CC BY
93
УДК 130.2:2-14
ББК 83.3(2)53:87.3(2)522
«РЫЦАРЬ-МОНАХ» И «РЫЦАРЬ-СТРАННИК»: ВЛ. СОЛОВЬЕВ И ДРАМА А. БЛОКА «РОЗА И КРЕСТ»
А.Л. РЫЧКОВ
Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы им. М. Рудомино ул. Николоямская, 1, г. Москва, 109189, Российская Федерация E-mail: [email protected]
Рассматривается вопрос о роли идей и личности Вл. Соловьева в жизнетворчестве А. Блока на примере драмы «Роза и Крест» как одного из ключевых произведений в его наследии. Обосновывается предположение, что герой драмы рыцарь Гаэтан отражает мифопоэтический образ Вл. Соловьева, которого А. Блок именовал «рыцарь-монах». Представлен критический обзор темы «Владимир Соловьёв и Гаэтан». Делается вывод, что события религиозно-политического кризиса эпохи альбигойских войн, указанные в драме, являются ключом к ее подспудным смыслам.
Ключевые слова: историософия Вл. Соловьёва, драматургия А. Блока, София, Гаэ-тан, младосимволисты, альбигойские войны, катары, кризис, драма «Роза и Крест», Серебряный век.
«KNIGHT-MONK» AND «KNIGHT-WANDERER»: VL. SOLOV’EV AND A BLOK’S DRAMA «THE ROSE AND THE CROSS»
AL. RYCHKOV M.I. Rudomino All-Russia State Library for Foreign Literature
1, Nikoloyamskaya street, Moscow, 109189, Russia Federation E-mail: [email protected]
We consider the role of Solovyev’s ideas and personality for A.Blok’s life-creation in his drama «The Rose and the Cross» as one of the key works in his literary heritage. The hypothesis that behind the main character of the drama, Gaetan the knight, stands Vl. Solovyev’s figure, whom A.Blok had called «the knight-monk» is being proved. The paper also presents a critical review of the latest publications on the topic ‘Vladimir Solovyov and Gaetan’. We suggest that in the first version of the drama Gaetan was more obviously connected with catharism. It is concluded that events of religious-political crisis of Albigensian Crusades epoch are the key to drama’s inner sense. The cycle of articles which opens a various perspectives of a problem is planned by the author.
Key words: Vl. Solovyev’s historiosophy, A.Blok, Sophia, Gaetan, ‘young’ Symbolists, Albigensian Crusades, catharism, crisis, «The Rose and the Cross» drama, Russian Silver Age.
Отмечая знаменательную дату - 160-летие со дня рождения Владимира Сергеевича Соловьёва, - именно на страницах «Соловьевских исследований» кажется особенно уместным вспомнить еще об одной юбилейной дате - столетии явления в мир драмы А. Блока «Роза и Крест». События эти связаны для нас - и не просто потому, что для мифопоэтики А. Блока характерны соловь-евские мотивы, но также и тем, что в образе чуждого дольнему миру рыцаря
Гаэтана, появляющемся на фоне важного для понимания драмы сюжета альбигойских войн, предположительно появляется в драме сам Вл. Соловьев. По нашему убеждению, А. Блок видел общие черты между религиозно-политическим кризисом периода альбигойских войн в истории средневековой Франции XIII века и современной ему эпохи. Этому в недостаточной степени оцененному исследователями кризисному «альбигойскому» ракурсу «соловьевской темы» в пьесе «Роза и Крест» мы и предполагаем посвятить серию статей на страницах настоящего журнала.
Проблема «Блок и Вл. Соловьев», важнейшая для понимания как раннего творчества, так и всей жизнетворческой эволюции Блока, не раз становилась предметом специальных исследований, в которых с разных ракурсов убедительно показано присутствие соловьевских мотивов в творчестве А. Блока1. В одном из самых ответственных своих выступлений - в речи в защиту символизма - А. Блок называет Вл. Соловьева своим Учителем и включает в повествование лирический миф о нем: к автобиографическому герою - Художнику - является образ «учителя», «спутника» (Вл. Соловьева), напоминающий «немого пророка» Дм. Мережковского. А. Блок повторяет здесь мистериальный сюжет «Божественной комедии» Данте. С «руководительной мечтой о Той, которая поведет» далее, в докладе А. Блока уподобленный Вергилию Вл. Соловьев выводит Художника из бессчетных кругов ада искусства туда, где с улыбкой на устах ожидает Беатри-че2, показывающая свое истинное божественное лицо Софии3. В этой связи Блок писал, что отраженные в сборнике «Стихов о Прекрасной Даме» его собственные мистические «видения (закаты)» и «мистическое лето» 1901 года были подкреплены стихами Вл. Соловьева, книгу которых подарила ему мама на Пасху этого года4 (речь идет о 3-м издании «Стихотворений В. Соловьева» (СПб., 1900 г.)5). С этого времени Блоку стало открываться творчество «"властителя” дум моих»6, когда, как пишет Блок в «Автобиографии», «всем существом моим овладела поэзия Владимира Соловьева»7, которую молодой поэт оценивал как «единственное в своем
1 Современный обзор вопроса см.: Дашевская ОА Мифотворчество В. Соловьева и «соловь-евский текст» в поэзии XX века. Томск, 2005. С. 35-36 [1].
2 См.: Блок А.А. О современном состоянии русского символизма // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 5. М.; Л., 1962. С. 433 [2].
3 А. Белый в речи на вечере памяти Блока (26 сент. 1921 г.) пояснял этот мотив так: «Блок как поэт в своих темах является действительно единственным выразителем требований Соловьева. <...> Блок сознательно изучил философию Соловьева и конкретно пытался провести ее в жизнь ... образ его музы отображался, как образ Софии-Премудрости. В душевном мире эта София-Премудрость, как у древних гностиков и у Вл. Соловьева, отображалась в образе Души мира; и в плане физическом она отображалась как чистая девушка, как Беатриче Данте. Когда мы берем Данте, мы видим, что Данте в Чистилище встречает девушку - Премудрость, которая ведет его в высокие сферы» [3, с. 766-767].
