CC BY
291
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2012. № 1
А.А. Ширинянц
РУССКОЕ ОБЩЕСТВО И ПОЛИТИКА В XIX ВЕКЕ:
РЕВОЛЮЦИОННЫЙ НИГИЛИЗМ
В статье рассматривается бытование термина «нигилизм» в европейской и российской мысли. Основное внимание уделяется процессу становления российского нигилизма во второй половине XIXв. и конкретизации этого понятия в России.
Ключевые слова: русский интеллигентский радикализм, нигилизм.
XIX в. в истории России можно назвать веком зарождения и расцвета интеллигентского радикализма. Все русские радикально-демократические движения этого времени при всем разнообразии объединяет характерная черта — отрицание. Отрицание «гнусной», по мнению их адептов, российской действительности. А отрицание, как известно, сущностный элемент нигилизма. Поэтому, видимо, можно согласиться с теми, кто обозначает феномен русского интеллигентского радикализма просто как «нигилизм», отождествляя «русский нигилизм» с теорией и практикой революционного движения в пореформенной России. Но делать это, на мой взгляд, следует все же осторожно, с некоторыми оговорками, акцентируя внимание на специфических чертах русского «революционного» нигилизма по сравнению с нигилизмом европейским.
Прежде всего, вслед за А.И. Новиковым отметим, что психологическая основа нигилизма — общечеловеческое свойство и потребность противодействия влиянию извне, отрицание внушения, принудительного навязывания личности социальных ролей, традиционных норм и ценностей, образцов поведения и общения; разочарование в них, разрыв с ними и стремление изменить. Нигилизм как вид негативного умонастроения (наряду с пессимизмом и скептицизмом) выражает полное отрицание всего общепризнанного, исходящее из уверенности в абсолютной ложности отрицаемого. Подобное умонастроение объективируется в социально-негативное поведение, идущее вразрез с институционализированными ожиданиями, т. е. ожиданиями, разделяемыми и признаваемыми законными внутри данной макроструктуры1.
С точки зрения функциональной нигилизм обычно обозначают как «реакционный» или «прогрессивный». Однако такая оценка феномена нигилизма, по сути, идеологизирована, так как отражает интересы и заказ той или иной, чаще всего господствующей, общественной группы.
1 См. подробнее: Новиков А.И. Нигилизм и нигилисты. Л., 1972.
Более корректным представляется деление М. Хайдеггера, вслед за Ницше считавшего, что «нигилизм» в истории выступал в пассивной «пессимистической» и активной «оптимистической» формах2.
В первом случае нигилизм отрицает прогресс, либеральные духовные ценности, пронизан иррациональностью, пессимизмом и ощущением бесперспективности социального развития, часто обращен в прошлое. Во втором — отрицает устаревшие социальные и идеологические формы, наиболее радикально выражает общественный протест, пронизан рационализмом и оптимизмом, устремлен в будущее, т. к. формулирует определенные идеалы и имеет относительно конструктивную программу. Однако и те нигилисты, кто торопит будущее, и живущие прошлым всегда едины в одном: все они одинаково пренебрежительно отвергают настоящее. Так как, по точному выражению В. Набокова, «одни бьются за призрак прошлого, другие за призрак будущего»3.
«Изобретателем» слова «нигилизм» иногда называют И.С. Тургенева, выведшего в романе «Отцы и дети» хрестоматийный образ «нашего нигилиста» — Базарова. Об этом, в частности, писал С.Л. Франк, считавший, что «Тургенев, введший этот термин для образовавшегося в 50-х годах XIX века нового русского умственного типа, заимствовал его из немецкой литературы»4. Однако точка отсчета в истории слова «нигилизм» отнюдь не 1862 г. (год выхода в свет романа), так же как «изобретение» этого слова отнюдь не прерогатива Тургенева.
Исторические истоки нигилизма как особого умонастроения стары, европейская история слова — обширна. Нигилистические идеи и настроения обнаруживаются уже в религиозно-философских учениях средневековья и даже раньше. Так, например, в XI в. во времена господства августинианства неверующих еретиков называли «нигилиани-стами» (по названию еретического учения, позднее преданного анафеме папой Александром III за отрицание человеческой природы Христа и его исторического существования).
