для глаз безрадостная.
1 В ширину оно простиралось на 11,5 саженей. Размеры комнат варьировались от 1,5 до 1,8 кв. саженей.
В-четвертых, требовалось улучшить санитарные условия, например, обзавестись сливом для грязной воды, т.к. прислуга выливала нечистоты прямо с крыльца в кусты, почти под окна номеров, а также запретить держать животных и птиц.
В-пятых, из-за тесноты помещений санатория подчас возникала атмосфера, чуждая самой природе тайной политической полиции, роль которой в России играла жандармерия. Так, «за отсутствием залы для собраний царские портреты, портреты командиров Корпуса и письменный стол находятся в проходном коридоре. На письменном столе складывается приносимая почтальоном казенная и частная корреспонденция, лежат открыто приказы и циркуляры по Корпусу и книжка общего состава чинов Корпуса. Ввиду постоянного присутствия посторонних лиц, пропажа всегда возможна», - заключал полковник [4, л. 33].
В-шестых, несмотря на товарищеские посиделки до позднего вечера, совместное проживание для жандармских офицеров являлось нежелательным. «В большинстве это народ немолодой, - писал М.А. Конисский, - с установившимися привычками, с подорванными нервами. Приноравливать себя к обстановке и жизни соседа по комнате тяжело». Глава воронежских жандармов описывал случай, произошедший с ним лично: «.В 10 часу вечера я лег спать, подполковник Бржезицкий1 явился в номер немного попозже с бранью в адрес за-ведывающего санаторием, поместившего меня к нему в номер. И вот начиная с 10 часов вечера до 5 часов утра Бржезицкий то раздевался и ложился спать, то через 5-10 минут вскакивал, зажигал свечи, одевался, ходил по номеру, харкал, плевал, жаловался на недостаток воздуха, выходил из номера в сад, оставляя двери, несмотря на ночную прохладу, открытыми, и возвращался обратно. И так прошла вся ночь. Только к утру, утомленный, я забылся сном, чтобы в 6 часов утра проснуться» [4, л. 33]. Помимо неуемных соседей, нарекания вызывали семейные офицеры, прибывавшие в Ессентуки со всеми своими домочадцами. «Был офицер с тремя малолетними детьми, - писал полковник, - которые своим плачем и криком прямо отравляли существование своим соседям». В силу этого, поступило предложение запретить прием в санаторий детей, не достигших 5-летнего возраста.
Заканчивая свое пространное письмо-заявление, автор извинился перед Комиссией за столь позднее послание. «.Таковое не было вписано в заведенную книгу заявлений потому, что, чувствуя себя летом этого года нездоровым, письменной работой в Ессентуках я не занимался» [4, л. 31].
Полковник М.А. Конисский прослужил в Корпусе жандармов еще два года, по-прежнему часто болея и продолжительное время отсутствуя на службе. В начале 1914 г., пройдя очередное медицинское обследование, вновь ходатайствовал об отправке на Кавказские минеральные воды. Ноябрь и декабрь 1914 г. М.А. Конисский провел в московской лечебнице Шварца. До середины марта 1915 г. был болен и на службе не появлялся. Не прошло и месяца, как снова заболел. В мае 1915 г. просил разрешить ему уйти в 2-месячный отпуск с сохранением содержания. Командующий Корпусом жандармов В.Ф. Джунковский предложил М.А. Конисскому «имея в виду, что Ваше Высокоблагородие были больны в течение 5 слишком месяцев и вверенное Вам [Воронежское губернское жандармское] управление за это время фактически оставалось без начальника», по окончании отпуска подать в отставку по состоянию здоровья. Предложение равносильное приказу. 26 августа 1915 г. Михаил Ко-нисский был уволен из ОКЖ с производством в генерал-майоры. Также был награжден мундиром и годовой пенсией в размере 2640 руб. Местом жительства избрал Петроград [5, л. 10, 16].