4 См.: Блок А.А. Дневники // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 7. М.; Л., 1963. С. 344 [4].
5 См.: Максимов Д.Е. Ал. Блок и Вл. Соловьев: (По материалам из библиотеки Ал. Блока) // Творчество писателя и литературный процесс: сб. Иваново, 1981. С. 122 [5].
6 Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 8: Письмо А.В. Гиппиусу от 13 августа 1901 г. М.; Л., 1963. С. 22 [6].
7 См.: Блок А.А. Автобиография // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 7. М.; Л., 1963. С. 13 [7].
роде откровение»8, где «отражен Великий Свет»9. В своем жизнетворчестве
A. Блок стремился воплотить заветы Вл. Соловьева, плоды его «синтетической и огненной мысли»10. Долгие годы Блоку продолжает быть «близко и необходимо “Соловьевское заветное”“Теократический принцип”»11, понимавшийся Блоком в рамках софийной историософии Вл. Соловьева. А. Блока интересовали различные стороны мировоззрения и творчества Вл. Соловьева, образы и идеи филосо-фа-визионера переосмыслялись, случались и периоды сомнений. Однако и в пору литературной зрелости, в 1915 г., А. Блок в литературной анкете называет Вл. Соловьева в числе оказавших на него наибольшее влияние писателей (выделяя его имя среди других курсивом)12, а в 1920 г. поэт выступает с докладом «Владимир Соловьев и наши дни (к двадцатилетию со дня смерти)» о философе как провозвестнике и духовном носителе происходящих в России перемен. Нельзя не согласиться с выводами Д.Е. Максимова о том, что в итоге мифопоэтического переосмысления личности Соловьева, его религиозно-философских идей в поэзии Блока, написанной «на строгом языке <.> учителя Вл. Соловьева»13, создается лирический «обобщенный и в значительной мере иррациональный миф о Вл. Соловьеве, “провозвестнике будущего” находящемся на рубеже нового мира и одержимом на этом рубеже “страшной тревогой”»14 в предчувствии большого перелома жизни. Одной из ключевых фигур, маркирующих путь Блока к «лирическому, интуитивно созданному мифу о Вл. Соловьеве»15, оказывается, на наш взгляд, загадочный рыцарь-Странник из драмы А. Блока «Роза и Крест». Образ рыцаря Гаэтана «туманен, как грозное будущее, и, принимая временами образы человека, вновь и вновь расплывается»16, подобно другому блоковскому образу призрачного рыцаря - «рыцаря-монаха» (Вл. Соловьева).
Фигура Гаэтана до настоящего времени находит различные объяснения среди исследователей блоковского творчества. Рассматривая персонажей пьесы А. Блока как условных, структурно-компаративистский подход, несомненно, привносит важные герменевтические смыслы. Так, по заключению
B.М. Жирмунского, «Бертран и Гаэтан продолжают старую пару лирических героев Блока, двойников поэта - Пьеро и Арлекина из «Балаганчика», а Изора -предмет их любви - Коломбину, Незнакомку, Прекрасную Даму юношеской
8 Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 8: Из письма Е.П. Иванову от 15 июля 1904 г. С. 106.
9 См.: стихотворение А. Блока «Успокоительны, и чудны....» (от 06.03.1902 г.), посвященное Вл. Соловьеву.
10 См.: Блок А.А. Владимир Соловьев в наши дни // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 6. М.; Л., 1962. С. 139 [8].
11 Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 8: Из письма С.М. Соловьеву от 21.10. 1904 г. С. 110.
12 См.: Блок А.А Автобиографические материалы // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 7. М.; Л., 1963. С. 436 [9].
13 См.: Блок А.А. О современном состоянии русского символизма. С. 433.
14 См.: Максимов Д.Е. Ал. Блок и Вл. Соловьев: (По материалам из библиотеки Ал. Блока). С. 189.
15 Там же.
16 См.: Блок А.А. Роза и Крест. Приложения // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 4. М.; Л., 1961. С. 439 [10].
лирики. Однако эти персонажи в значительной степени утратили свой абстрактно-символический характер, приобрели индивидуальный облик и новые качества, опосредствованные более конкретным историко-бытовым и драма-тико-психологическим материалом. Наиболее “символичен” из этих героев Гаэтан» [11, с. 4]. И.С. Приходько делает акцент на проблеме, выраженной в противостоянии и соотнесении этих героев: «Мучительная для Блока проблема искусства и жизни, человека и художника разрешается в драме условным разделением этих функций между двумя героями - Бертраном и Гаэтаном. <.> Блок как бы проводит эксперимент, создавая раздельно образы художника и человека перед тем, как объединить их на новом, высшем уровне в образе Че-ловека-Артиста» [12, с. 38, 42]. При этом «зовом Судьбы звучит “Песня Гаэта-на”. В ней - призыв и пророчество о Судьбе героя»17. Таким образом, в контексте обсуждаемой темы можно сделать вывод, что Бертран обретает в песне Гаэтана такое же «единственное в своем роде откровение»18, которое находил в стихах Вл. Соловьева молодой А. Блок. Подтверждением параллели служит мифологема А. Блока о Вл. Соловьеве как Учителе, нашедшая отражение в докладе о русском символизме 1910 года19, а также в драме «Роза и Крест» (Гаэтан - Бертран). Так, согласно выводам И.С. Приходько, А. Блок переносит в сюжет пьесы из «Божественной комедии» Данте «продиктованное тайным учением братства тамплиеров» решение ее центральной темы: «человек ... его нисхождение в долину смерти и последующее восхождение в горний свет. Совершающему этот путь необходим учитель, проводник. <...> Таким учителем для Бертрана становится Гаэтан. <.> В финале ... Бертран достигает полноты прозрения» [13, с. 284]. В пользу отмеченной параллели следует отнести и то, что И.С. Приходько находит в описании главного персонажа драмы, Бертрана, автобиографические черты А. Блока: «Очевидно, что за “человеческим лицом” Бертрана угадывается сам автор. <.> За образом Изоры просматривается Л.Д. Блок, какой ее видит и чувствует поэт» [12, с. 37].