Современная форма слова — «нигилизм» — была произведена значительно позже от латинского существительного nihil (ничто) с греческим окончанием.
В политической лексике слово употреблялось очень редко. Вероятно, только во Франции времен Великой буржуазной революции в Конвенте звучали заявления о том, что «Республика прав человека... держится нигилизма» (Анахарсис Клоотс. 27.12.1793 г.). Философское же значение термина было зафиксировано Мерсье в словаре неологиз-
2 См.: Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993. С. 94-95.
3 Набоков В. Другие берега. М., 1989. С. 183.
4 Франк С. Л. Религиозно-исторический смысл русской революции // Начала. 1991. № 3. С. 63.
мов (1801). С его подачи слово удержалось во французском языке и изредка употреблялось в первой половине XIX в. для обозначения крайностей скептической философии (Гюго, Прудон и др.). Слово «нигилизм» известно и немецкой литературе рубежа ХУШ—Х1Х вв. Д. Йениш ввел его в обиход философских споров (1796) в значении крайнего идеализма. В этом же смысле его употребляли философ-сенсуалист Фридрих Якоби (открытое письмо к Фихте, опубликованное осенью 1799 г.), Жан Поль («Подготовительная школа эстетики 1803 г., параграф «Поэтические «нигилисты»)5, создатель системы «трансцендентального синтетизма» Вильгельм Круг. Все они под «нигилизмом» подразумевали «парящий среди абсолютизаций априористичный трансцендентальный идеализм» и поэтико-романтическое настроение с его лозунгом «Все или ничто». Религиозный же мыслитель и философ В.Ф.К. Баадер (один из идеологов создания Священного союза трех монархов — русского, прусского и австрийского) в статье «О католицизме и протестантизме» (1824) и речи «О свободе интеллигенции» (1826), напротив, трактовал «нигилизм» как деструктивное для религии злоупотребление разумом, «аннигилирующее рационалистическое доктринерство». К середине XIX в. нигилизм парадоксально заявил о себе у М. Штирнера в агрессивных анархических формах («Единственный и его собственность», 1845 г.) и в трудах его идейных противников — К. Маркса и Ф. Энгельса, программа которых оказалась осуществимой только в части разрушения. Позже одним из самых глубоких интерпретаторов нигилизма стал в Германии Ф.В. Ницше. Именно Ницше зафиксировал новое значение термина «нигилизм» не как «воззрения среди многих других», а «исторического движения». Нигилизм, по Ницше, это обесценивание высших ценностей, «физиологическое вырождение», упадок культуры, саморазрушение цивилизации, крушение идеалов, рост атеизма и позитивизма, возобладание «инстинктов стада» над «волей к власти», анархизм, распространение социалистических идей. Он же пытался представить структуру нигилистического умонастроения и установок. В процессе подготовки книги «Воля к власти», которая должна была стать его основным программным произведением, Ницше сформулировал следующие положения. Нигилизму предшествует ощущение отсутствия ценностей и смысла существующего — это пессимизм, симптом нигилизма. Пессимизм слабого («не стоит жить», «небытие лучше бытия») не в состоянии отвергнуть существующего. Лишь пессимизм сильного («бесполезен и бессмысленен современный мир, но не мир вообще») рождает нигилизм. Неполный нигилизм хотя и отрицает прежние ценности, все же стремится на место отвергнутых ценностей поставить новые идеалы. Совершенный ниги-
5 См.: Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993. С. 63.
лизм выступает в двух формах — «пассивной» (осознание и созерцание гибели ценностей) и «активной» (всемерное содействие гибели того, что слабеет и умирает, — т. е. тотальное разрушение, а затем утверждение новой ценности «сверхчеловека»)6.
Таким образом, и во французской и в немецкой литературе под «нигилизмом» часто понимали прямо противоположные вещи, а сам термин имел неопределенное толкование. Все это справедливо и по отношению к России, где нигилизм жил собственной жизнью и, испытывая европейское влияние, питался по преимуществу собственными источниками.