Замечания и предложения по работе санатория, сделанные наблюдательным полковником, оказались весьма полезными. Комиссия по заведыванию данным учреждением уделила им должное внимание. Типографский экземпляр заявления испещрен многочисленными
1 Вероятно, речь идет о Р.Б. Бржезицком, поляке по национальности, принявшем православие для перевода в Корпус жандармов. А.П. Мартынов называл его неудавшимся жандармским офицером и корректным джентльменом в частной жизни. См.: Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов // «Охранка»: Воспоминания руководителей политического сыска. М., 2004. Т. 1. С. 138.
24
подчеркиваниями и сделанными на полях красным карандашом пометками: «На это надо обратить внимание», «Это надо обсудить», «Верно», «Этого не должно быть», «Безусловно, надо привести это в жизнь», «Резонно», «Недопустимо», «Воспретить», «Безусловно, надо ввести в правила» и пр.
На заявление М.А. Конисского пришлось отвечать заведующему санаторием. В письме В.В. Кейзера от 19 февраля 1914 г. в штаб ОКЖ он, в частности, писал: «Нельзя признать, что дом Корпуса [жандармов] был бы расположен в большом отдалении от источников. По мере развития приезда больных, Ессентуки разрослись настолько, что всем приезжим в непосредственной близости к источникам поместиться не представляется возможным». К тому же, по словам заведующего, участки земли, расположенные рядом с источниками, давно застроены, густо заселены и представляют громадную ценность. «Даже несколько лет тому назад (вероятно, во время покупки дома-санатория в 1911 г. - А.П.) квадратная сажень земли близ источников (против парка) оценивалась на торгах в 45 руб., тогда как в местности, где санатория Корпуса, она стоила около 6 руб. <...> Обменять дом Корпуса "без денежного ущерба" на другой около парка - нельзя даже мечтать ни теперь, ни в будущем», - заключал Кейзер [8, л. 64].
Далее Кейзер утверждал, что сырых комнат в санатории нет, а если и ощущается сырость воздуха, то случается это во время ненастной погоды, т.к. дом летний, без печей. В сырую погоду заведующий допускал, что могут заржаветь металлические предметы. Что касается жалобы на заплесневевшие сапоги одного из офицеров, произошло это, «думаю, только потому, что не были после дождливой погоды обтерты, и комната по желанию, вероятно, жильца недостаточно часто проветривалась» [8, л. 64].
Виноград между столбами веранды подстригался и в 1912, и в 1913 гг. Были оставлены только ветки на столбах, чтобы не лишить дом украшений. «Относительно винограда, -писал Кейзер, - я расспрашивал местных жителей и садовников, которые подтвердили, что в меру подстриженный он вытягивает из земли влагу и приносит пользу постройкам. Если вместо винограда на верандах повесить занавеси, то закроются все просветы и в комнатах будет еще темнее» [8, л. 64]. Стоит добавить, что по отчетным документам в июле 1913 г. были вырублены два каштановых дерева «вследствие излишнего затемнения дома».
Стены дома по своей легкости не допускают возможности надстройки второго этажа. Пристройка помещения для прислуги трудноосуществима, потому что испортила бы вид дома и стеснила бы проход по саду.
Полковник М.А. Конисский, назначенный во вторую «санаторную» очередь, приехал в Ессентуки ранее положенного срока на несколько дней: 6 июля вместо 10-го. Комнату заранее приготовить не успели, поэтому временно пришлось подселить его к подполковнику Бржезицкому. На следующее утро, недовольные друг другом, Бржезицкий выехал из санатория, Конисский переехал в другой, отдельный, номер. Конфликт был исчерпан. «Сетования полковника Конисского, - заключал в конце письма Кейзер, - на мои якобы неосновательные распоряжения, для меня являются совершенно неожиданными, особенно еще и потому, что 1 сентября на вокзале я беседовал с ним по всем этим вопросам» [8, л. 68].