На автобиографическое сходство Бертрана указывают и другие исследователи. В этой связи Е.А. Огнева начинает дискуссию о прототипе Гаэтана в рамках, так сказать, «биографического подхода». По мнению исследователя, «вернее будет предположить, что у Гаэтана, как и у Бертрана, был реальный прототип. И словесные характеристики, и описание внешности Гаэтана, и, наконец, развитие фабулы “Розы и Креста” приводит к заключению, что этим прототипом был Б.Н. Бугаев (А. Белый)» [14, с. 139]. По мнению других исследователей, аллегорическая фигура Гаэтана с его «любовью ангельской» - это одна из трех ипостасей автобиографического героя (другие - Бертран и Алискан). «Таким был Блок в эпоху “мистической любви” и “Прекрасной Дамы”», - полагает К. Мочульский [15, с. 382]. Современной вариацией этого подхода является гипо-
17 См.: Приходько И.С. «Роза и Крест» Александра Блока // Блок Александр. Роза и Крест / Blok Aleksandr. The Rose and the Cross. М., 2013. С. 271 [13].
18 См.: Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 8: Письма 1898-1921. С. 106.
19 См.: Блок А.А. О современном состоянии русского символизма. С. 433.
теза американского литературоведа Е.А. Сливкина. Поскольку в первоначальных редакциях драмы Гаэтан открыто связан с катаризмом20, Е.А. Сливкин соотнес известный в литературных кругах Серебряного века (например, по творчеству А.М. Ремизова) богомило-катарский миф об ожидающих возвращения падших душ небесных телах с событиями второго действия «Розы и Креста» и пришел к следующему заключению: «Бертран встречается с Гаэтаном, своим небесным двойником, то есть с эфирным телом своей плененной уродливой земной плотью души» [16, с. 98]. И наконец, в начале XXI в. начинает широко обсуждаться21 высказанная Д.Е. Максимовым в 1981 г.22 версия о том, что Гаэтан есть проекция образа Вл. Соловьева, каким его видит и чувствует А. Блок. По мнению ОА Дашевской: «Блок создает миф о Вл. Соловьеве как миф о Рыцаре. Он разворачивается в статье “Рыцарь-монах”» [1, с. 37]. Здесь А. Блок описывает Соловьева, подчеркивая его «двоящийся» облик: «здешний» Вл. Соловьев «разил врага его же оружием» - смехом, но он «был лишь умным слугою другого. Другой - нездешний - ... был “честный воин Христов”» [19, с. 450]. В драме «Роза и Крест» «остается постоянным стремление земного к идеальному. В аспекте рыцарского сюжета пьеса ставит проблему “сверхчеловеческого пути” Гаэтана, в аспекте мифа о Соловьеве - уточняет рыцарскую тему его поэзии и жизни. В комментариях к постановке Блок укажет на Гаэтана как “служителя Розы и Креста” <. > почти дословно воспроизводится портрет “рыцаря-монаха” в одноименной статье 1910 г.» [1, с. 45]. ОА Дашевская связывает этот рыцарский миф о Вл.Соловьеве в драме с софийным: «Он рыцарь, живущий при монастыре, то есть “рыцарь-монах”, воспитанный феей. <. > Она сплела ему венок из роз, тем самым привязав его к себе, вышила на его груди “розу и крест”эмблема-тику Гаэтана, символизирующую служение ей, посвященность высшей цели» [1, с. 44], что также актуализирует символику и мифологему рыцарского розенкрейцерского служения обладателя этих символов Гаэтана. Согласно Л.М. Борисовой, «”Роза и Крест” выросла из “анамнезиса” ... <...> ... воспоминание, по словам поэта, для него “неизгладимое” событие из числа “особенно сильно повлиявших” - встреча с Владимиром Соловьевым в феврале 1900 года. <.> “Невидимый образ Соловьева”. Этот глубоко личный образ и слился в драме с образом средневекового трубадура» [18, с. 12]. В доказательство этого Л.М. Борисова приводит следующие лирические параллели: «Песнь Гаэтана вобрала в себя характерные ритмы, мотивы и образы лирики Соловьева: “В путь роковой и бесцельный / Шумный зовет океан” (Блок) -“В путь одинокий и зимний с собой
20 См.: Сливкин Е.А. Катарский миф о небесном двойнике в драме Александра Блока «Роза и Крест» // Вопросы литературы. 2008. № 4. С. 99 [16]; Рычков А.Л. Исторический фон и религиозная подоплека драмы «Роза и Крест» // Блок Александр. Роза и Крест / Blok A The Rose and the Cross. М., 2013. С. 297-299 [17].
21 См.: Дашевская QA Мифотворчество В. Соловьева и «соловьевский текст» в поэзии XX века; Рычков А.Л. Исторический фон и религиозная подоплека драмы «Роза и Крест». С. 289-303; Борисова Л.М. «Отвлеченное лицо» в драме А. Блока «Роза и Крест» // Филологические науки. 1998. № 5/6. С. 3-13 [18].
22 См.: Максимов Д.Е. Ал. Блок и Вл. Соловьев: (По материалам из библиотеки Ал. Блока). C. 188.