В России о нигилизме в XIX в. писали М.Н. Катков, И.С. Тургенев,
A.И. Герцен, С.С. Гогоцкий, Н.Н. Страхов, Ф.М. Достоевский и др., в XX в. эта тема в той или иной форме затрагивалась Д.С. Мережковским,
B.В. Розановым, Л.И. Шестовым, С.Н. Булгаковым и заняла особое место в трудах Н.А. Бердяева и С.Л. Франка.
В 30-50-х годах XIX в. это слово изредка употреблялось без определенной смысловой окраски. Впервые оно используется у Н.И. На-деждина (статья «Сонмище нигилистов», 1829 г.) как синоним «пустоты» и «невежества». По воспоминаниям А. Григорьева, «слово «нигилист» не имело у него того значения, какое в наши дни придал ему Тургенев. «Нигилистами» он звал просто людей, которые ничего не знают, ни на чем не основываются в искусстве и жизни...»7. В этом же смысле слово употреблял В.Г. Белинский (рецензия на книгу «Провинциальные бредни и записки Дормедона Васильевича Прутикова», 1836 г.). В 1858 г. вышла книга профессора философии Казанского университета В. Берви (отца известного народнического публициста В.В. Берви-Флеровского) «Психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни», где автор объявлял нигилистами тех, кто отрицает всякое реальное бытие, а термин «нигилизм» употреблял как синоним скептицизма. Н.А. Добролюбов в «Современнике» (№ 3 за 1858 г.) осмеял книжку Берви, подхватил это слово, но оно не стало популярным.
М.Н. Катков, первым в русской печати обозначивший смысл термина тождественный «материализму»8, в полемических статьях 1861 г. против журнала «Современник» употребил термин «нигилизм» в том именно широком смысле, в каком пользовался им и И.С. Тургенев в «Отцах и детях». В их интерпретации слово фиксировало позицию жесткого отрицания, проповедь разрушения ради самого разрушения, высмеивание всего, «что дорого всякому образованному и культурному
6 См.: Ницше Ф. Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей (1884-1888). М., 1995. С. 35-38, 41-43.
7 Григорьев А. Мои литературные и нравственные скитальчества // Аполлон Григорьев. Воспоминания. М., 1988. С. 60-61.
8 Катков М.Н. Сочинения в стихах и прозе графини С.Ф. Толстой // Отечественные записки. Т. XII. СПб., 1840. № 10. Отд. V. Критика. С. 17.
человеку», издевательство над всякими проявлениями прогресса в русской жизни, отсутствие положительных взглядов адептов «теорий, создаваемых из ничего».
Катков, а затем и Тургенев впервые применили это слово к общественному умонастроению и некоторым сторонам идеологии и поведения значительной части русской молодежи конца 50-60-х гг. XIX в. — так называемых «шестидесятников», представителем которых и был Базаров — тургеневский «нигилист». Действия Базарова определялись правилом — делать то, что в данное время полезно. «В теперешнее время, — говорил он, — полезнее всего отрицание — мы отрицаем». На замечание, что «надо же и строить», Базаров отвечал: «Это уже не наше дело... Сперва нужно место расчистить»9. Устами Аркадия Кирсанова Тургенев определил нигилиста как человека, «который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип»10. По свидетельству Н.Н. Страхова, «из всего, что есть в романе Тургенева, слово "нигилист" имело самый громадный успех. Оно было принято беспрекословно и противниками и приверженцами того, что им обо-значается»11.
«Коновод нигилистов» — Д.И. Писарев сформулировал боевую программу действий молодежи, «ultimatum нашего лагеря»: « что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть»12. Вообще для Писарева и его соратников по журналу «Русское слово» характерен эпатирующий читателя стиль, когда «смелость» выражений подчас заслоняла содержание. Вряд ли могли оставить кого-либо равнодушным эскапады против, например, пушкинского «Евгения Онегина» или же «лириков» — «жрецов чистого искусства», которые благодаря фантазии Писарева оказывались «мелкими пташками в великой семье паразитов», «мошками» да «букашками»...13 С этой точки зрения и Пушкин оказывался просто «козявкой». Обыватели были в восторге. По свидетельству современника, типичной фразой гостиных 1860-х гг. стала сентенция раздраженного супруга: «Ну, матушка, или Писарева читать, или хозяйством
9 Тургенев И.С. Отцы и дети // Тургенев И.С. Собрание сочинений: В 12 т. Т. 3. М., 1954. С. 213-214.