В целом, по каждому пункту заявления М.А. Конисского заведующий жандармским санаторием давал объективные, обстоятельные ответы и предлагал свои заключения. Некоторые замечания он со знанием дела парировал, с некоторыми соглашался. Признавал, что, действительно, поздними вечерами на веранде бывает шумно; что дому явно недостает электрического освещения. Особенно бросалось это в глаза на фоне частных владений, сплошь и рядом освещенных яркими электрическими огнями. Не скрывал возникшую в 1913 г. проблему с прислугой. Здесь отдельная история. Кейзер объяснял это произошедшей в его помощнике, унтер-офицере С. Колодько, переменой характера. После смерти жены он вступил во второй брак с вдовой псаломщика, которая составляла резкий контраст с его первой женой, женщиной кроткой, простой и скромной. Под воздействием новой супруги Колодько стал невнимателен к делу, несправедлив к прислуге. Следовали постоянные ссоры и уволь-
нения. Только за лето 1913 г. сменилось три дворника. Хороший же персонал в середине сезона найти невозможно. «Колодько, обладая упрямым характером, - уверял Кейзер, - стремится всегда поставить на своем, не считаясь часто с интересами офицеров и моей волей, направленной на поддержание благоустройства санатории» [6, л. 161]. Еще во время пребывания М.А. Конисского в Ессентуках, в штаб ОКЖ последовала жалоба на Колодько с просьбой заменить его. Разрешить кадровый вопрос удалось лишь после окончания сезона, когда в ноябре 1913 г. помощником Кейзера стал унтер-офицер Владикавказского ЖПУ ж.д. Сергей Хандога.
Во многом результатом заявления М.А. Конисского стали масштабные работы по благоустройству жандармского санатория, а также изменение правил его работы, объявленные в циркуляре ОКЖ от 6 марта 1914 г. за № 42.
В документе говорилось, что впредь всем лицам, желающим отдохнуть в Ессентуках, будет предоставляться отдельная комната. Но так как это неизбежно приведет к сокращению числа лиц, могущих воспользоваться пребыванием в санатории, вместо двух очередей устанавливались три. Первая - с 10 мая по 20 июня, вторая - с 21 июня по 31 июля и третья - с 1 августа по 10 сентября. Тем самым увеличили санаторно-лечебный сезон на полмесяца: раньше начинали и позже заканчивали. Но самое главное новшество было изложено в пункте под номером 2. «Для приведения санатории в более благоустроенный вид к началу лечебного сезона текущего [1914] года в ней будут произведены следующие работы: полный ремонт дома, проводка электрического освещения, покупка комнатного ледника, заведение постельного белья и подушек и постройка особой беседки в те часы, когда в санатории должна соблюдаться полная тишина. Принимая во внимание, что на производство указанных выше работ потребуется затратить единовременно более 2 тыс. руб. и что ежегодное содержание санатории обходится в среднем около 1,5 тыс. руб., дальнейшее содержание ее исключительно на суммы запасного фонда [офицерского заемного капитала], за полным почти израсходованием этой суммы, представляется нецелесообразным» [10, л. 2 - 3]. Как следствие, проживание в санатории, начиная с весны 1914 г., стало платным. В зависимости от выбранной комнаты - их разделили на три категории - офицеры и члены их семей платили по 15, 20 и 25 руб. за очередь.
Циркуляр также подробно оповещал об обстановке каждой из комнат, из каких именно предметов она будет состоять: стол со скатертью 1, стол ломберный 1, диван венский 1, стульев венских 2, кровать железная с пружинным матрацем и волосяным наматрацником 1, одеяло 1, простыни, большая подушка с наволочкой 1, тумбочка к кровати 1, умывальник мраморный 1, шкап для одежды и белья 1, графин и стакан для воды на подносе 1, лампа электрическая подвесная 1, электрическая лампа на стол (со штепселем) 1 и подсвечник медный 1.
Распределение комнат в доме-санатории среди отдыхающих отныне осуществлялось заранее в штабе ОКЖ. Поэтому офицеров просили при возбуждении ими ходатайства указывать номера комнат, «коими желательно было бы воспользоваться». Семейных офицеров, при которых будут дети моложе 7 лет, допускали теперь только в третью очередь.