заберу я / Это движенье живое, и голос, и краски” (Соловьев); “Не верь безумию любви! / За радостью - страданье!” (Блок); “Не верь мгновенному, люби и не забудь!” (Соловьев). “Мгновенное” в сочетании с “чудным брегом” в свою очередь тоже находит отзвук у Блока: “В тумане утреннем неверными шагами / Я шел к таинственным и чудным берегам” (Соловьев)» [18, с. 8].
В связи с мифопоэтической параллелью Вл. Соловьев - Гаэтан актуальным представляется наблюдение Д.Е. Максимова о письме А. Блока к Ф.Д. Батюшкову (от 05.12.1910) по поводу доклада «Рыцарь-монах», в котором А. Блок пишет: «Тема моей речи - другая, и к поэзии относится только косвенно. Если надо заглавие, можно назвать: “Невидимый образ Вл. Соловьева”» [19, с. 760]. Д.Е. Максимов приводит комментарий к этому письму: «Блок пытался в этой речи, исходя из своей основной мысли о “неразложимости” внутренней сущности Вл. Соловьева, создать духовный, “невидимый” образ посланного в мир человека-пророка, крестоносца-монаха, выполнявшего свою священную миссию и окруженного врагами. Мы не совершили бы большой ошибки, различив в этом портрете Вл. Соловьева черты героя тогда еще не созданной драмы “Роза и Крест” - странствующего рыцаря-певца Гаэтана» [5, с. 188]. В свою очередь Л.М. Борисова, ссылаясь на речь Блока 1920 г., указывает: «Вспоминая философа в период грозных социальных потрясений, Блок не просто повторил свою прежнюю характеристику: “рыцарь” “рыцарь-монах” но и уточнил ее, переадресовав Соловьеву то, что раньше относилось к Гаэтану. В музыкальной битве двух исторических сил слух поэта различил “третий звук” не похожий на другие» [18, с. 10]. Борисова ссылается здесь на слова А. Блока о том, что Владимир Соловьев «был носителем какой-то части этой третьей силы» [8, с. 159]. Таким образом, Вл. Соловьев оказывается у А. Блока одновременно и предвестником будущего, и носителем того внегосударственного и внецер-ковного раннего «грозного христианства» (т.е. «третьей силы»), которым также характеризуется у Блока и образ Гаэтана, как представителя: «грозного христианства, которое не идет в мир через людские дела и руки, но проливается на него как стихия, подобно волнам океана ... Вот почему он ... туманен, как грозное будущее» [10, с. 458-459].
Эту мысль хотелось бы продолжить еще одной соловьевской аллюзией в блоковском описании Гаэтана в записке для Художественного театра. Мы полагаем, что в наименовании А. Блоком рыцаря Гаэтана «Instrumentum Dei» («Орудием Господним») может быть опознана параллель с известными из свидетельства кн. С.Н. Трубецкого23 словами Владимира Соловьева на смертном одре: «Трудна работа Господня», которые Вяч. Иванов приводит в качестве эпиграфа к стихотворению «Стих о Святой Горе» (1900 г.), и которые также включены в произведения Дм. Мережковского, А. Белого и других символистов. Необходимо отметить, что в цитированной «Объяснительной записке для художественного театра» (1916), где А. Блок описывает Гаэтана, присутствует
23 См.: Трубецкой С.Н. Смерть B.C. Соловьева (31 июля 1900 г.) // Вестник Европы. 1900. № 9. С. 420 [20].
много текстуальных совпадений с характеристикой Вл. Соловьева в докладе «Рыцарь-монах»24. Достаточно сопоставить описания героев: сравнение со странником, синие глаза, отрешенное лицо, призрачная, схематичная внешность «чистого духа» и т.п. Приведем два фрагмента из этих текстов:
«Фигура казалась силуэтом. <.> Во взгляде Соловьёва ... была бездонная синева: полная отрешенность .; то был уже чистый дух: точно не живой человек, а изображение: очерк, символ, чертеж. Одинокий странник шествовал по улице города призраков . в неизвестную даль, не ведая пространств и времен» [19, с. 446-447].
«Гаэтан есть прежде всего некая сила, действующая помимо своей воли. Это - зов, голос, песня. Это - художник. За его человеческим обликом сквозит все время нечто другое, он, так сказать, прозрачен, и даже внешность его -немного призрачна. <. > Лицо - немного иконописное, я бы сказал - отвлеченное. Кудри седые, ... большие синие глаза. <...> Он - instrumentum Dei, орудие судьбы, странник <...> Это именно - E,svoq - странный чужеземец. Esvoq -чужеродное начало» [10, с. 535].
Так же, «ксеносом», А. Блок именует в своих драмах еще одного персонажа: в комментариях к исторической картине «Рамзес» Блок говорит о Рамзесе как о «ксеносе», т.е. чужаке среди людей, олицетворявшем «древнее воспоминание», которого не сможет понять тот, кто «не смотрел в глаза Сфинксу». В обоих случаях речь идет о героях, осуществляющих посредническую функцию меж мирами. Образ Рамзеса как Великого посвященного25 коннотирует признаки, использованные в описании Гаэтана и Вл. Соловьева. И.С. Приходько указывает на параллель блоковского образа с посланником иных миров, вестником Д. Андреева26, имеющую аналог в одной из редакций «Розы и Креста»: «Вестником неба Рыцарь тот был ...»27. Странник Гаэтан в драме - «Неба по-сланник»28 с «зовом бесцельным»29, вложенным в его сердце Феей. Воплощение соловьевской Софии, эта фея «в туманном плену воспитала» Гаэтана30 и отметила его софийное «тайное знанье»31 сердца «венком из розовых лоз»32 (посвятительный мотив), напутствовав на прощанье: «В алые зори глядись!»33.
24 Автор выражает признательность И.С. Приходько, поделившейся этим наблюдением.
25 Подробнее об этом см.: Рычков А.Л. Пометы А. Блока в «Истории древнего Востока» Б. Тураева (к столетию издания) // Шахматовский вестник. Вып. 13. М.: ИМЛИ РАН, 2013. С. 239-259 [21].