10 Там же. С. 186.
11 Страхов Н.Н. «Слово и дело» (1863, янв.) // Страхов Н.Н. Из истории литературного нигилизма 1861-1865. СПб., 1890. С. 203.
12 Писарев Д.И. Схоластика XIX века // Писарев Д.И. Сочинения: В 4 т. Т. 1. М., 1955. С. 135.
13 См.: Писарев Д.И. Цветы невинного юмора // Писарев Д.И. Сочинения: В 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 338-339; Писарев Д.И. Пушкин и Белинский // Писарев Д.И. Сочинения: В 4 т. Т. 3. М., 1955. С. 306 и др.
заниматься!». В обиходе многое неустройство и зло российской жизни стали относить на счет «нигилистов». Яркий пример — история петербургских пожаров 1862 г. Как когда-то в Риме (64 г. н. э.) в пожарах обвинили христиан, в России в поджогах обвинили. нигилистов. Характерный эпизод приводит И.С. Тургенев: «.когда я вернулся в Петербург, в самый день известных пожаров Апраксинского двора, — слово "нигилист" уже было подхвачено тысячами голосов, и первое восклицание, вырвавшееся из уст первого знакомого, встреченного мной на Невском, было: "Посмотрите, что ваши нигилисты делают! Жгут Петербург! "»14. А Ф.М. Достоевский со слезами на глазах умолял Н.Г. Чернышевского, — по его мнению, идейного «отца» нигилистов — прекратить диверсионные акты15.
Писаревский эпатаж сыграл свою роль в том, что в устах обывателей и околоказенной печати слово «нигилист» сделалось синонимом слов «преступник», «бунтовщик», а сам «нигилизм» ассоциировался с чем-то «ужасным». Подобное употребление слова стало характерным и для западноевропейской литературы конца XIX—XX вв., в которой, с подачи С.М. Степняка-Кравчинского, в очерках 1881-1882 гг., составивших книгу «Подпольная Россия», впервые познакомившего западного читателя с «русскими нигилистами», и не без влияния Н.А. Бердяева и С.Л. Франка, «записавших» в «нигилисты» всех русских16, термин «нигилизм» закрепляется для обозначения русского радикализма вообще.
Смысл и содержание нигилизма в России невозможно понять без выяснения и интерпретации сущностных черт и специфики так называемого «русского революционного нигилизма» как социального феномена, порожденного реалиями пореформенной жизни России, объясненного русской мыслью и своеобразно «вписавшегося» в историю европейского нигилизма.
Главным носителем идеологии и психологии нигилизма в России был интеллигент — разночинец или дворянин.
В широком значении слова «разночинец» — выходец из недворянской среды, человек, родившийся в семье священника или дьячка, лекаря, журналиста, мелкого лавочника, реже — ремесленника или крестьянина. В последней четверти XVIII — начале XIX в. под «разночинцем» разумели «не дворянина», «не имеющего благородного происхождения», «простолюдина»17. В более узком значении определения термина включали, по крайней мере, три существенных признака —
14 Тургенев И. С. Литературные и житейские воспоминания.. .V. По поводу «Отцов и детей» // Тургенев И.С. Собрание сочинений: В 12 т. Т. 10. М., 1956. С. 347.
15 См.: Чернышевский Н.Г. Мои свидания с Ф.М. Достоевским // Достоевский в воспоминаниях современников: В 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 5-6.
16 См., например: Бердяев Н. Духи русской революции // Вехи. Из глубины. М., 1991.
17 См.: Нордстет И. Словарь российский с немецким и французским переводами. Ч. II. СПб., 1782. С. 694.