В соответствии с положениями циркуляра ОКЖ от 6 марта 1914 г. были обновлены правила для проживающих в санатории. Новая редакция продолжила намеченную ранее коммерциализацию. Теперь проживать в санатории могли в том числе жандармские офицеры, не получившие ранее на это согласия корпусного руководства, но при наличии свободных комнат за определенную суточную плату (в зависимости от «категории» номера по 50, 60 и 70 коп. соответственно). Если кто из семейных нуждался во второй, дополнительной, в номер кровати, ее могли предоставить за 6 руб. на весь период проживания «очереди».
Масштабный ремонт санатория, произведенный весной 1914 г., обошелся Корпусу жандармов в 1257 руб. 45 коп.: за проводку и установку электричества в дом было заплачено 300 руб., в беседку 47 руб. 45 коп., за постройку беседки 350 руб., за комнатный ледник 65 руб., садовнику за разбивку сада 10 руб. и т.д. [8, л. 166]. Смету на ремонт и поиск подрядчи-
ков осуществлял лично В.В. Кейзер. В письме казначею штаба ОКЖ К.Г. Аджеру от 8 марта 1914 г. он признавался: «Сметы я составляю первый раз в жизни, поэтому они отняли у меня много времени» [8, л. 33]. В письме от 3 июня 1914 г. ему же уведомлял, что все намеченные работы в санатории окончены. «Беседка построена, окрашена, освещение проведено, обстановка поставлена; по-моему, она вышла хорошо. Дней через 10 пришлю фотографию ее. В беседке я повесил портреты [особ императорской фамилии], поставил письменный стол, два ломберных стола, венские диваны и стулья. Освещена она плафонами, двумя бра и столовой лампой. Пол застелен имеющимися двумя коврами. В общем, она приняла вид гостиной. Внутри главного дома все готово было к сезону (т.е. к 10 мая. - А.П.). Не закончена окраска крыши, потому что все время идут дожди. Новая часть сада, согласно указаний начальника штаба, заканчивается разбивкой и убранством. Не сделал этого раньше потому, что садовник был занят» [8, л. 62 - 62 об.]. Беседка была открыта для посещений публикой до 1 часа ночи.
Помимо ремонта в самом здании санатория, в Петербурге были закуплены постельное белье, одеяла и подушки, всего на сумму 828 руб. 60 коп. В 4-х ящиках по железной дороге это имущество отправили в Ессентуки.
Начало Первой мировой войны внесло свои коррективы в работу ведомственного санатория. В августе 1914 г., с открытием боевых действий, здравница практически пустовала. Были заняты всего несколько комнат, да и то не офицерами, а членами их семейств. В 1915 г. подполковника Кейзера на должности начальника Минераловодского отделения Владикавказского ЖПУ ж.д. и по совместительству заведующего жандармским санаторием сменил подполковник Бенкович. В период войны значение пребывания в стенах санатория многократно возросло. В июле 1915 г. Елизавета Петрова, жена начальника Варшавского ЖПУ ж.д., проживавшая в санатории с сыном и дочерью, просила разрешить ей остаться в Ессентуках до 5 августа: «Все, что касается уплаты по установленным правилам, будет исполнено мною в точности», - заверяла она в своем письме в штаб ОКЖ. И добавляла: «Положение наше, беженцев, тяжелое: за год войны мы первый раз высыпаемся; силы моральные, физические и финансовые сильно ослабели. Впереди новое испытание в виде сдачи Варшавы -там погибнет все, что мы имели» [11, л. 79 - 79 об.]. Комната была предоставлена.