26 См.: Приходько И.С. Скрытые смыслы драмы А. Блока «Роза и Крест» // Известия РАН. Сер. «Литература и язык». 1994. Т. 53. № 6. С. 442 [12].
27 См.: Приходько И.С. «Роза и Крест» Александра Блока. С. 274.
28 См.: Блок А.А. Роза и Крест // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 4. М.; Л., 1961. С. 222 [22].
29 Там же. С. 203.
30 Эти мотивы у А. Блока навеяны легендами о рыцаре Ланцелоте (роман «Lancelot du lac»): вечном рыцаре Грааля, освобождающем мир от зла (см.: Приходько И.С. «Роза и Крест» Александра Блока. С. 277).
31 См.: Приходько И.С. «Роза и Крест» Александра Блока. C. 277
32 См.: Блок А.А. Роза и Крест. С. 202.
33 См.: Там же. С. 203.
Из воспоминаний современников известно, что в алых «эсхатологических зорях» начала века А. Белый, А. Блок и другие аргонавты и символисты видели улыбку Софии. Они воспринимали этот знак как свидетельство приближения предсказанной Иоахимом Флорским новой эпохи Третьего Завета или, согласно соловьевской историософии, воцарения третьей силы, «свободной теократии», в конце истории34. Они ощущали себя «предтечами» грядущего «нового человека», понимаемого в евангельском духе (см.: Ефес. 2:15), софийной эпохи Св. Духа и обращались в своем творчестве к кризисной эсхатологии как обетованию её пришествия35. Жизнетворческая мифологема о зорях как улыбке Софии репрезентировала сам принцип теургического творчества младосимво-лизма. Мифопоэтическим символом онтологических оснований того самого вида теургического творчества, задачу овладения которым и ставили перед собой младосимволисты в качестве конечной цели своего литературно-духовного движения, оказывается для них переосмысленный Вл. Соловьевым в философии и лирике валентинианский миф о творении материального мира из со-фийных страстей (улыбки-смеха и слез)36.
Таким образом, фигура Гаэтана как художника-посланника («Гаэтан. Это -художник» [22, с. 535]), посредника меж мирами, отсылает нас сразу же к двум основополагающим для младосимволистов интуициям Вл. Соловьева: историософским «мыслям о Софии», как посреднике в сотворческой коммуникации между человеком и Богом37, и к идее о теургической цели нового искусства - отображение этой коммуникации. Следует обратить внимание на аллюзии, отсылающие нас не только к лирическому, но и к философскому наследию Вл. Соловьева. Так, связующим звеном между сочинением «София» и последующими работами о богочеловечестве и всеединстве считались среди соловьевцев «Философские начала цельного знания» (далее: «ФНЦЗ»), где Вл. Соловьев впервые употребляет основополагающее для миропонимания младосимволистов понятие «теур-
34 «Теократический принцип» у Блока, см.: Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 8: Письма 1898-1921. С. 110.
35 Обзор вопроса представлен нами, см.: Рычков А.Л. Рецепция гностических идей в русской литературе начала XX века // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2013. № 4 (31). С. 223-246 [23].
36 Описание Вл. Соловьева основано на пересказе валентинианского мифа Иринеем Лионским (Iren., Adv. Haer. I 4,1-2): «Из ее слез образовалась влага, ее смех дал начало свету» (в пер. прот. П. Преображенского, 1868 г.), - послужившего, по нашему мнению (подробнее см.: Рычков А.Л. Рецепция гностических идей в русской литературе начала XX века С. 223-246, источником соловьевских строк: «Из смеха звонкого и из глухих рыданий / Созвучие вселенной создано» («Посвящение к неизданной комедии»). Однако в словарной статье «Валентин и валентиниане» для Энциклопедического словаря Брокгауза-Эфрона Вл. Соловьев приводит и другой вариант перевода из Иринея: «Наш физический свет есть сияние ее улыбки при воспоминании о нем» (т.е. Христе) [24, с. 407], на который опирались символисты и такие религиозные мыслители Серебряного века, как Л. Карсавин («София земная и горняя») и П. Флоренский, который писал: «Море - это слезы Ахамот, заря - ее улыбка» [25, с. 236].
37 См. об этом: Рашковский Е.Б. Смыслы в истории: исследования по истории веры, познания, культуры. М., 2008. С. 92-93 [26].
гия» как соединение теософического мистицизма и искусства, интегрирующее дух и материю через творчество художника, осуществляющего таким образом посредническую функцию между мирами. В мемориальной библиотеке А. Блока сохранился I том «Собрания сочинений» Вл. Соловьева с этой его работой38. Судя по многочисленным маргиналиям поэта39, предметом пристального внимания А. Блока становится первая, общеисторическая глава ФНЦЗ, в которой рассматривается умственное созерцание как основная форма истинного познания универсальных истин или идей, как «сущих идей». По убеждению Вл. Соловьева, этот ракурс сближает философию как цельное знание с художеством, где «свободною теургией или цельным творчеством»40 художника становится «общение с высшим миром путем внутренней творческой деятельности»41 [27, с. 261]. Согласно Вл. Соловьеву, к которому, судя по пометам, присоединяется и А. Блок, в будущем взращенная на таком теургическом творчестве «культура будет более чем человеческою, вводя людей в актуальное общение с миром божественным» [27, с. 263]42. Историософский преобразовательный контекст теургического искусства у Вл. Соловьева проясняет смыслы доклада А. Блока в защиту символизма (1910), где поэт возвращается к теме ФНЦЗ: «.символист уже изначала -теург, то есть обладатель тайного знания, за которым стоит тайное действие; но на эту тайну, которая лишь впоследствии оказывается всемирной, он смотрит как на свою» [2, с. 427].