факт исключения из податного состояния18, образование и внесослов-ность. Например, согласно «Толковому словарю живого великорусского языка» Вл. Даля, разночинец — «человек неподатного сословия, но без личного дворянства и не приписанный ни к гильдии, ни к цеху»19. Или, по определению Г.В. Плеханова, — человек, «деятельность которого не укладывается в сословные рамки»20.
Юридический статус разночинца изначально был двойственен. С одной стороны, как и все недворяне, люди «подлого происхождения», разночинцы не имели права владеть крестьянами, а вплоть до манифеста 19 февраля 1861 г. — и землей. Не принадлежа к купечеству или мещанству, они не занимались ни торговлей, ни ремеслами. Они могли иметь собственность в городах (быть домовладельцами), но не могли владеть ни фабриками, ни заводами, ни лавками, ни мастерскими. С другой стороны, в отличие от представителей низших сословий, разночинец, принадлежа к «неподатному сословию», имел такую степень личной независимости, какой не имел ни купец, ни мещанин, ни тем более крестьянин. Он обладал правом свободного проживания, свободного передвижения по стране, правом вступления на государственную службу, имел постоянный паспорт и обязан был учить своих детей. Последнее обстоятельство важно подчеркнуть, так как Россия была единственной страной в мире, где «за образование» давалось личное дворянство. Образованный человек «низкого» происхождения, равно как и беспоместный дворянин, положение которого практически не отличалось от положения разночинца, мог найти средства к существованию только на государственной службе или, с 1830-1840-х гг., на ниве свободного интеллектуального труда, занимаясь репетиторством, переводами, черновой журнальной работой и т. п. Основная масса раз-ночинства делала чиновничью карьеру в департаментах и канцеляриях, малая часть составила «мыслящий пролетариат», стоящий, во мнении помещика или преуспевающего чиновника, едва ли выше лакея и, безусловно, ниже французского парикмахера.
По своему общественному положению разночинцы находились на границе между дворянским и крестьянским социальными мирами, не принимались ни одним из них как его полноправные участники. Такую позицию можно обозначить как маргинальный статус. Именно марги-нальность часто приводит к тому, что человек испытывает неуверенность, неудобства и страдания, серьезные сомнения в своей личной ценности. Подобное психологическое состояние и создает почву для формирования нигилистического сознания. Очень хорошо о воздей-
18 Подробнее об этом см.: Вердеревская Н.А. О разночинцах // Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М., 1996. С. 452, 456-457, 459-461.
19 Даль В.И. Толковый словарь. Т. 4. М., 1935. С. 39.
20 Плеханов Г.В. Н.Г. Чернышевский. Введение [к немецкой книге 1894 г.] // Плеханов Г.В. Избранные философские произведения: в 5 т. Т. 4. М., 1958. С. 60.
ствии «экономических и политических условий социальной жизни» на рождение у русской молодежи негативизма, «революционного духа» сказал П.Н. Ткачев: «Наши юноши — революционеры не в силу своих знаний, а в силу своего социального положения. Среда, их вырастившая, состоит либо из бедняков, в поте лица добывающих свой хлеб, либо живет на хлебах у государства; на каждом шагу она чувствует экономическое бессилие, свою зависимость. А сознание своего бессилия, своей необеспеченности, чувство зависимости — всегда приводит к чувству недовольства, к озлоблению, к протесту»21. Справедливости ради нужно сказать, что к нигилизму и радикальности приходили и выходцы из семей аристократии и дворянства, под влиянием знаний, по велению «больной совести» сознательно разрывавшие отношения с миром своих «отцов». «Интересы народа стали нам дороги по двум различным причинам: одним — по близости к народу, другим — по оторванности от него», — писал Н.К. Михайловский о протестующих разночинцах и «кающихся дворянах», составивших круг «выразителей идеологии»22.
Специфической чертой русского нигилизма, в отличие от западного идеалистического, является его рационалистический характер, культ «знания». «По философским своим понятиям, — писал П.А. Кропоткин, — нигилист был позитивист, атеист, эволюционист в духе Спенсера или материалист»23. Составляющими нигилистского «культа знания» стали отрицание всякой «метафизики», преклонение перед естественными науками и их методами, перенесение методов наук о природе на социальную и духовную сферы, вера в «имманентные законы истории», в ее неизменный и вечный прогресс.