В середине сентября 1916 г. по приказанию начальника штаба ОКЖ офицерам и их семействам предоставили право проживать в санатории до 31 октября включительно. После чего подполковнику Бенковичу поручалось «немедленно приступить к устройству водяного отопления и вызванному этой мерой ремонту» [10, л. 109]. Как в свое время Кейзер, так и теперь Бенкович самостоятельно составлял смету предстоящих работ. Однако спустя несколько месяцев планы руководства изменились. В донесении от 31 декабря 1916 г. штаб дал согласие на ремонт деревянного флигеля, занимаемого жандармским унтер-офицером при санатории, «кроме того, разрешено произвести лишь самый необходимый ремонт по поддержанию построек в возможном порядке. Все же прочие работы, ввиду дороговизны рабочих рук и материалов, приказано отложить до более благоприятного времени» [10, л. 110]. Благоприятного времени так и не настало: случилась революция 1917 г.
Учрежденный в начале 1910-х гг. в Ессентуках жандармский санаторий имел два больших преимущества. С материальной точки зрения пребывание в его стенах значительно сокращало затраты офицеров при лечении на водах, с профессиональной - царившая в санатории товарищеская атмосфера способствовала укреплению корпоративного духа и единства. Таким образом, он играл важную роль в социальной политике Корпуса жандармов начала XX в.
Список литературы
1. Новицкий В.Д. Из воспоминаний жандарма // За кулисами политики, 1848-1914 / Сост. А. Либерман. - М., 2001.
Novickij V.D. Iz vospominanij zhandarma // Za kulisami politiki, 1848-1914 / Sost. A. Liberman. - M., 2001.
2. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 110. Оп. 2. Д. 5968. GARF. F. 110. Op. 2. D. 5968.
3. Джунковский В.Ф. Воспоминания. - М., 1997. - Т. 2. Dzhunkovskij V.F. Vospominanija: V 2 t. M., 1997. T. 2.
4. Государственный архив Воронежской области (ГАВО). Ф. И-1. Оп. 3. Д. 292. GAVO. F. I-1. Op. 3. D. 292.
5. ГАРФ. Ф. 110. Оп. 2. Д. 19051. GARF. F. 110. Op. 2. D. 19051.
6. Там же. Оп. 12. Д. 1096. There. Op. 12. D. 1096.
7. Там же. Д. 1053. There. D. 1053.
8. Там же. Д. 1116. There. D. 1116.
9. Там же. Д. 1095. There. D. 1095.
10. Там же. Д. 1235. There. D. 1235.
11. Там же. Д. 1160. There. D. 1160.
Тулинова О.В. (Елец)
УДК 93/94
ЕЛЕЦКИЕ КРУЖЕВА КАК ОБЪЕКТ ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕДИЯ
Статья посвящена истории становления и развития известного в России народного художественного промысла - Елецким кружевам. Автор прослеживает эволюцию художественных средств, которые использовали художники кружев на разных этапах его развития, выявляет имена художников и мастеров, внесших вклад в развитие промысла, определяет значение елецкого искусства кружевоплетения в отечественной художественной культуре.
История елецкого кружева охватывает несколько столетий, хотя первые достоверные ее свидетельства - письменные источники и датированные произведения - относятся лишь ко второй половине XIX в. Бурно развиваясь на протяжении XIX столетия, кружево-плетение в Елецком уезде Орловской губернии к началу XX в. получило широкое распространение. При этом на рубеже веков сохранялись разные формы развития народного искусства - как домашнее ремесло, так и промысел, ориентированный на потребности города. Связи между производителями кружева и потребителями осуществлялись через гигантскую сеть перекупщиков, в зависимость к которым попадали кружевницы. В целях быстрого заработка резко снизилось качество изделий. В этот период в качестве противовеса скупщикам были организованы кустарные склады, частные кружевные школы, которые существенно изменили положение кружевниц и состояние промысла. В советский период (1918-1999 гг.) и в XXI в. художники и мастера елецкого кружева сохранили традиционную технологию плетения, своеобразный характер узоров, благодаря чему елецкие кружева всегда узнаваемы среди прочих кружевных центров. Однако под влиянием различных факторов экономики,