Очевидные параллели с текстом ФНЦЗ гл. 1 мы можем проследить и в докладе «Владимир Соловьев и наши дни» (1920). Здесь Блок описывает времена зарождения той, уже обсуждавшейся нами ранее, «третьей силы», носителем которой, по его мнению, был Вл. Соловьев: «.сквозь величественные и сухие звуки римских труб, сквозь свирепое и нестройное бряцание германского оружия уже всё явственнее был слышен какой-то третий звук, . долго, в течение двух-трех столетий, заглушался этот звук. <...> Я говорю, конечно, о третьей силе, которая тогда вступила в мир, . сила называлась христианством» [8, с. 156-157]. Нам представляется, что очень близким к этому тексту первоисточником является фрагмент из проштудированной А. Блоком первой главы ФНЦЗ, где Вл. Соловьев указывает, что выступившая «против хаоти-
38 См.: Соловьев Вл.С. Философские начала цельного знания // Соловьев Вл.С. Собрание сочинений в 9 т. Т. 1. СПб., 1901. С. 227-375 [27].
39 Блок внимательно, «с карандашом в руках», прочел первые две главы (см.: Библиотека А.А. Блока: описание. Т. 2. Л., 1984. С. 240 [28]).
40 Подчеркнуто А. Блоком (см.: Библиотека А.А. Блока: описание. Т. 2. С. 240).
41 Свидетельством значимости соловьевского текста для Блока является то, что итоговый вывод по 1-й главе ФНЦЗ он снабжает на редкость обильными пометами (8 (!) отчеркиваний, два знака «ЫВ»): «Только в одной сфере - свободной теософии или цельного знания -отдельный человек является настоящим субъектом и деятелем, и здесь личное сознание идеи есть уже начало ее осуществления. Трудиться в этой сфере становится, таким образом, обязанностью для всякого, кто сознал нормальную цель человеческого развития» [27, с. 264].
42 Подчеркнуто А. Блоком, рядом два знака «ЫВ» (см.: Библиотека А.А. Блока: описание. Т. 2. С. 240).
ческого мира германских завоевателей церковь, естественно, должна была присвоить себе предание римского единства, сделаться римскою цезарическою церковью» [27, с. 246]. Далее на той же странице (!) Вл. Соловьев высказывает идею о разделении общества средневековой Европы на три силы: римскую церковь, образовавшие государственный строй германские дружины и порабощенный ими слой кельто-славянского населения. Об этом слое Соловьев пишет: «... у этого низшего слоя является своя собственная религия - катаризм, или альбигойство, возникшая впервые на славянском Востоке под именем бо-гумильства и оттуда распространившаяся по всему кельто-славянскому миру. Но эта религия, возбуждавшая против себя одинаково вражду как римской церкви, ... так и феодального государства, погибла в потоках крови. Крестовый поход против альбигойцев был последним важным актом общей союзной деятельности римской церкви и государства» [27, с. 246-247], двух борющихся сил. Далее в тексте Вл. Соловьева речь идет о той самой «третьей силе», которая легла в основу блоковских характеристик Гаэтана и Вл. Соловьева как посредников меж мирами. Она оказывается «откровением того высшего божественного мира, и те люди, тот народ, чрез который эта сила имеет проявиться, должен быть только посредником между человечеством и сверхчеловеческою действительностью, свободным сознательным орудием этой после-дней»43 [27, с. 259]. Учитывая очевидное совпадение тезисов текста с описанием Гаэтана («instrumentum Dei, орудие судьбы», «неба посланник» и др.), а также выявленное нами ранее обращение А. Блока в 1910 г. к теургийной теме у Соловьева (гл. 1 ФНЦЗ), выдвинем рабочую гипотезу для рассмотрения ее в дальнейших исследованиях. Мы полагаем, что в «соловьевском контексте» альбигойской темы, к которой поэт вновь возвращается спустя десятилетие по прочтении ФНЦЗ, могут содержаться широкие герменевтические возможности для понимания «темных мест» драмы «Роза и Крест», в первоначальных версиях которой Гаэтан был тесно связан с альбигойцами44. Необходимо отметить, что когда Соловьев пытается обозначить «третью силу» внецерковного и внегосударственного откровенного христианства, то в XIII веке такой силой у него оказывается подавленный «в потоках крови», «заглушенный звук» катарского движения, которое, в ракурсе одного из описанных Соловьевым примеров проявления «третьей силы» в истории, оказывается сродственной ее носителю Гаэтану. Идентифицировав этот ракурс в «соловьевском контексте», мы сможем найти одно из объяснений причин той особой тщательности, с которой поэт подошел к изучению исторического и религиозного фона пьесы. Так, приводимому А. Блоком в примечаниях к драме и рабочих тетрадях45 списку
43 Блок подчеркивает эту фразу и в конце абзаца ставит два знака «ЫВ» (см.: Библиотека А.А. Блока: описание. Т. 2. С. 240).
44 См.: Жирмунский В.М. Драма Блока «Роза и Крест»: Литературные источники. Л., 1964. С. 92 [11].
45 Список указанной в черновиках литературы опубликован В.М. Жирмунским, см.: Жирмунский В.М. Драма Блока «Роза и Крест»: Литературные источники. Л., 1964. 103 с.