Характерной чертой русского нигилизма стал также культ «дела», «служения», но не государству, а «народу». В основе этого культа — нелюбовь к чиновничьему положению и богатству. В среде нового поколения стяжательство, барство, карьеризм, стремление к чинам, должностям, высоким окладам и казенным квартирам осуждалось безоговорочно. При этом радикальному отрицанию подвергались и внешние признаки быта «отцов» — «воров, стяжателей, тиранов и экс-плуататоров»24. Эти изменения русские исследователи нигилизма Н.А. Бердяев и С.Л. Франк характеризовали как повсеместное, подчас даже нарочитое, опрощение, переходящее в аскетизм. В своих воспоминаниях А.М. Скабичевский с тонким сарказмом описал стремление нигилистов обособиться от «сонмищ» пошляков и филистеров: «Как во
21 Ткачев П.Н. Письмо к редактору журнала «Вперед!» // Ткачев П.Н. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1976. С. 24-25.
22 Михайловский Н.К. Записки профана // Михайловский Н.К. Полное собрание сочинений: В 10 т. Изд. 4-е. Т. 3. СПб., 1909. С. 771.
23 Кропоткин П.А. Записки революционера. М.,1988. С. 284.
24 См.: Водовозова Е.М. На заре жизни: В 2 т. Т. 2. Мемуарные очерки и портреты. М., 1987. С. 166-173, 197-198, 205-207 и др.
всякой секте, люди, принадлежащие к ней, одни лишь считались верными, избранниками, солью земли. Все же прочее человечество считалось сонмищем нечестивых пошляков и презренных филистеров... Желание ни в чем не походить на презренных филистеров простиралось на самую внешность новых людей, и, таким образом, появились те пресловутые нигилистические костюмы, в которых щеголяла молодежь в течение 1860-х и 1870-х гг. Пледы и сучковатые дубинки, стриженные волосы и космы сзади до плеч, синие очки, фра-дьявольские шляпы и конфедератки, — боже, в каком поэтическом ореоле рисовалось все это в те времена и как заставляло биться молодые сердца, причем следует принять в соображение, что все это носилось не из одних только рациональных соображений и не ради одного желания опроститься, а демонстративно, чтобы открыто выставить свою принадлежность к сонму избранных. Я помню, с каким шиком и смаком две барышни уписывали ржавую селедку и тухлую ветчину из мелочной лавочки, и я убежден, что никакие тонкие яства в родительском доме не доставляли им такого наслаждения, как этот плебейский завтрак на студенческой мансарде»25.
Однако это первоначальное стремление молодежи «обособиться» вскоре приобрело вид «повального заболевания мыслью и совестью». С.Ф. Ковалик свидетельствовал о том, что в его кругу «возникали даже вопросы, честно ли есть мясо, когда народ питается растительной пи-щей»26. В.Г. Короленко описал очень характерный эпизод из жизни молодежи 1870-х годов — сцену дискуссии о том, можно ли с «благородными целями» украсть деньги, и то огромное впечатление от слов одного студента — «рука бы не поднялась», свидетельствовавших о «той бессознательной, нелогичной, но глубоко вкорененной нравственной культуре, — которая не позволяет. легко, почти без сопротивления, следовать за "раскольниковскими" формулами»27.
Нужно отметить, что идея безупречности личного поведения, мученичества, подвижничества и т. п. отнюдь не была обязательно связана с политическим радикализмом. На это обстоятельство обратил внимание Ю.М. Лотман, приводя примеры связи русской литературы послепетровской эпохи с христианской традицией. Страдания Л.Н. Толстого по поводу того, что он живет не так, как проповедует; слова Н.В. Гоголя из письма В.Г. Белинскому о том, что «есть прелесть в бедности», «я возлюбил свою бедность»28; аскетический образ жизни изнурявшего себя в зрелые годы К.Н. Леонтьева или скитавшегося Г. Сковороды и многих других выдающихся русских мыслителей, да-
25 Скабичевский А.М. Литературные воспоминания. М.-Л., 1928. С. 250.