изученных книг по истории и культуре средневековой Франции может позавидовать иная научная монография. Воспроизводя историческую ситуацию XIII века и описывая время начала крестового похода Монфора, непосредственно предшествующее социально-политической катастрофе и культурному кризису альбигойских войн, А. Блок в то же время отражает «эпоху большого перелома» современности. Войну французского Севера с еретическим Югом он соотносит с настоящим: войной внутри России «эпохи революций», начиная с 1905 года. Большой исторический перелом видится Блоком как «тектонический сдвиг», который только теми, кого в комментариях к драме он называет «обывателями», может восприниматься как смута. В этой кризисности, на наш взгляд, и заключается важнейшая «межисторическая» параллель в драме «Роза и Крест». На ее альбигойском историческом фоне А. Блоком задано изображение одного из таких периодов смены религиозно-философской парадигмы, когда индивидуально-психологические черты «кризисного сознания» персонажей драмы оказываются характерными для рубежей различных религиозноисторических эпох. Было бы логично предположить, что в описании этой «эсхатологической реальности» А. Блок обратится к ее пророку (каким видели философа младосимволисты), одержимому «страшной тревогой», «носителю и провозвестнику будущего»46 - Вл. Соловьеву. По нашему предположению, это и происходит в драме с появлением в ней самого Вл. Соловьева в облике Гаэта-на, фигура которого олицетворяет историософский «соловьевский контекст» драмы. Подчеркнем в этой связи, что вопрос, насколько является (и является ли?) Гаэтан олицетворением блоковского мифа о Вл. Соловьеве, несомненно требует комплексного рассмотрения и потому еще ждет своих исследователей. Поставленный же нами вопрос о том, насколько события религиозно-политического кризиса эпохи альбигойских войн оказываются вовлечены в «соловь-евский контекст» у А. Блока, требует специального рассмотрения, и мы посвятим ему отдельную работу на страницах настоящего журнала.
Список литературы
1. Дашевская ОА Мифотворчество В. Соловьева и «соловьевский текст» в поэзии XX века. Томск, 2005. 150 с.
2. Блок А.А. О современном состоянии русского символизма // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 5. М.; Л., 1962. С. 425-441.
3. Белый А. Речь на вечере памяти Блока 26 сентября 1921 г. // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Т. 4. М., 1987. С. 763-773.
4. Блок А.А Дневники // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 7. М.; Л., 1963. С. 19-426.
5. Максимов Д.Е. Ал. Блок и Вл. Соловьев: (По материалам из библиотеки Ал. Блока) // Творчество писателя и литературный процесс: сб. Иваново, 1981. С. 115-189.
6. Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 8: Письма 1898-1921. М.; Л., 1963. 772 с.
7. Блок А.А Автобиография // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 7. М.;Л., 1963. С. 7-6.
8. Блок А.А. Владимир Соловьев в наши дни // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 6. М.; Л.,
1962. С. 154-159.
46 См.: Блок А.А. Владимир Соловьев в наши дни. С. 155.
9. Блок А.А Автобиографические материалы // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 7. М.; Л.,
1963. С. 429-436.
10. Блок А.А. Роза и Крест. Приложения // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 4. М.; Л., 1961. С. 455-542.
11. Жирмунский В.М. Драма Блока «Роза и Крест»: Литературные источники. Л., 1964. 103 с.
12. Приходько И.С. Скрытые смыслы драмы А. Блока «Роза и Крест» // Известия РАН. Сер. «Литература и язык». 1994. Т. 53. № 6. С. 36-51.
13. Приходько И.С. «Роза и Крест» Александра Блока // Блок Александр. Роза и Крест / Blok Aleksandr. The Rose and the Cross. М., 2013. С. 253-288.
14. Огнева EA. «Роза и Крест» Александра Блока: (Автобиографическая основа) // Русская литература. 1976. № 2. С. 136-143.
15. Мочульский К. Александр Блок. Париж: Ymca-Press, 1948. 442 c.
16. Сливкин EA. Катарский миф о небесном двойнике в драме Александра Блока «Роза и Крест» // Вопросы литературы. 2008. № 4. С. 85-104.
17. Рычков А.Л. Исторический фон и религиозная подоплека драмы «Роза и Крест» // Блок Александр. Роза и Крест / Blok A The Rose and the Cross. М., 2013. С. 289-303.
18. Борисова Л.М. «Отвлеченное лицо» в драме А. Блока «Роза и Крест» // Филологические науки. 1998. № 5/6. С. 3-13.
19. Блок А.А. Рыцарь-монах // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 5. М.; Л., 1962. С. 446-454, 759-761.
20. Трубецкой С.Н. Смерть B.C. Соловьева (31 июля 1900 г.) // Вестник Eврoпы. 1900. № 9. С. 412-420.
21. Рычков А.Л. Пометы А. Блока в «Истории древнего Востока» Б. Тураева (к столетию издания) // Шахматовский вестник. Вып. 13. М.: ИМЛИ РАН, 2013. С. 239-259.
22. Блок А.А. Роза и Крест // Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 4. М.; Л.,1961. С. 168-246.
23. Рычков А.Л. Рецепция гностических идей в русской литературе начала XX века // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2013. № 4 (31). С. 223-246.
24. Соловьев Вл. С. Валентин и валентиниане // Брокгауз Ф.А., Eфрoн И. А. Энциклопедический словарь. СПб., 1891. Т. V полутом 9. С. 406-409.
25. Флоренский П.А. Макрокосм и микрокосм // Богословские труды. 1983. Вып. 24. С. 233-241.
26. Рашковский E^. Смыслы в истории: исследования по истории веры, познания, культуры. М., 2008. 376 с.
27. Соловьев Вл.С. Философские начала цельного знания // Соловьев Вл.С. Собрание сочинений в 9 т. Т. 1. СПб., 1901. С. 227-375.
28. Библиотека А.А. Блока: описание. Т. 2. Л., 1984. 416 с.
References
1. Dashevskaya, О.А. Mifotvorchestvo V Solov’eva i «solov’evskiy tekst» v poezii XX veka [V Solovyov’s myth-making and «the Solovyov’s text» in the XX c. poetry], Tomsk, 2005, 150 p.
2. Blok, AA O sovremennom sostoyanii russkogo simvolizma [On Present State of Russian Simbolism], in Blok, AA Sobranie sochineniy v 8 t., t. 5 [Collected works in 8 vol., vol. 5], Moscow; Leningrad, 1962, pp. 425-441.
3. Belyy, A Rech’ na vechere pamyati Bloka 26 sentyabrya 1921 g. [The speech at the memorial evening of A Blok, September 26, 1921], in Aleksandr Blok. Novye materialy i issledovaniya [Alexander Blok. New materials and researches], Moscow, 1987, vol. 4, pp. 763-773.
4. Blok, AA Dnevniki [Diaries], in Blok, AA Sobranie sochineniy v8 t., 1.1 [Collected works in 8 vol., vol. 7], Moscow; Leningrad, 1963, pp. 19-426.
5. Maksimov, D.E. Al. Blok i Vl. Solov’ev: (Po materialam iz biblioteki Al. Bloka) [A Blok and Vl. Solovyov: (On materials from A Blok’s library)], in Sbornik «Tvorchestvo pisatelya i literaturnyy protsess» [Writer’s Creativity and literary process], Ivanovo, 1981, pp. 115-189.
6. Blok, AA Sobranie sochineniy v81., t. 8: Pis’ma 1898-1921 [Collected works in 8 vol., vol. 8: Correspondence 1898-1921], Moscow; Leningrad, 1963, 772 p.
7. Blok, A A Avtobiografiya [Autobiography], in Blok, AA Sobranie sochineniy v 8 t., t. 1 [Collected works in 8 vol., vol. 7], Moscow; Leningrad, 1963, pp. 7-16.
8. Blok, AA Vladimir Solov’ev v nashi dni [Vladimir Solov’ev in our Time], in Blok, AA Sobranie sochineniy v81., t. 6 [Collected works in 8 vol., vol. 6], Moscow; Leningrad, 1962, pp. 154-159.
9. Blok, AA Avtobiograficheskie materialy [Autobiographical materials], in Blok, AA Sobranie sochineniy v81., t. 1 [Collected works in 8 vol., vol. 7], Moscow; Leningrad, 1963, pp. 429-436.
10. Blok, AA Roza i Krest. Prilozheniya [The Rose and the Cross. Appendices], in Blok, AA Sobranie sochineniy v 81., t. 4 [Collected works in 8 vol., vol. 4], Moscow; Leningrad, 1961, pp. 455-542.
11. Zhirmunskiy, VM. Drama Bloka «Roza i Krest»: Literaturnye istochniki [Block drama «The Rose and the Cross»: Literary sources], Leningrad, 1964, 103 p.
12. Prikhod’ko, I.S. Izvestija RAN. Seriya «Literatura i yazyk», 1994, vol. 53, no. 6, рр. 36-51.
13. Prikhod’ko, I.S. «Roza i Krest» Aleksandra Bloka [«The Rose and the Cross» by Alexander Blok], in Blok Aleksandr. Roza i Krest [Blok Alexander. The Rose and the Cross], Moscow, 2013, pp. 253-288.
14. Ogneva, E.A. Russkaya literatura, 1976, no. 2, pp. 136-143.
15. Mochul’skiy, K. Aleksandr Blok [Alexander Blok], Paris, 1948, 442 p.
16. Slivkin, E.A. Voprosy literatury, 2008, no. 4, pp. 85-104.
17. Rychkov, AL. Istoricheskiy fon i religioznaya podopleka dramy «Roza i krest» [The Historical and Religious background of «The Rose and the Cross» drama], in Blok Aleksandr. Roza i Krest [Blok Aleksandr. The Rose and the Cross], Moscow, 2013, pp. 289-303.
18. Borisova, L.M. Filologicheskie nauki, 1998, no. 5/6, pp. 3-13.
19. Blok, AA Rytsar’-monakh [Knight-Monk], in Blok, AA Sobranie sochineniy v 8 t., t. 5 [Collected works in 8 vol., vol. 5], Moscow; Leningrad, 1962, pp. 446-454, 759-761.
20. Trubetskoy, S.N. Smert’ B.C. Solov’eva [Death VS. Solovyov], in Vestnik Evropy, 1900, no. 9, pp. 412-420.
21. Rychkov, AL. Shakhmatovskiy vestnik, Moskow, 2013, issue 13, pp. 239-259.
22. Blok, AA Roza i Krest [The Rose and the Cross], in Blok, AA Sobranie sochineniy v 8 t., t. 4 [Collected works in 8 vol., vol. 4], Moscow; Leningrad, 1961, pp. 168-246.
23. Rychkov, AL. Retseptsiya gnosticheskikh idey v russkoy literature nachala XX veka [Rychkov AL. The Reception of Gnostic ideas in Russian literature of the early XX century], in Gosudarstvo, religiya, tserkov’ v Rossii i za rubezhom, 2013, no. 4 (31), pp. 223-246.
24. Solov’ev, Vl.S. Valentin i Valentiniane [Valentinus and the Valentinians], in Brokgauz, FA, Efron, I.A Entsiklopedicheskiy slovar’, T. V (9) [Brockhaus and Efron Encyclopedic Dictionary, vol. V (9)], Saint-Petersburg, 1891, pp. 406-409.
25. Florenskiy, PA Makrokosm i mikrokosm [The Macrocosm and Microcosm], in Bogoslovskie trudy [Theological works], Moskow, 1983, issue 24, pp. 233-241.
26. Rashkovskiy, E.B. Smysly v istorii: issledovaniya po istorii very, poznaniya, kul’tury [The Significance in History: Religion, Cognition and Culture Studies], Moskow, 2008, 376 p.
27. Solov’ev, Vl.S. Filosofskie nachala tsel’nogo znaniya [Philosophical Principles of Integral Knowledge], in Solov’ev, Vl.S. Sobranie sochineniy v 9 t., t.1 [Collected Works in 9 vol., vol. 1], Saint-Petersburg, 1901, pp. 227-375.
28. Biblioteka A.A. Bloka: opisanie. Kniga II [Library Blok: description. Vol. II], Leningrad, 1984,416 p.