26 Ковалик С.Ф. Революционное движение семидесятых годов и процесс 193-х. М., 1929. С. 109.
27 См.: Короленко В.Г. История моего современника. М., 1985. Т. 1-2. С. 486-487.
28 См.: Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений. Т. 13. М., 1952. С. 437.
леких от революционаризма, так же как наивные рассуждения кружковцев-народников, вполне отчетливо (хотя, может быть, и не всегда осознанно) воспроизводили «идеалы странствующей, нищей святости, на которую имеет право тот, кто пророчествует во имя Господа или юродствует во Христе»29. «Оборотной» стороной подобного кенотизма стал гипертрофированный эгоизм, представления о собственной личности как о поднявшейся над бытом, а потому освобожденной от «мелочных» обязанностей. Подобная тенденция ярко обнаружила себя в деятельности многих «коммун» 1860-х гг., в образе жизни некоторых революционеров 1870-х гг.
«Реальное дело» мыслилось нигилистами по-разному: как разрыв с традиционной системой ценностей, образования, воспитания, их отрицание (Д.И. Писарев), как борьба за индивидуальность (Н.К. Михайловский), как разнузданная стихия бунта, революции, разрушение всех религиозных, государственных и культурных устоев (М.А. Бакунин) и т. д. Но все интерпретации «дела» и «служения» — и в этом специфика России — сводились в конечном счете к одному — обоснованию исключительной роли интеллигентного меньшинства в преобразовании страны, роли «вождя» и «наставника» народа, указующего и разъясняющего народу «Истину», носителем которой последний является. Психологические мотивы этого «дела» — в постоянной неудовлетворенности собой и обществом, в стремлении ускорить ход событий, стремлении, в конечном счете перераставшем, по выражению Г.В. Плеханова, в «самоуверенность интеллигенции».
Ницшеанская традиция трактует нигилизм как утрату «веры в Бога и нравственный миропорядок». Специфика русского нигилизма в том, что если первая часть формулы справедлива по отношению к нему — ведь атеизм стал неотъемлемой чертой мировоззрения многих русских радикалов, то вторая — некорректна. С точки зрения С.Л. Франка, практический нигилист в России занимает промежуточное положение лица, «утратившего веру, но тоскующего по святыне». «Тоска по святыне» привела к замене религиозной веры суррогатной верой в рациональное устроение мира, социальную справедливость и равенство, братство и коллективизм общества «светлого будущего». Много раньше, предвосхищая оценки «религиозности» русской интеллигенции авторов «Вех» — С.Н. Булгакова, С.Л. Франка, П.Б. Струве30, «безрелигиозную религиозность» радикалов отметил Л.А. Тихомиров: «бессознательное чувство, которое делает наших рассудочных неверующих революционеров не простыми эпикурейцами, а фанатичными мечтателями об их будущем беспечальном строе, имеет несомненные признаки духовных
29 Лотман Ю.М. Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция // Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М., 1996. С. 399.
30 См.: Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 36, 193, 157.
стремлений заблудившегося религиозного искания»31. Символом веры русского радикала стало «благо народа, удовлетворение нужд большин-ства»32. В основе этой новой веры лежала идея внешней и внутренней обособленности интеллигенции, искупления «греха культуры и вины интеллигенции перед народом», отдачи «долга», желания «служить» народу, и в конечном счете — стать народом33. Далеко не случайно Ф.М. Достоевский обозначил нигилизм как «главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентского, исторически оторванного от почвы общества, возвысившегося над народом»34. А, например, Г.П. Федотов прямо заявил, «что русская интеллигенция есть группа, движение и традиция, объединяемые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей»35. Действительно, русский нигилизм — это прежде всего осознание внешней и внутренней обособленности интеллигенции от народа, обусловленной различиями «беспочвенной» интеллигентской, западной по сути культуры и народной русской культуры.
Политическое приложение секуляризованной религиозности, хи-лиастических устремлений и желания «стать народом» наиболее ярко высвечиваются в особом отношении нигилистов к власти. Первоначально господствовало романтически окрашенное отношение к ней как «узурпации», «деспотизму» и «тирании», а сама власть персонифицировалась в Монархе и Боге, против которых можно и нужно было выступать, подготавливая «народный взрыв» — социальную революцию. Все это венчалось анархистским отрицанием государственности вообще. К концу 1870-х гг. практика противостояния полицейско-само-державной государственной машине как чему-то нелегитимному, не имеющему «корней» в русской почве, а потому «убираемому» безболезненно, привела многих нигилистов к пониманию необходимости подготовки политической революции, требующей четкой организации и регламентированности действий. «Вера в безграничную силу и расширяемость революционной организации заменила собою все»36. Именно представители революционной организации предназначались на роль субъектов властвования в случае успеха готовящегося переворота. Они должны были сначала «поднять» неразвитое большинство населения до осознания его собственных интересов и заставить «пере-
31 Тихомиров Л.А. Борьба века. М., 1895. С. 8.
32 Франк С.Л. Этика нигилизма // Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909-1910. М., 1991. С. 160.
33 См.: БердяевН.А. Русская идея // О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 67, 158, 164-165.
34 Достоевский Ф.М. Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 26. Л., 1984. С. 129.
35 Федотов Г.П. Судьба и грехи России: в 2 т. Т. 1, СПб., 1992. С.70-71.
36 Кравчинский С.М. (Степняк). Подпольная Россия // Кравчинский С. (Степняк). Сочинения: в 2 т. Т. 1, М., 1958. С. 542.
устраивать свою жизнь сообразно с истинными потребностями, сообразно с идеалом наилучшего и наисправедливейшего общежития»37. Комментируя подобные планы, Л.А. Тихомиров замечал, что интеллигенция, отрицающая традиционные основы, предлагает новое общество, которое сама выдумывает, организует, а тем самым оказывается в нем единственной компетентной властью, отвечающей за все. Интеллигенты превращаются в людей, единолично распоряжающихся новым обществом, поскольку уверены, что одни знают, каким оно должно быть, и считают своей обязанностью подчинить своим взглядам других38.
Идеал же будущего коллективистского общества, несмотря на демократический антураж «Дум», «Советов», «Соборов» и т. п., у нигилистов сводился в конечном счете к всеобщей регламентации и нивелированию. Равенство здесь отождествлялось с отсутствием различий не только социально-экономического и политического порядка, но и «органического», «физиологического»39. Главным источником власти становилась сила, власть — механизмом манипулирования массой, а самым простым и эффективным способом манипулирования — насилие. Поэтому даже моралист П.Л. Лавров предложил строить виселицы и уничтожать без суда и следствия противников нового строя.
Таковы основные черты русского нигилизма в представлении его теоретиков и критиков. Историческое же оправдание этого феномена было довольно удачно сформулировано современниками: «он (нигилизм. — А.Ш.) имеет значение протеста, не всегда справедливого, но полезного уже тем, что, с одной стороны, воздерживает от примирения со многою ложью и пошлостью, а с другой — нападками на истину — вызывает ее приверженцев на более разумную, строгую, критическую ее проверку и защиту»40.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909-1910. М., 1991.
2. Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М., 1996.
3. НовиковА.И. Нигилизм и нигилисты. Л., 1972.
4. СтраховН.Н. Из истории литературного нигилизма 1861-1865. СПб.,
1890.
5. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993.
37 Рефрен многих произведений «революционеров».
38 См.: ТихомировЛ.А. Социально-политические очерки. Очерк 1. Гражданин и пролетарий. М., 1908. С. 4.
39 См.: Ткачев П.Н. Что такое партия прогресса (по поводу «Исторических писем» П.Л. Лаврова) // Ткачев П.Н. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М., 1975. С. 508.
40 День. 1864. № 31. Цит. по: Страхов Н. Определение нигилизма // Страхов Н. Из истории литературного нигилизма 1861-1865. СПб., 1890. С. 452.
